С. Г. Домашнев
Сон
ПРИМЕЧАНИЯ
Сон, Домашнев Сергей Герасимович, Год: 1762
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Русская сатирическая проза XVIII века: Сборник произведений / Сост., авт. вступ. статьи и комментариев Стенник Ю. В.
Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1986
Я, недавно размышляя о разных человеческих склонностях, к великому удивлению нашел, что между самыми из них, по мнению человеческому, благороднейшими и достойными похвал, находятся такие, которым бы более всех мы должны были оказывать презрение. Я не мог довольно надивиться человеческому ослеплению. Мне представились тьмы примеров их слабостей: но мнение, которое люди имеют о славе, более всего в уме1 моем изобразилось. Мне очень чудно казалось, что дано имя героев людям, кои превзошли других одними беззакониями и прославились кровопролитием, опустошением земель и причинением неисчетных бедствий человеческому роду. Упражняясь в сих размышлениях, я нечувствительно заснул и видел весьма странный сон.
Приснилось мне, что я стоял среди пространного поля, на котором была столь великая гора, что вершина ея, мнилось мне, касалась облаков, и всход на нее был чрезмерно труден. Оглянувшись назад, увидел я другую гору равной высоты, на которую дорога была гораздо убита. Осматривая местоположения сих гор, чувствовал я в себе чрезвычайное любопытство взойти на которую-нибудь из оных и осмотреть, нет ли на них чего достойного примечания. В самое то время, как я рассуждал, на которую бы сперва идти, увидел с последней горы идущего ко мне старика. Вид его привлекал к себе почтение, поступка его была величественна без притворства: одежда на нем была не великолепна, однако порядочна: взор его был приятен, и старость, казалось, придавала ему больше украшения. Он приблизился ко мне и говорил: смертный! я знаю, что ты желаешь взойти на сии горы, но не можешь к тому достигнуть без моей помощи. Я с охотою берусь, продолжал он, если ты хочешь быть мне на оную предводителем. Когда ты теперь толь великую, продолжал он, оказываешь нетерпеливость на оную взойти, то она несравненно тем больше умножится, чем выше всходить станешь. Я его благодарил за сие предложение, и он не медля, взяв меня за руку, повел на усмотренную мною после гору. Путь на нее сперва казался мне удобен, но чем я выше всходил, тем он становился труднее. Воздух на сей горе был заразителен: трава вся пожелтела: цветы завяли: земля была обагрена кровию, а вершина ея была покрыта великою мглою, на которой я увидел тень некоего здания, коя от нас тем больше удалялась, чем выше мы всходили. Я напоследок увидел бесчисленное множество людей, стремящихся к сей тени. Но сия мечта от них убегала в самое то время, как мнилось им, что отверзают дверь в сие здание. Я спросил о сем моего предводителя. Он мне ответствовал, что сие есть путь, ведущий к ложной славе, который кажется сперва удобен, потому что они находят удовольствие, следуя своим страстям, но потом труден для того, что чем больше попускаем им над собою владычествовать, тем несноснее становятся их узы, кои смертные не токмо без роптания носят, но еще и стараются умножать их над собою иго. А тень сию, большая часть людей почитала за храм истинной славы, и ослепясь самолюбием и гордостию, хотели до оной достигнуть сим путем. Знаешь ли сего государя, продолжал он, облеченного в порфиру? Взор его показывает нечто величественное, но лицо от чрезмерной роскоши опало. Он называется Александр Великий. Приметил ли по сторонам его двух женщин, из коих одна называется тщеславие, а другая, что не имеет глаз, гордость? Он подал им руки, чтоб они его водили. Увы! сии слепые вожди вели его туда, где он не имел совсем, нужды, а другой рождал в нем столь самолюбивые мнения, что, наконец, вознесясь победами и забыв, что он смертный, впал в роскошь, и оттого в цветущих летах жизнь свою окончил. Сей называется Ромул.2 Он был основатель города Рима и умертвил своего брата за то, что он не похвалил его намерения о создании города. Тот, что несколько походит на Александра, называется Пирг, царь Эпирский.3 Он имел некоторые сходные с Александром склонности: любил чрезмерно войну, был страшен самим римлянам и одержал над ними во многих сражениях победы. Алчущая и суетная гордость не могла его оставить в покое. Он бы мог вести спокойную жизнь среди своих подданных, вкушая сладость мира, управляя справедливо своим народом: но он мучил себя, делая мучения другим. Искал в войне удовольствия, но его найти не мог. Мечта славы представлялась ему блистательным и прелестным видом, и сия страсть не давала ему ни на один час покою. Конец его был весьма несчастлив, ибо он убит камнем при осаде Аргоса, который бросила на него со стены одна женщина. А сей сидящий в порфире ‘без короны есть Юлий Цесарь,4 которой, не довольствуясь диктаторскою властию, хотел быть увенчанным самодержцем, хотя он и без того имел неограниченную власть в Риме. Он убит от защитников отечества Брута и Кассия,5 которые не могли снести его тиранства. Сей царь, имеющий свирепый взор, кровию наполненные глаза, был варвар. Он называется Аттила, царь гуннов,6 разорил славный Рим, и ничего другого делать не умел, как только проливать кровь невинных, опустошать земли, разорять города для бессмертия своего имени. Он мне рассказывал еще и о других героях, которых число в сем храме было неописанное. Я не мог удержаться, чтоб не оказать моему предводителю удивления, что почитаемые нами герои, в самом деле не достигли истинной славы. Рассмотри наперед, отвечал он мне, сделали ли они что-нибудь для благополучия своих подданных? Они были только бедствием народов, и для учинения бессмертным своего имени, воюя с неприятелями, обагряли землю кровию своих подданных, наполнили целые поля трупами от их меча избиенных, лишили законных государей, которые были не столь сильны, как они, их державы: опустошили целые области: разрушили и истребили огнем грады, и жертвовали своему бессмертию кровию целых народов. Достойны ли быть дышащие яростию и убивством в числе кротких и миролюбивых монархов? Но коль велико человеческое ослепление! Они тех людей почитают тем более достойными бессмертия, чем больше они превзошли других причинением несчастий человеческому роду. Они в них превозносят хвалами то, что более заслуживает их презрение. Александр назван Великим потому, что был он более ослеплен гордостию, нежели другие. Он вздыхал, услышав, что есть еще кроме земли другие миры, коих он покорить не может. Я был в великом изумлении, видя, сколь ослеплены люди, что, оставя подлинное, стремятся к мечте, подвергаясь всечасно непостоянству счастия, беспокойству, опасностям и смерти, после которой не наслаждаются еще и уготованным истинным героям блаженством. Я увидел одного больше всех стремящегося достигнуть мнимого храма славы. Он был одет весьма бедно, и вид его показывал, что он был подлого рода. Я спросил моего предводителя о его имени. Он называется Герострат,7 сказал мой предводитель. Хотя он имел весьма нужное пропитание, и то от своего рукоделия, однако желая сделать свое имя бессмертным, зажег славный храм Ефеской Дианы, который почитался за чудо всего света. Возможно ли, вскричал я, чтобы сей злодей был в числе столь знаменитых героев? Постой, сказал он мне. Сии люди, коим вы дали имена героев, суть впадшие больше других в заблуждение. Когда ты хулишь Герострата, что он для прославления своего имени зажег храм, то не большего ли осуждения достоин Александр, который для той же причины столько пролил крови, опустошил земель и разрушил городов?
Сколь много ослеплены, продолжал мой предводитель, смертные! Они почитают и превозносят то, что более изъявляет их слабость. Они идут путем, который приводит их в бездну стыда. Но возможно ли превратить мир? возможно ли истребить вкорененные в людях предрассудки? возможно ли весьма малым числом истинно премудрых просветить мир, утопающий в невежестве и неразумии? Но сия невозможность есть тем более непреодолима, что люди, отдавшись во власть страстям, не повинуются разуму, хотя они и знают, сколь сии предводители опасны. А ослепление царей есть всего бедственнее на свете. Мы часто видим, что заблуждение одного человека бывает виною погибели целых народов. Он, выговорив сие, свел меня с сей горы и велел следовать за собою на другую. Всход на нее был весьма не удобен, ибо сверх того, что дорога наполнена была тернием и дикими кустами, была еще столь узка, что я с великим трудом первые шаги сделал. Но она делалась тем шире и способнее, чем выше всходил я на гору. Чрез несколько времени прешли мы все сии препятствия. Путь стал равен: воздух был благорастворенный, а по обеим сторонам дороги были луга, испещренные цветами, и царствующая там весна украсила всеми приятностьми сие место. Я чувствовал в себе некоторую бодрость и силу. Предводитель мой говорил мне, что сие есть путь, ведущий к истинной славе, который сперва есть труден и неудобен, но потом пространен и ровен, потому что дела, коими можно достигнуть истинной славы, хотя сперва кажутся трудны, но плод оных награждается стократно увеселением и пользою от того проистекающими. В скором по том времени увидел я вдали на сей горе весьма огромное здание, блистающее паче чистейшего злата. Нельзя описать, ниже вообразить, сколь оно было и вдали прекрасно. Над ним было светило, подобное солнцу, кое освещало сие здание. Я спросил моего предводителя, кому оное принадлежит? Он сказал мне, что сие светило есть истинная слава, а здание — храм оной, и что виденная мною на первой горе тень происходила от освещения сим светилом сего храма. Я пылал желанием в него войти. Мы, наконец, к нему приблизились, двери в него были подобны чистейшему хрусталю, окрест их стояли лавровые древеса, а в верху над ним была следующая надпись:
На месте сем для тех царей воздвигнут храм,
Что, мирно царствуя, подобились богам,
Всех добродетелей пример в себе явили,
И подданные их отцами находили.
Храм сей был весьма пространен, но героев в нем было очень немного. Ты видишь, сказал мне мой предводитель, сколько сих царей, кои были украшение своего века, слава и блаженство человеческого рода. Я чрезвычайно удивился, что царей, истинной славы достигших, было столь мало. Не дивись сему, сказал он мне: заблуждение во всех веках у большей части людей были предводителями. Они всегда, оставляя истинное, стремились за мечтою, и редкие достигали до истинной славы. Знаешь ли ты, продолжал он, сего царя, украшенного сединами, который имеет столь приятный и величественный взор? Он называется Кир, основатель Персидской монархии.8 На троне его изображены: щедрость, воздержание, благосклонность и милость к подданным, коими он достиг сего жилища. Сей, в римском одеянии, называется Август.9 Он был первый римский император и едва было не лишился места в сем храме истинных героев, но последние его дела загладили все его пороки. На одной стороне трона изображены: кротость и милосердие, а на другой — любовь к наукам и покровительство к ученым. Сии добродетели были крылья, которыми он возлетел в сие жилище. А сей сидящий близ его монарх, которого взор наполнен кротостию, называется Тит Веспасиан.10 Сколь достоин такой монах бессмертной славы! Приметил ли ты, продолжал он, что над троном его изображены премудрые слова, которые он некогда сказал своим друзьям: Я потерял тот день, в который не сделал никакого благодеяния? Видишь ли, говорил мой предводитель, в той стороне поставленные два трона? Из сидящих на них героев один называется Марк Аврелий,11 а другой Марк Аврелий Антонин, называемый Кроткий. Посмотри над троном первого изображенные повторяемые им столь премудрые слова: лучше одного гражданина сберечь, нежели тысячу неприятелей побить?
Он хотел мне рассказывать и про других героев, но я прервал его речь, чтоб спросить о имени одного царя, сидящего на троне, поставленном в средине храма и превосходящем великолепием и блистанием прочих. Я, увидя его, ощущал в себе некоторое движение, которое мне самому было непонятно. Я обратил к нему все свое внимание. Вид его мог вперить во всякого страх, любовь и почтение. Осанка его имела нечто величественное и превосходящее человечество. Возможно ли, чтоб ты его не знал, отвечал с удивлением мой предводитель? Он есть славнейший герой нынешнего века, герой, который явил себя достойнее всех сих героев12 истинной славы и делами своими оных далеко превзошел. Ибо взошед на престол в самых младых летах, был подвержен различным бедствиям, которые он отвратил своим благоразумием: искоренил в своем государстве владычествующее невежество, насадил науки, завел порядочное войско и мореплавание, снабдил подданных полезными и мудрыми законами и привлек к себе любовь и почтение от окрестных держав. Коль отменным образом в рассуждении других, приобрел он истинную славу! Сколько малы против его все герои! Он вел войну, но вел ее для необходимости, и знал столь искусно, что с новым и к войне еще не обвыкшим войском торжествовал над прославившимся победами государем13 и в свое царствование дал совсем иной вид скипетру его подверженной области. Щедр был к награждению за услуги и милосерд в наказании. Словом, он был солнце, воссиявшее для просвещения во мрак погруженного его отечества. Видишь ли, продолжал он, изображенные на его троне Премудрость и Храбрость? Но коль отменность других употреблял он сие последнее дарование. Он защищал утесненную невинность и взвел на трон напрасно низверженного монарха.14 Он был истинный Отец отечества и удалился от престола единственно для того, чтоб достойнее на нем владычествовать. Сколько счастливы подданные, имевшие его государем? Сколь счастливы и неприятели, имевшие его победителем! Я потом увидел над ним написанные следующие слова:
Се царь, что царствовал над многими странами!
Но боле обладал он подданных сердцами.
На столбах, поставленных круг трона, были изображены его дела, кои представляли его, проходящего моря, странствующего в чужие земли, носящего на своих раменах все тяжести воинские, и скипетродержавными руками работающего художественными орудиями, побеждающего и торжествующего над неприятелями, искореняющего невежество, насаждающего науки, и ликующего благополучием своего народа.
По сим знакам я узнал, что сей был Петр Великий. И будучи побужден наичувствительнейшею за оказанные к нам благодеяния благодарностию и усердием, устремился броситься к его ногам, но в самое то время сия мечта исчезла и лишила меня удовольствия наглядеться на сего монарха. И я, в сем восторге проснувшись, ощущал, что сердце у меня еще от радости трепетало.
У истоков жанра сатирического ‘сна’ стоит переосмысленный жанр средневековой христианской литературы ‘видений’ святых отцов церкви, а также образцы античной утопии, сформировавшейся в рамках ‘менипповой сатиры’ позднего эллинизма (II—I в. до н. э.). С распространением в Европе идей гуманизма эсхатологические сновидения уступают место различным формам философской утопии, выполняющим функции дидактических пособий или научно-прогностических трактатов. В новое время жанр ‘сна’ складывается в самостоятельный тип нравоучительного эссе, сюжетно оформленного рассказа от первого лица. В этом виде жанр активно разрабатывается в английских просветительских журналах начала XVIII века. Другой путь существования жанра связан с использованием формы ‘сна’ в качестве вставной новеллы в рамках развернутого сюжетного, повествования. В обоих случаях аллегорическая природа жанра составляет его главную структурообразующую основу, хотя функциональной установкой жанра может быть как нравоучение, так и обличение.
Русская литературная сатира XVIII века усвоила обе разновидности жанра аллегорического ‘сна’, наиболее яркими образцами которых в национальной модификации можно считать произведения А. П. Сумарокова и А. Н. Радищева.
По специфике методов художественного обобщения к жанру сатирического ‘сна’ примыкает жанр аллегорической ‘восточной’ повести. Использование мотивов восточных волшебных сказок в европейских литературах как средства донесения до современников в иносказательной форме злободневных политических проблем и как средства критики отживших социальных порядков особенно участилось после перевода на европейские языки сказочного сборника ‘Тысяча и одна ночь’. Другим стимулом для активизации просветительской сатиры XVIII века в формах ‘восточной’ сказочной повести стало сочинение Ш. Монтескье ‘Персидские письма’ (1721), вызвавшее большое число подражаний и переведенное почти на все европейские языки.
В русской литературе жанр ‘восточной’ повести также имел значительное распространение. Переводы ‘восточных’ повестей в большом количестве встречаются на страницах периодических изданий второй половины XVIII века. В качестве оригинального образца национальной модификации этого жанра в сборнике представлена повесть И. А. Крылова ‘Каиб’.
В реалистической сатире XIX века к жанру ‘сна’ неоднократно с успехом обращался M. E. Салтыков-Щедрин (‘Сон’ об Иванушке-дурачке в цикле ‘Сатиры в прозе’ и особенно очерк ‘Сон в летнюю ночь’ (1875), где аллегорическая основа жанра сменяется установкой на сатирическое нравоописание).
Традиция использования внешних атрибутов жанра ‘восточной сказки’ в сатирических целях была продолжена еженедельным сатирическим изданием ‘Искра’, помещавшим на своих страницах злободневные критические очерки-фельетоны под рубрикой ‘Сказки современной Шехерезады’.
Домашнев С. Г. Сон.— Впервые опубл.: Полезное увеселение. М., 1761, т. II, декабрь, с. 209—220. Печатается по первой публикации.
Образцы произведений этого жанра, взятые из английского журнала ‘Зритель’ (The Spectator), Домашнев перевел и опубликовал в ‘Полезном увеселении’ (1761, июнь, с. 193—196, 209—213). Его ‘Сон’ развивает указанную традицию.
1 …Александр Великий — см. с. 436.
2 Сей называется Ромул — легендарный основатель Рима.
3 …Пирг, царь Эпирский — Пирр (319—273 гг. до н. э.) — царь Эпира (в 307—302, 296—273 гг. до н. э.), полководец эллинистической эпохи.
4 …Юлий Цесарь — см. с. 436.
5 Он убит от защитников отечества Брута и Кассия…— Юлий Цезарь был убит в результате заговора республикански настроенной части римской знати во главе с Гаем Кассием и Юнием Брутом в 44 г. до н. э.
6 …Аттила, царь гуннов… (ум. 453 г.) — предводитель гуннских племен, при котором гунны неоднократно совершали опустошительные походы на соседние европейские государства.
7 Он называется Герострат — грек из города Эфеса, желая стать известным, сжег в 356 г. до н. э. знаменитый храм Артемиды в Эфесе, считавшийся одним из семи чудес света.
8 …Кир, основатель Персидской монархии — древнеперсидский царь (558—530 гг. до н. э.), известный своими многочисленными завоеваниями.
9 Сей в римском одеянии называется Август — Гай Юлий Цезарь Октавиан (63—19 гг. до н. э.) — римский император, упрочивший введенную Цезарем систему единоличного правления.
10 …монарх, которого взор наполнен кротостию, называется Тит Веспасиан — римский император Тит Флавий Веспасиан (39—81 гг. до н. э.). См. с. 437.
11 …Марк Аврелий — римский император (121—180). См. с. 427. Под двумя именами скрывается одно историческое лицо. В XVIII веке имя Марка Аврелия служило синонимом просвещенного монарха.
12 …герой, который явил себя достойнее всех сих героев…— император Петр I (1672—1725).
13 …торжествовал над прославившимся победами государем…— имеются в виду победы Петра I над шведским королем Карлом XII.
14 …и взвел на трон напрасно низверженного монарха — речь идет о саксонском курфюрсте, польском короле Августе II, союзнике России в Северной войне, низложенном Карлом XII в 1706 г. и вновь возведенном на польский престол Петром I после Полтавской победы (1700).