Смерть Свенона, датского царевича, Тассо Торквато, Год: 1580

 
 СМЕРТЬ СВЕНОНА {1}, ДАТСКОГО ЦАРЕВИЧА Из 'Освобожденного Иерусалима' (С. VIII, ott. 4-39) Северная лира на 1827 год М., 'Наука', 1984 . . . . . . . . . . . . . . Все тихо в стане. Вот на вал Восходит рыцарь юный. 'Кто б воины,- он говорил,- Кто б, чада благодати, Меня, пришельца, проводил К вождю Христовой рати {2}?' И рой их, жадный до вестей, Пришельца провожает, Пришлец, склонясь к вождю вождей, Победну длань лобзает, Ту длань, пред коей столько раз Народы трепетали: 'О вождь,- потом, возвысив глас, Сказал сквозь слез печали,- Тебе, который славой дел Дивиться мир заставил, Я б весть отрадней дать хотел...' Тут он, вздохнув, прибавил: 'Свенон, сын датского цари, Опора лет преклонных, Давно желал, преплыв моря, Стать в строи ополченных Тобой на божиих врагов, На хищников Сиона. Ни смерти страх, ни страх трудов, Ни блеск завидный трона, Ни нежность чувств любви живых К отцу в преклонны лета Не ослабляли ни на миг В душе его обета. Свенона из родной страны Манило в край далекий Желанье - у тебя войны Заимствовать уроки, Безвестность в стыд ему была, Он слышал,- рыцарь юной - Ринальд {3} свершил уже дела Великие в подлунной, Но боле юношу влекло Из отческого края Желанье - увенчать чело Нетленной пальмой рая. Он с_о_брал, рвением горя, Отважные отряды, Преплыл холодные моря, Прошел фракийски грады {4}, Был принят греческим царем В Царьграде с пышной честью. Там, встреченный твоим гонцом, Обрадован был вестью, Как верными осаждена, Взята Антиохия И от врагов защищена В дни битвы роковые. В те дни, когда в защиту ей Со всех концов Фарсиса {5} Из градов, весей и полей И стар и млад стеклися. Пересказав о сей борьбе Дружин твоих крылатых, Гонец поведал о тебе, О многих из вожатых, Открыл, как из дому бежал Матильдин внук {6} прелестной, Как славу он меж вас стяжал Отважностью чудесной. Потом прибавил твой гонец, Что вы уж у Сиона, Что близок славных дел конец, И приглашал Свенона С полками верных остальной Победой поделиться. Царевич после речи той Желаньем битв томится, Горит, кипит, и каждый час Ему казался годом, Так он желал в бою меж вас С неверным стать народом! Он каждый ваш ко славе шаг Считал себе упреком И, жалкий в собственных глазах, В терзаньи был жестоком, Давал ли кто ему совет,- Совета уклонялся, Всем страх, ему лишь страха нет, Он одного боялся: Не быть всегда в твоих глазах, Стремясь стезей кровавой, С тобою не делить в боях Опасности со славой. И сам спешил и нас он влек С собой навстречу рока. Едва рассветный ветерок Повеял от востока,- Он - панцирь с мужеством на грудь - Из Византии душной Идет, избрав кратчайший путь, И мы за ним послушно. В пути не избегал Свенон Ни трудных переходов, Ни пепелищ со всех сторон Враждебных нам народов. Везде беды навстречу нам: Там трудность переправы, Там бледный голод по степям, Там меч врага кровавый, Мы шли наперекор всех бед И все преодолели, И думали в чаду побед, Что уж касались цели. Как счастие слепит умы! Приближась к Палестине, Однажды к ночи ставки {7} мы Раскинули в долине. Тут горестную принесли Нам весть передовые: Им звук оружий невдали, Знамена развитые И все сказало: близок враг' Идущий с страшным войском И не объял Свенона страх, И на лице геройском Все тот же цвет, и речь лилась Из уст, как прежде, стройно, Мы побледнели, он на нас Возводит взор спокойной. 'Друзья! - сказал он наконец,- Здесь рок нам неизследной Плетет страдальческий венец, Или венец победной, Не хладев к пальмам я земным И - льщуся пальмой рая, На месте сем, где мы стоим, Неверных ожидая, Воздвигнемся священный храм Грядущими веками И воскурится фимиам Над нашими гробами'. Сказав, расставил стражу он, Весь стан привел в порядок, В оружьи дал вкусить нам сон - И сон наш не был сладок,- И сам оружий не снимал, На нем и щит и латы. Уже полночный час настал, Слетели сны крылаты,- Вдруг варварский раздался вой Во мраке ночи мирной И ужасом над глубиной Откликнулся эфирной. 'На брань! на брань!...' и вождь младой Как вихрь - грозы предтеча - Вперед с отвагой огневой И - закипела сеча, Настал ужасный битвы час, Открыт пир бранной стали, Враги со всех сторон на нас Нахлынули и сжали, Мечей и копий лес густой Растет, возрос пред нами, И стрелы тучей градовой Упали над главами. В бою, где сто на пятерых Отважных наступало, Во мраках полночи глухих Их много-много пало На копья наши и мечи - Кто раненый, кто мертвый, Но кто б исчислил в той ночи И их и наши жертвы? Завистливая ночи мгла От нас их утаила И наши славные дела Безвестностью покрыла. Свенон все впереди, Свенон И в самой тьме полночной Повсюду виден, отличен От всех по длани мочной, Везде опора он полков, Везде он смелых чудо, Пред ним, за ним ручьями кровь И трупы вражьи грудой, И где ни пролетит, там страх С очей его провеет, И смерть с руки на каждый взмах Неотразима реет. Так бились мы, пока взошла Денница молодая, Едва над бранным полем мгла Рассеялась густая, И свет желанный нам открыл Весь ужас пораженья, Который мрак ночной таил, Скрывал от сожаленья: Мы видели - почти весь стан. Все силы наши пали, И трупы бедных христиан Все поле устилали. Две тысячи нас вышло в бой, Осталось сто, не боле. Что чувствовал наш вождь младой, Взглянув на бранно поле, Была ль душа его тверда, Смутилась ли, кто знает? Он это скрыл и, как всегда, Спокойный, к нам взывает: 'Идем за падшими вослед Кровавою стезею! Друзья! нам светит горний свет, Нас бог зовет к покою'. Сказал и с светлостью лица И с светлою душою, При виде близкого конца, Стремится снова к бою, На сердце мужество лежит, Как мужество Гиганта,- И ни из чистой стали щит, Ни щит из адаманта, Казалося, сдержать не мог Ударов стали бранной, И - весь он с головы до ног - Весь стал одною раной. Не жизнь - нет! но она, но пыл Геройства негасимый Поддерживал еще, крепил Сей труп неукротимый, Платя ударом за удар, Он ран своих не слышит. Чем боле их, чем боле жар В груди бесстрашной пышет Вот воин на него с толпой Взор страшен, стан высокой - Напал, боролся и - герой Пал под рукой жестокой. Пал наш бестрепетный герой, Пал, не отмщенный нами!.. Клянуся, вождь бесценный мой, И кровью и костями, Которыми ты освятил, Прославил поле брани, Клянусь - я жизни не щадил, Не бегал вражьей длани, И я, когда б мне бог судил Пасть мертвым в час кровавый, И я бы вечным сном почил С поборниками славы. Меж мертвых спутников моих Один и, чувств лишенный, Пал жив... что было в этот миг, Не знаю, мрак сгущенный Во мне все чувства оковал Каким-то сном холодным. Когда ж я вежды приподнял Движеньем несвободным, Казалось, час полночный был И в смутные мне очи Дрожащий огонек светил, Мелькая в мраке ночи. На все в изнеможеньи сил Смотрел я как-то смутно, Как человек, который был В просоньи поминутно, То открывал, то закрывал Отяготевши очи. Я на сырой земле лежал Под хладным кровом ночи, И этот одр земли сырой, И этот воздух хладной, Касаясь ран, меня тоской Терзали безотрадной. Благословляя тайный рок, Я скрыл под сердцем ропот. Меж тем дрожащий огонек Все ближе - слышу шепот, Я поднял, ободрясь душой, Тяжелые ресницы, Гляжу - два мужа предо мной, На дивных власяницы {8}, В руках свещи, и был мне глас: 'Бог чад не оставляет, Он благостью в нежданный час Мольбы их предваряет'. Так говорил один из них И, руку простирая, Благословлял меня в сей миг Благословеньем рая, И что-то надо мной шептал И тихо и невнятно: 'Восстань!' - потом он мне сказал. Вняв речи благодатной, Я встал и бодро и легк_о_, Мне так отрадно было! На теле раны никакой, Дух полон новой силой. Я взор вперил на пришлецов С глубоким изумленьем, Они казалися мне снов Чудесным привиденьем. Тут мне сказал один из них: 'Спокойся, маловерной! Не призраки в очах твоих В пустыне сей безмерной, Ты видишь в нас рабов Христа, Отрекшися от света, Мы скрылись в дикие места, Наш мир - пустыня эта. Тот бог, Которым все живет, Тот бог, Чья длань для чуда Высокого не небрежет Скудельного сосуда {9}, Которым я предизбран был Тебе на избавленье, - Тот дивный бог благоволил Дать телу прославленье, Оно - и здесь прекрасный храм - Цвело душой прекрасной, С которой сопряжется там - В стране блаженства ясной. Ты понял ли меня, мой сын? Знай, прежде чем денницу, Увидишь ты средь сих долин Свенонову гробницу, И будут чтить ее всегда Благоговеньем веры. Взгляни, как солнце, к нам звезда Блистает с горней сферы, Она, осиявая грудь Почившего героя, Тебе укажет верный путь К одру его покоя'. Я мужу дивному вослед Подъял на небо очи, И вижу - от звезды той свет, Иль свет от солнца ночи На труп Свенонов полосой Нисходит золотою, И - ярко раны были той Озарены звездою, И этот свет, и в ранах грудь, Поивша жажду стали,- Едва лишь я успел взглянуть,- Узнать вождя мне дали. Лицом лежал он не к земли, Но к небу, где желанья Его от первых дней цвели, Где зрели воздаянья, В одной руке, сжав крепко, меч Держал он свой багровый, Как будто в грозной буре сечь Еще разить готовый, Другую ко груди прижал В сердечном умиленьи, Как будто душу изливал Пред господом в моленьи. Меж тем, как в тяжкой скорби я Рыдал, над трупом стоя, Катились слезы в два ручья,- Пустынник у героя Взяв меч из длани, говорит, Дыша святой любовью: 'Ты видишь, сын мой, он горит Еще враждебной кровью. О! как пред этим острием Неверные дрожали! Ты знаешь,- на шару земном Нет крепче этой стали. Увы! владевший ею пал, Но небу не угодно, Чтоб он - сей чудный меч дремал И ржавел здесь бесплодно, Его удел - руке другой, Счастливейшей достаться, Счастливей в буре боевой И долее вращаться, И наконец в желанный день Отмстить за эти раны, За смерть твою, святая тень, И близок день желанный. Свенона Солиман {10} убил, В свой час и Солиману С меча Свенона рок судил Приять смертельну рану. Возьми ж сей меч и к верным в стан Бестрепетной стопою Ты протечешь вдоль чуждых стран Безбедною стезею, Тебе никто не преградит Пути чрез степь, чрез грады, Тебя Пославший отстранит Незримо все преграды. О! не забудь, мой сын, ты был Чудес Его сосудом, Он глас тебе твой возвратил Неизреченным чудом, Твой долг - дать весть во все места, От хижины до трона, О чистой вере во Христа, О мужестве Свенона, Чтоб и в грядущи времена Народы и владыки, Как он, взяв крест на рамена, Шли Гроб спасать Великий. Теперь узнаешь ты, кто он - Счастливец тот наследной, Которому предобречен Свенонов меч победной, Счастливец тот - Ринальд младой, Он первый в поле боя, Ему назначено судьбой Отмстить за смерть героя'. Безмолвный, я еще речам Внимал его священным, Вдруг чудо новое очам Предстало изумленным: На месте, где лежал мертвец, Гробницу примечаю, Смотрю, дивлюся, наконец - И как, и кем, не знаю - Подъят и скрыт в ней хладный прах, И письмена в скрижали О имени и о делах Почившего вещали. Смотря на пышный мавзолей - Созданье рук незримых, Я долго не сводил очей С него ненасытимых. Раич. ПРИМЕЧАНИЯ Перевод эпизода из VIII песни поэмы Торквато Тассо (1544-1595) 'Освобожденный Иерусалим'. Автограф неизвестен. Хотя первый отрывок из перевода Рапча в сопровождении его статьи 'О переводе эпических поэм Южной Европы и в особенности италианских' был опубликован только в 1823 г. ('Труды общества любителей российской словесности' при Московском университете, ч. 3, с. 211-221),- начало его работы над переводом поэмы может быть отнесено к более раннему времени: 1821-1822 гг. Отрывок из VII песни 'Освобожденного Иерусалима' ('Эрминия') в переводе Раича уже 7 августа 1822 г. читался на заседании Вольного общества любителей российской словесности (см. Приложение к кн.: Ваганов В. Г. Вольное общество любителей российской словесности. Петрозаводск, 1949, с. 379). Заслуживают внимания и свидетельства самого поэта: в конце последнего, четвертого тома напечатано имеющее точную дату (25 августа 1828 г.) стихотворение Раича, в котором он прощается со своим многолетним трудом: Ерусалим! Ерусалим! Тобою очарован, Семь лет к твоим стенам святым Я мыслью был прикован... В 'Автобиографии' поэт отмечает: 'После перевода Виргилиевых 'Георгик' приступил я ... к переводу Тассова 'Освобожденного Иерусалима' ('Русский библиофил', 1913, No 8, с. 28). Отрывки из поэмы появились также в 'Полярной Звезде на 1825 год', в 'Урании' (1826), 'Литературном музеуме на 1827 год', в 'Альбоме северных муз' (1828). В своей рецензии на СЛ H. M. Рожалин среди 'прекрасных пиес словесности иностранной' первой назвал 'Смерть Свенона г. Раича из Тасса' (MB, 1827, ч. 2, No 5, с. 86). Одобрительно отозвался о переведенном Раичем отрывке и П. Л. Вяземский: 'должно признаться, что стихи переводчика часто живы и сочны, почти всегда звучны и вообще хороши. В отрывке Смерть Свенона язык вернее, строже и зрелее, чем в прежних: в нем гораздо менее и почти вовсе не находится прежде встречавшихся заимообразных оборотов Жуковского, которые могут быть хороши у него потому, что они его коренные, но становятся погрешными, когда они пересажены на чужую почву'. Вяземский далее высказывал пожелание: 'По любви г-на Раича к италиянской литературе и по сведениям его, должно желать, чтобы он короче познакомил нас с нею, предлагая нам в прозаических переводах и в критическом рассмотрении лучших писателей италиянских, стихотворцев и прозаистов'. Вяземский выступает здесь против переводов в стихах, которые, по его мнению, 'льстят более суетности переводчиков, но могущество стихотворства так сильно, что забывая о подлиннике, мы судим перевод как оригинальное творение... На переводчике в стихах лежат две неволи, а и с одною справиться тяжело' (МТ, 1827, ч. XIII, No 3, отд. 1, с. 242-243). Раич придерживался иного взгляда: 'Я той веры, что если мы достигнем до той благородной простоты, которая владычествует в творениях италианцев и... немцев,- то мы, русские, будем самые роскошные гости на пиру у муз - но для этого нам надобно много писать и еще более переводить - и именно переводить те творения, в которых преимущественно владычествует простота благородная - и переводить как переводили италианцы - с благоразумною свободою'. Раич считал, что переводы стихотворные доставят 'неисчерпаемый запас новых пиитических выражений, оборотов, слов, картин...' (см.: письмо к Д. П. Ознобишину от 20 ноября 1825 г.- Васильев М. Из переписки литераторов 20-30-х годов XIX в.- Изв. общества археологии, истории и этнографии при Казан, гос. ун-те им. В. И. Ульянова-Ленина. Казань, 1929, т. 34, вып. 3-4, с. 175). В 1828 г. вышли два полных перевода 'Освобожденного Иерусалима' Т. Тассо - А. Ф. Мерзлякова и С. Е. Раича, сделанные с итальянского оригинала. До того произведение Тассо переводили: M. H. Попов (первый полный перевод с французского языка, 1772), А. С. Шишков (1819), прозаический перевод С. Москотильникова (М., 1820) сделан с французского перевода Ла-Брюна. Отрывки из поэмы переводили К. Н. Батюшков, И. И. Козлов, С. П. Шевырев. Позднее появился полный перевод Д. Мина. В поэме Тассо рассказывается об осаде Иерусалима войсками крестоносцев под предводительством Готфрида Бульонского. 1 Свенон - побочный сын датского короля, предводительствовал войском крестоносцев-датчан, был побежден и убит турками у Филомелиума. Описанное здесь событие произошло, однако, двумя годами раньше, когда крестоносцы осаждали Антиохию. Антиохия - древний город в Сирии, завоеван крестоносцами в 1098 г. 2 ...вождю Христовой рати...- Имеется в виду Готфрид IV Бульонский (Годфруа Буйонский, ок. 1000-1100), герцог Нижней Лотарингии, один из предводителей первого крестового похода (1096-1099), первый правитель Иерусалимского королевства, принял титул 'защитника гроба господня'. 3 Ринальд (Ринальдо) - изображенный в поэме рыцарь из стана крестоносцев (легендарный предок современных Тассо феррарских герцогов д'Эсте), пленник волшебницы Армиды. 4 ...фракийски грады...- города Фракии, исторической области между Эгейским, Черным и Мраморным морями, в восточной части Балканского полуострова. 5 Фарсис - историческая область на юге Ирана. В древности известна как Персида. 6 Матильдин внук - Матильда Святая - жена немецкого короля Генриха I, мать императора Отгона I (912-973), основала монастырь в Кведлинбурге, впоследствии канонизирована, 7 Ставки - здесь: шатры, палатки в военном лагере. 8 Власяница - монашеская одежда в форме мешка из грубой ткани темного цвета. 9 ...Скудельного сосуда...- т. е. человека, как существа слабого и бессильного ('Скудельный' - в первонач. значении - глиняный). 10 Солиман - Килидж-Арслан, или Солиман Младший, один из сельджукских султанов.