Олинтъ и Софронія
(Эпизодъ изъ Тасса)
Стан. XIII—LIV.
(Похищеніе иконы, отъ которой зависла безопасность града, приписано Христіянамъ. Разгнванный Султанъ повелваетъ казнить ихъ всхъ смертію.)
Олинт и Софрония, Тассо Торквато, Год: 1580
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Изрекъ — и страшный слухъ, какъ вихрь передъ грозою,
Священный градъ покрылъ отшчаянія тьмою,
Унынье блдное въ селеньяхъ врныхъ чадъ,
Несытый мщенья духъ, одянный въ булатъ,
Изъ ада излетвъ, считалъ въ восторг жертвы!
Нещастные, безъ силъ, уже до смерти мертвы,
Не смли правый гласъ съ мольбою вознести….
Но Богъ подвигнулся, людей своихъ спасти!
Въ семъ племени цвла красавица младая.
Величество души, невинность, чада рая,
Казалось, въ прелести облекшися, пришли
Подъ именемъ ея явиться на земли.
Въ блаженной тишин отеческаго крова,
Гд чтилась простота прапраддовъ сурова,
Таился нжный цвтъ, въ весн прекрасныхъ дней,
Отъ свта, отъ любви, отъ суетныхъ честей.
Но гд, въ какихъ лсахъ, въ какомъ уединень.
Красы не обртутъ хвала и удивленье?
Всесильный духъ любви свой пламенникъ подъялъ?
И юноша узрлъ, и страстію пылалъ.
Любовь, слпа!.. ахъ, нтъ, ты Аргусъ многоокій!
Съ покровомъ на очахъ, сквозь стны, рвы глубоки,
Сквозь тысячи препон, ты видишь, и тобой
Олинтъ сталъ плнникомъ Софроніи младой.
Любезную чету единый градъ вмщаетъ,
И вра и законъ, все ихъ соединяетъ.
Какъ два красотой, онъ скромностью плнялъ,
Онъ пламенно любилъ, не смлъ мечтать — молчалъ.
И какъ открыться ей? — Она его не знала,
Или не видла, или не отличала,
Въ семъ міръ и любовь — превратностей раба:
Ахъ! съ нею брань ведутъ, адъ, смертные, судьба!
Насталъ ужасный день, гремитъ Царя велнье:
Единоплеменныхъ и братій убіенье.
Великодушная, какъ горній смертныхъ другъ,
Она задумалась…. ‘Не можно ли?’…. И вдругъ
Блеснула дерзка мысль….. и вдругъ въ сомннье впала:
‘Я два! какъ могу?’ — Въ ней скромность отвчала…..
‘Но доблести внецъ!’…. Слились въ душъ одной
Стыдливость двственна съ геройской быстротой!
Идетъ красавица, предметъ всхъ разговоровъ,
Не кроется она, не ловитъ льстивыхъ взоровъ,
Съ смиренной поступью, себ одной врна,
Не видитъ никого, всего отчуждена!
Ни кто не могъ ршить: искуство иль небрежность
Составили ея пріятностей любезность,
Невинность, доброта, благія небеса
Въ небрежности ея суть хитрость и краса!
Чему дивятся въ ней, одна того не знаетъ,
Двица гордая въ престолу приступаетъ,
Свирпой взоръ Царя въ ней сердца не страшитъ,
Предъ трономъ трепеща безтрепетна стоитъ,
,,О Царь! рекла, вели, да мечь убійства ярый
‘Престанетъ устремлять губительны удары.
‘Спшу открыть теб, спшу отдать въ твой плнъ
‘Злодя, коимъ ты столь много оскорбленъ.’
Блистанье красоты, святой и возвышенной,
Нечаянность и гласъ отъ Бога вдохновенной,
Сразили варвара. — Онъ гнвъ свой укротилъ.
Взиралъ, безмолвствовалъ, и самъ себя забылъ….
Кинь. милой взглядъ она, будь сердцемъ онъ не камень
Сей часъ бы возродилъ въ немъ вчной страсти пламень,
Но гордость не возжетъ свирпый хладъ крови*
Лишь нжны хитрости приманка для любви.
Чтожь чувствовалъ тиранъ? — Глубоко изумленье,
И любопытства страсть, и нкое почтенье.
Вщай мн все! онъ рекъ, мой встникъ возгласитъ,
Да мечь убійственный жестокость прекратитъ!
Она отвтствуетъ: ‘Виновный предъ тобою!
‘Царь! я похитила сей двственной рукою
‘Таинственный залогъ. Меня твой ищетъ судъ.
‘Пусть казни на меня единую падутъ!’
Такъ, горесть общихъ золъ въ груди скрывая нжной,
Одна за всхъ грядетъ ко смерти неизбжной!
Великодушна ложь! какая правда есть,
Которую теб возможно предпочесть?
Но злобная душа тирана не смягчилась,
Гнвъ лютый ожилъ вновь, и ярость возвратилась:
Скажи, вщаетъ онъ, кто былъ еще съ тобой?
Кто научилъ тебя нарушить нашъ покой?
‘Никто! отвтствуетъ, мн слава драгоцнна,
Но слав нтъ цны, коль будетъ раздленна.
Одна виновница, одна сама съ собой,
Ршилась, кончила великій подвигъ свой.’ —
И на тебя одну, рекъ извергъ торопливо,
Падетъ мой гнвъ! — ‘Такъ, Царь! ты судишь справедливо!
‘Единой только мн достойно умереть,
‘Одна пріяла честь, одна хочу терпть!’
Свирпый Аладинъ трясется въ изступлень,
Потомъ гласитъ: скажи, гд скрыла похищенье? —
‘Я скрыла?… Нтъ! огню на жертву предала!
Увы! почто свершить я бол не могла!…
Теперь уже рука злодевъ нечестивыхъ
Не осквернитъ тебя, о честь Христолюбивыхъ (*)!….
Царь! нужны для тебя, хищенье, или тать?
Одинъ передъ тобой, другаго не видать.’
(*) То есть, икона Богородицы.
‘Но я не хищница! Что ставятъ мн виною?
Я возвратила то, что отнято тобою’. —
Неистовый тиранъ зубами скрежеталъ,
Весь адъ въ груди его, казалось, бунтовалъ!
Изчезла для тебя пощада и прощенье,
Великая душа, душъ нжныхъ украшенье!
И самая любовь, сей щитъ твоихъ красотъ,
Отъ мстительной руки теб ужь не оплотъ!
Уже влекутъ ее — неправедное мщенье
Нещастну предаетъ на лютое созженье!
Лишенная одеждъ, стоитъ на мст мукъ,
Свирпо вервіе связуетъ нжность рук,
Безмолвствуетъ, но духъ геройства ненавтенъ,
На двственной груди чуть легкой вздохъ примтенъ,
Угасли прелести, глаза помрачены,
Не блдность на лиц, но томность близны.
Уже печальна всть о казни пролетаетъ!
Стекаются….. Олинтъ съ толпами поспшаетъ,
Онъ зналъ вину! Но кто на грозну смерть идетъ?
Любовь предчувствуетъ, любовь его влечетъ!
Притекъ, и чтожь узрлъ? На мст лютой казни
Прекрасна узница готова безъ боязни
Божественной любви вкусить ужасный плодъ!
Узрлъ — и ринулся стремительно въ народъ.
Уже передъ Царемъ — ‘Неправда, невозможно!
‘Ей хищницею? Нтъ! безуміе ничтожно!…
‘Какъ! дв? и одной, съ неопытнымъ умомъ?
‘И мыслить страшно ей о подвигъ такомъ!
‘Пусть скажетъ, какъ прошла стражей ряды свирпы,
‘Отверзла храма дверь, разрушила заклепы?
‘Пускай похвалится…. Царь! я тотъ хищникъ! я!
‘Что сильныхъ сонмъ не могъ, взяла рука моя!
‘Такъ! мн единому былъ путь извстенъ скрытной,
‘Въ ночную темноту, стезею неиспытной,
‘Въ подзоръ, откол храмъ пріемлетъ солнца свтъ,
‘Вошелъ, и совершилъ великій свой обтъ.
‘Мнъ честь, мн смерть сія прилично воздаянье,
‘Кто сметъ похищать такое достоянье?
‘Отдайте цпи мн, меня сей пламень ждетъ,
‘Пылаетъ для меня, со мной однимъ умретъ!’
И се Софронія, склоняя взоръ смиренной,
Вщаетъ юнош, какъ духъ небесъ блаженной:
‘Нещастный! что творишь? куда влечетъ тебя
‘Неистовая страсть? Бги, спасай себя!
‘Или ты думаешь? что дв невозможно
‘Одной пренебрегать тирана гнвъ ничтожной?
‘И я имю дух! и мн не страшна смерть!
‘Я также не хочу участника терпть!’
Рекла — но тщетно все — не видитъ и не слышитъ —
Ршительный герой единой смертью дышетъ!
Прелестно зрлище, гд держутъ споръ святой
Нжнйшая любовь и доблесть межь собой!
Побды торжество — позорное мученье!
Утрата торжества — есть жизни наслажденье…..
Увы! — тиранъ ни чувствъ, ни Бога не имлъ!
Свирпый гнвъ его сильне воскиплъ!
Взоръ свтлый праваго — неправыхъ обличенье!
Безтрепетна душа — тирановъ оскорбленье!
‘Пусть такъ! мы вримъ имъ! пусть оба побдятъ!
‘И сколь завидный лавръ другъ съ другомъ раздлятъ!’
Изрекъ — и въ тотъ же мигъ желза зазвучали,
Къ единому столпу нещастныхъ приковали,
Стоятъ, обнажены, недвижимы, въ цпяхъ!
Другъ друга не видать! едина смерть въ очахъ!
Уже предвстникъ злой, вкругъ жертвы дымъ клубился,
Уже свирпый огнь подъ втьвями таился,
Олинтъ не въ силахъ былъ рыданій удержать,
Вщаетъ узниц, готовой съ нимъ страдать,
‘Такими ль узами, плнившійся тобою,
Мечталъ мою судьбу связать съ твоей судьбою?
И сей ли огнь — удлъ нещастливыхъ сердецъ,
Въ которыя вліялъ даръ чувствія Творецъ?
‘Другимъ огнемъ, другимъ союзомъ мн польстила
Нжнйшая любовь. Судьба не такъ судила!
Я долго, долго былъ съ тобою разлученъ,
Но смерть сильнй любви! союзъ нашъ заключенъ!
Отрада сладкая — длиться мукой злою,
Съ кмъ радостью не могъ! Погибнуть вмст съ тою,
Съ которой жить не могъ! Я славлю жребій свой,
Теперь стократъ блаженъ! теперь умру съ тобой!
‘Такъ! призываю васъ, пріятныя мученья,
Мои послднія и первы наслажденья!
Ко сердцу милой здсь я сердце преклоню,
Я душу всю свою въ уста ея вдохну!
И въ тотъ же самый миг, въ безсмертно сочетанье,
Ея послднее изчерпаю дыханье!’
Въ рыданьяхъ замеръ глас, не могъ онъ продолжать,
Софронія спшитъ страдальца утшатъ:
‘Мой другъ! въ сей важный часъ забудемъ міръ недужный,
Другой потребенъ плачь, другія слезы нужны!
Пекися о себ! Представь, какая тамъ
Награда праведнымъ общана душамъ!
Во имя Божества вс муки — наслажденье!
Не бойся! мы найдемъ отрадное селенье!
Воззри на небеса, на свтлый солнца видъ:…
При нихъ нметъ смерть и ужасъ не разитъ!’
Плачевно зрлище! неврные стенаютъ!
Льютъ слезы врные — но въ страхъ ихъ скрываютъ!
Самъ Царь узналъ въ себ, чего досель не зналъ,
Въ жестокой сей груди огнь чувства оживалъ.
Ахъ, нтъ! онъ борется съ природой, съ небесами!
Воззрлъ въ послдній разъ, закрылъ лице руками,
Бжитъ! все стуетъ! — Всхъ горестей вина
Не плачетъ, не вздохнетъ Софронія одна.
Уже данъ знак…. но вдругъ вся стража всколебалась,
Возстала черна мгла, и клубомъ приближалась,
Разторглась: всадникъ зримъ! Доспхи, щитъ, колчанъ
Являютъ ратника далекихъ, чуждыхъ странъ
На шлемъ рыцаря блистаетъ тигръ чудесный,
Несется шопотъ вкругъ …. Сей признакъ, всмъ извстный,
Клоринду въ бур битвъ досел отличалъ!
Народъ подвигнулся, какъ въ мор грозный валъ.
Се два Марсова — ея геройски длани
Издльямъ нжныхъ женъ не приносили дани,
Забавы юныхъ двъ, ихъ милы суеты
Казались низкими для гордой красоты!
Врагъ роскоши, забавъ приманчивой отравы,
Невинность избрала обителью дубравы!
Рожденная плнять, всмъ кажется грозой,
Но силой грозная, опасна красотой.
Она съ младенчества неробкими руками
Смиряла злость коней блестящими браздами,
Ломала копій лсъ, любила звукъ мечей,
И въ бг и борьб являла духъ мужей.