А. Трегубов
А. Трегубов
Скиталец, его время и книги
Скиталец, его время и книги
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/skitaletz-1934.jpg)
Скиталец, его время и книги, Трегубов А., Год: 1960
Время на прочтение: 15 минут(ы)
Эпоха революции 1905 года, вызвавшая к жизни лучшие творческие силы русской радикально настроенной демократии, характеризовалась подъемом передовой, связанной с интересами трудящихся масс реалистической литературы.
Героизм и мужество народа, поднявшегося на борьбу с помещичье-буржуазным гнетом, вдохновляли писателей-демократов на создание произведений, проникнутых боевым революционным духом. Писатели-реалисты видели основную свою задачу в стремлении служить народу, возбуждать ‘и мужество и гнев пылающий’.
М. Горький глубоко осознал значение и место передовой демократической литературы в назревавших революционных событиях 1905 года. Он стремился собрать воедино, скрепить организационно все живое, демократическое, прогрессивное, что было в литературе и искусстве той поры, чтобы повести непримиримую борьбу с реакционным упадочным искусством.
В годы революционного подъема писатели — ‘знаньевцы’ были единственным и самым крупным творческим объединением, которое активно боролось против литературной и политической реакции в стране. В. И. Ленин высоко оценил горьковские сборники ‘Знания’, определив их, как ‘сборники, стремившиеся концентрировать лучшие силы художественной литературы’ [В. И. Ленин. Соч., т. 34, стр. 380].
Одним из активных ‘знаньевцев’ был Скиталец, вступивший в литературу в начале 900-х годов. Все лучшее, созданное им почти за полувековой период творчества, неразрывно связано с героической эпохой первой русской революции, с борьбой трудящихся масс за свое освобождение, со светлыми идеалами народа.
Высокая оценка творчества Скитальца по справедливости была дана в приветствии президиума правления Союза советских писателей юбиляру в день его 70-летия в 1939 году:
‘В тяжелых условиях царского самодержавия, вместе с демократическими писателями ‘Знания’, под непосредственным руководством Алексея Максимовича Горького, в борьбе с реакционным писательским лагерем создавали Вы передовую русскую литературу, связанную с трудовыми низами общества. Гуманистическими, демократическими тенденциями, горячим интересом и сочувствием к трудящимся и обездоленным проникнуто все Ваше творчество…’
Скиталец (Степан Гаврилович Петров) (1869-1941) родился в селе Обшаровке бывшего Самарского уезда, в семье крестьянина. Детство его было тяжелым и безрадостным. Впечатления этого периода жизни легли в основу многих автобиографических произведений Скитальца. Раннему пробуждению духовных интересов будущего писателя в немалой степени способствовала его бабушка, о которой Скиталец вспоминал с особой теплотой: ‘Была она талантливой сказочницей. Народных сказок знала великое множество и умела их рассказывать фантастически, великолепным сказочным языком, в лицах, с пением и прибаутками. Именно она своими сказками, кротким характером и всею своею незлобивою и благородной личностью внушила мне на всю жизнь любовь к поэзии, ко всему прекрасному и все лучшие человеческие чувства, каких потом не могли вытравить ни школа, ни люди, ни жизнь’.
Благотворно повлиял на формирование будущего писателя и его отец — талантливый, незаурядный человек, он прекрасно играл на гуслях, учился столярному ремеслу, токарному и резному делу, рисованию. Находясь в больнице в течение двух лет, отец Скитальца изучил арифметику, много читал книг по медицине, праву, астрономии, самоучкой постиг французский язык. Он послужил прообразом главного героя повести ‘Сквозь строй’, рисующей годы суровой юности писателя.
После окончания начальной школы, а затем сельского двухклассного училища Скиталец в 1885 году поступил и Самарскую учительскую семинарию, но не закончил ее: и 1887 году он был исключен из последнего класса за ‘политическую неблагонадежность’. В это время он был связан с передовой, революционно настроенной молодежью, занимался в кружке самообразования семинаристов, где читали ‘Капитал’ Маркса. Здесь же проявились и литературные способности юного Скитальца. Им была написана большая поэма ‘Кабала’ — о трудовой жизни его отца. Поэма была принята редакцией провинциальной газеты, но цензура запретила ее, и она распространялась в рукописных экземплярах.
‘С 1893 по 1897 год, — вспоминал писатель, — путешествовал по югу России в поисках жизненного пути: работал в земстве, вращался в студенческих революционных кружках, был певцом в бродячей труппе, с которой исколесил Украину, Крым, Бессарабию, Западный край… В годы этих путешествий случайно впервые начал печататься в провинциальных газетах’ [Скиталец. Избранные рассказы, ‘Советский писатель’, 1939, стр. 4.].
Возвратившись в Самару, Скиталец становится постоянным сотрудником ‘Самарской газеты’, пишет из номера в номер стихотворные фельетоны, рассказы, легенды, поэмы, сказки.
Случилось так, что первый свой фельетон в стихах он отнес в редакцию ‘Самарской газеты’ без всякой подписи. ‘На другой день, — вспоминал писатель, — я увидел напечатанным мой фельетон за подписью ‘Скиталец’. Когда он зашел в редакцию, его обступили сотрудники и сказали: ‘Посоветовались мы всем составом и по содержанию вашего фельетона решили подписать — ‘Скиталец’…’ [В. Петрова-Скиталец. Жизнь и творчество Скитальца. Воспоминания, рукопись]
Так появился его псевдоним, под которым он постоянно выступал в литературе.
Обычно в немногочисленных статьях о творчестве писателя начало литературной жизни связывают с опубликованием рассказа ‘Октава’ (1900 г.) на страницах журнала ‘Жизнь’. Однако большое значение имела его работа в ‘Самарской газете’ (1897-1900 гг.). О значительности самарского периода в творчестве Скитальца говорит тот факт, что работа писателя была замечена и оценена столичной печатью, — факт по тому времени немаловажный. ‘Удивительное время! — отмечал в 1899 году писатель Чириков. — Как поразительно хорошо стали писать даже некоторые газетные работники. Вот, например, в ‘Самарской газете’ пишет фельетоны некто ‘Скиталец’. Пишет он недавно, но владеет пером так свободно, как будто занимается писательством уже десятилетия’.
Решающую роль в судьбе Скитальца-писателя сыграл Горький, который помог фельетонисту ‘Самарской газеты’ войти в ‘большую’ литературу.
Творческая дружба Горького и Скитальца, длившаяся годами, укрепила веру молодого писателя в свои силы. Когда Скиталец при встрече с Горьким рассказал ему о замысле повести ‘Октава’, Горький сказал: ‘Это можно великолепно написать, и это дозарезу нужно! Это очень важно! Понимаете ли вы, что такие писатели теперь необходимы? Вы — интеллигент, вы из народа, и у вас, по-видимому, столько накопилось здесь! — стукнул он себя в грудь…’ Повесть ‘Октава’ была опубликована Горьким в журнале ‘Жизнь’ в 1900 году и принесла Скитальцу всероссийскую известность.
А. П. Чехов назвал повесть ‘хорошей вещью’ [Евг. Карпов. Две последние встречи с А. П. Чеховым, журнал ‘Рампа и жизнь’, 1914, 24—25]. ‘Критика, — вспоминал позже Скиталец, — два года занималась ею. Рецензии, написанные в связи с этой повестью, в десять раз больше самой повести’.
М. Горький вовлек Скитальца в активную революционную работу. За пропаганду среди сормовских рабочих Скитальца и Горького арестовали 17 апреля 1901 года. Поводом для ареста послужило обвинение в приобретении мимеографа для печатания революционных прокламаций и воззваний. Горького выпустили из тюрьмы через месяц на основании врачебного заключения о плохом состоянии здоровья, а Скитальца — через три месяца с последующей высылкой в село Обшаровку под надзор полиции. Однако по пути на родину, в Самаре, его снова арестовали. В тюрьме им были написаны повесть ‘Сквозь строй’, о которой хорошо отозвался Л. Толстой, рассказ ‘За тюремной стеной’ и цикл стихов.
Примечателен и другой факт: 9 февраля 1905 года был арестован Леонид Андреев с девятью членами Центрального Комитета РСДРП, проводившими собрание в его квартире. Как доносил в департамент полиции начальник Московского жандармского управления, это было собрание ‘главных деятелей Российской Социал-Демократической Рабочей партии… для выработки программы по вопросу о революционировании народных масс’ [Цит. по работе Ю. С. Пухова ‘Л. Андреев и Скиталец в революции 1905—1907 годов’, сб. ‘Революция 1905 года и русская литература’, АН СССР, 1956, стр. 418].
Среди задержанных на квартире Андреева был и Скиталец. В донесении об этом сообщалось следующее: ‘Кроме того были арестованы: 10) крестьянин Самарской губернии Степан Гаврилов Петров (литератор Скиталец), явившийся в квартиру Андреева во время производства обыска, 11) его брат, техник, Аркадий Петров, у коего при обыске отобрано было 100 экземпляров прокламации, только что выпущенной от Московского Комитета Социал-Демократической Рабочей партии, и несколько экземпляров других прокламаций Самарского Комитета Социалистов-Революционеров’ [Там же].
К донесению царские жандармы приложили справки о привлечении к уголовной ответственности каждого из арестованных. Припомнили Скитальцу и его первый арест. Весьма характерны в этой справке подробности ‘дела’: ‘Петров, Степан Гаврилов привлекался 17 апреля 1901 года при Нижегородском губернском Жанд. Упр. по дознанию ‘о приобретении мимеографа и изготовлении революционных воззваний к сормовским рабочим с целью возбудить их к беспорядкам’ и к переписке в порядке охраны ‘об устройстве демонстрации и недозволенных сборищ в Нижнем-Новгороде и печатании журнала тенденциозных произведений…’ [ЦГИА, ф. 102, оп. 5, 2230/1905, л. II об.]
Оказавшись благодаря Горькому в центре литературной жизни, Скиталец деятельно сотрудничает в периодических изданиях демократического направления. Его литературно-творческая работа достигла широкого размаха в связи с организацией издательства ‘Знание’, идейным руководителем которого стал с 1900 года М. Горький.
Скиталец создает в это время наиболее значительные произведения начального периода своего творчества — ‘Октава’, ‘Квазимодо’, ‘Композитор’, ‘Миньона’, ‘Любовь декоратора’, ‘Сквозь строй’ и стихи: ‘Колокол’, ‘Кузнец’, ‘Гусляр’ и другие. Его волнуют актуальные вопросы общественной жизни. За опубликование сатирического памфлета ‘Газетный лист’, в котором едко высмеивается мещанство и жестокое преследование печати царским правительством, едва не была закрыта ‘Самарская газета’. А газета ‘Курьер’, опубликовавшая стихотворение ‘Гусляр’, не смогла избежать этой участи. В письме к К. Пятницкому Горький писал: ‘…говорят, что автору стихотворение сие даром не пройдет. Цензор сидит на гауптвахте’ [‘Архив А. М. Горького’, т. IV, Гослитиздат, 1954, стр. 114].
Герои многих повестей и рассказов Скитальца 900-х годов — талантливые артистические натуры, народные самородки, остро ощущавшие социальную несправедливость. Это — люди страстной мечты, высоких идеалов, утверждавшие любовь к человеку, верившие в безграничные возможности творческого духа. Вот отец рассказчика Гаврила Петрович, прошедший ‘сквозь строй’ жизни. Он полон высоких духовных интересов: изучает алгебру и физику, чтобы построить вечный двигатель, любит стихи Никитина и Некрасова, читает ‘Отечественные записки’. Просветители отца — семинарист, учитель и письмоводитель, преподававшие ему ‘новые идеи’, — очень скоро превратились из наставников в слушателей. ‘Новые идеи’ оказались сокровенными убеждениями отца, которые он ‘давно уже расточал в своих рассуждениях о жизни’. ‘Ее несовершенство и несправедливость он глубоко изучил на собственном горьком опыте и по поводу сухих и отвлеченных идей сыпал такими художественно-ярким’ рассказами, что очень скоро обратил своих развивателей в аудиторию’. Это сильный, волевой человек, который мог бороться с несправедливостью (вспомним кляузный судебный процесс против него с опорой на лжесвидетелей) и отдаться ‘счастью битвы’.
Весь подтекст ранних повестей и рассказов, основное их идейное содержание приводили читателя к мысли о несовершенстве социального устройства, его враждебности миру подлинной красоты, возвышенных духовных интересов. В силу своей исключительности, определявшейся талантом, пониманием прекрасного, эти герои Скитальца особенно трагично переживали ‘гримасы жизни’, разрыв между мечтой, идеалом и действительностью… Вот безвестный хорист оперной труппы Федот (‘Миньона’), он мечтает беззаветно служить искусству, целиком посвятить себя воплощению в жизнь его высоких, облагораживающих идеалов. Он тоскует о любви, создав в воображении образ идеальной женщины-мечты, Миньоны, ищет ее в жизни. И находит… ‘Федот делал чудеса. Бас был безумно влюблен, и в этом заключалась тайная причина того мощного подъема и заразительного вдохновения, с которым он пел… Как в сказке, он вырос в собственных своих глазах, и ему казалось, что нет ничего невозможного, потому что на свете есть Миньона — прекрасная, поэтическая, гармоничная, как музыка, Миньона- вдохновительница, для которой одной льется его пение и всеми струнами звучит его молодое, сильное сердце, впервые пробудившееся для любви…’ Но это мечта, а жизнь повернулась другой стороной (и это неизбежно! — утверждает автор) — и Миньона, ‘гармоничная, как музыка’, оказалась просто пошлячкой…
Внешне проста и обыденна история Захарыча (‘Октава’). Захарыч, обладатель редкого и красивого ‘сторублевого’ голоса, попадает в церковный хор. Подневольная, каторжная жизнь певчего, затхлая атмосфера церковного быта, беззастенчивая эксплуатация одаренных от природы людей очень скоро заставили его ‘затосковать’, задуматься о жизни, где ‘все перепутано: и добро и зло’. Однако основной вывод, к которому приходил читатель, состоял в том, что подлинная красота живет в сознании простого народа, а церковь — один из столпов самодержавия — калечит и уродует душу человека, пожирает ее, словно Молох.
В редкие минуты духовного просветления между изнуряющими церковными службами и пьяным угаром певчие как бы вспоминают, что они — люди, что они тоже должны жить ‘для лучшего’. ‘Будем громко петь о горькой нужде, — говорит октавист Томашевский, —…и о том, как идем мы к погибели, оттого, что мы артисты, а не жулики, оттого, что у нас не умерла душа и мы еще можем чувствовать и петь, искренне веселиться и искренне плакать!’
Герои ранних произведений Скитальца — сильные, волевые люди, но не активные борцы.
Кузнец Федор Иванович (рассказ ‘Кузнец’) сознает свое человеческое достоинство, превосходство над ‘хозяевами’. Он знает, что его, руками и руками таких тружеников, как он, создаются все богатства на земле. Гордость и сознание превосходства делают его независимым, способным к бунту. Он чувствует себя подлинным хозяином жизни и потому бесстрашно бросает вызов своим поработителям: ‘Вы — хозяева завода, а я — хозяин дела, хозяин этих машин, в которых вы ничего не смыслите!’ ‘Без врагов и без сражений — тебе и жизнь не в жизнь! — говорит один из персонажей рассказа. — И каждому делу, каждому чувству ты отдаешься весь целиком, без раздумья! Тебе бы надо жить во времена Стеньки Разина! Ты — человек цельный, из одного куска!’
Несомненное идейно-тематическое родство можно установить между персонажами этих рассказов и лирическим героем поэзии Скитальца.
Политически актуальные и злободневные стихи Скитальца пользовались огромной популярностью у читателей и были ненавистны цензуре. Так, о стихах Скитальца, напечатанных во втором сборнике ‘Знания’, Петербургский цензурный комитет отзывался, как о ‘несомненно тенденциозных, намекающих на будущее разрушение и освобождение народа’.
Однако нельзя не отметить отличительных особенностей в идейном содержании ранних стихов и прозы Скитальца, которые были замечены и тогдашней критикой: ‘…песни Скитальца не кованые, — писал критик ‘Русской мысли’, — а звучные, сильные, оригинальные по размеру и настроению, и если в них слышится правда, много возмущения и гнева, то его рассказы не дышат местью и проклятием, не дики они и суровы, и не груб его голос, не чужд он словам любви…’ [‘Русская мысль’, книга VII, 1902, стр. 214]
Тема протеста, бунта, ‘распрямления’ человека, характерная для творчества Скитальца в период революционного подъема накануне 1905 года, решалась писателем с гуманистических, общедемократических позиций, герои еще не поднимаются до осознания политической борьбы, они способны пока на стихийные выступления: это были только ‘искры возмущения’.
Рассказы и повести Скитальца по-горьковски овеяны романтикой. Своеобразный быт средневолжских сел, где память народная хранила воспоминания о седой старине, поэтизировала удаль, свободу, веселый разгул, волжские песни, прославлявшие богатырский размах и силу народную, широкую заволжскую степь и ‘буйную волю’, — все это составляло необходимый фон ранних стихов и многих рассказов, и потому герои казались более цельными, необычными, величавыми…
Атмосфера романтической приподнятости, лиризма и задушевности определялась еще и тем, что Скиталец умело вводил в художественную ткань произведения песню и музыку. Так, он находил чудесные краски для изображения процесса пения: ‘Этот чугунный, грохочущий голос, печальный и мрачный, был тверд и тяжел, казалось, что его можно было ощупать рукой в воздухе и что, дойдя до человека, он прижмет его к стене и раздавит… Внизу всего хора, как бы из земли, плыла густая, сочная и вкусная октава. Что-то плодородное, ароматное и девственное чувствовалось в этих ярких и цельных звуках, могучее и устойчивое. Казалось, что этот голос внес сюда всю природу, яркие солнечные лучи, их теплоту, ароматное дыхание зеленых степей, их тайны и теплый запах согретой солнцем земли…’
У Скитальца даже пейзаж озвучен, музыкален и потому особенно эмоционален: ‘А навстречу, подавляя своей мощной шириной, уже мчалось беспредельное море. Казалось, оно дышало. Синие тяжелые волны вздымались ленивою зыбью. Море звенело и пело. Величаво, как орган, гудело оно свою торжественную песнь. В ней говорилось о тайнах мира, о вечности неизменной природы, о непрочности людского счастья’.
Бунтарское начало творчества Скитальца вслед за Горьким утверждало новое, активное отношение к жизни, к назначению человека на земле, противостояло пессимизму, унынию, безверию декадентского искусства.
Крупным событием в творческой биографии Скитальца явился выпуск в свет книгоиздательством ‘Знание’ в марте 1902 года первого тома его ‘Рассказов и песен’. Горький внимательно, с большой любовью редактировал каждое произведение этого сборника. Прочтя корректуру книги, он написал К. Пятницкому: ‘Ваше предположение, что книжка будет иметь успех, — очень радует меня. Очень, очень жажду этого успеха в публике, а если он будет сопровождаться неодобрением критики — я сгорю от восхищения!’ [‘Архив А. М. Горького’, т. IV, Гослитиздат, 1954, стр. 65].
Книга действительно имела большой успех у демократического читателя. Обратил на нее внимание и В. И. Ленин, который находился в это время за границей. Получив в Лондоне пятый том ‘Рассказов’ М. Горького и первый том ‘Рассказов и песен’ Скитальца, он писал матери 7 июня 1902 года: ‘Горького, Скитальца получил и читал с очень большим интересом. И сам читал и другим давал’ [В. И. Ленин. Соч., т. 37, стр. 270].
Ленин нашел возможным поставить эти две книги рядом, так как были очевидны их идейная близость, революционная направленность, гуманизм, глубокое сочувствие трудящимся массам.
В период революционных событий 1905 года Скиталец продолжает сотрудничать в ‘Знании’, выпускает несколько сборников стихотворений, а также публикует рассказы ‘Полевой суд’, ‘Лес разгорался’, повесть ‘Огарки’.
Тема индивидуального протеста, наметившаяся в начальный период творчества, перерастает теперь в тему массовой революционной борьбы против угнетения и бесправного положения народа.
Для подавляющего большинства крестьян в революции 1905 года важнейшим был вопрос о разделе помещичьих земель.
Крестьяне глухого поволжского села Селитьбы (‘Полевой суд’) верят еще, что можно ‘без бунта’ отнять землю у графа. Но рушатся их иллюзии одна за другой, — не помог ни царский, ни ‘полевой суд’ — старинный прадедовский способ решать спорные вопросы ‘по справедливости’. За самовольную запашку графской земли сорок три крестьянина были арестованы и заключены в тюрьму.
Более решительны в своих действиях крестьяне в рассказе ‘Лес разгорался’ (1905). Они уже вооружились ‘мечом освобождения’, готовятся в борьбе отстоять свои права: беспрерывно горящий лес, поджигаемый то с одного, то с другого конца, является выражением их окрепшего стремления ‘бунтовать’.
Повесть ‘Огарки’ (1906) — ‘талантливая повесть совсем горьковского типа’ (по отзыву А. Блока) — на новом этапе продолжала так называемую ‘артистическую тему’.
Огарки — это незаурядные личности, исторгнутые жизнью, отверженные, вынужденные опуститься до богемы. Необычайно разнообразны и живописны персонажи этой повести: артист Илья Толстый, певец Северовостоков, слесарь Михельсон, высланный из Петербурга за политическую неблагонадежность, кузнец Сокол и другие, жившие надеждами попасть на ‘вольные земли’, где не попрана справедливость, не унижен талант и разум, где человеку легко дышится.
Повесть сильна своей критической направленностью. С полным основанием А. Блок, ознакомившись с ‘Огарками’, выражал уверенность, что ‘есть много таких людей, которые прочтут ‘Огарков’ — и душа их тронется, как ледоходная река, какой-то нежной, звенящей, как льдина, музыкой’ [А. Блок. Собр. соч., т. X, стр. 43]. Основной лейтмотив этой музыки — борьба, скорая и справедливая, во имя уничтожения социального строя, уродовавшего душу человека. Устами бывшего журналиста Небезызвестного автор заявлял обществу: ‘Придут дни, великие дни! Мелкую речку покроет грозное, бушующее море, будет великая буря, великий гнев. И в первой волне возмущенного народа пойдут Михельсоны и Соколы, Северовостоковы будут строить баррикады, поднимая самые громадные тяжести, и будут драться на баррикадах все долго и много терпевшие, все озлобленные, все годами копившие горечь свою, и явятся среди них вожди и герои!’
Как художник-реалист, стоявший на общедемократических позициях, Скиталец сумел уловить в жизни новые веяния, однако революционные идеалы, во имя которых герои произведений Скитальца вступают на путь борьбы, нечетки, неясны были писателю и реальные пути для достижения конечных целей.
Скиталец не поднялся до понимания исторической роли пролетариата, и поэтому в ‘Огарках’ нет резкой границы между передовыми, революционно настроенными пролетариями и представителями ‘дна’, богемы, деклассированными элементами, противоречивы политические установки и в рассказе ‘Лес разгорался’. Ограниченность мировоззрения писателя сказалась в том, что город, изображенный в этом рассказе, символизирует только темные, враждебные деревне силы. Протестуя против обнаженных уродств капиталистического города, Скиталец не понимал, что именно там, в жестокой классовой борьбе зарождался пролетариат, вызревало его революционное самосознание, ковалось оружие для борьбы не только с прогнившим феодально-крепостническим строем, но и восходящим классом буржуазии, что деревня добьется разрешения своих проклятых вопросов только в союзе с революционным пролетариатом, под руководством его партии, открывшей законы преобразования общества в интересах трудящихся масс.
Эту ограниченность позиции автора в рассказе ‘Лес разгорался’ верно подметил М. Горький. В одном из писем в декабре 1905 года он писал К. Пятницкому: ‘рассказ очень недурен, но сильно эсероват. Социалисты-революционеры возликуют — это вода на их мельницу’ [‘Архив А. М. Горького’, т. IV. Гослитиздат, 1954, стр. 192.].
Понадобился большой исторический опыт для того, чтобы Скиталец понял великую освободительную миссию пролетариата, его революционного авангарда (романы ‘Дом Черновых’ и ‘Кандалы’).
В 1908 году вышла в свет повесть Скитальца ‘Этапы’ (первый вариант). В ней не было прежних бунтарских настроений, не было речи об освобождении народа. Попасть, в значительной своей части автобиографичная, воспроизводит трудный период вступления в жизнь интеллигента в начале 90-х годов.
Безысходная тоска одинокого, обозленного на мир интеллигента, лишенного связи с народом, метавшегося в поисках жизненного пути, — вот что составило содержание этой повести.
Главный герой — презирающий всех некрасивый горбун с огненно-рыжей гривой, рвущийся из душной неволи провинциальной жизни. В повести нет широкого жизненного фона, излишне резко подчеркнута беспросветная жестокость социальных уродств, почти фатальная их неизбежность. Фальшиво звучат страницы, рассказывающие о сострадании к народу, который, якобы в безотчетном стремлении, несет к ‘святым мощам’ все самое сокровенное: ‘скорби и жалобы, и слезы свои, и мечты, и мольбы’.
Повесть вызвала суровое осуждение Горького, который не давал своего согласия на ее публикацию в XXV сборнике ‘Знания’, но она была напечатана К. Пятницким без его ведома.
В письме Скитальцу Горький писал: ‘Три года тому назад наша страна пережила великое сотрясение своих основ, три года тому назад она вступила на путь, с коего никогда уже теперь не свернет, если б даже и хотела этого. Неужели этот поворот, историческое значение которого так огромно и глубоко, прошел для Вашего героя незамеченным, не оживил, не расширил, не взволновал Вашей души радостным волнением, не зажег огонь Вашей любви к родине новыми, яркими цветами? Повесть говорит — нет…’
Горький правильно сумел определить истоки творческой неудачи первого варианта ‘Этапов’: ‘Вам, видимо, не о чем писать, кроме себя самого…’ ‘Писать себя’, потеряв историческую перспективу, отказавшись от больших социальных задач, объективно означало содействие политической реакции.
Творческая неудача, суровое осуждение Горького, наконец, причины семейные (первая жена Скитальца в течение многих лет страдала тяжелым недугом) заставили Скитальца почти умолкнуть в литературе. Однако при этом следует подчеркнуть, что в эпоху мрачного безвременья в литературе писатель не переметнулся в стан реакции, не продал свое перо. Он был одним из последних ‘знаньевцев’, покинувших ‘Знание’, когда с отъездом Горького за границу фактически им стал руководить К. Пятницкий.
В 1915 году Скиталец по мотивам повести ‘Огарки’ написал пьесу ‘Вольница’, которая была запрещена цензурой к постановке и только в 1919 году увидела свет. Пьеса имела успех.
В 1914-1917 годах Скиталец увлекается фольклором, народными песнями, выступает на многих литературно-вокальных вечерах (он проехал с концертами от Петрограда до Владивостока и через Маньчжурию в Харбин).
В эти же годы Скиталец обращается и к мемуарному жанру, были опубликованы его ‘Воспоминания’, ‘Юность’, ‘Метеор’.
После Великой Октябрьской социалистической революции, не осознав громадного всемирно-исторического сдвига в судьбе нашей родины, Скиталец легальным образом переехал жить в Харбин. В своей автобиографии он писал об этом следующее: ‘Весной 1921 года А. В. Луначарский командировал группу писателей во Владивосток — организовать там советскую газету. В этой группе участвовал и я. Когда группа доехала до Читы, Владивосток заняли белые. Организовали газету в Чите, но в маленьком городе, в голодный 1921 год, без материальной базы газета не выдержала расходов и к концу года прекратила свое существование.
В конце декабря 1921 года правительство ДВР командировало меня в Харбин для постановки моей пьесы’ (имеется в виду ‘Вольница’. — А. Т.).
За время пребывания в Харбине в течение двенадцати половиной лет Скиталец создал второй вариант повести ‘Этапы’, написал новый роман ‘Дом Черновых’ о судьбах русской интеллигенции после революции 1905 года, а также работал над большим романом ‘Кандалы’ — об истории возникновения маленькой республики в Самарской губернии в годы первой русской революции. В этот же период были написаны и многие воспоминания — литературные портреты, впервые собранные в настоящем сборнике и открывающие новую грань творческого наследия талантливого писателя.
Находясь многие годы в гуще литературной жизни России, Скиталец общался с выдающимися мастерами русской литературы и искусства: М. Горьким, Л. Толстым, А. Чеховым, Л. Андреевым, В. Короленко, С. Сергеевым-Ценским, А. Серафимовичем, Ф. Шаляпиным, В. Маяковским, А. Дуровым и другими. Мемуарные очерки, скромно названные автором ‘Встречи’, воссоздают не только портреты выдающихся деятелей русского искусства, но и боевое, кипучее время, творческое горение, страстную заинтересованность их в судьбах отечественного искусства, родного русского народа. Да, это было время, как свидетельствует Скиталец, когда ‘отовсюду как бы выпирало молодую русскую талантливость, все расцветало: сцена — с Художественным театром, Комиссаржевской, Шаляпиным и Собиновым, живопись — с Васнецовым, Врубелем, Малявиным, музыка — с Рахманиновым, Скрябиным и Глазуновым, литература — с Горьким, Андреевым, Буниным.
В воздухе веяло обновлением, и казалось, вся Россия пробуждалась, грезила сказочными, радужными снами’.
Скиталец — мастер литературного портрета, немногими штрихами ему удается нарисовать запоминающийся образ великого современника.
В начале своего жизненного пути Скиталец трижды встречался с Владимиром Ильичем Лениным. Вот юный Ленин в Самаре в 1887 году. Огромное обаяние, простота и человечность, тонкий аналитический ум, глубокая целеустремленность запомнились Скитальцу на всю жизнь. Второй раз Скиталец встречался с Лениным в Женеве в 1903 году. В 1905 году состоялась третья встреча. 3 декабря 1905 года была закрыта первая легальная газета большевистской партии ‘Новая жизнь’, на страницах которой печатались произведения Ленина и Горького. Экстренное заседание произошло на квартире Скитальца, где собрались, совместно с Лениным и Горьким, до сорока сотрудников закрытой газеты.
В. И. Ленин в своей повседневной политической работе, в непримиримой идеологической борьбе с врагами революции умело использовал не только огромную научно-историческую аргументацию, но и литературу, искусство. Так, например, при оценке предательской роли либеральной буржуазии В. И. Ленин воспользовался образной характеристикой определенного исторического этапа в развитии первой русской революции, данной Скитальцем в стихотворении ‘Тихо стало кругом’. В работе ‘Победа кадетов и задачи рабочей партии’ (1906) Ленин писал: ‘Когда наступает затишье после отчаянной борьбы, когда наверху ‘отдыхает уставший от победы’, обожравшийся зверь *, а внизу ‘точат мечи’, собирая новые силы, когда начинает снова понемногу бродить и кипеть в народной глубине, когда только еще готовится новый политический кризис и новый великий бой, — тогда партия мещанских иллюзий о народной свободе переживает кульминационный пункт своего развития, упивается своими победами’.
Чтобы пояснить свою мысль и сделать понятными поэтические образы зверя, отдыхающего от победы, и подспудное вызревание новых революционных сил, которые ‘точат мечи’, В. И. Ленин в сноске приводит следующие стихотворные строки:
‘* Скиталец — ‘Тихо стало кругом’: ‘Струны порваны! песня, умолкни теперь! Все слова мы до битвы сказали. Снова ожил дракон, издыхающий зверь, и мечи вместо струн зазвучали… Тихо стало кругом, в этой жуткой ночи нет ни звука из жизни бывалой. Там — внизу — побежденные точат мечи, наверху — победитель усталый. Одряхлел и иссох обожравшийся зверь. Там, внизу что-то видит он снова, там дрожит и шатается старая дверь, богатырь разбивает оковы’ [В. И. Ленин. Соч., т. 10, стр. 194].
Этот факт свидетельствует о постоянном интересе Ленина к делам горьковского ‘Знания’, к творчеству писателей горьковской ‘литературной дружины’.
Большая творческая дружба связывала Скитальца с Горьким и Ф. Шаляпиным. Под пером Скитальца во весь исполинский рост встают эти гиганты русского искусства, приумножившие его мировую славу. Горький — это человек, который имел необыкновенный талант ‘возиться’ с людьми, помогать им словом и делом, мудрым советом, верил в лучшие качества человека, ободрял в минуты невзгод и сурово журил за неверные шаги и ошибки. По существу, Горький — это тип человека, писателя, трибуна, борца, вызванный к жизни новой эпохой социалистической революции. Неуемная натура, энциклопедически образованный человек, талантливый художник, несгибаемый борец — таким его рисует Скиталец в своих мемуарах. Чувство признательности и большой любви к этому человеку Скиталец пронес через всю свою трудную