Собрание сочинений известнейших русских писателей. Избранные сочинения М. В. Ломоносова..., Майков Валериан Николаевич, Год: 1846 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 12 минут(ы)

Майков В. Литературная критика

М., ‘Художественная литература’, 1985

СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ ИЗВЕСТНЕЙШИХ РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ

Выпуск первый. Избранные сочинения М. В. Ломоносова,
с его портретом, биографиею, снимком с почерка и с изложением содержания статей о Ломоносове, напечатанных в разных периодических и других изданиях.
Издание П. Перевлесского. Москва. В университетской тип. 1846. В 16-ую д. л. CXLVI, 376 стр.

То же, да не так¹. Г. Перевлесский, хотя и в одно время с Смирдиным, предпринял свое издание, но по другому плану и, как видно, с другою целию. Смирдин издает полное собрание сочинений каждого русского автора, г. Перевлесский печатает только избранные… Избранные сочинения русских писателей не новость в нашей литературе. Еще в 1812 году Греч издал ‘Избранные места из русских сочинений и переводов в прозе, с прибавлением известий о жизни и творениях писателей’. В 1815—1817 годах Общество любителей отечественной словесности (А. Тургенев, В. Жуковский, А. Воейков) напечатало ‘Собрание образцовых русских сочинений и переводов в стихах и прозе’, 12 частей, через пять лет явившееся вторым, исправленным и умноженным изданием, к которому присоединены были история словесности древних и новых народов и правила словесности вообще и каждого рода красноречия и поэзии в особенности. Сверх того, мы имеем ‘Новое собрание образцовых русских сочинений и переводов в стихах и прозе’, вышедших в свет от 1816 по 1821 год, изданное А. Воейковым, и его же ‘Собрание новых русских сочинений и переводов в стихах и прозе’, вышедших в свет с 1821 по 1825 год. Прибавьте к этому значительное количество ‘Полных и сокращенных хрестоматий’, ‘Сборников’ и ‘Учебных книг с образцами’, и вы увидите, что мы исстари любили избранное или образцовое.

Но большим объемом времени и значения отделены прежние понятия об избранном, образцовом от понятий нынешних о том же предмете. Мы познакомились с истинным воззрением на изящное, узнали, в чем состоит истинное красноречие, истинная поэзия, и вследствие наших знаний не можем довольствоваться тем, чем довольствовались прежние собиратели ‘Избранных сочинений’. Два обстоятельства мешали им смотреть прямо на произведения литературы: одно — внутреннее, в самом предмете лежавшее, другое — внешнее, к творцам ‘избранного’ относившееся. Последнее имело значительный вес для издателей, которые сами принадлежали к пантеону российских поэтов или прозаиков² и, по литературным связям, по уклончивости, нередко принуждены были смотреть снисходительно, даже очень снисходительно на творения некоторых живых, потому только бессмертных, что они тогда еще не умерли. При помещении писателей в завидное число ‘избранных’ происходило своего рода столкновение обязанностей: литературная правда шла иногда наперекор дружеским связям, доброму знакомству. Много было званых, но мало избранных. Нет сомнения, что издатели иногда думали не о том, какую бы пьесу поместить из лучших, но о том, как бы из нескольких зол выбрать наименьшее. Второе обстоятельство, внутреннее, заключалось в неопределенном, даже ложном понятии о том, что именно хорошо и что не хорошо в области красноречия и поэзии. Стоит прочесть ‘Правила словесности вообще и каждого рода красноречия и поэзии в особенности’, написанные Срезневским и приложенные ко второму изданию ‘Собрания образцовых сочинений’ (1822—1824), чтобы видеть, как понимали тогда словесность и в чем искали поэтического. Один из издателей, сам поэт первоклассный, не был и второклассным критиком: доказательством служат его разборы басен Крылова и сатир Кантемира³. Другой, грозивший Виргилию и постоянно сочувствовавший Делилю, не был ни поэтом, ни критиком: по его разумению, и Херасков был ‘наш Гомер’⁴. Что же касается до г. Греча, издавшего ‘Избранные места из русских сочинений и переводов’, то последнее издание его ‘Учебной книги русской словесности’⁵ показало ясно, какие и теперь имеет он понятия о красноречии, поэзии, избранном, образцовом. Что же было тогда, за тридцать четыре года, в вечно достойный памяти двенадцатый год… и говорить нечего. Впрочем, с неразборчивостью издателей шла заодно и снисходительность легко угомоняемых чтецов,

Для коих таинством есть всякая печать⁶.

И потому образцовые сочинения принимались за образцовые каждым, кто любил читать: для любви, как известно, нет законов.

Теперь — другое Дело. Современная теория изящного заставила нас быть разборчивее, строже. Меньше податливые на раздачу мифологических титулов, мы прежнее расходное слово ‘знаменитый, знаменитейший’ заменили ‘известным, известнейшим’. Сочинение ‘образцовое’, отрывок ‘образцовый’, как выражающие понятие о высшей мере литературного достоинства, уступили место сочинениям и отрывкам ‘избранным’ — эпитету, меньше лестному для автора, меньше обещающему читателям. И этим выбором руководствует не имя автора, внизу творения начертанное, а вкус избирателя, направленный здравым воззрением на предмет, изощренный знакомством с произведениями не одной отечественной словесности. Изменилось многое и изменилось к лучшему. Но при таком движении вперед, когда ‘избираемые’ подверглись строгой сортировке, не могли же остановиться на одном месте и ‘сборники избранного’. Они сами должны покоряться теперь новым, прежде неизвестным условиям. Другими словами: понятие о собрании избранных сочинений теперь изменилось.

По нашему мнению, ‘избранные’ сочинения могут теперь иметь место только в хрестоматиях, при составлении которых представляются различные цели. Собиратель разделяет статьи или по предметам, чтобы дать юношеству нечто вроде энциклопедической книги, или по родам слога, желая обратить внимание учащихся на выражение мысли, или по родам красноречия и поэзии, как пособие для теории словесности. Все эти хрестоматии (энциклопедическая, стилистическая, эстетическая) имеют свою пользу, хотя ни одна из них не в состоянии познакомить с отличительной физиономией писателя. Если идет дело о таком знакомстве, если нужно узнать дух, направление, личность автора, то для этого существует одно только средство — историческое изучение литературы, при котором необходимо рассматривать, как все письменные памятники вообще, так и произведение каждого писателя особенно, в хронологическом порядке, то есть по времени их появления. Необходимым пособием при таком изучении служат или ‘Исторические хрестоматии’, в которых одни литературные памятники предлагаются вполне, а другие в отрывках, или ‘Полное собрание сочинений отечественных писателей’. Историческая хрестоматия, как сборник образцов отечественной литературы, не вполне знакомит с нею: полное знакомство возможно только при изучении всех сочинений каждого писателя.

Вот что мы думали, перелистывая первый выпуск ‘Собрания сочинений известнейших русских писателей’. Мы думали: общее заглавие всего издания стоит в противоречии с частным названием первого выпуска. Если это ‘Собрание сочинений’, то почему из сочинений Ломоносова взяты только избранные? Если это избранные сочинения авторов, другими словами — хрестоматия, то зачем издатель назвал ее собранием сочинений? Предисловие жалеет, что ‘бедные юноши, со всем пылом стремления к изучению отечественной словесности, знакомятся с произведениями лучших наших писателей по отрывкам хрестоматии’. Против этого можно представить два возражения, во-первых, многие сочинения писателей наших помещены в хрестоматиях вполне (так, например, даже в ‘Учебной книге’ г. Греча напечатаны целиком похвальные слова Ломоносова и несколько од его), во-вторых, издание г. Перевлесского представляет многие сочинения в отрывках. Следовательно, характер хрестоматии и ‘Собрания сочинений известнейших русских писателей’ — в сущности один и тот же, разница только в том, что последнее несколько полнее, а первые несколько короче. Да и сам издатель указывает в предисловии на причины, почему он издает избранные сочинения (следовательно, хрестоматию), а не полные, и что при своем издании имел он в виду общедоступность книги по цене и знакомство с писателем, сколько оно необходимо всякому образованному человеку.

Итак, ‘Собрание сочинений известнейших русских писателей’ есть хрестоматия, только издаваемая выпусками. Почему г. Перевлесский принял такой способ издания, почему он начал его с Ломоносова, а не с другого писателя, и почему хочет поместить в нем отрывки только из известнейших писателей, об этом мы не имеем права говорить много. Нельзя, однако ж, не пожалеть, что издатель, который, как видно, изучал основательно русскую литературу, не вознамерился, подобно г. Смирдину, напечатать полного собрания сочинений русских авторов. Известнейшие русские писатели, каков, например, Ломоносов, требуют того настоятельно. Пора, наконец, изучать отечественную литературу вполне, основательно, всесторонне. Причины, которые выставляет он против полного собрания сочинений, не убедительны. Первую видит он в том, что не всякому достанет времени изучать всего писателя, но зачем же издателю заботиться о всяком? Каждый располагает своим временем, как может: это уж дело тех, которые хотят или не хотят заниматься серьезным изучением литературы. Вторая, по его мнению, заключается в том, что издание полного собрания сочинений было бы чрезвычайно дорого, следовательно, не по силам большинству, но оно было бы несравненно полезнее меньшинству, которое ищет прочного знакомства с литературой. Притом, умел же Смирдин сделать полное собрание сочинений всякого писателя до того дешевым, что каждый бедный ученик в состоянии приобрести его.

Смотря с этой точки на издание г. Перевлесского, то есть видя в его труде хрестоматию своего рода, и потому нисколько не сравнивая с упомянутыми выше изданиями Смирдина, мы находим такой труд очень полезным и рекомендуем его всем учащимся и учащим. При выпусках ‘Избранных сочинений’ будут прилагаться биографии, портреты авторов, снимки с их почерков и изложение статей, писанных об этих авторах. В первом выпуске, между избранными сочинениями Ломоносова, находится более пятнадцати таких пьес, которых нет ни в одном полном собрании его сочинений, сюда принадлежат ‘Благодарственное слово императрице Елисавете Петровне’, письма к графу Орлову, Теплову, Миллеру, сестре, три письма к Шувалову, отрывки из донесений в Правительствующий сенат и в Соляной коммиссариат. Корректуру издатель держал по изданию (1778 г.) Дамаскина⁷, по той причине, что Дамаскин печатал сочинения Ломоносова так, как они прежде под смотрением его самого в разные годы печатаны были. Варианты второго издания удержаны, а варианты текста од, помещенного в ‘Риторике’, напечатаны в прибавлении. Факсимиле содержит в себе ‘Представление об учреждении внутренних ведомостей’. Последующие выпуски будут выходить в том же самом виде. Каждый из выпусков посвящается писателю или двум, смотря по значению писателей в литературе. Число и срок выпусков не определяются. Первые пять уже готовы к изданию: они заключают в себе сочинения писателей XVIII века, как светских, так и духовных. После предисловия, содержащего в себе указание плана и порядка издания, следуют шесть статей: подробности жизни Ломоносова, исчисление всех доселе известных его сочинений, указание на его сочинения, переведенные на иностранные языки, суждения о сочинениях Ломоносова (краткая оценка его литературной деятельности) и пособия для изучения Ломоносова (подробное сокращение того, что сказано различными писателями о Ломоносове). Мы должны говорить о последних двух статьях.

Статья ‘О сочинениях Ломоносова’, содержащая в себе критическую оценку его ученой деятельности, очень кратка! Ломоносову выпала странная участь: целое столетие восхищалось им, все называли его преобразователем русского языка, оратором, поэтом, и никто не думал определить заслуг его в преобразовании языка, в ораторских речах, в стихотворных произведениях. Когда же с течением времени бессознательный восторг охладел и критика позволила себе находить пятна даже в солнцах, тогда возвысился только голос Пушкина, резкий, но определительный, которым он отрицал в Ломоносове воображение и чувство поэтическое⁸. Такой определительности, в пользу или против Ломоносова, нигде не было: все как будто боялись высказать свое мнение, может быть, потому, что не имели мнения определенного. Вопрос о литературной деятельности Ломоносова казался решенным, тогда как еще и не принимались за его решение. Много, например, говорили о его ‘Грамматике’, но где же отчетливый разбор ее? Показано ль ее значение и в отношении к своему времени, и в отношении к нынешним руководствам, и в отношении к современному языкоучению вообще? Ничего подобного мы не имеем. Г. Перевлесский сказал несколько дельных замечаний об отличиях ‘Грамматики’ Ломоносова, но это далеко не полный обзор. Между тем ‘Грамматика’ Ломоносова не только в отношении к своему времени, но даже и теперь стоит выше общепринятых учебников, имея то неотъемлемое достоинство, что показывает, во всех существенных случаях, отличие языка русского от церковнославянского, преимущественно в синтаксическом отношении: многое отсюда следовало бы удержать и теперь, при современных требованиях. Подобного сравнительного сближения мы не находим ни у Востокова, ни у г. Греча⁹. Сверх того, в ‘Грамматике’ Ломоносова заключаются постоянные намеки на особенности и отличительные свойства русского языка, иногда даже заимствованные из народного употребления, а против этого, как всем известно, постоянно вооружался г. Греч, проповедуя о чистоте русского языка, состоящей в том, чтоб изгнать из русской речи всякую живую, самобытную характерность. Касательно общей грамматики или философии языка следует обратить в ‘Грамматике’ Ломоносова внимание на деление частей речи на знаменательные и служебные (что немецкие филологи назвали Begriffswrter и Formwrter), к последним относит он местоимения вместе с предлогами и союзами: это учение совершенно согласуется с современным взглядом на язык, подводящим под одну категорию местоимения с предлогами и союзами. Известно, что последовавшие за Ломоносовым грамматики не только не оценили этой мысли, но даже и не обратили на нее никакого внимания. Что касается до ‘Риторики’ Ломоносова, то хотя он и подчинился схоластическому началу, но чтение образцов и практику ставил выше теории. Он дал надлежащее место логике в теории словесности и общую риторику предпослал теории поэзии и красноречия вместе. Говоря, что г. Перевлесский очень кратко оценивает ученую деятельность Ломоносова, мы не хотим этим сказать, что он оценивает ее несправедливо: напротив, отзыв его о Ломоносове как ораторе и стихотворце чужд подобострастного поклонения, из его слов прямо видно, что Ломоносов не был ни оратор, ни поэт. Намерение издателя представить только ‘избранные сочинения’ освобождает его от обязанности оценивать каждого писателя вполне, но не можем не пожалеть при этом случае, что Ломоносов до сих пор ждет еще подробного рассмотрения трудов своих. Одна только часть его заслуг выставлена в надлежащем свете: как профессор химии и экспериментальной физики, он нашел себе верного и ученого судью в профессоре Д. М. Перевощикове, который рассмотрел рассуждение Ломоносова ‘О явлениях воздушных, от электрической силы происходящих’.

Не знаем, для чего издатель собрал, в подробном сокращении, критические отзывы разных литераторов о Ломоносове и назвал их ‘Пособиями для изучения Ломоносова’. Приличнее было бы назвать их ‘Пособиями для исторического изучения нашей критики’. За исключением ученого мнения Д. М. Перевощикова и откровенного, звучного голоса Пушкина, все прочее написано или в то время, когда критические отзывы утверждались на жалких основаниях, или такими литераторами, которых критические взгляды и теперь неверны и подчас смешны. Это просто критический хлам, без пользы наполняющий книгу. Всего страннее, что этот хлам стоит в явном противоречии с положениями, сказанными в статье ‘О сочинениях Ломоносова’. Статья г. Губера, напечатанная в ‘Библиотеке для чтения’¹⁰, есть набор звонких фраз — ничего более. Каченовский, так много сомневавшийся в древних памятниках нашей литературы, не умел быть благоразумным скептиком относительно Ломоносова, назвав его похвальные слова памятниками неувядаемой его славы. По его мнению, приступы похвальных слов Ломоносова ‘великолепны, роскошно убраны цветами красноречия, изобилуют картинами восхитительными и пленяют слух доброгласною полнотою периодов’. Чтоб еще больше восхвалить оратора, критик приводит о нем мнение французского оратора Томаса, этого faiseur d’loges {Мастера похвальных слов (фр.).— Ред.}, который, по счастливому выражению Жильбера, ouvrait pour ne rien dire une bouche immense {Умел бессмысленно говорить, ничего не сказав (фр.).— Ред.}. Основываться на приговоре такого судии значит решительно идти в сторону, противную цели. Не похвалой, а укоризной служит одобрение Томаса, о котором и умеренный Барант не мог выразиться умеренно. Разбор Мерзлякова восьмой оды¹¹ — тоже общее место. В. М. Перевощиков разбирает, между прочим, драматические сочинения и героическую поэму ‘Петр Великий’¹², не связывая понятия о них с понятием того времени о поэмах и трагедиях, не выводя их ложности из ложного начала подражательности, а просто делая свои довольно наивные заметки о содержании и плане этих сочинений Ломоносова, как будто бы они составляют совершенно отдельный мир, без корня в предыдущем. Разве такая критика может открыть достоинства или недостатки литературного произведения? От этого и вышло, что критик серьезно замечает о трагедии ‘Тамира и Селим’: ‘единство места соблюдено’, или о трагедии ‘Демофонт’: ‘она имеет единство места и времени’!! А похвальное слово Севергина?¹³ Не смех ли это? Приняв за подражание приступ слов на погребение Бецкого и на коронование Александра I, оратор презабавно высказывает — подражательным образом — свое недоумение, с чего начать похвалу подвигов Ломоносова: ‘От красот ли и возвышенности его стихотворений? Но оным дивится целая просвещенная Россия и иноплеменные народы. От чистоты ли слога, правильности и силы выражений в похвальных словах и других речах? Но глас оных, кажется, каждое мгновенье между нами раздается, привлекая к подражанию оным. От тех ли твердых и купно новых правил и оснований, кои преподал он к изучению российского слова? Но юноши и мужи беспрестанно твердят их для достижения лучших в оном познаний. От изысканий ли исторических и древности российского народа? Но сильный и купно приятный слог его влечет нас и поныне к чтению оставленных им отрывков сих исследований. От наблюдений ли и опытов, в физике и химии учиненных? Но свидетельствует о них польза, которую он ими принес отечеству. Наконец, от похвал ли, достойных его творений, рачения и дарований? Но хвалят его науки, прославляет его отечество и благословляют все отличную от трудов его пользу приобретшие’. У Сумарокова, хотя он свои отзывы критические и ограничивал словами: ‘прекраснейше’, ‘прекрасно’, ‘весьма хорошо’, ‘изрядно’, есть по крайней мере дельные заметки о неправильных ударениях. Подобных заметок нет в позднейших критических статьях, наполненных общими местами, пустозвонными фразами, натянутыми сближениями. Все это, повторяем, хлам, критический хлам. Напрасно издатель поместил его в своем издании.

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые — ОЗ, 1846, т. XLIX, No 11, отд. VI, с. 6—11. Позднее (ОЗ, 1847, т. LI, No 3) в отделе библиографии была помещена также краткая заметка Майкова о выходе в свет тт. II и III Сочинений Ломоносова в издании Смирдина. В ней говорилось: ‘Прекрасное издание А. Ф. Смирдина продолжается с утешительною быстротою. В январе вышел первый том ‘Сочинений Ломоносова’, в прошлом месяце вышли второй и третий — последний томы. Второй том заключает в себе шесть рассуждений из области естественных наук и изложение оснований металлургии. В третьем томе помещены следующие сочинения: ‘Краткий российский летописец’, ‘Древняя российская история’, ‘Российская грамматика’ и ‘Риторика’. Надеемся в непродолжительном времени представить читателям полную н обстоятельную статью о Ломоносове’ (изд. 1891, с. 433). Последнего намерения Майкову уже не удалось осуществить.

Рецензия Майкова выделяется среди других отзывов того времени на сочинения Ломоносова. В ней нашло себе место признание заслуг Ломоносова как филолога с позиций нового направления филологии — сравнительно-исторического языкознания. (Монография К- Аксакова ‘Ломоносов в истории русской литературы и русского языка’, вышедшая в 1846 г., еще не была известна Майкову.) Грамматику Ломоносова Майков признает стоящей ‘и теперь… выше общепринятых учебников’, не исключая и авторитетных тогда грамматик Н. И. Греча и А. X. Востокова. ‘Неотъемлемым достоинством’ ее признает он то, что грамматика Ломоносова ‘во всех существенных случаях’ показывает ‘отличие языка русского от церковнославянского, преимущественно в синтаксическом отношении’. Майков пишет о близости грамматического метода Ломоносова к ‘современным требованиям’, то есть к сравнительному методу в языкознании. Особой заслугой Ломоносова-грамматиста Майков считает то, что в характеристике русского языка у него ‘заключаются постоянные намеки на особенности и отличительные свойства русского языка, иногда даже заимствованные из народного употребления’. Именно поэтому критик ставит грамматику Ломоносова выше нормативной грамматики Греча, указывая на узость позиций последней, исключающую ‘всякую живую, самобытную характерность’ народной русской речи. Критик отмечает особенности грамматической системы Ломоносова, сближающие ее с ‘философией языка’, утверждаемой в сравнительной филологии XIX в.

¹ Начальная фраза связывает эту рецензию с предыдущей, в отделе библиографии No 11 ОЗ она непосредственно следовала за рецензией на смирдинские издания сочинений Фонвизина и Озерова.

² Ироническое причисление А. И. Тургенева, В. А. Жуковского и А. Ф. Воейкова к ‘пантеону российских поэтов и прозаиков’ намекает на принадлежность их к ‘карамзинскому направлению’. Ср. название изданного H. M. Карамзиным в 1801 г. собрания портретов и характеристик русских писателей: ‘Пантеон российских авторов’.

³ В. А. Жуковскому принадлежали критические статьи ‘О сатире и сатирах Кантемира’ (первоначально в ‘Вестнике Европы’ — NoNo 3 и 6 за 1810 г. под названием: ‘Критический разбор Кантемировых сатир, с предварительным рассуждением о сатире вообще’) и ‘О басне и баснях Крылова’ (первоначально в том же журнале — No 9 за 1810 г.).

⁴ Здесь иронически поминается А. Ф. Воейков как переводчик ‘Энеиды’ Вергилия и описательной поэмы Ж. Делиля ‘Сады’. В сатире ‘Об истинном благородстве’ (1806) Воейков писал:

Херасков — наш Гомер, воспевший древни браии, России торжество, падение Казани.

⁵ Хрестоматия ‘Избранные места из русских сочинений и переводов в прозе’ была издана Н. И. Гречем в 1812 г. Его ‘Учебная книга российской словесности’ вышла первым изданием в 1819 г. и неоднократно переиздавалась, ‘последнее издание’ — в 1845 г.

⁶ Источник цитаты не установлен.

⁷ Второе посмертное издание сочинений М. В. Ломоносова вышло в 3-х книгах под редакцией ректора Славяно-греко-латинской академии епископа Дамаскина (Д. Е. Семенова-Руднева).

⁸ Имеется в виду отзыв о Ломоносове как ученом (высокий) и поэте (резкий) в произведении Пушкина, обычно печатаемом под условным названием ‘Путешествие из Москвы в Петербург’ (1834). См.: Пушкин, Полн. собр. соч.: В 17-ти т. Изд-во АН СССР, 1937—1949, т. 11, 1949, с. 249.

⁹ Имеются в виду русские грамматики А. X. Востокова (‘краткая’ и ‘пространная’ — 1831) и Н. И. Греча (‘Практическая русская грамматика’ — 1827), а также его ‘Начальные правила русской грамматики’ (‘Краткая русская грамматика’, выдержавшая более 10-ти изданий).

¹⁰ Статья Э. И. Губера о Ломоносове — в ‘Библиотеке для чтения’, 1840, т. 39.

¹¹ Разбор 8-й оды Ломоносова был опубликован А. Ф. Мерзляковым в ‘Трудах общества любителей российской словесности’, ч. VII, 1817.

¹² Разбор В. М. Перевощикова — в ‘Вестнике Европы’ за 1822 г.

¹³ ‘Слово похвальное Ломоносову’ акад. В. М. Севергина — в кн.: Сочинения и переводы, издаваемые Российской академией, т. II, 1806.

СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ ИЗВЕСТНЕЙШИХ РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ

ПРИМЕЧАНИЯ

Читайте также: