— Я разочаровался въ Розамунд. Она вступила въ дамскій кружокъ — какой-то ‘Клубъ писакъ’,— который иметъ особое помщеніе и по средамъ устраиваетъ такъ называемый ‘домашній чай’, куда допускаются посторонніе гости. Каково? Положительно, я разочаровался въ Розамунд. До сихъ поръ я считалъ ее умной женщиной, Фредди.
— Хотя она предпочла вамъ вашего младшаго брата, Реджи,— замтилъ Фредди.
Реджи разразился смхомъ, т. е. чмъ-то въ род смха, и погрузился въ разсмотрніе сигарнаго кончика, который онъ собирался срзать висвшей у него на часовой цпочк маленькой гильотиной.
— Да, она отказала мн,— произнесъ онъ задумчиво (что съ нимъ рдко бывало).— Потому-то, кажется, я такого высокаго мннія о ней.
— Т. е. были высокаго мннія,— поправилъ его Фредди.— О женщин, которая вступила въ дамскій клубъ, вы не можете быть высокаго мннія,— это ясно, какъ Божій день. А по моему, этотъ ‘домашній чай’ въ ‘Клуб писакъ’ принадлежитъ къ числу самыхъ замчательныхъ вещей въ Лондон, если не во всемъ свт. Его можно поставить почти наравн съ папской обдней или демонстраціей безработныхъ противъ Палаты лордовъ.
— Можетъ быть. Мн не приходилось имть дла ни съ ‘Писаками’, ни съ папой, ни съ безработными. Впрочемъ, это не мшаетъ мн имть обо всемъ этомъ свое мнніе.
— Другими словами, вы считаете всхъ ихъ шарлатанами. Вашъ Гемпширъ удивительно нетерпимъ къ шарлатанамъ. Можно подумать, что весь міръ состоитъ только изъ Гемпширскихъ помщиковъ и шарлатановъ.
— Положительно, я разочаровался въ Розамунд. ‘Писаки’,— о, Боже!
— А я бы вамъ все-таки посовтовалъ побывать на одной изъ этихъ ‘средъ’. Я много слыхалъ о нихъ. У нихъ въ столовой — он называютъ это столовой, хотя ни одному смертному еще не случалось тамъ обдать,— виситъ объявленіе отъ совта старшинъ, гласящее, что ‘согласно общему желанію членовъ клуба, каждую среду, съ шести часовъ по-полудни, тамъ будетъ сервироваться домашній чай съ платою по полшиллинга съ персоны’. Члены имютъ право приглашать гостей, но съ тмъ, чтобы списокъ ихъ, по крайней мр, за дв недли представлялся на разсмотрніе Совта, который оставляетъ за собою право въ исключительныхъ случаяхъ ограничивать число гостей каждаго члена девятью посторонними постителями.
— Ого, да вы, я вижу, хорошо знакомы со всмъ этимъ!
— О, нтъі Хорошо знакомы съ этимъ лишь т, кто пережилъ этотъ ‘домашній чай’, а мн еще ни разу не доводилось быть тамъ. По всей вроятности, вы получаете къ чаю ломтикъ языка, яйцо — какъ хотите, въ смятку или крутую, за соль и перецъ особой платы не полагается: нкоторые изъ этихъ ‘Писакъ’ поглощаютъ массу перца, такъ какъ пишутъ теперь статьи о равенств половъ.
— О равенств половъ? Это еще что такое?
— О чемъ же думаетъ вашъ богоспасаемый Гемпширъ? Вдь у насъ весь сезонъ ни о чемъ другомъ и не говорятъ.
— Я припоминаю, что дйствительно встрчалъ въ газетахъ что-то по этому поводу. Но я поставилъ себ за правило не читать статей, въ которыхъ попадается слово ‘движеніе’… И подумать, что Розамунда упала до такой низкой степени.
— До какой?
— Чтобы сдлаться членомъ клуба, гд обсуждаются подобные вопросы.
— Знаете, что я вамъ посовтую, Реджи? Узжайте-ка вы поскоре въ свой Гемпширъ. Лондонъ — не мсто для такихъ непочатыхъ натуръ, какъ вы. А пока что, подемъ сегодня посл обда въ ‘Паренонъ’. Не можете же вы ухать, не видавъ новой пьесы ‘Продажа души’.
— Съ моралью?— освдомился Реджинальдъ Эпморъ.— Если въ ней содержится мораль, или проводится какая-нибудь идея, я не стану на нее смотрть. По моему, книги и пьесы безъ тенденціи становятся съ каждымъ днемъ рже.
— Что вы говорите, Реджи? Да теперь вс критики караулъ кричатъ по поводу того, что такъ рдки стали книги и пьесы съ тенденціей!— воскликнулъ Фредди.
— Да разв ваши критики что-нибудь понимаютъ? Я самъ не важный знатокъ въ этомъ дл, однако же я вижу ясно, что ваши новйшія, наиболе хваленныя книги насквозь пропитаны моралью.
— Значитъ, вы не пойдете со мною въ ‘Паренонъ’?— спросилъ Фредди.
— Если я захочу послушать проповдь, то лучше пойду къ своему священнику.
— Ну, такъ пойдемъ сегодня на живыя картины. Тамъ, надюсь, вы не найдете никакого нравоученія.
— Не хочу я вашихъ живыхъ картинъ! Я говорю о Розамунд. Я ужасно разочаровался въ ней.
— Это уже во второй разъ. Въ первый разъ вы разочаровались, когда она отказала вамъ.
— Это нашему брату нипочемъ, Фредди! Нтъ лучшаго удовольствія, какъ встртить черезъ нсколько лтъ женщину, которая отказала вамъ въ то время, когда еще могла выйти за васъ замужъ… Ну, хорошо, я пойду съ вами на живыя картины.
Онъ такъ и сдлалъ. Нельзя сказать, чтобы он ему очень понравились, но зато онъ не имлъ никакихъ основаній жаловаться на то, чтобы художники слишкомъ напирали на нравоучительную сторону картинъ. Поужинавъ съ Фредди Ленгдономъ въ томъ самомъ клуб, гд онъ велъ съ нимъ разговоръ о книгахъ и о своей невстк, онъ вернулся къ себ на квартиру и здсь засталъ отъ этой невстки письмо.
‘Завтра къ пяти часамъ,— писала Розамунда,— приходите къ намъ на чай, въ нашъ ‘Клубъ писакъ’. У меня соберется нсколько интересныхъ гостей, но въ особенности мн хотлось бы познакомить васъ съ Гарольдомъ Гортономъ, авторомъ ‘Шариковъ’, который вамъ, наврное, очень понравится’.
— Наврное, понравится!— пробормоталъ Реджи.— Скажите, что за увренность! ‘Шарики’! Это, должно быть, одинъ изъ этихъ глупыхъ современныхъ романовъ. На мст Розамунды, я бы не ршился утверждать, что этотъ… какъ его?.. Гарольдъ Гортонъ мн наврное понравится. Пусть меня повсятъ на осин, если я пойду къ этимъ бабамъ!
Съ этими словами онъ легъ въ постель, чувствуя, что выразилъ энергическій протестъ противъ публики, которая увнчала ‘Шарики’ Гарольда Горгона успхомъ.
Тмъ не мене на слдующій день, когда его пріятель Фредди Ленгдонъ предложилъ ему посл завтрака сыграть партію на билліард, онъ отказался подъ предлогомъ неотложнаго дла. Хотя не кто другой, какъ этотъ Фредди, и сообщилъ ему столько свдній о дамскомъ клуб, Реджи не счелъ нужнымъ сказать ему, что теперь онъ иметъ возможность, если только захочетъ (но онъ не хотлъ), проникнуть во вс тайны ‘домашняго чая’.
Въ конц концовъ, постивъ своего оружейника и обсудивъ съ нимъ нкоторые интересные вопросы относительно преимуществъ гладкоствольнаго ружья, онъ все-таки пошелъ въ дамскій клубъ. Собственно говоря, у него и въ мысляхъ не было идти туда (такъ онъ уврялъ себя), но, очутившись случайно въ Стренд, онъ разсудилъ, что невстка обидится на него, если онъ не зайдетъ въ клубъ, ‘хотя бы посмотрть, какъ этотъ Гарольдъ Гортонъ проглотитъ свою чашку чаю’. Вотъ какъ былъ имъ поставленъ вопросъ.
Онъ безъ труда нашелъ клубъ. Послдній занималъ три комнаты въ невзрачномъ многоэтажномъ дом, въ одномъ изъ боковыхъ переулковъ Стренда. У Розамунды было всего шестеро гостей, въ томъ числ двое мужчинъ, съ которыми невстка тотчасъ познакомила его. Ни тотъ, ни другой не носилъ фамиліи Гортона, и это не удивило Реджи: оба показались ему съ перваго же взгляда слишкомъ приличными свтскими людьми, чтобы въ комъ-нибудь изъ нихъ можно было заподозрить автора такого отвратительнаго романа, какъ ‘Шарики’. Розамунда познакомила его также и съ дамами. Одна изъ нихъ, красивая молодая двушка, миссъ Клермонтъ, показалась ему симпатичнйшей женщиной въ мір. Кром того, она была изъ Іоркширскихъ Клермонтовъ, ея отецъ былъ генералъ, младшій братъ Мортимера Клермонта, а Реджи былъ знакомъ съ генераломъ.
— Какъ я радъ, что встртилъ васъ здсь, миссъ Клермонтъ,— сказалъ Реджи.— Съ тхъ поръ какъ я въ город, я пресытился литературными знаменитостями… т. е. меня увряютъ, что это знаменитости, хотя я въ первый разъ слышу ихъ имена. Моя невстка положительно бредитъ литературными и всякими другими свтилами. Вотъ и сегодня, чтобы затащить меня сюда, она придумала приманку въ лиц этого Гортона. Вы знаете его?
— Гортона?— повторила она.— Вы говорите о Гарольд Гортон, романист?
— Да, да! Я радъ, что его нтъ здсь. Вы его знаете?
— Я знаю его очень хорошо,— отвтила она,— и даже читала его ‘Шарики’…
— О!
— И каждому совтовала бы прочесть эту книгу. Что означаетъ ваше восклицаніе, мистеръ Эпморъ?
— Меня немного удивило, что вы читали такую галиматью. Согласитесь, что это галиматья.
— Ршительно не считаю возможнымъ согласиться съ этимъ. Если бы я считала этотъ романъ галиматьей, я бы, не колеблясь, заявила объ этомъ и совтовала своимъ друзьямъ не брать его въ руки.
— Благодарю васъ за то, что вы включаете меня въ число своихъ друзей, но все-таки прошу васъ, миссъ Клермонтъ, не совтуйте мн читать этотъ романъ. До сихъ поръ мы такъ сходились съ вами во взглядахъ.
— Прочтите ‘Шарики’, мистеръ Эпморъ,— сказала миссъ Клермонтъ, слегка покраснвъ.
— Хорошо, я прочту этотъ романъ на сонъ грядущій,— отвтилъ онъ посл нкотораго молчанія.— Но вы позвольте мн потомъ въ отместку разругать его передъ вами.
— Сдлайте одолженіе. Имйте, впрочемъ, въ виду, что вы обошлись уже безъ моего позволенія.
— Но я не ругалъ его отъ всей души. Вдь я еще не читалъ его.
— Вотъ эти мило!— воскликнула она.— Но скажите, пожалуйста, разв справедливо называть книгу, которой вы еще не читали, галиматьей?
— Можетъ быть, и не совсмъ справедливо, но я приблизительно знаю, о чемъ тамъ идетъ рчь,— наврное, о какомъ-нибудь ‘вопрос’ — а все это я считаю галиматьей.
— Вотъ вы и ошиблись, мистеръ Эпморъ. Несомннно во всякомъ случа одно — что вы не имли права называть галиматьей то, чего вы не читали.
Онъ замтилъ, что ея щеки опять немного покраснли при этой усердной защит — не той именно книги, которая носила названіе ‘Шарики’, но общаго принципа, что нельзя ругать книги, не читавши ея.
— Я виноватъ передъ мистеромъ Гортономъ, — сказалъ Реджи.— Я признаю, что съ моей стороны было несправедливо ругать его, не читая, но я общаю вамъ, что постараюсь пріобрсти право для самой законной руготни, какой только можетъ пожелать его лучшій другъ.
— Знаете, мистеръ Эпморъ,— сказала двушка,— я начинаю приходить къ заключенію, что даже лондонскіе литературные кружки могутъ поучить Гемпширскихъ джентльменовъ правиламъ честнаго поединка. Обыкновенно мы ждемъ отъ провинціи всхъ тхъ добродтелей, которыхъ, по общему мннію, нельзя обрсти въ столиц. А между тмъ за эти пять минутъ вы успли вынести безповоротное осужденіе книг, которой никогда не читали, а потомъ, извиняясь въ этомъ, сказали, что прочтете ее лишь за тмъ, чтобы имть право ругать ее. Смю васъ уврить, что мы, лондонцы, гораздо справедливе васъ. Мы, правда, ругаемъ книги, но считаемъ нужнымъ напередъ прочесть ихъ, а когда читаемъ ихъ, то длаемъ это безъ всякой предвзятой мысли, вовсе не имя въ виду, во что бы то ни стало, потомъ ругать ихъ.
Теперь пришла для Реджинальда Эпмора очередь покраснть. Уже давно не приходилось ему слышать подобнаго упрека. Но что было хуже всего, онъ сознавалъ, что заслужилъ его, онъ чувствовалъ, что совершилъ несправедливость: изъ того, что человкъ написалъ книгу, вовсе не слдуетъ, что съ нимъ можно обходиться безцеремонне, нежели съ обыкновенными смертными.
— Я чувствую, что заслужилъ боле серьезный упрекъ чмъ тотъ, который вы мн длаете.
Она засмялась при вид его смущенія.
— Я очень рада, если мн удалось убдить васъ, что даже писатель иметъ право на защиту, когда на него нападаютъ,— сказала она.— Я уврена, что вы будете безпристрастны къ бдному Гарольду Гортону.
— Можете на это разсчитывать,— съ жаромъ отвтилъ онъ.— Я бы даже искренно желалъ, чтобы романъ понравился мн.
— О, нтъ. Вы вовсе не должны приниматься за чтеніе съ намреніемъ найти романъ хорошимъ. Единственное, чего я прошу въ интересахъ несчастнаго Гарольда Гортона, это — справедливости. Никакого пристрастія ни въ ту, ни въ другую сторону. До свиданія, мистеръ Эпморъ.
— Во всякомъ случа я радъ, что мистера Гортона здсь не было,— сказалъ онъ, пожимая протянутую ему руку.— Какъ видно, вы съ нимъ такіе друзья, что, будь онъ здсь, я бы не имлъ удовольствія бесдовать съ вами.
Она разсмялась и слегка покраснла.
Нсколько минутъ спустя, возвращаясь съ Розамундой изъ клуба, онъ признался ей, что восхитительно провелъ время.
— И я очень радъ, что вашего льва тамъ не оказалось,— добавилъ онъ.
— Моего льва? Какого льва?— спросила невстка.
— Да кого же можно назвать львомъ, какъ не Гарольда Гортона,— отвтилъ онъ.— Не думаю, чтобъ я такъ пріятно провелъ время, будь онъ тамъ. Онъ бы наврное завладлъ миссъ Клермонтъ. Эти литературные младенцы, очевидно, не хуже простого смертнаго понимаютъ толкъ въ красивыхъ и интересныхъ женщинахъ. Да, да! Онъ и миссъ Клермонтъ, кажется, большіе друзья.
— Какъ вы докопались до этого?— спросила невстка, глядя на него смющимися глазами.
— Какъ? Очень просто. Я началъ передъ нею ругать Гортона.
— Боже! Вы ругали Гортона?
— И еще какъ! Но миссъ Клермонтъ вступилась за него и порядочно задала мн.
— Какъ это?
— Она мн напрямикъ заявила, что съ моей стороны очень недобросовстно нападать на Гарольда Гортона, когда я не читалъ его романа.
— Но разв она не права?
— Разумется, права. Я и не отрицалъ этого, надлъ власяницу и посыпалъ пепломъ главу. Я общалъ купить книгу и даже прочесть ее. Но что за прелестная двушка!
— Она всмъ нравится.
— Я бы не прочь еще разъ свидться съ нею.
— Въ такомъ случа приходите ко мн въ слдующій вторникъ,— предложила она.— Миссъ Клермонтъ почти наврное будетъ у меня.
— А можете вы ручаться, что Гарольда Гортона не будетъ?— спросилъ онъ.
— Ну, какъ я могу ручаться въ этомъ?— воскликнула она.
— Ну, по крайней мр, устройте такъ, чтобъ онъ не мшалъ мн разговаривать съ миссъ Клермонтъ.
— Относительно этого… Нтъ, и относительно этого ничего не могу вамъ общать. Въ моемъ дом не дйствуютъ договоры о ‘наиболе покровительствуемыхъ державахъ’. Наконецъ, вы же мужчина. Отчего смло не попытать счастья?.. Такъ вы придете во вторникъ?
— Непремнно.
Онъ простился съ нею у ея дверей, а затмъ, вмсто того чтобы похать къ себ домой, пошелъ на Оксфордскую улицу и у перваго книгопродавца купилъ себ экземпляръ романа ‘Шарики’.
Былъ уже первый часъ ночи, когда онъ положилъ книгу, дойдя до послдней страницы. Съ той минуты, какъ онъ раскрылъ ее, онъ не могъ оторваться. Даже за обдомъ онъ положилъ ее передъ собою на стол и продолжалъ читать.
Кладя книгу въ сторону, онъ испытывалъ довольно сложныя чувства. Прежде всего онъ чувствовалъ, что прочелъ одну изъ лучшихъ книгъ, когда-либо написанныхъ, но это первое впечатлніе тотчасъ уступило мсто жгучему ощущенію стыда. Ему было стыдно за ту роль, которую онъ игралъ по отношенію къ этой книг. Онъ, заурядный деревенскій помщикъ, понимавшій толкъ разв въ удобреніяхъ и не имвшій собственныхъ идей ни о чемъ, кром лошадинаго мундштука (его спеціальность), имлъ дерзость ругать книгу, каждая строчка которой была отмчена печатью глубокаго знанія человческаго характера и согрта огнемъ любви къ человчеству.
Ему было ужасно стыдно. Онъ поступилъ, какъ глупецъ, какъ самый худшій изъ глупцовъ, какъ самоувренный и, слдовательно, невжественный деревенскій болванъ, способный только разсуждать съ фермерами объ удобреніяхъ. Книга касалась вопросовъ, которые съ давнихъ поръ считались открытыми, и повсюду дышала глутокимъ участіемъ къ униженнымъ и оскорбленнымъ. Во всемъ роман не было ни одной фальшивой нотки. Онъ это чувствовалъ ясно. Въ числ характеровъ, выведенныхъ въ книг, не было ни одного, который бы не производилъ впечатлнія жизненной правды.
Нсколько часовъ пролежалъ Реджи безъ сна и все думалъ о прочитанной книг, а въ заключеніе ршилъ, что если миссъ Клермонтъ любитъ автора такой книги, то она любитъ человка, который достоинъ даже ея. Вотъ какого высокаго мннія былъ Реджи о миссъ Клермонтъ.
По утру первымъ его дломъ было написать Гарольду Гортону письмо. Онъ чувствовалъ, что не успокоится, пока не сдлаетъ этого. Въ письм онъ выражалъ свое удовольствіе по поводу только что прочитаннаго романа, свое сочувствіе цлямъ автора и, въ заключеніе, откровенно сознавался въ жестокой несправедливости по отношенію къ автору. Послднее обстоятельство, говорилъ онъ, и побудило его къ такому, по всей вроятности, необычному шагу, какъ письмо къ автору книги.
Реджи почувствовалъ себя немного спокойне, когда письмо съ адресомъ издателей книги ‘для передачи Гарольду Гортону’ было опущено въ почтовый ящикъ. Обо всемъ этомъ онъ, однако, не счелъ нужнымъ сообщить своему пріятелю Фредди Ленгдону.
Насталъ вторникъ. Реджи явился къ Розамунд однимъ изъ первыхъ, но о и а, Віолетта Клермонтъ, уже была тамъ, оживленно бесдуя съ господиномъ представительной и интеллигентной наружности. При вид его Реджи тотчасъ подумалъ, ужь не Гортонъ-ли это, и ревнивымъ взоромъ слдилъ за нимъ, пока миссъ Клермонтъ не замтила его и не улыбнулась привтливо. Въ одинъ моментъ онъ былъ подл нея, а ея собесдникъ обратился къ нсколькимъ только что прибывшимъ гостямъ.
— Это Гарольдъ Гортонъ?— прошепталъ Реджи.
— Кто? Какъ? О, нтъ, это Ричардъ Блендель, чиновникъ, пріхавшій недавно изъ колоній,— отвтила миссъ Клермонтъ.— А вамъ не хочется встртиться съ Гарольдомъ Гортономъ, мистеръ Эпморъ?
— Напротивъ, увряю васъ,— сказалъ онъ смиреннымъ тономъ.— Никто во всю мою жизнь не пробуждалъ во мн такого стыда! Что за книга! Какой я былъ дуракъ! А вы, зная хорошо то и другое, терпливо слушали меня. Вы — великодушнйшая изъ женщинъ!
— Должна сознаться, что мое терпніе подверглось нкоторому испытанію,— отвтила она, смясь.— Но я была убждена, что вы справедливый человкъ, и твердо была уврена въ книг.
— Справедливый человкъ!— воскликнулъ онъ.— Боже! Вы не можете себ представить, какъ мн было стыдно, когда я прочелъ первую главу. Я открою вамъ секретъ, миссъ Клермонтъ. Мн было такъ стыдно за свое гнусное поведеніе, что я написалъ автору письмо и сознался ему во всемъ. Я чувствовалъ, что мн остается одно изъ двухъ: или сдлать это, или съ первымъ поздомъ ухать домой.
— Я знала, что не ошиблась въ васъ. Вы — справедливый человкъ.
— Если онъ будетъ здсь, я воспользуюсь случаемъ и прямо выскажу ему свое мнніе о немъ. Вы съ нимъ, вроятно, очень хорошо знакомы, миссъ Клермонтъ?
Пока она отвчала, онъ подмтилъ легкій румянецъ, мимолетную улыбку, нкоторое смущеніе…
— О, да, мы съ нимъ довольно хорошо знакомы. Мы, можно сказать, съ дтства росли вмст и съ тхъ поръ оставались друзьями.
— Я вижу. И вроятно, вы знали про его книгу даже раньше, чмъ она вышла въ свтъ?
— О, да. Ея возникновеніе меня очень интересовало.
— И несмотря на то, вы обошлись со мною вжливо, безукоризненно вжливо, когда я назвалъ эту книгу галиматьей? Вы — великодушнйшая изъ женщинъ!
Она засмялась.
— Вы видите, я разсчитывала еще разъ свидться съ вами.
— Я тоже!
Это была правда. И когда черезъ полчаса онъ уврялъ ее, что еще разъ желалъ бы увидться съ нею, онъ тоже говорилъ правду. Онъ считалъ ее не только красивйшею изъ женщинъ, но и самою симпатичною, самою остроумною. Вспомнивъ, однако, какъ она смутилась и покраснла, когда рчь зашла объ ея дружб съ Гарольдомъ Гортономъ, онъ понялъ, что она питаетъ къ нему боле, чмъ дружескія чувства. Она любитъ Гарольда Гортона!
Катанье на лодк, затянное Розамундой, довершило судьбу Реджи. По таинственному вмшательству Провиднія, которому въ значительной мр содйствовала и опытная хозяйка, Реджинальду было поручено убрать въ корзину остатки завтрака. Онъ стоялъ на колняхъ по одну сторону корзины, а миссъ Клермонтъ опустилась на колни по другую. Ни одного человческаго существа не было вблизи. Со времени описанной встрчи у Розамунды они видлись уже три раза, и вотъ почему, когда ихъ руки столкнулись надъ остатками пирога, онъ позволилъ себ удержать ея руку въ своей.
Посл этого они нкоторое время сидли вдвоемъ на корзин, и онъ старался объяснить ей, какъ полюбилъ ее, онъ спросилъ ее, можетъ-ли онъ надяться, что когда-нибудь — онъ готовъ ждать, сколько угодно,— она тоже подаритъ ему безцнное сокровище своей любви.
— Мистеръ Эпморъ,— сказала она,— я считаю необходимымъ заявить вамъ, что я связана съ Гарольдомъ Гортономъ. Вроятно, вы слышали объ этомъ?
Онъ медленно поднялся на ноги и остановился передъ нею, заложивъ руки въ карманъ.
— Я ничего не слышалъ объ этомъ,— отвтилъ онъ,— хотя могъ догадаться. Но я думалъ… И вы любите Гарольда Гортона?
Она отвтила посл продолжительнаго молчанія:
— Я думаю, что… васъ я больше люблю.
— Боже мой!— воскликнулъ онъ.— Вы считаете себя связанной, хотя любите другого? Бога ради, не губите себя изъ-за ложно понятаго чувства чести.
— Я не думаю, что гублю себя этимъ,— отвтила она неувреннымъ тономъ.
— Умоляю васъ, подумайте, пока не поздно, что вы собираетесь сдлать. Подумайте, какъ ужасно положеніе тхъ, кто принимаетъ чувство дружбы за любовь… Ну, знаете, я самъ пойду къ Гарольду Гортону и скажу ему всю правду. Я чувствую, что онъ пойметъ, Тотъ, кто написалъ такую книгу, какъ ‘Шарики’, долженъ понять. Вдь весь этотъ романъ построенъ на различіи между дружбою и любовью.
— Что же вы скажете Гарольду Гортону?
— Я скажу ему, что люблю васъ… что вы любите меня… Да! Не возражайте, вы любите меня. Я знаю это, я чувствую это. И онъ пойметъ, что исполненіе вашего ранняго обта означаетъ гибель для насъ обоихъ. О, я вполн довряю Гарольду Гортону.
Онъ не могъ продолжать, такъ какъ вблизи показались прочіе участники пикника, и вся компанія пустилась въ обратный путь.
Въ тотъ же день, прежде чмъ лечь въ постель, онъ написалъ Гарольду Гортону второе откровенное письмо, въ которомъ просилъ знаменитаго романиста удлить ему полчаса времени для того, чтобы поговорить по очень важному длу. На слдующій день онъ получилъ отвтъ, гласившій, что авторъ надется встртиться съ мистеромъ Эмпоромъ сегодня же вечеромъ у мистриссъ Беннеттъ Уайзъ. Обстоятельства сложились такъ, что въ тотъ же день онъ получилъ приглашеніе къ мистриссъ Уайзъ, и хотя было сомнительно, чтобы онъ могъ тамъ улучить минуту поговорить наедин съ такимъ извстнымъ писателемъ, какъ Гарольдъ Гортонъ, тмъ не мене онъ ршилъ пойти.
Онъ явился къ мистриссъ Беннетъ Уайзъ довольно поздно, такъ что его хозяйка уже могла дать себ нсколько минутъ передышки. Она воспользовалась своей свободой, чтобы спросить мистера Эмпора, кому изъ присутствующихъ онъ желаетъ быть представленъ.
— Вы очень любезны,— отвтилъ онъ.— Если можно, представьте меня Гарольду Гортону.
— Идемте,— сказала она.— Вы и авторъ ‘Шариковъ’, наврное, сойдетесь другъ съ другомъ.
Мистеръ Эпморъ питалъ на этотъ счетъ большія сомннія. Онъ послдовалъ за хозяйкой мимо цлой вереницы гостей и вдругъ увидлъ Віоллетту Клермонтъ, которая разговаривала съ маленькимъ, невзрачнымъ человчкомъ.
— Боже,— подумалъ Реджинальдъ, видя, что хозяйка направляется къ нимъ.— И это тщедущное созданіе — Гарольдъ Гортонъ, мой соперникъ!
— Извините,— возразилъ Реджи.— Я уже имю удовольствіе быть знакомымъ съ миссъ Клермонтъ. Прошу васъ познакомить меня съ мистеромъ Гарольдомъ Гортономъ.
И онъ обернулся къ худенькому человчку.
— Какъ!— воскликнула мистриссъ Уайзъ.— Вы уже три недли въ город и не знаете, что ‘Гарольдъ Гортонъ’ — псевдонимъ Віолетты Клермонтъ? О, счастливая провинція!
Реджи долгое время молча смотрлъ на миссъ Клермонтъ. Затмъ онъ разразился довольно пріятнымъ смхомъ. Затмъ, наконецъ, онъ спросилъ, не угодно-ли ей мороженаго?..
Онъ подалъ ей мороженое, и они услись вдвоемъ въ оранжере.