Современная идиллія. М. Е. Салтыкова (Щедрина). Спб., 1883 г.
Современная идиллія. М. Е. Салтыкова (Щедрина). Спб., 1883 г.
В. Гольцевъ.
‘Русская Мысль’, No 11, 1883
Современная идиллия. М. Е. Салтыкова (Щедрина). Спб., 1883 г, Гольцев Виктор Александрович, Год: 1883
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Читателямъ извстно, какимъ горячимъ сочувствіемъ пользуется литературная дятельность знаменитаго автора Исторіи одного города, какое сильное и благотворное вліяніе оказывали и оказываютъ произведенія этого писателя на ходъ развитія самосознанія въ русскомъ обществ. Извстно также, гд находятся враги М. Е. Салтыкова и каковы эти враги… Легкіе удары сатирическаго бича, которымъ владетъ его опытная рука, произвели первоначально стыдливое смущеніе въ лагер людей, задтыхъ этими ударами. А рядомъ стоявшія темныя силы возликовали, разсчитывая на безнаказанность, и начали славословить щедринскую сатиру. Но сатира эта становилась все глубже и зле. И вотъ фарисеямъ пришлось, скрпя сердце, корчясь отъ боли,— потому что ихъ подвиги выставлялись теперь къ позорному столбу,— продолжать восхваленія великаго таланта,— авось, молъ, пощадитъ, наконецъ. Эта надежда потерпла полное фіаско. Тогда люди, заклейменные честнымъ негодованіемъ сатирика, стали прикидываться совершенно беззаботными. Они начали свысока третировать г. Щедрина, изъявлять сомннія, уцлло ли его высокое дарованіе, а подъ конецъ дошли даже до опредленныхъ заявленій, что г. Щедринъ размнялъ это дарованіе на мелочи, что онъ превратился въ фельетониста.
Всякому понятно, что та область литературной дятельности, въ которой М. Е. Салтыковъ достойно занялъ мсто Гоголя, представляетъ особыя трудности. Разъ сатирикъ не убоялся вскрыть общественные недуги и представить безпощадную картину нравственнаго безобразія и умственнаго оскуднія, онъ долженъ разсчитывать и на глухую, и на открытую ненависть, на тайные происки и на явное противодйствіе. Въ эпоху Гоголя повременная печать въ Россіи почти не существовала, иначе Ноздревы, городничіе и Хлестаковы непремнно стали бы отрицать въ Гогол и таланты, и наблюдательность. Въ настоящее время литературные помои получили широкое распространеніе… Не было бы ничего мудренаго, еслибъ г. Щедринъ почувствовалъ, наконецъ, утомленіе и махнулъ рукой на общество, полагая, что его сочиненія не встрчаютъ заслуженнаго сочувствія, не поднимаютъ въ обществ сознаніи достоинства человческой личности. Одинъ такой моментъ и былъ, по нашему мннію, въ дятельности знаменитаго сатирика: первый изъ Пошехонскихъ разсказовъ былъ крикомъ негодованія противъ всего общества, вызовомъ, безпощадно брошеннымъ въ лицо всмъ читателямъ. Такъ, по крайней мр, мы понимаемъ нелпицу и цинизмъ этого разсказа и думаемъ, что г. Щедринъ былъ не совсмъ правъ въ данномъ случа. Онъ не захотлъ принять въ разсчетъ на этотъ разъ, какъ мало у насъ читателей вообще. Великій талантъ, хотя бы и соединенный съ неослабною волею, не можетъ переродить всего общества. Гд у г. Щедрина, кром того, за тремя-четырьмя исключеніями, достойные товарищи въ трудной борьб? И, тмъ Не мене, жгучая сатира г. Салтыкова замтно, на глазахъ у всхъ, длаетъ свое дло, и многое изъ того, что было возможно въ начал литературной дятельности этого писателя, становится нравственною невозможностью въ настоящее время.
Перечитывая Современную идиллію, которая, какъ и другія произведенія г. Щедрина, появилась первоначально въ Отечественныхъ Запискахъ, невольно удивляешься сил дарованія и необыкновенной чуткости сатирика къ явленіямъ нашей жизни. Авторъ долженъ былъ, какъ онъ заявляетъ, не кончить, а скомкать исторію. ‘Во все продолженіе моей литературной дятельности,’ — говоритъ М. Е. Салтыковъ,— я представлялъ собою утопающаго, который хватается за соломенку. Покуда соломенка была, я кое-какъ держался, но канъ скоро нтъ и соломенокъ — ясное дло, что приходится утонуть. Я надюсь, что читатель отнесется ко мн снисходительно. Но ежели бы онъ напомнилъ мн объ отвтственности писателя передъ читающею публикой, то я отвчу ему, что отвтственность эта взаимная. По крайней мр, я совершенно искренно убжденъ, что въ большемъ или меньшемъ пониженіи литературнаго уровни читатель играетъ очень существенную роль. Мысль о солидарности между литературой и читающей публикой не пользуется у насъ кредитомъ. Какъ-то черезъ-чуръ охотно предоставляютъ у насъ писателю играть роль вьючнаго животнаго, обязаннаго нести бремя всевозможныхъ отвтственностей. Но сдается, что недалеко время,— когда для читателя само собой выяснится, что добрая половина этого бремени должна пасть и на него. Впрочемъ, это матерія пространная, и рчи о ней должны быть пространныя’…
Будемъ съ нетерпніемъ ждать этихъ рчей, а соломенки на Руси не переведутся, да и г. Щедринъ совсмъ не утопающій. Строгій и скорбный тонъ приведеннаго заявленія производитъ особенно сильное впечатлніе въ сочиненіи, которое полно мткой насмшки и ядовитыхъ изобличеній. Такія мста въ сатирахъ г. Салтыкова еще ярче озаряютъ позорныя фигуры современныхъ ‘дятелей’ и даютъ возможность ясно видть ту глубоко-гуманную основу, которая заложена- во всей литературной дятельности Михаила Евграфовича Салтыкова.
Мы не станемъ передавать содержанія Современной идилліи: ее читали въ Отечественныхъ Запискахъ, ее будутъ читать въ отдльномъ изданіи. Само собою разумется, что неразбитое на статьи сочиненіе г. Щедрина производитъ особенно сильное впечатлніе. Не можемъ, однако, удержаться отъ удовольствія разсказать объ окончаніи Современной идилліи.
Герои этого разсказа попали подъ судъ за тайное сочувствіе къ превратнымъ толкованіямъ, къ мечтательнымъ предпріятіямъ вольнонаемнаго полководства Редеди, за покушеніе основать въ Самарканд университетъ, и т. д., и т. д. Изъ суда, однако, вс они вышли оправданными, кром Редеди и корреспондента. ‘Первый, за распространеніе вредныхъ мечтаній въ сред ситцевыхъ фабрикантовъ, былъ присужденъ къ заключенію въ смирительный домъ, послдній, за написаніе, въ Проплванной, фельетона о негодя,— къ пожизненному трепету’. На другой день къ героямъ явился мануфактуръ-совтникъ Кубышкинъ и предложилъ писать въ газет, которую онъ основываетъ подъ названіемъ: Словесное Удобреніе. Газета пошла ходко и поднялась отъ кухарокъ и дворниковъ,— ея первоначальныхъ читателей и почитателей,— въ бюрократическія сферы и аристократическіе салоны. Словесное Удобреніе доказывало, что вс иностранные ситцы и миткали слдуетъ безусловно къ ввозу запретить, а наши ситцы и миткали, нагрузивъ на подводы, везти куда глаза глядятъ. Газета соглашалась, что мыслить не воспрещается, но какъ мыслить?
Наконецъ, она стала яростно проклинать человческій разумъ и указывать на него, какъ на корень гнетущихъ насъ золъ. Въ разгар этой лихорадочной дятельности герои Современной идилліи совсмъ забыли о Стыд… Но Стыдъ явился и охватилъ ихъ души вполн сознательною, трезвою тоскою. Кубышкину пришлось добыть себ новыхъ публицистовъ сначала изъ трактира Ершъ, а потомъ изъ гостиницы ‘Говорятъ, что Стыдъ,— такъ кончаетъ авторъ,— очищаетъ людей, и я охотно этому врю. Но когда мн говорятъ, что дйствіе Стыда захватываетъ далеко, что Стыдъ воспитываетъ и побждаетъ,— я оглядываюсь кругомъ, припоминаю т изолированные приливы Стыда, которые, отъ времени до времени, прорывались среди массъ Бестыжества, а затмъ, все-таки, канули въ вчность… и уклонялось отъ отвта’.
Не даромъ канули въ вчность эти призывы, и щедринская сатира производила и производитъ не мало опустошеній въ еще густой масс Безстыжества.