Старинная сказка об Иванушке-дурачке, Некрасов Николай Алексеевич, Год: 1844 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 9 минут(ы)

Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем в пятнадцати томах

Том двенадцатый. Книга вторая. Критика. Публицистика (Коллективное и Dubia). 1840—1865

С.-Пб, ‘Наука’, 1995

СТАРИННАЯ СКАЗКА ОБ ИВАНУШКЕ-ДУРАЧКЕ,

рассказанная московским купчиною Николаем Полевым. Цена 30 коп. сереб., продается везде, даже и на Апраксином дворе. Лета 1844. В друкарне Матвея Ольхина в городе Петербурге

После долговременных неусыпных трудов на журнальном, историческом, критическом, повествовательном и драматическом поприщах почтенный Николай Алексеевич Полевой, помнится, в 1842 году для рассеяния себя среди многоразличных серьезных занятий и для удовольствия публики написал и выпустил в свет прекуриозную книжечку под длинным заглавием, которого теперь не припомнить вполне, знаем только, что в нем главную роль играли Были, Небылицы, Свет, Люди и Деньги, потом сочинение называлось философическим, юмористическим, сатирическим и, наконец, в довершение очарования, красовалось на обертке знаменитое и многовнушающее имя — Балакирев. Да, почтенный Николай Алексеевич Полевой, выступая в свет с шуткою, хотя и философически-наставительною и глубоко остроумною, но все же не более как с шуткою, — не хотел поставить на ней имени, украшающего ‘Историю русского народа’, ‘Аббадонну’, три тома ‘Очерков русской литературы’ и с лишком дюжину драм, которые ставят автора в глазах восторженной публики если не выше, то и не ниже Шекспира, этого колосса английской драматургии, — и скромно прикрылся именем Балакирева. Однако ж инкогнито было непродолжительно, вы знаете, что для любимых публикою писателей так же трудно скрыть свое имя, как трудно не знаменитым и не любимым сделать его известным. Вспомните автора ‘Веверлея’ или — что к нам гораздо ближе — вспомните автора повести ‘Муж под башмаком’. Уж он ли не маскировался, называя себя то ‘дворянином Кукареку’, то П. М., то автором повести ‘Муж под башмаком’, а между тем все мы очень хорошо знаем, что он в самом-то деле ничего более, как автор нескольких плохих повестей. Любопытству человеческому нет пределов! Но здесь дело произошло гораздо проще и совсем иначе, тайну обнаружило нетерпение. Чье? каким образом? Объявление о выходе книги в свет не выдержало и в нетерпеливом желании поделиться с публикою усладительной тайною крупными буквами известило, что Балакирев есть не кто иной, как автор ‘Истории русского народа’. Вы, верно, помните это событие и потому рассказывать его в подробности не для чего. Это объявление известного имени, казалось бы, должно было придать книжечке новое достоинство в глазах публики, но … тайна от нас закрыта! Мы знаем только, что обещано было продолжение таких книжечек, и продолжение не явилось. Причину неуспеха юмористической шутки почтенного Н. А. Полевого трудно выразуметь и еще труднее высказать. Казалось, все было соединено в этой книге, чтоб появлением ее в свете произвести восторг публики: прекрасные большею частию политипажи, великолепный фронтиспис, на котором золотыми литерами было написано магическое слово ‘Деньги’, заманчивое, с хозяйственной предусмотрительностию придуманное заглавие, удачно подобранные эпиграфы, заглавия статей, наконец, самые статьи — труд опытного и заслуженного сочинителя, — все это не оставляло малейшего сомнения в успехе книги и, однако ж, увы! — случилось совсем иначе! Глубокая горесть, которой не могли скрыть все истинные друзья литературы, при таком странном невнимании публики к труду известного литератора, здесь очень понятна и уважительна. Как бы рассердясь (и основательно) на холодный прием публики ‘Былей и небылиц’, почтенный Николай Алексеевич Полевой не дарил ее более юмористическим текстом с поли-типажами, хотя, как мы уже сказали, и было обещано продолжение. Наконец, в нынешнем благополучном 1844 году он снова решился выдать книгу с политипажами, но уже — странная вещь! — не с своим, а только с подновленным текстом. Что же он переделал и подновил? Почтенный Николай Алексеевич Полевой, как всякому известно, всегда был во главе всех полезных литературных нововведений, он ввел у нас способ делать оригинальные драмы из иностранных пьес, перенося даже вымыслы Шекспира и Вальтера Скотта на почву древнерусской жизни так удачно, что не всегда возможно доискаться первообраза, он придумал тот удивительный способ составлять истории, которым впоследствии так ловко воспользовался г. Булгарин в своем ‘Суворове’, — способ легкий, верный, выгодный для самой публики, способ, при помощи которого одна и та же история может быть историею десяти героев, смотря по надобности. И мало ли еще знаем мы полезных нововведений, которыми обязана наша литература почтенному Николаю Алексеевичу Полевому? Другие только ему подражали и часто гораздо удачнее его пользовались этими нововведениями, но честь изобретения их всегда оставалась и останется за почтенным Николаем Алексеевичем. Это скажет всякий даже самый жаркий противник его. Вот и нынче с выходом в свет ‘Сказки об Иванушке Дурачке’ литература обязана благодарностию ему же, почтенному Николаю Алексеевичу Полевому за новое открытие.

Заметив, что новые книги даже с политипажами совсем не обращают на себя внимания публики, чему разительным доказательством послужил неуспех ‘Былей и небылиц’, достойных лучшей участи, — почтенный Николай Алексеевич Полевой подумал, подумал и открыл новый способ заинтересовать публику. ‘Не хотите читать новых книг, — читайте старые книги в новом виде!’. Сказано — сделано, — перед нами известная русская ‘Сказка об Иванушке Дурачке’, переделанная московским купчиною Николаем Полевым. Не знаем, почему опыты новооткрытого способа начались именно с русских сказок, но не можем не удивляться изобретательности почтенного Николая Алексеевича Полевого.

‘Но, — скажете вы, — что тут мудреного? Переделывать старые книги!’ — Оно так, дело очень простое, когда вам сказали, и мы уверены, что найдутся люди, которые воспользуются им не хуже почтенного Николая Алексеевича Полевого, но яйцо ставится тоже очень просто, а кто умел поставить его? Нет. Коломбы не родятся сотнями и даже десятками. Вы можете и опять возразить вопросом: ‘К чему поведет переделка старых книг наново, особенно народных сказок, и для чего публике нашей подделка под простонародный сказочный склад, когда она имеет те же самые сказки, написанные настоящим простонародным складом?.. ‘Этак, — скажете вы, — кто-нибудь начнет переделывать русские народные песни! Ведь это значит — переливать из пустого в порожнее! Что выиграет литература? Что выиграет публика?’ Оно так, но что же прикажете делать, когда ни забавные книги с политипажами, ни ‘драматические сочинения и переводы’, ни краткие и пространные истории с политипажами и без политипажей не привлекают внимания публики и не заставляют ее, как бывало, читать, перечитывать и зачитывать до лоскутков в короткое время по огромному изданию? Быть может, вы спросите: хорошо ли переделана сказка об Иванушке Дурачке? Вопрос до того трудный, что мы разрешить не беремся. Мы можем только представить образчик:

‘Послушайте, добрые люди, начинается сказка об Иванушке Дурачке. Тянется облако по широкому поднебесью, ходит вихорь по дремучему лесу, а сказка гуляет между людьми добрыми. Хитра русская сказка. Прибауток у нее, что у красной девицы в косе лент разноцветных. Приговорок у нее, что у пьяницы праздников, — что день, то праздник, выпить захотелось — и праздник на дворе, а кто празднику рад, тот до света пьян, в обед хмелен, вечером опохмеляется, назавтра от головы лечится, а послезавтра нового праздника ждет, не дождется. А коли ты начал сказку слушать, так все равно, что в честной беседе на почетном месте сел, — чем обносят, от того не отнекивайся, держи круговую порядком, пей до дна, а уж как домой добраться — сам рассуждай. Мы не из многого бьемся, люди добрые, — из спасибо.. Не будьте на него скупы да наперед и не загадывайте, о чем мы вам станем рассказывать. А расскажем мы простую сказку об Иванушке Дурачке, да только не заморском, а с русскою дурью, тою дурью, что похитрей иного немецкого ума, разуму сестра сведеная, догадке кума, а шутке сватья. Если понял, так про себя смекай, а другому не говори. Вот вам присказка, а за тем поклон — ступай, душа, на раздолье, слово на приволье, сказка на рассказ.

В некотором царстве, в некотором государстве, за тридевять морей, в тридесятом королевстве, за Китайскою стеною, за Солнечными горами, за Эфиопскою пучиною, на молочном море с кисельными островами стоял город, и царствовал в том городе царь Горох с царицей Морковью. Много было у него мудрых бояр, богатых князей, сильных, могучих богатырей, а простого войска без одного сто тысяч человек. Жили в том городе всякие люди, купцы честные бородатые и плуты хитрые тароватые, ремесленники немецкие, красотки шведские, пьяницы русские, а в слободах пригородных мужички-крестьяне землю пахали, хлеб засевали, муку мололи, на базар возили, а выручку пропивали. В одной из слобод стояла хата старая, а жил в ней старик с тремя сыновьями Фомой, Пахомом да Иваном. Хитер был старик, а не только умен, да где-то случись ему быть с бесом, поразговорился он с ним, подпоил его и выведал у него многие и великие тайны и начал делать такие чудеса, что соседи прозвали его знахарем, иные называли колдуном, а другие величали шутовым кумом. Чудеса делал старик великие: сушит ли кого зазноба сердечная, поклонись только ему — даст корешок какой-то, и красная девица не отойдет от тебя, пропажа ли сделалась — поворожит на воде — бери только ярыжку земского да и ступай по краденое к вору как по положеное, берегись только, чтобы ярыжка не утащил. А болести всякие лечил старик — как рукой снимал: даст какого-нибудь заморского зелья, а не то просто водой спрыснет либо обдунет три раза, и пойдешь здоровый, что встрепаный. Вот, как ни хитер был старик, а только того не угораздил, чтобы дети по нем пошли. Двое-то еще были таки туда и сюда, не то, что чересчур умны, не то, что чересчур плуты, а так — середка на половину: вперед не забегали, сзади не отставали. И женились они, и детей нажили, и жили, как жилось, — ни шатко, ни валко, ни на сторону. Старик, смотря на них, радовался, да и какой отец не радуется на детей — хоть дурни, да все своя рубаха к телу ближе чужой и холщевая кажется лучше пестрядинной. А третий сын женат не был, да старик об нем не заботился, потому что третий сын его был дурачок, простота сердечная, трех перечесть не умел, только пил да ел, да спал, да на печи лежал. Так что же о таком человеке заботиться, — проживет лучше умного! А впрочем Иван был такой смирный, что воды не замутит, попроси опояску, а он и кафтан отдаст, возьми рукавицы, так он и шапкой впридачу поклонится, за что все Ивана любили и звали его Иванушкою Дурачком, а Дурачок — оно, конечно, сродни дураку, но все-таки поласковее’.

Вот еще несколько строк, в которых можно ознакомиться с настоящим характером Иванушки Дурачка.

‘В те поры, как съезжались попробовать удали женихи царевны, и братья Иванушки Дурачка вздумали идти посмотреть, что там делается. Собираются, а Иванушка Дурачок говорит: ‘Возьмите и меня с собою!’ — Ну, дурак, — отвечали ему братья, — сиди дома да кур стереги! Куда тебе! ‘Вестимо’, — сказал он, пошел в курятник и залег там. А как ушли его братья — побрел Иванушка Дурачок в чистое поле, на широкое раздолье, крикнул молодецким голосом, свистнул богатырским посвистом: ‘Гей ты, Сивка-бурка, вещий каурка! стань передо мной, как лист перед травой!’ И вот конь удалый бежит, земля дрожит, из очей пламя пышет, из ушей — дым столбом. Молвил он человеческим языком: ‘На что я тебе надобен?’ Иванушка Дурачок в одно ушко влез, умылся, причесался, наелся, напился, а в другое ушко вылез такой молодец, что и в книгах не писано, а не только воочью не видано. И сел он на своего доброго коня, бил его по крутым ребрам плеткою шелка Шемаханского, и конь его разъяряется, от земли подымается выше леса стоячего, ниже облака ходячего, большие реки вплавь плывет, малые хвостом застилает, между ног горы пропускает. Прискакал Иванушка Дурачок к терему царевны Бактрианы, взвился ясным соколом, через тридцать венцов перескочил, только двух не достал и умчался вихрем пролетным. Народ шумит: ‘Лови! Держи!’ Царь выскочил, царица ахнула, народ дивуется.

Воротились братья Иванушки Дурачка и между собой разговаривают: ‘Уж был молодец — только двух венцов не достал!’ — Братья, да ведь это я был! — говорит им Иванушка Дурачок. ‘Молчи ты, дурацкая рожа! тебе ль быть — лежи на печи да ешь калачи!»

Почтенный Николай Алексеевич Полевой, конечно, не нуждается в нашем одобрении, несмотря на то, мы не можем не воздать вторично похвалы его изобретательности и не отметить в нашей библиографии в предупреждение могущих возникнуть впоследствии споров, что он был первый, переделавший русскую народную сказку. На задней стороне обертки находится известие, которому не можем не порадоваться: в скором времени поступит в продажу вторая сказка под заглавием ‘Об Иване-Царевиче и Царь-Девице, гуслях-самогудах, скатерке-хлебосолке, сапогах-самоходах и шапке-невидимке’. Прекрасно!.. Продолжайте, почтенный Николай Алексеевич, подвизаться на этом новом, вами открытом поприще, не смущаясь возгласами завистников и недоброжелателей, которые, быть может, закричат, что это изобретение нисколько не обогатит нашу литературу и что, следовательно, от него нельзя ожидать никакой пользы.

Атрибутирована Некрасову по связи с рецензиями Некрасова — постоянного критика ‘Литературной газеты’ 1840—1845 гг.— на ‘Были и небылицы…’ Н. А. Полевого (наст. изд., т. XI, кн. 1, с. 74) и на ‘Мои записки…’ (наст. кн., с. 43). Дополнительные аргументы (связь и переклички с другими произведениями) см. ниже.

С. 30. …ставят автора в глазах восторженной публики если не выше, то и не ниже Шекспира,— Ср.: в рецензии Некрасова на первые две части ‘Драматических сочинений и переводов’ Н. А. Полевого: ‘Достигнув, так сказать, зенита драматической славы &lt,…&gt, г. Полевому более ничего не оставалось, как выдать в свет собрание своих театральных вдохновений, чтобы окончательно утвердить за собою титул и славу российского Шекспира настоящей эпохи…’ (наст. изд., т. XI, кн. 1, с. 63, ср. с. 382).

С. 30. Вспомните автора ‘Веверлея’…— ‘Веверлей’ (‘Уэверли’, 1814) — роман Вальтера Скотта (1771—1832), напечатанный впервые анонимно. Следующие его романы до 1827 г. выходили как произведения ‘автора ‘Уэверли».

С. 30. …автора повести ‘Муж под башмаком’…— Имеется в виду П. А. Машков. Ср. начало рецензии Некрасова на книжку ‘Голь хитра на выдумки. Рассказ П. М., автора повести ‘Муж под башмаком». СПб., 1843: ‘Подобно Вальтер Скотту, который называл себя во всех последовавших за ‘Веверлеем’ романах своих ‘автором Веверлея’, г. П. М., написав повесть ‘Муж под башмаком’, называет себя автором ‘Мужа под башмаком’ — великое произведение’ (наст. изд., т. XI, кн. 1, с. 85).

С. 30. Объявление о выходе книги в свет не выдержало и в нетерпеливом желании поделиться с публикою усладительной тайною крупными буквами известило, что Балакирев есть не кто иной, как автор ‘Истории русского народа’.— См. об этом: наст. изд., т. XI, кн. 1, с. 385.

С. 31. …он ввел у нас способ делать оригинальные драмы из иностранных пьес, перенося даже вымыслы Шекспира и Вальтера Скотта на почву древнерусской жизни.— Имеются в виду сознательно русифицированный перевод Полевым ‘Гамлета’ В. Шекспира (1837) и, очевидно, опыты Полевого в области исторического романа и исторической драмы, в которых современники видели подражание В. Скотту. Ср.: наст. изд., т. XI, кн. 1, с. 62, 381.

С. 31. Способ составлять истории, которым впоследствии так ловко воспользовался г. Булгарин в своем ‘Суворове’.— Имеется в виду кн.: ‘Суворов. Соч. Фаддея Булгарина. 100 рисунков В. Тимма, гравированных на дереве бароном Клодтом, бароном Неттельгорстом и гг. Лавиелем и Порре’ (СПб., 1843). В. Г. Белинский в рецензии на это издание писал: ‘Г-н Булгарин принадлежит к числу тех плодовитых сочинителей, которых многочисленные писания пишутся на один лад и на одну манеру и отличаются одно от другого только названиями да именами действующих лиц: в сущности же они не что иное, как повторение первого сочинения, которое когда-то вышло из-под пера. &lt,…&gt, В самом деле, ‘Суворов’ г. Булгарина — ни дать ни взять, как все другие его произведения’ (Белинский, т. VIII, с. 111).

С. 32. …мы уверены, что найдутся люди, которые воспользуются им не хуже почтенного Николая Алексеевича Полевого.— Подтверждение этого прогноза Некрасов констатировал в рецензии на книгу ‘Мои записки. 1. Сказка о Иване купеческом сыне…’ (наст. кн., с. 43).

С. 32. ‘Послушайте, добрые люди, начинается сказка об Иванушке Дурачке…’ — Здесь и далее цитируется издание Полевого, с. 1 — 5, 13—14, курсив издания.

С. 34. …в скором времени поступит в продажу вторая сказка под заглавием ‘Об Иване-Царевиче и Царь-Девице…’ — Это обещание Полевого не было выполнено.

СТАРИННАЯ СКАЗКА ОБ ИВАНУШКЕ-ДУРАЧКЕ,

КОММЕНТАРИИ

Читайте также: