Совсмъ по женски.
Совсмъ по женски.
(Trè,s femme *)
Теодора де-Банвилля.
*) Contes bourgeois.
——
——
‘Русская Мысль’, No 9, 1884
Совсем по-женски, Банвиль Теодор Де, Год: 1884
Время на прочтение: 5 минут(ы)
— Глупенькая! А? Каково это? Онъ назвалъ меня глупенькой дурой, стало быть!— говорила Констанція Пеле, жена извстнаго ученаго, своей пріятельниц Арсен Шасеннваль.— Я вышла за него замужъ тринадцать лтъ тому назадъ, мн было семнадцать лтъ, ему двадцать два… И вотъ ровно тринадцать лтъ я его просто ненавижу. Возненавидла я его за необыкновенныя и возмутительныя совершенства ршительно во всемъ, преслдующія меня какъ самая злая насмшка. Никогда и ни въ чемъ ршительно я не могла его упрекнуть, онъ не знаетъ усталости, ни разу не пожаловался на утомленіе отъ своихъ работъ, вчно веселъ и остроуменъ, свжъ и бодръ, точно сейчасъ вышелъ изъ купальни, безукоризненъ какъ мужъ и какъ любовникъ, стоитъ мн только заикнуться, и онъ готовъ бросить самое интересное для него дло и везти меня на балъ, въ театръ, куда мн вздумается, цловаться со мною, забавлять меня, какъ ребенка, болтать о тряпкахъ… болтать даже лучше меня самой.
Онъ все лучше меня длаетъ! Всему меня выучилъ… Я была хорошенькая, какъ картинка Латура,— помнишь, я думаю? Теперь мн тридцать лтъ, моя красота начинаетъ блекнуть, на вискахъ готовы появиться морщинки, тогда какъ голова этого богатыря, Жозефа Пеле, становится съ каждымъ годомъ вс красиве, все великолпне. Когда мы бываемъ въ обществ, онъ всегда и везд старается держаться въ сторон и выставить меня, дать мн возможность имть успхъ, блистать… И что же? Все вниманіе обращено на него, скажетъ онъ ‘да’ или ‘нтъ’, и вс приходятъ въ неописуемый восторгъ. Я же съ самымъ очаровательнымъ видомъ говорю прелесть какія остроумныя вещи, отлично мною заученныя, и едва-едва дождусь улыбочки, изъ снисхожденія, изъ вжливости.
А дома еще хуже. Мн, само собою разумется, необходимо изображать изъ себя жертву, жаловаться на свою судьбу, какъ всякой женщин,— и мужъ не даетъ мн къ тому ни малйшаго повода. Жозефъ Пеле не богатъ, далеко не богатъ, на хозяйство и на мои наряды онъ отдаетъ мн вс деньги, какія у него есть. Если же черезъ три дня я еще требую, онъ даетъ еще и никогда не скажетъ ни слова, а самъ работаетъ безъ разгиба на своихъ ненасытныхъ издателей… таскаетъ мн подарки, вещи, все то, что такъ нравится женщинамъ… разную безполезную дрянь! Чего только я ни длала, чтобы вывести его изъ себя!… Вотъ недавно, напримръ, онъ былъ занятъ очень любопытными опытами, приводящими въ восторгъ всю Европу, я попросила его уступить мн свою лабораторію подъ кладовую для варенья. Онъ тотчасъ же согласился, перенесъ въ другое помщеніе вс свои дорогія машины, съ такимъ видомъ, будто такъ и слдовало. Я попробовала другую штуку. Вс государи пожаловали ему разные ордена, иные съ брилліантами. Я рзко сказала ему, что нахожу крайне смшнымъ ему, мужчин, держать такую пропасть драгоцнныхъ камней безъ всякаго употребленія. Тогда онъ взялъ вс эти кресты и звзды,— ихъ былъ цлый ящикъ,— разломалъ своими здоровенными пальцами и высыпалъ мн въ фартукъ горсть брилліантовъ. Ну, право, есть отъ чего головой объ стну биться!
Въ особенности за что я ненавижу Жозефа и чего никогда не прощу ему, это за то, что онъ укралъ у меня сына. Онъ сдлалъ изъ него существо, ни капельки не похожее на меня… Богъ знаетъ, что сдлалъ! Я хотла дать ему хорошенькое, поэтическое имя, а онъ назвалъ его… Бернаромъ. Я мечтала о хорошенькомъ мальчик, завитомъ, нарядномъ, мечтала, какъ онъ будетъ получать въ школ награды и лавровые внки, какъ мило будетъ играть вальсы на фортепьяно. Ахъ, другъ мой! Только что Бернаръ началъ ходить, какъ г. Пеле приказалъ поставить въ саду гимнастику и сдлалъ изъ моего сына какого-то геркулеса, размахивающаго тяжелйшими гирями, клоуна, выдлывающаго разныя безобразія на трапеціяхъ… Въ двнадцать лтъ Бернаръ могъ бы поступить въ любой циркъ! Жозефъ не отдалъ его въ лицей, учитъ самъ и, представь себ, выучилъ читать по-гречески. Мое-то дитя, мой ребенокъ вдругъ знаетъ языкъ, котораго я никогда не буду знать! Отецъ основательно выучилъ его музык, такъ что Бернаръ можетъ бгло прочесть любое произведеніе Моцарта или Берліоза: но я лишена удовольствія слышать игру сына на какомъ бы то ни было инструмент. Жозефъ увряетъ, будто это ровно ни на что не нужно! Однимъ словомъ, этотъ папаша сдлалъ изъ моего сына какого-то маленькаго дикаря, умющаго говорить по-латыни, отлично знающаго математику, поэзію и не имющаго ни одного изъ талантовъ, необходимыхъ для общества. Не мой это сынъ… Я сама не знаю, люблю ли его даже.
Что же касается Жозефа Пеле, я уже сказала, что ненавижу его, тмъ боле ненавижу, что самъ по себ онъ мн нравится, даже больше, чмъ нравится… Когда, наконецъ, моя злость на него достигла крайняго предла, я вспомнила, что женщина всегда иметъ врнйшее средство отомстить мужу, и ршилась на безповоротный шагъ: я ршилась сдлать Жозефу неврность и выбрала для моей мести его лучшаго друга и товарища, Лефруа. Устроила я такъ, что этотъ другой ученый засталъ меня въ моей комнат почти совсмъ раздтою. Онъ бросился къ моимъ ногамъ и уже готовъ былъ обнять меня, какъ вдругъ вошелъ Жозефъ. Онъ схватилъ Лефруа, поднялъ его, какъ перышко, и отнесъ съ лстницы прямо на улицу, а потомъ вернулся въ мою комнату и самымъ неотразимымъ образомъ доказалъ мн всю безцльность моей зати.
Я, все-таки, не унялась этимъ. Не имя возможности справиться съ мужемъ, я твердо остановилась на моемъ намреніи сдлать ему неврность и обратила вниманіе на Камила де-Перошъ, извстнаго побдителя женскихъ сердецъ, прославившагося безчисленными любовными похожденіями. Жены банкировъ и разныя тамъ аристократки на перебой кидались сами ему на шею. Мн хотлось быть исключеніемъ, и я принудила моего новаго обожателя къ долгому, платоническому ухаживанью. Онъ покорно подчинился этой прихоти, будучи, конечно, увренъ въ успх. Разъ, лтнимъ вечеромъ, мы сентиментально прогуливались съ нимъ по набережной Анжу на остров Сенъ-Луи. Камилъ ухаживалъ за мною именно такъ, какъ я люблю,— сравнивая меня съ звздами на неб, съ цвтами, говорилъ, что прикосновеніе моей перчатки заставляетъ его робть сильне, чмъ наступленіе цлой арміи. И вдругъ,— можешь себ представить?— въ эту самую минуту, какъ въ тотъ разъ, неизвстно откуда является опять Жозефъ. Ты знаешь, на набережной Анжу, никогда никого не бываетъ, и мужъ не могъ слдить за мною. Я постоянно оглядывалась и, при его рост, наврное, увидала бы его издали. Точно изъ земли выросъ,— схватилъ Камила де-Перошъ, какъ куклу, сунулъ въ прозжавшій мимо фіакръ, сказалъ извощику адресъ моего обожателя, далъ золотой, и фіакръ умчался…
Въ послдній разъ, милая Арсена, я увлеклась хорошенькимъ пьянистомъ, Сильверомъ Фане, бленькимъ и розовенькимъ, точно конфетка, играетъ онъ такъ, какъ до сихъ поръ и неслыхано. Я уже дала ему цвтокъ, и онъ постоянно носилъ его въ бумажник и цловалъ всякій разъ передъ началомъ игры. На одномъ вечер у графини д’Эверли я не спускала съ него глазъ, зная, что онъ играетъ для меня. А онъ,— вдохновленный, демонически мрачный, точно замышляющій преступленіе,— выдлывалъ самые невроятные пассажи, могущіе пристыдить эквилибриста. Рояль ревла, задыхалась и плакала, клавиши подъ его пальцами дрожали и прыгали, готовыя разлеттся въ дребезги, неправдоподобные дьезы сыпались и скакали, какъ бснующіеся фавны… Казалось, будто толпы крошечныхъ карликовъ безпорядочно бгаютъ взадъ и впередъ по звучнымъ ступенямъ какой-то металической лстницы подъ оглушительный грохотъ барабановъ… Фане кончилъ и всталъ, опьяненный успхомъ. Вс были поражены, раздался взрывъ апплодисментовъ. Во еще больше поразило присутствующихъ то, что произошло потомъ,— нчто совсмъ необычайное и неожиданное: мой мужъ, Жозефъ Пеле, слъ за ройяль и заигралъ… заигралъ на тему Фане, только пародируя его, преувеличивая, доводя до абсурда, до смшнаго вс штуки, продланныя пьянистомъ. Ахъ, Арсена, милая! Я покраснла до корня волосъ. Мужъ игралъ минуту или полторы, и артистъ, Сильверъ Фане былъ уничтоженъ, осмянъ и опозоренъ! Крадучись, пробираясь по стнк, точно оплеванный, выбрался онъ изъ залы, сопровождаемый насмшливымъ хихиканьемъ публики…
По возвращеніи домой, я ршилась нанести мужу ничмъ неязгладимое оскорбленіе, крикнуть ему прямо въ лицо: ‘Подлецъ!’ Но есть ли какая-нибудь возможность назвать подлецомъ человка, которому и смерть ни по чемъ, который бросается въ воду спасать утопающихъ, не только людей, но и собакъ, кидается въ огонь и выноситъ изъ пожара женщинъ и дтей, схватываетъ за дышло взбсившихся лошадей?… Жозсфъ Пеле вспоминаетъ порою, что онъ медикъ, и дни и ночи проводитъ у постели какого-нибудь нищаго, больнаго тифомъ, чуть не чумою! Несмотря на все это, я съ наслажденьемъ крикнула бы ему: ‘Ты подлецъ, подлецъ!’ Какъ бы то ни было, я, все-таки, осыпала его градомъ самой отчаянной брани и оскорбленій, не разбирая, за дло или безъ дла, я кричала, орала и наслаждалась собственнымъ неистовствомъ. Пока я кидалась, не помня себя, съ меня упала накидка. Жозефъ подошелъ, наклонился и вжно поцловалъ меня прямо въ душку.
— А!— крикнула я, вн себя отъ бшенства.— Вы хотите показать этимъ, что не придаете никакого значенія моимъ словамъ? Я для васъ ничтожное существо, созданное для вашихъ прихотей? Такъ я же заставлю васъ относиться во мн серьезно!
Тутъ я схватила со стола хирургическій ножъ и изо всей силы ударила имъ мужа. Я поранила ему только руку. Онъ снялъ фракъ и преспокойно началъ перевязывать рану, точно какую-нибудь царапину. Видъ крови нисколько меня не обезоружилъ и я продолжала кричать, что есть силы:
— Теперь вы, вроятно, довольны… Васъ должна радовать возможность пойти и донести на меня, добиться моего осужденія на смерть… Вы будете имть удовольствіе видть, какъ моя голова скатится на гильотин!
Ахъ, Арсена! Этотъ невыносимый человкъ посмотрлъ на меня невозмутимо-спокойными глазами и, добродушно улыбаясь, приговорилъ:
— Милочка моя, какая ты глупенькая!