Случай въ жизни мистера Джона Окгёрста.
Случай въ жизни мистера Джона Окгёрста.
РАЗСКАЗЪ
‘Преданный вамъ
‘Джонъ Окгёрстъ’.
‘Отечественныя Записки’, No 12, 1874
Случай в жизни мистера Джона Окгёрста, Брет-Гарт Фрэнсис, Год: 1874
Время на прочтение: 27 минут(ы)
Онъ всегда думалъ, что судьба должна быть. Безъ сомннія, ничто не могло представлять боле рзкаго противорчія съ его привычками, какъ пребываніе въ этотъ лтній день на городскомъ гуляньи въ семь часовъ утра. Его блдное лицо дйствительно было рдкимъ явленіемъ въ Сакраменто, въ это время года, и во всякое время года, въ какомъ бы то ни было публичномъ мст, ране двухъ часовъ пополудни. Вспоминая объ этомъ въ позднйшіе годы своей исполненной приключеній жизни, онъ, съ свойственною его профессіи философіею, окончательно ршилъ, что судьба должна быть.
Но въ качеств повствователя, строго придерживающагося фактовъ, я долженъ заявить, что пребываніе его здсь въ это утро объяснялось весьма просто. Ровно въ половин седьмаго, когда банкъ былъ въ выигрыш, доходившемъ до двадцати тысячъ долларовъ, онъ вдругъ поднялся изъ-за игорнаго стола, передалъ свое мсто надежному союзнику, и спокойно удалился, не вызвавъ этимъ ни одного взгляда со стороны людей, въ молчаніи склонившихъ надъ столомъ озабоченныя лица. Но войдя въ свою роскошную спальню, выходившую на улицу, онъ былъ нсколько пораженъ потокомъ солнечнаго свта, лившагося въ безпечно распахнутое окно. Повліяла ли на него рдкая прелесть этого утра, или самая идея показалась ему привлекательной по своей новизн, но, собираясь уже закрыть глаза, онъ вдругъ впалъ въ раздумье, затмъ схватилъ свою шляпу и, выйдя на заднюю лстницу, спустился по ней на улицу.
Люди, находившіеся на улиц въ такой ранній часъ принадлежали къ классу, совершенно незнакомому мистеру Окгёрсту. Тутъ были продавцы молока и разносчики, выставлявшіе свои товары, мелочные торговцы, открывавшіе свои лавочки, горничныя, подметавшія ступени подъздовъ, иногда же попадались и дти. На этихъ послднихъ мистеръ Окгёрстъ смотрлъ съ какимъ-то холоднымъ любопытствомъ, повидимому, совершенно чуждымъ того циническаго недоброжелательства, съ какимъ онъ обыкновенно смотрлъ на тхъ изъ своихъ ближнихъ, которые имли притязаніе на особенное значеніе, и съ которыми ему часто приходилось сталкиваться. Кром того, я думаю, что ему не были особенно непріятны т восхищенные взгляды, которые попадавшіяся женщины, принадлежавшія къ весьма скромному классу, останавливали на его прекрасномъ лиц и фигур, замтныхъ даже въ стран, славящейся красивыми мужчинами. Хотя весьма вроятно, что этотъ отчаянный бродяга сохранилъ бы ледяное равнодушіе, еслибы дло шло о какой нибудь изящной лэди, но восхищеніе маленькой бжавшей рядомъ съ нимъ двочки въ лохмотьяхъ вызвало слабый румянецъ на его блдныя щеки. Онъ, наконецъ, отослалъ ее, но она все-таки имла время убдиться,— въ чемъ и всегда боле или мене скоро, убждались особы этого одареннаго сердечною теплотою и проницательностью пола,— что онъ былъ чрезвычайно щедръ на деньги, и, вмст съ тмъ, — чего еще можетъ быть не замтила ни одна особа ея пола, — что черные глаза этого прекраснаго джентльмена имли на самомъ дл карій и даже нжно-срый оттнокъ.
Вскор вниманіе мистера Окгёрста было привлечено небольшимъ садикомъ передъ блымъ коттеджемъ, замченнымъ имъ въ одной изъ боковыхъ улицъ. Тамъ было очень много розъ, геліотропу и вербены,— цвтовъ, очень хорошо знакомыхъ мистеру Окгёрсту (хотя въ форм весьма разорительной и боле портативной, а именно — въ форм букетовъ) но ему показалось, что такихъ прекрасныхъ, какъ эти, онъ еще никогда не видывалъ. Способствовала ли этому свжая утренняя роса, еще покрывавшая цвты, или то обстоятельство, что они не были сорваны, но мистеръ Окгёрстъ восхищался ими не какъ будущею вроятною данью очаровательной и безукоризненной миссъ Этелинд, игравшей тогда на мстномъ театр, исключительно ради мистера Окгёрста, какъ она увряла, и не какъ знакомъ вниманія къ покорительниц сердецъ, миссъ Монморенси, съ которою онъ долженъ былъ ужинать въ этотъ день, но ради самого себя и даже, можетъ быть, ради самыхъ цвтовъ. Какъ бы то ни было, онъ расхаживалъ взадъ и впередъ по этой открытой мстности и, наконецъ, замтивъ скамейку подъ хлопчато-бумажными деревами, услся на нея, обмахнувъ предварительно пыль своимъ носовымъ платкомъ.
Утро было прекрасно. Воздухъ былъ такъ тихъ и спокоенъ, что шелестъ листьевъ сикоморы производилъ такое впечатлніе, какъ будто это былъ глубокій вздохъ только что проснувшагося дерева, а слабый шорохъ его втвей наводилъ на мысль, что оно расправляетъ свои занмвшіе и возвращающіеся къ жизни члены. Далеко въ сторон рисовался хребетъ Сіерры, такъ далеко, что онъ сперва казался какого-то неопредленнаго цвта, пока, наконецъ, солнце, повидимому, потерявъ надежду достичь его, не разлило свои лучи на всю окрестность и не освтило его вершины, рзко выдлившіяся на небосклон своею сіяющею близною. Съ совершенно несвойственнымъ ему порывомъ, мистеръ Окгёрстъ снялъ шляпу и, откинувшись на спинку скамьи, обратилъ лицо свое къ небу. Нсколько птичекъ, критически разсматривавшихъ его съ расположенныхъ надъ нимъ втвей, очевидно, начали оживленную бесду относительно его, быть можетъ, недоброжелательныхъ намреній, одна или дв, ободренныя его неподвижностью, скакали по земл у самыхъ его ногъ, пока звукъ колесъ, катившихся по песчаной дорожк, не спугнулъ ихъ оттуда.
Мистеръ Окгёрстъ посмотрлъ въ ту сторону и увидалъ медленно приближавшагося къ нему человка, катившаго передъ собою колесницу весьма страннаго вида, которая была занята полулежавшею въ ней женщиной. Мистеръ Окгёрстъ тотчасъ же догадался, что колесница представляла изобртеніе и самодльную работу управлявшаго ею мужчины. Онъ заключилъ такъ отчасти по странному виду экипажа, по сил и ловкости двигавшей его рабочей руки, и по нкоторой гордости и очевидному довольству собою, отражавшимся во всхъ движеніяхъ человка, приводившаго его въ движеніе. Затмъ мистеръ Окгёрстъ замтилъ, что лицо мужчины ему знакомо. При помощи постоянной способности не забывать лица тхъ, съ которыми ему приходилось имть дло по своей профессіи, онъ тотчасъ же сдлалъ правильную классификацію и для этого лица, выразивъ ее въ слдующей сжатой формул: ‘Во Фриско, Полька Салонъ. Проигралъ свое недльное жалованье. Кажется 70 долларовъ — на красномъ. Никогда не являлся посл этого’. Не смотря на то, въ его спокойномъ взгляд и на его безстрастномъ лиц не отразилось никакихъ слдовъ этихъ воспоминаній, когда онъ обратилъ его къ незнакомцу, который, напротивъ, вдругъ вспыхнулъ, растерялся и остановился, безсознательно придвинувъ колесницу съ ея прекраснымъ пассажиромъ прямо къ ногамъ мистера Окгёрста.
Теперь, принимая во вниманіе ту важную роль, которую эта лэди займетъ въ моемъ правдивомъ повствованіи, я долженъ заняться описаніемъ ея наружности, если только я въ силахъ сдлать это. Само собою разумется, что общественное мнніе на этотъ счетъ не отличалось единодушіемъ. Я долженъ, къ сожалнію, сказать, что покойный полковникъ Старботтль — обширной опытности котораго по отношенію къ прекрасному полу я не разъ былъ обязанъ многими весьма важными замчаніями — не признавалъ въ ней никакой привлекательности. ‘Желтолицая калка, клянусь честью, одно изъ вашихъ безцвтныхъ духовныхъ созданій, безъ всякаго тла на костяхъ’. Однако же, съ другой стороны, она пользовалась впослдствіи весьма лестнымъ неодобреніемъ со стороны особъ своего пола. Миссъ Селестина Говардъ, вторая танцовщица одного изъ мстныхъ театровъ, въ позднйшіе годы, называла ее съ особенно выразительною интонаціею: ‘аспидомъ съ орлинымъ носомъ’. М-lle Brimborion вспоминала, какъ она всегда предупреждала ‘мистера Джэка’, что эта женщина отравитъ его. Но мистеръ Окгёрстъ, впечатлнія котораго, быть можетъ, были въ данномъ случа наиболе важными, увидалъ только блдную, худую женщину съ глубокими глазами, женщину, рзко отдлявшуюся отъ своего спутника тою утонченностью, которая является слдствіемъ долгаго страданія и одиночества, и какою-то двственною, застнчивою граціею манеръ. Даже самыя складки ея опрятнаго платья говорили о физической непорочности, а подробности всего туалета отличались самымъ изысканнымъ вкусомъ, замтивъ это, мистеръ Окгёрсгъ, самъ не зная почему, подумалъ, что это платье было изобртено и сработано ею самою, подобно тому, какъ занимаемый ею экипажъ былъ, очевидно, дломъ рукъ ея спутника. Рука ея, слишкомъ худощавая, но очень красивая, женственная, съ тонкими пальцами, покоилась на боковой подушк экипажа, и представляла рзкій контрастъ съ сильною рабочею рукою ея товарища.
Въ это время встртилось какое-то препятствіе, остановившее дальнйшій ходъ экипажа, и мистеръ Окгёрстъ поспшилъ на помощь. Такъ какъ было необходимо приподнять наскочившее на камень колесо, то она должна была опереться на его руку, и ея худая и какъ снжный хлопокъ легкая и холодная ручка оставалась на его рук нсколько мгновеній, и затмъ, какъ ему показалась, исчезла, растаявши подобно этому хлопку. Дале наступила пауза и, наконецъ, разговоръ, въ которомъ, мало-по-малу, и лэди застнчиво начала принимать участіе.
Оказалось, что это были мужъ и жена, что въ послдніе два года она была очень больна и лишилась употребленія своихъ нижнихъ конечностей вслдствіе ревматизма, что до послдняго времени она была прикована къ постел, пока ея мужъ, плотникъ по ремеслу, не напалъ на мысль сдлать для нея этотъ экипажъ. Онъ аккуратно вывозилъ ее подышать воздухомъ, передъ тмъ, какъ уходилъ на работу, такъ какъ это было для него единственнымъ свободнымъ временемъ, и въ этотъ часъ они мене привлекали на себя вниманіе. Они совтовались со многими докторами, но безъ всякаго успха. Имъ совтовали отправиться къ срному источнику, но это требовало значительныхъ расходовъ. Мистеръ Декеръ (супругъ) скопилъ однажды 80 долларовъ для этой цли, но въ С.-Франциско ему подрзали карманъ,— да, мистеръ Декеръ былъ настолько простъ, что допустилъ это. (Догадливому читателю не нужно разъяснять, что все это разсказывала лэди). Имъ никогда уже не удавалось накопить такую сумму, и они оставили уже всякую надежду на это. Какая ужасная вещь — подрзыванье кармановъ. Онъ, вроятно, раздляетъ это мнніе? Не такъ ли?
Лицо ея супруга сдлалось багровымъ, но лицо мистера Окгёрста оставалось совершенно спокойнымъ и безстрастнымъ, когда онъ высказалъ серьезнымъ тономъ, что согласенъ съ нею. Онъ шелъ такимъ образомъ около нея, пока они не достигли того маленькаго садика, которымъ онъ такъ любовался. Здсь мистеръ Окгёрстъ попросилъ подождать и, войдя въ калитку, поразилъ собственника предложеніемъ неслыханно щедрой платы за право нарвать цвтовъ по своему выбору. Вслдъ затмъ онъ возвратился къ экипажу съ запасомъ розъ, геліотропу и вербены, и бросилъ все это къ ногамъ больной женщины. Въ то время, какъ она съ дтскою радостью нагнулась къ цвтамъ, мистеръ Окгёрстъ, воспользовавшись этимъ случаемъ, отвелъ въ сторону ея супруга.
— ‘Быть можетъ’, сказалъ онъ въ полголоса, но чуждымъ всякаго раздраженія тономъ, ‘быть можетъ, вы и хорошо сдлали, что не сказали ей правды. Теперь вы можете сказать, что воръ былъ посл того задержанъ, и вы получили свои деньги обратно’. Мистеръ Окгёрстъ спокойно сунулъ 80 золотыхъ монетъ въ объемистую руку оцпенвшаго отъ изумленія мистера Декера. ‘Скажите такъ, или какъ сами знаете, но только не правду. Дайте слово, что вы этого не сдлаете’ю
Тотъ общалъ. Мистеръ Окгёрстъ спокойно повернулся къ передней части маленькаго экипажа. Больная женщина все еще была погружена въ созерцаніе цвтовъ, но когда она подняла голову, то можно было подумать, что ея увядшія щеки заимствовали отъ этихъ розъ ихъ нжный оттнокъ, а ея глаза — часть покрывавшей эти цвты росы. Но въ это мгновенье мистеръ Окгёрстъ приподнялъ свою шляпу и исчезъ, прежде чмъ она успла поблагодарить его.
Я съ грустью долженъ заявить, что мистеръ Декеръ безстыдно нарушилъ свое общаніе. Въ ту же самую ночь, въ припадк откровенности и супружескаго самоотверженія, онъ, подобно всмъ преданнымъ супругамъ, принесъ въ жертву семейному алтарю, не только самого себя, но и своего друга и благодтеля. Но мн пріятно добавить, что онъ очень горячо говорилъ о великодушіи мистера Окгёрста и, съ свойственнымъ его классу энтузіазмомъ, распространялся о необузданныхъ наклонностяхъ и щедрости игрока.
‘А теперь, дорогая Эльси, скажи, что ты прощаешь меня’, говорилъ мистеръ Декеръ, опускаясь на одно колно передъ ложемъ своей супруги, ‘я хотлъ сдлать къ лучшему. Только ради тебя, моя дорогая, тогда ночью, во Фриско, я поставилъ на карту эти деньги. Я думалъ выиграть цлую груду золота, достаточную для того, чтобы увезти тебя отсюда, и оставилъ столько, чтобы быть въ состояніи сшить теб новое платье’.
Мистрисъ Декеръ улыбнулась и сжала руку своего супруга: ‘Я прощаю тебя, Джо, дорогой, сказала она все еще улыбаясь и задумчиво устремивъ взоры въ потолокъ: — но тебя стоило бы хорошенько высчь за то, что ты такъ обманулъ меня, злой мальчикъ, и заставилъ сказать ему такую рчь’. Она схватила розовую втку, поднесла цвты къ своему лицу, и, прикрывъ его ими, проговорила: ‘Джо!’
— Что, моя милая.
— Какъ ты думаешь, возвратилъ ли бы мистеръ, какъ бишь ты его называлъ, Джекъ Окгёрстъ, возвратилъ ли бы онъ эти деньги, еслибы я не сказала этой рчи?
— Да.
— Еслибы онъ вовсе не видалъ меня? Мистеръ Декеръ взглянулъ на нее. Она старательно прикрыла розами все свое лицо, за исключеніемъ глазъ, свтившихся какимъ-то опаснымъ блескомъ.
— Нтъ, это для тебя Эльси. Осъ сдлалъ это только потому, что смотрлъ на тебя.
— На такую бдную, больную женщину?
— На такую прекрасную, маленькую, хорошенькую Эльси, на милую женушку Джо! Какъ могъ онъ поступить иначе?
Мистрисъ Декеръ съ любовью обвила одною рукою шею своего мужа, все еще держа въ другой розы, и заслоняя ими свое лицо. Потомъ изъ-за этихъ розъ послышался такой милый и безсмысленный шепотъ: ‘Дорогой мой, толстый старый Джо. Мой милый, косолапый медвдь’. Но я не думаю, чтобы, въ качеств строгаго повствователя, излагающаго одни только факты, я былъ обязанъ передавать и дальнйшее содержаніе рчей этой маленькой лэди, и умолкаю изъ уваженія къ моей незамужней читательниц.
Но на слдующее утро мистрисъ Декеръ выказала легкую и, повидимому, ничмъ не вызванную раздражительность, когда они достигли вчерашняго мста, и тотчасъ же сказала своему супругу, чтобы онъ везъ ее домой. Дале она была чрезвычайно удивлена, встртивъ на обратномъ пути мистера Окгёрста, и даже усомнилась, дйствительно ли это онъ, и, когда онъ подходилъ, спросила своего супруга: точно ли это вчерашній незнакомецъ. Ея тонъ по отношенію къ мистеру Окгёрсту представлялъ совершенный контрастъ съ дружескимъ привтствіемъ ея супруга. Мистеръ Окгёрстъ тотчасъ же замтилъ это. ‘Мужъ все сказалъ ей, и она сердится на меня’, подумалъ онъ, желая разршить загадку относительно истинныхъ причинъ женскаго настроенія, загадку, ставившую втупикъ самыхъ мудрыхъ критиковъ мужескаго пола. Онъ пріостановился только, чтобы справиться о мст, гд работалъ ея мужъ и затмъ, приподнявъ съ достоинствомъ шляпу, продолжалъ свой путь, даже не взглянувъ на лэди.. Честный плотникъ былъ очень пораженъ очаровательною странностью характера своей жены, которая, не смотря на то, что встрча, очевидно, была натянутой и непріятной, тотчасъ же вслдъ затмъ пришла въ хорошее настроеніе.
‘Ты жестко обошлась съ нимъ — немножко жестко, не правда ли, Эльси? сказалъ мистеръ Декеръ заискивающимъ тономъ:— я боюсь, онъ догадается, что я не сдержалъ общанія’. ‘А, право?’ равнодушно сказала лэди. Мистеръ Декеръ тотчасъ же остановился и повернулся къ ея лицу. ‘Ты смотришь совсмъ какъ первоклассная лэди, прогуливающаяся по Бродуэй въ собственномъ экипаж, Эльси, сказалъ онъ.— Я никогда еще не замчалъ у тебя такого гордаго вида’.
Спустя нсколько дней собственникъ Срнаго Источника св. Изабеллы получилъ слдующее письмо, написанное хорошо ему знакомымъ, четкимъ почеркомъ мистера Окгёрста:
‘Дорогой Стэвъ. Я обдумалъ ваше предложеніе относительно покупки участка Никольса и ршился принять его. Но мн кажется это дло можетъ оплачиваться только въ томъ случа, если тамъ устроить удобныя помщенія для лицъ самаго высшаго класса — я подразумваю моихъ кліентовъ. Прежде всего нужно расширить главный корпусъ и построить два или три коттэджа. Я посылаю плотника съ тмъ, чтобы онъ тотчасъ же принимался за дло. Онъ беретъ съ собою свою больную жену, и я прошу васъ заботиться о нихъ также, какъ вы бы заботились о комъ нибудь изъ насъ.
‘Я пріду туда самъ посл скачекъ, посмотрть какъ идутъ дла. Въ этотъ сезонъ я уже не буду вести никакой игры.
Только послдняя фраза этого письма подверглась строгой критик. ‘Я еще могу понять, говорилъ мистеръ Гамлинъ (товарищъ Окгёрста по профессіи), когда показали это письмо — я могу понять для чего онъ тратится на постройки, такъ какъ это дло врное и можетъ принести хорошіе плоды, если только онъ будетъ аккуратно прізжать сюда самъ. Но почему онъ отказывается отъ игры въ этомъ сезон и упускаетъ случай воротить т деньги, которыя пустилъ въ оборотъ, употребивъ ихъ на постройки — это выше моего пониманія. Я очень желалъ бы, прибавилъ онъ задумчиво:— разгадать эту послднюю игру’.
Истекшій сезонъ былъ чрезвычайно удаченъ для мистера Окгёрста и, слдовательно, весьма разорителенъ для многихъ членовъ законодательнаго собранія, судей, полковниковъ и другихъ лицъ, имвшихъ кратковременное удовольствіе пользоваться по ночамъ обществомъ мистера Окгёрста. Не смотря на это, Сакраменто сталъ сильно надодать ему. Въ послднее время онъ сдлалъ привычку гулять рано по утрамъ, и это обстоятельство казалось до того страннымъ и загадочнымъ его друзьямъ обоего пола, что возбудило сильнйшее любопытство. Двое или трое изъ нихъ даже посылали шпіоновъ слдить за нимъ, но это разслдованіе повело только къ такому открытію, что мистеръ Окгёрстъ расхаживаетъ по городскому гулянью, садится на нсколько минутъ всегда на одну и ту же скамью, и, не видясь ни съ кмъ, возвращается домой. Такимъ образомъ, предложенная теорія, по которой въ дл должна была участвовать женщина, была совершенно оставлена. Нкоторые суеврные джентельмены его профессіи думали, что онъ ходитъ туда ради какой-нибудь ‘примты’, другіе, боле практическіе, увряли, что онъ изучаетъ тамъ различные крапы.
Посл скачекъ въ Мерисвил, мистеръ Окгёрстъ прибылъ въ С.-Франциско, оттуда возвратился въ Мерисвиль, а спустя нсколько дней его уже видли въ С.-Жозе, въ Санта-Круц и въ Окланд. Лица, встрчавшія его тамъ, разсказывали, что онъ имлъ безпокойный и лихорадочный видъ, совершенно противорчившій его обычному спокойствію и флегматичности. Полковникъ Старботтль указалъ на тотъ фактъ, что въ С.-Франциско, въ клуб, Джекъ уклонился отъ игры. ‘Ненадежный малый, сэръ.— Разсчитывайте на него посл этого… Никакой выдержки, клянусь честью!’
Изъ С.-Жозе онъ выхалъ сухимъ путемъ въ Орегонъ съ большитъ запасомъ лошадей и съ цлымъ походнымъ лагеремъ, но, достигнувъ Стоктона, онъ вдругъ раздумалъ продолжать путь, и спустя четыре часа, верхомъ на единственной, оставленной при себ лошади, подъзжалъ уже къ теплому срному источнику Св. Изабеллы.
Это была живописная долина треугольной формы, расположенная у подошвы трехъ крутыхъ горъ, скаты которыхъ были покрыты темными соснами и фантастически разубраны мадроновыми и манзонитовыми деревьями. Разбросанныя строенія лпились у самой горы, а сквозь листву деревъ мелькала длинная терраса отеля. Тамъ и сямъ виднлись блые, точно игрушечные котеэджи. Мистеръ Окгёрстъ не былъ большимъ любителемъ природы, но онъ почувствовалъ то же новое для него внутреннее довольство, какое онъ испыталъ при своей первой утренней прогулк въ Сакраменто. Вскор ему навстрчу стали попадаться прозжавшія по дорог телжкя, занятыя порядочно одтыми женщинами, и холодные очерки калифорнскаго ландшафта начали принимать боле теплый колоритъ населенной мстности. Затмъ открылась длинная терраса отеля, изукрашенная всевозможными цвтами. Мистеръ Окгёрстъ, какъ хорошій наздникъ, по калифорнскому обычаю, не замедлилъ хода своей лошади при приближеніи къ цли путешествія, но поскакалъ въ галопъ къ отелю и, разомъ осадивъ коня на разстояніи одного фута отъ террасы, спокойно спустился съ него, окруженный цлою тучею поднявшейся пыли.
Какъ бы ни было сильно то лихорадочное возбужденіе, въ какомъ онъ находился въ эту минуту, но къ нему тотчасъ же возвратилось его обычное спокойствіе, какъ только онъ вступилъ на террасу. Съ помощью выработаннаго долговременною привычкою инстинкта, онъ встртилъ направленную на него баттарею глазъ съ такимъ же холоднымъ равнодушіемъ, съ какимъ онъ впродолженіи многихъ лтъ встрчалъ полускрытыя колкости мужчинъ и робкое восхищеніе женщинъ. Только одинъ человкъ вышелъ ему на встрчу, чтобы привтствовать его. По странному случаю это былъ Дикъ Гамильтонъ, быть можетъ единственное лицо изъ всхъ присутствующихъ, которое, по своему рожденію, образованію и общественному положенію, могло выдержать самую строгую критику. Къ счастью, для репутаціи мистера Окгёрста, онъ былъ въ то же время богатымъ банкиромъ и главою одной вліятельной партіи. ‘Знаете ли вы того, съ кмъ только что разговаривали?’ спросилъ его юный Паркеръ озабоченнымъ тономъ. ‘Да, отвчалъ Гамильтонъ, съ свойственнымъ ему нахальствомъ: — это тотъ самый человкъ, которому вы проиграли тысячу долларовъ на прошлой недл. Я знакомъ съ нимъ только съ общественной точки зрнія’. ‘Но вдь онъ игрокъ!’ сказала младшая миссъ Смитъ. ‘Это совершенно справедливо, отвчалъ Гамильтонъ: — но я бы желалъ, моя милая молодая лэди, чтобы вс вели такую же открытую и честную игру, какъ этотъ человкъ, и чтобы вс встрчали ея превратности съ такимъ же равнодушіемъ’.
Но мистеръ Окгёрстъ, къ счастью, не слышалъ этого разговора, такъ какъ въ это время онъ уже беззвучно, но съ сосредоточеннымъ вниманіемъ расхаживалъ по верхней зал. Внезапно онъ услыхалъ легкіе шаги за собою и, затмъ, свое имя, произнесенное знакомымъ голосомъ, при звук котораго вся кровь прилила къ его сердцу. Онъ обернулся, она стояла передъ нимъ.
Но какъ она измнилась! Если я, за нсколько страницъ передъ этимъ, затруднялся описаніемъ калки съ ввалившимися глазами, опрятно одтой жены ремесленника, то что же я могу сдлать теперь, при появленіи этой граціозной, стройной, щегольски одтой лэди, въ какую она успла превратиться въ эти два мсяца? Дйствительно она была замчательно хороша. Безъ сомннія, мы съ вами, дорогая читательница, тотчасъ бы разсмотрли, что эти очаровательныя ямочки на щекахъ не согласовались съ требованіями истинной красоты, что он были слишкомъ рзко обозначены для выраженія откровенной веселости характера, что нжныя линіи около этого орлинаго носа могли служить признакомъ жестокости и эгоизма, что этотъ симпатичный румянецъ, то появлявшійся, то исчезавшій на ея щекахъ, выражалъ собою только ея внутреннее настроеніе, но нисколько не располагалъ въ ея пользу, но дло въ томъ, что мы съ вами, милая читательница, вовсе не влюблены въ нея, тогда какъ мистеръ Окгёрстъ влюбленъ положительно. Я даже опасаюсь, что и теперь складки ея парижскаго платья показались этому бдному малому такими же поразительными признаками непорочности, какъ и т, какія онъ подмтилъ въ ея прежнемъ плать домашней работы. Къ этому присоединилось пріятное открытіе, что она могла ходить, и что ея милыя, маленькія ножки были обуты въ прекрасныя туфли самой тонкой французской работы, съ великолпными голубыми бантами, съ собственнымъ клеймомъ Снареня (Rue такая-то и такая-то, Paris и проч.).
Онъ бросился къ ней съ зарумянившимся лицомъ и протянутыми руками. Но она быстро обернулась, окинула бглымъ взглядомъ залу и стала передъ нимъ, придавъ своему лицу полу-вызывающее, полу-лукавое выраженіе, совершенно не соотвтствовавшее ея прежней сдержанности.
— Я было ршилась вовсе не подавать вамъ руки. Вы прошли мимо меня на террас, не сказавши мн ни одного слова, и мн пришлось бжать за вами, какъ это, вроятно, случалось со многими другими бдными женщинами.
Мистеръ Окгёрстъ пробормоталъ, что она сдлалась неузнаваемой.
— Тмъ скоре вы должны были узнать меня. Кто же произвелъ во мн эту перемну? Вы. Вы пересоздали меня. Вы нашли безпомощную, безногую, больную, подавленную бдностью женщину, одтую въ единственное платье ея собственной работы, и вы дали ей жизнь, здоровье, силу и богатство. Вы сдлали все это, и вамъ это извстно, сэръ. Какъ вамъ нравится ваше собственное созданіе? и придерживая обими руками полы своего платья, она сдлала ему шутливый реверансъ, и, какъ бы поддавшись внезапному наплыву чувства, вдругъ протянула ему об руки.
Я боюсь, что эта рчь, не отличавшаяся особенною скромностью и женственностью (какъ это, вроятно, подумаетъ каждая изъ массы прекрасныхъ читательницъ), не смотря на то, понравилась мистеру Окгёрсту. И это не потому, что онъ привыкъ къ откровеннымъ изліяніямъ со стороны женскаго пола, но потому, что онъ стоялъ ближе къ кулисамъ, чмъ къ монастырю, съ которымъ, по его мннію, жизнь мистрисъ Декеръ имла много общаго. Обращеніе къ нему въ такомъ тон этой пуританки, этой больной праведницы, съ сохранившеюся еще печатью страданія на чел, этой женщины, которая всегда имла библію на своемъ спальномъ столик, ходила въ церковь по три раза въ день, и сохраняла неизмнную врность своему супругу, произвела на него весьма сильное впечатлніе. Онъ все еще держалъ ея руки въ своихъ, когда она продолжала:
— Отчего вы не пріхали раньше? Что вы длали въ Мерисвил, въ С.-Жозе, въ Окланд? Видите ли, я слдила за вами. Я видла, какъ вы подъзжали къ долин и тотчасъ же узнала васъ. Я читала ваше письмо къ Джозефу, и знала, что вы прідете. Отчего вы не писали ко мн? Вы будете иногда писать? Не такъ ли? Добрый вечеръ, мистеръ Гамильтонъ.
Она отдернула свои руки, но это случилось когда поднявшійся по лстниц мистеръ Гамильтонъ стоялъ уже около нихъ. Онъ вжливо приподнялъ свою шляпу, фамильярно кивнулъ Окгёрсту, и прошелъ мимо. Когда онъ исчезъ мистрисъ Декеръ подняла глаза на мистера Окгёрста. ‘Когда нибудь я потребую отъ васъ большой услуги’.
Мистеръ Окгёрстъ просилъ, чтобы это было сдлано теперь же. ‘Нтъ, нтъ, когда вы меня лучше узнаете. Тогда я какъ нибудь попрошу васъ убить этого человка’. Она разсмялась такимъ милымъ, сладкозвучнымъ смхомъ, на лиц ея появились такія хорошенькія ямочки, хотя нсколько рзко обозначенныя при углахъ рта, ея каріе глаза засвтились такимъ невиннымъ блескомъ, а щеки покрылись такимъ прекраснымъ румянцемъ, что самъ мистеръ Окгёрстъ, смявшійся весьма рдко, не могъ удержаться отъ смху. Дло имло такой же видъ, какъ еслибы овечка предложила лисиц сдлать нападеніе на сосднее стадо.
Однажды вечеромъ, спустя нсколько дней посл этого, мистрисъ Декеръ, сидвшая на террас отеля въ кругу своихъ очарованныхъ поклонниковъ, поднялась съ своего мста, извинилась, что оставляетъ на нсколько минутъ общество, шутливо отклонила предложеніе почетной свиты и побжала черезъ дорогу къ своему маленькому коттэджу, построенному ея супругомъ. Быть можетъ вслдствіе слишкомъ. сильнаго и непривычнаго моціона въ такомъ состояніи, когда еще силы ея невполн возстановились посл болзни, но дыханіе ея было прерывисто и лихорадочно въ то время, какъ она входила въ свой будуаръ, и разъ или два она прикладывала руку къ груди. Войдя въ освщенную комнату, она вдругъ вздрогнула, увидавъ своего супруга, лежавшаго на соф.
— Ты, какъ будто, чмъ-то взволнована, дорогая Эльси, сказалъ мистеръ Декеръ:— теб вдь не стало хуже? Не правда ли?
Поблднвшее лицо мистрисъ Декеръ снова вспыхнуло. ‘Нтъ, сказала она:— только немного давитъ вотъ здсь’. И она снова приложила руку къ своей груди.
— Не могу ли я что нибудь для тебя сдлать? спросилъ мистеръ Декеръ, приподнимаясь съ озабоченнымъ видомъ.
— Сбгай въ отель и принеси мн немного водки. Скоре.
Мистеръ Декеръ побжалъ. Мистрисъ Декеръ затворила дверь на задвижку и, опустивъ руку за корсажъ, сняла съ своей груди давившую ее тяжесть… Это было искусно сложенное письмо, и я долженъ, къ сожалнію, добавить, что оно было написано почеркомъ мистера Окгёрста.
Она начала съ жадностью читать его, при чемъ щеки ея пылали, а глаза горли какимъ-то страннымъ огнемъ, но, услышавъ шаги за дверью, она сунула письмо за корсажъ и отдернула задвижку. Ея мужъ возвратился. Она поднесла водку къ своимъ губамъ и заявила, что чувствуетъ себя лучше.
— Ты уже не выйдешь сегодня изъ дому? покорно спросилъ мистеръ Декеръ.
— Нтъ, отвчала мистрисъ Декеръ, опустивъ глаза и задумчиво устремивъ ихъ въ одну точку.
— Я бы не выходилъ на твоемъ мст, сказалъ мистеръ Декеръ со вздохомъ облегченія. Посл маленькой паузы онъ слъ на софу и, привлекши къ себ жену, продолжалъ:— Знаешь ли о чемъ я думалъ, когда ты пришла, Эльси? Мистрисъ Декеръ запустила свои пальцы въ густые, черные волосы мужа, и заявила, что никакъ не можетъ догадаться.
— Я думалъ о старыхъ временахъ, Эльси, я думалъ о тхъ дняхъ, когда я устроилъ для тебя эту повозку, Эльси, когда я постоянно вывозилъ тебя на прогулку, и былъ заразъ и лошадью, и извощикомъ. Тогда мы были бдны и ты была больна, Эльси, но мы были счастливы. Теперь у насъ есть и деньги, и домъ, но ты стала совсмъ другою женщиною. Я даже могу сказать, дорогая, что ты теперь новая женщина. Вотъ это-то меня и безпокоитъ. Я могу сдлать для тебя повозку, могу построить теб домъ, Эльси — но это и все. Я не въ состояніи сдлать тебя самой. Ты теперь сильна, красива и свжа, Эльси, и совсмъ новая. Но вдь это не я сдлалъ тебя такою.
Онъ замолчалъ. Граціозно положивъ одну руку на его голову, другою же ощупывая корсажъ, какъ бы для того, чтобы убдиться въ цлости давившей ея грудь тяжести, она отвтила самымъ веселымъ и ласковымъ тономъ:
— Но все это — твое дло, мой дорогой.
Мистеръ Декеръ горестно покачалъ головой.
— Нтъ, Эльси, не мое. Я могъ когда-то это сдлать, но упустилъ благопріятный случай. Теперь это уже сдлано, но не мною.
Мистрисъ Декеръ подняла на него свои удивленные, невинные глаза. Онъ нжно поцаловалъ ее и продолжалъ уже боле веселымъ голосомъ.
— Но я думалъ не только объ этомъ, Эльси. Я думалъ также, что ты проводишь слишкомъ много времени съ этимъ мистеромъ Гамильтономъ. Я не хочу сказать, чтобы это было сколько нибудь предосудительно для тебя, или для него. Но могутъ пойти разные разговоры. Ты вдь здсь единственное существо, Эльси, прибавилъ плотникъ, любовно смотря на жену:— о которомъ нтъ никакихъ толковъ, и поступки котораго не подвергаются разбору и осужденіямъ.
Мистрисъ Декеръ была очень рада, что онъ заговорилъ объ этомъ. Ей уже приходило въ голову то же самое, но она не могла быть невжливою относительно такого изящнаго джентльмена, какъ мистеръ Гамильтомъ, не пріобртя въ немъ, въ тоже время, могущественнаго врага. ‘И онъ всегда обращался со мною, какъ съ настоящей лэди своего круга, прибавила маленькая женщина съ нкоторою гордостью, что вызвало ласковую улыбку со стороны ея супруга.— Но мн пришла въ голову одна мысль. Онъ не останется здсь, если я уду. Если бы я създила, положимъ, хоть въ С. Франциско на нсколько дней, навстить мою мать,— онъ врно бы ухалъ прежде, чмъ я успла бы вернуться’.
Мистеръ Декеръ просіялъ. ‘И прекрасно, сказалъ онъ:— позжай завтра же. Джекъ Окгёрстъ отправляется туда же, и я отдамъ тебя подъ его покровительство.
Мистрисъ Декеръ не думала, чтобы это было ловко: ‘мистеръ Окгерстъ нашъ другъ, Джозефъ, но вдь теб извстна его репутація’. Она даже сомнвалась должна ли вызжать завтра, зная, что онъ отправляется въ тотъ же день, но, при помощи поцалуя, мистеру Декеру удалось разсять ея опасенія. Она согласилась уступить ему, выказавъ при этомъ такую очаровательную грацію, на которую способны не многія женщины.
Въ С. Франциско она пробыла недлю. Возвратившись оттуда, она казалась нсколько худе и блдне прежняго. Это обстоятельство объяснялось, по ея мннію, слишкомъ сильнымъ движеніемъ и разсянною жизнью. ‘Меня по цлымъ днямъ не было дома, что можетъ подтвердить теб матушка, говорила она мужу:— и я всюду ходила одна. Я теперь стала очень самостоятельной, прибавила она весело:— мн уже не нужно никакой свиты, и я думаю, дорогой Джо, что могу идти куда угодно, даже безъ тебя: я сдлалась такой отважной.
Но ея поздка, повидимому, вовсе не привела къ желанной цли. Мистеръ Гамильтонъ не ухалъ никуда, и пришелъ къ нимъ въ тотъ же вечеръ. ‘Мн пришла въ голову одна мысль, дорогой Джо, сказала мистрисъ Декеръ, когда онъ ушелъ.— У бднаго мистера Окгёрста очень плохое помщеніе въ отел, что если бы мы предложили ему жить вмст съ нами, когда онъ возвратится изъ С. Франциско. Ему можно отвести нашу кладовую. Тогда, прибавила она лукаво:— мистеръ Гамильтонъ, какъ я думаю, не будетъ посщать насъ особенно часто.’ Супругъ расхохотался, назвалъ ее маленькою кокеткою, шутливо ущипнулъ ее за щеку и согласился. ‘Удивительный народъ эти женщины,— сообщалъ онъ впослдствіи по секрету мистеру Окгёрсту:— у нихъ, какъ будто, нтъ своего собственнаго плана: он берутъ нашъ и строятъ на немъ такое зданіе, какое имъ всего боле приходится по вкусу. И чортъ меня возьми, если мы не думаемъ, что все это построено по нашему собственному рисунку и маштабу. Удивительная исторія’.
На слдующей недл мистеръ Окгёрстъ водворился въ коттэдж Декера. Дловыя отношенія этихъ двухъ джентельменовъ были извстны всмъ, а репутація лэди стояла выше всхъ подозрній. И дйствительно эта женщина была очень популярна: ее считали хорошею семьянинкой, скромною и благочестивою. Въ стран, гд женщины пользуются самою широкою свободою, она никогда не вызжала, не прогуливалась ни съ кмъ, кром своего мужа, въ такое время, когда языкъ воровъ и всякія двусмысленныя выраженія были въ сильномъ ходу, разговоръ ея всегда отличался совершеннымъ приличіемъ и сдержанностью, въ эпоху общаго стремленія къ наружному блеску и роскоши, на ней никто не видалъ ни однаго брилліанта, ни одной слишкомъ цнной бездлушки. Она строго соблюдала общественныя приличія и никогда не терпла фамильярностей, принятыхъ въ калифорнскомъ свт. Она горячо протестовала противъ господствующаго неврія и религіознаго скептицизма. Безъ сомннія только весьма немногіе изъ присутствовавшихъ тогда въ общей зал забудутъ когда нибудь тотъ достойный и вмст внушительный тонъ, съ которымъ она упрекала мистера Гамильтона за его разсужденія объ одномъ сочиненіи, исполненномъ крайняго матерьялизма и впослдствіи вышедшемъ въ свтъ, немногіе изъ нихъ забудутъ также то недоумвающее выраженіе, которое появилось при этомъ на лиц мистера Гамильтона, и постепенно перешло въ насмшливую серьезность, когда онъ, съ свойственною ему вжливостью, старался смягчить высказанныя мысли. Конечно этого не могъ забыть мистеръ Окгёрстъ, который съ этого времени сталъ какъ-то странно относиться къ своему другу и я сказалъ бы даже — если бы такое выраженіе, хотя сколько нибудь согласовалось съ нравственными качествами мистера Окгёрста — нсколько бояться его.
Именно съ этого времени въ привычкахъ мистера Окгёрста произошла замтная перемна. Его уже весьма рдко и даже почти невозможно было встртить въ его привычныхъ мстахъ, въ тавернахъ и вообще въ обществ старыхъ товарищей. На его письменномъ стол въ Сакраменто появилась цлая груда блыхъ и розовыхъ записокъ, написанныхъ очень разсяннымъ почеркомъ. Въ С. Франциско ходили слухи, что онъ страдаетъ органическимъ порокомъ сердца, и что доктора предписали ему совершенное спокойствіе. Онъ много читалъ, длалъ большія прогулки, продалъ своихъ великолпныхъ лошадей, и началъ ходить въ церковь.
У меня живо сохранилось въ памяти его первое появленіе въ ней. Онъ пришелъ туда не съ Декерами, и не пошелъ на ихъ всегдашнее мсто, но войдя въ церковь при самомъ начал службы, спокойно услся на одной изъ боковыхъ лавокъ. По какому-то таинственному инстинкту его присутствіе сдлалось тотчасъ же извстнымъ всмъ молящимся, и нкоторые изъ нихъ, поддавшись чувству любопытства, до того забылись, что, произнося слова молитвы, очевидно обращались прямо къ нему. Прежде чмъ окончилась служба, вс уже они хорошо знали, что подъ словами: ‘недостойные гршники’ слдуетъ подразумвать мистера Окгёрста. Тотъ же таинственный инстинктъ не преминулъ повліять и на совершавшаго богослуженіе священника, который, въ своей проповди объ архитектур Соломонова храма, длалъ такіе ясные и глубокомысленные намеки на образъ жизни и привычки мистера Окгёрста, что сердца, наиболе юныя изъ слушателей, исполнились самымъ пламеннымъ негодованіемъ. Къ счастью, его краснорчіе не произвело никакого впечатлнія на Джэка, я даже не думаю, чтобы онъ хотя что нибудь разслышалъ, такъ какъ его прекрасное, блдное, — хотя нсколько изнуренное и слишкомъ задумчивое лицо,— осталось совершенно неподвижнымъ. Только однажды, во время пнія гимна, при одной контръ-альтовой нот, въ его темныхъ глазахъ появилось такое нжное, умоляющее и, вмст, безнадежное выраженіе, что т, которые наблюдали за нимъ, вдругъ почувствовали, что ихъ собственные глаза покрываются влагою. У меня въ памяти сохранилось весьма ясное представленіе о той поз, какую онъ принялъ, принимая благословеніе: при этомъ онъ, въ своемъ до верху застегнутомъ сюртук, имлъ такой достойный видъ, какъ будто стоялъ на разстояніи десяти шаговъ передъ пистолетами своего противника. Посл службы онъ исчезъ также спокойно, какъ и появился, и, къ счастью, не слышалъ тхъ пересудовъ, которые были вызваны его смлымъ поступкомъ. Его появленіе здсь было вообще сочтено дерзостью, и объяснялось единственно свойственной ему внезапной причудой, или даже какимъ нибудь пари. Одинъ или двое выразили мнніе, что причетникъ сдлалъ непростительную оплошность, не выгнавъ его тотчасъ же вонъ, какъ только узналъ кто онъ такой, одинъ изъ очень вліятельныхъ прихожанъ заявилъ, что если ужь ему нельзя будетъ привести сюда свою жену и дтей, не подвергая ихъ такому вредному вліянію, то онъ постарается отыскать какой нибудь другой приходъ. Другой прихожанинъ приписывалъ присутствіе мистера Окгёрста нкоторымъ радикальнымъ идеямъ, которыя онъ, въ послднее время, началъ, къ сожалнію, замчать у пастора. Деканъ Сойеръ,— жена котораго, отличавшаяся слабою, болзненною организаціею, подарила ему одинадцать человкъ дтей и умерла жертвою своего честолюбиваго стремленія подарить ему полную дюжину, — признался, что присутствіе въ церкви такого искателя приключеній, какъ мистеръ Окгёрстъ, онъ считаетъ оскорбленіемъ памяти покойницы, и, по долгу мужчины, никогда не потерпитъ этого.
Около этого же времени мистеръ Окгёрстъ. сопоставляя самого себя съ такъ-называемымъ свтскимъ кругомъ, съ которымъ онъ до того времени сталкивался весьма рдко, вдругъ сталъ замчать, что въ его лиц, фигур, походк, было что-то такое, совершенно непохожее на другихъ людей, что, хотя и не обнаруживало его прежней карьеры, но все-таки указывало на какую-то подозрительную оригинальность. Подъ вліяніемъ этой мысли онъ обрилъ свои длинные, шелковистые усы и аккуратно каждое утро расчесывалъ свои вьющіяся кудри. Онъ зашелъ такъ далеко, что старался выказать нкоторую небрежность въ своемъ костюм, и обулъ свои маленькія, красивыя, стройныя ноги въ широкіе и неуклюжіе дорожные сапоги. Въ Сакраменто разсказывали, что онъ отправился къ своему портному и потребовалъ, чтобы тотъ сдлалъ для него такое же платье, какое онъ длалъ всмъ другимъ. Когда же портной, которому хорошо была извстна его щедрость, не сразу понялъ чего онъ хочетъ, то мистеръ Окгёрстъ воскликнулъ съ нетерпніемъ: ‘То есть, что нибудь такое, чтобы было пореспектабелне, и не сидло бы на мн въ обтяжку’. Но какъ ни старался мистеръ Окгёрстъ прикрыть свои стройные члены дешевой одеждой грубой работы — въ самой его походк, въ манер держать свою красивую голову, въ его крпкой, прекрасной, мужественной фигур, въ его умньи управлять своими мускулами, въ величавомъ спокойствіи его характера — которое было не столько слдствіемъ умнья владть собою, сколько его природнымъ свойствомъ — было что-то такое, свойственное исключительно ему и длавшее его замтнымъ среди тысячи людей. Быть можетъ это никогда не выказывалось съ такою ясностью какъ тогда, когда мистеръ Окгёрстъ, поддавшись совтамъ и убжденіямъ мистера Гамильтона, также какъ и собственному влеченію, принялъ мсто маклера въ Санъ-Франциско. Даже прежде всхъ недоброжелательныхъ толковъ, возбужденныхъ его вступленіемъ въ присутственное мсто, — толковъ, которые, сколько мн помнится, были краснорчиво поддерживаемы Уэттомъ Сандерсомъ, тмъ самымъ джентльменомъ, который, судя по разсказамъ, былъ главною причиною раззоренія и самоубійства Бриггса, изъ Туолумны — даже прежде этого формальнаго протеста респектабельности противъ беззаконія,— внушительность манеръ и физіономіи мистера Окгёрста не только сразу разогнала всхъ голубковъ, но и причинило замтное безпокойство среди хищныхъ птицъ, кружившихся около него съ своею добычею. ‘Клянусь честью!— онъ для насъ нисколько не хуже всякаго другого’, говорилъ Джо Фильдингъ.
Оставалось только нсколько дней до окончанія краткаго лтняго сезона на теплыхъ источникахъ св. Изабеллы. Все наиболе фешіонэбельное населеніе уже начало переселяться, и тамъ вскор остался только некомфортэбельный экстрактъ самыхъ подонковъ общественнаго слоя. Мистеръ Окгёрстъ вдругъ сдлался угрюмымъ: ему намекнули, что даже прочно установившаяся репутація мистрисъ Дэкеръ не могла доле предохранить ее отъ тхъ сплетенъ, которыя начало вызывать его присутствіе здсь. Къ чести этой особы я долженъ сказать, что она встрчала вс испытанія этой послдней недли съ достоинствомъ кроткой, блдной мученицы, и что она обращалась со своими порицателями съ какою-то всепрощающею снисходительностью, ясно показывавшую, что она разсчитываетъ не на праздное поклоненіе толпы, а на твердость своихъ правилъ, боле дорогихъ для нея, чмъ одобреніе со стороны общества. ‘Они толкуютъ обо мн и о мистер Окгёрст, моя милая, говорила она одной изъ своихъ подругъ:— но Богъ и мой супругъ лучше всхъ могутъ отвтить на эти сплетни. Никто не посметъ сказать, чтобы мой мужъ когда нибудь отворачивался отъ друга въ трудную минуту, только потому, что ихъ положеніе излнилось: что тотъ сталъ бденъ, а онъ — богатъ’. Это былъ первый публично высказанный намекъ на то, что мистеръ Окгёрстъ проигрался, тогда какъ вс знали, что Декеры пріобрли въ послднее время очень цнное имнье въ Санъ-Франциско.
Спустя нсколько дней посл этого, гармонія общественной жизни мстечка была нарушена такимъ диссонансомъ, который, по общему мннію, былъ самымъ непріятнымъ изъ всхъ когда-либо имвшихъ мсто при источникахъ св. Изабеллы. Въ этотъ день во время обда вс замтили, что мистеръ Окгёрстъ и мистеръ Гамильтонъ, сидвшіе за особымъ столикомъ, вдругъ поднялись съ своихъ мстъ въ нсколько возбужденномъ состояніи. Выйдя въ переднюю, они, какъ бы сговорившись, повернули въ маленькую отдльную комнату, въ то время никмъ незанятую, и тотчасъ же затворили за собою дверь. Тогда мистеръ Гамильтонъ повернулся къ своему другу съ полусерьезной, полунасмшливой улыбкой, и сказалъ:
— Если уже намъ суждено поссориться, Джэкъ Окгёрстъ, изъ-за какихъ нибудь пустяковъ, то пусть, по крайней мр, это случится не изъ-за этой…
Я не знаю какой пмеино эпитетъ хотлъ онъ употребить. Послднее слово не было произнесено, или можетъ быть осталось неразслушаянымъ, потому что въ это самое мгновенье мистеръ Окгёрстъ поднялъ свой стаканъ и выплеснулъ все заключавшееся въ немъ вино прямо въ лицо мистеру Гамильтону.
Когда они затмъ посмотрли другъ другу въ глаза, то можно было подумать, что эти два человка обмнялись характерами. Мистеръ Окгёрстъ весь дрожалъ отъ сильнаго возбужденія и стаканъ, который онъ опустилъ обратно на столъ, трясся между его пальцами. Мистеръ Гамильтонъ стоялъ неподвижно, вытянувшись во весь ростъ и покрытый каплями пота. Посл небольшой паузы онъ заговорилъ совершенно хладнокровно:
— Да будетъ такъ! Но помни: наша ссора начинается только теперь. Если я паду отъ твоей руки, ты не воспользуешься этимъ, чтобы уяснить себ ея характеръ, если ты падешь отъ моей — тебя никто не будетъ считать мученикомъ за правду. Мн очень жаль, что дло зашло такъ далеко, но — аминь! Теперь чмъ скоре, тмъ лучше.
Онъ принялъ гордую осанку, полуопустилъ вки надъ своими холодными голубыми глазами съ стальнымъ отливомъ, поклонился и спокойно вышелъ изъ комнаты.
Встрча произошла спустя двнадцать часовъ, въ небольшой долин на Стоктонской дорог, на разстояніи двухъ миль отъ отеля. Когда мистеръ Окгёрстъ бралъ свой пистолетъ изъ рукъ полковника Старботтля, онъ сказалъ вполголоса этому послднему: ‘Чмъ бы ни кончилось дло — я уже не возвращусь въ отель. У меня въ комнат вы найдете нкоторыя указанія. Сходите туда’ — по здсь голосъ его вдругъ дрогнулъ, глаза покрылись влагой, и онъ отвернулъ въ сторону лицо, къ великому изумленію своего секунданта. ‘Мн разъ двнадцать случалось видать въ дл Джэка Окгёрста, говорилъ впослдствіи полковникъ Старботтль, и я никогда не замчалъ въ немъ ни малйшаго замшательства. А тутъ, чтобъ мн провалиться, если я не подумалъ, что онъ упадетъ на песокъ, когда онъ шелъ къ своему мсту!’
Оба выстрла послдовали почти одновременно. Правая рука мистера Окгёрста повисла, и пистолетъ едва не выскользнулъ изъ ея онмвшихъ пальцевъ, но пріученные къ дисциплин, нервы и мускулы взяли верхъ, и онъ не расжалъ раненой руки, пока, не измняя позиціи, не взялъ пистолета въ другую. Затмъ наступило молчаніе, казавшееся безконечнымъ, на томъ мст, гд еще курился дымокъ, появились дв или три фигуры, и затмъ, подъ ухомъ мистера Окгёрста раздался поспшный, сиплый, задыхающійся голосъ полковника Старботтля: ‘Онъ тяжело раненъ: въ самыя легкія. Вамъ слдуетъ бжать’.
Джекъ поднялъ на секунданта свои темные, вопрошающіе глаза, но, повидимому, не слыхалъ его: скоре можно было подумать, что онъ прислушивается къ какому-то отдаленному голосу. Онъ постоялъ въ нершимости, сдлалъ нсколько шаговъ по направленію къ групп, и затмъ снова остановился. Фигуры отодвинулись, и хирургъ поспшно подошелъ къ нему:
— Онъ хочетъ сказать вамъ нсколько словъ, сказалъ этотъ человкъ.— Я знаю, что у васъ теперь немного времени, но, прибавилъ онъ въ полголоса: — мой долгъ сказать вамъ, что у него его еще меньше.
Обыкновенно безстрастное лицо мистера Окгёрста вдругъ приняло такое очаянное, глубоко безнадежное выраженіе, что хирургъ невольно вздрогнулъ.
— Вы ранены, сказалъ онъ, смотря на безпомощно висвшую руку Джека.
— Это пустяки — простая царапина, сказалъ Джекъ поспшно.— Мн не везетъ сегодня, прибавилъ онъ, горько улыбнувшись:— но пойдемте, посмотримъ, что ему нужно.
Онъ такъ быстро, лихорадочно пошелъ впередъ, что хирургъ не могъ поспть за нимъ, и въ слдующее мгновенье стоялъ уже подл умирающаго, представлявшаго, какъ и большинство умирающихъ, единственную спокойную, неподвижную фигуру, среди суетившейся группы. Лицо мистера Окгёрста было мене спокойно, когда онъ опустился около него на одно колно и взялъ его за руку. ‘Мн нужно поговорить съ этимъ джентльменомъ безъ свидтелей’, сказалъ мистеръ Гамильтонъ, обращаясь къ окружающимъ такимъ тономъ, который нсколько напоминалъ его прежнія повелительныя манеры. Когда вс отошли онъ посмотрлъ прямо въ лицо Окгёрсту.
— Мн нужно кое-что сказать теб, Джекъ.
Его лицо было блдно, но не такъ, какъ склонившееся надъ нимъ лицо Окгёрста: это лицо было такъ странно, такъ полно муки и безнадежнаго сознанія совершившагося зла,— на немъ выражалась такая безконечная усталость, такая завистливая жажда смерти, что умирающій, несмотря на свое полубезчувственное состояніе, почувствовалъ глубокое состраданіе и циническая улыбка исчезла съ его губъ.
— Прости меня, Джекъ, слабо прошепталъ онъ, за то, что я скажу. Я говорю не подъ вліяніемъ гнва, но только потому, что я долженъ сказать это. Я былъ бы не правъ передъ тобою, и не могу умереть спокойно, пока ты не узнаешь все. Это тяжелая обязанность, но что же длать. Я долженъ бы быль пасть не отъ твоей руки, а отъ пули Декера.
Щеки Джека покрылись легкимъ румянцемъ, онъ хотлъ было встать, но Гамильтонъ удержалъ его.
— Слушай. У меня въ карман ты найдешь два письма. Возьми ихъ. Ты узнаешь почеркъ. Но общай мн, что ты прочтешь ихъ только тогда, когда уже будешь въ безопасности. Дай слово.
Джекъ молчалъ, держа письма въ своей рук съ такимъ видомъ. какъ будто это были раскаленные уголья.
— Дай слово, слабо повторилъ Гамильтонъ.
— Для чего, спросилъ Окгёрстъ, холодно выпуская руку своего друга.
— Для того, сказалъ умирающій съ горькою улыбкою:— что если ты прочтешь ихъ раньше, то возвратишься назадъ… сюда, гд тебя ждетъ заключеніе… смерть.
Это были его послднія слова. Онъ слабо сжалъ руку Джека. Затмъ это пожатіе потеряло силу: передъ Окгёрстомъ лежалъ трупъ.
Около десяти часовъ вечера мистрисъ Декеръ лниво полулежала на соф съ романомъ въ рукахъ, между тмъ какъ ея супругъ толковалъ о мстной политик въ общей зал отеля. Ночь была темная, и большое окно во французскомъ вкус, выходившее на маленькій балкончикъ было полураскрыто. Вдругъ ей послышался звукъ шаговъ на балкон, и она, слегка вздрогнувъ, подняла глаза отъ книги. Вслдъ за тмъ окно было растворено настежъ и къ комнату вскочилъ мужчина.
Мистрисъ Декеръ поднялась на ноги и испустила слабый крикъ ужаса.
— Во имя неба, Джекъ? Не сошелъ ли ты съ ума? Онъ вышелъ на самое короткое время и можетъ вернуться каждую минуту. Приходи часомъ поздне,— завтра когда хочешь, какъ толь ко мн можно будетъ отдлаться отъ него,— но теперь, мой дорогой, уходи скоре!
Мистеръ Окгёрстъ подошелъ къ двери, заперъ ее на задвижку, и, не говоря ни слова, посмотрлъ ей прямо въ лицо. Лицо его было блдно, а пустой рукавъ его сюртука вислъ поверхъ окровавленной и забинтованной руки.
Несмотря на то, голосъ ея не дрогнулъ, когда она снова обратилась къ нему. ‘Что случилось, Джекъ? Зачмъ ты здсь?
Онъ растегнулъ сюртукъ и бросилъ ей на колни два письма.
— Для того, чтобы возвратить теб письма твоего любовника, чтобы убить тебя, и затмъ себя, сказалъ онъ такъ тихо, что его едва можно было разслышать.
Въ числ добродтелей этой восхитительной женщины, безъ сомннія, была и замчательная неустрашимость. Она не упала въ обморокъ, даже не вскрикнула, но спокойно усвшись опять, сложила на колнахъ свои руки и спокойно спросила: ‘ну такъ зачмъ же стало дло?’
Если бы она растерялась, выказала хотя какой нибудь испугъ или замшательство, прибгла бы къ объясненіямъ и извиненіямъ,— мистеръ Окгёрстъ вглянулъ бы на все это, какъ на очевидное доказательство виновности. Но ничто не оказываетъ такого вліянія на мужественные характеры, какъ тоже мужество въ другихъ, подобно тому какъ отчаяніе не можетъ устоять противъ отчаянія. А та способность къ анализу, которою отличался мистеръ Окгёрстъ не была настолько утонченною, чтобы не допустить его смшать эту неустрашимость съ нравственнымъ достоинствомъ. Даже подъ вліяніемъ бушевавшей въ немъ злобы, онъ не могъ не любоваться этимъ безстрашнымъ слабымъ созданіемъ.
— Зачмъ же стало дло? повторила она съ улыбкой.— Ты далъ мн жизнь, здоровье и счастье, Джекъ. Ты далъ мн свою любовь. Почему же ты не въ прав взять все это обратно. Бери же. Я готова.
Она протянула руки съ такою-же безконечною, мягкою граціею, съ какою когда-то протягивала ихъ ему, при ихъ первой встрч въ отел. Джекъ поднялъ голову, посмотрлъ на нее какъ безумный, опустился на колни и, схвативъ полу ея платья, поднесъ ее къ своимъ горячимъ губамъ. Но она была слишкомъ умна, для того, чтобы тотчасъ же не понять своей побды, и, при всемъ ум, слишкомъ женщина, для того, чтобы не воспользоваться этой побдой. Въ одно мгновенье она поднялась съ своего мста, какъ бы въ порыв глубоко оскорбленной женщины, и указала на окно повелительнымъ жестомъ. Мистеръ Окгёрстъ всталъ въ свою очередь, бросилъ на нее пристальный взглядъ и, не сказавъ ни слова, навсегда удалился изъ ея присутствія.
Когда онъ ушелъ, она затворила окно, заперла его на задвижку и, подойдя къ камину, сожгла на свчк оба письма одно за другимъ. Но я не стану уврять читателя, что во время этой операціи, она не испытывала никакого волненія. Рука ея дрожала и нсколько мгновеній она чувствовала себя весьма дурно, при чемъ углы ея чувственнаго рта замтно опустились. Но когда вернулся ея супругъ, она бросилась къ нему съ такою неподдльною радостью и съ такимъ искреннимъ чувствомъ прижалась къ его широкой груди, что бдный малый былъ растроганъ до слезъ.
— Сегодня я слышалъ весьма печальную новость, Эльси, сказалъ онъ посл взаимнаго обмна ласкъ.
— Не разсказывай мн ничего страшнаго, милый, мн что-то нездоровится сегодня, сказала она кроткимъ, умоляющимъ голосомъ.
— Но это касается Окгёрста и Гамильтона.
— Ради Бога! Мистеръ Декеръ не могъ устоять противъ умоляющей граціи этихъ блыхъ рукъ, этого чувственнаго рта, и заключилъ ее въ свои объятья. Вдругъ онъ пристально посмотрлъ на ея грудь: на ея бломъ плать, на томъ мст, гд прикасался къ нему мистеръ Окгёрстъ, осталось кровавое пятно.
Это была совершенная бездлица: она немножечко порзала руку, притворяя окно. Оно такъ туго прикрывается. Еслибы мистеръ Декеръ не забывалъ, уходя, самъ затворять и задвигать окна, то онъ бы избавилъ ее отъ этого. Это замчаніе было сдлано съ такою выразительностью и съ такимъ естественнымъ раздраженіемъ, что мистеръ Декеръ почувствовалъ сильныя угрызенія совсти. Но мистрисъ Декеръ простила его съ тою граціею, на которую мн неоднократно приходилось указывать въ продолженіи этого разсказа. Теперь, съ позволенія читателя, мы оставимъ счастливую пару, окруженную этимъ ореоломъ примиренія и супружескаго согласія, и возвратимся къ мистеру Окгёрсту.
Спустя около двухъ недль посл этого онъ расхаживалъ по своимъ комнатамъ въ Сакраменто, и, сообразно своимъ прежнимъ привычкамъ, вскор занялъ мсто за игорнымъ столомъ.
— Что ваша рука, Джекъ? неосторожно спросилъ одинъ изъ игроковъ.
Вопросъ этотъ сопровождался улыбкою, которая, однакоже, тотчасъ исчезла, какъ только Джекъ спокойно посмотрлъ на вопрошавшаго,
— Она еще дйствуетъ не совсмъ свободно, но я могу стрлять и лвою.
Затмъ игра продолжалась при такой же торжественной тишин, какая всегда отличала тотъ игорный столъ, за которымъ предсдательствовалъ мистеръ Джонъ Окгерстъ.