Старый хозяинъ.
Поля Бурже
Старый хозяинъ.
Поля Бурже
I.
I.
——
II.
II.
——
——
——
——
III.
III.
——
‘Міръ Божій’, No 5, 1895
Старый хозяин, Бурже Поль, Год: 1895
Время на прочтение: 36 минут(ы)
Весной прошлаго года я путешествовалъ по южной части Сверо-американскихъ Соединенныхъ Штатовъ, и мн пришлось остановиться въ одномъ маленькомъ городк. Имени его я не могу здсь назвать по причинамъ, о которыхъ скажу ниже. Я намревался разыскать тамъ стараго офицера сверной арміи, близкаго друга Линкольна, у котораго сохранились, какъ мн говорили, неизданныя письма великаго президента. Я буду называть его просто полковникомъ Скоттъ — что не помшаетъ, однако, его друзьямъ узнать его, я же далъ слово не называть его настоящаго имени. Нашъ общій другъ въ Вашингтон, который далъ мн письмо къ нему, предупредилъ меня:
‘Приготовьтесь увидать одного изъ самыхъ сложныхъ людей, человка many sided (многосторонняго), какъ говорятъ у насъ въ Америк. Вы сами въ этомъ убдитесь. Онъ родомъ изъ Массачузетса, и въ немъ есть нчто пуританское. Онъ былъ на войн и немножко солдатъ, изучалъ медицину и немножко ученый. Потомъ онъ сдлался дловымъ человкомъ, завдывалъ большой фабрикой ливрейныхъ пуговицъ и тутъ сталъ отчасти промышленникомъ. Кром того, онъ сдлался землевладльцемъ, gentleman farmer, съ тхъ поръ, какъ купилъ большую плантацію на Юг: къ этому его побудило состояніе здоровья его дочери… Но прежде всего это прекрасный человкъ, добрый, сострадательный, чрезвычайно прямой, съ массой любопытнйшихъ воспоминаній о Линкольн, Грант, Шеридан… Впрочемъ, вы сами будете съ нимъ говорить…’
Дйствительно, я много говорилъ съ нимъ. Я прочиталъ письма Линкольна и узналъ много подробностей, которыя пригодились бы лтописцу междоусобной войны. Но признаюсь, пожертвовалъ бы всми ими за нсколько сценъ изъ мстныхъ нравовъ, при которыхъ мн пришлось присутствовать вмст съ полковникомъ Скоттъ. Посл долгихъ колебаній онъ разршилъ мн разсказать про нихъ, взявъ съ меня слово не называть ни его имени, ни имени того города, гд разыгралась эта маленькая драма. Она можетъ, мн кажется, всего лучше обрисовать особенности американскаго характера и отношеній, установившихся въ послднее время между Сверомъ и Югомъ.
И такъ, я пріхалъ въ Филиппвиль — мы такъ будемъ называть этотъ маленькій городокъ въ штат Георгія — въ половин марта. Прежде всего я справился объ адрес полковника. Мн сказали, что онъ живетъ въ двухъ миляхъ отъ города, но что съ нимъ необходимо предварительно списаться, для того чтобы застать его дома.
— Онъ страстный охотникъ,— прибавилъ мистеръ Вильямсъ, хозяинъ гостинницы, къ которому я обратился за справками,— и нердко пропадаетъ на охот по три, четыре дня подрядъ. Вы знаете, сударь, у насъ самая лучшая охота во всей Америк: олени, дикія утки, куропатки, перепела и не единаго опаснаго животнаго, ни одного медвдя, ни одной пумы. О, Филиппвиль превосходитъ вс города Юга!
— Нтъ опасныхъ животныхъ?— переспросилъ я.— А алигаторы, а гремучія зми?
— Они вс тамъ, во Флорид. Да, сударь, уже двадцать лтъ, какъ я живу здсь зиму и лто, и никогда не видлъ другихъ змй, кром ужей.
Достойный мистеръ Вильямсъ счелъ лишнимъ прибавить, что въ теченіе этихъ двадцати лтъ онъ и ста разъ не вышелъ изъ своего отеля. Отель этотъ представлялъ, впрочемъ, идеалъ комфорта для путешественниковъ, съ которыми мистеръ Вильямсъ обходится, какъ съ друзьями, заботясь объ ихъ удобствахъ и развлеченіяхъ, точно какой-нибудь владтель замка, принимающій у себя приглашенныхъ гостей. Нигд, кром Соединенныхъ Штатовъ, вы не встртите подобнаго типа хозяина гостинницы, обдающаго ежедневно въ общей зал во фрак, vis—vis съ своей женой, въ парадномъ туалет, и проводящаго затмъ весь остальной вечеръ среди своихъ гостей въ общей галлере, подъ звуки оркестра, нанятаго на весь сезонъ. Мн думается, однако, что у хозянна Williams House, Philippevile, состраданіе къ страхамъ путешественника, непривыкшаго къ хищнымъ зврямъ, взяло верхъ надъ правдивостью. Не прошло и двухъ дней съ тхъ поръ что я поселился въ этомъ мст, какъ мн уже пришлось свести знакомство съ однимъ изъ чудовищъ, столь любезно изгнанныхъ мистеромъ Вильямсомъ во Флориду.
Теперь, когда я записываю свои воспоминанія вдали отъ этого жгучаго климата, въ Париж, гд самые хищные зври ходятъ на двухъ ногахъ и одваются у лучшихъ портныхъ, мн съ трудомъ врится, что я не фантазирую, и что дйствительно нсколько мсяцевъ тому назадъ, на другой день посл прибытія въ Филиппвилль, я въ легкомъ экипажик, покатилъ по длинной улиц съ негритянскими хижинами по обимъ сторонамъ, и что мы вдвоемъ съ чернокожимъ кучеромъ хали по лсу изъ терпентинныхъ деревьевъ, кое-гд перемшанныхъ съ цвтущей жимолостью, пока не увидли передъ собой шлагбаума, на которомъ было написано: Scott’s Place. Точно во сн вижу, какъ я выхожу изъ экипажа и иду пшкомъ по извилистой алле, среди двухъ рядовъ высокихъ деревьевъ, вижу въ глубин аллеи широкое и низкое строеніе, очевидно, домъ хозяина. Мн не пришлось звонить и спрашивать владтеля этого мирнаго кокетливаго домика, поросшаго ползучими розами. Передъ входомъ въ домъ тснилась толпа негровъ, въ пятнадцать — двадцать человкъ — мужчины, женщины и дти., Вс эти черныя головы окружали старика лтъ шестидесяти, высокаго роста, еще крпкаго и гибкаго, въ высокихъ кожаныхъ штиблетахъ и бархатномъ жилет. Полковникъ — это былъ онъ — не замтилъ моего приближенія, также какъ и негры, съ напряженнымъ вниманіемъ слдившіе за тмъ, что онъ длалъ. Онъ стоялъ, наклонившись надъ большимъ деревяннымъ ящикомъ съ ршетчатой крышкой. Судя по звукамъ, выходившимъ оттуда,— точно теркой изо всхъ силъ скребли по какому-то твердому предмету,— въ клтк находилось какое-то странное существо, чмъ-то необычайно встревоженное. Мистеръ Скоттъ держалъ въ правой рук палку, къ концу которой былъ прикрпленъ кусокъ ваты, и: просовывалъ ее въ промежутки между планками, отъ времени до времени поливая вату какой-то прозрачной жидкостью изъ большой черной бутылки. Я сейчасъ же узналъ приторно-сладкій запахъ хлороформа. Что это было за животное, которое усыплялъ полковникъ? Звуки становились все слабе и слабе. Они затихали, точно стоны больного, усыпляемаго сильнымъ анестетическимъ средствомъ. Одинъ изъ негровъ произнесъ: ‘спитъ уже’… Полковникъ вылилъ остатки жидкости изъ бутылки въ ящикъ, пошарилъ въ немъ палкой, чтобы убдиться, что животное дйствительно уснуло, и затмъ, взявъ въ руки клещи, оторвалъ одну изъ планокъ крышки и опрокинулъ ящикъ. Изъ него показалась прежде всего неподвижная голова, чудовищная голова зми, шириной въ ладонь, треугольная и плоская, безсильно болтавшаяся на ше, затмъ, развернулось во весь ростъ и туловище животнаго, заканчивающееся небольшимъ хвостомъ. Видъ этой гремучей зми былъ до того отвратителенъ, такъ заслуживалъ названія crotalus atrox (страшная змя), даннаго естествоиспытателями этой разновидности, что толпа попятилась назадъ, несмотря на то, что животное въ данную минуту было совершенно безвредно. Полковникъ съ быстротой оператора, знающаго, что минуты дороги, открылъ своей палкой огромную пасть чудовища. Онъ взялъ въ свободную руку металлическій инструментъ, одинъ изъ тхъ, который употребляютъ дантисты, наложилъ его на одинъ изъ клыковъ, и въ ту же минуту пасть животнаго обагрилась кровью. Небольшое усиліе, и клыкъ чудовища очутился на земл, за нимъ второй, третій и, наконецъ, четвертый. Между тмъ животное все еще продолжало спать, кровавая пна виднлась вокругъ его пасти. Полковникъ схватилъ его за середину туловища, бросилъ безжизненную массу въ ящикъ и заколотилъ крышку тремя ударами молотка. Затмъ, онъ осторожно подобралъ одинъ за другимъ опасныя орудія защиты и, обратившись къ одному изъ негровъ, произнесъ:
— Этотъ толстый парень (this big fellow) будетъ немножно удивленъ, когда проснется! Уберите его и, пожалуйста, оставьте привычку приносить мн каждую недлю новую змю…
Въ эту минуту взглядъ его срыхъ глазъ упалъ на меня. Онъ, не колеблясь, сейчасъ же призналъ меня, какъ и я его. Рекомендательное письмо, которое я отправилъ ему сегодня утромъ, съ предупрежденіемъ, что явлюсь къ нему посл обда, не оставляло никакихъ сомнній на счетъ моей личности. Онъ назвалъ меня по имени и, пожимая мн руку, заговорилъ по французски, безъ всякихъ предисловій, съ характерной американской фамильярностью:
— Это шестой экземпляръ, который мн приходится оперировать въ теченіе двухъ лтъ и третій — въ теченіе этого года. Этотъ Джимъ Кеннеди, который уноситъ ящикъ — владлецъ цлой коллекціи чудовищъ. Богъ его знаетъ, какими способами онъ ихъ приручаетъ. Онъ будетъ показывать ихъ въ городахъ и деревняхъ и въ нсколько недль заработаетъ столько, что можетъ потомъ не работать въ теченіе цлыхъ мсяцевъ. Въ этомъ выражается весь характеръ негровъ,— прибавилъ онъ, пожимая плечами,— какъ только есть у нихъ пища, вы ихъ не заставите палецъ о палецъ ударить…
— А если въ этомъ ихъ счастье, полковникъ?— возразилъ я.
— Счастье?— рзко повторилъ онъ.— Счастье? Да, пожалуй. Они боле чмъ счастливы. Но это счастье животнаго, унижающее ихъ еще больше, чмъ рабство. Да, сударь,— прибавилъ онъ тономъ, въ которомъ мн послышался пуританинъ,— они были лучше, когда были рабами, поврьте мн. Я былъ одинъ изъ тхъ, которые послдовали за Линкольномъ съ наибольшимъ энтузіазмомъ. И я даже не вхожу въ оцнку того, что случилось. Надо не быть человкомъ для того, чтобы допустить существованіе на свт хотя бы единаго раба черезъ восемнадцать вковъ посл исуса Христа. Но мы думали, что сдлали все, освободивши ихъ. Это было бы боле чмъ просто. Тогда только и начались наши обязанности. Мы не подумали о томъ, что существо низшей расы, какъ негръ, не можетъ безнаказанно сразу перейти въ высшія условія существованія. Вы увидите грустныя вещи, если будете путешествовать по нашему Югу. Однако, я васъ держу два часа подъ этимъ солнцемъ, которое для меня ровно ничего не значитъ, а васъ сжигаетъ. Пойдемте въ домъ. Я васъ представлю миссъ Скоттъ… Это очень скромный домъ. Онъ намъ дастъ представленіе о томъ, каково было жилище рабовладльца въ Георгіи лтъ сорокъ тому назадъ… Вы видите, кругомъ здсь все были хижины негровъ. Я оставилъ три или четыре. Кухня помщалась вотъ въ этомъ зданіи. Вотъ конюшни. Я только ремонтировалъ то, что оставили Шастенъ. Вы узнаете французское имя, не правда ли? Послдній изъ этого рода умеръ пятъ лтъ тому назадъ. Они переселились сюда изъ Новаго Орлеана… Поврите ли, посл войны, разоренные освобожденіемъ своихъ рабовъ и не имя никакихъ средствъ къ существованію, кром этой земли, они прожили здсь почти безвыздно нсколько лтъ, не обрабатывая ея, зарзывая отъ времени до времени поросенка, изрдка охотясь, питаясь томатами изъ огорода, который воздлывалъ имъ бдный негръ, ни за что не хотвшій съ ними разстаться. Это были люди съ сердцемъ и хорошіе люди, что не помшало имъ однако продать одного за другимъ семерыхъ дтей того бдняги, который открылъ вамъ шлагбаумъ.
— Этотъ маленькій, почти комичный, человчекъ съ морщинистымъ лицомъ, обросшимъ сдыми волосами и бородой, точно срымъ мхомъ?— спросилъ я.
— Онъ самый, — сказалъ полковникъ.— Вотъ видите, до какой степени рабство извращаетъ человка. Онъ никогда не сердится на своихъ господъ за эту продажу. Онъ считалъ и продолжаетъ считать совершенно естественнымъ, что они распоряжались его дтьми, какъ телятами или свиньями. Онъ любилъ ихъ, своихъ хозяевъ, и хозяева его любили!.. Это непостижимо. Однако, садитесь, пожалуйста. Я пойду за своей дочерью. Я какъ разъ кончалъ свой завтракъ, когда меня вызвали для этой операціи. Надюсь, вы не сочтете характерной особенностью полковниковъ въ нашей стран исполнять роль дантистовъ у гремучихъ змй. Эти негры такъ неосторожны. Подобная же операція нсколько уменьшаетъ ихъ шансы быть укушенными.
Разговаривая такимъ образомъ, мы вошли въ переднюю, украшенную двумя огромными оленьими головами. Оттуда вела дверь въ залу, гд мой хозяинъ оставилъ меня. Это была продолговатая комната, обставленная качалками, со стнами, увшанными фотографіями, напоминавшими о дальнихъ путешествіяхъ. Бросивъ на нихъ бглый взглядъ, я различилъ мечеть Омара въ ерусалим, Паренонъ, фонтанъ львовъ въ Альгамбр. Я узналъ потомъ, что полковникъ и его дочь два раза объхали вокругъ свта. Я не усплъ ни разсмотрть хорошенько залу, ни прочитать названія книгъ, уставленныхъ въ низенькомъ шкапу — какъ дверь отворилась, и на порог ея появился полковникъ, катя передъ собою кресло на колесахъ, въ которомъ сидла двушка лтъ двадцати пяти.
Видъ всякаго неизлечимаго недуга, въ особенности же, если этотъ недугъ соединяется съ молодостью, хватаетъ за душу. Когда же недугъ поражаетъ въ самомъ разцвт молодое существо, безусловно хорошее и прекрасное, чувствуешь еще боле глубокую жалость. У миссъ Рутъ Скоттъ были крупныя, но, вмст съ тмъ, нжныя черты лица, которыя долго противостоятъ разрушительному вліянію времени, великолпный цвтъ лица, тонкія, извилистыя линіи рта и улыбка, открывавшая зубы безукоризненной близны — зубы ея отца. Ея свтло-голубые глаза, чуть-чуть свтле, чмъ глаза полковника, говорили о честномъ, любящемъ женскомъ сердц,— о сердц и гордомъ, и нжномъ, а ея благородно очерченный лобъ обрамляли роскошные, золотистые волосы. Но самая неумолимая болзнь, самая смшная, когда рчь идетъ о двушк такого возраста и такой красоты, — обезображивающій ревматизмъ сковывалъ ей ноги, запрятанныя подъ шалью, и лишалъ ее возможности двигаться, а руки, открытыя безъ всякаго кокетства, обнаруживали распухшіе суставы, несчастныя руки калки, которая не въ состояніи были ни водить перомъ, ни держать иглы. А между тмъ кроткая покорность, даже боле того,— какая-то суровая радость была написана на этомъ лиц, которое, казалось, должно было бы выражать всю меланхолію мученической судьбы. Я скоро понялъ источникъ этой душевной ясности. Миссъ Рутъ не произнесла еще и десяти фразъ, какъ передо мною открылась тайна ея внутренней силы. Подобно своему отцу, она чувствовала на себ отвтственность людей ея расы по отношенію къ чернокожимъ, и я понялъ, что она, какъ и ея отецъ, преисполнены жаждой прозелитизма. Исторія англосаксовъ была бы непонятна безъ этого наслдственнаго инстинкта активной и личной миссіи, однимъ изъ тысячи примровъ котораго была миссъ Скоттъ, правда, примромъ особенно трогательнымъ, благодаря ея личному несчастью. У меня все еще звучитъ въ ушахъ ея голосъ, нсколько рзкій, когда она говоритъ мн въ отвтъ на мое замчаніе о безпечности негровъ.
— Нтъ, это не всегда такъ. Даже теперь тамъ разыгрываются трагедіи, о которыхъ и не подозрваютъ… Десять лтъ назадъ, когда я училась въ Бостон, въ нашу школу хотла поступить негритянка. Начальница собрала насъ всхъ и спросила, даемъ ли мы ей слово обходиться съ ней, какъ съ равной, въ противномъ случа она ея не приметъ. Намъ данъ былъ часъ на размышленіе. Такъ какъ мннія раздлились, то ршено было поставить вопросъ на баллотировку и подчиниться мннію большинства. Ршеніе оказалось благопріятнымъ для негритянки. Скажите, не жестоко ли было бы отказать ей въ благахъ культуры только на томъ основаніи, что въ ея жилахъ текла негритянская кровь? Она провела съ нами четыре года. Она отличалась умомъ, что нердко можно встртить у негровъ, и прямодушіемъ, что далеко не всегда встрчается у нихъ. Мы очень любили ее. Даже т, которыя подали свой голосъ противъ нея, сдержали свое слово и ни разу не дали ей почувствовать, что относятся къ ней иначе, чмъ къ блой. Словомъ, она была счастлива. Но умеръ ея отецъ и оставилъ ее безъ всякихъ средствъ, такъ что она принуждена была вернуться въ Саванну, въ семью своего дда. Привыкшая вращаться среди лучшаго общества на Свер, она не нашла тамъ ни одного человка изъ общества, который пожелалъ бы поддерживать съ ней знакомство. Ей пришлось знаться исключительно съ людьми ея расы, грубыми, вульгарными, безъ образованія, безъ воспитанія… Она столько страдала, что кончила преступленіемъ. Она утопилась. Разв это не трагедія, и не ужасная?..
— Но отчего же она не осталась на Свер?— спросилъ я.— Разв она не могла бы тамъ выйти замужъ?
— О нтъ,— въ свою очередь, вступился полковникъ,— и я это совершенно понимаю. Эти браки между черными и блыми не приняты у насъ, и вполн справедливо — Богъ не желаетъ смшенія крови, лучшимъ доказательствомъ служитъ то, что почти вс метисы дурные люди. Нтъ, дло идетъ совсмъ не о томъ, чтобы испортить блую расу примсью черной, а о томъ, чтобы сдлать изъ этой униженной расы людей, которые были бы дйствительно людьми, гражданъ, которые были бы настоящими гражданами, наконецъ, нчто другое, чмъ дти или животныя…
— Но вдь они уже христіане?— прервалъ я его.
— И добрые христіане,— сказала миссъ Рутъ.— Нужно только послушать, какъ они распваютъ свои псни о старомъ Павл или старомъ Моисе, точно о людяхъ, которыхъ они сами знали. Иногда эти псни полны поэзіи… Помните, отецъ, псню о костяхъ съ ея мелодіей, такъ гармонирующей съ этими прекрасными словами? Не споете ли вы ее?..
— Попробую,— сказалъ полковникъ, и слъ за рояль.
Въ какую эпоху своей жизни нашелъ онъ время научиться музык? Онъ взялъ нсколько вступительныхъ аккордовъ, подбирая мотивъ тми же проворными пальцами, которые держали шпагу офицера, ланцетъ врача, перо администратора, и которые полчаса тому назадъ, на моихъ глазахъ, вводили клещи въ пасть гремучей зми! Это была нжная и тихая мелодія, звуки, напоминающіе эхо монотоннаго такта, отбиваемаго на барабан въ тищин знойной ночи. А слова были, приблизительно, такія: ‘Я знаю, что эти кости мои, что он мои — и что он воскреснутъ — сегодня…’ Какія странныя и трогательныя слова, особенно, если подумать, что ихъ сочинили и пли рабы, несчастные рабы, у которыхъ дйствительно ничего не было, кром этихъ костей, единственнаго оружія, которое нельзя было оторвать отъ ихъ тла, чтобы продать!
— Если вамъ нравятся эти псни, — прибавила миссъ Скоттъ,— мы вамъ подберемъ еще и другія.
— Есть псня,— сказалъ я,— которой я никогда не слыхалъ, и которую вы должны знать, полковникъ. Я думаю, что негры, наврно, поютъ ее, потому что это гимнъ ихъ освобожденія. Это маршъ Джона Броуна.
Я не безъ намренія спросилъ своего хозяина объ этой чудной воинственной псн. Я разсчитывалъ на то, что эта марсельеза сверной арміи наведетъ полковника на воспоминанія о войн и послужитъ поводомъ къ какимъ-нибудь разсказамъ. Но я былъ плохого мннія объ его удивительной простот. Онъ казался нсколько удивленнымъ моей фантазіей.
— Chestnut — старая дребедень,— произнесъ онъ.
Все-таки онъ снова нагнулся надъ клавишами и заигралъ, воинственный гимнъ. Это очень живая, почти веселая мелодія. Я смотрлъ на пвца въ то время, какъ онъ произносилъ слова, которыя должны были соединяться въ его ум съ такими кровавыми воспоминаніями. Онъ сплъ эту псню весело, съ оживленнымъ лицомъ, которое, однако, поразило меня меньше, чмъ послдовавшее вслдъ за тмъ предложеніе спть мн маршъ южной арміи: ‘Земля Диксей’. Полковнику доставляло одинаковое удовольствіе вспомнить и ту, и другую пснь, настолько эта гражданская война превратилась для него въ событіе другой эпохи, почти въ ретроспективное зрлище. Онъ всталъ изъ-за рояля и, опускаясь въ качалку, произнесъ:
— Вы бы послушали эти псни, когда ихъ распвали по дорогамъ тысячи человкъ… Славные были ребята и отличные солдаты. Я видлъ, какъ созидались эти арміи, день за днемъ, часъ за часомъ, какъ новый городъ… Я помню, въ самое послднее время одинъ французскій офицеръ, бывшій на одномъ изъ нашихъ смотровъ, спросилъ меня: ‘теперь, когда у васъ такая прекрасная армія, откуда вы начнете? съ Канады, или съ Мексики?— Мы начнемъ съ того, что пошлемъ ихъ всхъ работать,— отвтилъ я.— И это была правда. Къ концу войны у насъ было 120.000 человкъ, а черезъ шесть мсяцевъ пятьдесятъ тысячъ… И онъ засмялся веселымъ смхомъ, въ которомъ звучало чувство національной гордости. Онъ больше гордился этимъ распущеніемъ войскъ, чмъ двадцатью побдами. Затмъ онъ снова сдлался серьезенъ и, какъ истый американецъ, возвращаясь къ своей прежней точк зрнія, прибавилъ: ‘но все-таки мы не сдлали достаточно для черныхъ. Не надо было ни давать имъ ни тхъ правъ, которыя имъ дали, ни бросать ихъ въ такомъ безпомощномъ состояніи’.
— Разв можно улучшить расу?— прервалъ я его.— Въ Канад, про которую вы только-что упомянули, мн пришлось постить деревню обращенныхъ ирокезовъ. Ихъ священникъ говорилъ мн, что совершенно немыслимо заставить ихъ усвоить что-нибудь дале извстной границы. Точно есть извстный предлъ культуры, заране намченный въ крови каждаго изъ насъ.
— Его нужно было бы достигнуть, по крайней мр,— съ жаромъ произнесла миссъ Скоттъ. Въ ея голос послышалась легкая дрожь недовольства, почти гнва.
— Вы, можетъ быть, измните ваше мнніе,— прибавила она, когда побываете въ школ, которую мы устроили въ Филиппвил. Я вамъ покажу ее какъ-нибудь, если вы останетесь здсь еще нсколько дней…
Разставаясь съ полковникомъ, мы уговорились постить вмст школу. Было условлено, что я пріду къ завтраку, и что затмъ мы вмст съ миссъ Скоттъ отправимся въ школу. Провожая меня черезъ паркъ до моего экипажа, полковникъ разсказывалъ мн, что мы будемъ длать въ этотъ день. Мы шли теперь другой дорогой, и остановились передъ огороженнымъ мстомъ, густо поросшимъ деревьями и окруженнымъ низкой стной.
— Вотъ,— сказалъ мой проводникъ,— кладбище, гд похоронены вс Шастенъ въ теченіе ста пятидесяти лтъ. Хотите посмотрть? Эти уголки — послдніе остатки старой Америки, которую путешественники слишкомъ часто забываютъ, изучая только новую… А между тмъ одна не понятна безъ другой…
Мы вошли на кладбище. Пышная южная растительность превратила эти тридцать квадратныхъ метровъ въ гигантскую корзину цвтовъ. Дикій жасминъ, боярышникъ, жимолость, нарциссы росли тутъ въ пестромъ безпорядк. Глициніи обвивали деревья, и желтыя розы, т миніатюрныя розы, которыя извстны подъ именемъ банксій, пышными кистями цплялись по темнымъ кипарисамъ. Ветхіе камни виднлись въ этомъ саду молодости, весны и благоуханій. Я раздвинулъ свжія втви и цвты, чтобы прочитать нкоторыя надписи. Самый новый изъ камней, поставленный, безъ сомннія, заботами мистера Скоттъ, былъ украшенъ скульптурнымъ изображеніемъ сабли. Я прочелъ надпись, изъ которой узналъ, что это могила послдняго изъ рода Шастенъ, бывшаго тоже полковникомъ, но въ конфедеративной арміи. Тутъ же рядомъ, на другой могил, совершенно исчезавшей подъ пышной растительностью, я прочелъ цифру 1738 и слова: ‘Новый Орлеанъ’. Я понялъ, что преемникъ исчезнувшихъ владльцевъ желалъ почтить ихъ память, положивъ рядомъ прахъ основателя этихъ владній съ прахомъ послдняго потомка его. Здсь покоился цлый рядъ поколній французовъ. Они были могущественны въ свое время, и никого не осталось, чтобы почтить ихъ память, кром великодушнаго врага, который владлъ ихъ наслдіемъ. И весна расточала свои роскошные дары, въ этомъ мрачномъ пріют, съ той побдоносной безстрастностью природы, которую такъ ненавидишь, пока еще молодъ, и начинаешь любить, когда старешься. Хотя полковникъ, какъ активный человкъ и бывшій воинъ, едва ли испытывалъ т же ощущенія, какъ, я, но и онъ не остался равнодушенъ къ этому жилищу смерти, тишина котораго нарушалась лишь жужжаніемъ мухъ въ этотъ полуденный часъ. Мы оба молчали, и, только выйдя оттуда, полковникъ снова заговорилъ.
— Вы замтили, въ какомъ хорошемъ состояніи содержится кладбище? Объ этомъ заботится одна изъ икъ прежнихъ невольницъ. Эта врность служитъ къ ихъ чести, а для меня длаетъ еще боле дорогимъ этотъ уголокъ. Да, пріятно думать, что занимаешь домъ, въ которомъ жили четыре, пять поколній честныхъ людей. Это то же самое, что знать, что вокругъ васъ нтъ несчастныхъ. И ихъ дйствительно нтъ, я вамъ это повторяю. Когда вы будете въ школ, мы съ вами постимъ нсколько хижинъ. Вы увидите, какія довольныя лица у этихъ людей. Кусокъ соленой свинины и немножко плодовъ, и они такъ довольны, точно владютъ всими милліонами всхъ собственниковъ Ньюпорта…
— Но вотъ и шлагбаумъ, и вашъ экипажъ…
Полковникъ далъ нсколько инструкцій возниц и, когда онъ, на прощанье, обратился ко мн со словами: ‘до вторника, въ часъ дня’, я съ трудомъ могъ удержаться, чтобы не сказать: ‘до вторника?’ какъ долго!.. Такъ сильно мн хотлось поскоре увидть его снова. Его оригинальный характеръ, благородное лицо его дочери, живописность ихъ жилища внушили мн тотъ внезапный интересъ, который знакомъ, можетъ быть, однимъ только профессіональнымъ романистамъ. Наше воображеніе точно подпадаетъ подъ власть какихъ-то чаръ, которыя наполняютъ насъ страстнымъ желаніемъ узнать все, касающееся какого-нибудь лица, дышать однимъ съ нимъ воздухомъ, жить его жизнью, думать его мыслями. Я былъ такъ поглощенъ своими мыслями объ этихъ двухъ людяхъ, которыхъ зналъ всего лишь нсколько часовъ, что почти не замчалъ великолпныхъ пейзажей, разстилавшихся по обимъ сторонамъ песчаной дороги. Я восторгался пуританскимъ жаромъ, который сжигалъ ихъ предковъ и горлъ въ нихъ неугасимымъ пламенемъ. Я удивлялся расовымъ предразсудкамъ, которые, не смотря даже на эту жажду апостольства, заставляли ихъ считать пятномъ бракъ одного изъ нихъ хотя бы и съ лучшимъ представителемъ тхъ негровъ, за которыхъ они такъ ратовали. Я думалъ о физіологической и моральной сил натуры этого человка, котораго не истощили ни пять или шесть профессій, ни шестьдесятъ лтъ трудовой жизни, о печальной судьб его дочери, о невроятностяхъ этой фантастической страны, хотя бы, напримръ, объ этой удивительной сцен, когда а засталъ мистера Скоттъ выдергивающимъ зубы у захлороформированной гремучей зми. Сотни мыслей волновали меня и заставляли нетерпливо ждать встрчи съ человкомъ, котораго я видлъ сегодня въ первый разъ. Я не думалъ, что мн придется увидть его во вторникъ въ условіяхъ, какъ нельзя боле далекихъ отъ семейнаго завтрака подъ предсдательствомъ миссъ Рутъ, и принять участіе въ охот, еще боле странной для парижскаго писателя, чмъ даже охота на гремучихъ змй.
Я былъ у полковника въ пятницу. Въ теченіе слдующихъ трехъ дней въ Филиппвил лилъ одинъ изъ тхъ тропическихъ дождей, которые, вмсто того, чтобы освжить атмосферу, только насыщаютъ ее еще боле теплыми испареніями. Единственными развлеченіями въ моемъ заточеніи было смотрть, какъ льются на землю неизсякаемые потоки воды, да разговаривать съ хозяиномъ гостинницы. Я имлъ ехидство разсказать ему про свое посщеніе полковника и про неожиданную встрчу съ однимъ изъ тхъ ужасныхъ чудовищъ, существованіе котораго онъ сталъ бы отрицать, кажется, даже, если бы онъ увидлъ его извивающимся у себя на лугу.
— Эти негры наврно добыли змю изъ Флориды,— не колеблясь, отвтилъ мн мистеръ Вильямсъ.— У нихъ страсть ловить ихъ живьемъ, чтобы продать въ какой нибудь зоологическій садъ. Мистеръ Скоттъ, такой хорошій человкъ, не долженъ былъ бы оказывать имъ подобныя услуги, которыя только подстрекаютъ ихъ, не говоря уже о томъ, что змя могла проснуться во время операціи. По полковникъ всегда былъ слишкомъ добръ по отношенію къ этимъ чернокожимъ. Ему иногда недурно отплачивали за эту доброту. Онъ вамъ не говорилъ, что теперь сидитъ здсь въ тюрьм его прежній слуга, нкій Анри Сеймуръ, прогнанный имъ за воровство и потомъ разбойничавшій въ стран? Посл одного, совершеннаго имъ, убійства онъ укрылся въ лсу и прожилъ тамъ плый годъ. Онъ такой хорошій стрлокъ, что держалъ въ страх все окрестное Негритянское населеніе. Эти трусы доставляли ему състные припасы, виски и патроны. Въ конц концовъ его поймали, благодаря предательству одного изъ его друзей, который подмшалъ ему въ виски опія. Его судили и присудили къ смерти. Поврите ли вы, что мистеръ Скоттъ пришелъ въ негодованіе отъ того, что его поймали такимъ способомъ, и добился отсрочки въ исполненіи смертнаго приговора! Онъ похалъ къ Атланту для того, чтобы выхлопотать ему помилованіе! Его старанія, впрочемъ, оказались, безуспшными, и въ четвергъ эту каналью повсятъ…
— Но полковникъ, должно быть, представилъ другіе мотивы, кром этого предательства, для того, чтобы добиться помилованія?
— Безъ сомннія. Онъ утверждалъ, что Сеймуръ былъ осужденъ въ слишкомъ молодыхъ лтахъ. Вы видли людей, одтыхъ въ коричневое съ блымъ, въ ножныхъ кандалахъ, работающихъ на нашихъ дорогахъ. Это наши каторжники. Этотъ парень тоже исполнялъ такую работу. Правда, ему тогда было семнадцать лтъ. Но вольно же ему было успть въ этомъ возраст совершить уже дв кражи, не считая той, за которую мистеръ Скоттъ уволилъ его, не возбудивъ противъ него преслдованія.
— Семнадцать лтъ,— сказалъ я,— все-таки это еще очень молодой возрастъ. Въ эти годы человкъ еще сильно поддается чужимъ вліяніямъ, и общество каторжниковъ едва ли въ состояніи исправить характеръ, который попадаетъ на дурную дорогу…
— Однако,— возразилъ мистеръ Вильямсъ,— многіе проводятъ въ кандалахъ годъ, два года, а затмъ исправляются. Когда человкъ уплатилъ свой долгъ, мы, американцы, считаемъ его дйствительно уплаченнымъ… Этотъ Сеймуръ могъ бы уплатить свой долгъ трудомъ. Онъ-же предпочелъ вести себя такимъ образомъ, что теперь долженъ уплатить его инымъ способомъ — его воля… Кстати, не пожелаете ли вы, можетъ быть, присутствовать при казни? У насъ въ Георгіи не введено электричество — мы примняемъ повшеніе. У васъ, во Франціи, вдь дйствуетъ гильотина, не такъ ли?..
— Я никогда не видлъ, какъ она дйствуетъ,— сказалъ я,— и сомнваюсь, выдержатъ ли мои нервы зрлище человка, котораго вшаютъ…
— Во всякомъ случа, я попрошу для васъ у шерифа билетъ, вы можете имъ воспользоваться.
Онъ сдержалъ слово, и въ понедльникъ мн былъ общанъ билетъ. Но вечеромъ того же дня, встртивъ меня въ галлере своей гостинницы, онъ подошелъ ко мн съ озабоченнымъ лицомъ добраго гражданина, удрученнаго дурными встями.
— Слышали исторію? Вамъ не придется воспользоваться разршеніемъ. Этотъ проклятый Сеймуръ не будетъ повшенъ…
— Мистеръ Скоттъ, значитъ, добился помилованія?— спросилъ я.
— Нтъ, но онъ улизнулъ. Онъ пользовался слишкомъ большой свободой въ своей камер. Къ нему пускали постителей. Одинъ изъ нихъ сунулъ ему ножъ, и вотъ сегодня, посл обда, когда тюремный сторожъ принесъ ему пищу, Сеймуръ воспользовался моментомъ, когда тотъ нагнулся, чтобы поставить чашку на полъ, и всадилъ ему ножъ между лопатками. Тюремный сторожъ умеръ на мст. Тогда Сеймуръ взялъ у него револьверъ, ключи и освободилъ еще семерыхъ другихъ заключенныхъ, негровъ или мулатовъ. И эти восемь негодяевъ вышли на свободу черезъ заднюю дверь тюрьмы. Имъ удалось уйти никмъ незамченными, такъ что прошло два часа прежде, чмъ узнали объ ихъ побг. Теперь они въ лсу, на размокшихъ отъ дождя дорогахъ, гд не разыщешь никакихъ слдовъ. Богъ знаетъ, когда ихъ поймаютъ!.. Ну, разв я не былъ правъ, когда говорилъ вамъ, что полковникъ слишкомъ слабъ по отношенію къ этимъ людямъ? Если бы онъ не просилъ отсрочки, Сеймуръ былъ бы тогда же повшенъ, тюремный сторожъ не былъ бы убитъ, а намъ не грозила бы опасность потерять нашихъ кліентовъ. У меня имлось въ виду семейство милліонеровъ изъ Филадельфіи, я разсчитывалъ, что они прідутъ сюда на слдующей недл. Теперь они прочтутъ въ газетахъ объ этомъ происшествіи, вообразятъ, что въ Георгіи не безопасно, испугаются и подутъ въ С. Августенъ.
Я самъ слишкомъ привыкъ къ чтенію столь ненавистныхъ мистеру Вильямсу газетъ и ихъ устрашающаго отдла разныхъ извстій, чтобы удивиться этому предположенію. За исключеніемъ большихъ центровъ, Америка все еще продолжаетъ быть страной внезапныхъ нападеній, совершаемыхъ со смлостью, не останавливающейся ни передъ какой опасностью. Съ другой стороны, мн нисколько не казалось страннымъ, что я, мирный галло-романскій писатель, оказался замшаннымъ въ трагической исторіи разбойника, бжавшаго изъ тюрьмы. Весь этотъ вечеръ я провелъ, раздумывая о томъ, какъ мн навести на слдующій день за завтракомъ полковника на разговоръ объ его прежнемъ слуг. По нкоторымъ словамъ хозяина гостинницы я догадывался, что это больное мсто филантропа со Scott’s Place. Меня вывелъ изъ затрудненія самъ мистеръ Скотъ: во вторникъ, въ девять часовъ утра, мн подали его карточку, говоря, что онъ ждетъ меня внизу. Я нашелъ его въ охотничьемъ плать, съ ружьемъ въ рукахъ.
— Я пришелъ извиниться передъ вами,— началъ онъ безъ всякихъ предисловій.— Нашъ завтракъ придется отложить до другого дня… Вы знаете, должно быть, что нсколько заключенныхъ бжали изъ тюрьмы и въ числ ихъ одинъ, осужденный на смерть, мой прежній слуга…
— Да, я слышалъ,— сказалъ я,— мн говорили, что вы были такъ добры къ этому несчастному…
— Вамъ сказали неправду,— возразилъ онъ,— впрочемъ, это не важно. Важно то, чтобы снова поймать его для того, чтобы онъ не вздумалъ опять терроризовать все окрестное населеніе. Мы тотчасъ же телеграфировали, чтобы намъ выслали изъ Атланты blood hounds — собакъ, дрессированныхъ для охоты на людей. Я набралъ десять гражданъ для этой цли. На всякій случай я привелъ для васъ лошадь, можетъ быть, вы захотите принять участіе…
— Отчего же нтъ?— сказалъ я, подумавъ съ минуту,— принявши мры предосторожности…
— Вы ожидаете какой-нибудь сцены линча,— прервалъ меня полковникъ, прочитавъ мою мысль по моимъ глазамъ.— Не бойтесь, они не осмлятся теперь… Есть у васъ ружье?
Я отвтилъ отрицательно.
— Впрочемъ, оно вамъ не понадобится. Вы не здшній,— и будете участвовать лишь въ качеств простого зрителя. Кром того, изъ нихъ вооруженъ одинъ только Сеймуръ, револьверомъ тюремнаго сторожа. Если бы у него была его винчестерская винтовка, я бы васъ не звалъ, потому что тогда онъ не дался бы намъ въ руки, не уложивши на мст пятерыхъ или шестерыхъ изъ насъ…
Черезъ двадцать минутъ посл этого разговора я слдовалъ за полковникомъ по одной изъ дорогъ, которыя перерзываютъ обширный лсъ терпентинныхъ деревьевъ, окружающій Филиппвиль. Нашъ маленькій кортежъ состоялъ — я узналъ это впослдствіи — изъ простыхъ лавочниковъ, но у нихъ у всхъ было написано на лиц особенное выраженіе энергіи, и они съ удивительной ловкостью управляли своими лошадьми. Очевидно, вс они раньше имли другую профессію, прежде чмъ устроились въ этомъ глухомъ углу Георгіи, кто бакалейнымъ торговцемъ, кто сдельщикомъ, кто продавцомъ новомодныхъ издлій, кто устроителемъ похоронныхъ процессій. Кром полковника и меня, вс они жевали табакъ. Собаки, числомъ восемь, довольно маленькія, на мой взглядъ, ничмъ не отличавшіяся отъ самыхъ обыкновенныхъ охотничьихъ собакъ, бжали впереди насъ, справа, слва, обнюхивая воздухъ, останавливаясь, забгая впередъ, нападая на слдъ, снова теряя его. Буря прекратилась еще со вчерашняго дня, и это утро, посл нсколькихъ дней проливного дождя, было чудесно въ своемъ влажномъ блеск. Хотя лсныя дороги уже успли впитать въ себя почти всю влагу, но ливни послднихъ дней были такъ сильны, что вода скопилась въ отлогихъ мстахъ, и самые ничтожные ручейки, впадающіе въ сосднюю рку, вышли изъ береговъ. Намъ безпрестанно попадались ручейки, превратившіеся въ настоящіе пруды, гд вода доходила нашимъ лошадямъ до груди. Ежеминутно приходилось перескакивать черезъ деревья, поваленныя поперекъ дороги. Въ этихъ большихъ лсахъ Георгіи и Флориды негры имютъ обыкновеніе длать надрзы въ стволахъ терпентинныхъ деревьевъ, чтобы добывать изъ нихъ смолу. Эти надрзы такъ глубоки, что боле или мене сильнаго порыва втра достаточно для того, чтобы сломать дерево. Въ теченіе же послднихъ двухъ сутокъ настоящая буря бушевала во всей этой области.
Полковникъ объяснилъ мн происхожденіе этихъ наваленныхъ грудъ, и мн стало ясно это тлніе на земл безчисленныхъ пней, среди которыхъ пробивалась живучая, пышная растительность — маленькія пальмы, широко разстилающіяся по земл, точно приплюснутыя, а надъ этимъ ковромъ плоскихъ листьевъ поднималась большими кустами цвтущая жимолость, которой я любовался уже въ тотъ разъ, вся въ розовыхъ и блыхъ цвтахъ. Огромные желтые жасмины перемшивались съ деревьями. Фіалки выглядывали изъ травы, большія, точно анютины главки. Лай собакъ, напавшихъ наконецъ на слдъ, наполнилъ этотъ весенній пейзажъ странными для меня звуками. Я думалъ о томъ, что яростный лай кровожадныхъ животныхъ достигъ до слуха семи или восьми несчастныхъ, которые съ ужасомъ прислушиваются къ нему, неподвижно притаившись среди листвы, или же обратились въ бгство, раздавливая на своемъ пути цвты, съ бшенствомъ раздвигая втви, дрожа отъ страха, задыхаясь отъ усталости. На минуту свора остановилась-было въ нершимости, затмъ бшено устремилась на боковую дорожку, и мы скоро потеряли ее изъ виду. Полковникъ приказалъ намъ остановиться. Онъ прислушивался нсколько мгновеній съ глубокимъ вниманіемъ.
— Собаки остановились,— сказалъ онъ, наконецъ, — и держатъ кого-то. Намъ нужно развернуться полукругомъ, для того, чтобы оцпить ихъ, а также и того человка…
По даннымъ имъ указаніямъ маленькая группа разбилась въ нсколько минутъ. Я видлъ, какъ они, одинъ за другимъ, углублялись въ лсъ, совсмъ опустивши поводья и держа ружья на готов для прицла. Умныя животныя, казалось, инстинктомъ шли туда, куда имъ надо было идти. Мы съ полковникомъ остались вдвоемъ и, въ свою очередь, направились на голоса собакъ. Не успли мы прохать и двухъ сотъ метровъ, какъ пришлось замедлить ходъ. Рка — одна изъ тхъ маленькихъ рчонокъ, почти безъимянныхъ, сотнями встрчающихся въ тхъ странахъ,— выступила изъ береговъ. Ея мутныя воды затопили часть лса, по которому мы подвигались. Полковникъ двинулся впередъ.
— Я немножко знаю дорогу, — сказалъ онъ, — и меньше рискую, что моя лошадь сломаетъ ногу въ какой-нибудь ям…
Онъ двигался передо мною на разстояніи нсколькихъ шаговъ, и я смотрлъ на эту фигуру, гибкую, несмотря на его возрастъ. Временами онъ поворачивался и наклонялъ голову для того, чтобы прислушаться къ шуму, въ сторону котораго мы направлялись. Тогда я видлъ его профиль, ршительный, серьезный и, вмст съ тмъ, съ выраженіемъ какой-то грусти, причины которой я начиналъ понимать, отчасти изъ словъ моего хозяина, отчасти на основаніи его собственнаго характера. Въ эту минуту, когда онъ исполнялъ свои обязанности добраго гражданина, преслдующаго разбойника, онъ, наврно, видлъ передъ собою этого разбойника такимъ, какимъ онъ зналъ его у себя въ услуженіи: совсмъ юношей, почти еще ребенкомъ. Контрастъ былъ слишкомъ великъ между тмъ днемъ, когда онъ выгналъ Сеймура изъ своего дома за первый проступокъ, и между этимъ днемъ, когда онъ велъ по этимъ затопленнымъ лсамъ отрядъ для облавы на его прежняго слугу, сдлавшагося преступникомъ. При его пуританскихъ понятіяхъ объ отвтственности немыслимо было представить себ, чтобы полковникъ не сопоставилъ эти два эпизода и не сказалъ себ: ‘можетъ быть, я, уберегъ бы его отъ этой участи, если бы я былъ мене строгъ…’ Это терзаніе встревоженной совсти отразилось на его мужественномъ лиц вмст съ выраженіемъ напряженнаго вниманія. Вдругъ это двойственное выраженіе на его лиц усилилось до степени страданія. Полковникъ снова остановилъ свою лошадь, поправилъ ружье и сталъ прицливаться съ ужасающей медлительностью. Я перегнулся черезъ шею моей лошади и увидлъ среди листьевъ деревьевъ берегъ рки, собакъ, плавающихъ въ вод, ихъ разинутыя съ лаемъ пасти и среди нихъ голову человка. Одной рукой несчастный гребъ, а въ другой держалъ пистолетъ надъ поверхностью воды. Онъ подвигался впередъ медленно, почти незамтно, борясь противъ теченія и пытаясь добраться до затопленнаго моста, желзный кабель котораго виднлся надъ водой на разстояніи пяти метровъ. Это была его единственная надежда на спасеніе — переплыть эту ужасную рку, о сил теченія которой можно было судить по скорости древесныхъ стволовъ, погоняемыхъ въ нкоторыхъ мстахъ потокомъ. Должно быть, бглецъ боролся такимъ образомъ уже давно, но онъ все еще не терялъ мужества! Когда свора наступала на него слишкомъ близко, сплошной стной, съ ужасающимъ лаемъ, онъ ударялъ по ихъ мордамъ прикладомъ револьвера. Подъ этими ударами живая стна собачьихъ головъ отступала, и онъ получалъ возможность продвинуться еще немножко впередъ. Очевидно, онъ приберегалъ свои заряды для боле настоятельной необходимости, на тотъ случай, когда ему придется отказаться отъ единственной надежды на спасеніе. Было что-то хватающее за сердце въ этой ожесточенной борьб одного противъ столькихъ враждебныхъ силъ: стихій, людей, животныхъ, что-то отважное и вмст съ тмъ заране обреченное на пораженіе. Мы были такъ близко отъ пловца, что я вполн отчетливо могъ различить черты его лица. Это было лицо мулата, скоре желтаго, чмъ бронзоваго оттнка, боле близкое къ блой, чмъ къ черной рас. Волосы у него были не курчавые, и чуть-чуть только вились, носъ не плоскій, а орлиной формы. Какая наслдственность наложила отпечатокъ аристократизма на этого вора и убійцу? Отъ кого происходилъ этотъ Анри Сеймуръ? А вдь это, несомннно, былъ онъ. Если бы у меня оставались еще хоть какія-нибудь сомннія посл того описанія, которое мн сдлалъ хозяинъ гостинницы, волненіе полковника окончательно разсяло бы ихъ. Онъ все еще продолжалъ держать свое ружье на готов, но палецъ его не спускалъ курка. Если бы онъ и спустилъ его, то, наврно, промахнулся бы, такъ сильно дрожала рука стараго хозяина, прицливавшагося въ своего бывшаго слугу. Выстрла не послдовало, дуло ружья поднялось вверхъ, и я услышалъ голосъ мистера Скоттъ, который говорилъ громко, точно онъ былъ одинъ:
— Нтъ, я не могу такъ стрлять въ него!..
Онъ пришпорилъ свою лошадь, и она сдлала еще нсколько шаговъ впередъ. Вода теперь уже доходила ему выше колнъ. Онъ могъ двигаться дальше разв только вплавь. Полковникъ былъ теперь на самой границ лса — впереди не видно было ни одного дерева. Онъ крикнулъ, и пловецъ обернулся. Я видлъ, какъ бглецъ направилъ свой револьверъ въ сторону полковника, и вдругъ поднялъ его точно такъ же, какъ за минуту передъ тмъ поднялось ружье полковника. Онъ узналъ мистера Скоттъ — и не выстрлилъ. Это колебаніе передъ убійствомъ было до того неожиданно въ профессіональномъ убійц и при данныхъ обстоятельствахъ, что оно показалось мн удивительнымъ даже въ эту минуту. Въ этомъ человк, должно быть, сохранилось удивительное чувство почтенія къ своему старому хозяину, если онъ отступилъ передъ выстрломъ,— онъ, пролившій уже столько крови. Или, можетъ быть, онъ увидлъ жестъ полковника и, увренный, что тотъ не выстрлитъ въ него, счелъ неблагоразумнымъ потерять на него одинъ изъ пяти своихъ зарядовъ? Или, можетъ быть, онъ, какъ превосходный стрлокъ, зналъ, что промахнется, прицливаясь въ такой поз? Тайные мотивы этой сцены, разыгравшейся съ такой трагической быстротой, навсегда останутся для меня неразъясненными. Полковникъ, казалось, и не замтилъ ея. Приподнявшись на стременахъ и представляя своей крупной фигурой еще боле удобную мишень для выстрла, онъ крикнулъ такъ громко, что заглушилъ и громкій лай собакъ, и шумъ воды, и гулъ лса.
— Ну, Анри, мой мальчикъ, ты вдь видишь, что ты погибъ. Теб остается только сдаться. Еще семь другихъ ружей розыскиваютъ тебя, и черезъ минуту они будутъ здсь…
Сеймуръ молча покачалъ головой. Близость враговъ точно придала ему новыя силы и, выстрливъ въ упоръ въ собакъ, отъ чего одна завыла отъ боли, а остальныя отступили, онъ бросилъ револьверъ и нырнулъ подъ поверхность воды, гребя обими руками.
— Онъ улизнетъ,— сказалъ полковникъ.
Онъ снова сталъ прицливаться, и я понялъ, что на этотъ разъ онъ не будетъ колебаться. Ему не пришлось, однако, совершить этого героическаго акта гражданской доблести. Сеймуръ, вынырнувъ на поверхность воды, оказался такъ близко отъ моста, что могъ ухватиться за кабель. Еще мгновеніе, и онъ снова нырнулъ и затмъ показался уже съ другой стороны. Можетъ быть, ему удалось бы спастись, если бы онъ продолжалъ двигаться, ныряя по затопленному мосту. Но потребность расправить свои члены посл такого усилія заставила его выпрямиться во весь ростъ, какъ только онъ почувствовалъ подъ собой доски моста. Его туловище показалось надъ водой, и въ ту же минуту справа отъ насъ грянули два выстрла. Одна пуля попала ему въ руку, и мы видли, какъ она повисла безсильно. Другая пуля ударилась о перекладину и затмъ, рикошетомъ, въ голову бглеца. Онъ схватился здоровой рукой за голову и зашатался. Онъ сдлалъ еще нсколько движеній, чтобы ухватиться за канатъ, но это были конвульсивныя, инстинктивныя движенія. Онъ терялъ сознаніе и сталъ погружаться въ воду. Но тутъ полковникъ пустилъ свою лошадь вплавь, въ одинъ мигъ очутился возл раненаго и, поднявъ его сильной рукой, потащилъ его до безопаснаго мста между деревьями, гд можно было положить его на землю. Черезъ четверть часа весь отрядъ, привлеченный звуками выстрловъ, окружалъ раненаго, лежавшаго безъ сознанія. Собаки, протискавшись между ногами лошадей, обнюхивали и облизывали окровавленныя тряпки, которыми мистеръ Скоттъ вытиралъ раны несчастнаго. Он об, впрочемъ, были довольно легкія. Мы узнали впослдствіи, что, въ надежд избгнуть повшенія, Сеймуръ притворился больнымъ и въ теченіе нсколькихъ дней не принималъ никакой пищи. Это и послужило причиной его гибели. Если бы у него было больше силъ, онъ не отсталъ бы отъ своихъ товарищей, онъ усплъ бы за часъ до нашего прибытія переправиться вмст съ ними черезъ мостъ и, подобно имъ, нашелъ бы какую-нибудь желзнодорожную линію, гд взобрался бы въ поздъ на ходу. Я долженъ прибавить, что посл того, какъ убійца былъ пойманъ, никто уже боле не заботился о его товарищахъ. Не было сомннія, что они не остались въ окрестностяхъ, и даже, вроятно, не въ штат Георгія. Штатъ былъ свободенъ отъ нихъ…
— Прощайте, старые товарищи!..
Я думаю, что добрые граждане Филиппвиля, наврно, съ удовольствіемъ обратились бы къ бглецамъ съ этимъ прощальнымъ привтомъ, если бы они не были заняты въ это время своимъ плнникомъ, изъ казни котораго хотли сдлать поучительный примръ для всхъ этихъ ‘господъ чернокожихъ’ въ окрестностяхъ.
Между тмъ, Анри Сеймуръ сталъ приходить въ себя. При первой же его попытк встать, одинъ изъ охотниковъ выхватилъ пистолетъ, а двое другихъ связали ему ноги. Сеймуръ не длалъ, впрочемъ, напрасныхъ попытокъ къ сопротивленію. Пуля, ударившая рикошетомъ ему въ голову, успла уже вызвать воспалительное припуханіе лвой половины лба, до самаго вка, такъ что онъ могъ открывать только правый глазъ. Плнникъ обвелъ весь нашъ кругъ этимъ единственнымъ глазомъ и онъ принялъ такое жестокое и наглое выраженіе, что у одного изъ охотниковъ невольно вырвалось въ отвтъ на этотъ молчаливый вызовъ:
— Слишкомъ поздно…
Сеймуръ, казалось, и не слышалъ этихъ словъ, въ которыхъ кратко формулировалась вся его участь. Онъ смотрлъ въ эту минуту на полковника, и взглядъ его принялъ совершенно другое, нжное, выраженіе.
Судя по этому взгляду, я ждалъ отъ него какой-нибудь особенной, или трогательной фразы. Она обнаружила бы почти животную простоту подобной натуры. Вс т особенныя чувства, которыя раненый питалъ къ мистеру Скоттъ, выразились лишь въ просьб, съ которой онъ обратился прямо къ нему, точно онъ не зналъ никого, крон него.
— Пить, полковникъ, я пить хочу. Дайте мн напиться!
Въ звукахъ его голоса, когда онъ обращался къ своему прежнему хозяину, было что-то ласковое, почти дтское, точно воспоминаніе о прежнемъ баловств, предметомъ котораго онъ былъ когда-то. Мистеръ Скотъ досталъ изъ кармана плоскую фляжку, откупорилъ ее и приставилъ горлышко ко рту раненаго, поддерживая ему голову. Сеймуръ съ жадностью отпилъ нсколько глотковъ. Его глазъ засвтился боле мягкимъ блескомъ и съ подвижностью чувствъ, столь же свойственной этимъ страннымъ существамъ, какъ и легкость движеній, онъ улыбнулся отъ удовольствія. Онъ точно забылъ свою недавнюю ярость, свое вчерашнее преступленіе, свое сегодняшнее отчаянное бгство, свои раны, увренность въ грозящей ему роковой участи, и произнесъ, прищелкивая языкомъ:
— Го-го, это тотъ же виски, который мы, бывало, пили, когда ходили на охоту. Онъ лучше всхъ другихъ. Спасибо, полковникъ!
— А теперь,— сказалъ тотъ,— будь благоразуменъ и дай мн сдлать теб перевязку…
— А потомъ вы мн дадите еще виски?— спросилъ Сеймуръ.
— Получишь.
— И одну изъ вашихъ сигаръ, полковникъ?
— И одну изъ моихъ сигаръ.
— Хорошо, я готовъ,— сказалъ мулатъ и безъ колебаній подставилъ сначала свою голову, потомъ и руку. Мистеръ Скотъ принялся промывать и перевязывать об раны съ ловкостью опытнаго хирурга, между тмъ какъ старый воинъ, сидвшій въ немъ, заставлялъ его доискиваться объясненія пункта, остававшагося для него темнымъ:
— Отчего ты не переправился черезъ рку вчера вечеромъ, Анри?— спросилъ онъ.
— Потому что мы отправились къ мосту Жорнстоунъ, полковникъ,— сказалъ онъ,— а оказалось, что вода снесла его. Оставалось одно изъ двухъ: или спуститься ко второму мосту, въ двадцати миляхъ отсюда, внизъ по теченію рки, или же добраться до этого. Мы знаемъ лучше эти дороги. Мы выбрали второй путь, и въ этомъ наша ошибка. Но какъ вамъ пришло въ голову, полковникъ, что мы будемъ здсь?
— Я зналъ, что мостъ Жорнстоунъ снесенъ, вотъ уже два дня,— сказалъ мистеръ Скотъ.— И я разсудилъ, что вы разсчитаете такъ, какъ вы и разсчитали… Вы сказали себ: никто не сочтетъ насъ настолько смлыми, чтобы вернуться такъ близко къ городу. Но у тебя нтъ недостатка ни въ смлости, ни въ храбрости, Анри… Ну, вотъ я и кончилъ перевязку. Не могу ли еще что-нибудь сдлать для тебя?
— Пошлите мн въ тюрьму бутылку вашей водки,— сказалъ Сеймуръ,— и попросите шерифа, чтобы онъ мн далъ ее выпить до дна, прежде чмъ я отправлюсь на тотъ свтъ…
— Вы слышали?— сказалъ мн полковникъ, когда мы вдвоемъ возвращались въ городъ. Наше дальнйшее присутствіе было не нужно, и мы оставили охотниковъ въ ту минуту, когда они собирались вести плнника въ Филиппвиль.— Да,— повторилъ онъ,— вы слышали, что онъ говорилъ. У него мужество льва, у этого мальчика, и еще многое другое… Вы замтили, что онъ не захотлъ стрлять, когда узналъ меня. Его посл завтра повсятъ, и вотъ о чемъ онъ думаетъ въ виду этой близкой смерти: въ послдній разъ напиться, и больше ничего!..
— Онъ всегда былъ такой?— спросилъ я.
— Всегда,— отвчалъ мистеръ Скоттъ, и онъ продолжалъ серьезно съ оттнкомъ грусти: — Вы видли, что и я не ршился стрлять въ него, и вамъ, должно быть, показалось непонятнымъ, что я доставляю этому убійц возможность спастись. А между тмъ это очень естественно. Вамъ говорили, что я былъ слишкомъ добръ къ нему, я вамъ сказалъ, что это неправда, по крайней мр къ концу — вначал я дйствительно его очень любилъ. Потомъ я почувствовалъ къ нему отвращеніе, и по очень странной причин. Съ тхъ поръ прошло уже девять лтъ. Это было въ самомъ начал моего Пребыванія здсь. Я много охотился, какъ и теперь, и Сеймуръ постоянно сопровождалъ меня. Я случайно наткнулся на него и былъ очень доволенъ его понятливостью, энергіей и характеромъ. Прибавьте къ этому, что онъ былъ вдобавокъ превосходнымъ кучеромъ. Вотъ разъ мы отправились въ лсъ, и лошади испугались и понесли. Это была дорога врод этихъ. Не успли он пробжать и двухъ сотъ метровъ, какъ экипажъ, ударившись о дерево, разбился, и мы вывалились. Мы отдлались лишь легкими ушибами, лошади сами остановились, и мы стали приводить въ порядокъ нашъ экипажъ да собирать наши охотничьи принадлежности, разбросанныя по трав. Въ какихъ-нибудь четверть часа все было собрано. Недоставало только большого ножа, который клали мы обыкновенно въ корзинку съ провизіей. Я начинаю его искать и говорю Сеймуру, чтобы онъ тоже искалъ… Мы. вмст роемся въ трав… Вдругъ, оборачиваюсь и вижу, что кончикъ рукоятки ножа высовывается изъ за жилета этого парня. Нагнувшись къ земл, онъ длалъ видъ, что продолжаетъ поиски. Я зову его и вынимаю ножъ, который быль у него запрятанъ подъ рубашкой. Онъ начинаетъ дрожать, плакать и, наконецъ, говоритъ мн: ‘я думалъ, что вы разсердились на меня за то, что лошади понесли, и боялся, что вы меня убьете. И вотъ я укралъ ножъ…’ Онъ, съ которымъ я обходился, какъ съ сыномъ!..
— Я понимаю, что вы не могли выносить его посл того,— сказалъ я.— Такое недовріе со стороны семнадцатилтняго мальчика, котораго вы такъ баловали, ужасно.
— Не правда ли?— сказалъ мистеръ Скотъ.— Можно было бы думать, что эта отвратительная склонность въ подозрительности была наслдіемъ рабства. Блые вдь такъ возмутительно эксплуатировали ихъ!.. Но нтъ. Его чувства возбудили во мн ужасное ощущеніе низкой неблагодарности. Я пересталъ брать его съ собою, я почти не разговаривалъ съ нимъ больше. Несмотря на это, онъ, однако, по своему продолжалъ меня любить, и я имлъ много случаевъ убдиться въ этомъ, не говоря уже о томъ, что мы видли сегодня утромъ… Можетъ быть, когда онъ почувствовалъ себя въ опал, окончательно развернулись вс его дурные инстинкты? Это весьма возможно. Словомъ, въ одинъ прекрасный день оказалось, что пропала драгоцнность, брилліантовая брошка, принадлежавшая миссъ Скотъ. Ее укралъ Сеймуръ. Я его прогналъ. Онъ сталъ красть въ другихъ мстахъ. Его поймали, осудили и заковали въ кандалы. Онъ тамъ окончательно развратился, снова началъ совершать кражи, былъ арестованъ, потомъ бжалъ, совершилъ убійство. Остальное вы знаете… И вотъ, у меня всегда, было убжденіе, что если бы я оставилъ его у себя, даже посл этого эпизода съ ножомъ, и старался бы укротить его дикую душу, я сдлалъ бы изъ него честнаго человка. Онъ былъ хорошій слуга. Въ немъ было что-то мягкое и ласковое… Именно контрастъ между этой льстивостью и чудовищнымъ порывомъ подозрительности заставилъ меня возненавидть его. Столько лицемрія въ такомъ молодомъ возраст возмутило меня. Былъ ли я правъ?.. Все это мн вспомнилось, когда я прицливался въ него изъ ружья. Я хорошо сдлалъ, что не выстрлилъ въ него. Онъ успетъ раскаяться передъ, смертью.
Событія, подобныя тмъ, при которыхъ мн предстояло присутствовать, не составляли большой рдкости въ Филиппвил, въ этомъ город, гд не проходитъ и года безъ какого-нибудь линча. Обычная жизнь немедленно снова вошла въ свою привычную колею и, когда вечеромъ этого, богатаго драматическими происшествіями, дня, я пошелъ купить себ табакъ, то узналъ въ лавочник, продававшемъ мн его, одного изъ тхъ всадниковъ, вмст съ которыми мы разыскивали въ лсу Анри Сеймура. Онъ съ той же невозмутимой флегматичностью жевалъ свой табакъ, и мы даже не упомянули о нашемъ утреннемъ приключеніи, подобно тому, какъ два парижанина, встртившись въ клуб въ пять часовъ, не вспоминаютъ о привтствіи, которымъ они обмнялась утромъ въ Булонскомъ лсу. Даже въ газет сообщалось объ этомъ событіи безъ преувеличеній, которыхъ я ожидалъ. Это характерная черта американцевъ: у нихъ исчезаетъ ихъ естественная склонность къ преувеличенію, какъ только обстоятельства дйствительно становятся серьезными и трагическими. Что касается полковника, то, постивъ его на слдующій день, я узналъ, что онъ ушелъ рано утромъ на охоту, а миссъ Рутъ пошла въ свою школу. Единственный человкъ, на котораго происшествіе, повидимому, произвело глубокое впечатлніе, былъ мистеръ Вильямсъ. По крайней мр, онъ не могъ удержаться, чтобы не выразить мн своей, почти неприличной, радости. Онъ наивно оправдывалъ ее, сдлавъ мн слдующее профессіональное признаніе.
— Путешественники изъ Филадельфіи, о которыхъ я вамъ говорилъ, будутъ здсь посл завтра. Я имъ немедленно телеграфировалъ о поимк Сеймура. Они, вроятно, получили извстіе объ его арест одновременно съ извстіемъ о его побг, и вотъ они мн отвтили телеграммой о своемъ предстоящемъ прибытіи… Ахъ, я очень боялся… Я и забылъ передать вамъ входной билетъ для присутствованія при казни. Онъ недостаточно сильно раненъ, кажется, для того, чтобы отложить казнь, и будетъ повшенъ въ четвергъ, какъ это предполагалось раньше. Я васъ извщу, въ которомъ часу это совершится… Вотъ,— прибавилъ онъ, вынимая изъ кармана бумажникъ и доставая оттуда бумагу на мое имя, подписанную шерифомъ, и показывая мн ее.— Къ вашему имени прибавили слово докторъ, потому что я сказалъ, что вы иностранный врачъ, который съ научными цлями желаетъ посмотрть, какъ будутъ вшать человка.
— Посмотрть, какъ будутъ вшать человка, — повторилъ я машинально, оставшись одинъ въ галлере по уход хозяина. Я скомкалъ клочокъ бумаги и бросилъ его въ уголъ, желая этимъ непоправимымъ поступкомъ воздвигнуть преграду между соблазномъ присутствовать при казни и внутреннимъ голосомъ, говорившимъ мн: ‘ты не пойдешь туда’… А черезъ четверть часа я спускался изъ своей комнаты, чтобы поднять это разршеніе. Къ счастью или къ несчастью, я нашелъ его и придалъ ему, по возможности, презентабельный видъ. Съ этого момента я чувствовалъ, что соблазнъ слишкомъ силенъ, и что я увижу эту смерть. Наврно вс культурные люди, возъимвшіе ужасное желаніе присутствовать при казни, пережили т же нервныя ощущенія, какія я испытывалъ въ теченіе послдующихъ часовъ. Это довольно сложный комплексъ ощущеній: прежде всего жалость къ этому несчастному, смерть котораго послужитъ намъ зрлищемъ, угрызенія совсти, что я иду туда, дйствительно, какъ на зрлище, мучительный страхъ при мысли о предстоящемъ ужасающемъ видніи и любопытство, довольно человчное, которое я, между прочимъ, осмлюсь назвать любопытствомъ высшаго порядка. Тайна смерти, отвтственности, общественнаго права скрываются за такой казнью. Съ этими тремя страшными тайнами приходится тутъ столкнуться лицомъ къ лицу не въ холодныхъ буквахъ книгъ, а въ воплощеніи плоти и крови. И въ глубин души мы чувствуемъ трепетъ, какъ при приближеніи всхъ трагическихъ и неотвратимыхъ явленій жизни. По крайней мр, я испытывалъ такое ощущеніе, направляясь въ четвергъ, въ половин перваго, въ тюрьму. Казнь была назначена въ два часа. Былъ солнечный свтлый день, такой же ясный, такой же весенній, какъ и другіе. Солнце сильно припекало, и толпа, обступавшая ограду тюрьмы, прижималась къ забору, ища тни. Среди пустой дороги одиноко стояла телга, и на ней виднлся новый гробъ. Но разв кто-нибудь въ этой шумной толп обращалъ вниманіе на гробъ? Собравшіеся здсь нсколько сотъ человкъ — по большей части, все негры,— безъ сомннія, относились къ смерти съ философской беззаботностью, свойственной ихъ рас. Эти люди знали Сеймура, они явились сюда, не разсчитывая попасть внутрь ограды, какъ приходятъ, чтобы получить свднія о человк въ агоніи, съ такимъ естественнымъ и инстинктивнымъ желаніемъ узнать, какъ кончилось дло, что невольно прощаешь наивную жестокость такого желанія. Въ теченіе пяти минутъ, что я находился тамъ, дожидаясь впуска, я услышалъ только одну шутку, и то довольно невинную. Сторожъ, явившійся, чтобы впустить меня, назвалъ мое имя, присовокупивъ къ нему титулъ доктора, которымъ наградилъ меня мистеръ Вильямсъ. Услышавъ это, одинъ изъ толпы произнесъ:
— Бдный Анри! Онъ, дйствительно, нуждается въ доктор.
Между оградой и тюрьмой — шаблонной постройкой изъ краснаго кирпича — тянулось пустое пространство. Тамъ паслись три коровы, и два мальчугана забавлялись какой-то игрой. Этотъ житейскій обиходъ, котораго даже не замчаешь въ обычное время, всегда производитъ тяжелое впечатлніе, когда рядомъ съ нимъ разыгрывается драма. Но дйствительно ли это была драма? Помщеніе, въ которое я вошелъ — въ нижнемъ этаж тюрьмы, дозволяло сомнваться въ этомъ. Я увидлъ человкъ пять или шесть блыхъ, курившихъ и мирно разговаривавшихъ другъ съ другомъ, какъ будто и не было вислицы, построенной на маленькомъ внутреннемъ двор и виднвшейся черезъ окно. Желтая веревка неподвижно и грозно свшивалась съ перекладины. Эти люди даже не смотрли на нее. Я обратился къ одному изъ нихъ, чтобы узнать точно часъ казни, и получилъ въ отвтъ: ‘въ три четверти втораго’, съ такой полной невозмутимостью, точно разговоръ шелъ объ отход позда.
— Почему же именно въ этотъ часъ?— спросилъ я.
— Осужденный самъ выбралъ его. Ему предоставили выборъ между девятью часами утра и четырьмя часами дня. И онъ выбралъ этотъ часъ для того, чтобы успть еще позавтракать.
— Позавтракать?— вскричалъ я.— Да, вдь онъ не въ состояніи будетъ проглотить и куска.
— О! у него сильный характеръ,— возразилъ одинъ изъ курящихъ,— Вамъ стоитъ только подняться наверхъ, и вы увидите, какъ онъ принимается за ду съ неменьшимъ аппетитомъ, чмъ мы съ вами. Всего пять минутъ, какъ шерифъ самъ понесъ ему кушанья.
Мои собесдники сказали правду. Поднявшись по тридцати ступенькамъ въ верхній этажъ, я очутился передъ камерой Сеймура и увидлъ его сквозь желзную ршетку, сидящимъ въ углу, все еще съ повязкой, наложенной полковникомъ, на правомъ глазу. Передъ нимъ стоялъ старикъ и подавалъ ему одну тарелку, наполненную жареной рыбой, другую тарелку съ пирожнымъ и бутылку… Тотъ же самый старикъ, который подавалъ ему пищу, долженъ былъ его казнить, въ качеств перваго должностнаго лица въ город, онъ исполнялъ обязанности палача.
Въ эту минуту у меня не было глазъ ни для кого, кром этого разбойника, который сейчасъ долженъ былъ умереть, который на моихъ глазахъ защищался съ такимъ отчаяннымъ мужествомъ и теперь съ такимъ очевиднымъ наслажденіемъ совершалъ свою послднюю трапезу. Раненой рукой онъ поддерживалъ тарелку на колняхъ. Другой рукой онъ разрзалъ куски рыбы. Кости такъ и хрустли подъ его блыми зубами. Полное до краевъ блюдо опоражнивалось безъ всякой торопливости, и, уничтоживъ всю рыбу до послдней крошки, онъ обернулся ко мн и, замтивъ, должно быть, мой внимательный взглядъ, произнесъ, смясь:
— Я унесу туда наверхъ брюхо полное рыбой. Неправда ли?..
Затмъ онъ принялся за бутылку съ чернымъ кофе. Онъ медленно отпилъ нсколько глотковъ, потомъ взялъ тарелку съ сладостями и сталъ опорожнять ее съ тмъ же неторопливымъ обжорствомъ. Никто, впрочемъ, не торопилъ его. Шерифъ насвистывалъ какую-то мелодію и, нагнувшись надъ узломъ, вытащилъ изъ него новую рубашку и пучокъ бичевокъ. По корридору ходили взадъ и впередъ люди. Нкоторые изъ нихъ перекидывались съ Сеймуромъ нсколькими словами, въ которыхъ не видлось ни жалости, ни презрнія. Во всемъ чувствовалось то удивительное американское добродушіе, въ которомъ такъ много терпимости. Въ этой сцен, происходившей безъ всякаго комедіантства и безъ всякой сантиментальности, не было мста нервозности. Она получила даже извстное величіе, благодаря прибытію новаго зрителя. Это былъ никто иной, какъ мистеръ Скотъ. Онъ появился въ корридор въ тотъ моментъ, когда шерифъ надвалъ на осужденнаго новую рубашку — мундиръ для казни. Мы увидли смуглое, худощавое, тло несчастнаго, напоминавшее въ своей нагот бронзовую статую. Несмотря на то, что раненая рука не позволяла ему производить свободно движенія, въ игр мускуловъ угадывалась гибкость дикаго хищника, и неподвижная рука, плечи, грудь казались дивнымъ изваяніемъ. Это крпкое, здоровое, молодое тло, минуты котораго были уже сочтены, слегка дрогнуло отъ прикосновенія холоднаго полотна.
Полковникъ пожалъ мн руку и казался такъ же мало удивленнымъ моимъ присутствіемъ здсь, какъ и я его. Сеймуръ, между тмъ, вымылъ себ руки и лицо, причесалъ волосы и скрестилъ руки на спин для того, чтобы шерифъ связалъ его. Тогда полковникъ, обратившись къ послднему, произнесъ:
— Не оставите ли вы меня вдвоемъ съ Анри на нсколько минутъ.
— Хорошо, полковникъ,— отвтилъ тотъ, взглянувъ на часы.— Казнь назначена въ три четверти второго, а теперь нтъ еще и половины.
— Благодарю васъ,— сказалъ мистеръ Скотъ,— намъ немного времени и надо.
Когда я увидлъ стараго хозяина, входящаго въ камеру своего прежняго слуги, мн пришла въ голову романическая идея. Я припомнилъ разговоръ, происходившій между нами третьяго дня, и вдругъ вообразилъ, что онъ принесъ осужденному средство избгнуть вислицы и послднихъ страданій — заряженное орудіе или какой-нибудь молніеносно дйствующій ядъ. Это была клевета на сподвижника Линкольна, на мистическаго потомка цлыхъ поколній страстныхъ христіанъ. Какъ только за ними закрылась ршетка, полковникъ, не обращая вниманія на то, что могутъ видть, опустился на колни, помогъ Сеймуру сдлать то же самое и началъ:— Отче нашъ…
— Отче нашъ…— повторилъ за нимъ мулатъ…— иже еси на небеси, да будетъ воля твоя…— иже еси на небеси, да будетъ воля твоя… и т. д. Полковникъ громкимъ голосомъ произносилъ слова молитвы. Осужденный повторялъ ихъ нсколько глухимъ, шепелявымъ, дтскимъ газосомъ. Различіе между этими обими натурами выступало даже въ ихъ поз: полковникъ стоялъ на колняхъ, выпрямившись, Сеймуръ — точно съежившись на корточкахъ. Иныя слова онъ повторялъ неврно. Тогда полковникъ произносилъ ихъ снова, боле медленно и отчетливо, съ терпніемъ снисходительнаго учителя, руководящаго ученикомъ. При данныхъ обстоятельствахъ, и въ такую минуту, нкоторыя формулы звучали довольно странно:— и не введи насъ во искушеніе!…— Не знаю почему, услышавъ эту фразу изъ устъ бдняги, весь горизонтъ котораго ограничивался въ эту минуту узкимъ дворомъ съ его высокими стнами и вислицей посередин, мн вспомнилась дешевая острота умирающаго водевилиста. Его спросили:
— Что вамъ сказалъ священникъ?
— О,— сказалъ умирающій,— онъ далъ мн довольно хорошіе совты. Впрочемъ, онъ могъ бы надавать мн и дурныхъ совтовъ, которымъ я все равно не могъ бы слдовать! Изъ этого не слдуетъ, что мистеръ Скотъ былъ неправъ, заставивши произнести разбойника самую святую изъ молитвъ. Для меня, слушавшаго слова этой молитвы, они имли опредленный смыслъ. Для Сеймура они его не имли, но, произнося ихъ изъ уваженія къ своему покровителю, онъ проявлялъ извстное чувство. То почти физическое, и чуть ли не животное, мужество, которое онъ выказалъ, совершая радостно свою трапезу, Облагородилось внезапно нкоторымъ оттнкомъ идеализма. Онъ хотлъ уйти изъ этой жизни, не только набивъ себ желудокъ, какъ онъ выразился передъ тмъ, но и помирившись съ единственнымъ человкомъ, который былъ къ нему добръ въ дтств, и который внушалъ ему нкоторое уваженіе.
Я думалъ объ удивительномъ индифферентизм, съ которымъ этотъ мулатъ повидалъ жизнь,— жизнь, къ которой онъ, однако, былъ привязанъ, какъ чувственный и энергичный человкъ. Я говорилъ себ: какая иронія, что человкъ такого рода, орангъ-утанъ, способный обращаться съ ружьемъ и говорить, сразу доходитъ до того, что философія считаетъ высшимъ плодомъ своего изученія — покорности передъ неизбжнымъ! Я вспомнилъ одного изъ своихъ учителей, величайшаго мыслителя нашей эпохи, съ которымъ я прогуливался разъ осенью въ лсу, за два года до его смерти.— ‘Я учусь умирать, глядя на эти деревья, которыя теряютъ свою листву и покоряются этому,— сказалъ онъ.— Но какъ это жестоко!..’ Я спрашивалъ себя, не хвастовство ли мужество безстрастнаго Сеймура, и выдержитъ ли онъ до конца свою роль. Я былъ также настолько любопытенъ, чтобы спрашивать себя, что думалъ и чувствовалъ полковникъ, былъ ли онъ здсь съ самаго утра, или же ему достаточно было явиться и приказать, чтобы осужденный началъ молиться. Утихли ли угрызенія совсти пуританина, о которыхъ онъ мн говорилъ? Во всякомъ случа, я видлъ только, что, когда онъ вернулся во мн, выйдя изъ камеры, на его мужественномъ лиц лежало выраженіе какой-то необычайной ясности.
— Онъ хорошо умретъ,— сказалъ онъ мн просто,— и вы увидите, какъ вс эти люди почувствуютъ это.
При этихъ словахъ онъ указалъ на открытое окно, выходившее во дворъ, гд должна была происходить казнь, и откуда доносился гулъ, растущій съ каждой минутой. Сорокъ человкъ, получившихъ, какъ и мы, разршеніе отъ шерифа присутствовать при повшеніи, успли собраться въ теченіе этой четверти часа вокругъ эшафота. Вся эта толпа смялась, разговаривала, насвистывала. Мы подошли въ окошку и увидли собравшихся здсь. Это были худшіе завсегдатаи Филиппвиля. Въ толп преобладали чернокожіе съ испитыми отъ пьянства физіономіями висльниковъ. Глаза ихъ были обращены въ открытому окошку, и они встртили наше появленіе криками нетерпнія. Но, узнавъ мистера Скоттъ, вс смолкли. Стоя у окна, мы отчетливо услышали слова шерифа, заставившія насъ обернуться.
— Готовы ли вы, Анри?
— Да, капитанъ,— отвтилъ молодой человкъ.— Дайте мн только эту сигару и закурите мн ее. Старикъ сунулъ ему въ губы половинку сигары, лежавшую на деревянномъ выступ въ камер. Первая половинка этой сигары, подаренной какимъ-нибудь сострадательнымъ постителемъ, показалась Сеймуру такой хорошей, что онъ сохранилъ вторую половинку, чтобы доставить себ предъ смертью это маленькое удовольствіе. Это было прощанье съ жизнью — эти послдніе клубы дыма, которыми онъ затягивался, спускаясь съ лстницы. Когда открылась дверь во дворъ, и онъ увидлъ передъ собою эшафотъ, сигара выпала у него изо рта. Этотъ испугъ былъ единственнымъ проявленіемъ, показавшимъ, что и у этого человка есть нервы. Впрочемъ, онъ тотчасъ же справился съ ними — его голыя ноги даже не дрожали, поднимаясь по деревяннымъ ступенькамъ эшафота. Онъ держался такъ твердо и просто, съ такимъ достоинствомъ, что среди грубыхъ зрителей водворилось молчаніе. Внизу, подъ роковой веревкой, все еще висвшей неподвижно, была придлана доска, висвшая на воздух. Одинъ конецъ ея былъ привязанъ кожаными ремнями къ эшафоту, другой прикрплялся посредствомъ шарнира къ одному изъ столбовъ вислицы. Сеймуръ подошелъ къ этой доск. Шерифъ связалъ ему руки и ноги, набросилъ ему на шею петлю, которой заканчивалась веревка, накрылъ ему лицо чернымъ вуалемъ и отойдя на платформу эшафота, спросилъ его:
— Что вы имете сказать, Анри?
— Ничего, капитанъ,— отвтилъ осужденный. Черный вуаль на его лиц даже не колебался, до такой степени этотъ человкъ старался владть собою.
— Скажи: ‘Помяни меня, Господи, во царствіи Твоемъ…’ — прокричалъ громкій голосъ возл меня, голосъ полковника.
— Помяни меня, Господи, во царствіи Твоемъ,— повторилъ мулатъ. Затмъ, посл нкотораго молчанія онъ проговорилъ: ‘теперь я готовъ’,— и съ твердостью прибавилъ, обращаясь къ шерифу: ‘прощайте, капитанъ!’ ‘Прощайте, вс’, и боле мягкимъ тономъ: ‘Прощайте, полковникъ!’
Мы вс инстинктивно, какъ одинъ человкъ, отвтили: ‘прощай, Анри!’ а полковникъ громче всхъ другихъ: ‘прощай, мой мальчикъ’. Онъ повторилъ: ‘прощай, мой мальчикъ!’ — и въ ту же минуту шерифъ однимъ ударомъ топора перерзалъ кожаный ремень, удерживавшій доску. Она выскочила изъ подъ ногъ осужденнаго, который повисъ во всю длину своего туловища. Признаюсь, я отвернулъ голову, чтобъ не видть ужаснаго зрлища. Когда я снова взглянулъ въ ту сторону, неподвижный трупъ свшивался съ веревки. На лицахъ всхъ зрителей было написано странное, непередаваемое, выраженіе. Вс молчали, между тмъ какъ съ той стороны ограды доносились т же крики, т же свистки, т же взрывы смха, которые мы съ мистеромъ Скоттъ слушали съ такимъ отвращеніемъ изъ тюрьмы. Это была уличная толпа, которой открыли ворота, чтобы она могла видть трупъ и убдиться въ факт смерти.
— Потише, господа!— закричалъ шерифъ,— врачъ слушаетъ, перестало ли сердце биться.
Дйствительно, на эшафот стоялъ какой-то человкъ съ веселымъ лицомъ. Онъ притянулъ къ себ тло умершаго и приложился ухомъ къ его груди. Черезъ нсколько мгновеній онъ сказалъ: ‘все кончено’, и отпустилъ трупъ. Шерифъ подхватилъ его и произнесъ съ такой невозмутимостью, точно носильщикъ, имющій дло съ чемоданомъ.
— Теперь нужно унести тло.— Старикъ снова взялъ въ руки топоръ и перерубилъ веревку, какъ разъ надъ головой казненнаго. Четыре добровольныхъ помощника взяли ношу и снесли ее туда, гд стоялъ гробъ, между тмъ какъ прочіе свидтели послдняго акта этой драмы, въ которыхъ, съ исчезновеніемъ останковъ Сеймура, снова проявилась ихъ истинная природа, стали оспаривать другъ у друга куски веревки и ремня.
Мы съ полковникомъ поспшили удалиться отъ этой тяжелой сумятицы.
— Я не могу предложить вамъ довезти васъ до отеля,— сказалъ онъ.— Я общалъ дочери вернуться немедленно, чтобы сказать ей, помолился ли бдняга передъ смертью. Она совсмъ больна эти два дня. Какое великое утшеніе для насъ знать, что онъ покаялся и спасенъ…