СНЕСЛО ВОЛНОЙ!
СНЕСЛО ВОЛНОЙ!
Разсказъ Э. Пименовой.
‘Юный Читатель’, No 43, 1899
Снесло волной, Пименова Эмилия Кирилловна, Год: 1899
Время на прочтение: 6 минут(ы)
— Ужасная ночь!— сказалъ молодой мичманъ Сторовъ, подходя къ штурману Острякову, стоявшему у борта судна.— И подумаешь только, что теперь тамъ, далеко на родин, собираются близкіе и милые люди, чтобы проводить старый и встртить новый годъ. Раздаются пожеланія. Всмъ весело, вс чего-то ждутъ, надются… А мы!..
— Что это вы мрачно настроены,— замтилъ штурманъ.
— Поневол!— воскликнулъ Сторовъ.— Весело что-ли встрчать Новый годъ въ открытомъ мор, да еще въ такую погоду? Вдь адская погода, согласитесь сами! И какъ это командиръ нашъ не разсчиталъ, чтобы въ этотъ день пріютиться въ какомъ-нибудь порту. Или, можетъ быть, онъ нарочно это сдлалъ?..
— Можетъ быть,— задумчиво отвтилъ штурманъ, очевидно даже не разслушавъ вопроса Сторова.
Оба замолчали и, повидимому, каждый погрузился въ свои думы. Закутанные въ башлыки и непромокаемые плащи, они казались издали какими-то фантастическими фигурами, то появляющимися, то исчезающими во тьм, по мр того какъ судно то вздымалось высоко на гребни волнъ, то съ страшнымъ трескомъ и стономъ проваливалось въ разверзающуюся бездну. А ночь, дйствительно, была ужасная! Ревъ и свистъ втра, съ какою то безумною яростью рвавшаго снасти и паруса, гнвный рокотъ волнъ, и при этомъ стонъ и скрипъ судна, которое, казалось, вотъ-вотъ готово было развалиться — все это вмст составляло такую музыку, къ которой отнестись равнодушно могло только разв очень привычное ухо стараго моряка. Если пожилому штурману, посдвшему въ вчной борьб съ самою непостоянною изъ стихій, эта музыка бури не только была привычна, но въ ней слышались даже ему родные напвы, то у молодого мичмана стоны и завываніе бури вызывали какое-то тоскливое чувство, и онъ тщетно старался побороть его. Сторовъ еще въ первый разъ совершалъ такое далекое морское плаваніе. До этого онъ былъ знакомъ съ моремъ лишь у береговъ, во время плаванія на судахъ учебной эскадры, и та бурная погода, которую ему приходилось раза два испытывать, казалась ему теперь такими пустяками. Помнится, онъ разсказывалъ своей сестр про штормъ въ Балтійскомъ мор, нарочно сгущая краски, и она со страхомъ и восхищеніемъ слушала его. Но что же это былъ за штормъ въ сравненіи съ этимъ штормомъ въ Средиземномъ мор! Сторовъ всегда жаждалъ испытать настоящую бурю, ‘креститься моремъ’, какъ онъ выражался, и вотъ желаніе его исполнилось, но ему было жутко и не по себ при вид бушевавшей могучей стихійной силы. Это то смутное безпокойство и заставило его выйти на палубу изъ каютъ-компаніи, гд шли приготовленія къ жженк, устраиваемой по случаю встрчи Новаго года, и пойти искать общества, отбывающаго свою вахту штурмана.
— Петръ Петровичъ, — сказалъ Сторовъ, снова обращаясь къ штурману. Неужели, скажите, вы не стремитесь теперь мысленно къ берегу, къ теплу и свту, къ кругу близкихъ людей?— Или вамъ все равно встрчать Новый годъ въ обществ разъяренныхъ волнъ?.. Впрочемъ, быть можетъ, волны эти и говорятъ вашему сердцу что-нибудь, вы вдь такъ сроднились съ ними.
Какой-то странный оттнокъ не то грусти, не то тревоги, слышавшейся въ звукахъ голоса Сторона, обратилъ на себя вниманіе штурмана.
— Вамъ не по себ?— спросилъ онъ, вглядываясь въ лицо юноши, которое казалось особенно блднымъ и призрачнымъ при неврномъ, скользящемъ освщеніи висящаго фонаря.
— Не по себ!— отвчалъ какимъ-то упавшимъ голосомъ Сторовъ, онъ вдругъ почувствовалъ необыкновенное довріе къ угрюмому, несообщительному штурману, съ которымъ обыкновенно даже мало разговаривалъ.— И самъ не знаю отчего! Такъ тоска какая-то… Завываніе втра, что-ли, такъ дйствуетъ. И все мн слышатся какіе-то стоны, да вопли, точно кто-то погибаетъ, да зоветъ на помощь…
— Непривычка!— замтилъ штурманъ,— притупятся у васъ нервы къ этой музык современемъ, и вы будете слышать въ ней не стоны и вопли о помощи, а что-то другое. Для меня эти звуки родные, я сжился съ ними.
— Вы давно плаваете?
— Давно-ли?— Мн скоро минетъ пятьдесятъ лтъ. Я выросъ и состарился на мор. Съ десятилтняго возраста я вступилъ на морскую палубу, да такъ и не сходилъ съ нея съ тхъ поръ. Я былъ сирота, отецъ и мать у меня умерли, и дядя мой, имвшій свое собственное небольшое судно, взялъ меня съ собою въ море и заставилъ исполнять обязанности юнги. Такъ я и выросъ на мор, потомъ поступилъ въ мореходные классы, а тамъ опять ушелъ въ море, и вотъ съ тхъ поръ не покидаю его.
Штурманъ задумался. Да, онъ любилъ море. Оно составляло для него все. Онъ былъ одинокъ, оно замнило ему родную семью. Тутъ ему вспомнилось то время, когда онъ готовъ былъ измнить своей любимой стихіи. Онъ обзавелся семьей и былъ счастливъ. Прошли года, но ему никогда не забыть того дня, когда онъ снова вступилъ на палубу судна. Онъ
былъ опять одинокъ, измученный и несчастный, съ отчаяніемъ въ душ. Но море спасло его. Какъ только скрылись изъ виду берега, какъ только онъ опять почувствовалъ себя одинъ на одинъ съ любимою стихіей, спокойствіе начало мало-по-малу проникать въ его душу. Съ тхъ поръ онъ уже не сходилъ съ палубы судна. На берегу онъ чувствовалъ себя неловко, на него нападала какая-то робость, стсненіе, но лишь только берегъ скрывался изъ глазъ, онъ перерождался. И чмъ бурне было море, чмъ громче шумли волны, тмъ вольне дышалось ему…
Вс эти мысли и воспоминанія промелькнули въ голов штурмана посл словъ молодого мичмана, снова впавшаго въ прежнюю задумчивость.
— Я тоже люблю море,— опять заговорилъ Сторовъ.— Вы и представить себ не можете, въ какомъ радужномъ настроеніи я отправлялся въ дальнее плаваніе. Вдь это для меня нчто врод морского крещенія, которое сдлаетъ меня настоящимъ морякомъ…
Вдругъ онъ вздрогнулъ и схватилъ штурмана за руку.
— Слышите!— сказалъ онъ дрожащимъ шепотомъ.
Штурманъ взглянулъ на него съ удивленіемъ, непонимая, что съ нимъ творится.
— Вотъ опять и опять!— проговорилъ молодой Сторовъ.— Вдь это крикъ о помощи. Вдь кто-то погибаетъ тутъ, вблизи насъ.
Штурманъ прислушался, но ничего кром рева и стона бури не было слышно.
— Вы просто больны,— сказалъ онъ Сторону.— Подите-ка лучше внизъ, да постарайтесь…
Онъ остановился. Внезапный порывъ втра совершенно явственно донесъ до него звукъ человческаго голоса, взывающаго о помощи. На этотъ разъ и онъ услышалъ крикъ, и сердце закаленнаго въ борьб со стихіями моряка дрогнуло. Крикъ въ мор, во время бури, среди царящей кругомъ тьмы, производитъ удручающее впечатлніе. Кто-то погибалъ въ эту ночь, тутъ, вблизи, молилъ о помощи.
Вотъ и еще! На этотъ разъ обоимъ морякамъ показалось, что они слышатъ женскій голосъ. Они могли даже опредлить, съ какой стороны слышится этотъ голосъ.
Быстро отданное приказаніе переставить паруса и положить руль на бортъ, заставило корабль перемнить направленіе. Теперь уже курсъ корабля лежалъ въ ту сторону, откуда слышался крикъ. Качка, вслдствіе перемны направленія, страшно усилилась, корабль черпалъ бортами, и вс, находившіеся на палуб, обдавались ежеминутно цлымъ дождемъ водяныхъ брызгъ. Многіе изъ остававшихся въ каютахъ тоже выбжали на палубу, желая узнать, что случилось и отчего такъ ужасно усилилась качка, вышелъ и капитанъ. Когда штурманъ объяснилъ ему въ чемъ дло, онъ покачалъ головою и сказалъ:
— Все равно спасти невозможно. Какъ-же это вы подойдете къ тонущему судну въ такую бурю? Разобьетъ въ щепки…
Видя, однако, что его слова произвели непріятное впечатлніе, онъ прибавилъ,
— Ну, да, да, но попытаться, конечно, надо!
И корабль несся на встрчу волнамъ, разская ихъ своею могучею грудью, вздрагивая при каждомъ новомъ удар волнъ и съ какимъ-то стономъ и скрежетомъ погружаясь опять и опять въ водяную бездну, всякій разъ разверзавшуюся передъ нимъ. На палуб люди съ трудомъ удерживались на ногахъ, цпляясь за снасти, за стойки. Зажгли огни, но они освтили только страшную, пнящуюся громаду волнъ и блдныя лица столпившихся на палуб моряковъ. Прошло нсколько долгихъ минутъ, вс съ напряженіемъ вглядывались въ бушующую поверхность моря,— крикъ боле не повторялся. Наконецъ. капитанъ обратился къ штурману:
— Скомандуйте переставить паруса и идти по прежнему курсу. Иначе мы рискуемъ быть залитыми волнами. За призракомъ гоняться нельзя!
Голосъ капитана звучалъ какъ-то особенно сурово. Разумется, приказаніе его было тотчасъ же исполнено.
Вдругъ послышался бой склянокъ {Склянка — песочные часы, употреблявшіеся прежде на судахъ.}. Полночь! Капитанъ, желая разсять тяжелое впечатлніе, воскликнулъ.
— Господа! Новый годъ начался!— Съ Новымъ годомъ поздравляю, съ Новымъ…
Вдругъ совершенно явственно и близко послышался крикъ. Но тутъ же налетвшая съ какою-то ужасающею яростью волна сбила съ ногъ многихъ, стоявшихъ на палуб, увлекая за собою все, что попадалось ей по пути. Это была страшная минута всеобщаго смятенія и вслдъ за нею раздался другой, хватающій за душу, крикъ: человкъ упалъ въ море!
Кто не бывалъ въ мор, кто не испытывалъ бури, тому трудно понять весь ужасъ, охватывающій душу человка, какъ только раздается подобный крикъ. Такъ и теперь! Каждый сознавалъ, что въ слдующую минуту можетъ наступить и его очередь, и волна, унесшая въ бездну его товарища, въ слдующій же разъ можетъ явиться за нимъ. Первымъ на очереди оказался Сторовъ, и въ тотъ моментъ, когда затихъ звонъ склянокъ, пробившихъ полночь, волна подхватила его и какъ щепку снесла въ море.
Тотчасъ же были пущены въ ходъ вс средства, бросили спасательные круги, попробовали спустить спасательную лодку, но ее тотчасъ же оторвало и разбило у борта корабля. Съ отчаяніемъ въ душ пришлось сознать свое безсиліе. Напрасно съ мучительною тревогой всматривались въ темноту моряки, на глазахъ которыхъ произошла гибель ихъ товарища.— Крутомъ ничего не было видно! все тотъ же мракъ, т же волны…
Капитанъ снялъ шапку, и вслдъ за нимъ вс обнажили головы, матросы начали креститься. Наступило тяжелое молчаніе, только ревъ торжествующихъ волнъ звучалъ еще громче прежняго. Суровый, мрачный штурманъ, давно отвыкшій волноваться чмъ нибудь, вдругъ ощутилъ слезу на своей щек, и острое чувство ненависти къ нкогда столь любимой стихіи наполнило его душу.
— Первая жертва на Новый годъ,— пробормоталъ кто-то.
— Онъ получилъ морское крещеніе,— сказалъ глухимъ голосомъ штурманъ,— крещеніе и могилу…
На утро, когда разсвло, плавающіе обломки какого-то разбившагося судна подтвердили догадку моряковъ, что не одну жертву поглотила разъяренная стихія въ эту страшную ночь.