Соловьев В. С.: биографическая справка, Соловьев Владимир Сергеевич, Год: 2007 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 28 минут(ы)

СОЛОВЬЁВ Владимир Сергеевич [16(28).1.1853, Москва — 31.7(13.8).1900, имение Узкое под Москвой, похоронен в Москве на Новодевичьем кладб.], религ. философ, поэт, критик, публицист. Сын изв. историка С. М. Соловьёва, брат Вс. С. Соловьёва и П. С. Соловьёвой, дядя Сер. Мих. Соловьёва, племянник В. В. Романова.

Дед С. Мих. Вас., протоиерей, по-видимому. послужил прототипом старца Иоанна в ‘Краткой повести об Антихристе’ из ‘Трех разговоров’. Одно из гл. своих филос. произв. ‘Оправдание добра’ С. посвятил ‘отцу-историку’ и ‘деду-священнику’ — ‘с чувством… вечной связи’. Мать, Поликсена Вл., кроткая и самоотверженная натура, происходила из старинного укр.-польского рода Бржевских, к к-рому принадлежал ‘украинский Сократ’ Григорий Сковорода (о духовной связи между ним и С. см.: Эрн В.Ф.. Г.С. Сковорода. Жизнь и учение. M.. I9I2, с. 335-37. 340-42). Др. деда и крестного отца — участника Севастопольской кампании контр-адмирала Вл. Пав. Романова — С. с горячей симпатией изобразил в ‘Трех разговорах’ в образе ‘старого генерала’ (Соловьев С. М., Жизнь…. с. 34). В доме, где родилось 12 детей, господствовали строгие порядки и атмосфера благоговейного почитания главы семейства, служившего для детей олицетворением высшей справедливости.

Детство С., получившего блестящее дом. образование (владел осн. европ. языками, польским, впоследствии выучил итал. и овладел начатками иврита), протекало в семье с высокими запросами и идеалами, принадлежавшей к интеллектуальной аристократии. Но и среди одаренных братьев и сестер он с ранних лет производил особенное впечатление: было видно, что ‘растет нравственная сила и недюжинный ум, а также своеобразный правдивый характер’ (В.Л. Величко, Книга о Вл. Соловьеве, с. 12). С. отличался яркой фантазией, в 6—7 лет импровизировал и разыгрывал ‘новеллы в духе средневековой Кастилии’ (Соловьев С. М., Жизнь…, с. 51). Тогда же, по его собств. словам, им ‘овладело крайнее религиозное возбуждение’ (там же), он решил идти в монахи и, готовясь к мучениям за веру, подвергал себя самоистязаниям. Отец смягчил религ. суровость ребенка, познакомив его со ‘светлыми образами’ греч. иск-ва, он также привил сыну любовь к естествознанию. Оба эти влияния — антич. красоты (как противоядия от аскетич. односторонности) и любви к естеств. наукам — оставили глубокий след в его дальнейшем развитии. В 1862, на девятом году жизни, в храме в праздник Вознесения С. пережил первый визионерский опыт встречи с таинств, небесной подругой, в будущем Софией его философии (см. поэму ‘Три свидания’),

В 1864 поступил сразу в 3-й кл. 1-й моск. губ. г-зии, в 1865 от нее отделилась 5-я г-зия, куда и был переведен С. (окончил в 1869 с зол. медалью). Учился вместе с будущим историком Н. И. Кареевым, кн. Д. Н. Цертелевым. одним из самых задушевных друзей С. В старших классах переживает атеистически-материалистич. увлечение, ‘эпоху смены двух катехизисов’: митр. Филарета (Дроздова) и Л. Бюхнера (Собр. соч., 2-е изд., т. 6, с. 270, I далее цитируется это изд.), длившуюся по 1869 — год поступления на историко-филол. ф-т Моск. ун-та. К занятиям С. практически не приступал, увлекаясь зоологией и эволюционной морфологией, в 1870 переводится на естеств. отд. физико-матем. ф-та, но уже на второй год учебы пишет своей кузине и в будущем невесте Ек. Вл. Романовой (Селевиной, окончат. крушение брачные планы С. потерпели в кон. I 1874) о постигшем его разочаровании в естеств. науках.

‘Это знание само по себе совершенно пустое и призрачное. Достойны изучения сами по себе только человеческая природа и жизнь, а их всего лучше можно узнать в истинных поэтических произведениях’ (письмо от 12 окт. 1871, ср. письмо ей же от 26 марта 1872 — Письма, т. 111, с. 57, 64). Позднее С. скажет: ‘…пройти через культ естествознания после гегельянских отвлеченностей было необходимо и полезно для всего русского общества в его молольых поколениях’ (‘Идея сверхчеловека’ — МИ. 1899. No 9, с. 87).

В апр. 1873 на 3-м курсе физико-матем. ф-та С. подает прошение об отчислении из ун-та! и о разрешении на сдачу экстерном канд. экзаменов на историко-филол. ф-те. Где бы он ни учился, он оставался прежде всего автодидактом. Студенч. голы, а точнее период с 7-го класса г-зии, — время интенсивной идейно-религ. эволюции: от рецидивов ‘нигилизма’, с к-рым он распрощался к нач. 1871, ‘от Спинозы и Гегеля, через Канта к Шопенгауэру и Шеллингу’ (Соловьев С. М., Жизнь…, с. 61-62). Обозрев т.о. всю историю новой философии, С. движется к выработке религ. мировоззрения, чему способствует также влияние ун-тского преподавателя, философа П. Д. Юркевича, развивавшего учение о сердце как ‘средоточии духовной жизни человека’ (см. ‘О филос. трудах П. Д. Юркевича’ — ЖМНП, 1874, No 12, а также ст. ‘Три характеристики. М. М. Троицкий. — Н. Я. Грот. — П. Д. Юркевич’ — ВЕ, 1900, No I), С. на всю жизнь сохранил благодарность и к др. идейно близкому проф., преподавателю церк. истории А. М. Иванцову-Платонову. Подводя итоги своему отрицат. периоду, С. считал его естеств. болезнью роста, перевалочным пунктом на пути духовной эволюции: от детской, слепой веры к ‘вере христианина сознательного и мыслящего’ (Письмо к Ек. Романовой от 31 дек. 1872 — Письма, т. 111, с. 73, ср. также ст. об отце ‘Сергей Мих. Соловьев’ — ВЕ, 1896, No 6, ‘Письмо к ред. Вопросов философии и психологии {далее ВФиП] Н. Я. Гроту’ — ВФиП, 1890, No 5). Готовясь к канд. экзаменам, С. погружается наряду с нем. философией и в чтение славянофилов, экзамены сдает весной 1873. В сент. определяется вольнослушателем в Моск. духовную акад. в Сергиевом Посаде (вернулся в Москву в марте 1874), в связи с чем строились предположения о его намерении сделаться монахом, между тем явился он туда ‘для занятий богословием’ (Соловьев С. М., Жизнь…, с. 88) и, быть может, с намерением ‘заменить магистра философии магистром богословия’ (Письма, т. IV, с. 147— 148). Нем. философы и греч. богословы, сообщает он Романовой, ‘в трогательном союзе наполняют мое жилище’ (Письма, т. III, с. 100). Осенью 1873 он пишет свое первое соч. для печати ‘Мифологич. процесс в древнем язычестве’ (не оконч., опубл. частично — ‘Правосл. обозр.’, 1873, No II), цель к-рого — ‘объяснение древних религий’, без чего ‘невозможно полное понимание всемирной истории вообще и христианства в особенности’ (Письма, т. III, с. 105-06).

В письме Ф. М. Достоевскому от 24 янв. 1873, положившем начало их дружбе, а также творч. взаимовлияниям, С. предлагает дла ‘Гражданина’ ‘краткий анализ отрицательных начал западного развития… В нем господствующая ложь прямо названа ложью, а пустота — пустотою’ (ЛН, т. 83, с. 331). Небезосновательно предположить, что С. своим духовным обликом и таким же, как у младшего Карамазова, ‘даром возбуждать к себе особенную любовь’ (Достоевский, XIV, 19) послужил прототипом Алёши, по мнению др. исследователей, он — прототип Ивана Карамазова (см., напр., восп. M. H. Стоюниной об А. Г. Достоевской — Ф. М. Достоевский, Статьи и мат-лы, сб. I, Л.—М., 1924, с. 158, сб. 2, с. 579, Достоевский, XV, 472—73, Альтман М. С, По вехам имен, Саратов, 1975, с. 112-13, ср.: Соловьева Н. С, К вопросу о прототипах братьев Карамазовых. — ‘Шахматовский вест.’, 1992, No 3, с. 39-42).

Преобразоват. замыслы и ощущение своей призванности юноша С. излагал в письме к Романовой (от 3 авг. 1873): ‘Сознательное убеждение в том, что настоящее состояние человечества не таково, каким быть должно, значит для меня, что оно должно быть изменено’, преобразовано ‘изнутри’ путем активизации ‘вечного сознания христианства’ (Письма, т. III, с. 88-89). Вопрос о судьбах правды — ‘быть или не быть’ ей на земле? — С. с юношеских лет принял как обращенный лично к нему, к его разуму, сердцу и воле, он служил ей как мыслитель, просветитель и проповедник — подобно библ. пророку, описанному им в ст. ‘Когда жили еврейские пророки?’ (‘Сб. в пользу начальных еврейских школ’, СПб., 1896), С. являл собой странную фигуру пророка в цилиндре и сюртуке.

Важный шаг на поприще мыслителя — магистер. дис. посв. состоянию совр. филос. сознания: ‘Кризис западной философии. Против позитивистов’ (СПб., 1874). Защита состоялась 24 нояб. 1874 в Петерб. ун-те и стала важным научно-общественным и одновременно почти скандальным событием. С. бросил вызов господствующему позитивистскому умонастроению, выступив перед философски индифферентной, но заинтригованной его личностью аудиторией. Соискателем была поставлена громадная задача ‘универсального синтеза’ науки, философии и веры: развитие зап. мысли в обоих ее направлениях, рационалистическом и эмпирическом, доказывал С, приходит к отрицанию бытия и как объекта, и как субъекта и в конце концов необходимо подводит к тем самым истинам — утверждению ‘конкретного все-единого всеобъемлющего духа’, — к-рые ‘в форме веры и духовного созерцания утвердились великими созерцаниями Востока’ (Собр. соч., т. 1, с. 149, 151). Идейная позиция магистранта и его практич. цель христ. просвещения ‘прогрессивной интеллигенции’ возбудили яростные нападки адептов позитивизма (В. В. Лесевича и математика С. В. Де-Роберти), но были и др. оценки дис. и ее защиты: ‘Такого диспута я не помню, и никогда мне не случалось встречать такую умственную силу лицом к лицу… Если будущая деятельность оправдает надежды, возбужденные этим днем, Россию можно поздравить с гениальным человеком…’ (историк К. Н. Бестужев-Рюмин — цит. по: Лукьянов, кн. I, с. 416, здесь и далее цит. по изд. 1990).

Резонанс в прессе, вызванный лиспутом, а затем и опубл. диссертацией, долго не утихал, среди полемистов — К. Д. Кавелин (‘Априорная философия или положит, наука?’, СПб.. 1875), проф. ун-та А. А. Козлов, психолог и историк философии М. И. Владиславлев (гл. офиц. оппонент С. на шиите) и др. Критики из либерально-народнич. крыла выступали в раздраженно-иронич. стиле, изображая соискателя отьявленным ретроградом (доходило до пародии на С.: Синицын Вл., Философия одурительного. — ПССиП в 20 т., т. 1, с. 299-301). однако представители несекуляризованного сознания мылсли в нем основателя новой рус. филос. школы. С. отвечал Лесевичу (ст. ‘Странное недоразумение’ — PB, 1875, No 2) и Кавелину(ст. ‘О действиельности видимого мира и основании метафизич. познания’ — там же, No 6), продолжая доказывать ту же, что и в диссертации, мысль: ‘и физические науки, и исторические… требуют метафизики’ (В. И. Герье, цит. по изд.: ПССиП, т. L, с. 338-39).

После защиты диссертации С. был избран доцентом кафедры философии Моск. ун-та и с нач. 1875 читает курс по истории новейшей философии. Публикация вступ. лекции ‘Метафизика и положительная наука’ (‘Правосл. обозр.’, 1875, No 2) и в целом его ун-тский курс сделали С. знаменитой в Москве личностью, желанным гостем в редакциях и салонах. Одновременно он приступает к чтению лекций по истории древней философии на курсах В. И. Герье.

Поразительное впечатление на слушательниц, по восп. одной из них, Елиз. Мих. Поливановой, производили ‘его звучный, гармоничный, какой-то проникновенный’ голос, прекрасное лицо ‘с необычайно одухотворенным выражением, как бы не от мира сего’, — лицо христ. мученика (Лукьянов, кн. 3, в. I, с. 43. 48). Неотмирность образа С. младший современник связывал с ‘исключительным, единственным чувством одинокости’ (Перцов, с. 334, 455), а Э. М. де Вогюэ так передаст впечатление от облика философа: ‘проницательные, мистические глаза’ как бы олицетворяли собой ‘мысль, едва прикрытую земной оболочкой. Такими лицами вдохновлялись древние монахи-иконописцы, когда пытались изобразить на иконах Христа славянского народа…’ (Никифораки Л., Иностранец о русском. — РО, 1901, No 1, с. 118).

Одна из лекций о диалогах Платона содержала знаменитую дефиницию человека как ‘животного смеющегося’ (ПССиП, т. I, с. 242). G. сам оправдывал это определение своим ‘стихийным, заразительным’, неистовым, громоподобным смехом, обличавшим вместе с др. веселыми ‘неожиданностями’ ‘его мальчишеский характер’ (барон П. Г. Черкасов — цит. по: Лукьянов, кн. 3, в. 2, с. 15—16), др. современникам ‘хохот’ С. представлялся пугающим, инфернальным, страшным (Белый А., Силуэт Владимира С. — В кн.: Критика. Эстетика. Теория символизма, т. 2, М., 1994, с. 354, Трубецкой Е., Личность Владимира С.— В кн.: Сб. первый. О Вл. Соловьеве, с. 45, см. также: Блок, V, ук.).

Елиз. Поливанова — вторая избранница С. после Романовой. Летом 1875 он гостил в имении Поливановых Дубровицы, в экстраординарных обстоятельствах (на краю крыши храма) делает предложение и вскоре получает отказ. Однако если брак с Романовой (выведенной в образе Ольги в пов. ‘На заре туманной юности’ — РМ, 1892, No 5) не состоялся по ряду причин — близкое родство, поглощенность жениха грандиозными преобразован планами, наконец, легкомыслие невесты, то второе сватовство потерпело неудачу потому, что сердце избранницы было уже занято. С. дарит ей на память стихи: ‘Прометею’ (1874), ‘В сне земном мы тени, тени…’ (1875), написанное под влиянием Платона, и пер. из Г. Гейне ‘Ночное плавание’ (1874, подробнее см.: Котрелев Н., История текста как континуум волеизъявлений автора. Вл. Соловьев. Ночное плавание: Из ‘Романцеро’ Гейне. — В кн.: Шиповник. Историко-лит. сб. к 60-летию Р. Д. Тименчика, М., 2005), от этого времени С. ведет начало своего стихотворства, хотя первый шаг в поэзии был сделан им в 1872 — четверостишие ‘Природа с красоты своей / Покрова снять не позволяет…’ (пер. из ‘Фауста’ И. В. Гёте).

По просьбе С. весной 1875 он командирован ун-том для изучения в Британском музее индийской, гностич. и ср.-век. лит-ры, 29 июня прибыл в Лондон, где оказался в обществе О. А. Новиковой (урожд. Киреевой), супругов Янжул (И. И. Янжул — юрист, однокашник С. по ун-ту) и М.М. Ковалевского, историка и правоведа, к-рого ‘с первого же разу’ привлек — ‘смешно сказать — своей красотой и своим пророческим видом’ (Лукьянов, кн. 3, в. I, с. 136).

Ковалевский отмечал ‘простоту и ровность’ обращения С, ‘связанную с редкой непрактичностью, большую живость ума. постоянную кипучесть мысли’ (там же), у него не было врагов, были только идейные противники. В салоне Новиковой, к-рый посещал Т. Карлейль. С. был назван ‘русским Карлейлем’. В Лондоне он распрощался со спиритизмом, явлением ‘весьма жалким’, хотя и содержащем в себе ‘крупицу истины’ (письмо Цертелеву от 2 нояб. 1875 — Письма, т. II. с. 229).

28 окт. 1875 С. внезапно срывается с места и ‘мчится’ в Каир. Эфемерность мотивировки его бегства в Египет (см. письмо к матери от 26 окт. 1875 — там же, с. 13) скрывает причины, находящиеся в области самых интимных мистич. переживаний: он чувствует присутствие высшей воли в своей жизни и желает подчиниться ее водительству (‘Всей, всей душой одна владела Ты’), История визионерских встреч С. с ‘Душою мира’ описывается в его ‘поэтической биографии’ ‘Три свидания (Москва — Лондон — Египет)’ (ВЕ, 1898, No 11, без подзаг.).

В читальном зале Брит. музея, погруженный в занимавшие его в связи с софиологией тексты, он слышит голос ‘полруги вечной’, призывающей его в египетскую ‘пустыню’, по к-рой он путешествовал в ‘высочайшем цилиндре, крылатке и легких штиблетах’: был принят бедуинами ‘за черта’, связан, чуть не убит, но потом отпущен (письмо к матери от 27 нояб. 1875 — Письма, т. П. с. 19). В пустыне произошла третья встреча с Ней: ‘И в пурпуре небесного блистанья / Очами, полными лазурного огня. / Глядела Ты…’. На скептич. недоверие к опыту чудесного С. ответил в письме к Н.Н. Страхову: ‘Я не только верю во все сверхъестественное, но, собственно говоря, только в это и верю’ (Письма, т. I, с. 33).

Откликом на событие явилась веселая мистерия его друга гр. Ф. Л. Соллогуба ‘Соловьев в Фиваиде’. представляющая собой шуточное подражание 2-й части ‘Фауста’. Сатана искушает С. всеми пороками, но тот стоек против соблазнов (см.: Лукьянов, кн. 3, в. I, с. 283-307). В Каире вместе с прибывшим туда Цсртслсвым они сочиняют шуточный диалог ‘Вечера в Каире’, посв. вопросам сверхъестеств. явлений и ‘положительной науки’ (спор с позитивистами в лицах) (Собр. соч., т. 12, с. 529-35).

Память о последнем свидании с Ней С. сохранил на всю жизнь. Осень 1875 — весна 1876 — время создания первых стихов т. н. софийного цикла (‘Вся в лазури сегодня явилась…’, ‘У царицы моей есть высокий дворец…’, ‘Близко, далёко, не здесь и не там…’), в к-рый затем войдут стих. ‘Под чуждой властью знойной вьюги…’ (1882) и стихи кон. 1890-х гг. ‘Око вечности’, ‘Das Ewig-Weibliche’ [Вечная женственность — нем.]. Это лирич. роман в стихах, адресат к-рого — ‘небесная подруга’, Вечная женственность, она же — ‘Душа мира’, ‘София’, по силе поклонения ей сравнимая с Девой Марией.

В Каире С. пробыл 4 месяца, посещал фиваидских аскетов-пустынножителей, ‘на себе проверял их мистические экстазы. Хотел видеть знаменитый Фаворский свет и видел’ (Пыпина-Ляцкая В.А., B.C. Соловьев. Страничка из восп. — ГМ, 1914, No 12, с. 124). ‘В колыбели истории’ он думал найти нить, связывающую ‘первоначальную жизнь человечества с (грядущей) жизнью, которую я ожидаю’, — из первого диалога неоконч. трактата ‘La Sophia’ (на франц. яз., 1876, написан в осн. в Каире, опубл. на рус. яз.: ‘Логос’, 1991. No 2, 1993, No 4, 1996, No7, параллельный текст на франц. и рус. яз. — ПССиП, т. 2) — произв., представлявшего фантастич. соединение элементов гностицизма, каббалистики, совр. естествознания и христианства (см. Козырев А. П., Парадоксы незаверш. трактата. — ‘Логос’, 1992, No 2). Корпус вошедших сюда тем получит развитие в последующих соч. С. [‘Чтения о Бого-человечестве’, ‘История и будущность теократии’, ‘La Russie et l’Eglise universelle’, ‘Идея человечества у Августа Конта’ (С. и у него находит ‘зерно великой истины’ христианства — Собр. соч., т. 6, с. 172) и др.], освобожденных от нехрист. багажа.

12 марта 1876 С. покинул Египет и выехал в Италию, возвращаясь после восхождения на Везувий и спасаясь от нищих оборванцев (к-рым, по своему обыкновению, раздал всю наличность вместе с кошельком), упал с лошади, повредил колено и обе руки и вынужден был отложить отъезд на родину из-за нездоровья и обычного для него безденежья. ‘Ему, — по словам В. Л. Величко, — ничего не стоило раздать свои вещи до предметов одежды включительно’, его ‘благотворительность и щедрость’ были ‘беспредельны’ (Книга о Вл. Соловьеве, с. 41, 42, см. также восп. И. И. Лапшина — Лукьянов, кн. 3, в. I, с. 136). В Сорренто за ним ухаживали две рус. дамы, одна из них — жена изв. скрипача Над. Евг. Ауэр, мимолетно увлекшая воображение С., встретившись с ней много лет спустя на оз. Сайма, он посвятил ей два стих.: ‘Этот матово-светлый жемчужный простор…’ (1894) и ‘Лишь только тень живых, мелькнувши, исчезает…’ (1895).

Из Сорренто в Париж С. едет через Флоренцию, Геную и Ниццу, где пишет ‘Песню офитов’ (‘Белую лилию с розой…’), несущую следы гностич. штудий и вошедшую впоследствии в пьесу ‘Белая Лилия’. В Париже создает знаменитое стих. ‘Истинно тот есть любимец богов…’ (кто ‘цепь золотую сомкнет и небо с землей сочетает’). Подводя итоги своему путешествию по Европе, С. не видит ‘положительных результатов’, зато находит ‘много отрицат. впечатлений’ (Письма, т. IV, с. 147): Восток в спячке, Запад клонится к упадку.

В нач. июня 1876 С. возвращается и Москву и поселяется с семьей на даче и Нескучном, впервые гостит у Цертелевых в Липягах, где ‘произвел сильное впечатление на всех’ (Лукьянов, кн. 3, в. 2, е. 5), сошелся с местным священником К. И. Певницким, посещал Соллогубов в именин Рождествено (под Серпуховом) и как поклонник прекрасного ‘опьянялся красотою’ графини Нат. Мих. Соллогуб. Бывал на славянофильских вечерах у А. И. Кошелева, где собирались И. С. Аксаков, бр. Ю. Ф. и Д. Ф. Самарины, Новикова и др.

Осенний семестр 1876 читал курс органич. логики в Моск. ун-те, в сер. февр. оставляет ун-т, очевидно, по совокупности причин: из-за т. н. любимовского дела (подробнее см. в ст. Н. А. Любимов), расколовшего профессоров, неуспеха у студентов и вообще малой способности к систематич. преподаванию. В связи с получением места чл. Ученого к-та при Мин-ве нар. просвещения (с функциями эксперта философско-религ. и пр. лит-ры) в марте 1877 С. переезжает в Петербург, поначалу поселяется у брата Всеволода. В ‘Ж-ле Мин-ва нар. просвещения’ (1877, No 3—4, 6, 10—11) печатаются главы ‘Философских начал цельного знания’ (не оконч.), задумывались сначала в качестве докт. дис. с использованием черновиков ‘La Sophia’, где впервые вводится понятие ‘теургия’ (богодействие), т.е. ‘реализация божественных начал’ в реальном бытии. Служба С. в Мин-ве, продолжавшаяся четыре года восемь месяцев, до кон. нояб. 1881 (более года числился в отпусках, в осн. по болезни), оказывается отнюдь ‘не синекурой’, при том что заседания К-та, к-рыми он чаще всего манкировал, — ‘скука смертная и глупость неисчерпаемая’ (письмо Цертелеву от 12 апр. 1877 — Письма, т. II, с. 235). Зато в библиотеке он ‘con amore’ [с любовью — итал.] занимается изучением зап. мистиков в связи с темой Софии. Во время петерб. службы становится ближайшим другом графини С. А. Толстой, вдовы близкого ему по духу поэта А. К. Толстого, живет то в ее пустующей квартире в Петербурге (‘скромно и уединенно’), то подолгу в ее поместьях в Пустыньке под Петербургом и в Красном Роге в Чернигов, губ. Тогда же завязывается его чувство к племяннице С. А. Толстой — Софье Петр. Хитрово, ставшей для С. здешним отображением Софии небесной.

Весной 1877 в ОЛРС выступает с лекцией ‘Три силы’ (‘Правосл. обозр.’, 1877, No 1). Высказанные там мысли повлияли на формулировку идей ‘всечеловека’ и посреднич. миссии России в мире, прозвучавших в Пушкинской речи Достоевского. В свою очередь, ‘Три силы’ были инициированы ст. ‘Три идеи’ из янв. выпуска ‘Дневника писателя’ за 1877. Однако в отличие от взгляда Достоевского на ист. процесс как на сменяющие друг друга миры: католический, протестантский и в конце концов православный — а 1а Данилевский, с к-рым философ будет полемизировать в 80-х п., — у С. бесчеловечный Восток (мусульманство) и безбожный Запад (индивидуализм) подлежат примирению с помощью третьей силы — славяно-рус. нац. типа. Западнически настроенная интеллигенция встретила в штыки идею рос. служения в мире (см.: Станкевич А.В., Три бессилия. Три силы. — ВЕ, 1877, No 4, с. 463). В письме С. А. Толстой (от 14 мая 1877 — Письма, т. II, с.201), огорченный такой реакцией на свое выступление, С. подтверждал неколебимость в изначальном выборе своего ‘неблагоразумного’, на взгляд многих, пути (ср. цитиров. письмо к Романовой от 3 авг. 1873).

Предчувствие Балкан, войны 1877—78 бодрит его рыцарственно-милитаристский дух: ‘Большая история меня очень радует’, ‘Гул растет, как в спящем море / Перед бурей роковой…’ (указ. выше письмо). Он решает послужить ‘славянскому делу’ в качестве воен. корреспондента ‘Моск. вест.’ M. H. Каткова и отправляется в действующую армию ‘с громадным букетом роз в одной руке и с тяжеловесным револьвером в другой’ (М. де Вогюэ — цит. по: Лукьянов, кн. 3, в. 2, с. 169), ‘в русском наряде, бархатных шароварах, красной рубашке и суконной расстегнутой поддевке’ (Скалон, с. 219). По дороге С. встретил Елиз. Поливанову, уже сестру милосердия, к-рую в письме от 25 сент. 1877 (см.: Поливанова) призывает на почве служения общему делу избавиться от возникшего между ними отчуждения. (К этому времени сестрой милосердия стала и др. его избранница, Ек. Романова.) Вскоре не только благожелат. командование в лице полк. Д. А. Скалона, но и он сам понял, что ‘взялся не за свое дело’ (Скалон, с. 220). Помимо практич. неподготовленности, С. не хватало убежденности в панславистских идеалах.

Зимой — весной 1878 в Петербурге выступает с ‘Чтениями о Богочеловечестве’ (‘Правосл. обозр.’, 1877—81, отд. изд. — М., 1881). В 12 лекциях развертывает величеств. картину мирового ист. процесса как Богочеловеческого сотрудничества (читает курс в пользу Красного Креста и ‘реставрации Царьградской Софии’ — Письма, т. II, с. 242). Среди собиравшегося на лекции интеллектуального Петербурга присутствовали Достоевский, Страхов, Л. Н. Толстой, К. П. Победоносцев. С. радуется ‘успеху не для себя, а для своего дела’ (Величко — Книга о Вл. Соловьеве, с. 26).

В кон. 70-х гг. С. посещает Моск. театральный Шекспировский кружок (С. А. Юрьев. Л. И. Поливанов, Лопатины, Ал. А. Венкстерн, Гиацинтовы и др.). участвует в коллективном сочинительстве ‘нелепых’ комедий, в 1877 пишет не дошедшую до нас комедию ‘Козьма Прутков’, в 1877—80 — мистерию-шутку ‘Белая Лилия, или Сон в ночь на Покрова’ (опубл.: худож.-лит. сб. ‘На память’. М.. 1893, перепечат. вместе с ранней ред. в кн.: Стихотворения:.., 1974). в к-рой подчеркнутая прозаизация и комизм переплетаются с мистикой Софии (о парадоксальном разностилье пьесы см.: Роднянская).

1878—80 — время наиб. тесного общения С. с Достоевским. ‘Говоря об основах своего миросозерцания, Достоевский в 1878 высказывается от общего их имени’ (Трубецкой Е., 1995, т. I, с. 81). Во время совместной поездки в Оптину пустынь к старцу Амвросию (Гренкову) в июне 1878 они обсуждают ‘главную мысль … и план’ будущего романа ‘Братья Карамазовы’ (‘Первая речь в память Достоевского’, 1881, цит. по: Собр. соч., т. 3, с. 197—98, об истории изд. этой и др. ‘Речей’ С. о Достоевском см. в кн.: Философия иск-ва…, с. 658—61, а также в кн.: Стих. Эстетика…, с. 513—26). Этот же год — апогей влюбленности в Софью Хитрово, полный надежд, но и тревог, С. называл ее своей ‘невестой’, носил на груди башмачок ее сына. Эти чувства к ‘живой женщине’, выраженные позднее в цикле лирич. стихов (см. ниже), сменили абстрактный пафос софийного цикла.

В 1880 (4 апр.) — защита докт. дис. ‘Критика отвлеченных начал’ (М., 1880), прошедшая на сей раз без бурных дебатов, но при огромном стечении народа, присутствовал и Достоевский. Ход диспута подробно освещался в газетах (см.: ПССиП, т. 3, с. 436 и след.). В ‘Критике…’, развивая идеи ‘Кризиса зап. философии’, С. вводит рус. мысль, питающуюся духовными созерцаниями богословской традиции (‘веры отцов’), в послекантовскую эпоху, соединяя т.о. догматич. и критич. элементы философии: первый — без игнорирования требований рассудка, второй — без урона для полноты человеческого духа. Показывая несостоятельность разл. направлений — рационализма, эмпиризма, натурализма, сенсуализма, позитивизма, С. не отвергает каждое из них, но лишь не признает претензий его основополагающего принципа (‘начала’) — будь то рассудок или чувство — на роль абсолюта. И как мыслитель, и как обществ, реформатор С. стремился не к устранению прежних начал мысли и существования, а к отмене их вражды через определение должных отношений друг к другу.

Поскольку достичь этого ‘великого синтеза’ С. мыслил не на эклектич. путях сложения отл. воззрении в некую обшепригодную истину, и через очистительное их рассечение, отделяющее правду от лжи. его проповедь погашения вражды всегда вызывала враждебное противодействие. В борьбе с нарастающими тенденциями центробежного экстремизма, раздирающими общество в левом и правом направлениях, когда традиционализм (олицетворяемый Победоносцевым и В. П. Мещерским) стал нетворческим и жестоковыйным, а ‘прогрессивные’ силы в обществе (П. Л. Лавров и H. K. Михайловский) — воинственно антитрадиционными и разрушительными, С. всегда оказывался чужим среди своих и своим среди чужих.

По словам Е. Трубецкого, он ‘обрушивался всеми силами против того идола, которому поклонялись в среде, где он в данное время жил’ (Личность Владимира С. — в кн.: Сб. первый. О Вл. Соловьеве, с. 67). Его полемич. статьи против славянофилов и Каткова относятся по преимуществу ко времени его моск. проживания, его изв. ст. ‘Византизм и Россия’ (ВЕ, 1896, No 1, 4), близкая к славянофильству, наоборот — ко времени общения с либерально-западнич. кругами в Петербурге. Кульминация драм. положения С. между полярными силами — вмешательство в роковую схватку между рев. террором и самодержавием в связи с цареубийством 1 марта 1881. Со словом примирения он обращается к обеим сторонам: 13 марта выступает в молодежной аудитории (на Высших жен. курсах) с метафизич. и моральным осуждением террора как возврата в ‘зверское состояние’, 28-го в зале Кредитного об-ва (в одной из лекций цикла ‘О ходе рус. просвещения’) — с призывом к престолонаследнику проявить милосердие к преступникам: не оправдывая их, сохранить им жизнь (см.: Никифоров Н., Петерб. студенчество и С. — ВЕ, 1912, No 1, с. 183) и тем положить начало проведению христ. основ в обществ, бытие.

Публичные отклики на это выступление (см.: ‘Былое’. 1906, No 3, 1907. No 3, 1908, No 4-5) вынудили С. давать объяснения петерб. градоначальнику Н. М. Баранову: в ночь на 29 марта С. пишет письмо Александру III с изложением гл. мыслей произнесенной накануне речи, не оставляя вместе с тем надежд на внушение императору идеи ‘христ. политики’ (Письма, т. IV. с. 149-150). За С. вступился глава Мин-ва внутр. дел M. T. Лорис-Мсликов. В итоге ему было предложено в ближайшее время воздержаться от публичных лекций. С. подал прошение об отставке от должности в Мин-ве просвещения, на что министр барон А. П. Николаи ответил: ‘Я этого не требован’ (Радлов. с. 17).

С. решил прекратить обременительную для него регулярную преподавательскую деятельность в Петерб. ун-те, где в нояб. 1880 после защиты докт. дис. получил должность приват-доцента, и расстаться с Бестужев, жен. курсами. В этот период он, как всегда не находивший себе постоянной ‘житейской рамки’, проживал то в гостинице ‘Европейская’, то нанимал квартиру в Лесном, на Выборгской стороне, уединяясь там ради исполнения необозримых рабочих планов, то гостил в Пустыньке. (Он страдал крапивной лихорадкой и невралгией, перешедшей в неврит.) В февр. 1882 прощается с Петербургом и возвращается в Москву.

Нач. 1880-х гг. прошло под знаком памяти Достоевского. При поддержке его вдовы С. выступил защитником и пропагандистом духовного наследия ‘гениального прозорливца и страдальца’, провозвестника ‘свободного всемирного братства во имя Христово’ (‘Три речи в память Достоевского’, 1881-83, М., 1884, цит. по: Собр. соч., т. 3, с. 199). С. увидел в нем и основателя преобразующего жизнь (теургического) иск-ва. На брошюру К. Н. Леонтьева ‘Наши новые христиане’ (М., 1882), направл. против Пушкинской речи Достоевского, С. отвечает разящей ‘Заметкой по поводу новых христиан’ (‘Русь’, 1883, No 9). В ответ на резкий и воинств, выпад Михайловского (‘Жестокий талант’ — ОЗ, 1882, No 9, с. 81-82) против христ. интерпретации С. взглядов Достоевского пишет отповедь ‘Несколько слов по поводу ‘жестокости», (не оконч., опубл.: НМ, 1989, No 1), ее осн. положения вошли в ‘Третью речь в память Достоевского’ (под назв. ‘Об истинном деле. В память Достоевского’ — ‘Русь’, 1883, No 6), произнесенную вопреки офиц. запрету. Став после выступления 28 марта 1881 и ‘Третьей речи…’ нежелат. фигурой в глазах Победоносцева (аттестовавшего С. как ‘безумного’ философа), включился с ним в многолетнее сражение, делая его мишенью ядовитых эпиграмм (см. в особенности обращение к нему С. с призывом прекратить ‘политику религ. преследований и насильств. распространения казенного православия’ — в кн.: К. П. Победоносцев и его корреспонденты, с. 938, 969).

В 1881-82 С. взялся за необъятную примирит. задачу — преодолеть раскол между Западной и Восточной церквами, являющийся ‘величайшим бедствием для всего христианского мира’ (Собр. соч., т. 4, с. 63). Он работает над серией статей под общим назв. ‘Великий спор и христианская политика’ для славянофильского еженед. ‘Русь’ И. С. Аксакова (1883, No 1-3, 14, 15, 18, 23). Но, гармоничные поначалу, отношения между редакцией и С. постепенно расстраиваются и к 5-му выпуску заставляют автора задуматься о целесообразности продолжения публикации (письмо И. Аксакову, сент. 1883 — Письма, т. IV, с. 24), к 6-й статье редакция ‘Руси’ уже вступает в полемику со своими же публикациями, а С. ограничивает предполагаемое число выступлений. Славянофилы разошлись с философом во взгляде на церк. схизму, по С, она результат обоюдной вины, коренящейся в оскудении любви и на Западе, и на Востоке (когда ‘церковные люди поддались антихристианскому духу своеволия и соперничества’ — Собр. соч., т. 4, с. 63), а не принципиальных, догматич. расхождений (где правосл. сторона всегда права). С. призывает — в согласии с христ. началами — ‘исходить из нравственного чувства и обязанностей, а не из интереса и самомнения’ (письмо И. Аксакову, окт. 1883 — Письма, т. IV, с. 25). Публикация ‘Великого спора…’ сопровождалась перепиской С. с И. Аксаковым (там же, с. 13—28) и с пред. Слав, благотворит, к-та в Петербурге А. А. Киреевым (см. раздел Письма), письма к к-рым составили одну из самых значительных страниц эпистолярия С. Однако проповедь С. о примирении церквей ‘для общей борьбы с безбожным веком была понята как… измена рус. православию’ (Маковский С. К., Последние годы С. — В кн.: Сб. первый. О Вл. Соловьеве, с. 237). Позднее (19 февр. 1896) С. в знак грядущего примирения и чаемого торжества вселен, христианства в порядке ‘личной унии’ примет причастие по греч. католич. обряду. После обнародования этого факта Н. Толстым в 1910 конфессиональная принадлежность С., к-рый сам ощущал себя вселен, христианином, не порывающим с православием, стала предметом пристрастного обсуждения в печати.

Толстой Ник. А., Вл. Соловьев — католик. Письмо в ред. — РСл, 1910, 21 авг.: Философов Д. В., Католичество С. — там же, 26 авг., Кузнецов H.. По поводу толков о принятии С. католицизма, СПб., 1910: Перцов П. П., Не католик и не православный. — HB. 1911, 14 июля (см. также его ст.: ‘Судьба’ С. — HB. 1909. 9 дек.), о. Н. Колосов. О исповедании С. (Письма, т. III. с. 214-17): Бсзобразова М. С., Был ли С. католиком? — РМ. 1915. No 11.

Соч. ‘Духовные основы жизни’ (1882-84, опубл.: М., 1884, 1885 — оба под назв. ‘Религ. основы жизни’, 3-е изд., СПб., 1897, по определению С. М. Соловьёва-младшего, ‘толкование на молитву ‘Отче наш»: Жизнь…, с. 232, см. также: Лосев, 2000, с. 64), свидетельствующее об особом религ. вдохновении С., он собирается публиковать в виде ‘назидательных статеек’ в ‘Руси’, однако там ему было отказано. Не разделяя взглядов ‘национальной партии’ охранителей (Катков, А. С. Суворин) и выпав из родственного ему славянофильского круга (И. Аксаков, Киреев), С. оказывается в обществ, одиночестве (‘Вообще, куда я денусь и к чему приткнусь — не знаю. Здоровье мое тоже плоховато. Впрочем, я не унываю и стараюсь подражать птицам небесным’ — Письма, т. II, с. 251). Он становится пост, сотрудником либерально-западнич. ‘Вест. Европы’, оценившего масштаб и талант С, но в лучшем случае равнодушного к его духовным целям. Вполне осознавая ситуацию ‘мезальянса’, С. утешал себя и ред. M. M. Стасюлевича практич. целесообразностью их сотрудничества: ‘Я не вижу, почему бы разница в идеях, принадлежащих к области сверхчувственного, должна была при тождестве ближайших целей мешать совместной работе’ (там же, с. 34). В ‘Вест. Европы’ он развертывает новую кампанию — публикует цикл статей ‘Национальный вопрос в России’ (1883 1891, опубл.: в. 1-2, М., 1884, 2-е изд., доп., СПб., 1888, 3-е изд., СПб., 1891), где вступает в резкую полемику с поздними славянофилами, превратившими мессиан. идеал своих предшественников в ‘зооморфического идола’, а христ. универсализм — в нац. исключительность, иудейско-языч. обособленность, т.е. желание иметь свою особую религию, веру и церковь, между тем как нац. достоинство и призвание есть не привилегия, а обязанность, к-рую для России С. видит в служении идее всемирного общечеловеч. единения в духе истинного христианства.

Отрицательно откликнулись на соч. С, в т. ч. на его брошюру ‘Любовь к народу и рус. народный идеал’ (открытое письмо к И. Аксакову, апр. 1884, отд. отт. М., 1884): И. Аксаков (‘Против нац. самоотречения… в статьях С.’ — ‘Русь’. 1884, апр.). Киреев (‘Славянофильство и национализм’. СПб., 1890). Ю. Н. Говоруха-Отрок (‘Вл. Соловьев и Чаадаев’ — МВед. 1890. 29 апр.).

Зима — весна 1883 — время напряженного и болезненного ожидания согласия на брак С. П. Хитрово (семейная жизнь ее, рано вышедшей замуж за дипломата и поэта М. А. Хитрово, не удалась, и с мужем она жила в разъезде), С. был даже при смерти. Любовь к Хитрово и вызванная ею поэзия — явление исключительное по сочетанию мистич. символики с чувством глубокого сострадания: ‘Друг мой! прежде, как и ныне…’, ‘Бедный друг, истомил тебя путь…’ (оба 1887) и др., последнее содержит поэтич. кредо С.-философа: ‘Смерть и Время царят на земле, — / Ты владыками их не зови, / Все, кружась, исчезает во мгле, / Неподвижно лишь солнце любви’, к циклу примыкает переложение из ‘Vita Nuo-va’ Данте: ‘Все в мыслях у меня мгновенно замирает…’ (1886).

В соч. кон. 80-х гг. — ‘История и будущность теократии’ (Загреб, 1887), над к-рым С. работал зимой 1886 в Пустыньке, ‘La Russie et l’иglise universelle’ (‘Россия и вселенская церковь’, написано по причине ценз, препятствий на франц. яз., Р., 1889, полн. опубл. на рус. яз. в пер. Г. А. Рачинского — М., 1911) — мысль об объединении церквей и устроении христ. человечества разрастается в геополит. утопию соединения Востока и Запада в виде модернизиров. ‘священной империи’ (недаром С. увлекался трактатом Данте ‘О монархии’), где церковь представлена рим. первосвященником, мирская власть — рус. царем, а защита духовной свободы — неким пророком.

В 1886 по делам воссоединении церквей С. едет в Загреб к отозвавшемуся на его почин католич. епископу Й. Штросмайеру. главе Юго-Слав. АН, основателю Хорват. ун-та, и канонику Ф. Рачкому. С. опять без денег, но благодаря соратникам жизнь его здесь течет бодро и празднично. С помощью Штросмайера С. рассылает по католич. инстанциям промеморню (напечатана в 10 экз. на франц. яз. в Дьяковаре, Хорватия) — памятную записку о принципах объединения церквей. Папа Лев XIII одобрил ее, однако сказан о проекте: ‘Прекрасная идея, но без вмешательства чуда дело это невозможное’ (Письма, т. IV, с. 119). В России, куда С. вернулся в окт. 1886 ‘более православным, нежели как уехал из нес’ (Письма, т. III. с. 289), он претерпевает ‘прямо гонение’: ‘Обер-прокурор… сказал, что всякая моя деятельность вредна для России… Выдумываются и распускаются про меня всякие небылицы’ (там же, т. И. с. 142).

В 1887 наступила ‘Безрадостной любви развязка роковая, / Не тихая печаль, а смертной муки час…’ (написано янв. 1887): С. Хитрово отказывает С, его посещают мысли о монашестве. Лето проводит у А. А. Фета в Воробьёвке Курской губ., где они переводят ‘Энеиду’ (гл. 6 — совм., гл. 7, 8, 10 С. перевел самостоятельно, опубл.: Стих., 1895), в чем гость превзошел хозяина, С. также переводит IV, ‘пророческую’, эклогу Вергилия ‘Поллион’ (там же). Осенью живет в Рождествено у Соллогубов. В Москве его посещает Л. Толстой.

Весной 1888 едет в Париж, где у него образуются новые знакомства среди интеллектуалов и духовных лиц, в салоне кн. Л. И. Сайн-Витгенштейн читает по-французски доклад ‘L’idИe russe’ (‘Русская идея’, опубл. на франц. яз.: Р., 1888, на рус. яз.: М., 1911) в духе его нового проекта о служении России (в лице ими. власти) делу вселен, церкви и благоденствию человечества. После выхода кн. ‘La Russie et L’Eglise universelle’ в католич. франц. и белы, прессе — хвалебные отклики, но и оппонирование (О. Маркович в газ. ‘L’ыniverse’). В 1889 началась ожесточенная полемика С. со Страховым — пропагандистом теории ‘замкнутых культур’ Н. Я. Данилевского, задумавшего ‘погубить Россию и уготовить путь грядущему антихристу’ (Письма, т. I, с. 59, см.: Страхов H. H., Борьба с Западом в нашей лит-ре…, т. 2, СПб., 1890, с. 218-303, т. 3, СПб., 1896, с. 161-98). С. показывает, что ‘система’ Данилевского ‘основана на мнимой величине’ нац. исключительности (‘О грехах и болезнях’ — ВЕ, 1889, No 1, см. также ст. ‘Мнимая борьба с Западом’ — РМ, 1890, No

и выступает в защиту единого христ. пути России с Европой. Спор С. со Страховым разрастался и втягивал новых оппонентов: Д. Самарина (его брошюра ‘Поборник вселенской правды. Возражение С. на его отзывы о славянороссах 40-х и 50-х гг.’, СПб., 1890), П. Е. Астафьева, И. Л. Щеглова, заполнив в итоге 2-й выпуск ‘Нац. вопроса в России’ (1891).

В 1891 С. включается в борьбу с голодом (‘Народная беда и общественная помощь’ — ВЕ, 1891, No 10: ‘Наши грехи и наша обязанность’ — СВ, 1891, No 7). организует благотворит, сборы и отчисляет свои гонорары в пользу голодающих. Он чувствует себя ‘литературным поденщиком’, хлопочет ‘о сорока тысячах чужих дел’ (Письма, т. III. с. 122, т. IV, с. 46).

В кон. публицистически интенсивных 1880-х гг. лирич. стихия отступает от С, он пишет свое знаменитое историософ. стих. ‘Ex Oriente lux’ [Свет с Востока — лат.] (1890), в к-ром выражает тревожную и пророч. дилемму: ‘О Русь!.. Каким же хочешь быть Востоком: / Востоком Ксеркса иль Христа?’, увлекается полит, сатирой — сочиняет эпиграммы и драм. памфлет ‘Дворянский бунт’ (на кн. Мещерскою, опубл.: Шуточные пьесы), скорбит по поводу смерти ‘предпоследнего корифея’ И. А. Гончарова и скептически отзывается о последнем корифее Л. Толстом (Письма, т. IV, с. 54). С. воевал с Толстым как с религ. идеологом [заочно отношения с ним обострились после ст. ‘Идолы и идеалы’ (ВЕ, 1891, No 3, 6), где С. подверг критике толстовскую проповедь ‘опрощенчества’ и народопоклонства], но не ценил его и как романиста: ‘Я совершенно не перевариваю этой здоровой обыденщины’ (Трубецкой Е., 1995, т. 1,с. 17), признавая, впрочем, за ним мастерство тончайшего живописца ‘внешних подробностей’ (Собр. соч., т. 3, с. 191). Зато ценил M. E. Салтыкова-Щедрина (Письма, т. IV, с. 44) и особенно Н. В. Гоголя, сочетавшего в себе фантастичность и остроумие — достоинства любимцев С, Э.Т.А. Гофмана и Аристофана.

В 1891 С. становится редактором и автором (ему принадлежат 55 филос. и 6 лит. статей, см.: Собр. соч., т. 10) филос. отдела Энц. словаря Ф. А. Брокгауза и И.А. Ефрона. В нач. 1880-х гг. в газ. ‘Русь’, ж-лах ‘Рус. вест.’ и ‘Вест. Европы’ появляются первые стихотв. публикации С., в 1891 выходит небольшой сб. Вл. С. Соловьев. ‘Стихотворения’ (М., 2-е доп. изд., СПб., 1895, негативные отклики, 1891: СВ, No 6, НВ, 20 мая). На изд. 1895 откликнулся Величко, отметивший сочетание у С. ‘строгого филос. мышления с мистич. созерцанием, чаадаевского пессимизма с рус. мессианством Достоевского’ (‘Философ-поэт’ — Кн. ‘Недели’, 1896, No 1, с. 231, др. рец., 1895: ‘Нов. слово’, No 2, МБ, No 9).

После поездки летом 1891 в Валаамский монастырь накопившиеся у С. претензии к рус. церкви вылились в неслыханный вызов: 19 окт. в моек. Психол. об-ве он выступает с публичной лекцией ‘О причинах упадка средневекового миросозерцания’ (литографиров. изд. — М., 1892). С. отказывался признать связь между христ. жизнью и исторически сложившимся принудит, государственно-церк. укладом, выдвигая на его место либеральные ценности прав и свобод, но включенные в программы социального христианства (‘христ. политики’). Аудитория пришла в невероятное возбуждение: одни кричали ‘Пророк!’, другие — ‘Что он, с ума сошел? … надо бы ему рот закрыть…’ (восп. М. С. Безобразовой — Книга о Вл. Соловьеве, с. 96, см. также в кн. С: Стих. Эстетика…, с. 484). На возмущенные публ. ‘Моск. ведомостей’ С. ответил четырьмя письмами в редакцию (Письма, т. III, с. 196-207), К. Леонтьев призывал поднять против него к.-н. местного правосл. старца (см.: Леонтьев). Силы С. были подорваны, он слег с дифтеритом.

В кон. 1891 он переживает страстную влюбленность в замужнюю молодую женщину со значимым для него именем — Софью Мих. Мартынову, что сопровождается невиданным расцветом поэзии — т. н. мартыновский цикл: ‘Сказочным чем-то повеяло снова…’, ‘Чем люди живы?’, ‘Я смерти не боюсь…’, ‘Милый друг, иль ты не видишь…’, ‘Зачем слова? В безбрежности лазурной…’, ‘Вижу очи твои изумрудные…’, ‘День прошел с суетой беспощадною…’ и др. (1891-92). Помимо любви освобождающем (от ‘земных оков’), дающей возможность обретения ‘нездешнего света’ (‘Зачем слова…’), в ‘мартыновском цикле’ любовь предстает и как мучительное влечение с ‘пламенными муками’ (‘Мы сошлись с тобой недаром…’), и как одоление в человеке ‘темной’ стихии, ‘злой жизни’. В стих. ‘Милый друг, иль ты не видишь…’ поэт постулирует символич. отражение двух миров (‘…все видимое нами — / Только отблеск, только тени / От незримого очами’) — представление, ставшее краеугольным для рус. символизма. (Горечь от — снова! — неразделенного чувства вылилась позднее у С. в саркастич. стих. ‘Вы были для меня, прелестное созданье…’, март 1893.) Высокое эротич. вдохновение отразилось и на филос. творчестве: с кон. 1892 печатает соч. ‘Смысл любви’ (ВФиП. 1892, No 14, 15, 1893, No 17, 1894, No 21) — умозрит. последействие любовного опыта, где, в частности, подчеркивается, что ‘самая сильная любовь весьма часто бывает неразделенною’ (Собр. соч., т. 7, с. 7). С. развертывает грандиозную утопию мистич. по своей природе любви между полами, ибо только она через ‘другого’ способна восполнить божеств, сущность человека, уничтожая эгоизм и воссоединяя две половины человеч. образа в его целостность (в далекой перспективе — человек-андрогин), а вместе , с ним вводит в бессмертие и всю стенающую тварь, и весь материальный мир. Тут с головокружительного по своей высоте, но реального ‘задания’ любящему С. переходит в область титанически-утопического и вступает в противоречие с представлением о ‘богочеловеческом процессе’. В ‘Жизненной драме Платона’ (ВЕ, 1898, No 3-4, биогр. подоплека работы — недовольство собой как автором уже отброшенного теократич. проекта) С. выводит платонич. идею эроса, ‘рождающего в красоте’, из сферы отвлеч. идеальности или гностич. спиритуальносги (в неоплатонизме) в христ. русло преображения и спасения материи.

Летом 1893 в состоянии нервного расстройства С. отправляется в Швецию, Шотландию, Францию. Во время сканд. путешествия написаны ‘Посмотри: побледнел серп луны…’, ‘По дороге в Упсалу’ и др. стих., его вдохновляет суровый пейзаж, где ‘…с природой в вечном споре / Человека дух растет…’. Во Франции С. встретился со своим другом С. Н. Трубецким, и они вместе обосновались в Динаре, на берегу океана. Вернулся С. из путешествия примирившимся с сердечным одиночеством (‘Высшую силу в себе сознавая, / Что ж тосковать о ребяческих снах?’ — стих. ‘Если желанья бегут, словно тени…’, ок. 1893). В Финляндии в сент. 1894 на берегу озера Сайма С. переживает поэтич. подъем, Сайма становится предметом его созерцат. влюбленности (‘Тебя полюбил я, красавица нежная…’), его новой музой, к-рой посвящен цикл стихов, исполненных восхищения перед непокорной ‘дикой невольницей’ и сочувствия к ней, томящейся по беспредельному простору (‘Сайма’). Последний раз на берегу Саймы С. летом 1896, но теперь образ ее ‘двоится’, ‘померкла святыня заветная’, глаза, ее — ‘потемневшие’ (‘Гроза утром’, ‘Июньская ночь на Сайме’). Убедившись в тщетности своих церковно-полит. проектов, С. продолжает публиц. борьбу с ‘лжепатриотами’ и ‘лжеправославными’, отстаивая основы правосл. веры и свободу совести в ст. ‘Исторический сфинкс’ (ВЕ, 1893, No 6), вокруг к-рой разгорелась полемика с В. В. Розановым, в те годы противником веротерпимости (см. его ст. ‘Свобода и вера’ — PB, 1894, No 1).

Несмотря на личную приязнь к писателю, С. выступил с уничтожающей критикой ‘елейно-бесстыдного пустословия’ Розанова, расходуемого на ограничение всех свобод, кроме одной — свободы для ‘жизни животной’ (‘Порфирий Головлев о свободе и вере’ — ВЕ, 1894, No 2). На розановскую брань в ‘Ответе г. Вл. Соловьеву’ (PB, 1894, No 4) С. реагировал снисходительно-иронично в ст. ‘Конец спора’ (ВЕ, 1894. No 7). Однако впоследствии спор продолжился — в ст. ‘Особое чествование Пушкина’ (ВЕ, 1899, No 7 — отклик на пушкинский номер ‘Мира иск-ва’, 1899, 13/14). где С. едко высмеял Розанова. В этой же ст. С. саркастически отозвался о Д. С. Мережковском и Н. М. Минском — за их ‘оргназм’ и ‘пифизм’ (‘интересным психопатологич. этюдом’ назвал он ранее книгу Минского ‘При свете совести’ — ВЕ, 1890, No 3, с. 437). В полемику на стороне задетых ‘оргиастов’ включился Д. В. Философов (‘Серьезный разговор с ницшеанцами. Ответ С.’ — МИ, 1899, 16/17), на что С. ответил (‘Против исполнительного листа’ — ВЕ, 1899, No 10) аналитич. разбором модного направления — декадентства, выдающего служение ‘безобразию’ за ‘новую красоту’ (Собр. соч., т. 9, с. 292).

Заметный резонанс получила реакция С. на три выпуска ‘Рус. символистов’ (М., 1894—95) и прежде всего на стихи их составителя В.Я. Брюсова, С. откликнулся иронич. рецензиями, свидетельствующими о неприятии поэтики и языка нового течения: ‘Русские символисты’ (ВЕ, 1894, No 8, 1895, No 1, 10), последняя завершалась пародиями С, в т. ч. ‘На небесах горят паникадила…’, ставшими необычайно популярными (об истории их создания см., Кони А.Ф., Собр. соч., т. 7, М., 1969, с. 245-46). Брюсов же высоко ценил поэзию С, отдавая предпочтение стихам, в к-рых ‘философ… освобождается от влияния Фета’, пишет проще и ‘глубже’, ‘главный недостаток’ его поэзии — ‘отсутствие пластичности, главное достоинство — единство духа во всей книге’ (письмо П. П. Перцову от 25 авг. 1895 — в кн.: Брюсов В., Дневники. Автобиогр. проза. Письма, М., 2002, с. 288 и ук.). Почитатель Козьмы Пруткова, С. — автор ярких юмористич. стихов, иронич. баллад, эпиграмм, а также автопародий и шаржей на себя и свое положение в обществе (ср. ‘Пророк будущего’, 1886), эти шуточные пьесы ходили в списках, с увлечением читались в дружеских компаниях (см.: Стихотворения…, 1974).

В 1894-96 С. работает над ‘нравственной философией’ ‘Оправдание добра’ (СПб., 1897, 2-е, испр. изд., СПб., 1899, переизд. — М., 1996, в прил. ст. А. Ф. Лосева ‘Наиболее соловьевское произведение’) — соч., в к-ром ставит целью ‘показать добро’ как ‘единственный правый… путь жизни’ (Собр. соч., т. 8, с. 3). (‘Оправдание…’ свидетельствует об определ. охлаждении С. к идее теократии.) В основе нравственности С. усматривает триединство начал — стыда, жалости и благоговения.

‘Оправдание…’ вызвало полемику: статьи Г. Ф. Шершеневича, Б. Н. Чичерина. С. Трубецкого и ответ на них С. — см.: ВФнП. 1897, No 3-5 (см. также: Э. Радлов — ЖМНП, 1897. No 11, В. Гольцев — РМ. 1898. No 5, Шперк Ф., Ненужное оправдание. — HB, илл. прил., 1897, 26 февр., подпись Апокриф).

В 1894 С. пишет ‘Панмонголизм’ (‘Панмонголизм! Хоть слово дико…’), мрачное поэтич. пророчество, где дает пессимистич. ответ на ист. раздумья в стих. ‘Ex Oriente lux’: Россия прельстилась славою Ксеркса и будет сокрушена нашествием неисчислимых вост. племен — орудия ‘Божьей кары’. Идеи ‘панмонголизма’, ‘желтой опасности’ будут восприняты поэтами Серебряного века: эпиграфы к ‘Скифам’ и одному из стих, цикла ‘На поле Куликовом’ А. А. Блока (из стих. С. ‘Дракон’), ‘Грядущие гунны’ Брюсова и др. В нач. 1895 С. пишет также полные мистич. предчувствий, но уже личного характера стих. ‘Сон наяву’ и ‘Опять надвинулись томительные тени…’ (о неизбывности памяти об ‘утраченном’, ‘невозвратном’), посв. А. Ф. Аксаковой: ее образ и взгляды воссозданы в восп. ‘Аксаковы’ (Кн. ‘Недели’, 1901, No 1).

К 1898 С. собрал корпус своих статей о рус. поэзии, лирику он считал высшим откровением человеч. души. С. избирал поэтов, преим. близких себе по христ. платонич. идеализму. В трактатах ‘Красота в природе’ (ВФиП, 1890, No 1) и ‘Общий смысл искусства’ (там же, No 5), опирающихся на онтологию красоты, С. как творч. наследник классич. эстетики видит ‘художественное дело человечества не в повторении, а в продолжении того художественного дела, которое начато природой’ (‘Общий смысл искусства’ — цит. по: Собр. соч., т. 6, с. 75). Природа есть выражение бессознат. ‘мировой души’, человек же призван преобразить мировую плоть по образцу ‘всеединой красоты’ — Софии Премудрости Божией, опыт встречи с к-рой, с предельной серьезностью и одновременно юмором, он описал в поэме ‘Три свидания’. С. оказался верен своей гл. установке на жизненное претворение истин и в такой созерцат. области, как эстетическое: здесь, как и в сфере эроса, он задает человеку теургич. задачи. Дело художника, понимаемое С. расширительно и пророчески, — преображать мир в красоте, совершая ‘три подвига’: подвиг Пигмалиона, придавая материалу прекрасную форму, подвиг Персея, побеждая нравств. зло, порабощающее красоту, и подвиг Орфея, выводящего красоту-Эвридику из ада смерти.

Однако в качестве лит. критика (стоявшего у истоков филос. критики) С, не изменяя вере в объективную силу красоты, свободен от прожектерских элементов своей эстетич. и эротич. метафизики и оказывается проницат. судьей в оценке места того или иного поэта в мире идей. Он ищет в лирике др. поэтов софийные мотивы, присутствие ‘души мира’ и доказательства того, что художник как посредник между миром высших первообразов и вещной действительностью несет весть о том, что двоемирие это преодолимо. Таковы ст. ‘О лирической поэзии’ (РО, 1890, No 12 — о ‘Вечерних огнях’ Фета и сб. стих. ‘Вечерний звон’ Я. П. Полонского), ‘Буддийское настроение в поэзии’ (ВЕ, 1894, No 5—6 — о стихах гр. А. А. Голенищева-Кутузова), ‘Поэзия Ф. И. Тютчева’ (ВЕ, 1895, No 4, перепечат’ в сб.: Филос. течения рус. поэзии, СПб., 1896, 2-е изд., СПб., 1899, статья ‘открыла’ Тютчева новому поэтич. поколению), ‘Поэзия гр. А. К. Толстого’ (ВЕ, 1895, No 5), ‘Импрессионизм мысли’ (‘Cosmopolis’, 1897, No 1), посв. поэзии К. К. Случевского, с к-рым, как и с Фетом, С. был в близкой дружбе, помогал составлять его собр. соч. В кон. 90-х гг. С. пишет статьи ‘Лермонтов’ (1897, опубл.: ВЕ, 1901, No 2, в судьбе поэта С. видел отрицат. пример разрастающегося ‘демонического’ начала, парадоксальным образом нашедшего для себя совершенную худож. форму), ‘Значение поэзии в стих. Пушкина’ (ВЕ, 1899, No 12) и ‘Судьба Пушкина’ (ВЕ, 1897, No 9, отд. расшир. изд. — СПб., 1898).

Последняя вызвала особую полемику, негативные отзывы Розанова (‘Христианство пассивно или активно?’ — HB, 1897, 28 окт.), А. И. Богдановича (МБ. 1897, No 10, подпись А. Б.). Б. В. Никольского (брошюра ‘Суд над Пушкиным’, СПб., 1897). М. А. Протопопов так определял мысль С: ему ‘мало гениальности’ поэта, он требовал от него ‘святости’ и ‘самоотречения’ (РМ, 1898, No 7. с. 180) (подробнее см.: Философия иск-ва…, с. 665, Лит. летопись, 1891-1917, в. 1, с. 287-88).

Не ригоризм, но убеждение в том, что цельность, нерасколотость сознания творца — непременное условие худож. деяния, побуждало С. вершить суд над поэтами. Исходя из безукоризненной нравств. преамбулы, он вместе с тем недооценивает подлинные обстоятельства и мотивы Пушкина перед дуэлью и выступает с моралистич. осуждением его поведения, придавая провиденциальный смысл его гибели. Тогда же С. публикует ст. о своем любимом поэте — ‘Мицкевич’ (МИ, 1899, No 5), где устанавливает параллель между сменяющимися у поэта стадиями любовного и патриотич. чувства.

В 1900 выходит 3-е доп. (в т. ч. стихами ‘мартыновского цикла’) прижизн. изд. ‘Стихотворения’ (СПб.), вызвавшее множество рецензий.

В откликах, наряду с ‘мистич. дуализмом’, одухотворением природы, отмечались ‘смутность’, неопределенность (Розанов — HB, 1900, 9 июня), отсутствие ‘ориг. формы’, ‘фантастичность чувств’ (Пл. Краснов — Кн. ‘Недели’, 1900. No 6, К. А<рабажинЮ -- 'Сев. курьер'. 1900, 24 авг.), 'поэт был задавлен в нем метафизиком и резонером', -- делает вывод П.Ф. Якубович (РБ, 1900, No 10, с. 50), др. рец.: Величко -- там же, М. Протопопов -- РМ. 1900, No 6. О стихах С. появляются отд. статьи: Брюсов В., Поэзия С. -- РА. 1900, кн. 2, Саводник В.. Поэзия С. -- PB, 1900, No 11 (отд. изд. -- М., 1901), Рождествин А. С., Вл. Соловьев как поэт, Каз., 1901, Лукьянов С. М., Поэзия С. -- ВЕ, 1901, No 3, Чулков Г., Поэзия С. -- 'Вопросы жизни'. 1905. No 4/5, возражения на нее С. М. Соловьева (там же, No

и Блока (VIII, 126-29).

С.-поэт раскрывает себя как личность, способная к рыцарскому служению, к подлинным мистич. откровениям и освобождающаяся из-под гнета временной и неверной действительности. Поэтически и философски он стремится к сопряжению ‘незримого’ и ‘жизненного’ миров: ‘восхождение’ в горний мир и ‘нисхождение’ к дольнему — одна из констант его поэзии. Испытавший влияние Фета, Тютчева, А. Толстого, С. сам принес в поэзию новые темы и новую символич. образность.

Из прижизн. и посмертных переизд. ‘Стихотворений’ С. [4-е изд. (М., 1901) пол ред. брата Мих. Сер. Соловьева) наиб, пенно 6-е изд. (М.. 1915) под ред. племянника С. Сер. Мих. Соловьёва, значительно доп., с его предисл., прим. и биографией С, оно получило наиб. количество благоприятных откликов: С. Булгаков — РМ. 1916, No 2, Ч<ешихин>-В<етрин>ский — ВЕ, 1915, No 10, В. М. Жирмунский — СЗ, 1916, No 4/5, А. Тиняков — НЖдВ, 1915, No 12, Усов Д.. Вновь белые колокольчики. — ‘Млечный путь’, 1916, No 2.

С. собирается снова посетить Европу, но вместо этого в марте 1898 внезапно, как и в 1875, выезжает в Египет, на сей раз в сопровождении Э.Л. Радлова. Во время морского плавания пишет пронзит, стих. ‘Песня моря’, посв. памяти Фета, скептич. ‘Мимо Троады‘, а также ‘В Архипелаге ночью’ и ‘Das Ewig-Weibliche’ (‘Черти морские меня полюбили…’) — стихи, навеянные демонич. видениями, встречей со ‘злой силой вражьих чар’.

В 1897-98 в газ. ‘Русь’, изд. В. П. Гайдебуровым, С. печатает цикл ‘Воскресных писем’ (22 письма), ярких обществ. проповедей на животрепещущие темы — ‘О русском языке’, ‘Что такое Россия’, ‘Небо или земля?’, ‘Христос воскресе!’ ‘Пасхальные письма’, ‘Россия через сто лет’ и др. (вошли в Собр. соч., т. 10, нек-рые перепечат. в кн.: Лит. критика, 1990). В кон. 1890-х гг. он снова переживает подъем филос. творчества: публикует три первые главы ‘Теоретической философии’ (ВФиП, 1897-98), вместе с братом Михайлом переводит диалоги Платона, посвящая работу памяти Фета (‘Творения Платона’, т. 1, М., 1899). С 1897 снимает в Пустыньке дачу у сына С. Хитрово (ставшей после смерти С. Толстой наследницей ее имения). В апр. 1899 едет на Ривьеру, в Канны, где начинает писать свое итоговое историософ. произв. ‘Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории’ [отд. изд. — СПб., 1900, 2-е изд., СПб., 1901, рец.: С. Трубецкой (автор ставит вопрос о зле как ‘мировой силе’) — ВФиП, 1900, No 3, 1 А. Б<огданович> (толкование ‘апокалипсиса применительно к злобам дня’, с. 7) — МБ, 1900, No 7, В-о <В. Л. Величко> — НВ, илл. прил., 1900, 6 дек., резко негативная рец.: Великопостные развлечения — ‘Россия’, 1900, 9 марта, подпись В. Д.]. Разуверившись в оптимистич. разрешении судьбы христ. цивилизации на внешних путях и исполненный мрачных предчувствий антихристовых времен, С. видит теперь эсхатологич. завершение всемирной истории в свете евангел. пророчеств. Он подчеркивает несовместимость христианства с принудит, началом (‘Надо раз навсегда отказаться от идеи могущества и внешнего величия теократии как прямой и немедленной цели христ. политики. Цель ее справедливость’ — Письма, т. IV, с. 221) и акцентирует важность каждого, самого малого, шага к добру перед лицом поединка с мировым злом, путь к-рому устилает ‘проповедник пустоты’ (Собр. соч., т. 10, с. 85) — автор самочинного евангелия гр. Л. Толстой (в диалогах его представитель — ‘Князь’). Включенная в ‘Три разговора…’ ‘Краткая повесть об Антихристе’, идейным прологом к к-рой могла бы служить ‘поэма’ о ‘Великом инквизиторе’ Достоевского (гл. 5 ‘Братьев Карамазовых’), рисует провидческую картину безбожного гуманизма, когда станут говориться ‘высокие и громкие слова’ и будет наброшен ‘блестящий покров добра и правды на тайну крайнего беззакония’ (там же, с. 91), С. стремится ‘показать заранее эту обманчивую личину, под которой скрывается злая бездна’ (там же): под маской прогрессизма и человеколюбия скрываются запрет на веру в Христа и внедрение тоталитарного порядка. В ‘Краткой повести об Антихристе’ дается ‘окончательный взгляд’ и на церк. вопрос, к-рый разрешается объединением трех христ. церквей к концу мирового зона. С. предвидит наступление на Европу мусульманского мира, ‘страшное столкновение двух миров’, и потому подчеркивает ‘настоятельную необходимость… искренней дружбы между европ. странами’ (там же, с. 90).

Весной 1900 С. пережил встречу с карикатурной персонификацией ‘Подруги вечной’, Анной Ник. Шмидт, сотрудницей ‘Нижегород. листка’ (см. о ней: Булгаков, 1918, см. Также: Козырев А., Нижегородская сивилла. — ‘История философии’, 2000, No 6), обратившейся к нему с ‘новым откровением’: в себе она открыла ту самую Божественную Софию, к к-рой обращены мистич. стихи С., а в нем — новое воплощение Сына Божьего, пришедшего судить мир. Смущенный и встревоженный, вместе с тем проникнувшийся ‘величайшей жалостью’ к бедной женщине, С. старался деликатно развеять болезненные фантазии (письмо от 12 апр. 1900 — Письма, т. IV, с. 11-12).

16 янв. 1900, в день своего рождения, С. пишет стих. ‘Les revenants’ [‘Призраки’ — франц.], где, вспоминая неразлучные с ним образы отшедших, обращается памятью ‘к смертью занавешенным, тихим берегам’. В многочисл. некрологах С. о друзьях, литераторах (вошли в т. 9 Собр. соч.) ‘особенно проявлялась его всегдашняя сердечность, последние годы переходившая в какую-то нежную грусть’ (Соловьев С. М., Жизнь…, с. 391). В июне — 1-й пол. июля С. курсировал между Москвой и Пустынькой, где предавался дорогим воспоминаниям. Здесь 8 июля написано последнее его стих. ‘Вновь белые колокольчики’, в к-ром он расстается с былыми (‘вешними’) мечтами, но остается преданным ‘нездешним’ снам. Прибыв 14 июля в Москву, С, совершенно больной, в сопровождении хорошего знакомого Н. В. Давыдова отправился в имение П. Н. Трубецкого Узкое. Врачи установили склероз артерий, цирроз почек, полное истощение сил. Он терпел острые боли, бредил, но в моменты облегчения интересовался мировыми событиями, хотел править свою последнюю ст. ‘По поводу последних событий’ (ВЕ, 1900, No 9), сокрушался, что для противостояния панисламизму и панмонголизму у европ. народов уже не остается нравств. багажа (см.: Соловьев С. М., Жизнь…, с. 405). По свидетельству С. Трубецкого о последних днях С., 18 июля он ‘исповедовался и причастился св. Тайн с полным сознанием’ (Книга о Вл. Соловьеве, с. 294), читал псалмы, молился о судьбе еврейского народа и скорой своей кончине. ‘Трудна работа Господня’, — таковы были предсмертные его слова (там же, с. 299). 3 авг. С. отпевали, по словам С. М. Соловьёва (‘Жизнь…’, с. 405), не подтвержденным др. источниками, в той самой ун-тской церкви Св. Татианы, где ему, ребенку, впервые явилась ‘Она’. Москва жарким летом была опустевшей, провожатых было немного. ‘Сегодня мы схоронили самого большого русского человека’, — сказал С. Трубецкой (там же, с. 407).

Влияние универсальной творч. личности С, при жизни непонятого и казавшегося многим ‘чудаковатым эксцентриком’ (Зерно в, 1974, с. 294), после смерти оказалось чрезвычайным. С. стал властителем дум самого яркого худож. движения Серебряного века — символизма, ‘все ветвистое древо’ к-рого пошло ‘от соловьевского корня’ (С. К. Маковский — Книга о Вл. Соловьеве, с. 237), мистич. прозрения его ‘нездешней’ поэзии захватили целое поколение ‘младших’ символистов (Блок, А. Белый, Вяч. И. Иванов, В. А. Пясти др.), провозгласивших его своим вождем, чему способствовала и легендарность личности С. — ‘рыцаря-монаха’ (одноим. ст. Блока, 1910), ‘вечного странника, уходящего прочь от ветхой земли в град новый’ (Бел ый А., Вл. Соловьев. — В его кн.: Арабески, с. 394). Космич. темой ‘мировой души’ окрашена 2-я ‘Симфония’ А. Белого и его кн. ‘Золото в лазури’ (1904). Вокруг Белого в 1903 сложился кружок ‘аргонавтов’, ‘соловьевцев’, куда входили Сер. Мих. Соловьёв, Эллис, А. С. Петровский и др. Мистико-теургич. идеал С. ‘аргонавты’ и в значит, степени Блок непосредственно проецировали на собств. биографию (мистич. дружбы, неудавшиеся попытки мистич. любви), реализуя концепцию жизнетворчества.

Вскоре, однако, лик Софии, Душа мира {в поэзии Блока — ‘Она’, ‘Прекрасная Дама’) теряет свою запредельность, снижаясь, трансформируется в облик ‘Незнакомки’ и ‘Фаины’ из ‘Снежной маски’, в ‘Балаганчике’ Блок уже изменяет заветам ‘Вечной женственности’ (см.: Соловьев С. М., Восп., с, 383-85, 398, 406-08, Белый А., Восп. о Блоке. — ‘Эпопея’, М.-Б., 1922, No I, с. 123-26, то же — в кн.: Белый А., О Блоке, M., I997, критич. разбор динамики этого культа у Блока и Белого дан в брошюре Н. А. Бердяева ‘Мутные лики’ — Б., 1923), в конце концов Вечная женственность конкретизируется у Блока и образе России.

Теоретик символизма Вяч. Иванов (личное знакомство с С. — 1895), усвоивший уроки С. в своей поэзии, развивал его учение о ‘теургическом’, профетическом призвании художника (см.: Иванов Вяч.). Символисты были также захвачены апокалиптич. предчувствиями С. (вместе с тем характерно, что Белый задумал мистерию ‘Антихрист’ одновременно с С., в кон. 1890-х гг.) и идеями нац. мессианства, во многом определившими атмосферу Серебряного века (Гайденко, с. 13, 36, 52, 356-57, см. также: гл. 8, 10, с. 364—68, о влиянии С. на поэзию младших символистов см.: Львов-Рогачевский, Слонимский, Минц, 1964, Knigge).

С. пробудил в рус. худож. интеллигенции живой интерес к религии, вызвавший движение ‘богоискательства’ и ‘нового религиозного сознания’, или ‘неохристианства’ (Мережковский, З. Н. Гиппиус, Розанов и др.), к-рое, однако, приняло чуждый мысли С. языческий и декадентский уклон. Возникли бурные дискуссии в новообразовавшихся Религиозно-филос. собраниях (1901-03), в ж-ле ‘Нов. путь’ (1903—04). Мережковский посвятил С. ст. ‘Немой пророк’, где указывал на соловьевские ‘чертовщину’ и ‘подполье’ (в его сб. ‘В тихом омуте’, СПб., 1908, перелечат, в одноим. сб. ст.: М., 1991). С нач. 1900-х гг. публикуются соч., письма и статьи С, появляются организации и инициативы, связанные с ним (моек. Религиозно-филос. об-во памяти Вл. Соловьева, 1905—18, пе-терб. Религиозно-филос. об-во, 1909-17).

Сам религ. и филос. ренессанс в России нач. 20 в. ‘своим вдохновением обязан этому великому рус. мыслителю’ (Зернов, 1974, с. 297), наиб, ‘блестящему, глубокому и ясному философу-писателю в совр. Европе’ (Леонтьев К., О Вл.Соловьеве и эстетике жизни, М., 1912, с. 14), сочетавшему религ. интуицию Востока с дискурсивной рефлексией, ‘логическим совершенством’ Запада (Собр. соч., т. 1, с. 151).

Продолжатель ‘положительной философии’ Ф. Шеллинга и нем. мистиков и в то же время тсоретич. достижений классич. философии, С. критиковал зап.-европ. философию за утрату связи с бытием и тотальный критицизм. Он не только теоретически попытался указать выход из ‘гнетущих противоречий’ совр. философии, предложив путь синтеза философии, науки и религии, но и экзистенциально одушевил науку любомудрия, вернув ей жизненное призвание — отвечать на ‘вопрос о цели существования’ (Собр. соч., т. I, с. 250). Т.о., не подчиненная религии ‘внешним образом’ (С. был горячим противником теологич. догматизма), философия на умств. пуги ищет и находит всссдинос сущее, в жизненном соединении с к-рым состоит смысл христианства как религии ‘богочеловечества’.

Влиянием С. отмечены значит, явления умств. рос. жизни 20 в.: такова триада сб-ков ‘Проблемы идеализма’ (М., 1902), ‘Вехи’ (М., 1909), ‘Из глубины’ (М.-П., 1918: М., 1921). содержащих острый критич. анализ господствующего позитивистско-материалистич., радикального и катастрофич. для России мировоззрения ‘передовой’ интеллигенции, таково обращение выдающихся идейных фигур — четверки ‘легальных марксистов’ П. Б. Струве, С. Л. Франка. С. Н. Булгакова, Бердяева — к идеализму и затем к религии. Наконец. С. положил начало расцветшему в изгнании золотому пеку рос. философии, развивавшей его основополагающие идеи: ‘всеединства’ (вслед за бр. Трубецкими Франк. Н.О. Лосский, Л. П. Карсавин), софиологии (о. Сергий Булгаков, к России — о. Павел Флоренский), утопич. неоромантизма (Бердяев, Вяч. Иванов), классич. либерализма и христ. политики (Струве, Булгаков, Г. П. Федотов).

Др. произв.: ‘Владимир святой и христ. гос-во и ответ на ‘корреспонденцию из Кракова» (М., 1913), ‘Еврейство и христ. вопрос’ (М., 1884, Б., 1921).

Изд.: Собр. соч., т. 1-9. СПб., 1901-07 (предисл. С. М. Соловьева), Собр. соч., 2-е над., т. 1-10, СПб., [1911-14] (в т. 10 биогр. очерк Э. Л. Радлова, под ред. и с прим. С. М. Соловьева и Радлова, репринт — Брюссель, 1966 [дополнено т. 11-12, а в 1970 и письмами С. (т. 13-14), изд. Радловым), в т. 12 — библ. критич. лит-ры о С. [рус. и иностранной, до 1970, с. 644-72. ук. переводов]), Стих., 7-е изд., М., 1921 (под ред. Сер. M их. Соловьева), Шуточные пьесы. М., 1922 (с его же предисл.), Соч., т. 1-2, М., 1988 (сост., ред. и вступ. ст. А. Ф. Лосева и Л. В. Гулыги. прим. С. Л. Кравца и Н. А. Кормина, 2-е изд., М., 1990), Соч., т. 1-2. М., 1989 (вступ. ст. В. Ф. Асмуса, сост. и подг. текста Н. В. Котрелева, прим. его же и Е. Б. Рашковского), Избранное. М., 1990 (вступ. ст. А. В. Гулыги, прим. С. Л. Кравца), ПССиП в 20 т., т. 1-3. М,, 2000-01 (сост. и прим. А. А. Носова — ответств. ред., Н. В, Котрелева, А. П. Козырева и др.), (Стихи). — В кн.: Поэты 1880-1890, Рус. эпиграмма, Стих, и шуточные пьесы. Л., 1974 (вступ. ст., сост. и прим. З. Г. Минц), Стихотворения. Эстетика. Лит. критика, М., 1990 (вкл. репринтное изд. ‘Стих.’ С. 1891, сост., послесл. и комм. Н. В. Котрелева), ‘Неподвижно лишь солнце любви…’. Стих., проза, письма, восп. современников. М., 1990 (сост., вступ. ст. и комм. А. А. Носова): Лит. критика, М., 1990 (сост. и комм. Н. И. Цнмбаева, вступ. ст. его же и В. И, Фатюшенко): Смысл любви. Избр. произв., М., 1991 (сост., вступ. ст. и комм. Н. И. Цнмбаева), Философия иск-ва и лиг. критика, М., 1991 (сост., вступ. ст. Р. Гальиевой и И. Роднянской, комм. А. А. Носова), Магомет, его жизнь и религ. учение. Талмуд. А.-А., 1991.

Письма: Письма, т. 1-3, М., 1908-11, т. 4, П., 1923 (под ред. и с предисл. Э. Л. Радлова), Письма к брату Михаилу — БВ. 1915. No 9: 1916, No 1: Переписка с А. А. Киреевым — РМ, 1917, No 7/8, Письма, т. II. с. 95-133: ‘Эон. Альманах старой и новой культуры’. М., 1994, No 1/2: переписка с Л. Н. Толстым — ЛН. т. 37/38 (см. также: Муратова. 1).

Биогр. мат-лы: Первые недели царствования имп. Александра Третьего (Письмо К. П. Победоносцева Е.Ф. Тютчевой, 1881). — РА, 1900, кн. 2, с. 89-102, Белый А., Вл. Соловьев. Из восп. — В его кн.: Арабески, М., 1911, архиеп. Антоний (Храповицкий), ПСС. т. 3. СПб., 1911, с. 177-89 и др., Скалой Д.А., Мои восп. 1877-1878. т. I, СПб., 1913, Давыдов Н. В., Из восп. о С. — В его кн.: Из прошлого, ч. 2. М., 1917, с. 47-64. 141-56, Фудель И., К. Леонтьев и С. в их взаимных отношениях. — РМ. 1917. No 1/12: Лукьянов С. М., О Вл. С. в его молодые годы. Мат-лы к биографии, кн. 1-3, П., 1916-21 (репринт — М., 1990, ук., в прил. к изд. — кн. 3, в. 2. публ. А. А. Носова: послесловия его же и Р. Гальцевой и И. Роднянской), Радлов Э., Вл. Соловьев. Жизнь и учение. СПб., 1913, К. П. Победоносцев и его корреспонденты. Письма и зап., т. I. кн. 1-2. М.-П., 1923, Достоевская А. Г., Восп., М., 1971 (ук.), Книга о Вл. Соловьеве. М., 1991 (сб. восп., ук., вступ. ст. Б. В. Аверина, сост. его же и Д. В. Базановой, комм. ее же и Е. Павловой) [вкл. мемуары В.Л. Величко, С. М. Соловьева, Л. М. Лопатина, С. Н. Трубецкого, О. С. Безобразовой, К. М. Ельпоной (Ек. Мих. Лопатимой), Н. А. Макшеевой и др.], Поливанова Е. М., Восп. о С. — ‘Рус. мысль’, 1992. 26 июня, 3, 17 июля, Энгельгардт Н. А., Эпизоды моей жизни. — ‘Минувшее’, в. 24, с. 29-32 (и ук.).

Лит.: Блок, Белый, кн. 2, Достоевский: Толстой, Чехов, Перцов (все — ук.), А. Белый и А. Блок. Переписка 1903-1919, M., 2001 (ук., изд. подг. А. В. Лавровым), Андреевич (Соловьев) Е. А., Вл. С Соловьев. — ‘Жизнь’, 1900, No 9, Пясковский Н. А., Как мыслил С. о воскресении и значение его философии для гигиены духа. М., 1901: Садковский С. М., свящ., С. о гр. Л. Толстом. — ‘Душеполезное чтение’, 1901, No 5: отд. отт. — М., 1901: Сб. статей, посв. памяти С. — ВФиП. 1901. No 1 (ст. Д. Цертелева. А. Г. Петровского, Л. М. Лопатина, С. И. Трубецкого, П. И. Новгородцева, А. И. Введенского, Г. А. Рачинского, Ф. Гена), Энгельгардт Н., Идеалы С. — PB, 1902, No 11, Милюков П., Из истории рус. интеллигенции, П., 1902, с. 266-308, Величко В. Л., Вл. Соловьев. Жизнь и творения, СПб., 1902: 2-е изд., 1903 (на т. д. — 1904), Из переписки К. Н. Леонтьена с В. В. Розановым. — PB. 1903, No 4, Свенцицкий В., Лев Толстой и С., СПб., [1907]: Радлов Э. Л., Эстетика С., — ВЕ, 1907, No 1, его же. Характер творчества С. СПб., 1909, его же, С. и Достоевский. — В сб.: Ф. М. Достоевский. Статьи и мат-лы. П., 1922: Розанов В. В., Из старых писем. — ЗР, 1907. No 2-3, Львов-Рогачевский В., Лирика совр. души (Вл. Соловьев, А. Белый, А. Блок). — С. М. 1910, No 8, Сб-к первый. О Вл. Соловьеве, М., 1911 (ст. С. Н. Булгакова, Вяч. И. Иванова, Е. Н. Трубецкого. А. А. Блока, Н. А. Бердяева, В. Ф. Эрна, переизд.: О Вл. Соловьеве, Томск. 1997), Брюсов В,. Вл. Соловьев. Смысл его поэзии. — В его кн.: Далекие и близкие, М., 1912 (то же в его Собр. соч., т. 6, М., 1975), Леонтьев К. Н., О С. и эстетике жизни. (По двум письмам). М., 1912, Трубецкой Е. Н., Миросозерцание С. М., 1913 (переизд. — т. 1-2, М., 1995, вступ. ст. А. Носова), Булгаков С. Н., Васнецов, Достоевский, Вл. Соловьев, Толстой (Параллели). — В сб.: Лит. дело, СПб., 1902: его же. С. и Анна Шмидт. — В его кн.: Тихие думы, М., 1918, Иванов Вяч., Религ. дело С. — В его кн.: Борозды и межи. M., 1916, Слонимский М. Л., А. Блок и С. — В кн.: Об Александре Блоке, П., 1921: Флоровский Г. В., Молодой С. — ‘Путь’. 1928, No 9: его же. Пути рус. богословия. Париж. 1937 (ук.), Скобцова Е. Ю. (мать Мария), Миросозерцание С., Париж, 1929: Гессен С. И., Борьба утопии и автономии добра в мировоззрении Ф. М. Достоевского и С. — СЗ, 1931. No 45-46, Мочульским К. В., Вл. Соловьев. Жизнь и учение, Париж. 1936 (переизд. в его кн.: Гоголь. Соловьев. Достоевский, М., 1995, ук.), Зеньковский В. В., Истории рус. философии, т. 2. Париж, 1950, гл. I, II. Минц 3., Поэтич. идеал молодого Блока. — В кн.: Блоковский сб., [в. 1], Тарту, 1964, Громов П. А., А. Блок, его предшественники и современники. М.-Л., 1966, Зерно’ Н., Рус. религ. возрождение XX в., Париж, 1974:. его же. Три рус. пророка: Хомяков. Достоевский, Соловьев. М., 1995, Соловьев С. М., Жизнь и творч. эволюция Вл. Соловьева. Брюссель. 1977 (переизд.: СПб.-М., 1997): его же. Восп., М., 2003 (ук.), Гальцева Р., Роднянская И., Раскол в консерваторах (Ф. М. Достоевский, Вл. Соловьев, К. Н. Леонтьев. К. П. Победоносцев в споре об обществ. идеале). — В сб.: Неоконсерватизм в странах Запада, ч. 2, М., 1982 (прил., с. 227-95), Лосев А.Ф., Вл. Соловьев. М., 1983, 2-е изд., М., 1994, его же, Вл. Соловьев и его время, М., 1990, М., 2000 (ЖЗЛ), Лахтина Ж.И., Филос. поэзия 80-90-х гг. XIX в., М., 1984 (дне: гл. 2 — ‘Поэтич. мир С.’), Грикалова Н. Ю., К генезису образности ранней лирики Блока (Я. Полонский и С.). — В кн.: А. Блок. Иссл. и мат-лы. Л., 1991, Чулков Г. И., Аптоматич. записи С. — ‘Вопросы философии’, 1992, No 8 (предисл. и публ. М. В. Михайловой), Асмус В. Ф., Вл. Соловьев, М., [1994], Перепелкина Л. Д., Литературно-критич. деятельность С. в системе его филос. идей, Тампере, 1995 (дис.), Взыскующие града. Хроника частной жизни рус. религ. философов в письмах и дневниках, М., 1997 (ук., сост., вступ. ст. и комм. В. И. Кейлана), Гальцева Р., Филос. идеи ‘Серебряного века’. — ‘Культурология, 20 век’, в. 3, М., 1998, ее же. Условная эсхатология С. — ‘Новая Европа’, 2000, No 13, Бурмистров К., С. и Каббала. К постановке проблемы. — В кн.: Иссл. по истории рус. мысли. Ежегодник за 1998 г., М., 1998, Межуев Б., К проблеме поздней ‘Эстетики’ С. (Опыт чтения газетных некрологов). — Там же, Никольский А. А., Рус. Ориген XIX в. Вл. С. Соловьев (1902), СПб., 2000 (ук.), Коже в А., Рслиг. метафизика С. — ‘Вопросы философии’. 2000, No 3, Вл. Соловьев: pro et contra. Личность и творчество С. в опенке рус. мыслителей и исследователей. Антология, т. 1-2, СПб., 2000-02 (т. 1 — вступ. ст., сост. и комм. B. Ф. Бойкова, т. 2 — сост., прим. и послесл. Ю. Ю. Булычева), Соловьевские исследования, в. 1-14, Иваново, 2000-07: Соловьевский сб-к. M., 2001 (мат-лы юбилейной конференции 2000 г.): Гайденко П. П., C. и философия Серебряного века, М., 2001 (ук.), Магомедова Д. М., Вл. Соловьев. — В кн.: Рус. лит-ра рубежа веков (1890-е — нач. 1920-х гг.), кн. 1. М., 2001, Роднянская И., ‘Белая лилия’ как образец мистерии-буфф. — ВЛ. 2002, No 5/6, Цимбаев Н. И., Завет С. — В кн.: Очерки рус. культуры XIX в., т. 4, М., 2003, ‘Минувшее’, кн. 25 (ук. к кн. 1-24), С. и культура Серебряного века, М., 2005 (отв. ред. А. А. и Е. А. Тахо-Годи), Эсхатологич. сб., СПб., 2006 (вкл. статьи Н. В. Котрелева, Б. В. Межуева. посв. С.), ЛН, т. 37/38, 83, 85, 86. 92, кн. 1-5, 98, кн. 1-2 (все — ук.), Vogue E. M. de, Sous l’horizon hommes et choses d’hier. P., 1904: Herbigny M., Un newman russe VI. Soloviev (1853-1900), P., 1909, 2-е изд., 1934, Szyikarski W., Solowjew und Dostojcwskij, Bonn, 1948: Slammer H., VI. Soloviev as a Literary critic. — ‘Riissian review’, Camb., 1963, v. 22, No 1, Lord R., Dosioyevsky and Vl. Solovjev. — ‘Slavonic and East Europcan review’. L., 1964. v. 42. No 99: Knigge A., Die Lirie V. Solov’evs und ihre Nachwirkung bei Bclyj und A. Blok, Kiel-Amst., 1973, Slremooukhоff D., VI. Soloviev et son oeuvre messianique, Sirassbourg. 1935, 2-е изд., Lausanne, [1971?]. * Сб. ОРЯС, т. 69, СПб., 1901 (библ. трудов С. сост. Л. H. Майковым, с. 175-91), см. также: Мат-лы к библ. работ о Вл. С. (1874-1922, сост. С. П. Заикин — прил. к кн. Никольский), Брокгауз: Альм. и сб-ки (1, 2), КЛЭ, Иванов, Лерм. энц., ФЭ, ФЭС, Рус. философия. Малый энц. словарь. М., 1995, Новая филос. энц., т. 3, М., 2001, Рус. писатели, ЛЭ Рус. зарубежья, т. 4, Лит. летопись. 1891-1917 (в. 1, 3), Христианство и лит-ра (ук.), Муратова (1, в т.ч. некрологи, наиб. полн. перечень — ИРЛИ, картотека А. Д. Алексеева): Масанов.

Архивы: РГАЛИ, ф. 446, РНБ, ф. 718, ГЛМ. ф. 75, ИРЛИ, ф. 293, оп. I, No 1341 (письма M. M. Стасюлевичу, 1886-90), ф. 252. оп. I, No 5 (список статей, не вошедших в Собр. соч. С.), No 6, оп. 3, No 17 (курс лекций С. 1880—81, в т.ч. на Высших жен. курсах, литографиров. зап.) [справка Т. В. Мисникевич], Личные фонды РО ПД. Аннотиров. ук., СПб., 1999.

Р. А. Гальцева.

Русские писатели. 1800—1917. Биографический словарь. Том 5. М., ‘Большая Российская энциклопедия’, 2007

Читайте также: