Сорви-голова, Мельяк Анри, Год: 1873 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 14 минут(ы)

ДЛЯ СЦЕНЫ.
СБОРНИКЪ ПЬЕСЪ.
ТОМЪ ВТОРОЙ.

Изданіе ВИКТОРА АЛЕКСАНДРОВА.

Изданіе третье,

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Шредера, Гороховая, 49.
1890.

ОТЪ ИЗДАТЕЛЯ.

Выпуская полный второй томъ сборника: ‘Для сцены’,— издатель считаетъ нужнымъ заявить, что опытъ показалъ неудобство предпринятаго изданія въ томъ вид, въ которомъ оно начато, а потому впредь предполагается подъ общимъ заглавіемъ: ‘Для сцены’ выпускать имющіяся у издателя пьесы отдльно.

Во второй томъ сборника вошли слдующія пьесы: 1) Сорви-голова, ком. въ 1-мъ дйствіи, передланная съ франц. (изъ комедіи Мельяка и Галеви: Toto chez Tata). При исполненіи роли Тото, требующей разбитной ловкой актрисы, мы между прочимъ обращаемъ вниманіе исполнительницы на разнообразіе интонацій, составляющую сценическій эфектъ монологовъ этой пьесы. Разсказъ долженъ быть прочитанъ чрезвычайно живо съ жестикуляціей ребяческой неуклюжей граціи. — Переходы отъ зубренія стиховъ монотоннымъ громкимъ голосомъ въ быстрой оживленной рчи разсказа, голосомъ боле тихимъ, и обратно очень эфектны.— Ребяческая впечатлительность должна сказываться и въ томъ, что, передавая рчи другихъ (напр. учителя, ученика, швейцара, горничной и пр.), Тото ихъ представляетъ даже нсколько передразнивая.— 2) Комедія: ‘Завоеванное счастье’ — была вызвана нмецкой пьесой Бауернфельда: ‘Krisen’, основаніемъ которой, въ свою очередь, послужила мысль французскихъ пьесъ (Вольтера и Мюссе).— Русская пьеса заимствовала изъ нмецкой сценаріи 2-го акта и отчасти характеры стариковъ Горюниныхъ.— Существенная разница между предлагаемой русской пьесой и иностранными, не говоря уже о подробностяхъ діалога, заключается въ основной мысли. Въ иностранныхъ пьесахъ вліяніе двушки на молодаго человка касается исключительно серьезности и прочности чувства любви — въ русской пьес двушка старается измнить вс наклонности, всю жизнь любимаго человка, возбуждая въ немъ любовь къ труду и къ серьезнымъ человчнымъ интересамъ.— Сообразно съ этимъ, и способъ вліянія различенъ (напр. въ нмецкой пьес молодая жена не оставляетъ мужа, а на его глазахъ заводитъ романъ, кокетничаетъ съ.его другомъ и т. и.) — 3) Пьеса А. Плещева: ‘Старое старится,молодое растетъ‘ — передлана изъ французской комедіи: ‘Permettez, Madame’.— 4) Мы рекомендуемъ стихотворный діалогъ Коппе: ‘Дв скорби‘,— какъ небольшую, удобную для постановки, сцену съ двумя сильно драматическими женскими ролями.— 5 и 6) Фарсы ‘Клинъ клиномъ вышибай‘ — и ‘Въ погоню за прекрасной Еленой‘ — суть пьесы оригинальныя.

В. А.

СОРВИ-ГОЛОВА

(TOTO CHEZ ТАТА)

КОМЕДІЯ ВЪ ОДНОМЪ ДЙСТВІИ
МЕЛЬЯКА и ГАЛЕВИ.

(Передлана съ французскаго).

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

Тото (Ангелъ) Кудриковъ — 13 лтъ.

Семенъ Захарычъ,— дядька въ пансіон, изъ отставныхъ солдатъ.

Дйствіе происходитъ въ Петербург въ одномъ изъ частныхъ пансіоновъ.

Небольшая комната, вся заставленная шкафами.— Слва дверь — справа сундуки, на которыхъ навалена всякая старая мебель, большею частію поломанная и видимо ожидающая починки, и другой хламъ.— Все это сложено нарочно въ сторон, чтобы опростать мсто, гд поставленъ простой столъ и стулъ.

Дядька Семенъ Захарычъ отворяетъ дверь и Вноситъ чернильницу и перья, которыя кладетъ на столъ,— за нимъ появляется Тото Кудриковъ, онъ въ ботинкахъ, въ шароварахъ по колна и курточк, свободно накинутой на жилетъ {Впрочемъ, костюм Тото произвольный, такъ какъ дйствіе происходитъ въ частномъ пансіон.},— въ рукахъ у него тетрадь, перо и книга, появившись у двери, онъ внезапно останавливается.

Семенъ. Пожалуйте! что вы стали?.. пожалуйте, войдите…

Тото. Что такое? какой же это карцеръ? разв я сломанное кресло, что меня хотятъ тутъ запереть со всякой дрянью?

Семенъ. Ну, ну, ладно, будетъ съ васъ и этого… У насъ не казенное заведеніе, а частный пансіонъ.

Тото. Каково мн дло!!.. меня хотятъ посадить въ карцеръ, меня отправляютъ подъ арестъ, это мн все равно… только для этого дайте мн чистую, хорошую комнату, — а это чортъ знаетъ что такое!…

Семенъ. Куда мн приказано васъ посадить, туда я и сажаю… что тутъ еще разговаривать!— пожалуйте…

Тото. Позовите директора, пускай онъ посмотритъ… разв это карцеръ?— я сюда не пойду.

Семенъ. Извольте идти, некогда мн тутъ съ вами…

Тото. Не пойду.

Семенъ. Анъ пойдете.

Тото. Ни за что.

Семенъ. А вотъ увидимъ.

Затвается борьба, во время которой Тото кричитъ: ‘это насиліе, вы не смете такъ обращаться!.. оставьте меня!’… Семенъ все таки его втаскиваетъ въ комнату. Семенъ тащитъ его за плечи (Тото въ это время топаетъ ногами), сажаетъ за столъ и самъ отходитъ къ двери, Тото тотчасъ вскакиваетъ.

Тото. Какъ вы смете такъ обращаться!?, вы не имете: права такъ обращаться!!..

Приводить въ порядокъ свой костюмъ: застегиваетъ разстегнувшійся жилетъ, завязываетъ галстухъ.

Семенъ. Этакій… сорви-голова, право, сорви-голова (Про себя.). А ужъ какъ я этихъ пострлятъ люблю… ей Богу… ишь ты, разгорлся весь!!.. (Громко.) Вона! и пуговицу вырвалъ… ахъ ты, разгромъ Ерофеичъ!

Тото. (Кипятясь все больше и больше.) Очень жалю, что я вамъ еще голову не оторвалъ… Здсь не казарма, что вы позволяете себ такъ обращаться… я буду жаловаться директору, я этого такъ ни за что не оставлю!

Семенъ. Ну, ну, хорошо…

Тото. Посл этого еще вы, пожалуй, и бить меня станете…

Семенъ. (Поддразнивая его.) А и ударю! Что съ меня возмешь?..

Тото. Вы не смете.

Семенъ. И не смю,— а вотъ взялъ да ударилъ.

Тото. Ну-ка, попробуйте.

Семенъ. А что-жъ не попробовать!?.. вотъ теб — бацъ!

Ударяетъ его по плечу.

Тото. (Въ крайнемъ негодованіи.) А!! вы такъ то?.. а знаете ли вы, что тлесныя наказанія запрещены?!.. тлесныя наказанія запрещены, чортъ васъ возьми совсмъ!!..

Налетаетъ на Семена и бьетъ его въ спину кулакомъ.

Семенъ. (Полусмясь.) Ну, ну, будетъ!.. будетъ, что ли!…

Тото. (Отходя отъ него, запыхавшись.) Тлесныя наказанія запрещены, а вы себ позволяете…

Семенъ. (У двери.) Ишь ты, право, буянъ какой!— настоящій соврасъ безъ узды… Садитесь-ка лучше, не спорьте, дло-то лучше будетъ.

Выходить и запираетъ за собой дверь.

Тото. (Длаетъ нсколько шаговъ и останавливается.) Ушелъ и заперъ… Вотъ вамъ мудрыя распоряженія нашего директора!.. меня сажаютъ въ карцеръ, подъ арестъ… я васъ спрашиваю, что такое арестъ?!— это есть наказаніе лишеніемъ свободы!— ну, запри меня въ приличную комнату, я никуда не уйду… а меня запираютъ въ какой-то хлвъ, въ компаніи со старой, переломанной мебелью… тутъ ужъ не одно лишеніе свободы, тутъ оскорбленіе… наконецъ, посылаютъ меня сюда съ какимъ то салдафономъ, съ какимъ то бурбономъ армейскимъ, который толкается, насильно втаскиваетъ сюда, дерется… вдь это кулачное право!!… вдь это мы возвращаемся ко временамъ Атиллы и еодорика… какое же это девятнадцатое столтіе? это Богъ знаетъ, до чего мы дожили!!… Ну посмотрите, ради Бота,— какія-то корзины со всякимъ старымъ хламомъ… (Вытаскиваетъ старыя ботинки.) Старыя ботинки директорши… тряпки какія-то… кринолинъ… тьфу! какая гадость!!.. (Опрокидываетъ корзину, изъ которой вываливается всякій хламъ.) Ба! еще корзина. да тутъ какія-то бумаги! вотъ это интересно можетъ-быть, я тутъ открою какую-нибудь тайну на счетъ директора или… (Смотритъ.) Ce cahier appartient а Nicolas Kolpakoff…. ex temporalis!!.. (Кидаетъ тетрадки черезъ голову.) Чортъ васъ возьми!— какія-то старыя тетрадки нашихъ учениковъ, вокабулы, диктовка… (Раскидываетъ тетрадка по полу.) Это что за свертокъ? (Развертываетъ свертокъ.) Старые ученическіе рисунки… и какъ скверно сдлано… Смотрите: голова Юноны су бакенбардами… это что?.. два гладіатора борятся… опять два гладіатора… еще два гладіатора… Господи, сколько гладіаторовъ… это, я вамъ скажу, самый любимый рисунокъ нашего учителя рисованія, тутъ, по его мннію, обрисовываются какіе-то античные мускулы… ничего я тутъ хорошаго Не вижу. (Развертываетъ и расправляетъ одинъ изъ рисунковъ и прившиваетъ его къ шкафу, прищемивъ сверху въ щель дверцы.) Просто, какіе-то два дурака дерутся. (Беретъ перо и какъ кистью намазываетъ надпись: два дурака дерутся, а третій смотритъ.) Однако, въ этомъ хлам должно быть мало интереснаго. (Подходитъ къ окну.) И окно какое-то небывалое… маленькое, все сразу отворяется… (Отворяетъ окно.) Тсс!!.. кажется, идутъ…

Становится передъ шкафомъ. Дверь отворяется, входитъ Семенъ.

Семен. Зачмъ это вы окно отворяете? кто вамъ позволилъ?.. охъ! баринъ, баринъ, ладу съ тобой нтъ… господинъ Кудриковъ!.. фу ты, куда онъ тутъ спрятался?!.. Ахъ ты, соврасъ безпардонный… ишь какой Садомъ-Гаморъ надлалъ здсь, вс бумаги раскидалъ… Господинъ Кудриковъ!! да вы не извольте прятаться… я сейчасъ дилехтора позову…

(Ищетъ Тото по комнат, но тотъ прячется, обходя тайкомъ шкафъ.)

Святители небесные! да никакъ онъ въ окно прыгнулъ… вдь отъ этакого все станется…охъ, батюшки… (Глядитъ въ окно.) Нтъ, здсь бы расшибся, четвертый этажъ, и ухватиться не за что… Да гд-жъ ты, сорви голова?.. куда запропастился?.. (Идетъ и видитъ рисунокъ.) Ишь леменацію какую выдумалъ, картины развшивать… (Читаетъ.) ‘Два дурака дерутся, а третій смотритъ’… гм… гд жъ это третій-то?.. третьяго-то нтъ..

Тото. (Выглядывая изъ-за шкафа.) Третій-то дуракъ вы, дяденька… Третій смотритъ, а вы смотрите… вы.

Семенъ. Ты что жъ это?— шутить со мной сталъ?..

Тото. (Выходя.) Во первыхъ, не извольте мн говорить ты… Я вамъ не сынъ, не братъ, я вамъ говорю вы, такъ и вы должны мн говорить вы.

Семенъ. Стану я разбирать, какъ же!.. а вотъ про это я дилехтору скажу, что вс бумаги по комнат раскидалъ.

Собираетъ хламъ опять въ корзины.

Тото. Вольно же меня сажать сюда… Мн нужно было ходить по комнат, я задлъ и опрокинулъ… я не виноватъ.

Семенъ. Ты соврасъ безъ узды — вотъ ты что!..

Затворяетъ окно.

Тото. Если вы смете такъ говорить, я не буду васъ слушать…

Садится за столъ, затыкаетъ уши и читаетъ.

Семенъ. (Подбирая оставшійся хламъ.) Срамникъ, до чего дожилъ: наказывать стали, въ карцеръ заперли.

Тото. (Отрывисто и крикливо.) Не мшайте мн учиться.

Прицпляетъ къ пуговиц на спин сюртука Семена длинный бумажный хвостъ.

Семенъ. Было бы теб сказано: коли ты тутъ, еще у меня безпорядокъ затешь, я дилехтору безпремнно скажу… не на три часа, а весь день тебя здсь продержатъ…

Тото. (Такъ же.) Не мшайте мн упиться!!..

Семенъ уходитъ, волоча за собой длинный бумажный хвостъ.
Когда дверь заперлась, Тото снова перемняетъ позу.

Тото. Срамникъ!! Въ карцеръ заперли! велика важность… многихъ великихъ людей сажали въ тюрьму… дло въ томъ: за что?.. Галилея тоже посадили въ тюрьму за то, что онъ первый сталъ доказывать, что земля вертится около своей оси, а теперь никто объ этомъ и спорить не станетъ… Такъ и меня… Меня посадили въ карцеръ за то, что я въ прошлое воскресенье ходилъ къ кокотк… Что это значитъ кокотка, я, по правд-то, самъ хорошенько не знаю… говорятъ, что это какія то скверныя женщины… но вдь въ чемъ весь вопросъ: зачмъ я пошелъ къ этой кокотк?… Ахъ, Господи, признаться, я женщинъ терпть не могу и не понимаю, что въ нихъ находятъ хорошаго. Возьмите всхъ двочекъ, съ которыми мн приходилось играть: непремнно или плакса, или нюня… чуть ее толкнешь какъ ни будь неловко, или съ ногъ сшибешь, сейчасъ поднимается ревъ… ну, да дло не въ томъ… зачмъ я пошелъ къ кокотк?… еслибъ это знали, — такъ меня не только бы не наказали, но, напротивъ, наградили бы… я пошелъ, чтобы осушить слезы страдалицы, моей крестненькой. Слушайте… Я вамъ откровенно разскажу, какъ все дло было. Я — сирота, у меня нтъ ни папаши, ни мамаши, и до сихъ поръ я жилъ и учился у бабушки, въ Саратов. Но у меня есть крестная мамаша, генеральша Андреева… ея мужъ только, знаете, этакій — статскій генералъ… Вотъ меня въ август и привезли къ крестной мамаш, чтобъ она меня куда нибудь помстила въ пансіонъ. У ней дтей нтъ, она мн ужасно обрадовалась, приласкала… и генералъ тоже: веллъ, чтобы я его называлъ папашей… Недли три тому назадъ крестная и помстила меня, сюда въ пансіонъ, а по воскресеньямъ я къ ней хожу въ отпускъ… и еслибъ вы знали, какая она добрая, какъ меня любитъ, какъ заботится обо мн!— ну, да ужъ и я ее люблю больше всхъ на свт… И какая она красавица, и какая была веселая, когда я только что пріхалъ, какъ смялась со мной! возила меня по дачамъ, играла мн на фортепьяно… Вдругъ!… въ первый же день, когда я пришелъ къ ней въ отпускъ, въ воскресенье, я ее не узналъ… она едва обратила на меня вниманіе,— грустная стала, задумчивая… мн не хотлось ее еще больше огорчать и я сталъ разспрашивать моего названнаго папеньку: что съ крестной?… не больна ли она? не сердится ли на меня?… Папенька мн на это отвчалъ только: ‘отстань, пожалуйста, и не суйся не въ свое дло’.

Длать было нечего, такъ я въ тотъ вечеръ и не узналъ, отчего моя крестная грустна… (Прислушивается.) Тсс… опять этотъ старый дуракъ идетъ…

Шумъ отпираемаго замка. Тото быстро садится за столъ и громко долбитъ стихи.

‘О чемъ шумите вы, народныя витіи… народныя… витіи, витіи… Зачмъ анаемой грозите вы Россіи… Зачмъ анаемой… анаемой… анаемой… анаемой’…

Въ это время входитъ Семенъ и беретъ бюстъ Юноны.

Семенъ. (Ворчливо.) Убрать отъ тебя лучше, отъ грха… а то ты, пожалуй, еще этой цариц усы выведешь чернилами…

Семенъ уходитъ и запираетъ дверь.

Тото. (Громко.) ‘О чемъ шумите вы… шумите вы… народныя витіи… Зачмъ анаемой грозите вы Россіи… Зачмъ анаемой… анаемой… (Крадется къ двери, причемъ голосъ его длается тише.) Грозите вы Россіи… грозите вы… (Ему внезапно кажется, что опятъ идутъ, и онъ снова громко декламируетъ.) Зачмъ анаемой грозите вы Россіи… Зачмъ… Зачмъ анаемой грозите вы… (Голосъ опять замираетъ, Тото оглядываясь на дверь, подходить къ аван-сцен.) Грозите вы Россіи… О чмъ шумите вы… Зачмъ грозите… вы… Россіи’… (Продолжаетъ разсказъ обыкновеннымъ голосомъ.) Четыре дня спустя, это было въ четвергъ, насъ повели гулять въ лтній садъ… Тамъ, во второй широкой алле, мы уже расположились играть въ пятнашки и стали въ кружокъ, но тутъ въ самую средину кружка вбгаетъ маленькая рыженькая собачка и начинаетъ на насъ лаять… ‘А! вотъ кто у насъ будетъ пятнашка!’ закричалъ Ивановъ — и мы вс набросились на собаченку. ‘Лови, пятнашка! лови скорй!!.’ Собачка испугалась, кинулась было бжать, не тутъ-то было: мы тсно обступили ее и давай травить… кто кричитъ: усь, усь!!. кто дергаетъ за хвостъ… а Котомкинъ — отчаянный мальчишка!— повалился на землю, схватилъ собачку за голову и давай ее заставлять плясать на заднихъ лапкахъ, приговаривая:

Сударыня, попляши!

Твои ножки хороши!

Носъ крючкомъ,

Голова стрючкомъ…

Собаченка огрызалась и визжала, какъ сумасшедшая, мн стало ее жаль и я ужъ хотлъ освободить ее, кккъ вдругъ, откуда ни возьмись, налетаетъ на насъ какая-то женщина, набленая, накрашенная, платье желтое, зонтикъ желтый, волосы желтые,— вся подъ цвтъ собаченки… Сразу дала она пощечину Котомкину, вырвала собаченку и крикнувъ намъ… позвольте, какъ она крикнула… да, она сказала по французски: ‘Qu’est ce qui m’а fichu, des crapauds comme a!’ Мы вс такъ и опшили… потомъ, опомнившись, хотли броситься на нее, подняли гвалтъ, свистъ, лай… Котомкинъ уже схватилъ два камня, чтобы пустить ихъ въ догонку своей обидчицы, но гувернеръ нашъ замтилъ весь скандалъ, построилъ насъ попарно и погналъ домой. (Садится на столъ.) Тутъ вечеркомъ, посл классовъ, первымъ дломъ мы стали объяснять себ, что такое намъ сказала эта желтая француженка?.. но никто не могъ перевести: qui m’а fichu des crapauds… стали искать въ лексикон Рейфа: fichu — косынка, crapaud — жаба… вышелъ какой-то вздоръ… хотли было спросить у французскаго учителя, но стало совстно, что онъ узнаетъ, какъ насъ выбранили… главное-то было понятно: насъ выбранили жабами и еще чмъ-то — можетъ быть, гораздо хуже… и единогласно было ршено отмстить этой женщин… Но какъ?.. Тогда фертикъ… это у насъ есть такой ученикъ, Сумецкій, ужасный франтъ и коверкалка — мы его за то и прозвали: фертикъ… ну-съ, такъ фертикъ говоритъ: ‘ничего вы тутъ безъ меня не сдлаете, вы никто ее не знаете, а я знаю, я нсколько разъ встрчалъ съ ней моего пріятеля, князя Ржицкаго, и, если я спрошу князя, онъ мн скажетъ, кто она.’ У него въ самомъ дл есть много знакомыхъ офицеровъ и потому онъ знаетъ на перечетъ всхъ красивыхъ женщинъ въ Петербург. ‘Я пойду брать урокъ верховой зды съ Захарычемъ, если хотите, я забгу къ князю’… Мы вс, конечно, его поблагодарили и фертикъ сдержалъ слово. На другое утро мы вс уже были въ класс, когда онъ вернулся… Учитель латинскаго языка читалъ громко Квинта-Курція… Котомкинъ сгоралъ нетерпніемъ узнать скорй имя своей непріятельницы, онъ написалъ нсколько словъ на клочк бумажки, передалъ ее Боклажкину, Боклажкинъ Иванову, Ивановъ Дрябину… и такъ дальше, бумажка благополучно дошла до фертика… Фертикъ натянулъ на носъ pince-nez, глянулъ въ бумажку, написалъ отвтъ и послалъ тмъ же путемъ обратно… изъ рукъ въ руки: отъ Андреева къ Попову, отъ Попова къ Чурину… какъ вдругъ!— учитель встаетъ и говоритъ: (Голосомъ учителя, нсколько каррикатурно.) ‘Господинъ Чуринъ! что у васъ за бумажка въ рукахъ?!.’ — Чуринъ смутился. (Голосомъ сконфуженнаго ученика.) ‘У меня-съ?’… ‘Ну да, у васъ,— что это вамъ передалъ Поповъ?’. ‘Мн ничего не передавали’… Учитель преспокойно подошелъ къ Чурину, разжалъ ему руку, отнялъ бумажку… и громко прочелъ на весь классъ сперва вопросъ Котомкина: ‘ну что, узналъ?!!’ потомъ отвтъ фертика: ‘желтая женщина никто иная, какъ извстная петербургская кокотка Tata Lebret! живетъ въ Большой Конюшенной, домъ No 59.’ Учитель сдлалъ намъ строгій выговоръ, общалъ сказать объ этомъ директору, но мы знали, что намъ было нужно, и намъ ни до кого дла не было.

Въ тотъ же вечеръ ршено было идти къ этой барын кому нибудь изъ насъ, по жребію, и высказать ей наше презрніе. ‘Да вы съ ума сошли!’ сказалъ фертикъ, ‘чтобы идти къ кокотк, нужно деньги! деньги!.. понимаете-ли… деньги! безъ денегъ он никого не принимаютъ… поручикъ Дрябинъ разсказалъ мн, что онъ одинъ разъ пришелъ къ какой-то кокотк безъ денегъ, такъ она его такъ турнула!’… ‘Сдлаемъ складчину’, говоритъ Ивановъ. ‘Складчину, складчину!’ закричали вс… ‘каждый даетъ, что можетъ, не мене двугривеннаго!’.. Сейчасъ же начали набирать и набрали шесть рублей сорокъ пять копекъ… кинули жребій, кому идти — вышло мн. Я взялъ шесть рублей сорокъ пять копекъ, я боялся, что меня на смхъ подымутъ, если я откажусь,— но на душ у меня было не весело… мн совсмъ не хотлось идти къ этой желтой женщин, и я было совсмъ ршилъ не идти и солгать что нибудь товарищамъ, однако, въ воскресенье случилось такое происшествіе, что я… (Опять стукъ отворяющагося заика. Тото мгновенно садится за столъ, зажимаетъ уши и начинаетъ громко твердить.) ‘Оставьте насъ, вы не читали..’ (Входить Семенъ съ кружкой воды и кускомъ чернаго хлба.) ‘Оставьте насъ… оставьте насъ, вы не читали… сіи кровавыя скрижали… Сіи кровавыя, кровавыя… (Шепотомъ.) Кровавыя… Кровавыя’ (и т. д. то громко, то тихо, учитъ стихи. Семенъ медленно разставляетъ воду и хлбъ, оглядываетъ, все-ли въ порядк въ комнат. Когда онъ отворачивается, Тото жуетъ бумагу, катаетъ изъ нея шарики и щелчкомъ пускаетъ ихъ въ Семена, отчего этотъ въ недоумніи осматривается, видя Тото постоянно углубленнымъ въ ученіе. Потомъ Семенъ уходитъ. Тото снова принимаетъ прежнее положеніе и продолжаетъ разсказъ.) Въ слдующее воскресенье я явился къ моей крестной маменьк. Такой грустной она еще никогда не бывала: глаза заплаканы, молчитъ… и, чтобы отъ меня отвязаться, послала меня съ своимъ старымъ камердинеромъ смотрть ученыхъ собакъ. Мы отправились… только, у какого-то большого магазина, я вижу коляску и покажись мн, что это коляска моего названнаго папаши, я иду на нее,— что-жь бы вы думали?— дйствительно, изъ магазина выходитъ онъ и съ нимъ… нтъ, можете себ представить мое удивленіе: съ нимъ моя желтая кокотка Тата Лебрэ… Сли вмст въ коляску и фт!.. слдъ простылъ. я было побжалъ къ нимъ, но старый камердинеръ остановилъ меня. ‘Да вдь это’ — началъ было я. ‘Не наше дло’, перебилъ меня старикъ, ‘а коли не хотите вы еще больше огорчить вашу крестночку, вы ей объ этомъ не разсказывайте’. Тутъ я понялъ все. Удивительное дло, какъ въ иной моментъ все скоро понимается… Я понялъ, почему груститъ моя мамаша, почему ничего мн не отвтилъ названный папаша,— все, все… и все изъ за этой желтой женщины.. А!!. утромъ я еще не хотлъ къ ней идти, но теперь… Чортъ возьми!!, мшечекъ съ деньгами былъ со мной… я забылъ и объ ученыхъ собакахъ, и о старомъ камердинер, и почти бгомъ побжалъ въ Большую Конюшенную… Ну, старику гд было гнаться за мной?— на первомъ-же перекрестк онъ потерялъ меня изъ виду. Прибгаю въ Конюшенную, отыскиваю домъ, передъ нимъ, вижу, ужъ собрался весь нашъ классъ… ‘Что-жь ты опаздываешь, мокрая курица!’ — закричали мн. ‘Ступай! ступай! ступай скорй!!!, она только что вернулась’… Я вошелъ на парадное крыльцо, меня встртилъ толстый швейцаръ… важная этакая, заспанная физіономія, съ длинными бакенбардами, точь въ точь нашъ учитель нмецкаго языка, когда онъ говоритъ: ‘Ruhig, meine Herren!. Aufmerksam!..’ ‘Послушайте,’ спросилъ я, ‘здсь живетъ г-жа Тата-Лебрэ?’ Онъ молча кивнулъ головой… ‘Нельзя-ли передать ей, что мн нужно ее видть… и что у меня есть деньги’… и я показалъ ему мшечекъ. Онъ снизу позвонилъ и проворчалъ сквозь зубы: ‘въ третьемъ этаж’… я побжалъ по лстниц… Не усплъ я добжать до площадки третьяго этажа, какъ ма навстрчу вышла вертлявая горничная и съ недоумніемъ посмотрла на лстницу, вроятно, думая, что кто нибудь другой къ нимъ явился, но на лстниц былъ я одинъ . Я подошелъ къ горничной и сказалъ: ‘нельзя-ли мн видть г-жу Тата Лебрэ?— и скажите ей, пожалуйста, что у меня есть деньги’… показываю ей мшечекъ. Она взглянула на меня во вс глаза, да какъ прыснетъ со смху… ‘Сейчасъ, говоритъ, доложу’… сунула меня въ какую-то гостинную и исчезла… Я никакъ не могъ понять, чему она смялась… сталъ осматривать свое платье: — нтъ, ничего, въ порядк… тутъ отворилась дверь, горничная сказала: ‘пожалуйте!’ — и я вошелъ въ другую гостинную… А! какъ она была прелестно отдлана… золотая мебель, ковры… цвты во всхъ углахъ… и, развалясь на диван, лежала она, моя ненавистная.. Откровенно говоря, въ эту минуту Мн Тата Лебрэ показалась даже хорошенькой… она была одта какой-то турчанкой, вся въ шаляхъ, въ красныхъ вышитыхъ туфелькахъ, которыя такъ и подпрыгивали, когда она покачивала ножкой… Тата улыбнулась и поглядла на меня такими удивленными глазами, какъ будто хотла спросить: ‘что теб надо отъ меня’?.. Признаюсь, я растерялся, струсилъ, мшечекъ выпалъ у меня изъ рукъ,— шесть рублей сорокъ пять копекъ раскатились по ковру, и я ужъ готовъ былъ удрать отъ нея, какъ увидалъ на одномъ изъ столиковъ шляпу и трость… Я ихъ узналъ!— это были шляпа и трость моего названнаго папаши. Злость опять прилила мн къ горлу, я почувствовалъ, какъ слезы показались у меня на глазахъ, и закричалъ ей: ‘Что вы на меня такъ глядите?.. вы хотите знать, зачмъ я пришелъ?— Я пришелъ сказать вамъ, что вы украли у моей крестной мамаши моего названнаго папашу… и это безчестно, это безчестно: и я хочу, чтобъ вы его отдали!.. я долженъ былъ вамъ сказать еще про то, что вы насъ назвали жабами, но это пустяки,— я бы вамъ это простилъ, еслибъ вы не обидли мою крестночку!’, и пошелъ, и пошелъ… Я ей разсказалъ про мою крестночку, какая она добрая и хорошая, и красавица… и во сто разъ лучше такого урода съ рыжими волосами, какъ она, Тата Лебрэ. Слезы градомъ лились у меня по щекамъ, а скверная женщина такъ и покатывалась со смху… зло меня душило… ‘Mais, mon petit,’ сказала она мн,— ‘je ne comprends rien de ce que vous dites’… Тогда только я понялъ, какого далъ маху, забывши, что она француженка и ничего не понимаетъ по русски. Я уже готовъ былъ начать снова, какъ могъ, по французски, но тутъ кто-то взялъ меня за руку, оглядываюсь — мой папаша… ‘Пойдемъ отсюда’, сказалъ онъ, и почти вытащилъ меня на лстницу… Тата выбжала за нами на площадку, продолжая хохотать, но меня она не могла обмануть… это она хохотала отъ злобы, отъ досады… по крайней мр, я очень хорошо слыхалъ, какъ она крикнула: ‘Et toi, mon petit, je te repincerai encore’.!— Repincerai!— pincer — значитъ щипать, она хотла ущипнуть меня со злости… я былъ доволенъ — я отомстилъ…

Мы пріхали домой. Что тутъ было, я вамъ и разсказать не могу,— у меня голова кругомъ пошла. Папаша просилъ прощенія у крестночки, и оба плакали и цловались, и цловали меня, и хвалили меня. Крестночка снова повеселла и смялась, а я…. я земли подъ собою не чувствовалъ, потому что я былъ героемъ всего этого праздника, я вернулъ веселье и счастіе въ нашъ домъ… (Мняя тонъ.) А попалъ я сюда въ карцеръ оттого, что меня выдали товарищи… помилуйте!— орава въ тридцать семь воспитанниковъ собралась у подъзда кокотки… это обратило на себя вниманіе: сперва швейцаръ просилъ разойтись, потомъ городовой вступилъ съ ними въ споръ, кончилось тмъ, что директору пансіона донесли о моемъ посщеніи кокотки… и вотъ сегодня, въ понедльникъ, посл классовъ, въ часы рекреаціи,— намъ прочитано было наставленіе, потомъ директоръ возгласилъ: ‘Господинъ Кудриковъ!’ ‘Здсь!’ отвтилъ я. И вотъ какъ я попалъ въ этотъ карцеръ… но я васъ спрашиваю: не правъ я, что горжусь моей тюрьмой?!. не правъ я, что меня слдовало наградить?!, а меня посылаютъ въ карцеръ съ этимъ солдафономъ… (Скрипъ замка.) Опять онъ… (Становится въ стн такъ, это отворяющаяся дверь его закрываетъ. Входитъ Семенъ, опять съ головой Юноны въ рукахъ. Тото его пугаетъ.) Уфъ!!.

Семенъ роняетъ бюстъ, который разлетается въ дребезги.

Семенъ. Ахъ ты, разбойникъ!— да что ты это надлалъ?

Тото. (Сконфуженъ.) Ахъ, чортъ возьми!.. кто-жь его зналъ, что онъ несетъ эту дурацкую голову.

Начинаетъ подбирать куски.

Семенъ. Что теперь станешь длать?.. Вы вотъ тутъ все съ шутками, а у меня изъ жалованья вычтутъ.

Тото. Какъ-же смютъ? вдь вы тутъ совсмъ не виноваты…

Семенъ. Да, станетъ меня дилехторъ слушать — возьмутъ деньги и шабашъ.. съ нимъ судиться не будешь.

Тото. Не смютъ этого сдлать!— я самъ скажу директору, что это я сдлалъ, вы тутъ не виноваты.

Семенъ. (Ласково.) Ахъ ты буянъ, сорви-голова,— добрая ты душа.

Тото. Вы меня, пожалуйста, извините…

Семенъ. Ну, ну, ужъ не марай себ штаны-то, я подберу все и подмету… къ дилехтору пожалуйте… васъ звать приказано.

Тото. Зачмъ?

Семенъ. (Таинственно.) Простятъ!.. я ужъ вижу, что простятъ. Тамъ маменька что-ли ваша пріхала… долго съ ними говорила…

Тото. (Радостно.) Крестночка!!. она еще здсь?!.

Семенъ. Въ дилехторскомъ кабинет…

Тото. Урра!!.

Летитъ вонъ изъ комнаты, опрокидывая по дорог какую-то старую мебель.

Семенъ. (Улыбаясь ему въ слдъ.) Сорви-голова!.. А ужъ какъ я этихъ пострлять люблю!

Подбираетъ куски разбитой статуи.

Читайте также: