‘СОЧИНЕНЯ Д. В. ДАВЫДОВА’. ТРИ ТОМА. МОСКВЕ, 1860.
‘СОЧИНЕНЯ Д. В. ДАВЫДОВА’. ТРИ ТОМА. МОСКВЕ, 1860.
‘Сочинения Д. В. Давыдова’. Три тома. Москве, 1860, Дружинин Александр Васильевич, Год: 1860
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Собраніе сочиненій А. В. Дружинина. Том седьмой.
С-Пб, Въ типографіи Императорской Академии Наукъ, 1865
Въ нашей молодой литератур, можетъ быть вслдствіе ея юности и самоувренности, выработался какой-то особенный взглядъ на нашихъ прежнихъ литературныхъ дятелей,— взглядъ, который мы попробуемъ назвать либерально-рутиннымъ. Прослдить причины этого явленія, указать его печальныя стороны и заявить передъ читателемъ довольно безобразныя крайности, до какихъ дошли проявленія взгляда нами указаннаго,— трудъ весьма многосложный, но къ которому мы приступимъ въ свое время. Мы чувствуемъ какъ необходимо, въ теперешнюю пору сужденій съ чужого голоса, щегольства новыми идеями, не прочувствованными и не сознанными достаточно,— показать вредъ, происходящій отъ слишкомъ сильной вры въ непогршимость молодого литературнаго поколнія. Отъ разъединенія литературы съ жизнью, отъ затхлаго запаха четырехъ стнъ, въ которыхъ по большей части засиживаются наши молодые писатели, мы словно забыли глядть на нашихъ предшественниковъ въ связи съ ихъ эпохою, и подходя къ нимъ, чуть чуть не спрашиваемъ: на сколько совмстна ихъ жизнь и ихъ понятія съ капризами, понятіями или потребностями новйшей журналистики. Благодаря такой рутин, теряется тотъ вчный критеріумъ критики, безъ котораго она выходитъ чмъ-то чуть не низшимъ газетнаго фельетона,— и въ тоже время самыя каррикатурныя понятія на время пріобртаютъ силу и даже нкоторую законность. Давно ли о Пушкин безнаказанно позволялось писать, какъ о враг прогресса и довольно бездушномъ поклонник аристократовъ, давно ли частная жизнь Гоголя подвергалась ребяческимъ осужденіямъ, осужденіямъ тмъ боле ребяческимъ, что они произносились съ насупленной гримасой мальчишки, нахватавшагося какихъ-то новыхъ для него мыслей’? Давно ли предавались униженію несомннныя заслуги ученыхъ, казавшихся отсталыми по теперешнему понятію, и наоборотъ, преувеличивались достоинства писателей почти ничего не сдлавшихъ, но убжденіями своими какъ бы предугадывавшихъ настоящее настроеніе нашего поколнія. Слова нтъ — дятель, по инстинктамъ своимъ опередившій свое время, стоитъ большого вниманія, ибо зоркость взгляда есть признакъ человка не совсмъ обыкновеннаго,— но но слдуетъ забывать и того что не все современное — истина, и что мы сами, такъ рзко относящіеся къ нашимъ предшественникамъ, безъ всякаго сомннія, будемъ предметомъ осужденія и шутокъ со стороны всей заносчивой части слдующаго за нами поколнія.
Вс эти бглыя соображенія пришли намъ на мысль по поводу только что прочитаннаго нами четвертаго изданія сочиненій покойнаго Дениса Васильевича Давыдова. Вотъ писатель истинно самобытный, драгоцнный для уразумнія породившей его эпохи, приковывающей къ себ все вниманіе и симпатію читателя,— а между тмъ нтъ ничего легче, какъ унизить и осудить его, съ либерально-рутинерской точки зрнія. Даже для добросовстнаго, но воспитаннаго на одной періодической литератур человка, Денисъ Васильевичъ долженъ показаться чудовищнымъ воплощеніемъ всякой отсталости. Отнять его заслугъ въ отечественную войну невозможно, и он должны остаться за Давыдовымъ — но все остальное!… Въ нашу нору чинной бюрократіи и щегольства современными идеями, гусаръ Давыдовъ — другъ Бурцова, долженъ показаться не только уродливымъ, но вреднымъ созданіемъ, достойнымъ грошовыхъ ямбовъ грошевого обличителя. Этотъ человкъ и жизнью и понятіями прямо стоитъ въ разрзъ всему тому, что нынче кажется общепринятымъ. Онъ воспваетъ гулякъ съ красносизыми носами, питаетъ полное презрніе къ наук и фраку. Гизо и Ламенне называетъ чуть ли не колбасниками, сожалетъ о томъ-времени, когда военная молодежь ходила но ‘бивачнымъ кіоскамъ’ съ виноточивою баклажкой или ‘лупила по щекамъ’ разныхъ старухъ въ разныхъ не совсмъ приличныхъ мстахъ веселія! Все это цвтки, но что будетъ дале, если мы всмотримся поглубже въ понятія Давыдова, и всмотримся въ нихъ съ либерально-рутинной точки зрнія! Военная дятельность, по мннію Давыдова, есть единственная дятельность, приличная русскому дворянину. Онъ любитъ свою родину за то, что въ ней (по выраженію Кульнева) всегда есть хоть одинъ уголокъ, въ которомъ дерутся, страшную рукопашную рзню нсколькихъ десятковъ тысячъ человкъ онъ называетъ восхитительнымъ зрлищемъ, и извиняя людямъ худшіе пороки — жестокость, недобросовстность, презрніе къ жизни себ подобныхъ,— считаетъ высшей степенью позора поступокъ какого нибудь молокососа, поблднвшаго или потерявшагося на пол сраженія. По кодексу нравственныхъ понятій удалого партизана, истинный гусаръ, предающійся на нсколько дней запою, вслдствіе удачнаго сватовства и согласія любимой двушки, не смшонъ и не гадокъ,— но смшонъ, если не гадокъ, тотъ гусаръ, который читаетъ Жомини, и смирно ведетъ себя на чинномъ бал. Перейдемъ къ собственнымъ признаніямъ, къ письмамъ Давыдова,— и тутъ мы встрчаемъ то же самое. Еще дитятей, онъ выкололъ глазъ своему дядьк, и говоритъ о томъ какъ о ребяческой шалости. Со своимъ партизанскимъ отрядомъ забирая города, онъ вшалъ шпіоновъ или людей виновныхъ въ измн, вовсе не думая о томъ, что и шпіонъ и преступникъ — тоже люди. Никакихъ уступокъ новымъ людямъ и новымъ понятіямъ онъ не длалъ до конца своей жизни. Даровитаго Чаадаева онъ презираетъ и зоветъ абатикомъ, просвщенная бесда европейски-просвщенныхъ круговъ старой Москвы вызываетъ въ немъ лишь колкую сатиру, въ мыслящихъ женщинахъ видятся ему синіе чулки и католички, въ гуманной, хотя можетъ быть еще крайне зеленой молодежи ему чудятся зоилы и враги общественнаго порядка. Сколько обвиненій! И каждое изъ нихъ можетъ быть подкрплено или письмомъ Дениса Васильевича, или строфою его ‘Современной Псни’ или страницей изъ его автобіографическихъ статеекъ! Всюду видимъ мы отсталость, и радикальный разладъ со всмъ, что для насъ чисто и свято! А, между тмъ Денисъ Давыдовъ — другъ Бурцова, гусаръ и суровый партизанской генералъ Давыдовъ, и семьянинъ Давыдовъ, и мирный московскій житель Давыдовъ,— былъ лицомъ истинно благороднымъ, истинно симпатичнымъ, истинно даровитымъ, истинно оригинальнымъ, въ лучшемъ смысл этого слова. Онъ умеръ, не оставивъ ни одного врага ни въ обществ, ни между близкими ему, ни въ литератур. Въ зенит и надир русской словесности имя его произносилось съ почтеніемъ. Блинскій почтилъ его труды выраженіемъ свтлаго сочувствія, Булгаринъ не ухитрился сказать о немъ ничего сквернаго. При всемъ нашемъ современномъ миролюбіи, при нашей холодности къ красотамъ войны и военной славы, Давыдовъ блещетъ для насъ не только ‘священной памятью двнадцатаго года’ но и честной памятью долгой, трудовой, безукоризненной дятельности, врной своему времени и украшенной присутствіемъ самобытнаго, несомнннаго таланта.
Постараемся же разсказать, въ немногихъ словахъ, жизнь и службу нашего автора, а потомъ уже перейдемъ къ оцнк его какъ поэта и прозаика.
Денисъ Васильевичъ Давыдовъ родился въ 1784 году, въ Москв, къ которой всегда питалъ привязанность настоящаго и коренного москвича. Отецъ его служилъ въ военной служб, командовалъ кавалерійскимъ полкомъ въ Полтавской губерніи, и посл одного изъ смотровъ, принималъ въ своемъ дом А. В. Суворова. Великій полководецъ обратилъ вниманіе на ребенка Давыдова, перекрестилъ его и сказалъ: ‘я еще не умру, а ты выиграешь три сраженія’. Воспитаніе Д. В. получилъ по тогдашнему свтское, то есть крайне поверхностное, но примръ двоюроднаго брата А. П. Ермолова, да сверхъ того нсколько литературный духъ, развившійся въ молодежи того времени вслдствіи вліянія Карамзина — во многомъ осмыслили направленіе юноши. Плохо зная по русски, онъ, однакоже, не увлекался французоманіей, пробовалъ стряпать стишки, и хотя конечно считалъ военное дло всмъ для человка, но наукою не пренебрегалъ, вмняя себ въ особенное счастіе ‘бесдовать съ музами’.
Службу свою Д. В. началъ въ кавалергардахъ,— за какое-то бойкое стихотвореніе былъ переведенъ въ армейскіе гусары, поступилъ опять въ гвардію, перешелъ адъютантомъ къ князю Багратіону, а въ 1807 году, во время прейсишъ-эйлауской компаніи, удостоился счастія окуриться порохомъ и увидать едва ли не самую кровопролитнйшую изъ битвъ того кровопролитнаго времени. Мы поговоримъ въ свое время о военныхъ воспоминаніяхъ Давыдова,— теперь же можемъ лишь указать на его статьи ‘Урокъ сорванцу’ и ‘Воспоминанія о Прейсишъ-Эйлау’, какъ на свидтельство тому, какой военный огонь и какая жажда славы горятъ въ даровитомъ юнош. Въ 1808 и 1809 годахъ Давыдовъ былъ съ Кульневымъ въ Финляндіи и въ войн противъ турокъ. Съ первымъ извстіемъ о начал кампаніи 12-го года Давыдовъ снова перепросился въ армейскія войска. Между мелкими аррьергардными длами въ отряд генер. Васильчикова, Давыдову, первому изъ русскихъ, пришла блистательная идея о громадной польз, даже необходимости, партизанской войны въ настоящей кампаніи. Съ обычной своей пылкостью онъ принялся просить для себя хотя самаго малаго, но независимаго отряда. Прежній его покровитель Багратіонъ оцнилъ мысль, ходатайствовалъ за нее у князя Кутузова, по главнокомандующій, не раздляя означенныхъ взглядовъ, разршилъ поручить Давыдову конную команду, въ которой не было и полутораста человкъ. Всякому русскому человку извстно то, что сдлалъ Д. В. съ этой ничтожной горстью, иногда усиливавшейся вооруженными крестьянами, иногда сливавшейся съ партіями Фигнера и Сеславина, отдленными отъ массы главной арміи, вслдствіе необыкновеннаго успха идеи Давыдова. Къ чести князя Кутузова надо сказать, что онъ не былъ упоренъ въ своихъ предубжденіяхъ, и чуть польза партизанскихъ дйствій оказалась очевидною, онъ не пошелъ противъ Давыдова, напротивъ того выставлялъ его заслуги на видъ и изъявилъ Д. В. признательность письмомъ, хранящимся теперь въ его семейств, какъ драгоцнность.
Кампанія 13 года была мене счастлива для храбраго партизана. Смлый набгъ на Дрезденъ, вопреки приказаніямъ начальства, повредилъ Давыдову, и лишилъ его возможности командовать самостоятельнымъ отрядомъ. Онъ принималъ участіе во всхъ главныхъ длахъ этого и слдующаго 1814 года, всюду дрался съ отличіемъ, но дрезденское дло, а можетъ быть и штабныя интриги постоянно стояли на пути его къ повышеніямъ. Чинъ генералъ-маіора онъ получилъ гораздо позже своихъ сверстниковъ. По окончаніи войны, начальство стало не совсмъ дружелюбно смотрть на литературную дятельность Дениса Васильевича, а стихи его, поспвавшіе вино и гусарскую удаль, дали поводъ къ нападкамъ на частную жизнь война-поэта. Если Байрона въ Англіи считали злодемъ за его мрачныя поэмы, то и Давыдову въ Россіи пришлось нести отвтственность за предметы имъ воспваемые. Великій князь Константинъ Павловичъ сказалъ А. П. Ермолову: ‘твой братъ Денисъ — пьяница’, что вызвало такой отвтъ Алекся Петровича: ‘нисколько, Ваше Высочество, я отдалъ бы половину состоянія, чтобъ укрыть его отъ несправедливыхъ обвиненій и преслдованій’. Въ 4823 году, не питая особеннаго расположенія къ фрунтовымъ занятіямъ, Давыдовъ вышелъ въ отставку, и боле чмъ когда либо сталъ заниматься литературой. Война съ Персіею снова вызвала его на дятельность, потомъ онъ получилъ назначеніе въ войска дйствовавшія противъ польскихъ мятежниковъ, и снова показалъ себя прежнимъ искуснымъ, неустрашимымъ партизаномъ. Пріемъ, сдланный Д. В. въ арміи, могъ назваться безпримрнымъ: знакомые и незнакомые, старики и молодежь, офицеры и солдаты привтствовали его прибытіе знаками живйшаго уваженія и радости. Блистательнйшимъ дломъ Давыдова во всю кампанію было движеніе на Волынь и взятіе приступомъ города Владиміра. За войну 4834 года онъ былъ награжденъ, кром орденовъ, чиномъ генералъ-лейтенанта, и возвратившись въ Москву — уже весь отдался литературнымъ занятіямъ, Онъ скончался въ своемъ имніи Симбирской губерніи, въ 4839 году 53 лтъ отъ рожденія.
Денисъ Васильевичъ былъ небольшого роста, сложеніемъ крпокъ, неправильное, но выразительное лицо его выражало умъ, доброту и пылкость характера. Въ молодости онъ считался разгульнымъ товарищемъ, душею всякаго общества, но сильно ошибались люди, которые, на основаніи ‘красносизыхъ носовъ’ и ‘прославленія пуншевыхъ стакановъ’, считали храбраго воина вчнымъ гулякой. Фронта, учебныхъ занятій и парадовъ не любилъ Давыдовъ, по остроумію своему, онъ зорко видлъ слабыя стороны начальниковъ и поэтому не умлъ ладить со всякимъ. На войн онъ былъ распорядителенъ и храбръ, иногда слишкомъ смлъ и опрометчивъ. Мысль о партизанской войн и ея примненія показываютъ въ немъ несомннно передового военнаго человка, а популярность, которою онъ пользовался между молодыми Офицерами и солдатами, свидтельствуетъ о его добромъ обращеніи съ подчиненными. Въ семейной жизни Д. В. былъ очень счастливъ, судьба наградила его большимъ цвтущимъ семействомъ, въ которомъ онъ не испытывалъ ничего кром утшеній.
Перейдемъ теперь къ нашему партизану какъ къ литератору.
На первое время литературное призваніе Д. В. кажется почти несовмстнымъ съ событіями его жизни, и дйствительно, сколько мы можетъ припомнить, ни одна статья по поводу Давыдова не обходится безъ вопроса: ‘какимъ чудомъ могло развиться его дарованіе, посреди походовъ и боевъ, шума бивачныхъ бесдъ и военной славы?’ Въ этомъ развитіи, по нашему мннію, чуда нтъ никакого. Эпоха, въ которую жилъ Д. В., была эпохой вовсе не прозаическою, и самъ Давыдовъ, не взирая на французское воспитаніе и дружбу съ Бурцовымъ, не представлялъ никакихъ противуартистическихъ задатковъ. Военная служба, въ старое время представлявшая единственное поле для дятельности русскаго дворянина, по необходимости втягивала въ себя всю умную и даровитую русскую молодежь, а что Давыдовъ принадлежалъ къ числу представителей даровитой Молодежи, въ томъ нтъ сомннія. Онъ родился въ хорошемъ семейств, дитятей живалъ по разнымъ концамъ Россіи, видлъ много разныхъ людей, и остроумный но природ, изощрилъ свою наблюдательность. Книгъ читалъ онъ мало, но уважалъ поэзію, сочувствовалъ Карамзину и въ своемъ брат Ермолов видлъ примръ мыслящаго, серьознаго, развитаго юноши. Чего же мудренаго, что Давыдовъ полюбилъ литературу, овладлъ стихомъ и наконецъ выработалъ себ такую манеру писать прозой, которая до сихъ поръ жива и оригинальна?
При жизни своей Д. В. былъ преимущественно знаменитъ какъ поэтъ,— теперь намъ кажется, что лучшее его право на знаменитость заключается въ его прозаическихъ произведеніяхъ. Стихи Давыдова имли интересъ временный и естественно будутъ терять свое значеніе съ теченіемъ времени, какъ теряютъ его вовсе не сходныя съ ними, современныя намъ, дидактическія произведенія. Вчнаго элемента и красоты непреходящей въ нихъ не найдете, только одно живое остроуміе въ нихъ разсыпанное, да память о великой эпох, съ ними соединенныя, сообщаютъ стихамъ этимъ нкоторую долговчность. Уже теперь на многія строфы Давыдова, отъ которыхъ бились сердца гусаровъ стараго времени — ничье сердце не дастъ отвта. О томъ утшителенъ или неутшителенъ такой Фактъ, мы разсуждать не беремся, онъ уже намченъ и поэтически разъясненъ графомъ А. Толстымъ въ его превосходной повсти ‘Два Гусара’. Любовныя стихотворенія Давыдова (между которыми стоитъ замтить, по граціозности образовъ ‘Вальсъ’ и ‘Душеньку’) дышать неподдльнымъ чувствомъ, но изъ нихъ нтъ ничего особенно разительнаго. Перебирая небольшой запасъ плодовъ Давыдовской музы, мы можемъ лишь съ особеннымъ удовольствіемъ остановиться на стихотвореніи ‘Полу-солдатъ’ — и на знаменитой, даже слишкомъ знаменитой ‘Современной Псн.’ Первая вещь истинно поэтична и останется поэтичною до тхъ поръ, пока война будетъ существовать на свт, существовать, увлекая въ свой водоворотъ массы людей, охладвшихъ или нерасположенныхъ къ военному грому. Д. В. написалъ это стихотвореніе при конц своего служебнаго поприща, посреди разочарованій и тоски но своему семейству,— оттого во всякомъ стих ‘Полу-солдата’, не взирая на шутливый оборота, многихъ Фразъ, звучитъ элегическое, неподдльное чувство. ‘Современная Псня’, направленная на многихъ хорошихъ людей и на многія хорошія стороны московскаго общества, исполнена Грибодовской мткости, Грибодовской ироніи. Подобно ‘Горю отъ Ума’, она была направлена на знакомыхъ поэта, на лицъ изъ московскаго общества, и подобно этой знаменитой комедіи пошла гораздо дале цли предполагаемой поэтомъ. Временная сторона испарилась съ годами, и въ словесности навсегда остались лишь истинно типическія стороны произведенія, независимыя ни отъ времени ни отъ самыхъ личностей, служившихъ за оригиналовъ поэту.
Если нашъ отзывъ о стихахъ Д. В. не согласенъ со взглядами многихъ его почитателей, зато смемъ думать, что мнніе наше объ остальныхъ трудахъ Давыдова удовлетворитъ самаго горячаго поклонника нашего партизана. Какъ прозаикъ, какъ хроникеръ-художникъ,— нашъ авторъ принадлежитъ къ разряду образцовыхъ русскихъ писателей. Надо быть глупйшимъ изъ глупыхъ людей, чтобъ не увлечься манерой и языкомъ Давыдова, картинностью его характеристикъ, энергической сжатостью его разсказовъ, мастерскимъ, совершенно своеобразнымъ изображеніемъ его начальниковъ и друзей, враговъ и помощниковъ. Не говоримъ о его ‘Опыт теоріи партизанскихъ дйствій’, не только не утратившемъ своего значенія до сего времени, но и до крайности подходящемъ къ условіямъ новой военной науки, не говоримъ о военно-полемическихъ статьяхъ Давыдова, читающихся съ такой легкостью — все это близко лишь къ читателямъ спеціалистамъ. Но ‘Дневникъ партизанскихъ дйствій’, но статьи въ род ‘Занятія Дрездена’, но письма Давыдова, но его замтки о разныхъ военныхъ событіяхъ и разные разсказы изъ своей собственной кипучей жизни — все это составляетъ прочное достояніе русской изящной словесности, и навсегда въ ней останется. Въ трудахъ сейчасъ названныхъ сказывается истинный художникъ, острый наблюдатель, представитель даровитйшей части даровитой военной молодежи стараго времени. И какіе моменты беретъ Давыдовъ темой своихъ разсказовъ! Встрча ребенка съ великимъ Суворовымъ — ощущенія пылкаго мальчика при первой встрч съ непріятелемъ,— (‘Урокъ Сорванцу’) воспоминаніе о самомъ страшномъ рукопашномъ бо за весь періодъ войнъ съ Наполеономъ (Прейсишъ-Эйлау) — разсказъ о тягостномъ для русскаго, но въ высшей степени занимательномъ Тильзитскомъ свиданіи государей, сношенія съ Кульневымъ и служба подъ начальствомъ этого истинно народнаго и самобытнаго воина! Рядъ замтокъ, носящихъ заглавіе ‘Матеріалы для исторіи современныхъ войнъ’ изобилуетъ такими великолпными портретами и характеристиками, которымъ ровныя мы можемъ лишь найти въ рукописныхъ замткахъ генерала Ермолова. Примчанія, которыми снабжены означенные матеріалы — истинное сокровище въ своемъ род. Не придираясь къ слабостямъ замчательныхъ личностей, даже прикрывая похвалою многія стороны, подлежащія суду боле строгому — Давыдовъ уметъ быть истинно правдивымъ. Щадя самолюбіе своихъ вождей и сверстниковъ, зная очень хорошо, что рзкой правдой всегда раздражишь людей очень сильныхъ, Давыдовъ, съ неподражаемой партизанской изворотливостью, уметъ сказать то, что нужно, и заставить читателя самого угадывать недосказанное.
Ни о Багратіон, которому былъ восторженно преданъ, ни о самомъ Ермолов, своемъ друг и родственник, Д. В. не скажетъ фразы похожей на офиціальную оду,— онъ ясно видитъ нкоторые недостатки того и другого, твердо зная, что нтъ картины безъ тней, и что герой безусловный годится лишь въ Державинскую оду. Съ другой стороны Давыдовъ видитъ свтлыя стороны и въ недругахъ своихъ по служб, и въ недругахъ своихъ на пол брани. Въ то самое время, когда, но офиціальному тону,— всякій народъ, воевавшій съ русскими, звался врагомъ презрннымъ и злодемъ достойнымъ ада, Денисъ Васильевичъ открыто писалъ о томъ, что уважаетъ храбрость французскаго солдата, и стойкаго шведскаго стрлка считаетъ благороднйшимъ воиномъ.
Нужно ли говорить о томъ, какъ было ново это неодностороннее разумніе людей и событій, какую жизненность сообщало оно всему выходившему изъ-подъ пера Давыдова, и какъ рзко отличалось оно отъ стараго тона военныхъ статей, для которыхъ образцомъ съ одной стороны служилъ приторный панегирикъ пвца во стан русскихъ воиновъ, а съ другой вялыя, недобросовстныя книги, похвальб которыхъ никто не врилъ, никто не желалъ врить?
Вс люди, цнящіе правду, должны чтить Дениса Давыдова, какъ разрушителя и оппонента нашей старой военной литературы съ ея хвастливой и оффиціяльной безцвтностью. Вредъ, нанесенный ею, былъ чрезвычайно великъ и до сихъ поръ еще не оцненъ достаточно. Благодаря панегирикамъ, униженію врага, скрытію своихъ неудачъ и ошибокъ, придирчивости лицъ и корпорацій, славнйшіе періоды нашей военной исторіи улетучились безъ слда, и величайшій изъ нихъ, кампанія 1812 года, не переданъ потомству во всей его характеристичности. Военные историки и военные анекдотисты рисовали намъ рядъ китайскихъ картинъ безъ тней, и теперь, когда настало иное время, когда всякій созналъ, что картина, безъ тней не есть картина, слишкомъ поздно ее перерисовывать — документы исчезли и послдніе очевидцы славнаго времени сходятъ со сцены. Между панегиристами и безцвтными военными писателями Денисъ Давыдовъ стоитъ одинъ, во всей сил живого человка, Онъ не закопалъ своего таланта, не подчинилъ его причудамъ придирчивыхъ лицъ, и всякая его статья была упрекомъ безцвтной военной литературы стараго времени. Мы знаемъ изъ достоврныхъ источниковъ, какъ дорого доставалась Д. В. самая малая статейка изъ его воспоминаній. Она по годамъ лежала безъ напечатанія, ее въ рукописи читали и марали лица, о которыхъ въ ней говорилось, изъ нея высасывали кровь и когда наконецъ, ослабленная, она являлась въ печати, начальство сердилось, и сослуживцы пняли Давыдову за то, что онъ посягаетъ на ихъ славу. Но такова была живучесть стараго гусара, что, даже при этихъ неблагопріятныхъ условіяхъ, его статьи читались съ жадностью, заимствовались самимъ генераломъ Данилевскимъ, и мало по малу выказывали (чрезъ примръ и сравненіе) полную несостоятельность всхъ панегиристовъ по части военной исторіи.
Годы не прошли даромъ, и послдняя война, для исторіи которой въ литератур нашей осталось столько мастерскихъ описаній, матеріаловъ, эпизодовъ, подробностей, вполн показала, что для военной литературы минула пора безцвтной хвастливости и оффиціальныхъ панегириковъ. Порадуемся же этому явленію и скажемъ истинное спасибо старому гусару, который первый открылъ кампанію противъ литературной лжи въ военномъ дл и открылъ ее также блистательно, какъ когда-то открывалъ свои партизанскія дйствія противъ Наполеоновыхъ полчищъ.
1860.