‘Міръ Божій’, No 11, 1897
Смирнов В. Д. Жизнь и деятельность А. И. Герцена в России и за границей. Биографические наброски С.-Петербург 1897, Герцен Александр Иванович, Год: 1897
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Смирновъ В. Д. Жизнь и дятельность А. И. Герцена въ Россіи и за границей. Біографическіе наброски С.-Петербургъ 1897. Движеніе русской общественной мысли и литературы въ 40-хъ, 50-хъ, а отчасти и въ 60-хъ голахъ нельзя представить хотя сколько-нибудь полно, если не отвести одно изъ важнйшихъ мстъ личности и дятельности Герцена. Всего три-четыре писателя: Новиковъ, Блинскій, Чернышевскій, Салтыковъ, по размрамъ своего вліянія, могли бы оспаривать у него первенствующее значеніе въ развитіи русскаго общества, и ни одному русскому писателю, быть можетъ, не суждено было принимать такого непосредственнаго участія въ ход историческихъ событій. Препятствія, представлявшіяся при воспроизведеніи исторической картины дятельности Герцена, въ послднее время начинаютъ, повидимому, ослабвать. Въ 70-хъ и 80-хъ годахъ приходилось ограничиваться почти одними намеками и писать только начальную букву фамиліи. Еще въ 1890 г. А. Н. Пыпинъ не находитъ возможнымъ удлить Герцену сколько-нибудь значительное мсто во 2-мъ изданіи своей Характеристики литературныхъ мнній. Въ послдніе годы, однако, все чаще стали появляться въ печати матеріалы для его біографіи, письма, мемуары, критическія оцнки. Пора, быть можетъ, подумать о томъ, чтобы свести, наконецъ, въ одну картину вс эти разбросанныя данныя и попытаться переиздать хотя нкоторыя изъ его сочиненій: это была бы большая заслуга передъ русскимъ читателемъ, который рдко иметъ возможность наблюдать такую цльную, энергичную дятельность, всю проникнутую высокой идеей освобожденія.
Біографическіе наброски г. Смирнова лишь въ весьма слабой степени способны разршить назрвшую задачу. Уже самые размры книжки (160 страницъ небольшой октавы) не могутъ допустить исчерпывающей обработки предмета. При этомъ этюдъ г. Смирнова на каждомъ шагу обнаруживаетъ черты несомнннаго дилеттанства: матеріалъ очень часто разбросанъ неправильно, различные періоды жизни Герцена изложены безъ всякой равномрности, нкоторыми весьма важными источниками авторъ, повидимому, совсмъ не пользовался, наконецъ, собственныя разсужденія автора поражаютъ иногда странностью. Чтобы не быть голословными, приведемъ разсужденія г. Смирнова, напр., объ освобожденіи крестьянъ. ‘Порою даже, подчиняясь впечатлніямъ современности,— говоритъ онъ,— мы склонны умалять его значеніе, низводя вс его послдствія къ нулю или прямо къ отрицательной величин. Мы (?) говоримъ, что прежде, правда, народъ былъ закрпощенъ, терплъ всякія обиды и истязательства отъ помщиковъ, но этотъ закрпощенный народъ жилъ въ сравнительномъ достатк, и истязанія и обиды являлись не правиломъ, а исключеніемъ. Мужика, и барина, продолжаемъ мы, соединялъ общій интересъ: хозяинъ-помщикъ понималъ и видлъ, что онъ можетъ быть богатъ лишь при условіи, если его мужики не разорены, если у нихъ есть скотъ, запасъ для посва, инвевтарь, изба,— и даже, если онъ сравнительно доволенъ своею судьбою. Случается, что порою мы впадаемъ въ тонъ Карлейля (?), утверждая, что не только государственныя установленія, не только общая выгода, а что-то другое, боле сильное и чистое, служило связью между помщиками и ихъ холопами, и это боле сильное и чистое — взаимная привязанность, благожелательная у однихъ, покорная у другихъ’ (стр. 6 и 7). Г. Смирновъ думаетъ, что ‘въ наши дни это можно высказывать безъ всякихъ подозрительныхъ побужденій’, справедливо замчая при этомъ, что ‘вс эти соображенія не могли быть въ шестидесятыхъ годахъ: они показались бы уродливыми, за ними немедленно усмотрли бы лишь личный барскій эгоизмъ, желаніе продолжить въ безконечность жизнь на счетъ дарового крестьянскаго труда’. Авторъ, повидимому, совершенно не знаетъ, что и теперь такой ‘карлейлевскій топъ’ кажется безусловно такимъ же уродливымъ и неприличнымъ въ уважающей себя пресс, иначе онъ долженъ былъ бы точне опредлить, кто эти ‘Карлейли’, отъ липа которыхъ онъ говорить ‘мы’. Самъ г. Смирновъ однако сторонникъ манифеста 19 февраля, и всю почти заслугу Герцена онъ видитъ въ томъ, что тотъ подготовилъ общество къ освобожденію крестьянъ съ землею. При помощи Герцена, Блинскаго и нкоторыхъ другихъ дятелей 40-хъ годовъ, ‘русская передовая мынь съ отвлеченной высоты нмецкой идеалистической философіи спрыгнула (sic) въ дйствительность’ (стр. 13). Спрыгнувши, она поняла, что ‘свобода не только въ правахъ, въ хартіяхъ, сознаніи. Ей нужна опора. Нашъ вкъ ясно говорить, какая опора нужна ей. Это — собственность’ (стр. 18). Такимъ образомъ, когда выводы г. Смирнова даже не расходятся съ азбучными истинами, онъ уметъ выразить ихъ въ своеобразно неточной форм.
Мы не будемъ, однако, доле останавливаться на собственныхъ соображеніяхъ г. Смирнова. Предметъ его монографіи самъ по себ такъ интересенъ, что заставляетъ часто забывать присутствіе посредника, гд этому не мшаетъ самый характеръ изложенія. Г. Смирновъ большею частью предпочитаетъ говорить цитатами изъ самого Герцена, и благо ему. Передъ читателемъ мелькаютъ, къ сожалнію, только слишкомъ быстро, яркія характеристики стараго барина Яковлева, его легкомысленнаго брата, матеріалиста ‘химика’, брата будущей жены Герцена и прототипа Базарова и пр. и пр. Борьба со схоластикой элементарнаго обученія и жадное чтеніе книгъ отцовской библіотеки, начало дружбы съ кроткимъ Никомъ Огаревымъ, университетскіе кружки, натурфилософія и сенъ-симонизмъ, первыя любовныя приключенія, — все это разсказано или словами самого Герцена, или его подруги дтства, Татьяны Пассекъ. Затмъ, нелпая ссылка, скитаніе по Перми, Вятк, Владиміру, экзальтированность чувства Герцена и будничная его жизнь подробне извстны публик изъ безконечной переписк его съ Н. А. Захарьиной, сначала просто ‘ангеломъ-хранителемъ’, а посл невстой и женой. Періодъ жизни Герцена отъ возвращенія въ Москву до вызда заграницу, полемика съ Блинскимъ на почв гегеліанства и съ славянофилами изъ-за западничества, глухая семейная драма, кружковая жизнь, дружба и охлажденіе между Герценомъ и Грановскимъ, играли слишкомъ большую роль для самого Герцена и для всего русскаго общества, чтобы можно было все это изложить на двадцати страницахъ. Это время, когда душевный и умственный складъ Герцена получилъ окончательную форму, когда онъ сталъ тмъ, какимъ онъ проявился впослдствіи въ заграничной дятельности. Первыя заграничная впечатлнія разсказаны опять довольно полно (конечно, словами Герцена). Это былъ революціонный 48-й годъ. Герценъ былъ очевидцемъ страшныхъ іюньскихъ дней въ Париж, одной изъ самыхъ позорныхъ страницъ въ исторіи либеральной буржуазіи. Благородныя, красивыя декламаціи съ парламентской трибуны, безсиліе оплатить выданныя всенародно обязательства, тамерлановскіе подвиги національной гвардіи, инспирированные ‘народнымъ’ правительствомъ, и, наконецъ, первые предвозвстники эры Наполеона III — не могли не произвести на Герцена удручающихъ впечатлній. Тутъ окончательно созрлъ его скептицизмъ къ либеральнымъ политическимъ формамъ, лишавшій его эмигрантскую дятельность значительной доли практическаго значенія, но длавшій его однимъ изъ первыхъ пророковъ кореннаго перестроенія соціальнаго склада Европы. Эмигрантская жизнь, въ Женев, а затмъ въ Лондон до начала ‘Колокола’ (1856 г.) — самый тяжелый періодъ для Герцена: отсутствіе послдовательной общественной дятельности, дрязги и непріятности въ сред эмигрантовъ, тяжелыя сердечныя потрясенія характеризуютъ эти годы. Съ родины получались также нерадостныя всти. ‘Положеніе наше,— пишетъ Грановскій въ 1850 г.,— становится нестерпиме день ото дня. Всякое движеніе на Запад отзывается у насъ стснительной мрой. Доносы идутъ тысячами. Обо мн въ теченіе трехъ мсяцевъ два раза собирали справки. Но что значитъ личная опасность въ сравненіи съ общимъ страданіемъ и гнетомъ. Университеты предполагаютъ закрыть’, и т. д… ‘Есть съ чего сойти съ ума. Благо Блинскому, умершему во время! Много порядочныхъ людей впали въ отчаяніе и съ тупымъ спокойствіемъ смотрятъ на происходящее, когда же развалится этотъ міръ?..’ (стр. 93). Такія сообщенія не могли улучшить самочувствія Герцена на чужбин. Несмотря на вс эти тягостныя условія существованія, Герценъ не впалъ ни въ разочарованіе, ни въ пессимизмъ. Бодрое, живое, практическое направленіе его послдующей дятельности доказываетъ это. Къ сожалнію, лондонскій періодъ жизни Герцена изложенъ у г. Смирнова совершенно отрывочно, такъ что не посвященный читатель не только не могъ бы получить изъ его книжки хотя бы отдаленное понятіе о содержаніи и направленіи литературной дятельности Герцена, но и не пріобртетъ ясныхъ свдній даже о событіяхъ чисто біографическаго характера.
Такимъ образомъ,— по причинамъ вполн, впрочемъ, понятнымъ,— работа г. Смирнова не соотвтствуетъ важности предмета, и будущему, боле счастливому, біографу Герцена предстоитъ попрежнему идти совершенно самостоятельнымъ путемъ собиранія, группировки и изслдованія матеріала. Но пока приходится быть благодарнымъ и г. Смирнову за то, что. онъ предложилъ вниманію забывчивой публики, правда, далеко не полную и не совершенную, но все же интересную картину дятельности одного изъ самыхъ выдающихся русскихъ людей.