Слово по поводу ‘Преступной Матери’, Бомарше Пьер-Огюстен Карон, Год: 1792

Время на прочтение: 6 минут(ы)

ПАНТЕОНЪ ЛИТЕРАТУРЫ.

П. БОМАРШЕ.

ТРИЛОГІЯ,
СЪ ХАРАКТЕРИСТИКОЙ ПОЭТА, СОСТАВЛЕННОЙ
А. Н. ВЕСЕЛОВСКИМЪ.

Переводъ А. И. ЧУДИНОВА.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Н. А. Лебедева, Невскій просп., No 8.
1888.

Слово по поводу ‘Преступной Матери’.

Въ теченіе долгаго моего изгнанія, преданные друзья напечатали эту пьесу единственно для того, чтобы предупредить искаженіе ея какой-нибудь неврной контрафакціей, состряпанной на скорую руку по наброскамъ, сдланнымъ во время представленій {Пьеса была съиграна въ первый разъ, на сцени Марэ, 26 іюня 1792 г.}. Эти же друзья, чтобы избгнуть преслдованія со стороны агентовъ террора, еслибы испанскимъ лицамъ оставлены были ихъ дйствительныя званія (въ то время все казалось опаснымъ), были принуждены передлать ихъ, измнить самый языкъ и изуродовать многія сцены.
Посл четырехлтнихъ злоключеній, съ почетомъ возвращенный въ свое отечество, я узналъ, что пьесу эту постоянно желали съиграть прежніе артисты французскаго театра, крупныя дарованія которыхъ извстны всмъ. Возстановляю поэтому ее цликомъ въ первоначальномъ ея вид. Это единственное изданіе, которое я признаю врнымъ.
Въ числ другихъ соображеній этихъ артистовъ, я весьма одобряю желаніе представить, въ теченіе трехъ вечеровъ сряду, всю романическую исторію семейства Альмавива, дв первыя части которой, отличающіяся игривой веселостью, казалось, не имютъ видимой связи съ глубокой и трогательной моралью послдней, но по плану автора, вс он такъ тсно слиты между собою, что это обстоятельство можетъ придать живйшій интересъ представленіямъ на сцен ‘Преступной Матери’.
Такимъ образомъ, я, вмст съ актерами, того мннія, что мы можемъ сказать публик: насмявшись вволю, въ первый день, въ ‘Севильскомъ Цирюльник’, надъ приключеніями пылкой молодости графа Альмавивы, — молодости, которая почти одна и та же у всхъ людей,
Прослушавъ, во второй день, въ ‘Женитьб Фигаро’, смшныя ошибки его зрлаго возраста, весьма напоминающія ошибки всхъ насъ,—
Пожалуйте и убдитесь, вмст съ нами, посмотрвъ на картину его старости, въ ‘Преступной Матери’, что каждый человкъ, если онъ по природ своей не рожденъ страшнымъ злодемъ, подъ конецъ длается добрымъ, когда пора страстей проходитъ и, въ особенности, когда онъ постигаетъ счастье быть отцомъ! Это нравственная цль пьесы. Есть въ ней и нкоторыя другія цли, которыя мы выяснимъ въ нижеслдующихъ подробностяхъ
Лично отъ себя авторъ прибавитъ къ этому: судите ‘Преступную Мать’ съ тмъ добродушіемъ, съ какимъ она была написана. Если страданія и искреннее раскаяніе этой несчастной женщины вызовутъ въ васъ слезы состраданія, какъ сочувственный откликъ ея слезамъ, не сдерживайте ихъ, пусть он свободно текутъ Слезы, проливаемыя въ театр надъ вымышленнымъ горемъ, которое не создаетъ дйствительнаго горя,— слезы пріятныя. Въ эти минуты чувствуешь себя какъ будто лучше. Перечувствовавъ состраданіе, человкъ невольно длается добре.
Если рядомъ съ этой трогательной картиной я выставилъ злодя, ужаснаго человка, составляющаго истинное мученіе для этого несчастнаго семейства,— о, клянусь вамъ, я собственными глазами видлъ его дйствія, я не могъ бы выдумать его. Мольеровскій Тартюфъ — это религіозный лицемръ, поэтому изъ всей семьи Оргоновъ онъ обманываетъ одного главу, человка совсмъ негоднаго. Этотъ несравненно опасне: это Тартюфъ честности, въ совершенств обладающій искусствомъ возбуждать къ себ почтительное довріе всей семьи, которую онъ и раззоряетъ. Съ этакой-то личности слдовало сорвать маску. Я тщательно изобразилъ его на французской сцен именно для того, чтобы предостеречь васъ отъ ловушекъ, разставляемыхъ подобными чудовищами (а они есть везд). Простите мн эту личность хоть во вниманіе къ его наказанію, составляющему заключеніе пьесы. Этотъ пятый актъ не дешево мн обошелся, но я призналъ бы себя зле Бежарса. еслибы позволилъ ему воспользоваться малйшимъ плодомъ его жестокости, еслибы я не успокоилъ васъ посл столь естественныхъ волненій.
Быть можетъ, я слишкомъ поздно взялся за окончаніе этого ужаснаго произведенія, которое разрывало мн грудь и должно бы быть написано въ пору расцвта силъ. Долго оно мучило меня! Дв мои испанскія комедіи написаны съ цлью подготовить это произведеніе. Посл того, старясь съ каждымъ днемъ, я колебался приняться за него: думалось, что не хватитъ силъ, а быть можетъ, ихъ было не боле и въ то время, когда я задумалъ эту пьесу! Какъ бы то ни было, мною руководило честное и чистое побужденіе, я писалъ, вдохновляясь холоднымъ разсудкомъ мужчины и пламеннымъ сердцемъ женщины, какъ выражались о творчеств Ж. Ж. Руссо. Я замтилъ, что такое соединеніе, этотъ нравственный гермафродизмъ, не такъ ужъ рдко встрчается, какъ полагаютъ.
Какъ бы то ни было, не принадлежа ни къ какой партіи и ни къ какой сект, ‘Преступная Мать’ изображаетъ картину внутренняго разлада, замчаемаго во многихъ семействахъ,— разлада, которому разводъ — въ иныхъ случаяхъ, весьма умстный — къ несчастію, совсмъ не помогаетъ. Что ни длай, онъ лишь разъдаетъ эти скрытыя язвы, вмсто того, чтобы заживить ихъ. Единственныя средства врачеванія: родительское чувство, доброта сердца, всепрощеніе. Вотъ что хотлось бы запечатлть во всхъ сердцахъ.
Писатели, посвятившіе себя сцен, разбирая эту пьесу, замтятъ въ ней комическую интригу, проникающую патетическое драмы. Послднее обстоятельство, ршительно отвергаемое нкоторыми предубжденными критиками, кажется имъ не способнымъ соединить въ себ эти два элемента. Интрига, говорятъ они свойственна веселымъ сюжетамъ, это главный нервъ комедіи: внесеніе патетическаго элемента въ обычное дйствіе драмы ослабляетъ лишь ее. Но эти смлые принципы исчезаютъ, когда вы примните ихъ къ длу, въ чемъ легко убдиться, попытавъ свои силы въ обоихъ родахъ. Боле или мене удачное исполненіе придаетъ каждому изъ нихъ свое достоинство, а ловкое смшеніе этихъ двухъ драматическихъ орудій, въ искусномъ примненіи, можетъ произвести необыкновенно сильное впечатлніе. Вотъ какъ я это сдлалъ.
Воспользовавшись извстными уже предшествовавшими событіями (а это очень важное преимущество), я поступилъ такъ, что между графомъ Альмавивой, графиней и двумя дтьми возникла весьма интересная драма. Перенеси я драму въ эпоху пораньше, когда совершены были самые проступки, вотъ что произошло бы.
Во-первыхъ, драму слдовало бы, въ такомъ случа, назвать не ‘Преступная Мать’, а ‘Неврная жена’ или ‘Преступные Супруги’. Интересъ драмы былъ бы уже совсмъ иного рода, пришлось бы ввести въ пьесу любовную интригу, ревность, неурядицу, ну и всякія другія происшествія. Мораль, вытекавшая у меня изъ столь важнаго нарушенія супружескаго долга честной женщиной, эта мораль исчезла бы подъ оболочкой увлеченій молодости. прошла бы незамченной.
Но тутъ лишь спустя двадцать лтъ посл совершенія ошибокъ, когда страсти уже поулеглись, самыя лица не существуютъ боле, послдствія получаемаго нарушенія порядка начинаютъ тяготть надъ учрежденіемъ и судьбою двухъ несчастныхъ дтей, забытыхъ всми, но тмъ не мене являющихся жертвами. Эти-то важныя обстоятельства и придаютъ силу морали, предупреждая лучшую часть нашей молодежи, которая, не имя обыкновенія заглядывать въ будущее, чаще рискуетъ сбиться съ пути, чмъ окончательно погрязнуть въ порок. Вотъ что собственно иметъ въ виду моя драма.
Затмъ, противопоставляя негодяю нашего проницательнаго Фигаро, стараго, глубоко нравственнаго слугу, единственнаго человка въ дом, котораго не подъ силу надуть плуту, авторъ завязываетъ между ними интригу съ этой иной точки зрнія.
Встревоженный негодяй разсуждаетъ такъ: въ рукахъ моихъ тайна всхъ, здсь я могъ-бы повернуть дло въ свою пользу, но все это ни къ чему не поведетъ, пока я не успю выгнать изъ дому этого слугу. До тхъ поръ, мн не перестанетъ угрожать несчастіе!
Съ другой стороны, Фигаро думаетъ такъ: Если мн не удастся разоблачить этого изверга, не удастся сорвать съ него маску,— богатство, честь и счастіе этого семейства погибнутъ. Сузанна, стоя между этими двумя борцами, является лишь слпымъ орудіемъ, при содйствіи котораго каждый изъ нихъ старается ускорить гибель другого.
Такимъ образомъ, комедія интриги, поддерживая интересъ въ пьес, проходитъ сквозь всю драму, усиливая въ ней дйствіе, но не раздробляя интереса, всецло сосредоточивающагося на ма тери. Двое дтей, въ глазахъ зрителя, не подвергаются никакой дйствительной опасности. Вс открыто видятъ, что они обвнчаются, какъ только негодяй будетъ изгнанъ, потому что въ пьес ясно указано, что они не состоятъ между собою ни въ какой степени родства, что они другъ другу чужіе: это хорошо знаютъ въ душ графъ, графиня, негодяй, Сузанна и Фигаро, прекрасно знакомые съ положеніемъ дла, не считая публики, присутствующей при представленіи пьесы,— публики, отъ которой мы ничего не скрыли.
Вс усилія лицемра,— усилія, терзающія сердце отца и матери, устремлены на то, чтобы напугать молодыхъ людей, разлучить ихъ другъ отъ друга, убіэдивъ каждаго изъ нихъ, что они дти одного отца — въ этомъ вся суть его интриги. Такъ построенъ двойной планъ пьесы, которую можно назвать сложною.
Подобное драматическое дйствіе можетъ быть отнесено къ любому времени и къ какому угодно мсту, гд великія черты природы и черты, характеризирующія сердце человка и его тайны, не будутъ совершенно неизвстны.
Дидро, сравнивая произведенія Ричардсона со всми этими романами, которые мы называемъ исторіей, въ своемъ увлеченіи этимъ правдивымъ и глубокимъ писателемъ, восклицаетъ: ‘Живо писецъ сердца человческаго, ты одинъ никогда не лжешь!’ Какое чудное слово! И я все еще пытаюсь быть живописцемъ человческаго сердца: но палитра моя пересохла отъ старости и противорчій. И это должно было сказаться въ ‘Преступной Матери!’ Но если слабое исполненіе и вредитъ интересу моего плана то принципъ, положенный въ основаніе его, тмъ не мене совершенно справедливъ! Такая попытка можетъ возбудить въ другихъ желаніе представить этотъ принципъ въ форм боле сильной. Пусть возьмется за это человкъ пылкій, смлою рукою соединивъ интригу съ элементомъ патетическимъ, пусть онъ умло смшаетъ, сольетъ въ одно цлое живыя краски каждаго изъ нихъ и ршительными штрихами нарисуетъ намъ человка, живущаго въ обществ, его положеніе, страсти, пороки, добродтели, ошибки и преступленія съ поразительной правдой, которую самое преувеличеніе, производящее столько блеска въ другихъ сферахъ, не всегда дозволяетъ передать съ такою правдой,— пусть онъ сдлаетъ это, и разстроенные, заинтересованные, наученные многому, мы не скажемъ уже, что драма есть какой-то выцвтшій родъ поэзіи, созданный безсиліемъ произвести хорошую трагедію или комедію. Искусству дано будетъ благородное направленіе, оно сдлаетъ еще одинъ шагъ впередъ.
О мои сограждане, которымъ я предлагаю настоящую мою по пытку, если она покажется вамъ слабою или неудачною, разбирайте ее, но не браните меня. Когда я написалъ другія мои пьесы, меня долго оскорбляли за то, что я осмлился вывести на сцену моего молодого Фигаро, сдлавшагося впослдствіи вашимъ любимцемъ. Я тоже былъ молодъ тогда и смялся надъ этимъ. Съ лтами умъ принимаетъ боле грустное направленіе, характеръ становится мрачне. При всей моей доброй вол, я не могу уже смяться, когда какой-нибудь злой или негодный человкъ оскорбляетъ лично меня за мои произведенія: это выше моихъ силъ.
Разбирайте пьесу: пусть такъ. Если авторъ слишкомъ старъ, чтобы это послужило ему на пользу, вашъ урокъ можетъ пригодиться другимъ. Брань-же не нужна никому, это дло даже дурного тона. Такое замчаніе можно высказать націи, искони славившейся своею вжливостью, благодаря которой ее ставили, въ этомъ отношеніи, въ образецъ для всхъ другихъ, какъ въ настоящее время ставятъ ее образцомъ высокой гражданской доблести.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека