Станислав Романович Лепарский, комендант Нерчинских рудников и Читинского острога, Тимощук Вера Васильевна, Год: 1892

Время на прочтение: 16 минут(ы)

В. В. Тимощук
Станислав Романович Лепарский,
комендант Нерчинских рудников и Читинского острога

Биографический очерк

I

Имя Станислава Романовича Лепарского, бывшего в течение двенадцати лет комендантом Нерчинских рудников и вместе с тем самым близким к декабристам лицом во время их ссылки в восточную Сибирь, мало известно в России, несмотря на то, что оно тесно связано с историею русской общественной жизни 1825-1840-х годов. Заняв должность коменданта в Нерчинске, заключавшуюся в том, чтобы иметь главный надзор за лицами, сосланными в этот край за участие их в событии 14-го декабря 1825 г., Лепарский, как человек безупречной честности и притом несомненно доброй души, представлявшей совершенную противоположность с его непривлекательною, угрюмою и даже суровою наружностью, был поставлен в самое затруднительное положение: ему приходилось постоянно согласовать долг службы, возложенный на него государем лично, с чувствами гуманного человека, приходилось вести постоянную борьбу между строгими предписаниями, коими он был снабжен в Петербурге, и внушениями своего доброго сердца, и надобно отдать ему полную справедливость — он вышел из этой борьбы победителем, снискав уважение и искреннее расположение узников, вверенных его попечению, которые сохранили о нем самые светлые воспоминания, как свидетельствуют собственноручные их письма к племяннику коменданта, Осипу Адамовичу Лепарскому, бывшему плац-майором Читинского острога, то же самое подтверждают и многочисленные воспоминания и записки декабристов и их жен, появлявшиеся на страницах наших повременных изданий, все эти лица, как увидим — за исключением одного только Дмитрия Иринарховача Завалишина, рассказывая о пребывании своем в Сибири, помянули добрым словом своего старого коменданта и все они подтверждают единогласно, что их жизнь в остроге была сносна и возможна только благодаря его человечному к ним отношению, тогда как, при иных обстоятельствах, она сделалась бы совершенно невыносимою. Несмотря на свою ворчливость и педантичную строгость и требовательность, С. Р. Лепарский никогда не отказывался удовлетворить, в пределах возможного, справедливые требования узников, доставлял им разные удобства и льготы, заботился об их материальном благосостоянии и, входя в их положение, терпеливо переносил все нападки с их стороны и укоры, коими они осыпали его вначале.

0x01 graphic

С. Лепарский. Портрет работы Н. Бестужева

Поляк по происхождению, Станислав Романович родился в прошлом столетии, в 1754 г., в нынешней Могилевской губернии, воспитывался в полоцкой иезуитской школе, и для своего времени был человек весьма образованный: знал латинский язык, свободно и правильно писал и объяснялся по-французски и по-немецки и читал даже классических писателей на этих языках [Зап. Бар. Розена, стр. 215]. Служебное поприще свое Лепарский начал в 1775 поступив рядовым, по вольному найму, в Каргопольский карабинерный полк, 22-го сентября 1779 г. он был произведен из вахмистров в первый офицерский чин, во время конфедератской войны был уже майором и с успехом исполнил возложенное на него поручение — отвести в Сибирь партию польских конфедератов, чем приобрел известность в армии. Большая часть его служебной карьеры протекла в Северском конно-егерском полку, с которым Лепарский участвовал во всех походах 1806-1810 гг., в 1808 г., в чине подполковника, он был назначен комендантом в Яссы, где находилась в то время главная квартира действующей армии, а в 1810 г. получил командование конно-егерским Северским полком и исполнял эту обязанность вплоть до производства в генералы 19 марта 1826 г., и до назначения своего комендантом Нерчинских рудников.
Во время долголетнего командования полком, Лепарский приобрел славу человека безупречно честного и обладавшего замечательным умением ладить с подчиненными, когда в полках гвардии случались неприятности между офицерами, вследствие коих приходилось перевести их в другие полки, армейские, то так называемых беспокойных перемещали обыкновенно в полк Лепарского, который умел обходится со всеми, умел жить не наживая себе личных врагов и даже на печати своей вырезал ёлку с надписью: ‘не переменяется'[Зап. Бар. Розена]. Во время командования их полком, ни один рядовой его полка не был оштрафован иди наказан по суду, ни один офицер не подвергся взысканию или неприятностям по службе [Русская старина, 1880]. Все эти факты характеризуются, без сомнения, полкового командира Северского полка с самой лучшей стороны, ‘строгий и малосообщительный со своими подчиненными, даже несколько придирчивый и ворчун в требованиях служебного дела, крайне ревнивый и взыскательный к обязанностям чести офицеров, Станислав Романович, при упорном, непоколебимом исполнении своего дела, мог в то же время служить образцом кротости, доброты и человеколюбия’.
Шефом Севрского полка, во время командования им Лепарским, был великий князь Николай Павлович, интересуясь не только фронтовою службою, но и малейшими подробностям внутреннего быта своего полка, который великий князь желал довести до возможной степени совершенства, он нередко удостаивал полкового командира собственноручными письмами, весьма интересными как для характеристики заботливости Николая Павловича и строгой требовательности его в деле военной службы, так и его личных отношений к командиру Северского полка, к которому вел. князь питал высокое уважение за его честность и педантичное исполнение служебных обязанностей, эти письма сохранились в бумагах покойного Лепарского в оригиналах вместе с двумя-тремя письмами к нему же великого князя Михаила Павловича и графа В. Ф. Адлерберга, адъютанта Николая Павловича, и свидетельствуют о превосходном состоянии Северского полка, заслужившего, во время командования им Лепарским, одобрения такого строгого судьи в военном деле, каким был великий князь Михаил Павлович, о чем его августейший брат с особенным удовольствием сообщил, в одном из своих писем, Станиславу Романовичу.
Во время своей поездки на юг России в 1816 г., для инспектирования войск, великий князь Николай Павлович, находясь близ места расположения Северского полка, пожелал воспользоваться этим случаем, чтобы осмотреть полк лично.
‘Станислав Романович, — писал великий князь по этому случаю из Киева, 30 мая 1816 года, — проезжая столь близко от квартир нашего полка, прискорбно было бы мне его не видать, итак, с позволения Е. И. В. и фельдмаршала, буду я к вам, если мне возможно будет, 5-го числа. Я желаю видеть сей полк в настоящем его виде и до последней мелочи, сначала в месте, где удобнее вы найдете — я бы желал в Крылове, потому что мне далеко нельзя отдаляться от Полтавы — потом 1-й дивизион обстоятельно, и как пеше по конному, так и по манежному. Я не считаю нужным о том уведомлять дивизионного и бригадного командиров, впрочем делайте, как вам долг повелевает. Николай’. Оставшись вполне доволен произведенным смотром, найдя в полку все в должном порядке, великий князь, по возвращении в Москву, был озабочен некоторыми хозяйственными распоряжениями по полку, о которых он уведомил Лепарского письмом от 18-го июля, следующего содержания:
Москва, 18 июля 1816 г.
Станислав Романович, я получил здесь письмо ваше и вот вам ответ мой:
1) Серебряные трубы с кистями в скором времени будут вам доставлены.
2) Закревский и также государь изволил мне сказать, что все формы для конно-егерских полков утверждены, итак касательно сего поступайте по точно присылаемой вам форме.
3) Касательно лошадей офицеры могут рубить хвосты и не рубить, как хотят, от государя и то и другое позволено.
4) Как вы переходите в Курскую губернию, то манеж вам делается ненужным, старайтесь его продать, ежели же нельзя, то Бог с ним, другой постараемся построить.
5) Люди ваши прибыли и поступили в науку. 6) Лекарь отменно хороший, от Виллие скоро будет к вам прислан.
7) 8,000 будут вам доплачены, но более денег нет и никаким образом достать нельзя.
8) Кантонистов не отдавайте, а будут записаны в полк Закревским.
9) Вот 2,500 руб, от тульского купечества, которые вы раздавайте выходящим нижним чинам, смотря по их поведению, унтер-офицерам по 70 руб., рядовым по 50 р. единовременно.
10) Вот форменная дощечка для крестов и медалей.
11) Вы получите английское сукно в будущий срок.
Старайтесь, чтобы на марше ни историй, ни жалоб не было, и чтобы вы и вами довольны были.
Кланяйтесь всем нашим и не забывайте своего товарища.

Николай.

[На письме помета ‘получено 26-го июля’]
Подобным же мелким распоряжениям по полку посвящены и следующие два письма великого князя, из коих видны, между прочим, его заботы о подготовке для полка хороших ветеринаров, берейторов и о закупке для полка хороших лошадей.
‘Письмо ваше, Станислав Романович, получил я в Воронеже, — пишет великий князь из Орла, 24-го июля 1816 г. — и благодарю за успешную покупку лошадей, равно и за капельмейстера, боюсь только, чтобы арзамасцы не рассердились на меня за это. Я совершенно согласен на все то, что мне писали вы, только не забудъте прислать берейторского и ветеринарного учеников в Петербург.
Я обо всем писал к Петру Петровичу и к Закревскому, впрочем, государь уже все то знает чрез мои письма.
Прошу вас продолжать уведомлять меня обо всем происходящем в полку и кланятся всем нашим. Я получил приказ о переводе к нам поручика кн. Шелешпанскаго, как прибудет в полк, равно и Хлопов, то напишите каковы будут.
Прощайте, будьте уверены в истинном моем уважении.

Николай‘.

[Помета: ‘Получено 4-го августа‘]
12-го сентября того-же 1816 года, великий князь сообщил Лепарскому о приобретении для полка лошадей:
‘Станислав Романович,— читаем мы,— честь имею вам объявить, что ремонтеры лейб-гвардии Гусарского полка приведут к вам 16 или 18 лошадей, мною выбранных для полка, опись коим получится от Михаила Павловича. Есть гнедые, есть и вороные — добрые лошади. Оставьте мой эскадрон гнедым, как прежде, но предлагаю вам перевести рыжий — пятый ко мне в первый дивизион, тогда старайтесь сделать третий и четвертый серыми, а третий дивизион весь на темных. Трубачей посадите на пегих лошадей, Регентенко учится теперь у Левашева, а когда будет знать новое учреждение и посадку, будетк вам возвращен братом. Молодые все учатся и, надеюсь, черезъ год сделать их годными к службе. Лекаря вам дали прекраснаго.
Я завтра еду в чужие края и не буду назад по апрель месяц, продолжайте присылать сюда рапорты попрежнему.

Николай‘.

[Помета: ‘Получено 12 октября‘]
Следующее письмо великого князя адресовано Лепарскому уже из-за-границы, из Гласкова, несмотря на новые впечатления, на недостаток времени, занятого постоянными переездами, Николай Павлович продолжал из своего далека живо интересоваться полковыми делами и по-прежнему не оставлял полкового командира без своих распоряжений, вновь подтверждая ему, между прочим, высказанное им уже однажды желание, чтобы переход полка в Курскую губернию и расположение его на новых квартирах совершились благополучно и в должном порядке.
‘Станислав Романович, — пишет Николай Павлович по этому поводу из Гласкова 14-го (26-го) декабря 1816 г., — мне сообщен маршрут наш, по которому вы выступаете 2-го февраля, надеюсь что будет все благополучно и что нигде ни от кого жалоб не будет, за чем предписываю вам строго смотреть, равно и по прибытии на место старайтесь о том же. Займитесь также (вопросом) о доставлении себе манежа, места для учений есть бесподобные, итак, все способы есть довести полк до совершенства.
Пришли ли к вам лошади? Ежели не годятся, продайте, но думаю, что лошадей 10 будет очень хороших. Регентенко, говорят, учится славно. Какова наша музыка? Я для вас купил серебряные трубы, которые будут к вам присланы. Как вы довольны успехами нашими? Что лучше ли ездят по данным правилам и хорошо ли стреляют? Поздравляю с новым корпусным расписанием.
Хорошо ли ведут себя офицеры и довольны ли новыми? В Курске найдете вы старого шефа, что должно вам быть приятно. Кланяйтесь всем нашим.

Николай

[Помета: ‘Получено 27-го января‘]
Приведенные нами пять писем великого князя Николая Павловича не имеют, как мы видим прямого отношения к характеристике С. Р. Лепарского, но так как они подтверждают частые письменные сношения с ним шефа полка и обрисовывают весьма характерно личность великого князя в его заботах о Северском полку и о военном деле вообще, то мы сочли вполне уместным поместить их в настоящем очерке, в связи с нижеследующими письмами великого князя Николая Павловича к Станиславу Романовичу, в которых августейший шеф полка неоднократно выказывает ему свое полное удовольствие за порядок, соблюдаемый в полку, за точное исполнение всех его распоряжений и за то прекрасное состояние, в котором нашел Северский полк великий князь Михаил Павлович.

0x01 graphic

С. Лепарский. Портрет работы неизв. декабриста

‘Станислав Романович,— пишет великий князь из С.-Петербурга, 10-го мая 1817 года, — только сегодня получил я три ваши рапорта с вашими записками и планом манежа, за которое все вам очень благодарен, из всего вижу ваше и господ офицеров старание довести полк до должного порядка, оно тем нужнее, что весьма быть может, что государь сам все наши полки смотреть станет.
Мне остается благодарить вас за соблюденный порядок, равно и за меры, принятые для постройки манежа и госпиталя. Теперь прошу заняться посадкою людей, выездкою лошадей и тогда уже сводить эскадроны и полк, наиболее наблюдать за тишиною к равенством во фронте, за правильностью аллюров и, как государь требует, в церемониальном марше поэскадронно и по полуэскадронно, чтобы рысь и галоп были правильны и чтобы офицеры всегда наблюдали сами тот же аллюр, как и эскадрон, чтобы тишина и равнение были совершенны и проч.
Подтверждаю вам насчет офицеров: нерадивых и дурного поведения отнюдь не терпеть и тотчас рапортовать Арсению Андреевичу Закревскому, а в кондуитных списках аттестовать по достоинствам.
Трубы будут вам присланы тотчас по получении, я рад слышать, что музыка так успевает и отнюдь не отдавайте капельмейстера. Насчет ремонта я буду стараться вам доставить способы достать хороших.
Соблюдайте во всем форму по государевым образцам, получили ли вы новые бляхи? довольно красиво.
Новые два офицера Чаплыгин и Беренс очень порядочны и ездят хорошо, майор X. находится у ген.-майора Левашева для узнания кавалерийской службы, впрочем, очень хороший и благородный офицер. Равно и капитан Бервиль, бывший долго и отличным адютантом у генерала Василичикова. Сии деньги можете употребить или на ремонт, или на другие полковые надобности.
Прошу кланяться господам офицерам, если можно мне будет, то из Москвы отправлюсь на несколько дней к вам.

Николай.

Если бы можно было, не расстроя полка, сделать так, чтобы все вторые эскадроны были серые, то весьма бы хорошо было, а между тем, могли бы сделать третий — серым, четвертый — темный, пятый — серым, а шестой оставить как есть, впрочем, делайте, как вам лучше кажется’
[Помета ‘Получено 21 мая‘]
Получив от Михаила Павловича известие, сколь он был доволен взводом нашим, который у него был в карауле, равно и ученьем и ездою их в манеже[Писано из С.-Петербурга от 18-го сентабря 1817 г.], объявляю вам искреннюю мою признательность и желаю, чтобы всегда доходили до меня подобные о вас слухи.
Присылаю вам прекрасную коллекцию маршей на трубах. Кланяйтесь всем нашим и Бороздину за труды его. Я постараюсь приехать К вам, когда можно будет.

Ваш навсегда Николай

[Помета: ‘Получено 2-го октября‘]
И далее [Письмо из Москвы от 8-го октября 1817 г.]: ‘Я имел вторично удовольствие получить от брата письмо, в котором он не может довольно нахвалиться слышанным и виденным им в нашем полку. Он сказывает, что вас самого видел в Воронеже и что вы ему поручили меня уведомить, что старанием вашим трубачи уже все на пегих, а третий эскадрон почти весь на серых лошадях.
Покуда я буду иметь честь командовать полком, нельзя мне будет согласиться дать эскадрон полковнику Зыбину, что даже не может от меня зависеть, ибо над ним приказано иметь особенный присмотр, как над человеком вовсе ненадежным. Что-же касается до майора Хлопова, я его давно знал хорошим офицером и был совершенно уверен в скором его усовершенствовании по новому роду службы. Прошу вас вручить ему тотчас который эскадрон захотите, я думаю — бывший Бернса, которому не следует носить о сю пору его имя, а с назвачением Хлопова называться его именем. Брат в восхищении от трубачей и музыки, особливо от первых, вот перстень для капельмейстера за труды.
Я редко имел большее удовольствие, как когда получил это письмо от брата. Продолжайте так и верно заслужите особенную благодарность государя, когда будет смотреть ваш корпус.
Прилагаю при сем просьбу бывшего берейтора, он хочет определить старшего сына в военную службу, если можно, примите вольноопределяющимся. Прошу кланяться Николаю Михайловичу Бороздину и благодарить за его старание для полка. Равно поручаю вам благодарить моим именем всех штаб- и обер-офицеров за порядок, устройство и ревность их к доведению полка до должной исправности.

Вам преданный Николай.

Не будете ли в отпуску в Москву?’
[Помета: ‘Получено 16-го октября‘]
Этим отпуском Лепарский не замедлил, по-видимому, воспользоваться, предположение о поездке его в Москву подтверждается коротенькою запискою великого князя, писанною, как видно из пометы на ней Лепарского, в том же 1817 году.
[Получено из Москвы 1817 года]
При отправлении вашем сюда в отпуск, — говорится в этой записке, — прошу вас взять с собою нашего капельмейстера и, если можно, одного из лучших трубачей, капельмейстер нужен будет для музыки измайловской, да и для него полезно будет послушать методу нашу гвардейскую. Николай’. Ряд писем бывшего августейшего шефа Северского полка, бережно сохраненных генералом Лепарским до самой своей кончины, оканчивается следующим письмом из Москвы от 23-го февраля 1818 года:
‘Станислав Романович, получив от государя императора позволение ехать смотреть полк наш, отправлюсь отсюда около 14-го иля 15-го чисел на Тулу, где, осмотрев находящийся там 1-й саперный баталион, сейчас же к вам отъеду, так что надеюсь быть в Ельце около 18-го или поздно 19-го числа, и хочу я непременно [Подчеркнуто в подлиннике] у вас остановиться на квартире, со мною едет один адютант и два человека, итак, мне немного надо места. Прошу вас дать знать об этом дивизионному командиру. Если трудно полк свести, то буду смотреть подивизионно, во фронт не выводить ни рекрут, ни молодых лошадей, даже так, чтобы более 12-ти рядов во взводе не было, но, однако, не менее, буду смотреть всех унтер-офицеров и карабинеров в манеже, ровно и офицеров, весь ремонт и рекрут и резервный эскадрон, пеший строй или развод и проч. Приготовьте все как следует, мне прошу выбрать хорошую фронтовую лошадь, хотя из-под вахмистра моего эскадрона.
Чтобы никаких приемов от города, ни других никаких приготовлений не было, о том всем предписываю дать знать.
О получении сего письма уведомьте меня тотчас как получите, а также о мерах, вами взятых, и можно ли будет полк собрать.

Ваш навеки Николай‘.

Как видно из этой переписки, Лепарский, как командир кавалерийскаго полка, вполне удовлетворял требованиям строгого и взыскательного своего шефа и своими распоряжениями постоянно заслуживал его одобрение, то же подтверждают и письма, адресованные ему адъютантом великого князя, графом Адлербергом, сообщая Станиславу Романовичу, в одном из этих писем (от 25-го сентября 1818 г.), различные распоряжения великого князя по полку, граф пишет, что его высочество вполне одобрил все предложенные Лепарским меры для переформирования эскадронов и проч. и присовокупляет:
‘Великий князь чрезвычайно рад, что главнокомандующий при смотре полка был доволен, и приказал вам сказать, что никогда в том не сомневался, зная все усердные старания, которые вы прилагаете к усовершенствованию полка…’
Другой раз [10-го ноября 1819 г.] граф пишет Станиславу Романовичу по поручению великого князя: ‘Поставляю себе в удовольствие объявить вам благодарность его высочества за все старания, прилагаемые вами в покупке лошадей, вам порученной, сверх того, великий князь объявляет вам и всем гг. эскадронным командирам совершенное свое удовольствие и признательность за хороший вид людей, выбранных в гвардию из Северского конно-егерского полка, кои отличаясь от всех прочих полков выправкою, стойкою и одеждою, что было замечено и самим государем императором. Особливо обратили на себя внимание люди из эскадрона его высочества, за что и объявляет особенное свое благоволение командиру онаго, капитану Гофману’.
Наконец, извещая Лепарскаго 28-го апреля 1820 г. о посылке за ремонтом прапорщика Ладыженского и передавая ему просьбу великого князя взять этого офицера под свое покровительство и помочь ему в исполнении возложенных на него поручений своими советами и опытностью, граф еще раз передает ему лестное о нем мнение Николая Павловича: ‘его высочество в ревности и усердии вашем совершенно уверен, — пишет он, — но зная сколь много у вас уже своих обязанностей по командуемому вами полку, не желает обременять вас еще посторонними’ и т. д.
Эти выписки достаточно объясняют нам причину, вызвавшую назначение Лепарского, в 1826 г., на трудную и ответственную должность коменданта нерчинских рудников, оценив его редкие нравственные качества, во время своих частых сношений с ним, как с командиром Северского полка, Николай Павлович, по восшествии на престол, в трудную для него годину внутренних неурядиц, вспомнил о своем прежнем товарище по службе, известном ему с такой прекрасной стороны, и на нем остановил свой выбор.
Назначение это, сделанное по личному выбору государя, при том выбору, прибавим мы, вполне сознательному, основанному на совершенном знакомстве с нравственными качествами избраннаго лица, служит вместе с тем несомненным доказательством рыцарских чувств императора Ниволая Павловича: назначая Лепарского комендантом нерчинских рудников и делая его ближайшим лицом к ссылаемым туда государственным преступникам, император был вполне убежден, что он будет иметь в нем не только ревностного и точного исполнителя своих повелений, но, главное, исполнителя гуманного, способного разумно понять его цели и намерения и привести их в исполнение за что ручалась вся его прошлая жизнь. Поэтому далеко несправедливы слова декабриста Михаила Александровича Бестужева, который говорит по поводу назначения Лепарского комендантом в Нерчинск следующее:
‘Государь знал его (Лепарского) потому только, что он когда-то в польскую войну сумел огромную партию конфедератов, его соотчичей, довести до места заключения под весьма малым конвоем. Это обстоятельство дало ему большую цену в глазах императора, но мудрое предвидение ошиблось в одном. Под генеральскою звездою билось благородное сердце. Этою ошибкою он остался в потере, потому что мы остались живы, а мы выиграли, приобретя доброго, умвого, снисходительного тюремщика’. Что государь знал Лепарского гораздо лучше, нежели предполагал М. А. Бестужев, не подлежит ни малейшему сомнению, а что он был далек от мысли стереть декабристов с лица земли — доказывают те секретные предписания, коими были снабжены лица, приставленные к этим узникам, эти предписания, коими повелевалось всячески щадить и оберегать здоровье и жизнь ссыльных, между прочим, крайне стесняли действия начальника нерчинских заводов, Бурнашева, человека в высшей степени жестокого и безжалостного, который довел своих узников до открытого возмущения [Известное дело Сухинова] он неоднократно жаловался и сетовал на эти секретные предписания, не зная как согласовать их с другими, официальными предписаниями и говорил, что не будь их, он смел бы ‘вывести всех узников в расход’.
Подобных, не в меру ревностных, исполнителей царской воли можно было найти немало.
Следующий рассказ Муравьева подтверждает как нельзя лучше тот факт, что император Николай Павлович, желая казаться по отношению к политическим преступникам суровым и непреклонным, в душе относился к ним с состраданием и желал хоть чем-нибудь усладить их жизнь в ссылке. ‘Его (государя) внимание в сосланным иногда выражалось в форме весьма своеобразной, — пишет Муравьев, — и с принятием всех мер, чтобы не возникли слухи о его мягкосердии, следующий случай подтверждает это.
Бывший экзекутор в управе благочиния, П. Г. Подгорный, служивший прежде в фельдъегерском корпусе, незадолго перед своею смертью разсказывал: ‘быв неоднократно посылаем е. в. с бумагами в Сибирь, пред отправлением я обыкновенно призывался в кабинет государя, он выдавал мне несколько сот рублей с приказанием купить пуд чаю, а на остальные деньги табаку и все раздать в Сибири сосланным по 14-му декабрю. Отпуская меня, его величество грозил пальцем, примолвливая: ‘но да сохранит тебя Бог примешивать тут мое имя, — чтобы ни одна живая душа не знала, что посылка идет от меня, а если спросят от кого, то отвечай, что из Москвы от Неизвестных благотворителей».

II

Генерал-майор С. Р. Лепарский был извещен о последовавшем назначении его в Сибирь следующим письмом от начальника главного штаба, барона Дибича, полученным им 24-го июля 1826 г. в Курске, где он проживал после сдачи Северского полка новому командиру.
17-го июля 1826 г.
‘М. г. Станислав Романович. Государь император, полагаясь в полной мере на правоту вашего превосходительства, строгие правила чести и преданность вашу к Престолу, намерен вверить вам весьма важный, особенно по нынешним обстоятельствам пост в Нерчинске, ибо государственные преступники, требующие особенного надзора строгого и благоразумного, большею частию будут находиться в работах в тамошних рудниках,—место, представляющее вам случай обратить на себя особенное внимание государя императора и оправдать высочайшую доверенность. При таком назначении на сие место его величество соизволил определить вам жалованья до 8 000 руб, и столовые деньги до 12 000 р. в год и, сверх того, вы можете надеяться, что его величество уважит просьбу вашу о всем том, что признаете нужным к успокоению вашему при сем назначении. Посему его величеству угодно знать: согласны ли ваше превосходительство принять сие место? О чем прошу покорно уведомить меня, с сим же фельдъегерем, для доклада его величеству. С совершенным почтением и пр. Иван Дибич’.
Отвечая на это письмо в тот же день по получении его, т. е. 24-го июля, Лепарский известил барона Дибича о своем согласии принять новое назначение, выражая только опасение ‘дозволят ли малые его способности и пожилые лета (ему было в то время 70 лет) исполнить порученную обязанность с таким успехом, какого он желать должен’.
Вместе с тем, он просил начальника главного штаба ‘об исходатайствовании у государя императора отпуска, кроме путевых издержек, 25 тысяч рублей’, ввиду его крайне стесненных домашних обстоятельств, требующих, по случаю удаления его из России, уплаты долгов и устроения дел, ‘с тем, чтобы таковая сумма ежегодно пополнялась третью частью из назначенных ему жалованья и столовых денег’.
На первый взгляд кажетcя удивительным, что Лепарский, командуя так долго кавалерийским полком, ведя жизнь умеренную, не позволяя себе никаких излишеств, притом не имея даже родных, которых ему приходилось бы поддерживать, не только имел крупный долг, уплатою которого был озабочен, но был даже вынужден продать для устройства своих дел дом и движимое имущество, которое он имел в Киеве. ‘Это обстоятельство объясняется отчасти добротою и снисходительностью старика, который расходовал все свои сбережения на дело благотворительности и на помощь ближнему: говорят, что ни один солдат его полка не выходил в отставку не обеспеченным для дальнейшего своего существования'[Русская старина, 1880 год], кроме того, Лепарскому пришлось однажды взять заимообразно изрядную сумму денег (до 21 000 руб.) на заготовку фуража для полка, вследствие невысылки его комиссиею киевского комиссариатского депо, он доносил об этом своевременно начальству, но хотя переписка по этому делу, как видно из подлинных документов, продолжалась с 1815 по 1826 г., однако, к желаемому результату она не привела, денег, в возврат израсходованных сумм, Лепарский не получил, и при сдаче полка должен был пополнить их из своего кармана.
Из отношения главного штаба от 29-го сентября 1826 г. коим С. Р. Лепарский был официально извещен о назначении ему по новому месту вышеупомянутого оклада, жалованья и столовых денег, мы узнаем об условиях, на которых формировалось новое комендантское управление нерчинских рудников.

0x01 graphic

И. Р. Лепарская, сестра. Портрет Н. Бестужева.

‘Плац-майору, двум плац-адютантам и лекарю, при назначении в Читу, повелено производить четверное жалованье, — говорится в этом отношении, — и, сверх того, при определении дать им следующие чины и выдать не в зачеть третное жалование по четверному окладу. После каждых трех лет службы, по засвидетельствовании начальства, производить в чины: плац-майора до генерал-майора, а плац-адютантов до майорского чина. Треть писарям по канцелярии (которых Лепарскому разрешалось взять из иркутского военно-сиротского отделения по его выбору), назначенным из кантонистов — жалованье двойное по окладу писарей, одному старшего и двум — младшего, и по положению провиант и амуницию. ‘Выбор плац-майора, по высочайшей государя императора воле, предоставляется вашему превосходительству из армейских капитанов, в случае же, если из них желающих не будет, то дозволяется вам в проезд ваш на пути пригласить из плац-майоров городов на пути лежащих или других офицеров капитанского чина с тем, чтобы того, кто согласится, местное начальство отправило в то же время к новому назначению, не ожидая отдания в приказе и донеся только от себя своему начальству’.
Как видно, назначение должностных лиц нерчинского комендантского управления было обставлено самыми выгодными, с материальной стороны, условиями, что давало возможность привлечь на эту службу лиц вполне достойных, каковыми и оказались на деле все ближайшие помощники Станислава Романовича. Одним из первых был приглашен им на должность плац-майора единственный близкий к нему человек, горячо им любимый родной племянник его, Осип Адамович Лепарский, служивший в то время, в чине капитана, в Северском полку, предлагая ему служить вместе с ним в Сибири, Станислав Романович писал ему, 2б-го сентября 1826 г., из Москвы, следующее: ‘Быв назначенным комендантом в Нерчинск, соблюдаю по привязанности моей к тебе долг родства, делаю тебе предложение принять там место плац-майора, нимало не советуя последовать оному или нет, ибо ты в таких летах, что уже можешь располагать собою весьма зрело. Согласие твое в том мне сделает удовольствие, а противное тому не обратит к тебе моего негодования и не уменьшит моей привязанности’. Перечислив известные уже нам преимущества, связанные с этой службой, Лепарский продолжает: ‘Это выгоды, теперь обязанности: надо жить в отдаленных краях без общества и находить только удовольствие в исполнении долга службы. Непоколебимость верности к монарху и исполнение правил по моей инструкции, строгой и человеколюбивой’. Перечисленные в этом письме обязанности нимало не устрашали Осипа Адамовича, и он с благодарвостью принял место, предложенное ему дядею, с которым его связывали самые искренние, дружеские отношения. Как человек весьма добрый, наследовавший в значительной мере качества своего дяди, он заслужил, в бытность свою в Сибири, расположение всех декабристов, являлся их всегдашним парламентером, ходатаем и заступником в тех случаях, когда нужно было добиться какой-нибудь уступки или льготы со стороны коменданта, по смерти Лепарского, Осип Адамович занимал некоторое время его место в Нерчинске, впо
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека