СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
K. М. СТАНЮКОВИЧА.
Томъ VII.
Картинки общественной жизни.
МОСКВА.
Типо-литографія Г. И. Простакова, Петровая, д. No 17, Савостьяновой.
1897.
На святкахъ, вечеромъ, въ роскошныхъ комнатахъ Павла Ивановича Варенцова собралось, по обыкновенію, много гостей. Общество было разнообразное — Павелъ Ивановичъ водилъ знакомство въ разныхъ сферахъ — были генералы, впрочемъ, боле изъ ‘раннихъ’, прокуроры и адвокаты, профессоры и литераторы, люди, про которыхъ, обыкновенно, говорятъ: ‘занимаются длами’, предприниматели и актеры.
Павелъ Ивановичъ и его супруга отличались радушіемъ и гостепріимствомъ. У нихъ былъ превосходный поваръ, вино ‘прямо изъ Франціи’, а портеръ и эль ‘прямо изъ Англіи’ (хозяинъ имлъ непосредственныя сношенія съ Европой по дламъ), за ужиномъ всегда можно было вдосталь насться, напиться и наговориться но поводу всевозможнымъ иллюзій и притомъ, съ какой хочешь точки зрнія (нетерпимость не бывала въ числ гостей), а потому читателю легко будетъ поврить мн на слово, если я скажу, что къ полуночному часу наплывъ гостей значительно увеличивался,
Хозяинъ, плотный, румяный господинъ лтъ за сорокъ, съ широкимъ лицомъ, окаймленнымъ окладистой бородой и парой карихъ ‘зоркихъ’ глазъ, свтившихся добродушіемъ,— принадлежалъ, по положенію своему, къ нарождающейся у насъ, такъ называемой, интеллигентной буржуазіи. Въ часы труда онъ распространялъ различные фабрикаты, ‘сбывалъ’, ‘продавалъ’, ‘покупалъ’ и состоялъ агентомъ многихъ фирмъ Европы и Америки, а въ часы досуга занимался чтеніемъ, поощрялъ литературу и изрдка самъ гршилъ передовыми статьями о разныхъ фабрикатахъ. Если я прибавлю къ этому, что Варенцовъ былъ человкъ начитанный и образованный, фабрикаты сбывалъ только посл тщательнаго ученаго анализа и состояніе ‘заработалъ’, а не ‘награбилъ’, какъ какой-нибудь прощалыга-кулакъ,— то формулярный списокъ почтеннаго хозяина будетъ вполн достаточенъ. Убжденія его… Но кто-же не догадается, даже изъ самыхъ недогадливыхъ, что Павелъ Ивановичъ былъ libre penseur и охранялъ эту репутацію съ усердіемъ, длающимъ честь твердости его принциповъ. Въ контор у него было десять женщинъ, которымъ предоставлена была возможность ‘самостоятельнаго труда’, въ качеств гласнаго онъ выдавался либеральными взглядами и произносилъ рчи, которыя самъ потомъ въ экстрактахъ отдавалъ въ газеты. Въ качеств члена разныхъ благотворительныхъ и иныхъ обществъ онъ отличался дятельностью, любилъ видть у себя извстныхъ писателей и ученыхъ и подавать министрамъ докладныя записки по поводу упадка русской промышленности и торговли… Говорилъ онъ при этомъ не дурно и иногда въ интимномъ кружк посл обда осторожно соболзновалъ, что родился въ Россіи, а не во Франціи. Онъ, правда, не говорилъ вслухъ, что если-бы онъ былъ французомъ,— то Гамбетта наврное предложилъ-бы ему портфель министра земледлія и торговли,— но авторъ ручается, что Павелъ Ивановичъ не разъ мечталъ объ этомъ, предварительно разстегнувъ три послднія пуговицы жилета и распустивъ пряжку на панталонахъ…
Въ молодости онъ къ министерскому портфелю относился, впрочемъ, иначе, именно, съ презрніемъ, такъ-какъ по окончаніи курса въ университет онъ на такую ‘сдлку’ ни за что-бы не пошелъ. Тогда онъ мечталъ на иныя темы. Онъ говорилъ о ‘послдней рубашк’, о равнодушіи къ ‘собственности’, отрицалъ Пушкина, и, главнымъ образомъ, интересовался ‘женскимъ вопросомъ’, находилъ, что бракъ — ‘отжившій институтъ’, и въ этомъ отношеніи слово у него не расходилось съ дломъ.
Однако ‘послдней рубашки’ Павелъ Ивановичъ никому не отдалъ и, поотрицавши годикъ, другой Пушкина, на третій занялся ‘дломъ’ т. е. сталъ сбывать фабрикаты, ‘продавать’ и ‘покупать’ и только по женскому вопросу оставался еще непреклоненъ до тхъ поръ, пока не женился на ‘пятидесяти тысячахъ’ съ приданымъ въ вид очень милой двушки, и не объявилъ, что на все можно поднимать руку, но на ‘святость’ брака — никогда.
Люди, знавшіе Павла Ивановича, когда онъ общалъ отдать, ‘послднюю рубашку’, сперва краснли, встрчаясь съ нимъ, а потомъ, увидавъ, что Павелъ Ивановичъ, глядя прямо въ глаза, иногда возвышается въ рчахъ своихъ (хотя и не о рубашк, а о цломъ приличномъ костюм) до пафоса — стали обзывать его ‘канальей’,— вслдствіе чего Павелъ Ивановичъ со многими разошелся.
Что-же касается до людей, узнавшихъ Павла Ивановича, уже въ то время, когда онъ начиналъ ‘рекомендовать фабрикаты’ — то т составили о немъ мнніе очень хорошее, хотя втихомолку и говорили:— ‘Безъ мыла куда угодно влзетъ! ‘
О пор своихъ ‘нелпыхъ заблужденій’ Павелъ Ивановичъ вспоминать не любитъ. Не будемъ и мы вспоминать, тмъ боле, что не совсмъ ловко длать человку непріятное, въ то время, когда собираешься у него ужинать. Обыкновенно это длается посл ужина и уже по выход отъ радушнаго хозяина.
Я сидлъ на диван въ маленькомъ рабочемъ кабинет хозяина, (у него было два кабинета) въ отдаленіи отъ парадныхъ комнатъ. Изъ отворенныхъ дверей доносилось жужжанье разговоровъ, то замиравшее, то усиливавшееся, а изъ сосдняго кабинета однообразно выкликались: пики, трефы, бубны, черви. Лампа освщала мягкимъ ровнымъ свтомъ комнату, пріятно дйствуя на глаза, уставшіе отъ свта гостинной, и на утомленные нервы. Я уже слышалъ тамъ, въ большой гостинной, гд вокругъ стола веромъ были разставлены кресла,— въ теченіи двухъ-трехъ часовъ, столько разнообразныхъ мнній на счетъ разныхъ событій ‘дня’, что уютный уголокъ въ отдаленной комнат былъ тихой пристанью отдохновенія.
Признаюсь, удалился я въ пустыню не потому, чтобы меня самого не занималъ вопросъ объ урядникахъ, а просто потому, что усталъ и кром того зналъ наврное, что почтенный хозяинъ также ясно и толково разберетъ всю несообразность этого ‘института’, какъ и передовыя статьи газетъ, касавшихся этого вопроса… Вотъ если-бы онъ сталъ защищать ‘институтъ’ — тогда я пожалуй-бы еще остался, но разсчитывать на чью-нибудь защиту урядника въ обществ, сидвшемъ въ гостинной, было невозможно…
Я сталъ было поклевывать носомъ, какъ въ комнату вошли два господина, и ‘урядникъ’ занялъ поневол мое вниманіе. Два господина (я даже не знаю, кто такіе были они) костили урядника, что называется, въ перебой, и надо сказать правду, если-бы обвиняемый урядникъ и объявился внезапно передъ ругателями, то едва-ли-бы нашелъ сказать слово въ свое оправданіе. Оба господина пробирали его со всхъ сторонъ и разсказывали о немъ вещи боле подробныя и интересныя даже тхъ, которыя я читалъ въ газетахъ. Они, какъ понялъ я изъ разговора, жили въ деревн и знали, какъ ‘онъ’ приказывалъ сносить избы для ‘перестройки по инструкціи’, какъ онъ искалъ среди крестьянской скотины подозрительныхъ лицъ для ‘оныхъ лицъ зарзу’, и какъ мужики иной разъ и жертвовали, хотя и ‘перомъ’, а не ‘животомъ’, какъ онъ арестовалъ дьякона, за ‘переодваніе съ противозаконной цлью’ и пр. пр… Въ этихъ, очевидно подлинныхъ разсказахъ, было что-то такое комичное до невроятнаго и вмст съ тмъ что-то такое нелпо-страшное, что дрема оставила меня, и я слушалъ, слушалъ, какъ терзали ‘урядника’…
Пробравши ‘урядника’ и понадясь, что по случаю новыхъ вяній стоитъ только подать петицію (они, впрочемъ, сказали: ‘прошеніе’) и институтъ, очевидно, ненужный, будетъ уничтоженъ или, если и не уничтоженъ, то отмненъ въ вид опыта на пять лтъ,— оба господина ушли, и вашь покорнйшій слуга снова остался одинъ…
Машинально я повернулъ голову въ сторону, къ маленькому столику, на которомъ лежалъ ворохъ газетъ, и гляжу: на одной изъ нихъ тотъ самый урядникъ, котораго только-что такъ костили, куда-то несется на борзомъ кон, одтый въ форму, и глядитъ на меня изъ подъ кивера, залихвастки надтаго на бекрень, показалось мн, какъ-будто съ укоромъ ..
Оказалось, что рисунокъ залихватскаго урядника, изображенный, вроятно, въ тотъ моментъ, когда художникъ представлялъ его себ мчавшимся на усмиреніе,— напечатанъ былъ въ, пензенскихъ ‘Губернскихъ Вдомостяхъ’ прошлаго года. Вверху — картина, а внизу — прописывались подвиги: розыскамъ корову, благодаря усердію, потушилъ пожаръ, благодаря энергіи, предупредилъ градъ, благодаря бодрствованію, уничтожилъ саранчу и т. п. и т. п.
Я вспомнилъ, что о подвигахъ этихъ я читалъ и въ другихъ губернскихъ вдомостяхъ, вспомнилъ еще, что въ первое время посл основанія ‘института’ вс губернскія вдомости открыли рубрику о подвигахъ, хотя, какъ кажется, только одна пензенская губернская редакція догадалась иллюстрировать рубрику нагляднымъ изображеніемъ… Она сдлала это, очевидно, съ воспитательной цлью: ‘Гляди и… остерегайся!’
‘Перечисляются-ли и теперь твои подвиги, о, мой бдный урядникъ?— невольно задалъ я вопросъ, разглядывая изображеніе одного изъ пяти тысячъ джентльменовъ, несущихся вскачь по проселкамъ Россіи.
Но нарисованный урядникъ, хотя и молчалъ, однако видъ его говорилъ, что онъ по прежнему свершаетъ подвиги. Молодецки выгнувшись всмъ корпусомъ впередъ, лихо загнувъ киверъ на бекрень, несся онъ на срой бумаг ‘Пензенскихъ Губернскихъ Вдомостей’. И посадка его, и озабоченно-серьезное лицо (художникъ ‘схватилъ моментъ’), и нагайка въ рук, все, казалось, говорило, что онъ весь — подвигъ, олицетворяющій собой идею послдняго слова разносторонней дятельности на поприщ ‘мропріятій’.
Онъ молчалъ. Но при слабомъ свт лампы, показалось мн, лицо его улыбалось, и улыбка эта словно-бы говорила, что онъ не боится нареканій… Онъ также увренно держитъ нагайку и мчится впередъ… Отъ пристальнаго разглядыванія картинки я впалъ въ состояніе, близкое къ гипнотизму. Фигура принимала въ моихъ глазахъ все большіе и большіе размры… Передо мной уже былъ не простой урядникъ, а какой-то фантастическій всадникъ съ необыкновенною нагайкой въ рук… Лицо всадника принимало различныя выраженія… Оно то смялось, то глядло прямо на меня жесткимъ пронизывающимъ взглядомъ… И лошадь приняла такіе-же фантастическіе размры. Она неслась, забирая чудовищными копытами, подъ которыми вмсто пыли мелькали человческія фигуры, города и деревни. А конь все несется, не замчая, что несется, оставляя за собой что то хаотическое.
Становилось совсмъ жутко отъ этого кошмара… Я пробовалъ отвести глаза, но вдругъ въ ушахъ моихъ отчетливо раздался рзкій свистъ… и какой-то хохотъ, отъ котораго замерло сердце… Голова всадника выростала во что-то чудовищное, громадные глаза налились кровью и, затмъ, вдругъ, лицо его преобразилось въ длинное, худощавое съ лукавой добродушной улыбкой… Глаза посмивались мн прямо въ упоръ.
Чья-то рука дотронулась до моего плеча. Галлюцинаціи исчезли. Я поднялъ голову. Передо мной стоялъ хозяинъ.
— Чмъ это вы такъ увлеклись?— проговорилъ онъ своимъ мягкимъ груднымъ голосомъ.— Что читаете? А!— И Павелъ Ивановичъ разсмялся.— Разсматриваете урядника?— Недурно изображенъ? Посадка какая?— Мн высылаетъ эту газету губернаторъ Татищевъ… Такъ, для обертки служитъ!— какъ будто извинялся онъ, что въ его кабинет лежатъ ‘Губернскія Вдомости’.— И чего вы сюда забились… Пойдемте-ка туда.
— Нтъ, Павелъ Ивановичъ, ужъ вы простите… Что-то голова болитъ… я здсь посижу.
— Какъ знаете… какъ знаете… А тамъ у насъ сейчасъ интересный споръ былъ… пари даже держимъ.
— О чемъ?
— Да насчетъ уничтоженія ‘института’… Земства ходатайствуютъ — это признакъ.
— И какъ-же по вашему?
— Я въ большинств — мы уврены въ успх… Да и нельзя-же… Вдь, согласитесь… А вы за кого-бы держали?
— Я, знаете, скептикъ…
— Но теперь, когда… Вы слышали, что безповоротно ршено продолжать опыты новыхъ вяній… На-дняхъ я былъ по длу у лица, близко стоящаго къ источникамъ (онъ назвалъ фамилію лица), и названное лицо категорически мн сказало: ‘Не предавайтесь мечтамъ, но надйтесь…’
— Какъ-же, какъ-же, и я слышалъ, подхватилъ я.— На-дняхъ мн тоже пришлось видть лицо, близко стоящее къ источникамъ, и оно тоже сказало мн: ‘Не предавайтесь мечтамъ, но надйтесь’. Я, гршнымъ дломъ, хотлъ было боле подробно распросить и расчитывалъ какъ-нибудь потоньше коснуться вопроса, на что, собственно говоря, слдуетъ надяться… Но, къ несчастію, когда я закинулъ удочку, его превосходительство сказалъ, что ему некогда распространяться, такъ-какъ онъ спшилъ къ докладу… Однако онъ все-таки повторилъ: ‘надйтесь’ и съ этими словами распрощался со мной.— А вамъ, Павелъ Ивановичъ, врно въ подробности сообщили?
— Нтъ… Особенныхъ подробностей не успли сообщить — я тоже не во время пріхалъ — генералъ куда-то торопился — но тонъ и вообще…
Онъ помолчалъ и прибавилъ:
— Сомннія быть не можетъ… Пора намъ наконецъ окончательно вступить на путь доврія и любви…
Павелъ Ивановичъ прислъ около меня и по этому поводу заговорилъ.
Надо отдать справедливость Павлу Ивановичу: онъ говорилъ недурно, плавная его рчь по временамъ переходила въ горячій тонъ и блистала юморомъ. Онъ вкратц разсказалъ мн цлую программу будущаго, какимъ бы онъ желалъ его видть. Я слушалъ и чувствовалъ, что будетъ въ самомъ дл недурно… для Павла Ивановича.
‘Фабрикатъ’ будетъ сбываться легче. Будетъ, что продавать и покупать, т. к. ‘меньшой братъ’ станетъ богаче… Торговля и промышленность разовьются…
— Мы съ вами…
— А мужики?— перебилъ я.
— И они впослдствіи…
— А теперь?
— Странный вы — усмхнулся снисходительно Павелъ Ивановичъ — нельзя же сразу… Конечно, гуманныя наши чувства должны иногда страдать, но историческая необходимость… исторія… надо принять ихъ въ соображеніе… Везд такъ… Сперва мы, а со временемъ, Господь Богъ дастъ, и они… Ужъ не думаете ли вы, что мужика нашего такъ-таки и можно посадить за столъ?..
— А если попробовать?..— робко вставилъ я…
— Мужицкую теорію изволите проповдывать?— опять усмхнулся Павелъ Ивановичъ… Да вдь прежде надо его вымыть, обчистить, научить грамот…
— То-то мн думается, Павелъ Ивановичъ, что ужъ слишкомъ заботятся обчистить его… Скоро, пожалуй, и чистить будетъ нечего… А если бы позволили ему самому себя чистить и мыть… Знаете ли, въ вид опыта?.. Какъ вы полагаете?
Навелъ Ивановичъ взглянулъ на меня такимъ добродушно-презрительнымъ взглядомъ, что я смутился, точно и въ самомъ дл сказалъ нчто очень глупое.
— Ого!..— промолвилъ онъ. Вы вотъ что?.. По вашему выходитъ, что лучше такъ… Цивилизацію въ отставку…
— Я не говорилъ этого…
— Ну, такъ и выбирайте между вотъ этимъ всадникомъ — онъ указалъ рукой на ‘Пензенскія Вдомости’ — и…
— И — кмъ?
— И нами — людьми цивилизаціи и жизни, а не иллюзій…
‘Разв, будто, нельзя и безъ всадника, и безъ васъ!’ подумалъ я, но сказать этого не ршился.
— Такъ какъ же?..— проговорилъ онъ, поднимаясь съ мста… Нашли другіе пути?.. Ихъ, батюшка, нтъ!
— Ищите!— примолвилъ онъ шутливо и прибавилъ.— Однако простите, мы тутъ съ вами заговорились, а мн надо къ гостямъ.— Да смотрите, какъ отыщите пути, разскажите намъ вашу программу за ужиномъ.— Скоро сядемъ ужинать!
Павелъ Ивановичъ ушелъ… Опять въ кабинет стало тихо. ‘Урядникъ’ лежалъ на стол и не смущалъ боле моего нервнаго настроенія. Голосъ представителя цивилизаціи, прочитавшаго мн только что нотацію, доносился легкимъ журчаніемъ изъ сосдняго кабинета… По временамъ слышались восклицанія о пяти пикахъ и пяти бубнахъ… я глубже опустился въ уголъ дивана и закрылъ глаза… Не то греза, не то дрема одолвала меня… Слабе доносились голоса изъ сосдняго кабинета, а голова искала удобнаго положенія… Повременамъ до слуха моего долетали какіе-то мягкіе неопредленные звуки и наконецъ совсмъ пропали…. Другіе образы, другія картины, совсмъ другая жизнь проносилась предо мной…
Я очутился на Невскомъ проспект, разсчитывая итти въ цензурное управленіе за одной справкой. Былъ теплый весенній день… Пшеходы двигались обычной волной, но физіономіи, попадавшіяся на встрчу, казались мн совсмъ не такими, какія обыкновенно встрчаешь… Что-то не то! Выраженія лицъ, какъ будто, стало другое — пришибленности и какого-то недоумвающаго испуга не было… ‘Врно все именинники!’ ршилъ я, продолжая путь, но отрывки разговоровъ, долетавшіе до меня, заставили меня прислушаться… Рчи, какія-то странныя, неслыханныя рчи, по крайней мр, на Невскомъ среди благо дня…
Вдругъ сзади меня раздалось слово, заставившее меня невольно обернуться и ожидать, что рука городоваго уже ласково протягивается къ шивороту господина, такъ неосторожно бесдующаго на улиц. Но бесдующіе продолжали въ томъ же тон, какъ ни въ чемъ не бывало, и никакого смятенія не произошло.— ‘Врно городовой ожидаетъ какого-нибудь прозда!’ подумалъ я, разсчитывая дать тягу при случа, и искалъ глазами родную мн съ дтства фигуру въ классической форм съ шашкой и револьверомъ, но, какъ я ни искалъ — знакомой фигуры не было…
‘О, безпорядки!’ подумалъ я.
— Проходите… проходите, господа!.. Господинъ, не раздавите малютку!— раздался чей-то ласковый голосъ, и въ тоже время ловкая рука отвела отъ ребенка неосторожнаго пшехода.
Я обернулся. Передо мной стоялъ, очевидно, полицейскій, но совсмъ не похожій на врнаго спутника нашей жизни. Онъ никого не бралъ за шиворотъ и даже извощиковъ не ласкалъ шашкой плашмя.
‘Бутарь, бутарь! Гд ты?’
— Вы — городовой?
— Разв вы не видите!— усмхнулся онъ.— Что вамъ угодно?.. Если вы спшите на сходку радикаловъ, то вамъ направо!— прибавилъ онъ, оглядывая меня, какъ провинціала.— Сегодня интересное засданіе.
Я протиралъ глаза… Иду дальше.
У пассажа толпа газетныхъ разнощиковъ выкрикиваетъ названія газетъ. Изумленіе мое растетъ. Названія ржутъ ухо.
— Дайте ‘Голосъ’, ‘Новое Время’ и ‘Молву!’ — спрашиваю я.
На меня смотрятъ, какъ на свалившагося съ луны.
— Этихъ газетъ давно нтъ!— поясняетъ мн старый разнощикъ… Есть у насъ: ‘Реформа’, ‘Либералъ’, ‘Радикалъ’, ‘Народникъ’, есть ‘Консерваторъ’, есть, если пожелаете,. ‘Свобода слова’… Онъ продолжалъ перечислять названія… А то, коли хотите позабавиться — купите ‘Искру’… Посмотрите каррикатуру… похоже… Министра внутреннихъ длъ ловко пробираютъ. Министръ онъ ничего себ, но послдняя его мра…
Я бросился въ Пассажъ, сталъ щипать носъ и посмотрлъ на себя въ зеркало — не сошелъ ли я съ ума.
Однако, никто на меня не обращалъ вниманія. Я вернулся на Невскій, ну, думаю, сейчасъ что-нибудь чрезвычайное случится, но ничего чрезвычайнаго не случилось. Жизнь кипла обычнымъ порядкомъ, и даже А. А. Краевскій гулялъ по Невскому съ самымъ спокойнымъ и довольнымъ лицомъ.
‘Но какже ‘Голоса’ нтъ?’ вспомнилъ я и у ближайшаго кіоска спросилъ: что издаетъ А. А. Краевскій.
— Вы откуда пріхали?.. Онъ давно издаетъ ‘Либерала?’
‘Что за чудеса!’ ‘Уже не пьянъ ли я?’.. Иду дальше…
На встрчу — пріятель Сергй Николаевичъ, котораго я не видалъ пять лтъ съ тхъ поръ, какъ онъ ухалъ въ Пинегу изучать климатическія условія.
— Вы какими судьбами?..
— Очень просто… Я давно здсь…
— И… безъ опаски?
— Да чего опасаться?..— изумился онъ… Вы думаете, что на мою конференцію соберется мало народа?..
— Какую конференцію?..
— Ну — бесду, если вы не любите иностранныхъ словъ…
— О чемъ?..
— Да вы изъ Китая что ли пріхали?.. Разв не видали афишъ!..— расхохотался онъ… Смотрите…
Съ этими словами онъ подвелъ меня къ ближайшему дому, и я увидалъ громадную афишу, на которой крупными буквами была напечатана программа бесды.
Я прочелъ и ахнулъ…
— Вы чего?.. Или не согласны?.. Ну заходите ко мн… теперь мн некогда… Иду на сходку радикаловъ…
— А Николай Ивановичъ гд?.. Тамъ все, въ не столь отдаленныхъ мстахъ?..— тихо спросилъ я.
— Какъ же, тамъ — народнымъ учителемъ…
— Народнымъ учителемъ???
— Ну, да…
— А Карминовъ?..
— Управляетъ артельной фабрикой въ Воронежской губерніи…
— Артельной фабрикой!?..
— Да что вы все восклицаете!… Разв не по вкусу, что ли?…
Но я уже распрощался, торопливо шагая въ театральную улицу.
Я поднялся по знакомой лстниц… Вхожу. Сторожъ встрчаетъ меня…
— Вамъ кого угодно?
— Я въ цензурный комитетъ…
— Эка хватились?… Давно его нтъ… Давненько, сударь.
— Вы… сметесь?..
— Что вы, господинъ?.. Я слава Богу… самъ помню Комитетъ… Въ немъ сторожемъ былъ, но только… давно его нтъ…
— Такъ гд же онъ?..
— Вовсе нтъ. Упраздненъ… А если справку какую — вонъ идите туда, съ улицы, гд прежде было главное управленіе по дламъ печати.
‘Было?!..’ Что за чертовщина!..
Я уже въ пріемной. Ведутъ меня сейчасъ же въ кабинетъ… Въ кабинет за столомъ — высокій худощавый господинъ.
— Мн хотлось бы получить разршеніе издавать газету?— говорю я.
— Садитесь… Но только зачмъ же вамъ разршеніе?..
— А то какъ же?.
— Сообщите прямо намъ и дло съ концомъ. Вы разв не знаете правилъ?.
— Извините, пожалуйста… Но я бы хотлъ узнать въ какой мр… Видите ли, разсчитывая затратить капиталъ и принимая въ соображеніе новыя вянія… я почелъ бы себя счастливымъ, ваше превосходительство, если бъ заране зналъ, что подлежитъ обсужденію и что нтъ… Напримръ, возможно ли касаться вопроса о губернаторахъ…
Онъ посмотрлъ на меня особенно пристально и усмхнулся.
— Да намъ какое дло, чего вы будете касаться?.. Касайтесь чего хотите, а ужъ дло общаго суда притянуть васъ, если вы на счетъ частной жизни или диффамаціи… Вижу изъ вашего вопроса, что вы хотите ретроградную газету основать, такъ позволю себ дружески дать вамъ совтъ — не тратьте капитала. Не пойдетъ…
— Вы полагаете?..
— Еще бы! Кто теперь читать будетъ… старыя сказки. Провалитесь!.. Примры были… Вотъ, если хотите издавать дешевую газету для народнаго чтенія, этакъ въ рубль, въ два — ну, другое дло…
— Для народнаго чтенія??— Газету??.— Независимую???
— А то какую же?— Вы, быть можетъ, думаете, что существующія сдлаютъ конкуренцію?. Такъ вдь, батюшка, у насъ сто милліоновъ грамотныхъ жителей… Найдутся читатели, если вы пригласите хорошихъ сотрудниковъ…
— Но разв мужикъ можетъ… Неурожаи… недоимки…
— Когда? гд?.— встрепенулся онъ, точно я сообщилъ нчто невозможное. Разв была телеграмма?.. Въ утреннихъ газетахъ ничего нтъ о неурожа…
— Я вообще…
— Ну это вамъ вообразилось… Слава Богу, давно что-то не слыхать… Земли у крестьянъ теперь много, а нужно — селись гд хочешь, правительство къ услугамъ… Вы помните, какъ подняли на смхъ ‘Либерала’ за то, что онъ былъ противъ уменьшенія налога съ земли и ратовалъ за уменьшеніе налоговъ съ капитала… Это статья Варенцова… Ну понятно… ему нельзя теперь фабрикаты сбывать… Артельное производство его подкузьмило… Онъ теперь и злобствуетъ. Да вы, какъ кажется…
Онъ остановился, опять взглянулъ на меня и деликатно проговорилъ:
— Быть можетъ вы несовсмъ хорошо себя чувствуете, и вамъ нуженъ докторъ…
Очевидно, онъ принималъ меня за сумасшедшаго, но мн казалось, что сумасшедшій онъ, а не я.
Я откланялся, а онъ, пожимая мн руку, еще разъ замтилъ:
— Докторъ тутъ напротивъ, на дежурномъ пост… Онъ всегда къ услугамъ нуждающихся въ помощи!
Я вышелъ и сталъ сомнваться, дйствительно ли я въ своемъ ум. Только что бывшій разговоръ особенно подйствовалъ на меня.— У подъзда опять встрча. Идетъ мой знакомый подъ руку съ молодой красивой еврейкой, которую я тоже знавалъ. Оба веселые, довольные.
— А!— привтствовали они меня. Зачмъ были у начальника печати?— За справками?
— Да, за справкой… Ну, а вы какъ поживаете?
— Слава Богу… вотъ недавно женился… рекомендую — жена моя!..
Я смутился. Пріятель мой, я зналъ хорошо, былъ женатъ раньше.
— Поздравляю…
— Кстати… вы, вдь, знали мою прежнюю жену?.. Знаете, и она вышла замужъ…
— Какъ такъ?
— Очень просто… какъ длается… Развелись…
— И вы повнчались?
— Ну, конечно… Сперва составили запись у мирового судьи, а потомъ пошли въ церковь.
— Супруга ваша, значитъ, перешла въ православіе?
— И не думала? Разв она хочетъ?..
— Но по закону…
— Первый разъ слышу… Что вы, батюшка, новые законы выдумываете?.. Точно у насъ нтъ свободы совсти… Да разв безъ свободы совсти можно существовать…
Но я уже его не слушалъ… Я бросился бжать, думая, въ самомъ дл, что я помшанный… Я бжалъ по улицамъ. Ноги подкашивались. Я чувствовалъ, что сейчасъ упаду… Я хотлъ вскрикнуть, но голоса не было… Наконецъ, я напрягъ вс усилія и… проснулся…
Я протиралъ глаза… Изъ сосдней комнаты раздались знакомые голоса и я, наконецъ, пришелъ въ себя.
— Пойдемте-ка ужинать! — проговорилъ, входя, Павелъ Ивановичъ, и разскажите-ка намъ, что вы видли во сн…
Мы пошли вмст съ нимъ, но что я видлъ во сн, про то я не разсказалъ, боясь быть поднятымъ на смхъ.
За ужиномъ продолжались горячія бесды. Опять говорили объ ахалъ-текинцахъ, объ урядникахъ, и передавались слова, слышанныя боле или мене, изъ хорошихъ источниковъ.
Къ концу ужина, Павелъ Ивановичъ снова завелъ рчь о будущемъ, н рчь его журчала, словно ручей. Вс слушали и — находили, что Павлу Ивановичу можно со временемъ быть министромъ…
Прочитали? Поделиться с друзьями:
