(Отрывокъ изъ Сальванди.)
Перев. . Б<улгарина>.
‘Сверная Пчела’, No 86, 1826
Сражение и Наполеон, Сальванди Нарсис-Ашиль, Год: 1826
Время на прочтение: 5 минут(ы)
…{Предполагается, что все это разсказываетъ Испанецъ, приверженный къ брату Наполеона, Іосифу, и служащій во Французской арміи, противу своихъ единоземцевъ. Этотъ отрывокъ съ величайшею врностью изображаетъ духъ бывшей Наполеоновской арміи. Французы чувствовали всю несправедливость завоевателя, роптали, и при появленіи Наполеона, какъ будто по какому то волшебству, забывали все и приходили въ восторгъ. Перев.} Солнце исходило на двой сторон отъ насъ, среди безоблачнаго неба, легкіе пары, казалось, для того только разсяны были на его свод, чтобы отраженіемъ свта умножать велелпіе зрлища и быть окружниками при пробужденіи Царя свтила. Смотря, съ какимъ величіемъ оно возносилось надъ небосклономъ, въ необъятномъ огнезолотомъ внц, можно было подумать, что это примиритель сихъ великихъ распрей: но спокойное и прекрасное свтило явилось освщать кровопролитіе.
Стрлки спустились въ узкую долину, раздлявшую два стана, и начали битву. Французскіе солдаты наслаждались зрлищемъ этой смертоносной борьбы, и увренные въ будущемъ успх, шутили надъ поспшнымъ отступленіемъ своихъ товарищей, когда Испанскіе стрлки, легче и ловче Французскихъ, одерживали минутное преимущество.
…Перестрлка завязалась на всей линіи. Волны дыма начали скрывать отъ глазъ отряды, занятые быстрою стрльбою, громъ пушекъ заглушалъ другіе, столь же убійственные звуки, баталіоны, устроенные уступами позади первой линіи, внимали шипнію ядеръ, мелькавшихъ надъ ихъ головами, и преслдовали ихъ взорами до рядовъ конницы, которая удалялась, чтобы не подвергнуты я безполезнымъ опасностямъ. Конные и пшіе, вс роптали на сіе длинное предшествіе битвы. Они негодовали, что непріятель не былъ отданъ въ жертву ихъ пылкому мужеству. Самого Наполеона не щадили въ изліяніяхъ гнва, и офицеры притворялись, будто не слышатъ ропота противу Главы Французовъ. ‘Молодцы!’ сказалъ старый сержантъ, ‘о чемъ вы хлопочете? Нашъ повелитель не дастъ ржавть нашимъ ружьямъ. Правда, что онъ заставляетъ насъ вести негодную войну. Испанцы въ тысячу разъ праве насъ, въ каждомъ случа. У меня болитъ сердце, когда я слышу ихъ клики: ‘да здравствуетъ Король!’ Вы не знаете значенія этого слова: вы не дрались никогда за Короля.’ — Одинъ гренадеръ отвчалъ сержанту: ‘Еслибъ ядро, которое опалило мою медвжью шапку, помстилось на плечахъ Наполеона великаго, вмсто его дорогой головы, мы все таки не остались бы безъ начальника, и тотъ, можетъ бытъ, не имлъ бы брата Іосифа, для котораго надлежало бы покорять царства.’
Я былъ въ удивленіи, слова сіи возбудили во мн безпокойство, я думалъ, что пламя возмущенія обуяло сердца. Вдругъ уста, отворившіяся для произнесенія проклятія, издаютъ восклицаніе: да здравствуетъ Наполеонъ! — и сей кликъ, повторенный съ восторгомъ цлымъ воинствомъ, соединясь съ звукомъ барабановъ и трубъ, заглушилъ громъ битвы. Солдаты прыгали отъ радости, звучали оружіемъ, махали касками и помавали знаменами. Въ числ ста тысячъ воиновъ не было ни одного, который сомнвался бы въ побд или безпокоился о смерти.
Я искалъ причины сего внезапнаго восторга. На дорог поднялось облако пыли. Вдругъ открылась толпа уланъ съ сіяющими пиками и значками благо и краснаго цвта, которые разввались въ воздух. Впереди отряда скакалъ верхомъ одинъ человкъ. Отъ окружающей его свиты, блестящей золотымъ шитьемъ, перьями и орденскими лентами, отличался онъ треугольною низкою шляпою, безъ перьевъ и галуновъ, и срымъ сертукомъ, который, казалось, поблекъ отъ пороховаго дыма. Видъ этой единственной шляпы и скромной этой одежды восхитилъ души! Войско узрло стараго свидтеля своей славы, око видло его у подножія пирамидъ, подъ стнами Мантуи и на земл Ягелловь. Человкъ, носящій эту шляпу и эту одежду, былъ первый солдатъ Французской арміи и повелитель полуміра!
Наполеонъ быстро осадилъ воронаго своего коня {Наполеонъ любилъ особенно три цвта лошадей: вороной, срый и буланый. Перев.}, который на скаку, казалось, зажигалъ землю копытами. Онъ, устремивъ подзорную трубу на положеніе непріятеля, спросилъ меня, не Валлонская ли гвардія занимала одно мсто во второй линіи.— Потомъ отдалъ приказаніе, и предоставилъ обширное пространство на волю своему коню, который съ пною у рта, съ огненными взорами, съ поднятою головою, казалось, носилъ на себ властителя войны. Наполеонъ быстро поскакалъ съ мста и, послдуемый своими усталыми тлохранителями, какъ молнія пронесся по фрунту своей арміи. Его присутствіе произвело то же самое впечатлніе въ рядахъ непріятельскихъ: Испанцы узнали его, они отступили въ ужас. Французы преклонили орлы на пути его, и воинскія восклицанія съ быстротою, равною бгу его коня, пронеслись отъ одного конца на другой, все потряслось, чтобы кончить побду, начатую однимъ его присутствіемъ.
Наполеонъ представлялъ тогда собою неизъяснимый образъ величія, спокойствіе его лица, припоминающаго черты древнихъ героевъ, составило странную противоположность съ воинскою необузданностью всего, что окружало его на семъ поприщ смерти и славы. Всхъ взоры были воспламенены, вс лица одушевлены, каждый солдатъ, каждый начальникъ, казалось, дышалъ огнемъ битвы, со всхъ сторонъ вспыхивало это изступленіе, которое питаетъ храбрость и заглушаетъ человчество. Одинъ только онъ, съ свтлымъ челомъ, внушающимъ подобострастіе, казалось, чувствовалъ себя превыше всхъ сомнній, встрчающихся на пути къ побд.
Въ немъ не было чувства ни для опасности, ни для успха, никакое человческое ощущеніе несмло коснуться его души, тогда Французамъ хотлось врить, что онъ, властвуя на земл, заключилъ союзъ со Счастіемъ, котораго сама смерть не смла нарушить.
Великій Полководецъ остановился на возвышеніи, съ котораго онъ могъ все видть и всмъ распоряжать. Подалъ знакъ общаго натиска, принятый съ кликами радости, и войско тихимъ, мрнымъ шагомъ, какъ на ученьи, двинулись стною, подобною укрпленію изъ людей и стали. Оно взбиралось на высоты, не отвчая на батальный огонь, и ниспадавшій оттуда. Кастильскія пули и картечи не могли ни ускорять наступленія, ни смшать рядовъ, ни нарушить спокойствія наступавшихъ. Только по временамъ солдаты примыкали другъ къ другу, чтобы замщать падшихъ своихъ товарищей.
Я едва переводилъ дыханіе во время сихъ грозныхъ движеній. Испанцы уступили натиску, не испытавъ его дйствій: Начальники успвали нсколько разъ возвращать ихъ къ битв, но они всегда были разсваемы. Примръ храбрыхъ вождей соединялъ ихъ только на короткое время, и не могъ удержать отъ бгства. Поле битвы расширялось предъ Французскою храбростью, мы шли впередъ по трупамъ. Человкъ хладнокровно попиралъ ногами непріятеля и своего товарища, трепещущаго въ объятіяхъ смерти. Только конь, съ пылающими ноздрями и влажнымъ окомъ, съ состраданіемъ преклонялъ голову къ окровавленному праху, избгая случая попрать копытомъ мертваго или раненаго воина — и становился на дыбы отъ ужаса, при вид коней, поверженныхъ безъ дыханія….
Объятый ужасомъ, я остановился, прислъ на скамь, и залился слезами. Это было на хребт горы Брухула, почитаемомъ въ народномъ мнніи, высочайшею точкою на всемъ полу остров. Отсюда-то воды, раздленныя между Эбромъ и Дуеро, ищутъ пути къ Средиземному морю или теряются въ Океан. Здсь небольшой столпъ, окруженный каменною скамьею, носитъ названіе компаса, и возвышается надъ длинною цпью горъ Окка, надъ русломъ Арланзона и орошаемыми имъ полями, надъ Бургосомъ съ его утесистою цитаделью и шпицами его древняго каедральнаго храма. Передо мною спасались бгствомъ разсянные остатки Испанскаго войска. Я провожалъ сіи остатки глазами и сердцемъ, душа моя поглощалась отчаяніемъ. Какая казнь сравнится съ мученіемъ несчастнаго, подъявшаго оружіе на своихъ соотечественниковъ? Ужели не знаютъ, какъ больно сердцу возстать противу отечественныхъ знаменъ, противу одного имени родины?
Наполеонъ, окруженный Маршалами и посылочными офицерами, спшился возл скамьи, на которой я сидлъ. Тлохранители остановилось въ ст шагахъ. Адъютанты на лошадяхъ ожидали знака, для исполненіи приказаній. Генералы разговаривали между собою на сторон. Наполеонъ, заложивъ руки на спину и устремивъ взоры на поле битвы, разсылалъ по временамъ приказанія, и хладнокровно разговаривалъ со мною и необыкновенной возвышенности Кастильской почвы, о направленіи нашихъ горъ и объ устроеніи сихъ громадъ, поставленныхъ природою какъ бы передовымъ постомъ Европы противу ужасныхъ и бдственныхъ переворотовъ моря. Наполеонъ, обращая вниманіе на успхи своихъ легіоновъ, часто бралъ душистый табакъ изъ кожанаго кармана, и его рука, (которой близною и нжностью любилъ хвалиться великій человкъ), бросала на втеръ остатки любимаго порошка. Старая гвардія проходила мимо, и одинъ солдатъ, подражая тлодвиженіямъ Наполеона, сказалъ гренадерамъ громко: ‘все идетъ хорошо: Стриженый {Солдаты Французскіе звали Наполеона въ шутку и въ знакъ нжности, разными именами: le Tondu (стриженый), отъ того, что Наполеонъ коротко стригся и почти въ кружокъ, le petit caporal (маленькій капралъ), le piere Mathurin, qui meue la grande barque (отецъ Матуренъ, управляющій большою баркою, т. е. бывшею Имперіею), и т. п. Наполеонъ съ удовольствіемъ слушалъ эти солдатскія нжности, будто не примчая ихъ.— Перев.} три раза сряду понюхалъ табаку.’ Наполеонъ улыбнулся.
Въ сіе мгновеніе онъ увидлъ, что дло ршилось послднимъ усиліемъ. Маркизъ Бельведеръ палъ подъ ударами одного изъ знаменитйшихъ Полководцевъ Франціи. Наполеонъ сказалъ громко, ‘на конь!’ — Въ тоже время онъ удалился вскачь, и вся его свита, неокончивъ начатыхъ рчей, устремилась по его слдамъ, безпокоясь, что ихъ повиновеніе не могло быть столь быстрымъ, какъ слово повелителя….