Александръ Амфитеатровъ
(Old Gentleman)
СВЯТОЧНАЯ КНИЖКА
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
‘Т-во Художественной Печати’. Англійскій пр., 28.
1902
Современная притча
Современная притча, Амфитеатров Александр Валентинович, Год: 1901
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Младенецъ Іисусъ родился.
Вилеемская пещера наполнилась свтомъ, ангелы воспли хвалу. Звзда сіяла на неб широкими изумрудными лучами. Марія замерла въ благоговйномъ созерцаніи новорожденнаго Всесовершенства. Іосифъ благоговйно палъ ницъ предъ яслями, гд возлежало Упованіе всхъ временъ и народовъ.
И вотъ, — когда земля и небо смшали славу свою въ ндрахъ пещеры, и самое время, казалось, остановилось въ экстатическомъ восторг, — въ пещеру вошелъ старый, угрюмый, некрасивый человкъ. Онъ снялъ широкополую шляпу, сталъ на колни и набожно зашепталъ про себя молитву къ сіяющему Младенцу. И руки его, простертыя впередъ, тряслись, и одна изъ нихъ была обезображена, обрублена на три пальца.
— Кто ты? — спросилъ изумленный Іосифъ. — Откуда ты? чего здсь ищешь? Извченъ порядокъ видніи святого Рождества. Вотъ сейчасъ придутъ сюда поклониться Младенцу Христу пастыри, за ними волхвы… такъ свершается изъ года въ годъ тысячу девятьсотъ лтъ! Но тебя я вижу въ первый разъ. Кто ты? Быть можетъ, тоже волхвъ или пастырь?
Старикъ отвчалъ:
— Я глава народа пастырей.
Іосифъ вопросилъ:
— Но почему же ты одинъ? гд твой народъ? гд они, эти добрые, врные, пастыри, которымъ нкогда впервые улыбнулся новорожденный Христосъ?
Старикъ возразилъ:
— Пастырей нтъ боле. Народъ мой вырзанъ и разстрлянь пулями, разрывающимися въ тл. Жены обезчещены. Домы разорены, скотъ уведенъ, поля вытоптаны. Немного насъ осталось въ живыхъ, и рабство, неминуемое рабство, грозитъ уцлвшимъ.
Пораженный Іосифъ воскликнулъ:
— Злополучные пастыри! бдный старикъ! Кто же, какой извергъ принесъ вамъ столько несчастій?
Старикъ сказалъ:
— Волхвы.
Широко открылъ глаза Іосифъ, съ сострадательнымъ испугомъ подняла на старика прекрасные глаза свои Богоматерь, и лишь Младенецъ пребылъ спокойнымъ, улыбаясь въ величіи божественныхъ всевднія и премудрости. Наконецъ Іосифъ сказалъ:
— Старикъ, ты въ заблужденіи. Волхвы любятъ и чтутъ Христа. Они враги насилія. Вспомни: не они ли пришли, девятнадцать вковъ тому назадъ, въ эту пещеру въ одно время съ вами, пастырями, чтобы осыпать колыбель Іисусову золотомъ и драгоцнными камнями?
Старикъ вздрогнулъ и возразилъ:
— Золото! Какое ужасное слово! Ахъ, Іосифъ! Кто даритъ золото своему Богу, тому много-много золота нужно имть для себя самого въ своемъ житейскомъ обиход. И — чтобы имть золото, на все идетъ человкъ: на предательство, насиліе, подлость. Потому что, — какихъ ужасовъ ни натворилъ бы онъ, отъ всего думаетъ золотомъ же и откупиться.
И, чтобы достать себ золота, пришли къ намъ грозные сверные волхвы. И — во имя золота — растоптанъ нашъ пастырскій народъ, разорена земля, поруганы домашніе очаги, отнята свобода. О! ты правъ, святой Іосифъ! Они зовутъ себя христіанами, какъ и мы, поютъ псалмы, читаютъ молитвы. Но они лгутъ, они притворяются. Истинный богъ ихъ — золото, и, чтобы они врили въ могущество Божіе имъ надобно, чтобы и богъ ихъ былъ золотой и вытягивалъ бы на всахъ столько-то и столько-то фунтовъ стерлинговъ.
Они богаты, мы бдны. Они премудры, учены, мы — простые пастухи, темные и скромные. Ихъ много, насъ — крохотная горсть. Они пришли и раздавили насъ. Мы умерли…
Тогда отверзла уста свои божественная Два Маpiя и кротко произнесла:
— Разв не было у пастырей друзей, которые помогли бы имъ отстоять себя, вступились бы за справедливость?
Старикъ покачалъ головою.
— Никого.
— Значитъ, другіе народы не любили ихъ?
— О, нтъ, святая Мать всхъ скорбящихъ! Напротивъ, не было народа подъ солнцемъ, который не изъявлялъ бы намъ дружбы и пріязни, который не проклиналъ бы жестокости и лицемрія нашихъ враговъ. Вс были съ нами словомъ, и ни одинъ народъ не оказалъ намъ даже тни помощи дломъ.
И покрылся румянцемъ праведнаго гнва свтлый ликъ Богоматери, и воскликнула она голосомъ, полнымъ слезъ и изумленной скорби:
— Да разв люди уже забыли, что міръ живъ только божественною справедливостью? разв царство Сына моего уже кончилось на земл? разв умерли завты, которые Онъ вамъ оставилъ?
Старикъ молчалъ. И тихо было въ пещер. Ангелы пли:
— Слава въ вышнихъ Богу, и на земли миръ, въ человцхъ благоволеніе…
Что- то страшно рыкнуло вдали.
— Что это? — въ тревог воскликнула Марія. Старикъ отвчалъ:
— Это — залпъ… Насъ разстрливаютъ… послднихъ…
Ангелы пли:
— Слава въ вышнихъ Богу, и на земли миръ, въ человцхъ благоволеніе.
— Чего же ты хочешь здсь отъ насъ? — вполголоса молвилъ старику Іосифъ, — зачмъ пришелъ къ намъ?
Тотъ возразилъ:
— Куда же еще идти мн, старику? Я потерялъ надежду на людей. Я измаялся, бродя, какъ нищій, отъ порога къ порогу, стуча въ запертыя двери, слушая холодные отказы, прикрытые краснорчивымъ лицемріемъ. Отъ людей мн больше нечего ждать. Я увидлъ вылеемскую звзду и пришелъ вслдъ за нею къ послдней надежд, къ моему Богу.
И припалъ онъ къ яслямъ Іисусовымъ, и рыдалъ, и восклицалъ:
— Господи! соверши чудо, потому что насъ можетъ спасти только чудо!
Ясно улыбаясь, безмолвствовалъ Младенецъ Христосъ, а Іосифъ грустно сказалъ:
— Чудесъ боле не бываетъ.
— Тогда нтъ больше на свт и свободы! — горько воскликнулъ старикъ.
Но Богоматерь отвтила съ ласковымъ укоромъ:
— Разв свтъ кончается тми, кто сейчасъ умираетъ и живетъ? Разв каждое поколніе — не посвъ, изъ котораго слдующее поколніе вырастаетъ, какъ будущая жатва? Разв т, кто умираетъ за свободу сейчасъ, не дарятъ сынамъ и внукамъ своимъ любви къ свобод и надеждъ на свободу сторицею? Свобода безсмертна, какъ безсмертенъ Богъ въ небесахъ, умираютъ слуги свободы, но она въ самой смерти ихъ черпаетъ новую жизнь, святость и силу. Свобода — отраженіе Божьей мысли на земл, и, кто умеръ за свободу, тотъ во имя Божіе умеръ.
И поникъ старикъ благоговйною головою, и шептали уста его:
— Премудрость въ будущемъ, а мы пылинки предъ лицомъ Твоимъ! Но, Господи! Ты, запретившій проливать кровь, Ты видишь меня предъ собою въ крови ужасной войны… Отпустишь ли Ты мн грхъ мой? вдаешь ли Ты, что я не поднималъ руки на бой неправый?
— Ты честно исполнилъ свой долгъ, — нжно сказала Богоматерь.
— Ступай и приложись къ народу своему! умри вмст съ нимъ! — твердо и мужественно веллъ Іосифъ.
Но старикъ стоялъ на колняхъ, простиралъ руки и вопіялъ:
— Господи! Господи! измучился я! Господи помилуй!
И ярче сталъ свтъ въ пещер Рождества, и дрогнули уста Младенца ласковою улыбкой, и вся природа замерла таинственною тишиною, и — среди священной тишины этой — неземной голосъ внятно и нжно прозвенлъ:
— Миръ теб, дядя Павелъ!..