Есть люди, которых будить — сущее наказание. К таким принадлежал и присяжный поверенный Анатолий Васильевич Пашенный. Жил он, занимая роскошную квартиру на одной из фешенебельных улиц Петрограда, имел красавицу жену, двух обворожительных детей и собственный автомобиль. И, наряду с этим, страдал ужасным пороком: его было трудно добудиться.
Этот порок прошел красной нитью всей жизни Пашенного. В детстве его не мало наказывали за это и, даже лечили гипнозом, а в юношестве и в последующие годы он много терял из-за того, что когда до зарезу нужно было встать в известный час,— он всегда опаздывал.
В экстренных случаях, домашним Пашенного приходилось прибегать к всевозможным уловкам. Так, например, если Анатолию Васильевичу необходимо было попасть в суд к десяти утра,— с восьми часов жена, лакей Афанасий и еще кто-нибудь из домашних, уже стояли у постели адвоката, тормошили его, тянули за ноги, щекотали под мышками. Анатолий Васильевич мычал, брыкался, ругался последними словами и все порывался опять юркнуть под одеяло… Но одеяло уносили, подушку вырывали из-под головы, и только тогда Анатолий Васильевич спускал ноги с кровати, осовелым взглядом смотрел на окружающих, полчаса зевал и почесывался и, наконец, нехотя, одевался…
Он обращался к врачам. Те устраивали консилиумы, спорили и горячились, прописывали лекарства, холодные обтирания, моционы. Анатолий Васильевич добросовестно следовал их советам, но, по-прежнему, его было трудно добудиться…
II.
Однажды, вернувшись из суда и сидя за обедом, Анатолий Васильевич сказал жене:
— Предлагают мне выгодное дело в Твери, но, кажется, придется отказаться. — Жена удивилась:
— Почему?
— Да, видишь ли, курьерский поезд приходит в Тверь около шести утра… Стоит он на станции всего четверть часа и я, конечно, просплю! А дело такое, что раз поверенный не выйдет в суде,— оно будет проиграно!
— А ты поезжай пассажирским, или почтовым!
— Оба они приходят позднее того часа, когда начинается заседание суда!
— Поезжай накануне!
Пашенный сделал гримасу.
— Ну, нет, слуга покорный! Ютиться полдня в скверной гостинице, питаться чёрт знает чем… Нет, лучше отказаться!
Жена надулась и сидела так минут пять, нервно барабаня пальцами по столу.
Наконец, сказала:
— Я все-таки не вижу серьезных причин для отказа от выгодного дела!..
Ты не маленький, наконец: ты интеллигентный человек и всегда можешь придумать способы проснуться вовремя! А, ведь, этак что же: сегодня откажешься… завтра откажешься! Так ты всю практику растеряешь! А у нас дети!
Пашенный перестал есть, сложил на груди руки и спокойно заметил:
— Великолепно! Так вот ты и укажи мне верный и радикальный способ проснуться вовремя! Что?.. Пасуешь?
Жена пожала плечами.
— Пожалуйста! Таких способов миллион!
— Например?
Сна усиленно начала думать, кусая губы.
— Да, вот, хоть бы такой… Ну, вот, например, проводник!
— Какой проводник?
Мысль сложилась в её голове в конкретную форму, и лицо стало веселее.
— Проводник вагона. Дай ему пять рублей и прикажи обязательно разбудить тебя в Твери! И можешь быть уверен: за пять рублей он тебя, хоть мёртвого, но выкинет на платформу этой станции!
Пашенный призадумался. Действительно, это был, кажется, самый радикальный способ оказаться в Твери, вовремя…
После обеда он позвонил по телефону новому клиенту и, таким образом, тверское дело было им на себя взято.
III.
Стояла хорошая, сухая осень, с остатками последнего тёплого ветра, опадающими листьями в аллеях, и поздними гуляющими на улицах.
Пашенный, в дорожной шапочке и английском пальто-клёш, ехал с женой на автомобиле к курьерскому поезду, который отходил ровно в полночь. Купе первого класса было заказано еще накануне, и потому спешить особенно было незачем, но адвокату хотелось приехать пораньше, чтобы переговорить с проводником.
О том, что он проспит, не было уже разговору. Проснуться вовремя, при помощи проводника, казалось так естественно и надежно, что всякие опасения на этот счет отошли на задний план и стали смешными и ненужными страхами.
Громадный вокзал был похож на муравейник. В хаосе быстро мелькающих людей и вещей рождались звуки человеческих голосов, свистков паровозов, и скрипа багажных вагонеток. Люди сновали взад и вперед с озабоченными лицами, как будто ожидало их нечто такое, от чего зависела вся их будущая жизнь.
Попав на вокзал и оказавшись втянутым в водоворот суматохи и Пашенный вдруг стал ощущать робость перед тем, что его ожидает.
— Ты знаешь, — обратился он к жене, идя с ней под руку к перрону. — Меня все-таки берет страх!
— Какой?
— А вдруг я… просплю?
Жена освободила руку и остановилась.
— Ты меня прости, но ты… ты, ей-Богу, ненормален! Как? После того, что мы с тобой решили? Ты все еще сомневаешься?
— Сомневаюсь! — улыбнулся адвокат, — Вот, как на исповеди, говорю: сомневаюсь!
— Да в чем же? в чем?..
— В том, что вовремя встану!
— А проводник?
— А вдруг он меня не добудится?
Жена от души рассмеялась. Какой наивный её муж, совсем маленький мальчик! Сомневаться в том, чтобы здоровенный русский мужик — а он, конечно, мужик и, разумеется, здоровенный — да не разбудил такого щуплого, как её Анатоша! Нет, это забавно!
— Пойдем, пойдем! — схватила она снова мужа под руку. — Я тебе покажу с кем ты будешь иметь дело, и все сама устрою!
Синий лакированный вагон горел ярким внутренним огнем. Когда адвокат с женой вошли в коридор, в нем уже толпились пассажиры и носильщики. Проводник был тут же. Это был действительно рослый и видный детина, рыжий с веснушчатым лицом, удивительно глупым.
Жена слегка толкнула мужа и шепнула:
— Я тебе говорила… Ну, можешь быть вполне спокоен!..
Они отозвали проводника в сторону, и Пашенный спросил его:
— Вы, голубчик, проводник этого вагона?
Проводник стоял перед ними в той небрежной позе, в какой обыкновенно стоят люди, от которых многое зависит. Он не знал еще, что хотят от него эти господа, но чувствовал, что они в нем нуждаются.
— Проводник! — протянул он сквозь зубы. — А вам, собственно, чего?
В другое время эта поза и тон привели бы адвоката в негодование, но теперь Пашенный чувствовал, что ему нужен этот человек, и адвокат постарался придать своему голосу наивозможную нежность.
— Ага! Так вы проводник? Так вот вам, голубчик, от меня…
С ловкостью жонглера он всунул в ладонь проводника пять рублей. С такой же ловкостью тот принял эти деньги, и сейчас же они куда-то исчезли.
Теперь на лице проводника лежала приятная истома.
— Вас как зовут, голубчик? — вкрадчиво спросил адвокат.
— Петром, ваше… — он запнулся, молниеносно оглядел адвоката и добавил — превосходительство!
— Так вот, голубчик, Петр…Я еду до Твери… Мое купе — номер пятый!
— Слушаю-с!
— В котором часу мы будем в Твери?
— В пять, сорок пять!
— Превосходно! Но только меня обязательно нужно разбудить вовремя!
— Не сумлевайтесь! Разбудим!
— Барин очень плохо встает! — вмешалась жена адвоката. — Его очень трудно добудиться!
Проводник посмотрел на нее сбоку.
— Не сумлевайтесь, барыня, разбудим!
— Нет, нет, — продолжал адвокат. — Мы вам серьезно говорим: я очень туг на подъем… Поэтому, голубчик, вы со мной не стесняйтесь!
Жена опять вмешалась.
— Барин, может быть, даже будет ругаться. Не обращайте внимания!
— Может быть, даже драться буду! — сказал адвокат. — Вас это не должно остановить! Прямо: берите меня за шиворот, захватывайте мой портфель и выбрасывайте нас на платформу!
Проводник улыбался во все лицо. Ему начинали нравиться эти господа, говорившие так много о том, на что нужно всего несколько секунд.
— Да, говорю же вам, ваша милость, не сумлевайтесь! Можете спать так, как будто вы уже в Твери! Ей-Богу! То есть, так разбудим, что любо-дорого будет!..
Жена адвоката вынула свои пять рублей и дала их проводнику.
— А это вот от меня… чтобы я была тоже спокойна! Ну, Тоша, выйдем на платформу — сейчас второй звонок!
Когда поезд тронулся, адвокат стоял на площадке и посылал жене воздушные поцелуи. И, когда фигура жены слилась с огнями станции, он пошел в свое купе, быстро разделся, выкурил с наслаждением хорошую сигару и быстро уснул, убаюканный ритмическим бегом колес вагона…
IV.
Проснулся он сам, неожиданно, увидев что-то страшное во сне. Минут пять лежал на спине, с открытыми глазами, плохо еще соображая, щурясь от сильного солнца, лучи которого врывались в умышленно не завешенное окно. И вдруг вскочил, выброшенный со своего места ужасными мыслями:
‘Где же Тверь?.. Что же это значит?.. Почему такое солнце в такую рань?’
Заглянул в окно. Курьер бежал еще полями, но местность сильно напоминала ту, что ютятся обыкновенно около пригородов.
Пашенный почувствовал озноб. А что, если проводник не разбудил его, и они Тверь проехали?! Трясущимися руками он достал из-под подушки массивный золотой хронометр, взглянул и обомлел: было двадцать пять минут десятого!
Наскоро одевшись, Пашенный выбежал в коридор. Он был полон пассажиров, совершенно одетых. Заглянул в одно-другое купе: вещи у всех упакованы…
Решил проверить свои опасения и обратился к какому-то господину, меланхолично смотревшему в окно:
— Будьте любезны сказать: где мы сейчас находимся?
Господин лениво вскинул на адвоката глаза и процедил:
— К Москве подъезжаем.
Пашенного что-то ударило в голову. Он весь побагровел, кулаки судорожно сжались.
— Про-о-во-одни-ик!! — заревел он таким голосом, что пассажиры повысыпали из купе. — Подайте мне этого негодяя! Прооводни-ик, чёрт тебя возьми!..
Из своего отделения выскочил проводник. Он вытаращил глаза и раскрыл рот, а адвокат набросился на него, ругаясь на чем свет стоит, потрясая у лица проводника сжатыми кулаками…
— Как же вы смели не разбудить меня в Твери?! — вопил он на весь вагон. — Ведь, я же вам специально дал за это пять рублей! Моя жена вам дала тоже пять рублей! Ведь, вы же меня зарезали, понимаешь ли ты, осел?! — вдруг перешел он на ‘ты’. — Каторжник ты этакий… негодяй! Что я буду теперь делать? — с отчаянием схватился он за голову.
И опять обрушился с руганью на проводника. Тот стоял, глупо улыбаясь, бессмысленно моргая глазами.
Наконец, один из пассажиров обратился к проводнику:
— Почему вы не отвечаете? Вас так ругают и спрашивают, почему вы не разбудили?. А вы молчите!..
Проводник снисходительно улыбнулся.
— Рази это ругань? — с сожалением протянул он. — Вот тот, которого я в Твери выбросил… тот дивствительно… ругался!.. Даже дрался… ей-Богу!.. А это рази ругань?!..
* * *
Поезд заметно убавил ход. В окнах замелькали здания, колеса подпрыгивали, проходя стрелки…