Николай Огнёв
Собачья радость
Николай Огнёв
Собачья радость
1.
1.
2.
2.
3.
3.
4.
4.
———————————————————————-
Собачья радость, Огнёв Николай, Год: 1917
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Князь Даниил Львович приехал к себе, в Ясенки раздраженный и злой… Дворецкий Илья, сбежавший ему навстречу по широким каменным ступеням со странной, застывшей, как-будто вчерашней улыбкой на тонких бритых губах, испуганно шарахнулся от княжеского локтя в сторону. Шея у князя вздулась, покраснела, когда он вполоборота, скрипя башмаком, смотрел на Илью.
— Ты-ы! — выдавил князь, наконец, и Илье стало легче от звука и еще легче от того, что князь отвел взгляд.
— Стекла? — спросил князь, глядя на ряд черных окон, и Илья, прижав правую руку к груди, а левой осторожно водя взад и вперед, стал докладывать, что вот, например, пришли хамы, стали безобразничать, но были с ружьями, унять возможности не было, и хоть он, Илья, грудью отстаивал княжеское добро, но хамы чуть-что, например, не подожгли, а то все разгромили…
— Все? Что такое? Как — все?! — кашлянул князь, снова глянув тяжело на Илью. — Ор-ранже-реи?
— Все, ваше сиятельство, — мягко, успокоительно ответил Илья. — Например, оранжереи, которые за парком и которые при фасаде, например, с бассейном Виктория, затем который ден-дро-ло-гический сад и, например, парники…
Выговорив, Илья ласково, с сочувствием, кашлянул в руку и склонил голову с правого бока на левый.
Князь отвернулся. Чёрт знает, что такое! Мятеж перешел всякие границы. Высочайшие особы арестованы, Иван Лонгинович заключен в крепость, княгиня Марья Сергеевна убита, но все думали, что дело ограничится этим. В пятом году мужики пришли к этому же самому Илье и заявили, что князь для них все равно, что отец родной и они — грудью и тому подобное, а теперь… Под окнами валялись обломки мебели, цветник поломан, вместо окон — черные дыры и даже не хочется входить в дом… Мерзавцы!
Князь еще раз осмотрелся кругом, снял дорожный кепи, вытер лоб и глянул на Илью. Илья немедленно дернулся угодливо и подобострастно бакенбардами вперед, готовый, по-видимому, ответить за все происшедшее, и утверждал это преданными, собачьими глазами. Глаза были, действительно, собачьи… И вдруг князя пронизала неожиданная мысль, толкнула больно в сердце, так что князь даже шагнул иа Илью.
— С-собаки? — прохрипел князь, отчаянно глядя в упор. — Лавераки? Ллялевелины? Ирландцы?
— Не тронули, ваше сиятельство, — твердо ответил Илья, выпрямляясь. — Побоялись войти, например, в питомник. Из ружей стреляли, но войти, например, побоялись.
У князя стало темно в глазах, и он качнулся слегка в сторону, но тотчас же властно зашагал к своему редкостному питомнику чистых премированных кровей английских сеттеров.
Князь не верил в спиритизм и спиритов, за что и был в свое время удален от двора, где прослыл даже вольнодумцем. Это вольнодумство спасло теперь его от ареста. Но у князя была своя маленькая идейка, засевшая в нем с детства. Князь твердо и непреклонно верил в существование собачьей души. Собственно, для наблюдения и подтверждения своей гипотэзы, князь и завел роскошный английский питомник, развивший в нем мало- помалу ту любовь к собакам, которую князь и втайне и въявь считал несомненным признаком своей аристократической души.
Илья, забежав вперед, с поклоном распахнул дверь: так и шибануло стоялым теплом, собачьим молоком и навозом в лицо, но князь бодро шагнул вперед в серую полутьму, где виднелся ряд глухих дверей в отделения. Дикий визг и вой на момент оглушили, беспокойство слышалось в многоголосом собачьем хоре.
— Что такое? Темно? — с раздражением спросил князь. — Не кормлены?
— Динама стала, ваше сиятельство, — торопливо ответил Илья. — Економитьские разбежались, тоже и громили, хамье. Например, во всех Ясенках только кучер Савелий остался, да я, да бабы. Динама, например, цела. Но не ходит.
— Я т-тебя не про динамо опрашиваю, б-балван, — прохрипел князь. — Не кормлены?
— Сегодня отрубей намешал, ваше сиятельство, поставил.
— Что такое? Ссвиньи? Свиньи это? Ссссвиньм, я спрашиваю?.. Говяжий суп? Бульон? Каша крупчатка? Молоко? Что такое?
—Коров мужики расхитили, ваше сиятельство, — твердо ответил Илья. — Во всей економии ничего не осталось, например, зерна. Про говядину говорить нечего, ваше сиятельство. На станцию, например, с Савелием ездили — за деньги ничего не укупишь. Бабы не продают. За деньги… за деньги ничего нет.
В голосе Ильи послышалась дрожь.
И в полутьме коридора питомника князь явственно ощутил то же серые колкие щупальцы у сердца, от которых он бежал в родные Ясенки.
— Но в городе? Что такое? В город — ездил? — спросил князь Илью, переведя дыхание. — В городе есть.
— Теперича ничего не дают без карточек, ваше сиятельство, — с отчаянием, без официальности ответил Илья. — Бабы не продают, а в городе не дают… Сами, ca-ми, ваше сиятельство, верите ли слову, шестой день без хлеба, сидим. Чем теперь ваше сиятельство сыти будете — не могу знать…
— У меня есть. В погребце. В коляске, — сказал князь безгневно. — Приготовишь на ночь. Странно, однако? Везде есть, а у вас нету. В Петрограде за деньги что угодно.
Князь вышел, Илья припер за ним дверь и пошел вслед, но уже опустив голову, без странной угодливой вчерашней улыбки.
Заткнув в опальной окна, накормив князя и укутав ему ноги дорожными пледами, Илья пошел во второй этаж дома, к больной жене. Жили в светелке, выходившей окнами к собачьему питомнику: так года два назад приказал князь, доверявший Илье больше, чем всему штату егерей и дворников.
— Ну, и злобен, — произнес Илья, входя и притворяя дверь. — Очень сердит его сиятельство. Однако, например… кое-что уделил.
Сказав так, Илья достал из-под полы сюртука сверток и, положив на стол, сел, стал развязывать.
— Что теперь будет? Что будет? Гос-споди, — вздохнула на постели жена.
— Да-а… Говяжьим, говорит, супом собак корми,— продолжал Илья, доставая из свертка курицу и полбутылки красного.— А где его, например, взять, говяжьего-то супу? Прошли те времена, ваше сиятельство. Теперь самому, например, скоро жрать будет нечего, даром что миллионщик и два имения.
— Господи, гос-споди, — послышалось с кровати.
— Ни проходу, ни проезду по деревне нету, а не то что. Кричат: барский халуй, иссволочили всего, живого места не осталось.
Илья откупорил бутылку и принялся резать курицу. За окном ветер ходил по деревьям. Слышно было, как в два-три голоса подвывали собаки.
— Отруби! — продолжал Илья со злобой, нарезав курицу, отнеся к жене на столик, у кровати и хлебнув на ходу из горлышка бутылки. — Станут они тебе отруби жрать! Небось, ведь, англичанки! Лавераки! Ирландцы! Приучены к молоку, к белому хлебу, к говядине… И зачем только держат? На охоту, например, не ходят, продавать не продают… Пристрелить бы их всех, да и дело с концом.
— Ты ска-жешь тоже, — простонала жена. — Пристрелить! Тварь божия, грех.
— Это верно: тварь, только не божия, — с иронией ответил Илья. — Вот они теперь не жрамши семь ден, прихожу я давесь утром в питомник с отрубями, зашел в ирландское отделение, — так с ног сшибли. Зубами так и норовят до шеи достать. Ать! Ать! Так и щелкают! Шею поцапали, руки искарежили, никакой возможности нет. Насилу запер потом. Это уж, например, не от бога!
— Тоже и тебя если не кормить семь ден, — начала было жена, но остановилась, прислушиваясь. Привстал со стула и Илья.
Снизу, из питомника доносился ожесточенный, многоголосый собачий вой, похожий на ноябрьское завывание ветра в лесу. Выли, по крайней мере, двадцать пять собак, остальные, судя по звукам, грызлись и рычали.
— С нами крестная сила, — пробормотала жена. — Не ходи ты, ради господа, сбесились они…
— Неравно, — ответил Илья, хлебнул еще из бутылки и выбежал вон.
— Нет, так эпатировать, такие comment? — настырные действия, — проносилось в голове у князя. — Кажется, взаимоотношении были налажены. Илья? Возможно. Накричал, наругал, ну, они и устроили этот — comment? — погром.
За окном на мрачной просини неба качались сучья деревьев, срезанная облаком луна строго и неподвижно глядела прямо на князя.
— Куда же завтра? — появился новый вопрос. — Остаться невозможно. Могут убить.
И князь внезапно почувствовал, как противные и холодные щупальцы у сердца разрослись, обвили все тело и пронизали его мелкой дрожью. Князь понял, что он один, совсем один па свете, как никогда не был за сорок лет жизни, не помогла и обычно спасавшая мысль, что в этом — настоящая гордость и сила.
В это время через плохо заткнутое окно донесло ветром длительное завывание из питомника.
— Tiens! А лавераки? — явилась вдруг соломинка. — Не посмотрел на них даже! А ирландцы? Левелины? Джеральд? Леди-Джен?
Князь решительно сбросил пледы и встал с кресла, вспомнил, что в саквояже есть карманный электрический фонарик, немного покопавшись, достал его и курицу, нарезанную на куски, нерешительно взял один из пледов и накинул на плечи, нажал кнопку фонарика — и тотчас круглое слабое пятно света легло под ногами.
— Parfait, — с удовольствием решил князь. — Справлюсь без Ильи.
И осторожными шагами двинулся к террасе. На дворе было мрачно, облако совсем закрыло луну, и поэтому светлое пятно фонаря казалось довольно ярким.
— Самое интересное, это, конечно, лавераки,— мелькало в голове у князя. — Роброй и Леди-Джен. Курицу отдам им. Что такое?
Фонарик на мгновение погас, и князь наткнулся на что-то большое и черное, жалобно зазвеневшее под ногами. Князь вздрогнул и отчаянно нажал кнопку, свет вспыхнул снова.
— Рояль! — с трудом узнал князь. — Как же вечером я не заметил? Дика-ри, и-ро-кезы! Брр…
Твердо держа кнопку большим пальцем, князь направился дальше. Навстречу песен собачий вой.
— Как голодны! И… почему карточки? — с отвращением подумал князь и распахнул дверь питомника, вой ударил в уши еще больней и непримиримей. Князь направил свет на ирландское отделение, потом перевел на английское. В ответ десятки когтей зацарапали в двери, глухое рычание кое-где перекрыло вой.
Князь хозяйской рукой откинул железный прут, сдерживавший засов и с трудом вытащил самый засов. Тотчас дверь с налету ударила его в лоб, последний блик фонаря осветил страшно оскаленную морду и тяжело свисший язык.
— Джен?! — хотел подумать, но крикнул князь и — под неудержимым напором мохнатых горячих тел рухнул на землю, в руку с курицей впились острые иглы, горячее дыхание пахнуло в лицо разъярённым рычанием.
— Что такое, ах! — крикнул князь, заслоняясь рукой, но уже почувствовал страшную боль в ноге и тяжкий удар в подбородок, темная туча вошла в мозг и заслонила все.
Еще издали бежавший к питомнику Илья при свете вновь открывшейся луны разглядел открытую дверь, услышал рычание и чавканье разоренных от голода псов, в ужасе повернул обратно и до самого утра просидел в светелке, не смея глянуть в окно.
1917 г.
Источник текста: Рассказы / Н. Огнев. — Москва, Ленинград: Круг, 1925. — 217 с., 20 см. С. 5—11.