Сизая спина, Березин Николай Ильич, Год: 1913

Повесть
Время на прочтение: 117 минут(ы)
Скачать в PDF

Н. Березинъ

СИЗАЯ СПИНА

Повсть

С.ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія т-ва ‘Общественная Польза’, Б. Подъяческая, 39
1913.

ГЛАВА I.

Пріздъ.

Громадный пароходъ линіи Гамбургъ — Америка шестой день шелъ моремъ въ Европу. Погода стояла ясная, теплая, слабая зыбь едва колебала громадину, и пассажиры, пестрой толпой заполнявшіе палубы, были въ наилучшемъ настроеніи. Вскор должны были показаться берега Европы. Около 11 часовъ утра, совершенно неожиданно для всхъ, гигантское судно, слабя въ движеніи, наконецъ остановилось вовсе. Произошла важная поломка машины, которую не представлялось возможнымъ починить собственными судовыми средствами. Судну не угрожало никакой опасности — по безпроволочному телеграфу уже было дано знать въ ближайшій портъ, — но ясно было, что путешествіе замедлится на нсколько дней. Пассажиры, смотря по темпераменту, кто негодовалъ, волновался, иные смялись, особенно молодые люди и двицы, многіе отнеслись къ извстію равнодушно. Морской гигантъ безпомощно, но спокойно, едва замтно, колебался на волнахъ.
Спустя три съ лишнимъ часа, на горизонт показался дымокъ — шелъ пароходъ, и курсъ его видимо совпадалъ съ курсомъ ‘Каледоніи’, называлось судно, которое только что постигло несчастье. Приближавшійся пароходъ оказался большимъ грузовикомъ. Оживленная сигнализація заставила его приблизиться. Туда и назадъ на моторномъ катер прохалъ капитанъ. Вскор среди пассажировъ распространилось сообщеніе капитана, что пароходъ ‘Танкредъ’ направляется безъ захода въ промежуточные порты въ Одессу и можетъ снять тхъ изъ пассажировъ, которые того пожелаютъ. Пассажиры 1-го класса весело смотрли другъ на друга, иронически освдомляясь, кто желаетъ плыть въ Одессу. Ко всеобщему изумленію нашлось двое такихъ оригиналовъ. Впрочемъ, это были дйствительно оригиналы, которыхъ въ теченіе протекшихъ шести дней пути пассажиры 1-го класса скоре склонны были третировать, какъ паріевъ. Одинъ былъ ничего себ, стройный, молодой, съ симпатичнымъ лицомъ, съ вольными манерами, которыя однако обличали полученное имъ хорошее воспитаніе. Его охотно приняли бы въ свое общество американки, составившія шумную и веселую компанію. Но другой былъ зато изъ рукъ вонъ плохъ. Прежде всего это былъ цвтной джентльменъ, несомннно индецъ, наряженный въ новенькій европейскій костюмъ. Въ этой одежд цвтной джентльменъ чувствовалъ себя такъ, какъ чувствуетъ себя котъ, когда дти, развеселившись, наднутъ на него передникъ, завязавъ вокругъ шеи, да еще бумажку на хвостъ нацпятъ, По манерамъ, ихъ онъ лъ за столомъ, жевалъ и сплевывалъ табакъ, было ясно, что мсто ему не на палуб 1-го класса трансатлантическаго парохода, а въ трюм, а еще было бы лучше, если бы онъ вовсе не покидалъ своего захолустнаго ранчо гд-нибудь на Дальнемъ Запад, въ Новой Мексик или Аризон. Любопытные, они же сплетники, какіе всегда присутствуютъ во всякой большой толп, уже на второй день плаванія сообщили во всеобщее свдніе, что упомянутый выше молодой человкъ, хотя американскій поданный, но русскій, а цвтной джентльменъ не лакей, не поваръ, а пріятель, едва ли не другъ его. Взаимныя отношенія этихъ двухъ пассажировъ, затесавшихся не въ свое общество, составляли предметъ шутокъ для однихъ и объектъ презрительныхъ наблюденій для другихъ пассажировъ, прошлое которыхъ, впрочемъ, никого не касалось, хотя и могло бы заинтересовать иного представителя правосудія въ Англіи или Франціи. Такъ или иначе, но едва оба пассажира заявили о своемъ желаніи измнить ‘Каледоніи’ для ‘Танкреда’, обстоятельство это дало обильный матеріалъ для всеобщей веселости, достигшей своего апогея, когда оба джентльмена спустились со своими чемоданами по трапу въ лодку, которая немедленно и отвалила отъ борта ‘Каледоніи’. Насмшливыя маханія шляпами, платками, возгласы съ пожеланіемъ ‘добраго пути въ Одессу безъ захода въ промежуточные порты’ вызвали на лиц молодого человка добродушную улыбку, но физіономія цвтного джентльмена сохранила свое каменное равнодушіе.
Пока новые пассажиры взбираются на палубу ‘Танкреда’, устраиваются въ отведенной имъ кают, скажемъ о нихъ нсколько словъ. Молодой человкъ былъ, дйствительно, русскій, бжавшій по причин семейныхъ обстоятельствъ въ Америку еще юношей. Теперь онъ возвращался назадъ съ небольшимъ состояніемъ, которое составилъ себ, занимаясь въ одномъ изъ степныхъ штатовъ Запада коневодствомъ.
Мальчикомъ его звали Митя, какъ и мы намрены называть его впредь {О предыдущихъ приключеніяхъ этого молодого человка читатели могутъ узнать изъ повсти того же автора ‘Въ Новый Свтъ за счастьемъ’.}. Индецъ служилъ одно время вмст съ Митей въ коубояхъ, т.-е. въ пастухахъ, очень привязался къ нему, въ опасномъ приключеніи спасъ ему жизнь, и съ тхъ поръ они такъ сдружились, что уже не могли разстаться. Когда Митя собрался домой въ Россію, индецъ, носившій странное имя ‘Сизая спина’, послдовалъ за нимъ. Хотя перемна маршрута на Одессу представляла извстныя неудобства, но Митя, котораго раздражала американская пароходная публика, — а цну этой публик онъ хорошо узналъ въ Америк, — предпочелъ избавиться отъ нея и перебрался со своимъ другомъ на ‘Танкредъ’. ‘Не заходя въ промежуточные порты’, ‘Танкредъ’ благополучно доставилъ своихъ случайныхъ пассажировъ въ Одессу, гд и разыгралось происшествіе, совершенно невроятное, если бы оно не произошло на самомъ дл.
Въ Одесс Митя предполагалъ остаться не боле сутокъ, а затмъ имлъ въ виду направиться въ Москву и Петербургъ, чтобы встртиться съ родными посл разлуки, продолжавшейся нсколько лтъ. Занявъ номеръ въ гостинниц, почистившись, Митя вечеромъ вышелъ въ сопровожденіи своего ‘друга’ погулять, посмотрть городъ. Хотя Одесса городъ не слишкомъ русскій, какъ по своему вншнему виду, такъ и по разноплеменнымъ обитателямъ своимъ, однако, пробывъ нсколько лтъ среди янки, Митя съ наслажденіемъ, съ особымъ чувствомъ воскрешенной новизны приглядывался къ роднымъ сценкамъ, прислушивался къ звукамъ родной рчи, даже когда она звучала не слишкомъ нжно и учтиво. Не прошли оба друга до конца Ришельевской улицы,
Сизая Спина спокойно сказалъ Мит по-англійски — языкъ, на которомъ они только и могли обмниваться мыслями.
— За тобой слдятъ четыре человка, одинъ черный, высокій шелъ отъ самаго позда, три потомъ пристали.
Зная хорошо своего пріятеля, Митя не подумалъ усумниться въ его словахъ. Но онъ отнесся къ сообщенію его спокойно.
— Это, наврное, детективы, принимаютъ насъ за кого-нибудь или просто ‘знакомятся’ съ прізжими. Въ Россіи это обыкновенная вещь, не стоитъ обращать вниманія.
— Мы, краснокожіе, — продолжалъ Сизая Спина, въ такомъ случа сейчасъ же разсыпаемся и запутываемъ слды.
— Ну, любезный мой, здсь не прерія. Гд теб скрыться. Смотри, при вид твоей физіономіи, вс оглядываются на тебя, — добродушно замтилъ Митя.
— Я предупредилъ своего блднолицаго друга.
Индецъ, дйствительно, предупредилъ его. По крайней мр, когда на ближайшемъ углу вокругъ нашихъ путешественниковъ образовалась густая кучка людей, когда лихо подкатили два фаэтона, и на одинъ изъ нихъ неизвстные люди повлекли и усадили Митю, крпко держа его за руки, а на другой такимъ же способомъ помстили индйца, то обстоятельство это не явилось для обоихъ слишкомъ неожиданнымъ. Съ этого момента Митя уже не видлъ индйца, потому что ихъ разлучили. Судьба обоихъ сложилась различно.
Митю свезли въ охранное отдленіе. Здсь ему былъ учиненъ допросъ, состоявшій изъ разныхъ вопросовъ, не имвшихъ видимой и ясной связи между собой. На требованіе Мити предъявить обвиненіе въ преступленіи отмалчивались съ видомъ увренной загадочности, на завренія его о своей личности, о томъ, что онъ только что прибылъ изъ Америки, ничего не отвчали, на угрозу заступничества со стороны правительства Штатовъ, такъ какъ де онъ, Митя, гражданинъ великой республики, добродушно улыбались. Совершенно достоврныя свидтельскія показанія нсколькихъ агентовъ, въ томъ числ въ качеств главнаго того чернаго и высокаго, который, по увренію Сизой Спины, слдилъ за прізжими съ самаго начала, разрушали всякія попытки къ защит и самооправданію. Мит было ясно, что произошла ошибка, что его приняли за какого-то важнаго государственнаго преступника, бжавшаго и вернувшагося изъ-за границы., Но такъ какъ подобныя дла подлежатъ особому производству, быстрому и безапелляціонному, то положеніе Мити оказалось самымъ трагическимъ.
Судьба индйца оказалась иной. Когда его доставили въ полицію, разобрали его вещи, разсмотрли американскій паспортъ, попробовали спросить о чемъ-то, то убдились, что предъ ними дйствительно, хотя и цвтной, но подлинный ‘гражданинъ’ Американскихъ Штатовъ. Поэтому индйца немедленно освободили. О сложномъ механизм управленія цивилизованныхъ странъ Сизая Спина не имлъ, конечно, никакихъ опредленныхъ представленій. Дитя преріи, сынъ полудикаго племени, онъ не подозрвалъ о существованіи американскаго консульства. Очутившись на улиц, Сизая Спина имлъ въ виду встртиться съ Митей и только не зналъ, кого спросить о немъ, гд и какъ искать его. Онъ не могъ оріентироваться въ этомъ хаос улицъ, домовъ, въ мор человческой толпы. Его окружили какіе-то молдаване, повели, было, куда-то съ галдніемъ и знаками сочувствія, но на базар вс они какъ-то внезапно исчезли, при чемъ исчезъ и чемоданъ Сизой Спины и все, что у него было въ карманахъ, даже та бумага, къ которой индецъ относился съ нкоторымъ суеврнымъ чувствомъ, и которая называлась паспортомъ. Равнодушные прохожіе видли въ тотъ день этого ‘китайца’, за какового Сизая Спина сходилъ, въ разныхъ частяхъ города, но на другой день онъ исчезъ, провалился, какъ сквозь землю, чего впрочемъ никто не замтилъ, такъ какъ въ громадномъ город. не было вдь ни одной души, которая бы интересовалась судьбой какого-то, словно съ неба свалившагося индйца.

ГЛАВА II.

Приговоръ.

Когда Митю ввели въ мрачную комнату, когда поставили передъ краснымъ столомъ и вставшій за каедру военный взялъ въ руки листъ бумаги, и сталъ читать разные вопросы и самъ же отвчать на нихъ… виновенъ… виновенъ… виновенъ, сердце Мити страшно забилось. Потомъ ему стало казаться, что запыленныя окна, громадные портреты въ золотыхъ рамахъ и лица людей очутились, какъ это бываетъ на картинахъ, въ одной плоскости и стали дрожать и прыгать. Онъ сталъ чувствовать, что скамейка, на которую онъ опустился, очень жесткая. Потомъ люди стали расходиться, и высокій блокурый жандармъ, все время стоявшій возл Мити съ саблей наголо, дернулъ его грубо за рукавъ и повелъ. Все стало безразлично Мит, потому что онъ почувствовалъ, что на земл нтъ правды — онъ невиновенъ, а его признали виновнымъ. Онъ сидлъ, ходилъ, лъ, спалъ, отвчалъ на вопросы, но не могъ думать. Передъ мыслями его висло что-то громадное и непонятное, которое непремнно надо было разъяснить себ, но сдлать этого Митя никакъ не могъ.
Мысль его замерла и оцпенла, точно человкъ, который очутился на крутизн и хочетъ лзть выше, но не можетъ, — ухватиться не за что, а подъ ногами пропасть. Что было съ нимъ потомъ, Митя хорошо помнилъ и могъ бы разсказать, но этотъ періодъ въ его жизни заключалъ какъ бы одни только вншнія событія — душа не участвовала въ нихъ. Онъ долго пробылъ въ большой, душной и гадкопахнущей комнат съ толстыми ршетками на окнахъ, за которыми глухо ворковали и возились голуби. Кругомъ него было много срыхъ людей, которые часто ссорились, ругались и, не переставая, бренчали кандалами, такими же, какія очутились на немъ, на Мит. Потомъ его вмст съ этими людьми долго везли въ качавшемся фургон срые солдаты, и желзо ихъ оружія сверкало холодно и жестко. На пристани у моря, гд пыхтлъ и дымилъ большой, весь обсыпанный людьми, какъ мухами, пароходъ, было очень холодно, и дулъ пронзительный втеръ, гнавшій низкія срыя облака и раздувавшій черный дымъ, а онъ валилъ изъ толстыхъ и высокихъ трубъ парохода безъ конца съ торопливымъ гудньемъ.
Много скучныхъ дней и тяжелыхъ ночей, нестерпимо душныхъ и противныхъ, какъ кошмаръ, испыталъ Митя, пока ихъ пароходъ съ партіей ссыльныхъ каторжниковъ плылъ на Сахалинъ. Оцпенніе, въ которое погрузилась душа Мити съ момента, какъ его осудили, продолжалось, и только этимъ онъ могъ себ объяснить, что выдержалъ плаваніе. Арестанты, спутники его, грубые и ожесточенные люди, которые, какъ зври, сидли за ршетками и за карауломъ и, какъ зври же, грызлись съ утра до ночи, скоро перестали обращать на него вниманіе.
Они поняли, что въ голов Мити неладно, и въ то же время, какъ не загрубла ихъ совсть, но и имъ было ясно, что Митя страдаетъ безвинно, и совсмъ не ихъ поля ягода. Это не мшало имъ обижать его — его часто толкали, еще чаще ругали ни за что, спалъ Митя въ самомъ темномъ и душномъ углу, и частенько порцію его съдалъ кто-то другой. Заступиться было некому, а ему самому было все равно. Оцпенніе его продолжалось долго и, можетъ-быть, кончилось бы полнымъ безуміемъ, если бы не произошелъ одинъ, самъ по себ незначительный случай. Это было: въ Сингапур.
Пароходъ стоялъ на рейд и бралъ уголь. Цлый день возл него толпились юркія лодки съ полуголыми туземцами, крики и кривлянія которыхъ забавляли каторжанъ. Къ вечеру суета затихла, запылала передъ короткими тропическими сумерками заря, и море, земля и небо стали необыкновенно красивыми. Митя стоялъ у ршетки и безъ мыслей смотрлъ на берегъ, приникнувъ лбомъ къ холодному желзу прутьевъ. Около него не было близко никого, только стоялъ часовой съ ружьемъ. Если бы Митя не находился въ томъ состояніи, въ какое впалъ на суд, то замтилъ бы, что часовой смотритъ на него какъ-то особенно, словно хочетъ заговорить. Онъ быстро и безпокойно озирался и кидалъ мимоходомъ испытующіе взоры на ничего незамчавшаго Митю. Вдругъ солдатъ сдлалъ шагъ по направленію къ арестанту и тихо сказалъ:
— Чего смотришь? Али бжать хочешь?
Митя уловилъ только слово ‘бжать’. Онъ откачнулся отъ ршетки и перевелъ свой пустой, блуждающій взоръ на солдата. Глаза того такъ. и впились въ Митю, и тонкія губы быстро шептали: — ‘Слушай, землякъ, не сумнвайся. Я штрафованый, меня, какъ прідутъ, драть будутъ. Самъ знаешь, не сладко. Выходи ночью къ ршетк, мн смна въ три часа, я отомкну, отомкну, понимаешь, до берега въ шлюпк рукой подать, а искать недолго будутъ, въ пять отваливаютъ, а ты…
Въ это время изъ капитанской рубки появился штурманъ. Солдатъ мгновенно отстранился и замеръ съ ружьемъ у ноги, отвернувъ свое вострое лицо отъ Мити.
Эта рчь, произнесенная нервнымъ, быстрымъ шепотомъ, потрясла Митю до дна души. Колыхнулось что-то въ немъ, зашевелилось, и въ сердц его, давно лишенномъ желаній и страстей, пробудилось первое, неясное стремленіе. Митя не спалъ ночь, его лихорадила проснувшаяся мысль. Въ спертой духот арестантской каюты, во мрак, среди тяжелыхъ стоновъ и храпнія спящихъ, какъ будто онъ одинъ лежалъ живой на пол битвы между умирающими. Митя почти бредилъ. ‘Бжать! Бжать!’ повторялъ онъ. Смутно и неясно, но ему уже начало представляться, что смертельный ударъ, нанесенный ему чудовищной людской несправедливостью, можно какъ-то ослабить, и что сдлать это можетъ никто иной, какъ онъ самъ. ‘Обмякъ, блаженный’, сказалъ на другой день одинъ арестантъ, уловивъ съ небрежнымъ изумленіемъ новое выраженіе на лиц Мити, смнившее прежнюю тупую покорность и равнодушіе. Онъ попрежнему не обращалъ вниманія на окружающее и казался равнодушнымъ, но внутренно его почти била лихорадка, пробудившаяся мысль неудержимо кружилась все около одного и того же предмета, предположенія смняли одно другое, и когда пароходъ со своимъ печальнымъ грузомъ сталъ приближаться къ мсту назначенія, въ душ Мити изъ всхъ желаній, какія могутъ волновать лишеннаго свободы человка, осталось только одно — страстное желаніе свободы.
Онъ усплъ успокоиться и вдуматься въ свое положеніе. Прежде чмъ бросить жребій, который ршалъ вопросъ жизни и смерти, надо было осторожно и терпливо изучить свое положеніе и затмъ построить планъ бгства. Вра въ то, что бгство возможно и есть единственное, оставшееся ему въ жизни, явилась теперь для Мити тмъ, чмъ бываетъ для утопающаго внезапно, вынырнувшая изъ бездны скала, за которую онъ усплъ судорожно ухватиться, къ которой прилипъ и замеръ, ожидая мгновенія, когда отхлынетъ валъ, и можно будетъ карабкаться выше. Эта вра поддерживала Митю. Если бы не было ея, онъ.давно наложилъ бы на себя руки — до такой степени невыносима была его жизнь, въ которую не проливалось ни одного луча участія. Сизая Спина, родные были далеко, товарищи, люди огрублые въ тюремныхъ нравахъ и несшіе наказаніе за самыя ужасныя преступленія, были по меньшей мр равнодушны, начальство относилось ко всмъ невнимательно и жестоко.
Митю съ нсколькими товарищами отправили на рудникъ. Первую зиму на Сахалин онъ провелъ въ жестокихъ мученіяхъ: днемъ парился подъ надзоромъ вооруженной стражи, работая глубоко внутри земли въ сырыхъ галлереяхъ, слабо освщенныхъ тусклыми лампочками. Одни бурили стальными бурами твердую скалу, другіе разбирали взорванную руду и отвозили ее въ тачкахъ и по рельсамъ вонъ изъ горы.
Къ ночи, усталые и отупвшіе, они, понурясь, шли въ свою казарму-тюрьму, гд одни съ оханьемъ и стонами ложились на жесткія нары, а другіе, завсивъ окна халатами, до глубокой ночи азартно играли въ карты, и ихъ грубая брань и проклятія, лязгъ цпей и порою жестокія драки нарушали покой спящихъ. По праздникамъ арестанты слонялись безъ дла и собирались въ кучки. Тутъ шли пространные разсказы о разныхъ ловкихъ преступленіяхъ, о лихихъ побгахъ, о полулегендарныхъ герояхъ каторги, которые убгали вопреки всмъ преградамъ и знали Сибирь вдоль и поперекъ. Митя жадно прислушивался къ этимъ разсказамъ. Онъ понемногу узнавалъ, какъ готовятся къ побгу, собиралъ свднія объ окружающей мстности, записывая такія подробности, которыя не надялся сохранить въ памяти, и въ безсонныя ночи по многу разъ обдумывалъ составленные имъ планы. Онъ долго колебался, бжать ли ему одному или съ. товарищами, сообщать ли имъ о своемъ намреніи или сохранить его въ тайн, лишившись такимъ образомъ помощи, которую каторжники всегда оказываютъ бгущимъ. Въ конц концовъ въ немъ сложилось ршеніе положиться только на собственныя силы. Планъ бгства, составленный имъ, не отличался особенной оригинальностью, но былъ строго обдуманъ и тщательно подготовленъ.
Побги начинались обыкновенно весной. Просыпающаяся къ жизни природа даже на скудномъ и суровомъ Сахалин, пробуждала въ только что выдержавшихъ тяжелое зимнее заключеніе каторжникахъ неутолимую жажду воли. Иногда стремленіе вырваться изъ клтки охватывало внезапно и неудержимо, и иной несчастный каторжникъ, убгалъ, очертя голову, при самыхъ неблагопріятныхъ условіяхъ. Такого ждала либо пуля конвойнаго, мтко пущенная ему вслдъ, либо исполненное позора возвращеніе назадъ, въ тюрьму, гд товарищи осыпали его градомъ насмшекъ, а начальство предавало жестокому наказанію. Весной надзиратели и конвойные боялись не этихъ бглецовъ изъ числа ‘шпанки’, какъ каторжники называютъ срую массу заурядныхъ обитателей тюрьмы, ея плебеевъ. Они зорко слдили въ это время за бывалыми ‘Иванами’, сильными, дерзкими, опытными, совершившими не одинъ побгъ, которые являлись всегда коноводами всякихъ исторій и управляли послушной имъ ‘шпаной’. Но ‘Иваны’ дорожили своей репутаціей и не пускались въ рискованныя предпріятія, а если готовились бжать, то подбирали хорошую компанію. Въ такой компаніи Мит, ‘барину’, не было мста.
Удачне всего каторжники бгали изъ рудника. Т, кто сговорились бжать, собравъ необходимый запасъ пищи въ вид черныхъ сухарей, прятались гд-нибудь въ глухой шахт и не выходили по окончаніи работъ на поврку. Разумется, надзиратели мигомъ соображали, въ чемъ дло, и размщали у выхода рудника стражу.
Въ этотъ моментъ все зависло отъ выдержки бглецовъ или отъ удачи. Они, если не хватало запаса пищи, или выползали ночью и, кинувшись въ разсыпную, удачно уходили въ темнот изъ подъ выстрловъ, или отсиживались, пропитываясь своими запасами и той пищей, которую успвали приносить имъ сообщники, несмотря на зоркое наблюденіе конвоя. Въ такомъ случа бглецы отлеживались въ темной шахт, пока начальство не теряло терпнія и не снимало стражи, полагая, что бглецы уже успли выбраться изъ нея и были далеко. Митя избралъ этотъ способъ, какъ самый удобный.
Рудникъ, въ которомъ работала Митина партія, состоялъ изъ многихъ галлерей. Нкоторыя изъ нихъ уходили далеко вглубь горы и были заброшены. Чтолбы и балки, составляющіе скрплнія, давно не мнялись, они промозгли въ вчной сырости и мрак, такъ что ходить туда не ршался никто изъ страха, чтобы самый звукъ шаговъ и сотрясеніе воздуха не вызвали обвала. Эти галлереи и штреки служили убжищемъ для бглыхъ, и ими же ршилъ воспользоваться Митя.

ГЛАВА III.

Безъ языка.

Когда Сизую Спину выпустили изъ полиціи, онъ, лишившись друга, очутился чужимъ и безъ языка на улицахъ Одессы. Душевное состояніе его было вполн подобно переживаніямъ собаки, внезапно потерявшей любимаго хозяина. ‘Вотъ, хозяинъ, былъ сейчасъ здсь, спокойно шелъ по троттуару въ толп прохожихъ, но пока я съ интересомъ и полнымъ вниманіемъ обнюхивала фонарный столбъ, случилось что-то невроятное — хозяинъ исчезъ!’ Собака бгаетъ взадъ и впередъ, останавливается, взвизгиваетъ, опрометью кидается за обманчивымъ образомъ, и если она экспансивнаго характера, то быстро теряетъ голову и начинаетъ жалко и безпомощно метаться. Наружно Сизая Спина оставался каменно-спокойнымъ. Это вдь главный принципъ поведенія каждаго индйца — ничему не удивляться, ничмъ не обнаруживать своего настроенія, ни тревоги, ни радости. Но въ душ онъ ощущалъ полное смятеніе, полную растерянность. Онъ пересталъ понимать что либо и двигался своимъ индйскимъ шагомъ совершенно механически. Потерю своего имущества, кошелька, ‘бумаги’ онъ никакъ не ощущалъ, такъ какъ вообще не въ состояніи былъ придавать имъ какую либо цну — до сихъ поръ за него везд дйствовалъ Митя. Состояніе неопредленнаго страха, какое переживала душа индйца, постепенно однако смнилось другимъ: въ немъ выростало и становилось все сильне одно желаніе — уйти изъ этого скопища зданій, изъ толпы блыхъ людей, вздохнуть воздухомъ преріи и лса. Онъ шелъ туда, гд дома были ниже, стояли рже, гд меньше двигалось людей, и къ ночи очутился за городомъ въ кукурузномъ пол. Вдали мерцали огни громаднаго города, глухо доносился гулъ оттуда, но кругомъ было тихо: мерцали звзды — т же, что надъ американской преріей, — шелестели стебли маиса, еще зеленые и молодые. Чмъ-то роднымъ дохнуло на несчастнаго дикаря.
Сизая Спина сталъ думать. Въ душ его зарождалась злоба. Собственно, если не размышлять, то ему хотлось выйти на тропинку войны: сбросить одежду ненавистныхъ блднолицыхъ, раскраситься въ боевые цвта, протанцовать пляску смерти и съ томагавкомъ въ рук, собравъ какъ можно больше скальповъ, отойти въ луга ‘далекаго запада’ по слду всхъ великихъ героевъ, вождей племенъ. Но въ горвшемъ злобой сердц Сизая Спина чувствовалъ присутствіе другого чуждаго чувства: тамъ струилась тоска по блднолицому брату. Его хотлось видть, найти его. Сизая Спина сидлъ и смотрлъ на звзды. Это не звзды, это души великихъ вождей, и съ ними Маниту, великій и благой духъ индйскаго народа. Пусть Маниту придетъ и скажетъ, что ему длать.
И Маниту спустился и былъ съ Сизой Спиной всю ночь, а утромъ Сизая Спина зналъ, куда ему итти и что длать. Эту ночь онъ провелъ въ столбняк, все исчезло изъ окружающаго, былъ только Маниту кругомъ, какъ туманъ, и онъ, Сизая Спина. Они не бесдовали. Маниту не сказалъ ни слова, его не было видно, но онъ былъ кругомъ и все наполнилъ собою. Когда стало всходить солнце, Сизая Спина сказалъ себ: ‘надо отыскать прерію и лса, гд нтъ блднолицыхъ. Тамъ Маниту скажетъ, гд искать пропавшаго брата. А преріи и лса лежатъ на полночь’. Туда и ршилъ направиться Сизая Спина.
Съ этого момента началось удивительное путешествіе индйца. Въ теченіе мсяцевъ онъ скользилъ сквозь Россію на сверъ. Онъ пустилъ въ ходъ вс уловки, накопленныя вковымъ опытомъ его племени, чтобы скрываться отъ людскихъ взоровъ. За время, пока Сизая Спина двигался по южной и средней Россіи, ни одинъ человкъ ни разу не видлъ его. Казалось, индецъ нырнулъ въ землю и подъ ея поверхностью, какъ кротъ или земляной червь, крался на сверъ. Его видли лишь ястреба, плавно кружившіе въ неб въ полуденные часы, когда индецъ заползалъ для чуткаго сна въ середину пшеничнаго поля, тщательно поднявъ за собой вс стебли, примятые его ногою. Его видли ночью кони, пасшіеся въ пол. Часто онъ ласково хваталъ одного изъ нихъ за челку и мчался на немъ въ ночномъ мрак, руководясь звздами, бросая коня на зар въ мст, гд можно было безопасно укрыться на день. Ни разу не голодалъ онъ. Курицы, выходившія за околицу деревни въ рожь или пшеницу, не всегда вс возвращались домой, степные суслики, свиствшіе у входа въ норку, бывали внезапно повергаемы мткимъ швыркомъ камня. Иной деревенскій котъ, слишкомъ отдалявшійся отъ селенія ради охоты на полевыхъ мышей и кровожаднаго опустошенія птичьихъ гнздъ, погибалъ, пронзенный стрлой изъ самодльнаго лука, и мясо и шкурка его шли въ дло. Зерна пшеницы, картофель въ поляхъ, садовые плоды разнообразили мясной столъ Сизой Спины. По ночамъ въ уединенныхъ мстахъ переплывалъ онъ рки, отряхиваясь, какъ волкъ, на томъ берегу. Обходилъ селенія и города далеко кругомъ. Когда истрепалась одежда, и по ночамъ становилось холодно къ росистому утру, одежда зазвавшихся жнецовъ и пастуховъ, камнетесовъ при дорог, доставляла Сизой Спин новую. Онъ не вышелъ на тропинку войны, но порвалъ вс отношенія съ блднолицыми. Онъ не смлъ и не хотлъ воевать, но изъ глуби овраговъ, изъ чащи кустовъ и заросшихъ канавъ взиралъ на многолюдство страны, какъ смотритъ дикій зврь, какъ волкъ: все, что могу добыть безъ опаски для шкуры, все — мое.
Понемногу измнился самый обликъ его: волосы отростали, взоръ длался дикимъ, чувства длались остре, и, соотвтственно тому, движенія пріобртали крадущуюся гибкость, осторожность. Замняемыя части одежды Сизая Спина кроилъ по индйскому фасону изъ случайнаго матеріала, изъ шкурокъ убитыхъ животныхъ, изъ перьевъ птицъ. Въ мшечк накоплялось имущество: самодльныя иголки, жилки, нитки, кремень, лоскутья кожи, какія то тряпки. Понемногу онъ обзавелся и оружіемъ. Изъ сломанной подковы Сизая Спина сдлалъ томагаукъ — небольшой топорикъ, который онъ даже украсилъ цвтнымъ тряпьемъ, небольшой лукъ со стрлами, наконечниками для которыхъ служили подобранные на дорог гвозди, ножъ въ ножнахъ, обшитыхъ кошачьимъ мхомъ, болтался на пояс, и тутъ же висло лассо, веревку для котораго Сизая Спина сплелъ изъ волосъ, выдернутыхъ изъ лошадиныхъ хвостовъ. Жестянка изъ подъ консервовъ служила котелкомъ. Появилась у него даже трубка съ длиннымъ чубучкомъ, искусно украшеннымъ птичьими перышками. Онъ курилъ въ ней сперва вяленыя листья разныхъ растеній, тщетно испытуя, какое изъ .нихъ. подобно табаку, пока не попалъ на табачныя плантаціи. Въ долгіе часы бездлья, которые Сизая Спина проводилъ чаще всего днемъ въ безопасныхъ убжищахъ, онъ понемногу налаживалъ свое первобытное хозяйство.
Чуткая наблюдательность, терпливая осторожность, постоянное напряженіе всхъ членовъ, всхъ органовъ вернули его душ самообладаніе и самоувренность дикаря. Сизая Спина жилъ, какъ зврь, умный, ловкій зврь, который понимаетъ вс опасности, встрчаемыя на пути.
Временами, однако, на него находили. темныя и неясныя сомннія. Появлялись колебанія, туда ли онъ идетъ, то ли онъ длаетъ, что нужно для достиженія цли. Тогда онъ останавливался, долго и крпко курилъ, пока не погружался въ знакомое оцпенніе. Понемногу вншній міръ исчезалъ для его чувствъ, все расплывалось кругомъ, обволакивалось мглою, и тогда приходилъ Маниту.
Маниту оставался съ нимъ, наввалъ какія то темныя воспоминанія, вздымалъ какія то крпкія старинныя чувства и звалъ въ лса, гд ходитъ лось, скачетъ куница, и нтъ блднолицыхъ. Очнувшись отъ столбняка, Сизая Спина снова бодро, словно змя, скользилъ своимъ извилистымъ путемъ, избгая людей, на сверъ.
Глубокой осенью, въ темную сентябрьскую мочь Сизая Спина очутился на берегу громадной рки. По ней медленно плыли плоты. Иногда шумло вдали, и плавно сквозь мракъ проносился пароходъ, осыпанный разноцвтными огнями. Сизой Спин казалось, что предъ нимъ великая рка свера, отецъ водъ Мисиссипи. Но это не могла быть она, такъ какъ вдь они съ Митей переплыли большую соленую воду, которая отдляла индйскую землю отъ этой, чужой.
Ночью Сизая Спина переплылъ Волгу, великую русскую рку — это она катила предъ нимъ свои мутныя волны. Продолжая свой путь къ сверу по ту сторону ея, Сизая Спина вскор замтилъ близость великаго свернаго лса, куда онъ такъ упорно стремился. Дйствительно, полей становилось меньше, селенія рже попадались въ пути, лсъ густлъ, чаще встрчалась сосна, ель, осина и береза. Пропитываться готовымъ Сизой Спин становилось трудне, донималъ его и холодъ и дождь. Но онъ не тужилъ, скоре радовался, потому что безопасно могъ разводить огонь въ лсной чащ и замчалъ всюду присутствіе звря. Лсъ и зври были нсколько иные, чмъ въ Америк, но различія были незначительны, и Сизая Спина чувствовалъ, что охотничья сноровка, его опытъ въ выслживаніи и добыч звря вполн пригодны въ этой неизвстной ему сверной стран. Онъ переправился еще черезъ одну большую рку — это была Вычегда, притокъ сверной Двины, и очутился въ глухомъ лсу, гд въ теченіе дней пути можно было не наткнуться на слды человка.
Здсь, въ безлюдьи лса, освободившись отъ напряженнаго состоянія постоянныхъ опасеній встрчи съ людьми, Сизая Спина началъ ощущать душевную пустоту, его донимали приступы тоски и тревоги. Разв не внушилъ ему Маниту, что здсь онъ укажетъ ему путь найти блднолицаго друга? Но Маниту не приходилъ, голосъ его не звучалъ въ душ Сизой Спины, никакія примты не давали знать о его близости, о его руководств. Можетъ быть, Маниту недоволенъ имъ или ушелъ далеко, такъ далеко, что не видитъ Сизую Спину? Можетъ быть, забылъ о немъ? Тогда Сизая Спина сталъ готовиться.
Онъ отыскалъ незадубленный еще холодомъ мухоморъ, наготовилъ вяленаго листа березы и построилъ небольшой шалашъ. Въ этомъ шалаш индецъ постился три дня, курилъ священную трубку, по кусочкамъ жевалъ мухоморъ. На третью ночь, когда онъ ослаблъ настолько, что не могъ сидть, не прислонившись, оцпенніе охватило его: земля поплыла прочь, исчезли изъ зрнія огонь, шалашъ, его собственное тло. Великая пустота колебалась кругомъ него. Казалось, передъ тлвшими угольями лежалъ трупъ, неподвижный и холодвшій. Маниту не являлся. Но въ страшномъ угасаніи всхъ силъ, въ потускнломъ состояніи всхъ способностей. невыносимо росло напряженное желаніе. И вдругъ омертвлое тло вздрогнуло. Сизая Спина медленно приподнялся, оперся рукой о землю и сталъ прислушаться, повернувъ голову вправо. Ни одинъ звукъ не нарушалъ морозной тишины. Сизая Спина слушалъ. Со всхъ сторонъ было одинаково, но съ той, куда онъ вперилъ затуманенный, слегка безумный взоръ свой, чуялось слабое, съ трудомъ уловимое влеченіе. Сизая Спина очнулся. Онъ выползъ изъ шалаша и сталъ разсматривать звздное небо. На восток, не мигая, ровнымъ свтомъ горла яркая звзда.
На утро Сизая Спина измнилъ направленіе своего пути. Онъ двинулся на востокъ.

ГЛАВА IV.

Бгство.

Островъ Сахалинъ, въ дебри котораго судьба такимъ несправедливымъ образомъ закинула героя этого разсказа, не всегда считался островомъ. Европейцы узнали о его существованіи въ XVII ст. отъ голландскаго капитана Мартинъ Герится де Фриза, судно котораго на пути къ Курильскимъ островамъ зашло въ заливъ Терпнія. Затмъ островъ постили знаменитые мореплаватели, французскій — Лаперузъ въ 1787 г. и русскій — Крузенштернъ въ 1805 г. Оба они, хотя изслдовали берега его, но за мелководіемъ, туманами и бурной погодой не ршались пройти проливомъ, отдляющимъ Сахалинъ отъ Азіятскаго материка и называемымъ теперь Татарскимъ. По странному стеченію обстоятельствъ оба знаменитые мореплаватели сошлись въ томъ убжденіи, что Сахалинъ не островъ, а соединенъ съ материкомъ южне устьевъ Амура низкой полосой суши. Вроятно, ихъ ввели въ заблужденіе разсказы туземцевъ о томъ, какъ они переволакиваютъ свои лодки съ Амура на берегъ пролива. Самый проливъ открылъ вскор посл Крузенштерна японскій морякъ Маміа-Ринзо, который вошелъ въ устье Амура и составилъ первую карту этихъ мстъ. Но въ Европ объ этой карт, понятно, ничего не знали. На Сахалинъ долгое время не обращали вниманія, но когда 50 лтъ тому назадъ русскіе захватили Амуръ, капитанъ Невельскій вторично открылъ Татарскій проливъ. Открытіе его, оставшееся долгое время неизвстнымъ иностранцамъ, спасло въ Севастопольскую кампанію русскій тихоокеанскій флотъ отъ истребленія. Когда подъ конецъ кампаніи въ этихъ водахъ появилась соединенная англо-французская эскадра, она вошла въ Татарскій проливъ — ‘заливъ’ въ полной увренности, что найдетъ въ этомъ длинномъ мшк русскія суда и пустить ихъ ко дну. Но судовъ тамъ не оказалось, они точно провалились въ воду, а на самомъ дл спокойно прошли проливомъ и укрылись въ усть Амура.
Въ это время на южномъ, боле тепломъ конц Сахалина уже существовали японскія поселенія. Предпріимчивые японцы ловили здсь рыбу и морскую капусту, рубили лсъ, торговали съ айнами, вымнивая у нихъ мха и снабжая ихъ издліями своей промышленности, словомъ, устроились, какъ дома. Русскіе, занявъ сосдній Уссурійскій берегъ, заявили притязаніе на владніе островомъ, и японцы принуждены были уступить, удовольствовавшись Курильскими островами, и ушли съ Сахалина, крайне недовольные такимъ исходомъ дла. Первыя же изслдованія острова Сахалина обнаружили на немъ значительныя природныя богатства, какъ, напр., каменный уголь, разныя руды, прекрасный лсъ, необыкновенное обиліе пушного звря въ тайг и рыбы въ ркахъ, морского звря въ прибрежныхъ моряхъ, и все это, несмотря на холодный климатъ, могло бы обезпечить будущему населенію безбдное существованіе, какъ это было видно на примр японскихъ колонистовъ.
Однако случилось иначе. Нкоторое время островъ пустовалъ, а потомъ его ршили превратить въ колонію ссыльно-каторжныхъ. Люди, въ руки которыхъ попадаетъ участь людей, называемыхъ ‘преступниками’, еще въ двадцатомъ вк наивно врятъ въ исправительную силу тюремныхъ колоній, гд ссыльные подчинены строгимъ правиламъ и живутъ подъ угрозой безчеловчно-жестокихъ и нелпыхъ наказаній, гд трудъ, дятельность, всякій шагъ ихъ должны согласоваться съ указаніями, которыя выработали для нихъ чиновники, живущіе за тысячи верстъ, незнакомые съ природой и условіями мстности и въ добавокъ совершенно безучастные къ судьб злополучныхъ людей, которыхъ плохіе законы и небрежные суды обрекаютъ слишкомъ часто на рядъ незаслуженныхъ мученій. Положеніе становится еще боле горькимъ и часто совершенно невыносимымъ отъ того, что надзоръ за ними ввряется чиновникамъ, которые соглашаются хать въ этотъ край свта на службу только соблазняемые особо выгодными условіями службы. Подъ ихъ началомъ находятся тюремные надзиратели, которые привыкли относиться къ заключеннымъ и ссыльнымъ съ грубой жестокостью, съ безотвтнымъ произволомъ попирать въ нихъ всякую человческую личность, наживаться около нихъ и нердко предаваться всмъ необузданностямъ дикаго начальственнаго нрава, всегда увреннаго въ собственной безнаказанности. Безсмысленныя, никому не нужныя и совершенно безполезныя мученія, невроятныя преступленія, совершаемыя тамъ и ссыльными и надъ ними, страшная распущенность, безнаказанность, и недобросовстность не разъ уже описывались. Колонія ссыльныхъ, отъ которой наивные устроители ожидали исправленія нравовъ, превратилась въ самое гнусное гнздо пороковъ, въ скопище проклинающихъ жизнь людей, изъ которыхъ одни влачатъ подневольное существованіе въ ожиданіи мгновенія, когда для нихъ пробьетъ часъ освобожденія отъ узъ, а другіе, — ихъ сторожа, — ожесточаемые вздорной безцльностью своей дятельности, топятъ скуку и тоску жизни въ вин. А громадныя деньги, которыя тратились изъ году въ годъ на устройство поселеній, усовершенствованныхъ тюремъ, на рудники, шахты, дороги, склады продовольствія, на крупныя жалованья, проваливались какъ сквозь ршето на этомъ проклятомъ остров, про который обитатели его говорятъ: ‘кругомъ море, а въ середин горе’, ‘кругомъ вода, въ середин бда’.
Окруженный водою, островъ подымается изъ холоднаго моря мрачный, угрюмый, непріютный. И долгое время каждый годъ къ нему приставали пароходы, которые выгружали на его повитые туманомъ берега грузъ преступности, толпы людей, отъ которыхъ хотятъ освободиться этимъ простымъ способомъ, вмсто, того, чтобы заглянуть внутрь себя и посмотрть, отчего этихъ преступниковъ такъ много, и они ли одни виноваты въ этомъ,
Наступила весна. Какъ ни бдна, какъ ни сурова природа ‘проклятаго острова’, на которомъ, кром ссыльныхъ, каторжныхъ съ ихъ сторожами, и нсколькихъ несчастныхъ дикарей, нтъ иныхъ людей, но и здсь первое дыханіе тепла съ солнечнымъ припекомъ въ полдень, развертывающіяся въ душистые листочки почки деревьевъ и сизая мгла, стелющаяся по далекимъ сопкамъ, пробуждаютъ въ душахъ людей новыя и неясныя желанія. Тмъ тяжеле становилась жизнь осужденныхъ. Утромъ они должны были уходить съ яркаго свта дня въ темное подземелье, гд по слизлымъ стнамъ сочилась вода, и стоялъ сырой, пронизывающій мракъ, который слабо освщали желтые огоньки лампочекъ, при каждомъ удар по сверлу, долбившему крпкій камень дюймъ за дюймомъ, удар, при которомъ изъ груди узниковъ вмст со вздохами вырывались сдавленные стоны, они все сильне чувствовали громаду горы, придавившую ихъ и скрывавшую отъ взоровъ солнце, волю и просторъ яснаго. дня. Вечеромъ они возвращались въ вонючую казарму подъ гремящій запоръ, возл котораго до утра сторожилъ ихъ вооруженный часовой. Даже самые смирные и вялые длались нервными, споры, драки и неистовства учащались, и скоро уже по камерамъ прокатились первые разсказы о свжихъ, то удачныхъ, то неудачныхъ побгахъ, совершавшихся на другихъ рудникахъ и работахъ. Митя тоже чувствовалъ на себ общее повышенное и въ тоже время давящее настроеніе. Онъ плохо спалъ, сильно уставалъ на работ и съ тревогой ждалъ приближенія момента, когда все то, о чемъ онъ думалъ и передумывалъ сотни разъ, изъ мечты должно было превратиться въ дйствительность. Много силы воли и напряженія мысли надо ему было, чтобы не давать разыгрываться воображенію, которое рисовало ему картины бгства, вотъ онъ крадется, вотъ раздался выстрлъ, и пвучая пуля несется надъ его головой, а онъ съ раскрытыми отъ ужаса глазами пробирается сквозь густой кустарникъ и гибнетъ потомъ голодной смертью въ безлюдной тайг. Онъ уже началъ копить сухія корки, которыя осторожно пряталъ отъ любопытныхъ и подозрительныхъ взоровъ, вещь за вещью перенесъ изъ своего сундучка въ укромный уголъ шахты разные приготовленные имъ предметы, которыми съ немалымъ трудомъ запасался въ теченіи долгой зимы: обломокъ стали, который долженъ былъ служить огнивомъ, нсколько гвоздей, веревочки, тряпки, обрывокъ кожи, и небольшой, полусточенный, скверный ножъ. Его крайне безпокоило, что запасы пищи, которыя онъ копилъ въ шахт, быстро плесневли отъ сырости, и онъ боялся, какъ бы желзные предметы также не пострадали отъ нея. Шахту онъ изучалъ въ теченіи всей зимы, также какъ мстность, которая разстилалась передъ входомъ въ нее. Онъ намтилъ камни, которые могли служить временнымъ укрытіемъ, изслдовалъ взоромъ чащу кустарника, разстилавшагося къ востоку вплоть до рчки, гд за полосой тальника начиналась угрюмая тайга. Если ему удастся добраться до опушки ея, онъ почти спасенъ, по крайней мр отъ пули и поимки. Раздумывая о направленіи, Митя ршилъ бжать къ востоку или сверо-востоку. къ берегу океана, такъ какъ тамъ не было поселеній и дорогъ. Онъ не зналъ, сколько до берега, но предполагалъ, что не боле 200 верстъ. Разстояніе это ужасало его, потому что Митя не могъ себ представить, какъ и чмъ онъ будетъ поддерживать свои падающія силы въ пустынной тайг. Вообще предпріятіе представлялось по временамъ до того безумнымъ, что одна лишь неугасимо горвшая въ немъ жажда воли могла преодолть вс сомннія, сломить послднія колебанія.
Митя ждалъ, когда подсохнетъ и потеплетъ.
Медленно или быстро течетъ время, все-таки рано или поздно наступаетъ срокъ, когда задуманное должно стать дйствительностью, и вотъ въ одинъ день, когда усталая артель, покончивъ работу, брела къ выходу по темной галлерейк, Митя незамтно отсталъ. Кольцо свта, которое оставлялъ на стнахъ и потолк шахты слабый и колеблющійся свтъ лампочки, удалялось и меркло, шаги и голоса исчезавшихъ во мрак людей постепенно замирали.
Въ сыромъ мрак Митя стоялъ, смотрлъ, и можно ли передать ту острую боль разлуки, какую онъ испыталъ, пока въ воздух еще дрожали звуки, — говоръ и шорохъ шаговъ людей, съ которыми у Мити было такъ мало общаго!
Митя двинулся назадъ, ощупывая мокрую, холодную стну, которая привела его въ намченное убжище. Но связь съ міромъ не порвалась еще. Внезапно Митя услыхалъ крики, доносившіеся къ нему слабо и протяжно, какъ тихое дуновеніе. Крики повторились нсколько разъ съ перерывами, и Митя прислушивался къ нимъ, почти изнемогая подъ гнетомъ соблазнительныхъ колебаній. Очевидно, это надзиратель посл поврки вернулся въ шахту и кричалъ, предполагая, что ввренный ему арестантъ заблудился и откликнется.,, Нтъ’, — прошепталъ, наконецъ, бглецъ — ‘будь, что будетъ!’ — Онъ осторожно залзъ внутрь подпорки, сложенной изъ бревенъ наподобіе штабели. Гнилое дерево, мягкое, какъ губка, отваливалось кусками подъ его рукой и испускало нжный слабый свтъ. Митя съ замираніемъ сердца ожидалъ, что это старье рухнетъ, рухнутъ и своды, придавивъ подъ безобразной грудой обломковъ его бренное тло. Митя пожевалъ свои горьковатые, уже заплснвшіе сухари, свернулся калачикомъ, накрылся бушлатомъ и замеръ. Влажная и промозглая тишина, душный холодъ обнимали его со всхъ сторонъ. Иногда только гулко звучала падавшая съ потолка капля. Фантазія противъ воли рисовала во мрак страшные узоры, сердце стучало въ груди отъ волненія и неизвстности, Время струилось медленнымъ, холодющимъ потокомъ. О, какая это была ужасная ночь! Сырой холодъ пропитывалъ все, и вызываемыя имъ мученія вскор изгнали изъ головы Мити вс другія мысли кром ожиданія утра. Но онъ забылъ, что здсь въ шахт утро не принесетъ ни свта, ни тепла. Временами онъ забывался, но просыпался опять, потому что коченли колни, локти, плечи, онъ кутался и шевелился, забывался опять и въ мукахъ кошмара напрягался понять, кто такой и за что истязуетъ его. Онъ не могъ мрять времени и не зналъ, когда наступитъ утро, но разв оно принесетъ ему облегченіе, разв горячій, розовый лучъ солнца заглянетъ сюда, въ глубь земли, чтобы оживить это дрожащее, скорченное тло?
О томъ, что наступилъ день, несчастный бглецъ догадался по шуму. До него стали доноситься глухіе, слабые крики, удары молотовъ, звучавшіе какъ тиканье кузнечиковъ, раскатистый, но замирающій грохотъ взрывовъ. Митя вылзъ изъ своей норы, подвигался, полъ немного и выпилъ воды изъ лужи, которая стояла во впадин пола. Это нсколько согрло и оживило его.
Должно быть его все-таки искали, потому что звуки шаговъ и голоса одно время раздавались близко отъ него, но что говорили, и кто были говорившіе, Митя не могъ распознать, какъ ни прислушивался. Время тянулось въ теченіе дня не такъ медленно: звуки отдаленной дятельности развлекали добровольнаго узника, кром того, онъ ощупью шилъ изъ своихъ лоскутьевъ сумку. Мысль, что онъ каждое мгновеніе можетъ присоединиться къ прежнимъ товарищамъ, объяснивъ свое отсутствіе припадкомъ слабости и обморокомъ, также способствовала тому, что Митя терпливо сносилъ мракъ и непрекращавшійся холодъ. Но когда люди ушли, все затихло подъ землей, и наступившая ночь, какъ нмое чудовище, снова схватила его въ свои объятія, Митя не выдержалъ. Онъ ршилъ выбраться изъ шахты еще въ эту ночь, или если не бжать, то по крайней мр послушать у выхода, что длается снаружи. Пробираясь ощупью вдоль стны, онъ осторожно переходилъ и считалъ отвтвлявшіяся отъ его галлереи штреки, какъ вдругъ на одномъ перекрестк запнулся ногами обо что-то мягкое и упалъ. Паденіе было совершенно неожиданное. Испуганный бглецъ, приподнялся, слъ, потирая ушибленную грудь… и протянулъ руку, чтобы изслдовать причину катастрофы. Концы его. пальцевъ ощутили ворсистое, шерстистое и мягкое. Митя въ ужас отдернулъ руку. Казалось, у ногъ его лежитъ что-то живое и страшное въ своей неподвижности и молчаливости. Преодолвъ испугъ, онъ снова осторожно ощупалъ то, что возбудило въ немъ ужасъ, и съ удивленіемъ догадался, что это, нчто — какая-то суконная матерія. Онъ притянулъ ее, развернулъ, ощупалъ… Это, несомннно, былъ арестантскій бушлатъ. Но какъ попалъ онъ.сюда? Неужели кто-нибудь могъ забыть, обронить его? Митя недоумвалъ. Однако находка совершенно измняла его планы и вмсто того, чтобы ползти къ выходу и бжать сквозь подстерегавшую его стражу, Митя пробрался назадъ въ свое убжище. Ночью, лежа подъ теплой, двойной покрышкой онъ испытывалъ одинокое счастье. Одно, что нарушало его покой, это шорохи и какой-то шелестъ, долетавшій по временамъ издалека. Митя нсколько разъ приподнималъ голову и подолгу прислушивался, но разгадать причину не могъ. Былъ ли это зврь, человкъ, или просто воображеніе его разстроилось въ долгомъ мрак среди страданій отъ холода, одиночества и неизвстности — онъ не зналъ. Митя переждалъ эту ночь, слдующій день, еще одну ночь и день и ршилъ выползти вонъ на четвертую ночь. Ему казалось, что больше двухъ, самое большее, трехъ ночей его не станутъ караулить. Ночью покой его опять смущали подозрительные звуки. Выспавшись за день, онъ ршилъ не спать ночь, а чтобы знать время, онъ сосчиталъ, черезъ сколько минутъ падаетъ самая звучная изъ всхъ капель, нарушавшихъ тишину, и шлепанье которыхъ онъ научился различать. По воцарившемуся въ шахт безмолвію Митя отгадалъ время окончанія работъ, а потомъ оставалось только считать капли, которыя падали достаточно рдко.
Изъ шахты надо было выбраться до разсвта, въ первые часы утра, когда кругомъ лежитъ еще туманъ, и утомленная засада могла поддаться соблазнительной дремот. Передъ отверстіемъ выхода Митя удвоилъ осторожность и ползъ, задерживая даже дыханіе. Когда онъ останавливался и прислушивался, то среди частыхъ и глухихъ ударовъ колотившагося въ его груди сердца ему казалось, онъ слышитъ шорохъ крадущихся за нимъ людей. Трое сутокъ, проведенныхъ во мрак и холод, на скудной пищ, въ состояніи тревожнаго ожиданія могли разстроить самое крпкое воображеніе, и Мит казалось, что ему мерещится то, чего на самомъ дл нтъ. Но онъ не могъ стряхнуть со своей души невольный и тягостный страхъ. Вотъ подуло свжимъ воздухомъ. Близокъ выходъ. Что ждетъ его впереди? Митя осторожно подобрался къ выходу. Онъ долго лежалъ, приглядываясь, прислушиваясь со страхомъ и въ то же время съ наслажденіемъ вдыхая свжій и, какъ ему казалось, душистый воздухъ, струишійся навстрчу.
Шерохъ и шепотъ, которые смущали его воображеніе въ теченіе долгихъ, проведенныхъ въ подземельи часовъ, продолжали смущать его. Слабые звуки эти слышались гд-то въ дали темной пасти, изъ которой выползалъ Митя, и ему казалось, что этотъ шепотъ и ропотъ — вздохи и жалобныя рчи тхъ душъ несчастныхъ, которыхъ задавило нкогда въ шахт. Но часы бжали, приближался разсвтъ, и надо было выходить наружу. Слабый свтъ казался яркимъ. Свжій морозный воздухъ и роса, покрывавшая сдымъ налетомъ вихрастую траву и камни — вотъ что встртило Митю, когда онъ выползъ. Вмст со свтомъ и воздухомъ къ душ возвращались ея силы, но долгое томленіе во тьм отозвалось таки тмъ, что на мгновеніе Митя почувствовалъ сильное головокруженіе. Когда слабость прошла, Митя сталъ пристально озираться. Онъ лежалъ, прижавшись, какъ бы прилипнувъ къ каменистой почв, и его срый арестантскій бушлатъ помогалъ ему укрываться среди обломковъ подобно тому, какъ опереніе спасаетъ отъ взора охотника лсную птицу, прильнувшую къ болотной кочк.
Туманъ одвалъ окрестность. Сквозь неподвижную мглу его слабо обрисовывались группы кустовъ, гд могла скрываться засада, Митя осторожно и медленно поползъ вправо отъ шахты, стараясь не шевельнуть ни одинъ камешекъ, не колыхнуть ни одной высокой травинки, не ударить кайлой, которую онъ захватилъ изъ шахты для обороны отъ людей и зврей, о какой либо выступъ скалы. Сколько времени онъ ползъ, Митя не помнитъ, помнитъ только, что онъ благополучно достигъ кустовъ, гд и залегъ.
Все по прежнему было безмолвно и недвижимо кругомъ. Небо наверху, разгораясь розовымъ и золотымъ, становилось свтле, уже тамъ и сямъ черезъ покровъ туманной мглы сквозила нжная синь его, и края высокихъ облаковъ, подрумяненныхъ восходящимъ солнцемъ, неподвижно рдли въ вышин. Туманъ таялъ, и вскор Митя, котораго страшно трясло отъ холода и сознанія опасности, различилъ вдали темную полосу лса. Еще нкоторое время онъ осторожно пробирался сквозь чащу кустарника, а когда ему показалось, что опасный поясъ остался позади, онъ поднялся и пошелъ, опираясь на длинную кайлу, какъ на посохъ.
И вдругъ позади ахнулъ выстрлъ, словно кто ударилъ хлыстомъ по воздуху. Митя инстинктивно обернулся. Вправо отъ него, колебля и ломая встрчный кустарникъ и мелькая срымъ пятномъ на полянахъ, бжалъ человкъ, за нимъ бжалъ другой съ ружьемъ на перевсъ, и стальной штыкъ его оружія сверкалъ порой розовымъ. отблескомъ. Одно только мгновеніе Митя стоялъ неподвижно. Затмъ онъ повернулся и опрометью, что было силы, ринулся по направленію къ лсу. Это былъ бгъ за жизнь. Прежде, когда Мит приходилось иногда переходить рельсы передъ самымъ носомъ надвигающагося локомотива, онъ старался не думать объ его громыхающей масс и быстро вертящихся колесахъ, а тщательно смотрлъ себ подъ ноги, чтобы не спотыкнуться и не упасть, и такая медлительность была разумна. И теперь, улепетывая во всю легкость своихъ ногъ, Митя старался не думать о солдат, который, можетъ быть, несется за нимъ или, припавъ на колно, уже цлитъ по немъ, и черезъ мгновеніе свистящая пуля уложитъ, его тамъ, гд онъ думалъ уже быть свободнымъ. Митя бжалъ, избгая топкихъ мстъ, грудъ камней, выбирая извилистый путь сквозь чащу, гд она росла гуще. Но два надтыхъ бушлата, оковы, кайла и мшечекъ обременяли его, и скоро, чтобы не задохнуться, онъ смнилъ бгъ, на торопливый шагъ. Пока Митя бжалъ, раздался еще выстрлъ и еще, но не было слышно криковъ. Уже бглецу казалось, что онъ благополучно избгнулъ внезапно выросшей опасности, какъ впереди изъ-за куста, къ которому торопился Митя, вынырнула срая шинель. Въ то самое время, какъ Митя сталъ, словно вкопанный, застывъ отъ изумленія и испуга, сверкнулъ тонкимъ снопомъ длинный огонь, и въ воздух у самаго уха Мити что-то сильно визгнуло. Митя какъ во сн понялъ, что это свистнула пуля, что смерть его промчалась мимо, и что если онъ не сдлаетъ чего-то, то она сейчасъ вернется, потому что уже звякаетъ замокъ отпираемаго ружья. Что-то громадное и ужасное поднялось въ душ Мити, что-то такое, отъ чего волосы на голов его шевельнулись, отъ чего грудь его широко расперло, какъ кузнечный мхъ, и онъ, взмахнувъ кайлой, издавая не человческій, а звриный, полный безграничной ярости ревъ, ринулся впередъ. Должно быть видъ его былъ дйствительно исполненъ ужаса, потому что мелкорослый солдатикъ, выронилъ ружье и, пятясь, смотрлъ на приближавшагося врага страшно расширенными голубыми глазами, въ которыхъ, какъ дв неподвижныхъ точки, чернли остановившіеся зрачки. Пятясь, онъ, какъ заяцъ лапками, махалъ передними руками и вдругъ споткнулся о кочку и повалился на спину. Еще мгновеніе и тяжелая, силой отчаянія поднятая кайла ушла бы до ручки въ мягкое тло. Но этого не произошло! Голубые, расширенные ужасомъ глаза съ блобрысыми рсницами и неподвижные зрачки остановили Митю. Вдь передъ нимъ лежалъ испуганный и жалкій человкъ! Могла ли подняться его рука на безоружнаго? Митя мгновенно отрезвлъ. Въ кустахъ могли быть еще солдаты, да и этотъ блдный и почти мертвый отъ испуга могъ оправиться. Каждая минута была дорога. Митя быстрымъ движеніемъ подобралъ ружье и окинулъ бглымъ, пронзительнымъ взглядомъ конвойнаго, который сидлъ теперь на земл, вцпившись въ болотистую почву руками. Револьверъ и сумка съ патронами кинулись первыми въ глаза. Недолго думая, Митя однимъ взмахомъ сорвалъ оружіе, а снять сумку помогли ему блдные, дрожащіе пальцы солдата. Кинувъ взглядъ кругомъ себя, Митя, словно тигръ, уходящій широкими прыжками отъ охотниковъ, бросился впередъ, и рука его, сжимавшая холодный, стальной стволъ, казалась ему такой же твердой и безпощадной, какъ сталь. Онъ чувствовалъ теперь, что бжитъ не какъ зврь, пригнувшій отъ страха уши и мчащійся стрлой впередъ, не разбирая дороги, а какъ смлый воинъ, который каждое мгновеніе готовъ обернуться и дать жестокій отпоръ. Что-то увренное, широкое и яркое играло въ его душ, и все, что, разстилалось кругомъ, казалось, свтилось тмъ же торжествомъ и шептало ласково и привтливо: ‘свобода, свобода!’
Но опасность еще не миновала. Митя стремительно шелъ впередъ, туда, гд сверкало восходившее солнце и чернла тайга.

ГЛАВА VI.

На пустынномъ берегу.

Надъ моремъ дулъ рзкій втеръ, и моросилъ мелкій, какъ тончайшая пыль, дождикъ. Срыя, безотрадныя облака низко ползли изъ туманной дали, и въ нихъ, въ томъ мст, гд должно было быть солнце, сквозило едва замтное свтлое пятно. Срое, угрюмое море колыхалось безъ конца, и его безпредльная скатерть была усяна частыми бляками. Волны густыми рядами бжали къ берегу. Одна за другой ударяли он о глыбы мокрыхъ и слизлыхъ камней, отвалившихся нкогда отъ утеса, неподвижно отвсная грудь котораго упрямо выступала въ море. Волны прядали у подножія его, высоко взбрасывая звучные всплески, отскакивали, прядали снова, и бшеная игра ихъ, казалось, не имла ни конца, ни начала. Все было сро отъ насвшихъ всюду пылинокъ дождя, скопляясь въ капли, он падали съ мокрой хвои, которою махалъ угрюмый лсъ. Все было сро и пусто, пока изъ-за утеса, въ томъ мст, гд глубокая сдловина отдляла его отъ крутого, поросшаго тайгой берега, не появилась срая фигура.
Срая фигура это былъ несомннно человкъ, жалкій, утомленный человкъ. Втеръ рвалъ полы его сраго халата и ежеминутно грозилъ свалить его тощее тло, подъ бременемъ котораго едва гнулись усталыя ноги. Человкъ съ трудомъ взобрался наверхъ и сталъ осторожно спускаться, опираясь на длинную кайлу. Это былъ Митя. Но врядъ ли кто изъ знавшихъ его сразу призналъ бы его въ этомъ тяжко изнуренномъ человк. На потемнвшемъ лиц щеки ввалились, обтянувъ костлявыя скулы, глаза, въ которыхъ едва искрилась энергія жизни, впали и были красны, и во всемъ тл кидались въ глаза признаки крайняго изнуренія, послдней степени утомленія. Это было видно изъ того, какъ медленно и осторожно онъ брелъ, спускаясь съ крутизны подъ утесъ, гд нависшая стна укрывала отъ дождя и втра.
Здсь онъ остановился и съ тяжелымъ вздохомъ свалилъ на песокъ свои легкій грузъ, казавшійся его ослабвшимъ плечамъ непосильной тяжестью. Затмъ онъ не слъ, а скоре упалъ на земь и прислонился спиной къ холодному камню. Передъ взоромъ его, рябя въ глазахъ, бжали волны, а вдали широкой дугою лукоморья разстилался заливъ. На блдномъ и вяломъ песк стлался кустарникъ, за полосой котораго тянулся обрывъ, а выше махали своими лапами-втвями свтло-зеленыя, кудрявыя лиственницы. Несчастный Митя смертельно усталъ. Сегодня шелъ десятый день побга, день, въ который онъ, наконецъ, достигъ моря. И вотъ оно бурное и непріютное передъ его глазами. Это Тихій океанъ!
Усталость и дремота одолваютъ Митю. Ровный гулъ моря и шелковистый свистъ втра въ скважинахъ скалы убаюкиваютъ его. Передъ смежающимися очами его, словно очарованіе, стелется розоватый верескъ, и Мит кажется, что онъ все еще бредетъ сквозь спутанную чащу его, съ трудомъ выдирая изъ густо сплетшихся кривыхъ стеблей усталыя ноги. Первый день побга онъ быстро шелъ сквозь тайгу. Спустившись въ пологую, топкую низину, гд рдко росли чахлыя сосны, Митя наткнулся на ручей, струившійся каскадами по грудамъ чисто обмытыхъ валуновъ. Опасаясь съ одной стороны преслдованія конвойныхъ, съ другой, не желая наткнуться на другихъ, такихъ же бглецовъ, встрчи съ которыми онъ, на основаніи слышанныхъ имъ въ Сахалинской тюрьм разсказовъ, ршилъ избгать, Митя нсколько часовъ шелъ вверхъ по ручью, стараясь не оставлять слдовъ своихъ ногъ.
Достигнувъ перевала, Митя увидалъ впереди себя нсколько низкихъ, поросшихъ хмурой тайгой хребтовъ, которые тянулись съ свера на югъ. Путь его лежалъ поперекъ нихъ къ востоку, туда, гд должно было лежать море. И бглецъ пошелъ туда, слабый отъ только что пережитыхъ волненій, но бодрый и гордый завоеванной свободой. У берега ручья, который онъ наконецъ ршился покинуть, Митя крпкимъ кремнемъ съ помощью кайлы сбилъ съ ногъ тяжелые оковы и облегченными шагами углубился въ тайгу. Скуднаго запаса пищи ему при всей экономіи хватило всего на три дня, а дальше Митя питался одной только грубой и костистой ягодой и изрдка голубицей, но ягода была сухая, сморщенная, перезимовавшая подъ снгомъ съ прошлаго года. Ни людей, ни звря онъ не встртилъ на пути, такъ что грозное оружіе, захваченное имъ съ бою, моталось за спиной, не принося пользы, а только обременяя его. Когда на землю спускалась темная ночь, Митя останавливался и, пока были спички, быстро разводилъ огонь, а потомъ, когда он вышли, съ трудомъ добывалъ мелкія искры изъ своего дрянного огнива. Голодъ и ночной холодъ постепенно изнурили его. Съ каждымъ днемъ Митя двигался медленне и медленне, а между тмъ путь становился трудне. Непроходимая чаща тайги, въ которой лежали поваленныя бурей, поросшія мхомъ деревья и груды валежника, принуждала его итти извилистой тропой.
Временами лсъ рдлъ, и обнажалось тощее болото. Опасаясь увязнуть въ топкой почв, Митя длалъ далекіе обходы и иногда, благодаря имъ, почти не подвигался впередъ по намченному направленію. На перевалахъ пологихъ хребтовъ груды камня были скрыты подъ мощнымъ слоемъ мягкаго, какъ пухъ, моха, въ которомъ ноги вязли по колно, и порой ущемлялись въ невидно скрытой коварнымъ покровомъ трещин. Зачастую рзкій втеръ съ дождемъ тянулъ съ востока, срый бушлатъ намокалъ, становился тяжелымъ, и тогда Мит казалось, что тло его облекаетъ не одежда, а тяжелая кольчуга. Сколько разъ соблазняла его мысль бросить всю свою ношу и итти налегк, но Митя не поддавался искушенію. Онъ имлъ благоразуміе сохранить все свое снаряженіе и даже не бросилъ тяжелую кайлу, въ чемъ впослдствіи не раскаялся.
Силы Мити таяли съ каждымъ днемъ, а между тмъ тайг не было. конца. Бглецъ перешелъ уже нсколько довольно широкихъ, но мелкихъ и заваленныхъ галькой ркъ съ ледяной водой, перевалилъ, ужъ онъ не помнилъ, сколько хребтовъ, а моря все не было. Вмст съ упадкомъ физическихъ силъ гасла духовная энергія, и порой помутившемуся сознанію Мити казалось, что онъ идетъ совсмъ не туда, что солнце, восходящее на восток, просто вздоръ, и что никакого моря на свт не существуетъ, а есть только онъ, голодный, больной, да эта безжалостная, безпросвтная тайга. Надежда на время оживила его: тайга стала рдть, и, казалось, открывшееся впереди пространство и есть море. Но когда Митя выбрался на волю, онъ увидалъ хмурую тундру, еще боле однообразную, чмъ лсъ. Послдніе дни онъ едва тащился. Наконецъ кончился жалкій, низкій лсъ, которымъ поросла кочковатая тундра, и передъ бглецомъ развернулось безконечное море, съ котораго въ лицо ему задулъ крпкій, свжій втеръ. Митя не ощутилъ при вид моря никакой радости. Онъ равнодушно побрелъ вдоль берега, наугадъ, на сверъ. И вотъ онъ лежитъ теперь подъ скалой, умирающій, больной, и равнодушный взоръ его тупо смотритъ въ пространство. Несмотря на щемящій голодъ и смертельную усталость Митя не замтилъ, какъ уснулъ. Море убаюкало его.
Когда онъ очнулся и открылъ глаза, передъ нимъ разстилалась другая картина. Море, которое метало волны на прибрежный песокъ въ десяти шагахъ отъ его ногъ, было теперь далеко. Между нимъ и берегомъ разстилалась мокрая пелена суши, усянная рядами длинныхъ и широкихъ лужъ, которыя втеръ покрывалъ частою сткой ряби. Митя не сразу понялъ, что такое случилось, не перенесла ли его невдомая сила куда-то въ другое мсто. Но надъ головой его вздымался тотъ же темный утесъ, и т же камни лежали вокругъ. ‘Отливъ, вотъ что!’ сообразилъ, наконецъ, Митя. Онъ смотрлъ на обнажившееся дно моря, и вдругъ въ мозгу его мелькнула мысль: но въ этихъ лужахъ должна быть пища — рыба, краббы, молюски… Митя вскочилъ, точно его подвинула отъ земли какая-то сила. Да, въ лужахъ нашлась обильная пища, и не въ однхъ лужахъ: плотно закрытыя раковины лежали прямо на мокромъ песк. Митя подбиралъ ихъ, вскрывалъ ножомъ и жадно подалъ, выковыривая кончикомъ ножа приросшее къ створкамъ холодное тло слизня. Въ лужахъ съ быстротой молніи метались при его приближеніи мелкія и крупныя рыбы, большіе безхвостые и пузатые краббы лежали, разложивъ свои громадныя клешни.
Митя вернулся подъ утесъ къ своимъ необдуманно брошеннымъ вещамъ съ двумя большими краббами, висвшими на его рукахъ, точно дв пудовыя гири. Недолго повозился онъ. какъ развелъ по близости берега большой костеръ, дымъ котораго кривымъ столбомъ долго метался по втру, и когда куча угля покрылась налетомъ золы, Митя испекъ на ней свою добычу. О какое это было наслажденіе ломать еще горячую скорлупу и поглощать сочное мясо, такъ легко выскальзывавшее изъ толстой, бугристой оболочки. Отъ обильной пищи, отъ тепла костра на рзкомъ втр Митя замллъ. Его неодолимо клонило ко сну. Желудокъ былъ удовлетворенъ, но все тло казалось разломаннымъ, и сбитыя ноги ныли. Однако страхъ опасности не дремалъ. Митя не зналъ, кого ему опасаться: дикаго ли звря, медвдя или тигра, дикаго гиляка или айно или бглыхъ, которыхъ могъ привлечь его огонь.
Одного только можно было не страшиться — погони.
Митя навалилъ на горячую золу песку, натащилъ хворосту и залзъ подъ него. Это была плохая защита отъ дождя и втра, но зато тепло, проникавшее снизу сквозь слой песка, грло, какъ печка, а трескъ, который издалъ бы валежникъ при приближеніи врага, долженъ былъ разбудить спящаго. Митя заснулъ, какъ убитый.
Его разбудилъ утренній холодъ. Когда онъ выползъ изъ своей норы, солнце восходило. По небу медленно плыли пушистыя, розовыя по краямъ облака, и между ними просвчивали куски блдно-синяго неба. Все розовло кругомъ: стна утеса, обращенные къ солнцу выступы камней, поблвшіе корявые стволы плавника, выброшеннаго моремъ и похожаго на причудливо изгнутые клыки какихъ-то невдомыхъ зврей, втви и стволы деревьевъ. Далеко въ мор на сверо-восток стлался туманъ. Митя разгребъ костеръ и добылъ уголья, которые быстро затллись, едва ихъ коснулся воздухъ. Вскор уже на берегу на старомъ пепелищ трещалъ огонекъ, надъ которымъ озябшій одинокій человкъ грлъ окостенвшіе пальцы, въ то время какъ взоръ его съ, жадностью изучалъ окрестность.
Многіе, именно т, кто испытывалъ бдствія въ странствіяхъ, — охотники, промышленники и бродяги, знаютъ т теплыя чувства признательной близости, какія испытываетъ человкь къ уголкамъ природы, гд почему-либо лишенія его прекратились, и ему ненадолго улыбнулись покой, довольство или безопасность. Такъ и Мит разстилавшееся предъ нимъ море и пустынный берегъ, гд онъ нашелъ пріютъ, отдыхъ и пищу, казались очаровательнымъ мстомъ. И онъ задумался надъ близкимъ будущимъ. Теперь, когда то, что казалось труднйшимъ, — побгъ, осталось позади, передъ нимъ возникала новая, гораздо боле сложная задача. Но какіе заботы и страхи ни таило будущее, они не казались безъисходными: онъ былъ на свобод, онъ вольный, какъ волна, какъ облако, какъ втеръ, и эти ощущенія въ состояніи оцнитъ только тотъ, кто долго жилъ въ сжатомъ кругу тюрьмы, въ цпяхъ ненавистнаго и грубаго порядка, блдня и тоскуя отъ жажды вольнаго воздуха.
Какъ бы тамъ ни было, но Митя ршилъ не трогаться съ мста, пока не отдохнетъ. Море обезпечивало ему пищу, возл широкой струей вливалась въ океанъ рчка прсной воды, почти рка, по берегамъ которой, за кряжистой стной утеса укрывалась отъ мертвящихъ порывовъ сверо-восточнаго холода кой-какая лсная поросль. Наслаждаясь тепломъ и бездльемъ, далекій отъ ночныхъ страховъ, которые разогнали свтлые лучи солнца, Митя бодро обдумывалъ свое положеніе.
Вначал онъ предполагалъ еще этимъ лтомъ пройти вдоль берега на сверъ, обогнуть сверный конецъ острова и перебраться черезъ узкій Татарскій проливъ на материкъ, какъ то удавалось рдкимъ счастливцамъ изъ бглыхъ сахалинцевъ. Говорили въ тюрьм, что этотъ подвигъ удалось совершить немногимъ хорошо подобраннымъ партіямъ отчаянныхъ и опытныхъ бродягъ и то лишь въ первые годы сахалинской ссылки. Но тогда бглецы пробирались къ мсту переправы вдоль западнаго, еще незаселеннаго берега. Гиляки еще не были возстановлены противъ бглыхъ, не охотлись на нихъ, не было и селеній, которыя представлялось труднымъ обойти, и единственной угрозой являлись только рдкіе посты стражи. Про восточный берегъ на каторг говорили худо. Много ходило тамъ страшныхъ разсказовъ про бглыхъ, плутавшихъ и подавшихъ другъ друга въ тайг, про гиляковъ, которые сторожатъ на рчкахъ и безжалостно пронзаютъ одинокаго бродягу охотничьимъ копьемъ своимъ или догоняютъ маленькой пулькой изъ мткой винтовки. Надежды бглецовъ, искавшихъ воли на этомъ пути, основывались только на счастливой возможности попасть на какую-нибудь японскую шкуну или на американскій китобой. Но у восточныхъ береговъ Сахалина суда показывались рдко.
Собирая передъ побгомъ разныя свднія объ остров, Митя узналъ, что на восточномъ берегу обитаютъ инородцы, гиляки, ороки и айны. Разсказывали, что они держатся у береговъ лишь временно для боя тюленей, что есть полоса берега пустынная, такъ какъ гиляки не спускаются далеко на югъ, а айны не заходятъ на сверъ, и что мсто это лежитъ къ югу отъ устьёвъ рки Тыми. У Мити былъ грубый набросокъ карты Сахалина, но на пути онъ не могъ своимъ самодльнымъ компасомъ точно опредлять направленіе и потому не зналъ, въ какой точк берега онъ находится. Ему казалось, что укрывшій его утесъ есть мысъ де-Лиль-де-Кроанера, но такъ ли это, Митя не былъ увренъ. Во всякомъ случа, обдумывая на свобод свое положеніе, Митя не могъ не придти къ заключенію, что онъ, въ сущности, сидлъ въ западн. На пути къ сверу онъ неизбжно долженъ былъ выйти къ стойбищамъ гиляковъ, на юг его ждала гибель или плненіе въ селеніяхъ айновъ, позади лежала тюрьма, т.-е. наказаніе плетьми и прибавка 10 лтъ каторги къ тмъ 12, къ которымъ его присудили въ Россіи. Единственный свободный путь это было море, на голубой синев котораго взоръ Митя останавливался съ ласковымъ покоемъ. Онъ любилъ море. Но какъ бжать по морю, когда не только судна, — челна нтъ и нтъ орудій, чтобы соорудить его. Митя не могъ не оцнить всхъ трудностей, врне, невозможности такого предпріятія. И онъ задумчиво смотрлъ на море, которое стало теперь его тюремщикомъ.
Солнце уже поднялось надъ горизонтомъ, въ воздух теплло, и вспненные ряды волнъ, безъ конца порождаемые морскою синевой, съ немолчнымъ рокотомъ и журчаньемъ разбивались о берегъ. Вдругъ недалеко, за желтовато-зеленой полосой, которой обозначалась сквозившая сквозь воду песчаная мель, взоръ Мити привлекло странное явленіе. Казалось, точно тамъ вдоль берега плыла на сверъ гигантская блая змя. Тло ея тремя послдовательными изгибами волнообразно подымалось и изчезало въ вод. Митя даже привсталъ отъ изумленія. Но заблужденіе длилось лишь мгновеніе, и загадка разъяснилась очень просто — это, играя и ныряя, плыли блухи, блые сверные дельфины. Митя съ наслажденіемъ смотрлъ на граціозныя движенія этихъ первыхъ встрченныхъ имъ живыхъ существъ. Еще дальше въ мор зоркій глазъ его уловилъ два бловатыхъ фонтана, которыя появлялись то въ одномъ, то въ другомъ мст. Это, несомннно, были киты. Итакъ море не было пустынно. Возможно, что сюда приходили за добычей какія-нибудь промысловыя суда изъ Японіи или Америки, возможно, и то, что одно изъ нихъ подберетъ его. Эта мысль окончательно убдила Митю остаться на мст.

ГЛАВА VII

Первые шаги.

Новый Робинзонъ началъ съ ревизіи своего имущества. Въ ожиданіи отлива, когда море, какъ заботливый поставщикъ, должно было доставить ему запасъ пищи, Митя принялся пересматривать свои запасы. У него оказалось: берданка со штыкомъ, которую солдатъ такъ густо смазалъ саломъ, что за десять дней блужданій легкій налетъ ржавчины появился лишь кое-гд по щелямъ. Въ сумк съ патронами оказалось 24 патрона. Револьверъ Нагана съ шестью зарядами и ножъ съ черенкомъ тоже были налицо. Кайла, на которую Митю опирался въ пути, какъ на посохъ, и которую едва не бросилъ, представляла солидный кусокъ желза, цлый запасъ, изъ котораго можно было выковать что-нибудь другое. Три грубыхъ иголки и огниво дополняли запасъ желзныхъ вещей. Изъ одежды одинъ бушлатъ оказался въ хорошемъ состояній, другой же сильно пострадалъ въ дремучей тайг и требовалъ основательной починки. Еще въ худшемъ состояніи оказались сапоги: рыжіе, одинъ съ отставшей подошвой, съ зіявшими дырами вдоль швовъ, они сушились теперь у огня на двухъ воткнутыхъ въ землю жердяхъ. Нитки, нсколько тряпокъ и лоскутковъ кожи, тщательно замотанная въ тряпочку и тмъ не мене сильно отсырвшая соль довершали списокъ имущества, съ которымъ бглецъ вступалъ въ новый, полный неизвстности, періодъ своей жизни. Сравнивая невольно свое положеніе съ знаменитымъ Робинзономъ, Митя не могъ не придти къ заключенію, что положеніе, въ какомъ очутился на своемъ остров сказочный пустынникъ, было куда хуже его собственнаго. Но вдь то была сказка, фантазія, а здсь передъ нимъ возставала грозная дйствительность, съ которою вскор предстояло вступить въ отчаянную борьбу. Все было полно неизвстности, начиная съ пустынной окрестности, которую предстояло первымъ дломъ изучить. Надо было устроить какое нибудь временное жилье, потому что сахалинскій климатъ, особенно здсь на холодномъ восточномъ берегу отличался суровостью, частыми дождями и туманами. Надо было сдлать какую-нибудь посуду и необходимые инструменты, надо было… да много надо было, надо было, наконецъ, считаться и съ тмъ, что невольнаго поселенца застигнетъ на мст трескучая зима…
Митя ршилъ въ этотъ же день построить себ шалашъ, осмотрть ближайшую окрестность и вечеромъ починить сапоги, а пока онъ натянулъ ихъ, вскинулъ за спину берданку и направился къ вершин утеса, откуда ему казалось лучше всего обозрть свои владнія. Утесъ, сложенный, повидимому, изъ известняка, выдавался въ море острымъ выступомъ, падая тамъ обрывомъ въ воду. Онъ представлялъ оконечность пологого бокового хребта, простиравшаяся извнутри острова къ берегу, отдляясь отъ него слабой сдловиной. Сверный склонъ этой протянутой къ востоку возвышенности былъ покатъ. Его покрывала унылая тундра, которая простиралась далеко вглубь острова, гд въ мглистой дали синли пологія, поросшія лсомъ возвышенности. Берегъ тянулся на сверъ слабо выгнутой дугой, и вдали еле былъ виденъ низкій, выступавшій въ море мысъ. Южный склонъ представлялъ крутой обрывъ, усянный при подножіи грудами свалившихся въ разное время обломковъ. Тамъ и сямъ въ обнаженной стн открывались углубленія и впадины въ вид пещеръ съ нависшими глыбами плитняка, одна изъ которыхъ укрыла Митю отъ втра въ то памятное утро, когда онъ, наконецъ вышелъ на берегъ океана. Очевидно, каменная стна представляла хорошую защиту отъ холодныхъ сверныхъ и сверо. восточныхъ втровъ, потому что за нею росъ лсъ изъ лиственницы и аянской ели. Деревья въ глубин оврага были толстыя и высокія, но т, которыя лпились кверху по стнамъ его, имли очень своеобразный видъ: молодыя вершины ихъ, которыя высовывались надъ краемъ верхней площадки, росли отогнутыми подъ прямымъ угломъ къ стволу, точно ихъ кто надломилъ и оставилъ въ такомъ положеніи. Митя справедливо приписалъ такую форму ихъ — стремительному напору холодныхъ сверныхъ втровъ.
Полоса лса тянулась извилистой лентой. внутрь острова, очевидно, слдуя теченію рчки, ложбина которой залегала у подножія известняковаго кряжа. Дальше къ югу, за лсомъ, Митя, насколько хваталъ взоръ, видлъ опять унылую, обнаженную отъ лса тундру, ровная пелена которой выстилала всю кайму лукоморья до другого, южнаго, такого же низкаго, какъ сверный, мыса. На срой пелен ея Митя различалъ вдали слабую темную полоску. Вроятно, это была полоса лса или кустарника, окаймлявшаго другой ручей или рчку, впадавшую въ море южне. Съ вершины утеса, обернувшись къ морю, онъ видлъ высоко поднятую къ горизонту синюю равнину, ни единая черная точка не виднлась на ней, не бллъ парусъ, и нигд слабый дымъ далеко идущаго парохода не стлался по небу. Все было пусто.
Счастье бы покровительствовало бглецу, потому что онъ вышелъ къ морю едвали не въ лучшей части побережья. Видъ одонобразной, и пустынной тундры сразу объяснилъ, почему эта часть берега не была населена: дикій, непріютный видъ громаднаго пустыря гналъ отсюда человка, и онъ укрывался въ боле уютныхъ уголкахъ сахалинской тайги. Обозрвъ внимательно мстность, Митя спустился со своего обсерваціоннаго пункта внизъ, къ подножію утеса и направился къ рчк. Лсъ кончался недалеко отъ моря. Среди топкихъ береговъ, заливаемыхъ водами рчки посл дождей или въ сильныя бури, струя прсной воды плавно изливалась въ море, и по цвту воды было видно, что береговое морское теченіе отклоняло выдвинувшееся въ море теченіе рки къ югу. Дальше отъ моря берега рчки оказались поросшими тростниками и тальникомъ, а по лвой сторон берегъ становился выше, поросъ лсомъ, и подъ обрывомъ его возл самой воды оставалась илисто-песчаная полоска. Митя медленно по шелъ по ней вверхъ по теченію, пытливо изслдуя заросли, становившіяся все гуще и гуще. Опасливая надежда столкнуться съ людьми тревожила его гораздо меньше, чмъ встрча со звремъ. Высокая, ярко зеленая и густая трава, которая перегораживала ему путь въ мстахъ, гд обрывъ берега отступалъ дальше отъ воды, была мокра отъ росы и вчерашняго дождя, и черезъ нее извилистой линіей вилась свжепомятая широкая тропа, точно здсь только что прошелъ кто-то. Митя остановился. Все кругомъ было тихо и пустынно. И вдругъ взоръ Мити уперся въ свжіе отпечатки босыхъ человчьихъ ногъ, которые глубоко выдавились на мягкомъ, илистомъ берегу. Митя замеръ на мгновеніе, пораженный видомъ этихъ слдовъ. Человкъ! Кто онъ? Откуда онъ появился и зачмъ таинственно прошелъ вдоль рчки въ этотъ ранній часъ утра? Чувство испуга, изумленія и въ то же время радости отъ близости себ подобнаго существа глубоко взволновали его, и онъ не зналъ, что длать, крикнуть ли, чтобы услышать вдали отвтный человческій голосъ, или тихо пойти по слдамъ и убдиться, кто былъ незнакомецъ. Нсколько минутъ стоялъ онъ, переживая невыразимыя ощущенія. Затмъ, вперивъ взоръ въ отпечатки, Митя принялся изслдовать ихъ. Вскор, по различію въ размрахъ слдовъ, онъ убдился, что здсь прошло двое — одинъ слдъ долженъ былъ принадлежать гиганту, грузное тло котораго глубоко вдавило подъ собою песокъ, второй слдъ, который вился позади перваго, судя по размрамъ, долженъ былъ принадлежать женщин или мальчику.
На травянистомъ, топкомъ лужк слды исчезали, смняясь широкой дорожкой сильно и небрежно примятой травы, какъ будто прошедшіе здсь люди нисколько не заботились о томъ, чтобы скрыть свое присутствіе. Митя съ рукой на замк ружья осторожно двинулся впередъ. Онъ тихо шелъ, часто останавливаясь и пытливо оглядывая мстность. Но густая стна лса по об стороны рчки съ нависшими надъ водой втвями оставалась безлюдной. Впереди выступъ берега, съ котораго свшивались обнаженные корни подмытыхъ деревьевъ, закрывалъ видъ на верховье рчки. Добравшись до него, Митя осторожно выглянулъ, прячась за спутанной стью древесныхъ корней съ прилипшими къ нимъ комьями земли, какъ за завсой. Передъ нимъ открылась излучина рчки, такая же, какую Митя только что миновалъ, тнистая и прохладная. Нсколько громадныхъ камней лежали въ вод, перегораживая теченіе, которое чуть струилось возл нихъ, а у берега, по поясъ въ вод, сидлъ громадный медвдь! Черный, мохнатый зврь сидлъ неподвижно. Забавно склонивъ косматую голову съ полураскрытой пастью слегка на бокъ, онъ пристально смотрлъ въ воду. Переднія лапы его, на которыхъ на фон свтлой воды ясно вырисовывались страшныя когти, были протянуты къ вод на подобіе клещей, точно зврь высматривалъ какой-то предметъ, который надо было схватить быстро и ловко.
Эта уединенная утренняя идиллія заключала въ себ такъ мало страшнаго, что Митя едва не расхохотался. Такъ вотъ кто наслдилъ по берегу рчки! Вотъ виновникъ ложной тревоги, которая заставила Митю построить рядъ предположеній о неизвстныхъ людяхъ, раздлявшихъ съ нимъ уединеніе этого сахалинскаго захолустья! Образъ дйствія мохнатаго Мишки такъ заинтересовалъ Митю, что онъ осторожно улегся въ своей засад и ршилъ наблюдать, что такое предпринимаетъ медвдь: беретъ ли онъ утреннюю ванну или промышляетъ себ завтракъ. Загадка скоро разъяснилась. Минуты дв спустя, Мишка съ быстротой молніи окунулъ переднія лапы въ воду, и среди сверкающихъ брызгъ воды Митя увидлъ серебристое тло большой рыбины, судорожно бившееся въ лапахъ звря. Медвдь, крпко зажавъ добычу, поднесъ ее къ пасти и принялся съ видимымъ удовольствіемъ, громко чавкая, грызть голову рыбы, движенія которой быстро замирали. Къ удивленію Мити медвдь ограничился одной головой и бросилъ обгрызанное туловище рыбы на берегъ. Полакомившись такимъ образомъ, зврь снова услся въ наблюдательно-сторожевую позу и черезъ нсколько времени выудилъ новую рыбину, съ которой расправился прежнимъ способомъ. Можно было подумать, что занятіе это представляло для него не добываніе добычи, а забавное развлеченіе, и онъ предавался ему, потому что зеленый лсъ рдлъ въ лучахъ яркаго взошедшаго солнца, легкій втеръ обввалъ слегка пригртый солнопекъ берега пріятной прохладой, и прозрачная вода потока ласково журчала у подножія неподвижныхъ каменныхъ глыбъ. Такъ или иначе, но рыбная ловля косолапаго царя сахалинской тайги мирно продолжалась. Онъ сидлъ въ вод въ нсколькихъ шагахъ отъ берега, и конечно одного присутствія его было достаточно, чтобы заградить дорогу изслдователю, сидвшему въ засад и съ любопытствомъ наблюдавшему эту сцену. Слабый втерокъ тянулъ съ верховьевъ рчки, изъ тайги, и этимъ надо было объяснить, что зврь не чуялъ присутствія врага-человка. Наблюденіе надъ косматымъ звроловомъ указало Мит новый источникъ пропитанія. Если рыбы такъ много, что медвдь ловитъ ее просто лапами, то тмъ легче справиться съ этой задачей ему, человку! Уже съ своего боле высокаго мста Митя видлъ длинные извивающіеся силуэты рыбъ, мелькавшихъ тамъ и здсь въ темно-зеленоватой глубин. Надо было только придумать, чмъ и какъ ловить ее.
Между тмъ рыбная ловля наскучила медвдю. Скусивъ голову послдней рыб, онъ поднялся и выбрался на берегъ, мягко переваливаясь своимъ громаднымъ, мохнатымъ туловищемъ. На берегу онъ отряхнулся отъ воды, какъ собака, понюхалъ накиданную имъ рыбу, поворошилъ ее лапой и побрелъ прочь.
Какъ и ожидалъ Митя, медвдь пошелъ отъ него, въ томъ же направленіи, куда вели слды. Нкоторое время онъ медленно брелъ съ перевальцей вдоль рчки, нюхая землю, отворачивая встрчные камни и каряги, точно искалъ подъ ними что-то спрятаное, затмъ остановился, сладко звнулъ, постоялъ, меланхолически поглядывая на воду, и сталъ взбираться на кручу берега. Обождавъ, пока шорохъ и трескъ его возни въ чащ затихъ, Митя вылзъ изъ своего убжища подъ нависшими корнями и пошелъ по слдамъ медвдя. Теперь онъ могъ убдиться въ своей ошибк, благодаря которой испыталъ столько страху: слды косолапаго пустынножителя были поразительно похожи на человчьи съ тою только разницей, что возл каждаго слда замтны были отпечатки его громадныхъ когтей, на что Митя но своей неопытности не обратилъ было вниманія. Слды переднихъ ногъ значительно уступали по величин заднимъ, которые Митя принялъ за отпечатки ногъ женщины или мальчишки. Добравшись до мста, гд медвдь занимался промысломъ, Митя очутился среди десятка крупныхъ рыбъ, вс съ отъденными головами, которыя въ безпорядк валялись на берегу. Митя счелъ себя въ полномъ прав воспользоваться добычей, въ добываніи которой онъ игралъ не боле какъ роль скромнаго, невидимаго зрителя, и потому собралъ и сложилъ ее въ кучу, надясь захватить лучшіе экземпляры на обратномъ пути. Одн рыбины были серебристыя, другія серебристыя съ большими поперечными пятнами на задней половин тла. По этому признаку Митя легко различилъ ихъ. Первыя представляли горбушу, а т съ пятнами были, очевидно, кеты, но отличить ихъ лучше за отсутствіемъ характерныхъ головъ Митя не могъ. Да ему это было неважно. Об породы принадлежали къ семейству лососевыхъ и очень похожи на нашихъ форелей, какъ цвтомъ, такъ и вкусомъ мяса. Митя не зналъ еще, какую роль сыграетъ эта рыба въ ближайшей его судьб, да онъ сейчасъ и не думалъ о будущемъ — настоящее было еще такъ ново и неопредленно, что всецло поглощало его.
Сложивъ обглоданную рыбу въ кучу, Митя прикрылъ ее нарванной травой и примтилъ мсто. Затмъ онъ пустился въ дальнйшія изслдованія и, повинуясь любопытству, пошелъ опять по зіявшимъ въ ил крупнымъ слдамъ своего новаго знакомаго. Вскор слды свернули вправо, къ круч берега, и здсь Митя увидлъ нчто врод проторенной дорожки, которая вела вверхъ. Нашъ Робинзонъ не имлъ никакой охоты встрчаться со страшнымъ звремъ, нравъ и привычки котораго были ему извстны только по наслышк. Онъ постоялъ немного, размышляя, не вернуться ли назадъ, прислушиваясь, не слыхать ли подозрительнаго треска, а потомъ сталъ взбираться вверхъ. Добравшись до края обрыва, Митя выбралъ мсто, гд по нему лпились кусты, и осторожно выглянулъ. То, что онъ увидалъ, едва не заставило его скатиться кубаремъ внизъ, но мысль, какъ бы поспшныя движенія его не про извели шума, приковала его къ мсту. Впрочемъ густая листва, въ просвты которой глядли его глаза, достаточно укрывала его. Не боле какъ въ десяти шагахъ отъ него, у подножія большой, когда-то расщепленной молніей лиственницы, теперь же сухой и лишенной втвей, задомъ къ нему лежалъ его новый знакомый, которому Митя, впрочемъ, еще не ршался отрекомендоваться. Несмотря на близость, Митя опять такъ заинтересовался занятіемъ звря, что ршилъ повременить съ отступленіемъ, тмъ боле, что и теперь, какъ раньше на рчк, онъ имлъ много шансовъ остаться незамченнымъ. Вскор онъ догадался, чмъ былъ занятъ Мишка, хотя на первый взглядъ могло казаться, что тотъ просто отдыхаетъ и, отдыхая, лижетъ себ лапы. Медвдь передними лапами лежалъ на муравейник, громадномъ и старомъ, можетъ быть, основанномъ у подножія лиственницы много лтъ тому назадъ. Очевидно, онъ разрылъ его своими когтистыми лапами, а теперь лежалъ, опуская поочередно то одну, то другую лапу на раззоренное гнздо, въ которомъ кишмя кишли возбужденные дерзкимъ нападеніемъ муравьи. Какъ скоро достаточное количество смлыхъ защитниковъ налипало къ обильно смоченной слюною лап, медвдь подносилъ ее къ морд и съ наслажденіемъ слизывалъ копошащійся живой слой. Это былъ, очевидно, дессертъ къ рыбной закуск. Зврь спокойно наслаждался своей затей. Онъ ни разу не поднялъ своей громадной головы, чтобы прислушаться или оглянуться кругомъ, изъ чего Митя заключилъ, что медвдь чувствовалъ себя полнымъ владыкой этого пустыннаго уголка острова.
Митя счелъ боле благоразумнымъ отретироваться еще съ большею осторожностью, чмъ съ какою приблизился къ зврю. Шорохъ хвои заглушилъ звуки мягкихъ шаговъ въ песк, такъ что Митя, хотя и держалъ ружье наготов, предполагая дйствовать имъ какъ огнестрльнымъ и какъ рукопашнымъ оружіемъ, благополучно спустился внизъ. Онъ пошелъ назадъ, выбралъ изъ укрытой кучки самыя крупныя и мене поврежденныя медвдемъ рыбины и вернулся на берегъ моря. На сегодня онъ былъ избавленъ отъ необходимости бродить по мокрому дну океана вслдъ отливающей волн — медвдь позаботился снабдить его достаточнымъ запасомъ пищи.

ГЛАВА VIII.

Обзаведеніе домомъ и хозяйствомъ.

У огня, въ ожиданіи, пока обуглится ярко горвшій валежникъ и можно будетъ испечь въ накаленной зол добычу, Митя вновь перебралъ въ ум вс выводы, которые вытекали изъ его положенія. Тло его, изломанное необычайнымъ походомъ по тайг, еще хранило слды изнуренія и усталости, но уже заживали язвы на ногахъ, и въ душ было больше увренности и покоя. Жуткое чувство одиночества, которое не безпокоило его, пока онъ, стремясь къ завтной цли, продирался съ напряженіемъ всхъ силъ сквозь дикую чащу, и которое охватило его, когда онъ очутился, безсильный и оборванный, передъ могучей громадой океана, снова улеглось, такъ что жизнь казалось ему теперь на яркомъ свт солнца достойной цны, какую онъ заплатилъ за нее. Зато заботы, звавшія къ дятельному труду и борьб, обступили его со всхъ сторонъ. Объ чемъ онъ ни начиналъ думать, о постройк жилья, о продранныхъ сапогахъ, о пищ, онъ всюду натыкался на непреодолимыя, какъ ему казалась, съ. перваго взгляда затрудненія. Только теперь, когда Митя очутился съ голыми руками предъ лицомъ дикой природы, онъ увидлъ, до какой степени вс привычки, вс мысли его приспособлены къ условіямъ культурной жизни, За что ни хватался онъ на первыхъ же порахъ чувствовалось отсутствіе самыхъ простыхъ вещей, помощи которыхъ мы не замчаемъ въ нашей обыденной жизни… А, между тмъ не видлъ ли онъ сегодня утромъ, какъ живое существо, которое во всемъ уступало ему, этотъ медвдь, ловившій рыбу, лакомившійся муравьями, спокойно и беззаботно жилъ среди пустыни, въ которой Митя боялся погибнуть, чувствуя себя какъ безъ рукъ. По крайней мр примръ животнаго не остался безъ вліянія , и, воспоминая своего косолапаго сосда, Митя утшался мыслью, что тамъ, гд благоденствуетъ медвдь, можетъ, быть, не пропадетъ онъ, человкъ, ‘внецъ созданія’. Тмъ не мене ему приходилось туго.
Митя было расположился починить свою обувь — хвать — иголки, съ помощью которыхъ онъ думалъ справиться съ. задачей, не годились. У него не было шила, и при попытк согнуть одну изъ иголъ, чтобы превратить ее въ подобіе кривого сапожнаго шила, дрянная сталь сломалась, и Митя долго шарилъ въ песк, чтобы не потерять отломившагося кончика, который при его скудномъ запас желзныхъ вещей могъ еще пригодиться на что-нибудь.
Жилье, чтобы оно укрыло его отъ рзкаго морского втра и дождя, Митя могъ сложить только временное изъ полугнилыхъ жердей валежника. За неимніемъ топора приходилось орудовать съ готовымъ матеріаломъ. Митя натаскалъ къ выбранной впадин утеса, откуда открывался самый широкій видъ на море, на устье рчки и на лсъ, жердей, сучьевъ съ остатками пожелтвшей хвои, обломковъ коры и соорудилъ изъ этого матеріала хижину наподобіе индйскаго ‘вигвама’ или ,,урасы’ тунгусовъ. Нсколько разъ перегнившія жерди ломались подъ тяжестью наваленнаго на нихъ матеріала, потому что Митя хотлъ возмстить щелеватость стнокъ своего дома толщиною, и только къ вечеру ему наконецъ удалось построить сооруженіе, которое боле или мене отвчало намченному плану. Узкій входъ, обращенный въ открытому югу, Митя завсилъ продраннымъ бушлатомъ, который колебался отъ отъ всякаго дуновенія втра. Небольшое отверстіе наверху должно было служить для выхода дыма, но когда Митя развелъ небольшой огонекъ посредин хижины, густая масса дыма быстро выгнала его наружу. Для защиты отъ ночного визита медвдя или другого звря Митя не могъ придумать ничего, кром огня, который онъ разложилъ передъ входомъ въ шалашъ во всю ширину расщелины, въ глубин которой онъ поселился. Но валежникъ быстро перегоралъ, такъ что Митя нсколько разъ вставалъ въ теченіе ночи, чтобы подбрасывать въ костеръ новый горючій матеріалъ. Неудобство такого способа охраны заключалось еще въ томъ, что дымъ тянуло по расщелин скалы вверхъ, и онь стлался черезъ шалашъ.
И все же бглецъ чувствовалъ себя во вторую ночь куда уютне. Скудный багажъ его лежалъ въ порядк, а самъ онъ расположился за грудой тускло свтившихъ, перегоравшихъ углей, накрывшись бушлатомъ, положивъ возл заряженное ружье и кайлу. Ночь мерцала въ расщелину двери яркими звздами, ночной холодъ врывался порой въ шалашъ, иногда снизу, изъ заволокшейся туманомъ лсистой ложбины доносился звучный среди ночной тишины хрустъ ломавшейся и падавшей втки, а Митя лежалъ, и грустно-задумчивый взоръ его глазъ не могъ оторваться отъ мерцавшихъ угольковъ, жаръ которыхъ понемногу прятался подъ толстымъ, но пушистымъ налетомъ золы. О чемъ думалъ бглецъ, прежде чмъ сонъ смежилъ его очи? Онъ думалъ о своемъ одиночеств, о томъ, что уже двнадцатый день, почти дв недли, какъ онъ не слыхалъ голоса человческой рчи и когда услишитъ, неизвстно. Понемногу его мысли, цпляясь за прихотливый рядъ восиоминаній, вернулись къ прошлому, сперва къ перипетіямъ бгства, потомъ къ жизни въ гнилой и душной тюрьм, подъ громыханье кандаловъ, злобныя рчи и дикія проклятія, потомъ передъ нимъ развернулся городъ, огоньки на пристани, на судахъ въ теплую южную ночь, когда говоръ и смхъ, шарканье ногъ и восклицанія звучатъ въ темной листв бульваровъ, и вдали отъ эстрады несутся звуки военнаго оркестра, играющаго попури изъ оперъ… Боже, съ какою живою силой охватило его это воспоминаніе! Митя приподнялся на локоть и расширенными глазами смотрлъ виередъ себя. Да, нтъ сомннія! То — прошлое! Онъ не тамъ… онь здсь, бглый, одинокій каторжникъ на пустынномъ берегу океана. Слезы, одиночныя и тяжелыя, медленно капали иа холодную землю. Митя откинулся на изголовье и закрылъ глаза. Онъ лежалъ нкоторое время въ черномъ мрак. жалость къ себ боролась съ отчаяніемъ и злобой, а когда открылъ глаза, то увидлъ дв яркихъ звэды и нсколько боле гусклыхъ, которыя свтили ему въ отверстіе крыши искристыми лучами, какъ Вилеемская звзда. Тишина и переливчатое сіяніе ихъ успокоили несчастнаго, и онъ не замтилъ, какъ уснулъ. Ночью онъ въ просонкахъ подымался, подбрасывалъ хворостъ въ потухавшій костеръ, а утромъ заснулъ крпко и проснулся, ему казалось, оттого, что его кто-то разбудилъ. Но никто не будилъ его, онъ былъ одинокъ.
И потянулись дни новой жизни, въ которой собственныя мысли замняли Мит звуки человческой рчи, а образы — живыхъ людей и ихъ дла. Понемногу онъ пересталъ различать самого себя. Ему казалось, что все, что онъ думаетъ и чувствуетъ, нечувствительно сливается съ окружающимъ — съ шумомъ моря, шорохомъ тайги, свистомъ втра въ расщелинахъ скалъ, съ криками морскихъ птицъ, которыя гнздились въ утес надъ моремъ, что самь онъ — маленькій кусочекъ гигантской природы и живетъ, повинуясь тмъ же скрытымъ въ ней непреодолимымъ и невыразимымъ ничмъ велніямъ, по вол которыхъ волнуется вода, скрипитъ и качается дерево, ходитъ въ глубин рки рыба.
Да и было ли оно иначе? Только вечеромъ, когда мракъ загонялъ его въ узкую щель скалы, въ немъ просыпался человкъ иного міра, иного прошлаго, и тогда душа его мучительио страстно просилась вдаль, жаждала, искала чего-то иного, рвалась и тосковала. Но что бы ни копошилось въ душ, тло и голова дятельно работали.
Утромъ, въ первый день осдлой жизни, Митя устроилъ временный календарь.
Онъ набралъ мелкихъ, округленныхъ камешковъ по числу будней, прибавилъ къ нимъ крупныя — воскресныя, и сложилъ кучкой въ хижин, ршивъ начинать свой день съ того, чтобы прибавлять къ ней ежедневно соотвтствующій камешекъ. Затмъ, махнувъ пока рукой на рваные сапоги, онъ сдлалъ удочку. Крючекъ, которымъ застегивался воротъ бушлата, былъ выпоротъ, осторожно разогнутъ съ помощью ножа, отточенъ на камн и такимъ образомъ превращенъ въ рыболовный. Лесу Митя скрутилъ изъ нитокъ, сдлавъ ее покрнче. Рчка до такой степени кишла рыбой, что незатйливый снарядъ прекрасно выполнялъ свое назначеніе. Но печеная рыба, краббы и сырые, холодные слизни скоро стали противны, особенно когда вышелъ запасъ соли. Надо было устроить соляной заводъ. Но какъ? Частые дожди и сырая погода не давали высыхать вод во впадин утеса, куда Митя натаскалъ ее въ своей арестантской шапк изъ моря. Не помогъ и навсъ изъ коры, который Митя устроилъ надъ лужей — онъ еще боле замедлялъ испареніе тмъ, что затнялъ впадину. Тогда Митя спустился въ лсъ, куда ходилъ неохотно, помня встрчу съ медвдемъ, и нарзалъ съ деревьевъ широкія полосы бересты. Изъ нея онъ посл долгихъ неудачъ смастерилъ одинъ большой и одинъ маленькій буракъ, которые съ грхомъ пополамъ держали воду, служа какъ ведерко и кружка. Изъ большого четырехугольнаго куска бересты онъ смастерилъ подобіе сковороды, вымочилъ ее въ вод и въ ней на угляхъ выпаривалъ морскую воду. Счастье его было, что вода Тихаго океана близъ этихъ береговъ содержала большое количество солей, благодаря этому обстоятельству, его соляная варница въ теченіе цлаго дня выпариванія доставляла ему небольшой запасъ соли, только берестяную сковороду приходилось часто возобновлять, потому что она скоро портилась на огн. Тамъ же въ лсу онъ набиралъ ягоду, какая доспвала, пугливо оглядываясь и прислушиваясь, дергалъ корни, изслдуя ихъ съдобность, жевалъ стебли разныхъ травъ, рискуя отравиться. И въ этомъ дл ему пришелъ на помощь косолапый пріятель, у котораго Митя въ первый день своего пребыванія воспринялъ идею рыбной ловли. Тотъ ли это медвдь, или другой, Митя не зналъ, потому что судя по многочисленнымъ слдамъ въ таежной кайм рчки, въ округ жилъ не одинъ, а нсколько медвдей. Разъ какъ-то на полян Митя наткнулся на мсто, гд трава была измята на большомъ пространств, точно здсь валялся медвдь. Тутъ же вмст со слдами пребыванія звря Митя увидалъ нсколько обгрызанныхъ медвжьими зубами корней съ остатками листвы. ‘Что стъ медвдь, можетъ годиться и для человка’, — подумалъ Митя и не ошибся. Корень неизвстнаго растенія былъ блый, хрустлъ на зубахъ, какъ рдька или морковь, имлъ сладковато-горькій вкусъ и отлично дйствовалъ на желудокъ. Митя потомъ легко находилъ его и употреблялъ въ пищу какъ овощъ къ рыб. Когда вопросъ о пищ оказался разршеннымъ боле или мене удовлетворительно, Митя принялся за изготовленіе необходимыхъ орудій. Больше всего онъ нуждался въ топор, замнить который не могли ни ножъ, ни кайла, хотя онъ работалъ ею, какъ топоромъ. Но сдлать топоръ было ршительно не изъ чего. Одно время Митя думалъ, не сдлать ли изъ осколковъ кремня каменный топоръ на подобіе тхъ топоровъ, какіе онъ, помнится, видлъ въ музеяхъ, гд были собраны орудія человка каменнаго вка. Но въ этомъ вид задача представляла безконечныя трудности, и, не имя опыта дикаря, Митя рисковалъ потратить много драгоцннаго времени. Всего проще было бы перековать кайлу въ топоръ. Она представляла, длинную, изогнутую въ вид лука четырехгранную полосу желза съ заостренными концами и расширеніемъ посередин, въ дыру котораго вставлялась ручка. Одну половину, если ее накаливать на угляхъ, можно было сплющить ударами подходящаго камня въ широкую пластинку, которую оставалось только отточить. Митя принялся за дло, но потерплъ неудачу на первыхъ же порахъ. Конецъ кайлы не накалялся въ куч углей до такой мягкости, чтобы уступать слабымъ ударамъ каменнаго кругляка, которымъ Митя билъ, зажавъ его въ рук. Очевидно, недоставало мха или поддувала, и необходимо было увеличить силу молота. Послднее Мит удалось достигнуть легче, чмъ первое. Упорно работая камнями, какъ напилками, онъ протеръ въ своемъ камн-молот широкія параллельныя ложбины съ каждой стороны его и вставилъ затмъ его утонченною частью въ расщепъ выструганной ножемъ толстой ручки, которую онъ туго перевязалъ выше и ниже зажима тонкими, вырзанными изъ погона винтовки ремешками. Получился довольно основательный каменный молотъ, который въ случа чего могъ даже служить орудіемъ защиты. Митя съ чувствомъ удовлетворенія помахивалъ имъ въ воздух, представляя себ, какъ онъ будетъ бить имъ по раскаленному ковкому желзу. Трудне было устроить мхъ. Маханье полой снятаго бушлата мало помогало длу. Правда, угли разгорались ярко при каждомъ взмах, но только съ поверхности, въ глубин же, куда былъ засунутъ конецъ кайлы, температура, очевидно, измнялась очень мало. Долго размышлялъ Митя, придумывая разные способы, оглядываясь кругомъ въ поискахъ матеріала или въ надежд увидть предметъ, который навелъ бы его на удачную мысль. Въ конц концовъ онъ остановился на мысли устроить мха такъ какъ онъ видлъ на одной картинк въ ‘Исторіи культуры’.
Тамъ были изображены африканскіе кузнецы негры: одинъ, сидя на корточкахъ, колотилъ наконечникъ копья на каменной наковальн, а другой въ двухъ шагахъ отъ него дулъ въ маленькіе мхи, сдланные изъ глины въ вид суживающихся къ концу горшковъ. Горшки были вкопаны узкими концами въ землю, и отъ нихъ въ ней шелъ ходъ къ огню. Ихъ широкіе концы были обтянуты кусками кожи съ привязанными къ нимъ ручками, вытягивая и вдавливая поперемнно обими руками кожу, помощникъ кузнеца вдувалъ снизу изъ подъ земли въ кучу накаленныхъ углей непрерывную струю воздуха. Для устройства такихъ мховъ необходима была глина, изъ бересты, единственнаго матеріала, которымъ пользовался пока Митя, ихъ невозможно было сдлать. Кожу могла замнить рыбья кожа, тонкая до прозрачности, но гибкая, какъ бычачій пузырь. Глину Митя долго искалъ на рчк, рискуя ежеминутно встртиться съ медвдемъ. Такъ какъ онъ выбиралъ для своихъ экспедицій жаркіе часы дня, когда Мишка лежитъ гд-нибудь въ прохладной чащ лса, изнывая отъ жары въ своей мховой одежд, то встрчи съ нимъ нашъ поселенецъ удачно избгалъ, и посл долгихъ и упорныхъ поисковъ нашелъ, наконецъ, залежь довольно плохой глины въ полуторы верстахъ отъ дому. Онъ выковырялъ большую, по возможности равномрную глыбу величиной съ большую тыкву и съ трудомъ дотащилъ ее къ себ.
Удача окрылила его, и, не давая себ отдыха и сроку, Митя услся близъ входа въ свое жилищ подъ тнистымъ свсомъ утеса и превратился въ гончара. Долго возился онъ. Сперва промялъ глину, потомъ вылпилъ съ трудомъ потребные конусы, смачивая и приглаживая глину водой. Чтобы они не спадались и не теряли форму, онъ набилъ ихъ плотно мелкимъ влажнымъ пескомъ, а затмъ возложилъ надежду на солнце, разсчитывая, что, высохнувъ, конусы станутъ достаточно твердыми. Но частые дожди и туманы съ моря разрушили его разсчеты — глина почти не сохла. Тогда самоучка гончаръ принялся осторожно обжигать ихъ, прогрвая сперва на горячей зол, а потомъ на пылающихъ угольяхъ. Терпніе и осторожность одержали верхъ. Если глина трескалась, Митя внимательно замазывалъ трещины и обжигалъ починенныя мста, пока не добился успха. Дальше дло пошло гораздо быстре и, спустя два дня неутомимой дятельности, въ горячк которой Митя забывалъ все на свт, кром предмета своихъ стремленій, импровизированная кузница была готова: конусы, обвязанные рыбьей кожей, вкопаны въ землю, отъ нихъ проведенъ выложенный глиной ходъ къ углямъ, тяжелый плоскій камень-наковальня, доставленный съ большимъ усиліемъ наверхъ, лежалъ возл, и на ней покоился каменный молотъ. Увы! когда Митя, взявшись за ручки, принялся работать мхами, вмсто равномрнаго шипнія воздушной струи и разгорающихся углей произошло нчто совсмъ другое: мхи не дйствовали, точно кто закупорилъ выходное отверстіе. Митя разгребъ угли въ горн, отыскалъ дыру поддувала… она оказалась забитой пескомъ и золой. И только тутъ самозванный кузнецъ вспомнилъ, что онъ совсмъ забылъ снабдить свои мхи клапанами. Досада и огорченіе были такъ велики. Что Митя чуть не заплакалъ. Въ этотъ день онъ уже не работалъ, — не могъ, такъ разстроила его неудача. Съ отчаянія и огорченія ему страстно захотлось, чтобы случилось нчто необычайное: чтобы въ мор появился дымокъ, затмъ на горизонт обрисовывается рангоутъ и очертаніе парохода. Вотъ отъ него отвалила къ берегу шлюпка за прсной водой или чмъ инымъ. Онъ воображалъ себя на берегу бгающимъ отъ нетерпнія взадъ и впередъ, машущимъ, дико кричащимъ. Онъ представлялъ себ изумленныя лица незнакомыхъ людей, которые, не переставая поспшно грести, съ изумленіемъ смотрятъ, повернувъ съ усиліемъ головы, на одиноко неистовствующаго оборваннаго человка… Ничего подобнаго! Волны моря, которыя бжали ровными грядами къ берегу и разбивались тамъ съ ласковымъ журчанъемъ, пли ту же заунывную псню — псню одиночества, псню неволи.
Долго сидлъ Митя на краю утеса, обхвативъ руками согнутыя колни, устремивъ взоръ. въ синюю даль. Втеръ шевелилъ ему волосы, обдувалъ лицо, чайки кричали и дрались за добычу у подножія утеса. Сумерки загнали его домой, А утромъ Митя вскочилъ бодрый и сильный, съ новой врой въ себя, съ новыми затями въ голов. Онъ провозился за устройствомъ новаго горна два дня, работая съ лихорадочной энергіей, забывая о пищ, о мор, на которое онъ часто прежде глядлъ съ тайной надеждой, и всего только два раза отлучился отъ своего жилья: разъ сходилъ за глиной, другой разъ на рыбную ловлю. Много труда стоило ему устройство клапановъ, которые онъ сдлалъ въ вид шариковъ, запиравшихъ и отпиравшихъ отверстія дйствіемъ воздушнаго напора. Съ вечеру второго дня Митя могъ испытать свое сооруженіе. Оно дйствовало не блестяще, но удовлетворительно. Эта удача, третья, посл придуманнаго имъ соляного завода и устройства удочки, необыкновенно приподняла настроеніе новаго Робинзона, Въ немъ все сильне и сильне росла увренность, что такъ или иначе, рано или поздно, но ему удастся выбраться изъ западни, въ которую онъ попалъ посл бгства съ каторги.
Рано утромъ, едва выглянуло солнце, какъ Митя уже бродилъ по берегу, собирая сухой плавникъ, который давалъ уголь лучшаго качества. Не обращая вниманія на дождикъ, который засялъ вскор мелкой пылью съ посрвшаго отъ ненастья неба, Митя развелъ большой костеръ и, когда дерево перегорло въ уголь, принялся за работу. Онъ работалъ поперемнно то въ роли раздувальщика, то въ роли кузнеца, крпко схвативъ обернутый въ бересту конецъ кайлы, лвой рукой и отбивая своимъ самодльнымъ молотомъ ярко-красный, быстро покрывавшійся окалиной накаленный конецъ. Звонкій стукъ несся изъ расщелины скалы и катился въ тайгу, гд къ неслыханнымъ звукамъ прислушивался, вроятно, бродяга-медвдь. Искры сыпались во вс стороны, и мягкое желзо постепенно принимало желаемую форму. Митя работалъ съ увлеченіемъ. Онъ не думалъ раньше, что перековка кайлы окажется такой легкой работой, и теперь съ восхищеніемъ слдилъ, какъ длинный заостренный стержень превращался въ широкую пластину. Въ середин работы каменный молотъ выскочилъ отъ сильнаго удара изъ расщепа ручки, но Митя легко закрпилъ его вновь.
Только великій художникъ, творецъ необыкновеннаго произведенія искусства, созданнаго порывомъ высокаго вдохновенія, могъ такъ любоваться своимъ твореніемъ, какъ любовался .Митя неуклюжимъ лезвеемъ, носившимъ на себ слды грубой и неумлой обдлки. Онъ долго вертлъ измнившую свой вншній видъ кайлу передъ глазами, насадилъ ее на ручку, примривалъ, ловко ли рубить, и когда вдоволь насладился первымъ издліемъ своей кузницы, вспомнилъ, что лезвее надо отточить. Но и эта скучная, однообразная работа, которая отняла у него остатокъ дня, протекла легко, потому что Митя въ это время думалъ о томъ, что онъ сдлаетъ своимъ топоромъ. Прирчная тайга казалась ему теперь данницей, готовой отдать своему властелину лучшее, что въ ней таилось. Напряженная дятельность изнуряла Митю. Но, заставляя работать мысль, она позволяла ему забывать окружающее, прогоняла страхи, которые, какъ невидимыя, а лишь ощущаемыя чудовища, таились прежде въ его воображеніи везд кругомъ — въ нелюдимой тайг, въ молчаливыхъ впадинахъ утеса-горы, въ синей мгл моря и въ дальнихъ горахъ. Митя уже пересталъ прислушиваться, не крадется ли кто нибудь, не ползетъ ли, онъ не обертывался внезапно и боязливо, чтобы взглянуть, не стоитъ ли кто нибудь неизвстный и страшный за его спиной. Окрестность со всми ея перемнчивыми звуками и шумами казалась ему уже близко знакомой, почти родной, и онъ доврчиво-спокойнымъ взоромъ смотрлъ на то, что еще недавно будило въ немъ тайныя тревоги.

ГЛАВА IX.

Плаваніе по рк.

На другой день Митя срубилъ и повалилъ нсколько нетолстыхъ лиственницъ. Онъ обчистилъ бревна, приволокъ ихъ къ берегу рчки и соорудилъ небольшой плотъ, воспользовавшись гибкими, свжими корнями молодыхъ лиственницъ, какъ вичью.
Плотъ былъ ему положительно необходимъ, потому что Митя боялся странствовать берегомъ, гд ходили медвди. А между тмъ надо было изслдовать свои владнія и прежде всего рчку. Во время работы надъ плотомъ нсколько тюленей съ любопытнымъ видомъ выставили свои круглыя, усатыя морды, лоснившіяся отъ воды, появляясь все ближе и ближе къ берегу, не пугаясь стука и шума. Митя легко могъ подстрлить любого изъ нихъ, но мысль израсходовать хоть одинъ изъ своихъ немногочисленныхъ патроновъ останавливала его. Да и зври эти были ему пока не нужны.
Захвативъ самыя цнныя вещи, Митя на слдующій день пустился въ ‘ученую экспедицію’, какъ онъ мысленно назвалъ новое предпріятіе. Онъ шелъ на шестахъ, придерживаясь лваго берега. Вода стояла высоко, благодаря послднимъ дождямъ, но теченіе было довольно медленное. Черезъ часъ умренныхъ усилій Митя достигъ мста, гд находилась залежь глины. Онъ захватилъ грузъ ея для выдлки посуды, которой думалъ заняться въ ближайшемъ будущемъ, такъ какъ тосковалъ по горячемъ ча и похлебк. Подвигаясь медленно дальше, Митя зорко поглядывалъ по сторонамъ, не видать ли гд какого звря, и пытливо изслдовалъ обрывъ берега, потому что посл находки глины лелялъ въ душ надежду, не натолкнетъ ли его судьба на мсторожденіе какой-нибудь желзной руды, залежи которой довольно обильны на Сахалин. Рчка сохраняла свой прежній характеръ, то-есть ширина ея достигала въ самыхъ узкихъ мстахъ 10—12 саженей, такъ что еслибы въ такомъ пережим теченія на одинокаго пловца вздумалъ бы напасть выскочившій изъ тайги медвдь, то онъ добрался бы до утлаго судна въ самое короткое время и, пожалуй, даже вбродъ, — такъ мелка была, тутъ вода. По низкому, правому берегу высились стройные тополя, ивы и вязы, кудрявая зелень которыхъ склонялась къ отражавшей ихъ гладкой поверхности воды. Мстами Митя плылъ подъ навсомъ зеленыхъ втвей, точно въ большомъ шатр, невольно заглядываясь на живописные уголки. Дальше отъ берега виднлась боле темная зелень аянской ели, и пихты, и кое-гд выдлялись темными пятнами группы кедровъ. У обрывистаго берега рчка, очевидно, подмывала и отрывала во время разливовъ участки земли вмст съ росшими на нихъ деревьями, потому что на многихъ отмеляхъ были видны груды наваленныхъ и, благодаря рчной свжести, еще не засохшихъ деревьевъ. Митя съ трудомъ и не безъ опаски велъ свое судно черезъ протоки между цлыми островами, воздвигнутыми изъ труповъ исполинскихъ изъ и тополей, образовавшими въ расширенномъ русл рки настоящій архипелагъ. Къ удивленію тюлени попадались и здсь, въ нсколькихъ верстахъ отъ моря. Гладкая, круглая башка звря съ подслповатой мордой внезапно появлялась надъ поверхностью воды, также внезапно изсчезала, и тогда въ освщенной солнцемъ глубин было видно большое и темное веретенообразное тло, скользившее быстрыми, змиными движеніями. Одинъ изъ тюленей даже вылзъ на поваленное дерево и сладко дремалъ, пригрваемый теплыми лучами солнца. Появленіе человка пробудило его. Раскрывъ глаза, забавный зврь внезапно увидлъ длинный шестъ, которымъ Митя замахнулся въ надежд оглушить его, и не теряя времени шлепнулся въ воду, нырнулъ и исчезъ въ глубин.
Дальше теченіе рчки стало извилисте, острова попадались рже. Митя присталъ къ берегу, гд краснли заросли высокаго Иванъ-чая и дикой малины. Ударивъ нсколько разъ шестомъ по зеленой листв, Митя убдился, что въ заросли не скрывается никто. Онъ полъ полусплой малины и нарвалъ цлую охапку листьевъ и цвтовъ Иванъ-чая, чтобы высушить его дома и.пить вмсто настоящаго. Закрпивъ плотъ, Митя осторожно обошелъ заросль и очутился на песчаномъ перешейк, который тянулся къ берегу. Тутъ онъ увидлъ слдъ коровы, то-есть это ему показалось, что черезъ пересыпь прошла корова, но едва онъ подумалъ, откуда могла взяться здсь корова, какъ уже догадался, что слды принадлежали какому-нибудь зврю врод лося или оленя. Но ничто не выдавало присутствія дичи. На обратномъ плаваніи, въ которое Митя пустился посл полудня, разсчитывая на теченіе, онъ вспугнулъ нсколько стай дикихъ утокъ. Видлъ еще какого то длиннаго, пушистаго звря, величиной съ небольшую собаку, который быстро скрылся въ нору подъ обнаженными корнями. Примтилъ онъ также нсколькихъ блокъ и опять свжіе медвжьи слды на берегу. А вотъ за поворотомъ рки и самъ старый пріятель! Громадный зврь шелъ медленными шагами съ развальцемъ возл самой воды. По временамъ онъ останавливался, нюхалъ подъ карягами, отворачивалъ ихъ лапой и снова продолжалъ свой путь.
Митя, осторожно отпихиваясь шестомъ объ вязкое дно, отвелъ свой плотъ ближе къ противоположному берегу, положилъ шестъ и схватилъ берданку. Стукъ шеста былъ услышанъ звремъ. Медвдь круто остановился и впервый разъ увидлъ человка, который, повидимому, готовился оспаривать у него владніе лсомъ. Митя стоялъ посреди плота, который медленно уносило теченіемъ мимо звря, шагахъ въ сорока отъ него. Сердце громко стучало въ груди, руки крпко сжимали ружейный стволъ, на штык котораго ярко сверкало солнце. Пловецъ ожидалъ, что медвдь, немедля ни минуты, кинется въ воду. и нападетъ на него. Но зврь не обнаружилъ къ тому никакой охоты. Онъ смотрлъ на незнакомое существо блестящими лукавыми глазами, какъ будто хотлъ сказать: ‘А, это ты стучишь тамъ, на гор по ночамъ и тревожишь мой сонъ’, и затмъ лниво повернулся и ушелъ въ густой шиповникъ, въ которомъ виднлись проложенные имъ по всевозможнымъ направленіямъ лазы. Митя вздохнулъ свободно и, положивъ ружье, снова взялся за шестъ. ‘Рано или поздно — думалъ онъ — намъ придется столкнуться. Трудно жить въ такомъ близкомъ сосдств, не мшая другъ другу’. ‘Смлый’ изслдователь вернулся домой довольно рано. Экспедиція, хотя и не оправдала его надежды на открытіе желзной руды, зато познакомила его съ теченіемъ рки верстъ на 8—10 вверхъ отъ устья. Вмст съ тмъ Митя убдился въ необыкновенномъ богатств лсистаго берега всевозможной дичью и только не зналъ, какъ онъ будетъ добывать ее. Отнын онъ уже не могъ разсчитывать на то, что присутствіе его неизвстно царю сахалинскаго лса. Нынче они представились другъ другу, хотя и не обмнялись привтствіями. Не зная характера медвдей, Митя сталъ бояться нападенія звря, онъ ршилъ огородить свое жилье тыномъ, и, эта работа заняла у него весь слдующій день. Шалашъ, который пока удовлетворительно защищалъ его отъ непогоды, стоялъ, какъ уже было сказано выше, въ глубин узкой расщелины, съ отвсными боками, высотой въ нсколько саженей. Почва состояла здсь изъ плотнаго песчанаго наноса и спускалась внизъ довольно крутой осыпью. Направо и налво въ стн утеса открывалось нсколько такихъ щелей, но та, гд поселился Митя, была и самая безопасная благодаря отвснымъ высокимъ бокамъ и довольно узкому входу, не стснявшему однако вида на море и устье рчки. Стоило только перегородить ее крпкимъ тыномъ съ узкой калиткой, и тогда невольный отшельникъ могъ чувствовать себя за нею боле или мене безопасно посреди двора, который былъ достаточно просторенъ для его небольшого хозяйства. Эта работа заставила Митю сдлать себ деревянную лопату, въ которой онъ давно нуждался. Съ помощью кайлы и лопаты онъ вырылъ глубокій ровъ поперекъ щели въ томъ мст, гд она имла всего дв сажени въ ширину, здсь онъ поставилъ рядъ длинныхъ, заостренныхъ по концамъ бревенъ такой толщины, какія только ему было по силамъ втащить къ себ наверхъ. Землю онъ плотно утопталъ, а чтобы нельзя было ни повалить, ни выдереуть столбы, онъ закрпилъ ихъ двумя поперечными брусьями, концы которыхъ упирались въ выдолбленныя въ скал дыры. Сбоку онъ оставилъ для себя узкую лазейку, такъ какъ не могъ придумать другого способа устройства входа: его страшно стсняло отсутствіе гвоздей и такихъ инструментовъ, какъ долото, буравъ и пила. Дрова и другіе громоздкіе предметы можно было хранить и за оградой. Для защиты кузницы отъ дождя онъ устроилъ надъ ней легкій навсъ, подпертый двумя столбиками. Вечеромъ, когда посреди двора запылалъ костеръ, и яркое пламя его озарило краснымъ свтомъ свжее дерево новой ограды и неровныя стны утеса, Митя почувствовалъ себя довольно уютно въ своей крпости, особенно при мысли о мохнатомъ звр, который всякую минуту могъ навстить его. Надъ головой его, на очистившемся темномъ неб сверкали звзды, и слабый свтъ огнища, вспыхивая и колеблясь, игралъ на неровныхъ выступахъ карниза. Съ этой высоты врядъ ли какой зврь ршился скакнуть къ нему на дворъ, а спуститься по нависавшей стн не было никакой возможности, Это была первая ночь, которую Митя провелъ на своей постели изъ моха совершенно безмятежно, не тревожимый никакими опасеніями.
Утромъ Митя, прибавивъ камешекъ къ кучк, изображавшей календарь, пересчиталъ ихъ и убдился, что исполнился мсяцъ его побга. Было это 29-го іюня, въ Петровъ день. Подъ вліяніемъ календарныхъ расчетовъ мысли его приняли нсколько мрачное направленіе: вдь наступила уже половина лта, а между тмъ онъ еще не представлялъ себ возможности, какъ выбраться изъ уединеннаго мста, какъ проложить себ дорогу туда, гд живутъ другіе люди и въ тхъ условіяхъ, какими пользовался нкогда и онъ самъ. Въ подавленномъ настроеніи Митя спустился къ рчк съ ружьемъ и топоромъ, съ которыми, cогласно обту, онъ не разставался, съ удочкой въ рукахъ.
День его начинался обыкновенно съ рыбной ловли, которая, смотря по обстоятельствамъ, отнимала часъ и полтора, вроятно, потому, что Митя или не былъ еще достаточно опытенъ въ этомъ промысл, или же рыболовная снасть его была далека отъ совершенства. Дйствительно, горбуша и кета, а иногда мелкая рыба въ род сельди, часто срывались съ крючка, хотя Митя осторожно острилъ его каждый день камешкомъ. Иногда на приманку попадалась слишкомъ крупная рыбина, и тогда Митя изъ опасенія, какъ бы она не порвала лесу, долго водилъ ее, прежде чмъ ему удавалось схватить добычу руками у самаго берега. Онъ тутъ же чистилъ и мылъ рыбу. Затмъ онъ запасался валежникомъ или дровами, за которыми приходилось спускаться два и три раза, глядя по тому, случалась ли надобность въ топлив только для пищи, или же предстояло варить соль, или постучать молотомъ въ кузниц. Покончивъ съ этими наиболе обременительными занятіями, Митя забиралъ одинъ или оба берестяныхъ туеска или бурака и шелъ за гору въ тундру, брать ягоду — морошку или голубицу. На обратномъ пути онъ проходилъ обыкновенно берегомъ моря и, если попадалъ въ отливъ, бродилъ по мокрому песку и выбиралъ изъ лужъ наиболе цнную и лакомую добычу. Помимо морскихъ животныхъ — краббовъ, креветокъ, молюсковъ въ род устрицъ и рыбы, море доставляло ему также растительную пищу, именно одинъ видъ водоросли, называемой китайцами морской капустой. Она не росла здсь, въ полос прилива и отлива, а занимала, вроятно, неглубокія пространства дальше отъ берега, потому что экземпляры, которые Митя подбиралъ, по всей видимости были оторваны волненіемъ и нердко долго носились съ волнами, а потому оказывались не всегда первой свжести. Но Митя, желудокъ котораго жестоко чувствовалъ отсутствіе хлба, всегда бывалъ радъ этимъ спутаннымъ кучкамъ широкихъ, морщинистыхъ листьевъ, такъ какъ они вносили разнообразіе въ его обдъ.
Въ этотъ день пустынножителю пришлось вернуться раньше времени — съ сверо-востока надвигалась жестокая буря, которая разразилась жестокими шквалами посл полудня. Порывы налетавшаго втра становились все ужасне и ужасне, и низкія, почти черныя облака стремительно неслись вдаль клубящимися грядами, разорванными, дико пляшущими хлопьями, едва не задвая вершины утеса. Втеръ былъ такъ силенъ, что у подножія утеса почти валилъ съ ногъ, а наверхъ Митя даже и не думалъ высунуть носа, — наврное такая попытка кончилась бы тмъ, что втеръ смелъ бы его, какъ былинку, сбросилъ внизъ на острые выступы и обломки розсыпи. Врываясь въ щели и впадины утеса, втеръ вылъ и свисталъ, словно легіоны вдьмъ, кружащихся въ дикомъ неистовств, и залетавшіе сюда удары его превращались въ какіе-то вихри. Митя едва не задохся отъ дыма, который втеръ металъ съ быстро разгорвшагося костра во вс углы занятой жильемъ поселенца впадины, искры и даже цлыя головешки, носясь по воздуху, залетали въ самую хижину, угрожая спалить ее. Митя съ трудомъ погасилъ огонь и остался во мрак, прислушиваясь къ страшному вою втра и реву расходившагося океана. Если по воздуху неслась нечистая сила, съ визгомъ, свистомъ, и хватающимъ за сердце воемъ, то океанъ походилъ на свирпаго звря, сорвавшагося съ цпи, очутившись на свобод, по которой долго томился спящій гигантъ, онъ съ невообразимымъ бшенствомъ терзалъ свою жертву. Этой жертвой былъ утесъ и плоскій берегъ моря. Приложивъ ухо къ каменной стн, Митя могъ слышать и ощущать, какъ, слабо дрожа, трепетала твердыня скалы, въ которую волны били, какъ тараномъ, колоссальными грудами валявшихся у подножія утеса обломковъ. Сквозь срую стну мелкой дождевой пыли, которая неслась по воздуху вдогонку втру, Мит иногда открывалось море, и тогда онъ любовался львиною мощью громадныхъ валовъ, которые съ невообразимой быстротой мчались издали, далеко взбгали на плоскій берегъ и жадно лизали песокъ, образуя широкія рябящія лужи. Въ устьи рчки теченіе остановилось, такъ что приносимая сверху прсная вода разливалась далеко въ стороны, затопляла берега и превращалась въ широкое озеро, по которому втеръ рябилъ съ такой силой, что казалось, будто поверхность воды усыпана тысячами острыхъ зубьевъ. Поглядывая туда, Митя спрашивалъ себя, что сдлается съ его плотомъ, когда напоромъ морской волны остановившееся теченіе рки подыметъ воду въ томъ мст, гд онъ былъ привязанъ. Иногда въ неистовый вой втра внезапно врывался оглушительный трескъ грома, о которомъ предварялъ ослпительно синеватый, внезапно вспыхивавшій блескъ молніи. Въ отсвт ея Митя видлъ жалко согнувшіяся вершины лса, видлъ, какъ порывы втра, пробгая по верхамъ, ворошили густую массу листвы и хвои, точно то былъ не втеръ, а гигантскія лапы чудовища, поставившаго себ цлью или причесать, или сломить упрямо гнувшіяся спутанныя деревья. Ночь протекла для Мити во мрак и холод, каждое мгновеніе его будилъ трескъ и рокотъ грома.
На слдующій день буря не только не утихла, но, казалось, разыгралась еще сильне. Митя сидлъ въ своей трущоб, не смя высунуться наружу. Бдствіе его усугубилось двумя непріятными обстоятельствами: вмст съ усилившимся дождемъ съ нависшихъ краевъ утеса къ нему въ тснину лились цлые каскады воды, и образованные ими ручьи угрожали подмыть и его жилье и ограду, которая стоила ему такихъ трудовъ. А кром того Митя прілъ свои запасы, которыхъ было немного, такъ какъ онъ никакъ не ожидалъ бури, которая запретъ его боле чмъ на сутки въ щели. Съ помощью топора-кайлы и лопаты ему удалось проложить цлую систему канавокъ съ главной отводной канавой, которая уносила стекавшую сверху воду. Такимъ образомъ опасность быть подмытымъ и снесеннымъ внизъ вмст со всмъ своимъ дворомъ — была устранена. За этой работой Митя промокъ до нитки и дрогъ всю слдующую ночь въ своемъ шалаш, не имя ничего сухого, не имя даже дровъ, чтобы засвтить огонекъ. Къ этому присоединились вскор мученія голода, ютъ которыхъ щемило въ живот, и холодъ казался втрое чувствительне.
Но мучительная ночь пришла-таки къ концу, и съ нею стала затихать непогода. По крайней мр дождь пересталъ, можно было вывсить сушиться одежду и съ большимъ трудомъ развести сильно дымившій огонекъ, который боле утшалъ озябшаго хозяина своимъ трепещущимъ блднымъ пламенемъ, чмъ грлъ его. При такой погод рыба не ловилась, такъ что Митя принужденъ былъ удовольствоваться скудной добычей, какую нашелъ на берегу моря. Тамъ онъ долго бродилъ, нагибаясь всмъ корпусомъ впередъ противъ все еще сильнаго втра, разввавшаго полы его халата, и жадными глазами высматривалъ, чмъ бы поживиться. Это живо напомнило ему первый день, когда онъ притащился изнуренною тнью къ подножію утеса и упалъ тамъ, пока мысль найти пищу въ мор не воскресила его.

ГЛАВА X.

Изслдованіе морского берега.

Спустя день, погода стихла вовсе, и жизнь бглаго каторжника вошла въ обычную колею. Его продолжало стснять отсутствіе необходимыхъ желзныхъ орудій. Частью подъ вліяніемъ смутной надежды найти залежь руды гд-нибудь на берегу моря, частью съ цлью изслдовать морской берегъ въ южномъ направленіи: нтъ ли тамъ чего-нибудь, что по вол благосклонной судьбы откроетъ ему желанный выходъ изъ пустынной мышеловки, Митя ршилъ предпринять экспедицію вдоль берега. Онъ снарядился и взялъ запасовъ на два дня, разсчитывая, въ случа чего, кормиться дарами моря. У него не было ни бинокля, ни морской трубы, чтобы изслдовать даль, но насколько хваталъ его взоръ, берегъ носилъ однообразный характеръ голой тундры вплоть до едва различимаго далеко на юг мыса, тонкая полоска его легкими и смутными очертаніями выдвигалась въ море. Кайма берега представляла на далекое пространство широкую полосу, по которой втеръ и волны разложили прихотливыми грядами то мокрыя и темныя, то сухія, уже поблвшія на воздух груды камыша, плавника и морскихъ водорослей. Низкій обрывъ, которымъ начиналась плоская тундра съ чахлыми, едва приподнятыми надъ ея мхами и кустарниками деревцами, былъ всюду сложенъ мощною толщею торфа, мстами до двухъ саженъ толщины. Видно, тундра существовала здсь съ незапамятныхъ временъ, потому что въ торф Митя не различалъ ничего, кром тонкихъ, шерстистыхъ волоконъ съ рдко разсянными въ нихъ боле крупными гнилушками, который легко трусились въ легкую пыль. Не смущаясь унылой картиной, Митя шелъ все дальше, пока, посл двухчасовой ходьбы, не запримтилъ вдали глыбы черныхъ камней. Эти черныя точки невольно приковывали къ себ любопытство, но по мр-того, какъ Митя подходилъ къ нимъ ближе, имъ начинало овладвать смущеніе. Ему казалось, что камни перемщались… Сперва возл большой груды лежало три камня, а теперь и груды нтъ, точно составлявшіе ее глыбы расползлись. Митя остановился. Дйствительно, камни ползали! Присматриваясь къ очертаніямъ ихъ, Митя сталъ догадываться, что то были не камни, а тюлени. Надежда легко овладть, кружной добычей, не тратя даже заряда, надежда добыть такимъ образомъ кожу для починки сапогъ, въ которые онъ уже давно вкладывалъ берестяныя стельки, такъ какъ посреди каждой подошвы зіяло по большой дыр, эта надежда заставила Митю приближаться къ зврямъ съ осторожною медленностью. Онъ снялъ ружье, чтобы съ надлежащей дистанціи кинуться на тюленей бгомъ и переколоть нсколько штукъ ихъ штыкомъ, прежде чмъ зври доберутся до воды. Но чмъ больше сокращалось разстояніе, тмъ зври увеличивались въ размрахъ, не обнаруживая никакого страха передъ приближавшимся къ нимъ существомъ. ‘О, да это не тюлени, это моржи’, сказалъ себ Митя, когда въ разстояніи ста шаговъ различилъ длинные, желтоватые бивни самцовъ. Моржи спокойно и лниво смотрли на человка и не думали уступать ему дорогу. Очевидно, тутъ было излюбленное лежбище ихъ, потому что какъ разъ въ это время съ моря подплывало еще нсколько зврей, черныя громадныя головы ихъ лоснились, выставляясь изъ воды, Митя осторожно подошелъ къ стаду ближе, но остановился въ почтительномъ отдаленіи, такъ какъ не зналъ, съ какою скоростью передвигаются эти ластоногія по суш. Гигантскіе зври внушали ему невольное почтеніе. Повидимому визитъ его былъ принятъ ими боле чмъ холодно. Только одинъ громадный моржъ съ длинными клыками, которые свшивались внизъ, точно сдые усы польскаго пана, являвшійся, видимо, вожакомъ, съ трудомъ подвинулся на нсколько шаговъ къ Мит, при этомъ онъ моталъ круглой, громадной головой съ безобразной мордой, и время отъ времени угрожающе втыкалъ свои бивни глубоко въ песокъ. Глупый видъ этой образины необыкновенно забавлялъ Митю. Онъ поднялъ валявшуюся поблизости тонкую, длинную жердину и принялся дразнить животное, тыкая ему концомъ своего орудія то въ носъ, то въ морду. Зврь моталъ головой, свирпо хрюкалъ, даже чихалъ, когда безцеремонная хворостина попадала ему прямо въ ноздрю, но не обнаруживалъ намренія приблизиться къ врагу. Остальные или спали, вытянувшись и откинувъ голову, либо съ тупымъ равнодушіемъ наблюдали зрлище.
Забава скоро надола Мит, да, кажется и моржу, потому что онъ спокойно остался на мст, когда нашъ путникъ обошелъ мирно отдыхавшее стадо и пошелъ дальше, изрдка, оборачиваясь на потшныхъ зврей. Видъ моржей навелъ Митю на темныя мысли, которыя въ послднее время чаще и чаще посщали его. Именно, ему стало казаться, что до наступленія суроваго времени года врядъ ли выбраться ему куда-нибудь. Вроятне всего, придется, пожалуй, зимовать здсь. Тогда моржи окажутся ему очень полезными, потому что одною пулей, пущенной въ убойное мсто въ тло громаднаго звря, онъ обезпечивалъ себ запасъ пищи и освтительнаго матеріала на нсколько мсяцевъ, если не на всю зиму.
Къ полудню Митя сталъ приближаться къ лук моря и уже явственно различалъ низкій, далеко выдвинутый въ море мысъ, которымъ заканчивался заливъ. На пути онъ перескъ нсколько ничтожныхъ ручейковъ и одну рчку побольше, берега которой были окаймлены кустами тальника, карликовой березы и чахлыми лиственками, елями, ползучимъ, кедровымъ сланцемъ. Ложбина эта, повидимому, и была той темной полосой, которую онъ различалъ на юг съ вершины утесы, и въ которой онъ подозрвалъ такую же рчную долину, какая разстилалась у ногъ его известняковой гряды. Разница, однако, была большая. Тамъ длинный и высокій кряжъ, защищая широкую полосу земли отъ губительныхъ сверныхъ и сверо-восточныхъ втровъ, позволялъ роскошной таежной растительности выдвинуться до самаго моря, между тмъ какъ здсь скудная, почти полярная флора уродливо-растущихъ деревьевъ прозябала въ плоской впадин, не смя поднять своихъ вершинъ выше ея краевъ. Насколько хуже было бы положеніе Мити, если бы слпой случай вывелъ его на это, а не на то мсто. Митя не безъ труда отыскалъ бродъ и перешелъ мелкую рчку, глубоко увязая въ ея илистомъ дн. Сколько онъ ни смотрлъ, почву везд составлялъ толстый войлокъ торфа, а если гд выступала какая порода, то это былъ либо песокъ недавняго морского происхожденія съ круглыми, включенными въ него камышами, либо глина. И та и другая порода оказывались мерзлыми уже на глубин одного фута. Это обстоятельство не сулило ничего хорошаго въ будущемъ. Хотя мстность, по соображеніямъ Мити, лежала на широт Орла или Курска однако мстныя условія, именно сосдство холоднаго Охотскаго моря и господств сверныхъ втровъ, придавали ей характеръ около-полярной страны. Найти здсь среди такихъ породъ руду, что составляло тайный предметъ желаній одинокаго путника, представлялось невроятнымъ. Изъ живыхъ существъ, кром встрченныхъ моржей, а также тюленей близъ устьевъ рчекъ, куда ихъ, очевидно, привлекала рыба, Митя встртилъ только морскихъ и тундровыхъ птицъ, которыя уже покинули гнзда и выводили молодыхъ на море. Птицы были такъ мало пугливы, что подпускали человка совсмъ близко, на три-пять шаговъ, а затмъ нердко не взлетали, а съ пискомъ отбгали отъ него подальше и затмъ съ любопытствомъ наблюдали невиданное существо. Очевидно, он гнздились здсь постоянно и, не тревожимыя сосдствомъ человка, не боялись его вида. Значитъ встртить здсь людей тоже не было надежды. Это съ одной стороны успокаивало Митю, съ другой — пробуждало въ душ его тайную грусть. Вдь ужъ мсяцъ, какъ онъ, если и говорилъ громко, то только съ самимъ собой.
Такимъ образомъ цль экспедиціи казалась почти достигнутой: Митя изслдовалъ берегъ верстъ на двадцать къ югу и не нашелъ на всемъ его протяженіи ничего, что бы доставило ему какую-нибудь выгоду или пользу. Тмъ не мене онъ ршилъ добраться до мыса, чтобы заглянуть по ту сторону его. Берегъ загибалъ все круче и круче къ востоку, и теперь Митя шелъ уже не на югъ, а на востокъ. Онъ приближался къ цли своего странствованія, обходя груды нанесеннаго моремъ плавника. Громадные стволы, лишенные коры, съ обломанными сучьями и торчащими во вс стороны криво изогнутыми корнями, носили на себ вс признаки долгаго пребыванія въ морской вод. Они поблли, и мстами на поверхности ихъ замтны были выцвты соли. Обильное скопленіе ихъ въ этомъ мст Митя объяснялъ себ очертаніемъ берега: очевидно волны и теченіе, встрчая на своемъ пути преграду въ вид низкой полосы полуострова, къ оконечности котораго подвигался Митя, выбрасывали здсь свою ношу. Тихій свистъ втра и однообразная музыка всплесковъ морскихъ волнъ да изрдка рдкій крикъ чайки — одни только нарушали мертвый покой этого кладбища лсныхъ гигантовъ.

ГЛАВА XI.

Страшная находка.

За полверсты до мыса Митя запримтилъ густую стаю птицъ, которая возилась надъ какимъ-то темнымъ предметомъ, съ крикомъ взлетая и снова садясь на добычу. ‘Должно быть, дохлый тюлень’, подумалъ Митя. Онъ приблизился, перешагнулъ стволъ дерева, скрывшій на время трупъ тюленя отъ его взоровъ, и когда внезапно очутился возл него, замеръ на мст отъ испуга и изумленія. На песк, въ двухъ шагахъ отъ воды лежалъ… человкъ! Онъ лежалъ на спин, вытянувъ ноги, раскинувъ руки, и лица его, повернутаго въ противоположную сторону, не было видно. Запахъ разлагающагося трупа явственно носился въ воздух подъ втромъ, и при появленіи Мити птицы разсялись — одн, лниво поднявшись на воздухъ, другія, отлетвъ недалеко на втви выброшеннаго дерева, гд он услись, чистя перышки и съ любопытствомъ поглядывая на внезапно появившееся среди нихъ существо. Трудно описать, что почувствовалъ Митя при вид трупа: какой-то мистическій трепетъ пронизалъ его душу. Передъ нимъ лежалъ человкъ, ему подобное существо, и въ то же время это былъ уже не человкъ, это былъ трупъ! Раздувшійся, съ сизо-блдной кожей на рукахъ и ше, неподвижный и нмой! Онъ былъ въ клтчатой черно-блой рубах изъ бумажной матеріи, запущенной въ широкіе коричневаго цвта штаны, сшитые изъ такъ называемой у моряковъ ‘чертовой кожи’. На ногахъ были неуклюжіе шнуровые башмаки, и мдные пуговки ихъ крючковъ мерцали, точно одн только таили въ себ искры какой-то жизни. Шапки не было. Довольно длинные блокурые волосы лежали слипшимся косицами, какъ ихъ пригладила морская волна. Очнувшись отъ изумленія, Митя нагнулся чтобы заглянуть утопленнику въ лицо, и тотчасъ отвернулся съ гадливымъ отвращеніемъ: птицы уже расклевали его. Долго стоялъ Митя у трупа. Море шумло, морскія птицы жалобно кричали, и втеръ шелестлъ въ кучахъ сухого камыша. Разныя мысли и чувства носились въ голов его. Кто этотъ покойникъ? Какъ попалъ сюда на пустынный берегъ? Судно ли разбилось въ недавнюю бурю, и онъ долго боролся съ заливавшей волной и погибъ? Или сорвало его съ борта втромъ, сбилъ шальной валъ?.. По одежд, по запачканнымъ смолой рукамъ это былъ, по всей видимости матросъ, и, должно быть, съ парохода, иначе онъ, былъ бы босой. Митя прислъ на корточки возл трупа и, преодолвъ отвращеніе, отворачивая лицо, чтобъ не дышать противнымъ запахомъ разлагающагося тла, принялся обыскивать карманы въ надежд найти что-нибудь, какія-нибудь вещи, которыя хоть отчасти разршили бы загадку. Въ правомъ карман оказался большой складной ножъ на гайтан, какъ носятъ матросы, кожаный мшочекъ съ кусками того пресованнаго, какъ кожа, табаку, который жуютъ моряки, и больше ничего. Въ лвомъ — нсколько бумажекъ: какіе-то счета и поношенное письмо, чернила на которомъ почти расплылись отъ дйствія морской воды. Надо было что-нибудь предпринимать, не бросать же трупъ въ добычу птицамъ. Митя ршилъ закопать его на морскомъ берегу. Предварительно, какъ ни противно ему это было, онъ снялъ съ утопленника одежду, которая представляла для него громадную цну, особенно толстые, крпкіе башмаки. Подъ блузкой оказалась еще шерстяная, полосатая фуфайка, и когда Митя сдернулъ рукавъ съ правой руки, то увидлъ на ней рядъ синихъ нататуированныхъ узоровъ: тутъ былъ неизбжный якорь, корона, нсколько буквъ и еще что-то, чего нельзя было разобрать. Затмъ Митя вырылъ своей кайлой-топоромъ длинную яму, подальше отъ воды, перетащилъ въ нее трупъ и быстро закопалъ его. Солнце уже клонилось къ закату, спускаясь къ черной, неровной линіи далекихъ горъ, когда Митя, потный и усталый отъ долгихъ усилій, утопталъ ногами насыпанный холмикъ. О, возвращеніи домой сегодня не могло быть и рчи, но и оставаться здсь, возл свжей могилы, Мит не хотлось. Онъ не былъ суевренъ, а все же находка глубоко взволновала его. Видъ расклеваннаго птицами трупа, валявшагося на уныломъ берегу среди безпріютно-холоднаго пейзажа, внушалъ ему жуть, которую Митя не умлъ подавить. Ему казалось, что нчто осталось отъ покойнаго, что воздушная тнь его носится кругомъ, и за каждой кучей валежника Митя ожидалъ увидть внезапно возстающее видніе. Онъ собралъ тяжелыя, намокшія вещи покойнаго, завязалъ ихъ въ клтчатую рубаху и пошелъ впередъ съ намреніемъ остановиться на ночь возл мыса, до котораго оставалась какая-нибудь верста. На пути туда ему пришло на умъ, что если возл берега произошло кораблекрушеніе, то кто-нибудь изъ экипажа могъ спастись. Можетъ-быть, голодные и оборванные люди бродятъ гд-нибудь поблизости вдоль пустыннаго берега?
Одна мысль о близости ихъ охватила душу Мити трепетомъ радости. И вотъ онъ торопливо устремился впередъ, пытливо всматриваясь въ окрестность, озирая песокъ, на которомъ ежеминутно ожидалъ увидть какіе-нибудь слды пребыванія здсь людей. Вотъ и мысъ! Бросивъ вещи, Мита торопливо кинулся на ту сторону… Въ прощальныхъ лучахъ заходящаго солнца передъ нимъ, отливая цвтомъ вороненой стали, широкой дугою синлъ заливъ, какъ дв капли похожій на тотъ, который онъ измрилъ сегодня своими шагами. Напрасно всматривается онъ, напрягая до усталости всю силу глазъ, въ кайму берега, не шевелятся ли гд черныя точки, не мерцаетъ ли гд огонекъ, не вьется ли гд столбъ дыма въ небо. Все было пусто и безмолвно, кром моря, на которомъ мелкія волны лниво подходили къ берегу и, словно задумавшись, съ внезапнымъ плескомъ и журчаньемъ падали на мокрый и холодный песокъ. Митя не успокоился на этомъ. Съ лихорадочной поспшностью, съ трепетомъ не совсмъ угасшей надежды онъ собралъ кучу сухого камыша и морской травы, выскъ искры на комочекъ трута и раздулъ огонекъ. Подкидывая въ него груды плавника, онъ скоро развелъ гигантскій костеръ, который долженъ былъ быть виденъ во мгл быстро спускавшихся сумерекъ за много, много верстъ. Добрую половину ночи Митя провелъ у костра, то подкидывая дрова, то присвъ и напряженно прислушиваясь къ звукамъ ночи, то всматриваясь въ даль, не замерцаетъ ли тамъ отвтный огонекъ. Но только звзды тихо сіяли на черномъ неб, и глухо ворковало море. Никогда бы Митя не могъ вообразить себ, что можетъ такъ страстно желать появленія человка. Ему казалось, что разъ онъ такъ жадно желаетъ этого, то это непремнно случится. И онъ ждалъ.
Къ утру Митя заснулъ. Ему снились неясные, мучительные сны, въ которыхъ чуялось страшное и въ то же время радостное присутствіе ‘его’, того, кого онъ похоронилъ наканун.
Утренній холодъ рано поднялъ нашего изслдователя съ мягкаго на ощупь, но твердаго для лежанія песка. На мор стоялъ штиль, очень рдкій въ этихъ мстахъ. Костеръ еще дымился. Вчерашнія ожиданія и надежды потускнли въ душ. Уныло пустынный видъ лежавшаго впереди поморья не сулилъ изслдователю ничего новаго, а люди, если только они копошились гд-нибудь на берегу, несомннно должны были видть его маякъ и отвтить какимъ-нибудь знакомъ. Но ничего подобнаго не видлъ его взоръ.
Митя повернулъ назадъ и къ вечеру усталой походкой доплелся до дому. Никакихъ приключеній съ нимъ на пути не было, кром того, что онъ опять засталъ стадо моржей на вчерашнемъ мст, изъ чего заключилъ, что здсь ихъ любимое лежбище. Дома все было такъ, какъ онъ, уходя, оставилъ. Передъ самымъ шалашомъ въ немъ внезапно дрогнула безумная надежда, что на звукъ его шаговъ у входа покажется… человкъ! И онъ вошелъ въ свою пустую квартиру въ подавленномъ настроеніи усталаго и обманутаго, но все еще слабо врующаго въ какое-то чудо человка. Къ ночи онъ развелъ на утес костеръ и долго сидлъ въ его свт, какъ и наканун.
На слдующій день Митя принялся за свои обычныя занятія, но тайныя мысли до того волновали его, что къ полудню онъ не утерплъ и собрался въ дорогу. На этотъ разъ онъ ршилъ изслдовать сверную половину побережья.
Эта экспедиція, которая также отняла у него два дня, почти ничмъ не отличалась отъ предъидущей. И здсь берегъ носилъ тотъ же характеръ, и здсь Митя наткнулся на лежбища не только моржей и тюленей, но и какихъ-то не извстныхъ ему, жалобно пищавшихъ зврковъ, въ которыхъ онъ думалъ признать морскихъ котиковъ. За низкимъ мысомъ, котораго онъ достигъ еще до захода солнца, Митя сдлалъ цнную находку, которая съ новой силой подняла вс волновавшія его въ эти дни надежды. Это были сломанная мачта паруснаго судна съ верхнимъ марсомъ. Она лежала на берегу, полузамытая пескомъ, окутанная оборванными канатами и веревками. Цнность ея заключалась въ томъ, что въ ней оказалось много желза: разные скобки, болты, кольца, гвозди и нсколько блоковъ. Митя трудился надъ выковыриваніемъ этого богатства весь слдующій день, почти забывая о пищ, и все-таки не могъ добыть всего. Размышляя надъ событіями послднихъ дней, Митя пришелъ къ заключенію, что въ недавнюю бурю гд-то, дйствительно, потерпло крушеніе промысловое судно, должно быть, американскій китобой.
Но мсто катастрофы должно было лежать гораздо дальше на свер, иначе волны выбросили бы сюда гораздо больше предметовъ разбитаго судна. Люди, если они спаслись, кром того несчастнаго, должны были достигнуть берега въ точк, лежавшей гд-нибудь сверне отсюда. Они или нашли пріютъ въ стойбищахъ гиляковъ, а если нтъ, если они направились на югъ, то неминуемо должны были пройти мимо его жилья, и тогда не могли не замтить присутствія въ устье рчки человка. Эти мысли лишили Митю послдней искры затаенной надежды.
Въ два послдовательныхъ путешествія онъ снялъ съ найденной мачты все, чмъ только могъ воспользоваться и что былъ въ состояніи унести. Въ общемъ онъ добылъ около пуда, хотя и заржавленнаго, но годнаго въ дло металла, и это доставило ему новую работу, новыя хлопоты.

ГЛАВА XII.

Рыба.

Теперь гулкій, металлическій звонъ чаще раздавался въ уедименной трещин скалы, чаще вился оттуда столбъ чернаго дыма, потому что Митя съ увлеченіемъ работалъ надъ изготовленіемъ нужныхъ орудій.
Всего трудне досталось неопытному кузнецу изготовленіе клещей, безъ которыхъ невозможна была никакая кузнечная работа. Онъ долго ломалъ голову, чмъ держать раскаленное желзо. Всякія деревянныя выдумки не годились — он загорались раньше, чмъ кузнецъ успвалъ сдлать нсколько ударовъ.
Попытка присоединить къ дереву такой матеріалъ, какъ камень, также кончилась неудачно.
Наконецъ, Митя открылъ въ природ естественныя клещи. Эту службу ему оказали двустворчатыя раковины молюсковъ, которыя не лишились еще своего упругаго тылового тяжа и въ изобиліи валялись на берегу, раскрывъ створки, точно жадные птенцы, ожидающіе, что мать сунетъ имъ въ глотку кусочекъ пищи. Митя набралъ цлую кучу ихъ. Он держали желзный предметъ, который онъ ковалъ, довольно плохо, зато не горли. Съ великими усиліями ему, наконецъ, удалось выковать неуклюжія клещи, которыя однако служили сносно. Съ помощью ихъ и уже гораздо быстре Митя выковалъ молотокъ. Ему жалко было тратить на это желзо, но каменный молотокъ былъ слишкомъ плохъ: онъ часто выскакивалъ изъ зажима, грозилъ треснуть отъ сильнаго удара, а конецъ его очень страдалъ отъ высокой температуры накаленнаго желза, котораго онъ постоянно касался. Остального желза хватило только на долото, нсколько рыболовныхъ крючковъ разной величины и на три десятка гвоздей. Но вдь и то уже составляло цлое богатство по сравненію съ тмъ, чмъ обладалъ Митя, когда судьба кинула его сюда. Новыя орудія удесятеряли силу и повышали качество его труда.
Между тмъ время не шло, а летло. Трудно изобразить, какое множество усилій, сколько изобртательности и остроты ума тратилъ поселенецъ на такія вещи, которыя стоятъ у насъ гроши. На каждомъ шагу его стсняло отсутствіе практическихъ знаній и навыковъ, и если упорный трудъ приводилъ его все-таки къ цли, то это доставалось не иначе, какъ цной огромной затраты времени. Всякая поставленная цль увлекала Митю до самозабвенія, и онъ успокаивался не раньше, какъ задача, какой бы трудной она ни представлялась, оказывалась ршенной. Каждое новое орудіе расширяло кругъ примненія его силъ. У него вмст съ долотомъ появилась деревянная посуда, внизу у рчки появился небольшой балаганъ, срубленный изъ бревешекъ, съ крышей изъ бересты, которая не пропускала дождевой воды. Возл балагана, ближе къ морю, Митя устроилъ небольшую градирню, резервуаръ которой онъ сложилъ изъ камней, скрпленныхъ самодльнымъ цементомъ изъ песка и толченаго известняка. Неуклюжее сооруженіе это требовало меньше времени, а снабжало его большимъ количествомъ соли, которую Митя копилъ съ мыслью употребить ее на засолку рыбы. Вечеромъ, когда онъ въ вид отдыха сидлъ на вершин утеса, любуясь моремъ и живописнымъ устьемъ рчки, взоръ его невольно скользилъ по кривымъ верхушкамъ лиственницъ, озаренныхъ послдними лучами заходившаго солнца, и онъ мысленно выбиралъ изъ нихъ ту самую высокую, изъ ствола которой собирался выжечь или выдолбить челнокъ взамнъ утлаго плотика, на которомъ не ршался пускаться въ море даже въ самую тихую погоду. Его пугала мысль о береговомъ теченіи, объ отлив, когда струя отступавшаго моря могла унести его далеко отъ берега, отъ этого мста, съ которымъ онъ уже свыкся, которое усплъ полюбить.
Холодныя ночи и участившаяся непогода все чаще и чаще наводили его мысли на ужасную гостью, на зиму, которая рано или поздно должна была наступить. Приближеніе ея будило въ Мит серьезную тревогу. Онъ не представлялъ себ ясно, что ожидаетъ его на этомъ обнаженномъ, открытомъ дуновенію полярныхъ втровъ берегу. Еще не испытавъ нашествія страшной гостьи, Митя заране страшился ея приближенія. Особенно тревожили его два вопроса: жилище и запасы. Было ясно, что въ той на живую руку сложенной хижин, которая, худо ли, хорошо ли укрывала его пока отъ непогоды, нечего было и думать зимовать. Надо было заране построить что-нибудь солидное. Размышляя о матеріал, Митя пришелъ къ заключенію, что лучше всего остановиться на камн. Рубить бревна, а главное втащить ихъ наверхъ, туда въ щель, которая представляла прекрасную защиту отъ втра, нечего было и думать, а жить въ лсу Митя не хотлъ, — онъ все еще боялся его угрюмой чащи. Каменная землянка представлялась тмъ боле удобной, что для сооруженія ея было достаточно двухъ стнъ, даже одной, такъ какъ остальныя составляла естественная стна утеса.
И вотъ все свободное время Митя сталъ тратить на заготовку строевого матеріала. Неровный характеръ мстности и крутой склонъ осыпи заставили Митю пользоваться парой полозьевъ, скрпленныхъ въ форм самыхъ первобытныхъ дровней. Къ счастью матеріалъ, именно, камень, былъ подъ рукой и лежалъ часто въ непосредственной близости жилья. Мохъ, которымъ Митя думалъ замнить цементъ, онъ нашелъ въ изобиліи въ тундр. Это былъ блый, какъ сливки, пушистый оленій ягель, всегда мягкій и слегка влажный благодаря сырому климату побережья. Теперь тсный дворъ его жилья представлялъ безпорядочную картину груды моха, которая росла съ каждымъ днемъ, и цлой кучи неровныхъ каменныхъ плитъ, такъ какъ именно такіе обломки представлялись Мит всего боле подходящими для намченной постройки. На мст разореннаго шалаша, который Митя перенесъ пока за ограду, медленно росла теперь солидная каменная стна. Текущія работы не позволяли заняться постройкой всецло, и это было досадно. Неопытный каменьщикъ не разъ принужденъ былъ снимать уже сложенные ряды камней, потому что неровно выведенная стна грозила рухнуть или развалиться.
Въ самомъ разгар, когда въ голов наивнаго строителя, посл опыта многихъ неудачъ, уже сложились главные принципы архитектурнаго искусства, работу внезапно пришлось бросить.
Это было въ конц лта. Рано утромъ въ послднихъ числахъ іюля Митя сталъ спускаться къ рчк, намреваясь заняться обычной рыбной ловлей. День былъ пасмурный и, какъ исключеніе, тихій. Тмъ странне показался Мит видъ рчного устья. На всемъ пространств въ мор и въ самой рк вода рябила и серебрилась тысячью блестокъ, будто поверхность ея привелъ въ это странное состояніе втеръ, или какъ будто какая-то подводная сила будоражила воду. Въ первое мгновеніе Мит пришла въ голову дикая мысль: не начинается ли здсь подводное изверженіе, не кипитъ ли вода подъ внезапнымъ пробужденіемъ подземнаго огня? Вдь стоитъ же на всемъ побережьи Тихаго океана множество вулкановъ? Странное явленіе не прекращалось. Митя посл короткаго колебанія тронулся съ мста и сталъ спускаться, не отрывая глазъ отъ удивительной картины. Вода въ рк и въ мор положительно кипла, а между тмъ надъ поверхностью ея не замтно было ни малйшаго слда пара. Что это такое? Подгоняемый любопытствомъ, Митя кинулся со всхъ ногъ къ берегу. Въ вод густой, сплошною массою шла небольшая серебристая рыба. Это была сельдь, которая двигалась въ рку метать икру, обычный ходъ ея, о которомъ Митя слыхалъ, но котораго ему никогда не приходилось видть собственными глазами. Рыба не плыла, а ‘перла’ такою густой толпой, что вода рки выступала изъ береговъ. Тамъ и сямъ сплоченная масса вздымалась серебристымъ, выпуклымъ щитомъ надъ водой, и тогда множество рыбъ, очутившихся вн родной стихіи, прыгало въ воздух, сверкая стальными полосками, пока судорожныя движенія не увлекали ихъ снова въ воду. Такой ужасающей массы рыбы Митя никогда не видалъ. Туча чаекъ, баклановъ и другой морской птицы, собравшейся ни всть откуда, висла надъ добычей. Каждое мгновеніе десятки птицъ съ рзкимъ, веселымъ крикомъ кидались внизъ, взлетали съ серебристой бившейся добычей въ когтяхъ, снова падали, взлетали или уносились но направленію хмурыхъ стнъ утеса. Гомонъ, крикъ и суетливое движеніе наполняли воздухъ. Митя вошелъ въ воду. Голыя ноги его испытывали тысячи толчковъ тупыхъ рыбьихъ рылъ, слпо тыкавшихся въ новое препятствіе. Не стоило хватать добычу руками. Митя сбгалъ въ балаганъ и притащилъ лопату, которою принялся, какъ ковшомъ, кидать рыбу на берегъ вмст съ водою. Но черезъ пять минутъ онъ прекратилъ это занятіе, потому что на песк лежала груда шевелившейся и плясавшей рыбы. Куда двать такую добычу? Что длать съ нею? Митя недоумвалъ. А между тмъ рыба шла и шла, какъ будто морскія ндра извергали все свое богатство и втискивали его въ тсные предлы рки.
Это замчательное явленіе наблюдается во многихъ рчныхъ устьяхъ. На Сахалин и на всемъ побережьи Восточной Сибири оно принимаетъ необыкновенные размры и представляетъ въ конц концовъ такой особенный характеръ, что извстный изслдователь Сибири, ученый Миддендорфъ далъ ему названіе ‘ходъ до смерти’. Наиболе рзко выраженъ этотъ ходъ для всхъ породъ лососевыхъ рыбъ. Въ конц лта рыбы этой породы, именно кета и горбуша, огромными, густыми стаями входятъ въ рки и поднимаются далеко вверхъ, преодолвая самое быстрое теченіе. Он перепрыгиваютъ водоскаты, пороги и водопады, стремясь все дальше и дальше отъ моря, забираясь иногда въ самые истоки ркъ на тысячу верстъ отъ устья. Достигнувъ цли, он забираются въ затоны, въ заводи или въ проточныя озера съ чистой холодной водой и мечутъ тамъ икру. Долгій подъемъ, борьба, съ теченіемъ не обходятся рыб даромъ. Напряженно работая мышцами, рыба въ это время почти ничмъ не питается, и потому по мр хода она тощаетъ все сильне и сильне. Самый видъ ея измняется до неузнаваемости: кожа покрывается мелкими бугорками напоминающими сыпь, на чешу появляются ярко-красныя пятна, а у самцовъ на челюстяхъ выростаютъ крючки, располагающіеся такъ, что ротъ остается постоянно открытымъ. Вслдствіе исхуданія, мясо рыбы становится сухимъ, дряблымъ и, вмсто обычнаго для лососей розоваго цвта, длается блымъ, чмъ выше по рк, тмъ въ большей степени обнаруживается истощеніе рыбы… Она уже не можетъ сопротивляться самому слабому теченію. Выставивъ спинной плавникъ изъ воды, ткнется такой изнуренный лосось гд-нибудь въ песокъ около самаго берега или за карчей и стоитъ неподвижно, какъ мертвый. Ее можно взять въ руки, и она не въ силахъ сопротивляться. Рыбы, попавшіе въ струю теченія, уносятся силой его назадъ, и гд-нибудь ниже волна выкидываетъ ихъ обезсиленныхъ на берегъ, такъ что края его бываютъ усяны трупами ея, издающими тяжелое зловоніе. Метаніе икры въ конецъ изнуряетъ рыбу, и посл него лососи погибаютъ, такъ что изъ всего множества рыбы, которая ежегодно входитъ въ рки, ни одна не возвращается назадъ. Молодые, выклевавшіеся изъ икры лососки еще въ тотъ же годъ скатываются по теченію въ море, чтобы черезъ нкоторое время войти въ рку взрослыми особями и въ свою очередь погибнуть.
За сельдью пошла кета и горбуша. Митя положительно растерялся отъ этого изобилія. Однако нельзя было терять времени, потому что рыба. могла обезпечить его запасами на всю зиму. Но солить или коптить рыбу Митя не могъ и остановился на мысли вялить ее на воздух. Онъ устроилъ возл балагана на скорую руку цлый рядъ подставокъ въ род тхъ, какія употребляютъ рыбаки для высушиванія стей, и въ нсколько дней навсилъ на нихъ сушиться столько рыбы, сколько могъ не наловить — ловля не представляла затрудненій, — а вычистить. Увы, надеждамъ на обильное обезпеченіе не суждено было осуществиться вполн! Сильная влажность этого проклятаго, сырого климата была, должно быть, причиной, почему на вывшенной рыб уже черезъ два дня завелись въ неописуемомъ множеств громадные, блые черви. Они шевелились въ цломъ лабиринт проденныхъ ими отверстій и сотнями падали внизъ на землю, на которой копошились и ползали во вс стороны. Митя не зналъ, что длать отъ досады. Оставалось утшаться, что хоть часть богатаго улова могла служить пропитаніемъ, какъ ни противно было бы натыкаться въ рыбьемъ мяс на засохшіе, скрюченные трупы червяковъ.
Должно быть, ходъ рыбы и необычайное обиліе ея въ рк вызвали на берега ея всхъ наличныхъ обитателей тайги, потому что, къ своему ужасу, Митя обнаружилъ въ одно утро обильные медвжьи слды кругомъ своего балагана и тамъ, гд лежалъ вытащенный на берегъ плотъ его. Казалось, съ нимъ хотла познакомиться цлая семья, и появленія членовъ ея у самыхъ дверей своего жилья Митя могъ ожидать со дня на день. Онъ опасался, какъ бы зври, дйствительно, не перестали церемониться съ нимъ. Они легко могли утерять естественный страхъ къ человку, вслдствіе того, что привыкли въ теченіе лта къ стукотн его, къ дыму костра и къ другимъ проявленіямъ человческаго сосдства.
Побуждаемый этими соображеніями, а также медленнымъ, но неизбжнымъ наступленіемъ холодовъ, Митя съ лихорадочной поспшностью продолжалъ сооруженіе своего дома. Неудачи продолжали преслдовать его. Крыша, надъ устройствомъ которой онъ потратилъ много усилій ума, два раза провалилась и въ оба раза сильно повредила уже выведенныя стны. Также не ладилось дло съ печью или очагомъ, предметомъ усиленныхъ заботъ, такъ какъ только огонь могъ спасти несчастнаго отъ всхъ ужасовъ невдомой, пугавшей его зимы. Дожди и страшная осенняя сырость не давали высыхать цементу, какъ ни старался помочь тому Митя, раскладывая внутри постройки огонь, на которомъ сжигалъ цлые груды хворосту.
Теперь дятельность новаго Робинзона представляла не спокойную планомрную работу, какъ въ середин лта, когда онъ переходилъ отъ предпріятія къ предпріятію, а являлась какимъ-то лихорадочнымъ, безпорядочнымъ метаньемъ отъ одного дла къ другому, среди опасливыхъ мыслей, какъ бы не опоздать съ тмъ, съ другимъ. Неудачи и опасенія совсмъ было разстроили Митю. Иногда въ голов его даже мелькала мысль, не уйти ли отсюда, пока не настала зима. Но когда онъ оглядывался кругомъ на вещи и предметы, которыхъ прежде не было, которые ‘создалъ’ онъ, и начиналъ представлять себ картину странствованія навстрчу неизвстному, передъ нимъ вставало воспоминаніе похода черезъ тайгу, вставала каторга… Правда, тамъ были люди, но не самъ ли онъ бжалъ отъ нихъ.
Однако малодушіе или даже уныніе не могли продолжаться долго: предаваться размышленіямъ было некогда, слишкомъ много заботъ и труда осаждало со всхъ сторонъ.
Уже въ середин августа, именно 15 числа, начались ночные морозы. Утромъ иней лежалъ блымъ покровомъ на трав, облплялъ деревья и кусты, хотя на высоту, гд находилось жилье одинокаго поселенца, морозъ еще не проникалъ. Въ середин дня теперь стояла обыкновенно прекрасная погода: дожди и туманы прекратились, яркое солнце освщало землю, прозрачный, какъ то бодрившій свжій воздухъ вселялъ въ душу радость и разгонялъ сомннія.
Митя дятельно готовился къ зим. Онъ не зналъ, какая она здсь, но ожидалъ самаго худшаго. Она представлялась ему косматымъ, злымъ чудовищемъ, живущимъ гд-то вдали кругомъ полюса. Каждый новый день Митя съ нароставшей тревогой смотрлъ на востокъ, откуда должна была появиться въ бломъ убор крутящагося снга, предшествуемая завываніемъ мятелей, страшная гостья.
Онъ перетащилъ свои запасы сильно попорченной рыбы наверхъ и сложилъ ихъ на двор, словно полнницу дровъ, надясь, что морозъ скоро превратитъ вяленыя рыбины въ твердыя доски. Тутъ же лежала груда морской капусты, сколько только ему удалось запасти этого овоща, въ которомъ вмст съ ягодой онъ видлъ свое спасеніе отъ цынги. Въ ясные дни сморщенные листья этой водоросли приходилось раскладывать на солнопек, чтобы въ нихъ не завелось слишкомъ много гнили. Груда сухого валежника, сложенная вдоль изгороди, представляла складъ топлива и вмст съ тмъ стну, которая могла встртить первый напоръ какого-либо врага, будетъ ли то человкъ или зврь, выгнанный голодомъ изъ тайги. Скудный запасъ одежды принудилъ Митю тронуть сумку съ патронами, которые онъ берегъ пуще зенницы ока. Штукъ пять большихъ тюленей, за которыми Митя тщетно охотлся, подстерегая ихъ на лежбищ близь устьевъ рки съ самодльной острогой въ рукахъ, пали, наконецъ, жертвой его выстрловъ, звуки которыхъ въ первый разъ огласили тайгу. Одинъ тюлень, къ немалой досад охотника, затонулъ было на глубокомъ мст прежде, чмъ Митя усплъ добраться до него, но черезъ нсколько дней, возвращаясь съ кладью моха и ягоды съ тундры, Митя нашелъ его выкинутый трупъ на берегу. Мясо его, правда, уже не годилось въ пищу, но шкура — самое цнное, и подкожный жиръ для будущей лампы должны были пойти въ дло.
Прежде чмъ замерзла рчка, Митя совершилъ еще одно плаваніе, чтобы заготовить запасъ глины на зиму, такъ что, когда давно ожидаемая стужа, наконецъ, грянула, Митя увидлъ себя окруженнымъ разными матеріалами: складами пищи, топлива и другихъ вещей, которыя должны были поддерживать его жизнь и давать работу въ долгіе часы вынужденнаго сиднья подъ кровомъ.
Зима наступала быстрыми шагами. Ночные морозы пудрили блымъ налетомъ окрестность. задергивали воду блестящимъ зеркаломъ гладкаго льда, который таялъ потомъ въ послполуденные часы, если свтило солнце. Въ мор появлялись отдльныя плавучія глыбы, которыя приливъ пригонялъ нердко къ берегу, гд холодъ постепенно уширялъ кайму ледяной забереги. Вмст съ метелями съ свера и сверо-запада, стало сыпать снгомъ, блое одяло его покрыло ровнымъ слоемъ тундру, засыпало лсъ и скрало границу между сушей и моремъ. Темная полоса открытой воды виднлась теперь лишь на восточномъ горизонт, въ этомъ направленіи тянулось безобразно изуродованное хаотическими скопленіями льдинъ ледяное поле. Оно, точно живое, стонущее лицо земли, страшно трещало и грохотало при каждомъ прилив, когда подпиравшая ледъ вода шевелила весь ледъ, словно гигантскую скатерть.
Утромъ, когда багрово-красный шаръ солнца сквозилъ сквозь густой морозный туманъ, висвшій надъ моремъ, яркій отблескъ розовыхъ лучей его игралъ на льдистыхъ краяхъ приподнятыхъ льдинъ. Въ тихіе дни туманъ не только не расходился, но, казалось, ползъ къ суш вмст съ ледяной струей холода, и тогда мутный пологъ его надолго окутывалъ всю окрестность. Въ морозной тишин слышно было, какъ кололся ледъ, лопалось съ трескомъ дерево, сочная древесина котораго не выдержала мороза. Громко, словно пушечный выстрлъ, трескалась замерзавшая почва.
Первые морозы уже принесли съ собой. невыразимыя страданія. Каменная хижина оказалась холодной клткой, въ которой жалкій обитатель ея находилъ пріютъ лишь возл печи, когда въ ней трещалъ огонь. Но и то ледяной потокъ воздуха, устремлявшійся сквозь щели плохо сколоченной двери, свободно гулялъ по тсному и слабо освщенному пространству, такъ что пламя грло, только пока горли дрова и лежала куча тихо тлвшихъ угольевъ. Тюленьи шкуры, плохо очищенныя, покоробленныя морозомъ, лежали еще въ углу, ожидая своей очереди превратиться въ неуклюжую одежду, и хотя Митя надвалъ всю имвшуюся у него одежду, онъ дрогъ невыносимо. Первая обильная снгомъ метель обнаружила, какою ужасною западней могло оказаться жилище, которое Митя заложилъ въ расщелин горы въ надежд найти здсь укрытіе отъ втра. Правда, втеръ залеталъ сюда порывами, но, когда поднялась ужасная метель съ сверо-запада, втеръ погналъ крутящіеся столбы снга съ тундры на пологіе сверные скаты гряды съ края которой въ пропасть валились настоящіе снгопады. Катастрофа произошла ночью. Митя проснулся во мрак. Вмсто слабаго свта, который обыкновенно просвчивалъ утромъ сквозь перепонку рыбьей кожи, натянутой въ маленькомъ оконц, внутри хижины царилъ мракъ, среди котораго вой и свистъ втра звучали хватающе за душу тоскливо. Сперва Митя думалъ, что ночь не прошла еще. Но время шло, а не становилось свтле. Онъ поднялся со своего мохового ложа, дрожа и нервно звая отъ холода, выскъ огонь и попытался растопить печь немногими сухими полшками. Отъ нихъ повалилъ густой дымъ, который вмсто того, чтобы тянуть въ трубу, волнами заходилъ кругомъ. Задыхаясь и кашляя. Митя кинулся къ двери. Она чуть-чуть поддалась подъ его плечомъ, словно снаружи ее завалило чмъ-то мягкимъ и тяжелымъ. Въ образовавшуюся узкую щель ввалился свжій блый снгъ. Митя въ отчаяніи и не понимая еще, что случилось, навалился на дверь изо всей мочи, но она не поддавалась, а только скрипла. Онъ схватилъ пригоршню снга и прижалъ имъ тлвшій, сильно дымившій костеръ. Кашляя и жмурясь отъ дыма, несчастный кинулся въ постель лицомъ въ мохъ, задыхаясь въ полномъ мрак, который не позволялъ судить о масс наполнявшаго хижину дыма. Такъ лежалъ онъ около часу, пока не стало легче дышать. Не было сомннія, что его завалило снгомъ. Но какъ велика была груда его? Митя принялся разгребать снгъ въ дверную щель, стараясь пріотворить ее шире и шире. Посл долгихъ часовъ упорнаго труда, заваливъ хижину снгомъ, мокрый, въ мерзлой одежд, невольный плнникъ увидлъ, наконецъ, брезжущій свтъ въ томъ узкомъ и длинномъ туннел, который онъ прорзалъ сквозь снговой завалъ. Счастье, что главную массу снга втеръ сваливалъ не на крышу, а нсколько дальше отъ карниза горы, на дворъ, иначе обвалившаяся подъ невыносимымъ грузомъ кровля еще этою же ночью придавила бы Митю. Нечего было и думать удалить снгъ сегодня. Митя удовольствовался тмъ, что залзъ на крышу и прочистилъ трубу. Это позволило ему зажечь небольшой огонекъ и обогрть полузамерзшее тло.
Опасаясь, чтобы новая метель не вызвала окончательной катастрофы, Митя не могъ придумать ничего иного, какъ накрыть устье своей щели наверху горы помостомъ изъ толстыхъ жердей. Эта вторая крыша оказалась очень остроумной выдумкой, потому что посл устройства ея снгъ сыпался не на крышу хижины и даже не на дворъ, а валился въ высокій сугробъ, который, подобно высокому валу, отрзалъ поселокъ отъ остального міра, Теперь казалось, будто хижина съ вившимся изъ трубы ея жидкимъ дымкомъ стояла въ какой-то ям, врне, въ пещер, и ходъ туда приходилось часто прочищать сквозь груды свже наметаемаго снга.
О, какое это было ужасное время, эти первые мсяцы зимы! Какъ жестоко страдалъ Митя въ своей берлог отъ холода и сырости! Ничто не помогало! Огонь, пылавшій въ печи, не прогрвалъ стнъ, и отъ теплоты его, отъ присутствія человчьяго тла, отъ пара, подымавшагося при варк пищи, по стнамъ и везд въ укромныхъ углахъ намерзали цлые маленькіе ледники, которые надо было ежедневно скалывать топоромъ, а на стнахъ сырость выступала въ вид чудныхъ, ледяныхъ кристалловъ, позволявшихъ мечтать, что то не жалкая хижина, а хрустальный дворецъ. Но было не до мечтаній. Промерзавшая труба не отводила дыма, и утромъ при каждой топк густые клубы его выгоняли несчастнаго обитателя на морозъ. Въ жалкой фигур, гомозившейся среди сугробовъ снга, въ этомъ обвязанномъ, обмотанномъ чмъ попало существ съ красными, потрескавшимися руками, съ обвтреннымъ лицомъ, на которомъ слезились красные глазки, врядъ ли кто узналъ бы теперь того бглаго каторжника, который спокойной походкой, съ ружьемъ за спиной шелъ лтомъ по морскому берегу или работалъ у себя на двор. Страданія и борьба съ холодомъ поглощали пока вс силы одинокаго поселенца. Онъ обрзалъ полы дранаго бушлата и употребилъ лоскутья на онучи для обматыванія ногъ. Изъ оставшагося куска Митя скроилъ и пришилъ къ своей каторжной шапк задникъ, закрывавшій затылокъ и уши, Вся имвшаяся на-лицо одежда далеко не защищала его отъ стужи. Лтомъ онъ могъ купаться и такимъ образомъ поддерживать чистоту тла, теперь же приходилось оставить даже обычное мытье, такъ какъ отъ него кожа на мороз трескалась до крови. Отъ грязи портилась одежда. Она липла къ тлу, раздражала кожу, даже сдирала ее. Только рыбій и тюленій жиръ, которымъ Митя обтирался, пользуясь мохомъ, вмсто губки, до извстной степени спасали его тло отъ полнаго загрязненія.
Главной заботой дня являлась пища. Митя питался вареной и сырой рыбой, мерзлой тюлениной, которую поглощалъ въ сыромъ вид, и cогрвался, вмсто чая, кипяткомъ. Вмст съ сонливостью, которая напала на него вначал зимы, Митя ощущалъ въ себ пробужденіе остраго аппетита. Онъ утолялъ голодъ, страдая отъ мысли, хватитъ ли запасовъ пищи до весны.
Его тянуло на жиръ, и онъ безъ отвращенія сцарапывалъ съ изнанки своихъ тюленьихъ шкуръ оставшееся еще на нихъ сало, отправляя его прямо съ ножа въ ротъ.
Онъ спалъ значительную часть сутокъ, очень мало выходилъ наружу, только чтобы наколоть дровъ, выбросить соръ и сцарапанный ледъ, принести снгу въ горшк, достать запасъ пищи. Изрдка, когда бывало тихо, Митя выбирался изъ щели и подымался на вершину утеса. Но рзкій втеръ, дувшій тамъ всегда, и мертвый, блый пейзажъ всей окрестности быстро прогоняли его назадъ. Да и сугробы снга бывали такъ глубоки, что безъ лыжъ трудно было двигаться. А лыжъ еще не было, потому что первою заботою была теперь одежда, которую Митя мечталъ сшить изъ тюленьихъ шкуръ. Этому занятію онъ посвящалъ все остававшееся отъ сна, приготовленія пищи и другихъ хлопотъ время. Надежда на теплое, уютное жилье обманула его, и теперь вс упованія лпились около мховой одежды, которая позволитъ надолго покидать хижину и бродить по тайг.
Когда, синія и фіолетовыя тни накрывали сугробы снга, и лощина постепенно утопала во мрак, надъ которымъ, какъ кресты на церквахъ, горли въ заходящихъ лучахъ изукрашенныя морозомъ кривыя верхушки лиственницъ и елей, и, наконецъ, наступала морозная ночь съ молчаливо и холодно искрящимися звздами, Митя запирался въ хижин. Онъ по цлымъ часамъ сидлъ, скорчившись, обхвативъ руками колни, возл жалкаго огня и съ тупой апатіей упорно смотрлъ въ беззвучно шевелившіеся языки догоравшаго пламени, на груду тлвшихъ угольевъ. На него нападала какая-то сонливая апатія. То было не бодрствованіе и не сонъ, а состояніе, въ которомъ душа какъ бы уносилась изъ тла и витала среди туманныхъ образовъ и настроеній. Внезапный глухой трескъ съ моря или шелковистый шорохъ порыва втра по снгу на время пробуждалъ мечтателя, и тогда онъ прислушивался, повернувъ голову и уперевъ почти безумный взоръ расширенныхъ глазъ въ каменную стну, гд по искрившемуся инею скользили слабыя тни.
Но шумъ стихалъ, и сидвшій въ полумрак одинокій человкъ снова слышалъ только тихое гудніе времени въ ушахъ.
Немало усилій стоило Мит стряхнуть съ себя эту апатію и приняться, наконецъ, за иглу. Онъ долго скоблилъ изнанку приготовленныхъ шкуръ ножомъ, теръ по мездр пескомъ и золой, проминалъ шкуры въ рукахъ, долго выбиралъ подходящія сухожилія, такъ какъ другихъ нитокъ , у него не было. Пяти довольно большихъ тюленьихъ шкуръ должно было хватить на эскимосскую одежду, какъ ее представлялъ себ Митя: рубаха, мхомъ внутрь и наружу, двойные штаны и высокіе двойные сапоги. Митя, какъ не трудно себ представить, былъ не мастеръ кроить, тмъ боле шить, но жестокая необходимость великій и строгій учитель. Долгія ночи напролетъ провелъ онъ, пригнувшись къ глиняной плошк, въ которой при помощи скрученнаго изъ моха фитиля ровнымъ свтомъ горлъ, слабо потрескивая, тюленій жиръ, возл огня, на который онъ не жаллъ дровъ, чтобы не коченли отъ холода пальцы. Однообразный и долгій трудъ опять оздоровилъ его душу, прогнавъ навянное холодомъ и мракомъ уныніе. Постепенно въ теченіе двухъ недль онъ облачался въ новую одежду, каждая часть которой послдовательно избавляла его тло отъ страданій холода. Сперва были изготовлены штаны и рукавицы, и, благодаря имъ, Мити получилъ возможность работать на воздух. Онъ обложилъ стны своей хижины толстымъ слоемъ снга, нарубилъ въ тайг кольевъ и вывелъ изъ этого матеріала и снга махонькія снцы, отъ которыхъ днемъ въ хижин стало еще темне, зато сдлалось значительно тепле, потомъ онъ тщательно выскребъ и вычистилъ жилье, такъ какъ отъ накопившихся тамъ отбросовъ и объдковъ воздухъ становился вонючимъ, онъ началъ даже помышлять о сооруженіи бани у заметеннаго снгомъ балагана, куда въ прорубленной во льду рчки дыр вела съ горы протоптанная въ сугробахъ снга тропа. Морозъ, отъ котораго кругомъ замерло все живое, меньше допекалъ его теперь. Было ли то дйствіе теплой одежды, или само тло естественно приспособилось къ перемнъ времени года, только морозъ, когда стояла ясная погода, скоре побуждалъ Митю къ кипучей дятельности. Онъ нарубилъ и натаскалъ въ гору много дровъ. Потомъ возл хижины появилась пара грубо оструганныхъ изъ гибкаго еловаго дерева лыжъ. Даже кузница, занесенная-было снгомъ, пришла въ дйствіе и нтъ-нтъ изъ горной щели раздавались отраженные морознымъ эхомъ звонкіе удары желза. Словомъ, несмотря на жестокіе холода, Митя ожилъ, въ немъ снова пробудилась энергія, а вмст съ нею разгорались надежды, и зрли новые планы.
А морозы бывали, дйствительно, жестокіе. У Мити не было термометра, но по временамъ ему казалось, что холодъ доходилъ до 35—40®. Въ такіе дни густой туманъ застилалъ всю ложбину. Вроятно, туда стекалъ и тамъ застаивался холодный воздухъ, потому что на гор не было тумана и было нсколько тепле, чмъ внизу. Въ такіе дни Митя почти не выходилъ. Онъ лъ и спалъ, накрывшись всмъ, что только было изъ одежды. Извстно, что въ Сибири климатъ даже по берегамъ Тихаго океана чисто материковый, съ суровой зимой и жаркимъ лтомъ. Такъ какъ Сахалинъ лежитъ близко отъ материка, то неудивительно, что на остров климатъ носитъ такой же материковый характеръ съ тою, однако, разницею, что сосдство холоднаго моря, на которомъ ледяныя поля плаваютъ до половины лта, и проходитъ холодное теченіе, сильно понижаетъ температуру лта. Побережье, гд Митя провелъ зиму, находилось въ южной половин острова, но такъ какъ это былъ восточный берегъ, то есть полоса съ гораздо боле неблагопріятными климатическими условіями, чмъ западная кайма, то неудивительно, что вмсто малороссійскаго лта весь іюнь, іюль и августъ здсь стояла погода, напоминавшая скоре Олонецкую или даже Архангельскую губернію. Сосдство моря вліяло еще другимъ не благопріятнымъ образомъ, именно влажность воздуха была очень велика, ясные дни составляли довольно рдкое исключеніе. Чаще моросилъ дождь, а если не было его, то непроглядный туманъ окутывалъ и берегъ, и море. Неудивительно поэтому, что здсь, гд по широт могли бы зрть арбузы и виноградъ, раскинулась тундра, а въ рчныхъ падяхъ — хмурая, сверная тайга. Тайга покрываетъ большую часть острова. Въ ней водятся почти вс сибирскіе лсные зври. Медвдь, громадныхъ размровъ, съ почти чернымъ мхомъ и очень свирпый, волки, лисицы, соболь, куница и блка, бурундукъ, рысь, кабарга, россомаха, сверный олень — вотъ обитатели сахалинской тайги, въ числ которыхъ нтъ только лося или сохатаго, какъ его зовутъ сибиряки, и марала или благороднаго оленя. Изъ птицъ по опушкамъ тайги, кром разныхъ дятловъ, синицъ, соекъ и славокъ, порхаетъ немало рябчиковъ и встрчаются также восточно-сибирскіе глухари и дикуши. Дикуши — это черные рябчики, ближайшіе родичи которыхъ встрчаются въ Америк, именно въ Канад. Зимой многіе изъ этихъ зврей линяютъ. Сильные холода загоняютъ иныхъ зврей, какъ, напр., медвдя, въ глубокія берлоги и норы, рябчики и глухари по цлымъ днямъ лежатъ, зарывшись въ снгъ, а сверные олени, избгая глубокихъ снговъ горныхъ долинъ, цлыми стадами выходятъ на ровную тундру, и отыскиваютъ тамъ мста, гд сильные втры сдуваютъ снгъ и обнажаютъ необходимый имъ для питанія мохъ.

ГЛАВА XIII.

Собака.

Это случилось въ первыхъ числахъ декабря. Стоялъ сильный морозъ безъ втра, но съ морокомъ, какъ сибиряки называютъ льдистый туманъ, который въ большіе холода затягиваетъ своимъ блымъ покровомъ пади и ложбины. Митя стоялъ на колняхъ, припавъ лицомъ къ земл, и силился раздуть въ очаг огонь, который никакъ не хотлъ разгорться, какъ вдругъ явственно услыхалъ собачій лай. Онъ привсталъ и съ изумленнымъ видомъ началъ напряженно прислушиваться. Лай, хриплый и болзненный, повторился гд-то совсмъ близко. Тогда Митя стрлой кинулся въ дверь, выскочилъ на дворъ и во мгновеніи ока очутился за предлами его. Внизу, подъ откосомъ, шагахъ въ пятидесяти, стоялъ жалкій, лохматый песъ. При вид внезапно появившагося человка собака метнулась въ сторону, отбжала неловкимъ галопомъ шаговъ тридцать и стала, какъ вкопанная, устремивъ взоръ на Митю. Кром нея, не было видно никого, ‘Врно, хозяинъ гд-нибудь внизу, у рчки’, подумалъ Митя и съ сильно бьющимся сердцемъ сталъ спускаться внизъ. Собака, отбгая и останавливаясь, отступала передъ мимъ. ‘Блка, Блка!’ сталъ ее кликать Митя. Но песъ, видимо не довряя незнакомому человку, продолжалъ попрежнему соблюдать почтительное разстояніе. Митя быстрыми шагами вернулся въ хижину, схватилъ ружье, патроны и кинулся назадъ. Не обращая пока вниманія на собаку, онъ спустился къ рк, но туманъ не давалъ видть далеко. Тогда Митя крикнулъ. Но звукъ его голоса прокатился недалеко и какъ-то быстро замеръ въ ближайшей окрестности. Митя опять вернулся къ себ, сопровождаемый въ отдаленіи собакой, внимательно и упорно слдившей за нимъ. Онъ надлъ лыжи и, должно быть, часа два потратилъ на тщетные поиски слдовъ человка, которому могла принадлежать собака. На крикъ, на стукъ о дерево палкой не отзывался никто. Собачьи слды, одинокіе, какъ будто съ нею не было никого, вились по снгу на середин рки, и, слдуя имъ, Митя убдился, что животное забжало въ его владнія откуда-то сверху рки. Онъ повернулъ домой, усталый и разочарованный, не переставая подкликать къ себ животное, но песъ, хотя и слдовалъ упорно за нимъ, ни за что не соглашался приблизиться. Мит, когда онъ вернулся въ пустую и холодную хижину, стало даже жутко, точно въ этомъ первомъ живомъ существ, нарушившемъ уединеніе и молчаливую пустоту его жилища, воплощался какой-то лсной духъ. Онъ досталъ твердую, какъ доску, серебрившуюся инеемъ рыбину и вышелъ съ нею навстрчу своей гость въ надежд подманить ее лакомымъ кускомъ. При вид человка собака вытянула морду кверху и жалобно завыла. Она была страшно худа, желтовато-блая шерсть ея была взъерошена, тощее тло сильно дрожало на поджатыхъ лапахъ. Тогда Митя размахнулся и кинулъ ей добычу. Собака въ испуг отскочила, но, убдившись, что ничто не угрожаетъ ей, съ подозрительною медлительностью приблизилась, быстро схватила рыбу и отбжала подальше. Тамъ она, жадно давясь, принялась пожирать ее. Видно было, что несчастное животное долго голодало. Митя стоялъ и смотрлъ на нее, волнуясь отъ мысли, что внезапно, какъ съ неба упавшая гостья, утоливъ свой голодъ, покинетъ его и умчится къ хозяину. Замтивъ что рыбина быстро исчезаетъ въ хрустящей пасти, Митя сходилъ за второй и попытался подманить ею собаку. Но ‘Блка’ не поддавалась на хитрость. Она опять добилась того, что Митя кинулъ ей пищу. Такъ послдовательно онъ скормилъ ей четыре рыбы, не снискавъ со стороны пугливаго животнаго ни малйшаго знака доврія. Проголодавшись самъ, но не ощущая голода отъ сильной радости и. тревожнаго волненія, Митя предоставилъ собаку самой себ и удалился въ хижину. Между дломъ онъ нсколько разъ выходилъ провдать гостью и могъ при этомъ убдиться, что она, повидимому, не собиралась покинуть мста, гд ее встртилъ ласковый пріемъ и кусокъ пищи. Митя всякій разъ видлъ ее свернувшеюся въ калачикъ въ укромномъ мст подъ утесомъ. Она лежала, прикрывъ пушистымъ хвостомъ свою лисью мордочку, настороживъ острыя стоячія уши, и всякій разъ при вид человка подымала голову и какъ бы готовилась пуститься на утекъ. Такъ прошелъ день, наступила ночь, которую Митя провелъ почти безъ сна, ворочаясь и страдая отъ холода и безпокойной мысли, не убжала ли собака. Утромъ, когда онъ рано вышелъ, стукнувъ дверью, онъ къ великой радости увидлъ ее снова. Собака шарахнулась со двора, гд она лежала у полнницы дровъ. Сегодня она была мене недоврчива: виляла хвостомъ, подпускала ближе и, видимо, колебалась, не подойти ли къ манящей рук. Однако прошелъ еще день, въ теченіе котораго Митя окончательно убдился, что никакое человческое существо не нарушило его уединенія. Только на третій день ему удалось погладить новаго друга.
Можно ли описать радость, какую онъ ощущалъ, когда гладилъ и трепалъ ‘Блку’ по худымъ бокамъ и, глядя ей въ разнаго цвта глаза, — почти вс гиляцкія собаки отличаются этой особенностью — говорилъ и слушалъ самъ звуки вернувшейся къ нему человчьей рчи. Первые дни онъ разговаривалъ съ псомъ, почти не умолкая. ‘Блка’ слушала его, повидимому, безъ скуки. Она виляла хвостомъ, слдовала за нимъ всюду, сидла по вечерамъ въ хижин возл огня рядомъ съ новымъ хозяиномъ и нердко тихо повизгивала отъ удовольствія.
Какъ досадно было Мит, что песъ не могъ говорить и разсказать ему, какимъ чудомъ онъ очутился тутъ вдали отъ всякихъ поселеніи, и кто такіе его прежніе хозяева — были ли то гиляки, или песъ забжалъ сюда изъ поселенческой деревни. Наблюдая своего новаго друга, оказавшагося, кстати сказать, довольно смтливымъ и добронравнымъ, Митя склонялся къ мысли, что собака гиляцкая: вс повадки, да и самая нершительность, съ какою установилось знакомство, доказывали, что европеецъ съ его, вншнимъ видомъ, запахомъ и манерами представлялъ для нее нчто новое.
Четвероногій ‘Пятница’ внесъ необыкновенное оживленіе въ однообразную жизнь поселенца. Помимо того, что теперь въ хижин и на двор стало весело, присутствіе сторожа и помощника разсяло страхъ, какой Митя питалъ къ лсу, и который не позволялъ ему углубляться въ тайгу. Теперь оба пріятеля нердко проводили цлые дни тамъ. ‘Блка’ оказалась промысловой собакой и чувствовала себя въ лсу, какъ дома. Благодаря ей жизнь многочисленныхъ обитателей тайги превращалась постепенно для Мити въ большую книгу, въ которой онъ почти каждый день прочитывалъ новую для себя страницу. Надо было видть, какъ быстро и увренно ‘Блка’ отыскивала звря! Обыкновенно въ лсу она покидала Митю, но спустя короткое время онъ уже слышалъ вдали ея возбужденный, рзвый лай. Въ ла ея было столько разнообразныхъ оттнковъ, что Митя безъ труда и очень скоро научился различатъ, кого нашла собака.
Если это была блка, куница или соболь, которыхъ собака загоняла на дерево, она лаяла быстро и отрывисто, не спуская съ добычи глазъ, пока на сцену не являлся хозяинъ. Кажется, поведеніе Мити вначал сильно смущало собаку: повидимому, она не могла понять, почему хозяинъ не пользуется ея усердіемъ, не стрляетъ звря, котораго она выслдила для него. Къ сожалнію, Митя не могъ растолковать ей, что у него всего два десятка патроновъ, которые онъ не считалъ возможнымъ тратить на звря врод соболя. Когда ‘Блка’ подымала кабаргу или оленей, лай ея былъ заливистый и по замиравшему вдали звуку его, по треску ломаемыхъ сучьевъ, Митя могъ слдить, куда бжалъ вспугнутый зврь. Также легко находила она зарывшихся въ снгъ тетеревовъ, которыхъ выпугивала, такъ что взлетвшая стая съ громкимъ хлопаньемъ крыльевъ, сыпя снгомъ, уносилась въ чащу. На первыхъ же порахъ друзья-пріятели открыли нсколько медвжьихъ берлогъ.
Медвдь ложится въ берлогу осенью, около Воздвиженья, а если осень холодная и снжная, то позже. Иной не успетъ залечь, какъ уже насыплетъ снга. Тогда зврь этотъ прибгаетъ къ хитрости — прячетъ свои слды и, прежде чмъ доберется до берлоги, которую приготовилъ гораздо раньше, по черностопу, длаетъ петли, т. е. проходитъ нсколько разъ по одному мсту, скачетъ въ стороны, иногда черезъ громадные кусты и валежины, и потомъ уже подходитъ къ берлог. Сначала, пока тепло, мдвдь лежитъ на берлог или возл, а потомъ, когда хватитъ морозъ, залзаетъ внутрь ея и лежитъ тамъ головой ко входу, который не затыкаетъ, пока не установится зима, пока не грянутъ сильные морозы. Тутъ медвдь затыкаетъ лазъ изнутри мохомъ и, закупорившись такимъ образомъ, лежитъ до тепла. Медвдь всегда обитаетъ въ берлог одинъ, но медвдица нердко оставляетъ при себ медвжатъ, и тогда въ одной берлог зимуетъ нсколько зврей. Зимній сонъ медвдя не похожъ на ‘спячку’, которой подвергаются другія животныя — ежи, летучіе мыши, сурки. Медвдь не находится въ оцпенніи. Онъ полуспитъ, полудремлетъ, и если не видитъ, то зато слышитъ. Что медвдь дышетъ въ берлог — нтъ никакого сомннія, потому что въ сильные холода около берлоги на окружающихъ кустикахъ и деревцахъ, рано по утрамъ, бываетъ куржакъ, т. е. иней, который образуется отъ подымающагося изъ берлоги теплаго дыханія медвдя.
Въ теченіе всей зимы зврь ничего не стъ, запасенный съ осени жиръ медленно впитывается, и потому весной, когда медвдь около Благовщенія вылзаетъ изъ берлоги, онъ бываетъ худой и тощій. Зимній сонъ медвдя такъ чутокъ, что иногда, заслышавъ шумъ, поднятый неосторожными охотниками, зврь выскакиваетъ изъ берлоги раньше, чмъ его ожидаютъ. Вроятно, по этой причин ‘Блка’ не лаяла, когда находила берлогу, а приближалась къ ней медленно, осторожно нюхая воздухъ.
Связываться съ громаднымъ звремъ Митя не имлъ никакой охоты и потому тихонько отзывалъ собаку и тщательно примчалъ мсто, чтобы не наткнуться на него ненарокомъ.

ГЛАВА XIV.

Близко!

Въ начал лта Сизая Спина очутился на берегу другой громадной рки, которая какъ и первая, текла на полночь. Это былъ Енисей, но Сизая Спина, не знавшій никакой географіи, кром той, которую усвоилъ, шатаясь по американской преріи и тайг, не звалъ конечно этого. Одно ему было ясно: надо переправиться на ту сторону, на берегъ, который еле виденъ за широкимъ весеннимъ разливомъ. Индецъ сталъ смотрть на рку и думать. Думалъ и разсуждалъ онъ не такъ, какъ мы, опредленными словами и мыслями, Онъ скоре смотрлъ, смотрлъ долго и упорно, какъ длаетъ зврь, и пока онъ смотрлъ, въ голов само собой слагалось то, что нужно длать. И теперь, глядя, какъ стремительно неслась, кружась водоворотами, полая вода, индецъ представилъ себ, какъ закрутитъ и безпомощно понесетъ его струя теченія, когда онъ очутится въ вод съ двумя связанными охапками дерева подъ мышками, какія онъ по индйскому обычаю подвязывалъ, когда переправлялся вплавь черезъ американскія рки. Представилось ему и то, какъ нсколько часовъ пробудетъ онъ въ холодной, почти ледяной вод. А въ заключеніе представилось, какъ онъ плыветъ въ берестяномъ кану, легкомъ, прочномъ, съ изящно изогнутымъ, тупымъ носомъ, круто переская теченіе, и на той сторон възжаетъ въ рку, которая течетъ какъ разъ оттуда, куда лежитъ его путь. Можетъ быть, взять кану у людей? Но людей нтъ кругозмъ, и лучше, что ихъ нтъ. Кану долго длать, недлю. Но въ кану хорошо сидть и легче ловить рыбу. И Сизая Спина сталъ ладить кану. Онъ нашелъ хорошую березу въ лсу, толстую, съ ровной корой и сдлалъ два поперечныхъ надрза кольцомъ: внизу и аршина четыре выше. Потомъ онъ сдлалъ два продольныхъ разрза и съ помощью палокъ. которыми дйствовалъ, какъ рычагами, съ большими усиліями и терпніемъ слупилъ съ дерева обрзанный кусокъ коры, представлявшій большой, длинный и широкій желобъ. Долго возился съ нимъ Сизая Спина: онъ мочилъ его, парилъ на костр, длая кору гибкой, сшилъ плотно концы прутьями, распялилъ осторожно середину и въ конц концовъ получилъ сносный небольшой челнъ, настолько легкій, что Сизая Спина безъ особаго усилія могъ нести его на голов дномъ кверху.
Переправился Сизая Спина на ту сторону и, дйствительно, увидлъ рку поменьше, которая втекала въ большую отъ восхода солнца. ‘Это Маниту приказалъ мн длать кану’, подумалъ Сизая Спина и направилъ свой легкій челнъ въ рку навстрчу плавному теченію ея. Притокъ этотъ была Средняя Тунгузка. Она текла среди пустынной тайги, гд кое-гд замчалось присутствіе человка. При первыхъ примтахъ такой близости Сизая Спина, спрятавъ челнъ въ прибрежной чащ, самъ исчезалъ въ лсу и добывалъ пищу. Много дней плылъ онъ вверхъ по рк и добрался до верховій, гд она превратилась въ узкую и мелкую, рчку. Нельзя было плыть дальше: мшало мелководье и частые пороги. ‘Скоро гд-нибудь Маниту укажетъ другую рку, которая течетъ прямо въ ту сторону’, подумалъ Сизая Спина, ‘надо отыскать ее, по ней кану понесетъ вода, и плыть будетъ легче’. И Сизая Спина сталъ искать. Онъ бродилъ по лсной чащ, спускаясь въ глубокія, заваленныя валежникомъ и буреломомъ ущелья. Смотрлъ вдаль и гадалъ съ хребтовъ сопокъ, слдилъ, не паритъ ли гд рчная чайка надъ пеленой зеленой тайги. Но рки не было вблизи, и единственное открытіе, которое не имло никакой цны въ глазахъ индйца, но значеніе котораго онъ все-таки понялъ, было сдлано имъ въ глуби оврага, по которому журчалъ ручей. Здсь въ одномъ мст Сизая Спина наткнулся на много желтыхъ, блестящихъ камней, которые лежали среди другихъ голышей. Они были тяжелые, и сразу было ясно, что то были золотые самородки, валявшіеся въ груд богатйшей розсыпи, тайно намытой безвстнымъ ручьемъ. ‘Блые больше всего любятъ золото’, подумалъ Сизая Спина. ‘Если Маниту приведетъ меня къ блому другу, я укажу ему это мсто, и онъ будетъ богатъ’. А въ доказательство своей находки Сизая Спина взялъ на память одинъ круглый, матово блестящій желвакъ.
Рки Маниту не указалъ, и Сизая Спина ршилъ разстаться съ своимъ челномъ тмъ боле, что на ркахъ, по которымъ онъ плылъ, изрдка встрчались жалкія селенія, а людей Сизая Спина боялся пуще огня. Сколько большихъ и малыхъ ркъ перешелъ индецъ, онъ не помнилъ. Много ихъ было. Онъ стрлялъ лукомъ рыбу, добывалъ звря и шелъ, шелъ на востокъ сквозь глухую тайгу, которая, какъ громадный пушистый коверъ, небрежно кинутый на землю, одвала долины и горы,: которыя становились все выше.
Съ гребня одного хребта Сизая Спина увидалъ разъ на юго-восток большую воду. Онъ даже слъ отъ неожиданности. ‘Что это за вода? Озеро или начало большой соленой воды, черезъ которую онъ плылъ на большой паровой лодк съ Митей?’ Послдняя мысль испугала его. Если это вода, то онъ обошелъ землю, которая по разсказамъ блыхъ (которымъ онъ впрочемъ не очень врилъ) подобна шару. Сомннія напали на индйца. Онъ тщательно всматривался вдаль, откуда по ущелью тянуло на него холодомъ, и смутно думалъ о Маниту, о Мит, о своемъ пути и цли его. ‘Нтъ, не можетъ быть, Маниту не станетъ обманывать!’ ршилъ онъ, однако свернулъ въ сторону и на второй день выбрался на усыпанный галькой берегъ. Первое, что онъ сдлалъ, это попробовалъ воду. Она была прсная, но страшно холодная. Озеро, стсненное высокими берегами, тянулось далеко на югъ, и конца ему не было видно. Ни души не было кругомъ. Только деревья, какъ взбирающіеся на крпость солдаты, лзли въ кручу и сливали гулъ своихъ вершинъ съ плескомъ и рокотомъ озерныхъ волнъ.
Сизая Спина поплелся дальше успокоенный. Ночью ему было видніе. Ему приснилось, что какой-то добрый духъ далъ ему такъ много ‘огненной воды’, которой индецъ не пробовалъ давнымъ-давно, что онъ сталъ шататься на ногахъ, кричать, пть и размахивать томагавкомъ, пока не пришелъ его блднолицый другъ. Онъ стоялъ молча въ сторон и укоризненно качалъ головою, а потомъ исчезъ. Долго думалъ Сизая Спина, что значитъ этотъ сонъ, но сколько ни думалъ, все выходило, что добрый духъ былъ не Маниту, а другой ему враждебный. Сизая Спина сталъ чутокъ и подозрителенъ. Кром того, надо было быть осторожнымъ, часто попадались слды людей въ вид плохо накатанныхъ дорогъ, конскихъ тропъ, покинутыхъ жилищъ и громадныхъ раскопокъ, въ которыхъ ‘блые искали желтые камни и желтый, тяжелый песокъ’, какъ объяснялъ себ Сизая Спина эти ямы и навалы. Дйствительно, миновавъ громадное Байкальское озеро, индецъ попалъ въ районъ Витимскихъ золотыхъ пріисковъ и лавировалъ теперь по тайг, избгая встрчи съ людьми. Но встрчи онъ не избгъ.
Разъ поздно вечеромъ онъ почуяло дымъ. Утромъ онъ открылъ и людей. Ихъ было нсколько, они сидли на полян вокругъ костра и видимо вели себя весьма непринужденно, трое молодыхъ и одинъ довольно старый. Старый часто всматривался въ чащу и прислушивался, а потомъ весело болталъ съ товарищами. Изъ вещей вниманіе индйца, слдившаго за этими людьми, подкравшись, сквозь кустарникъ, привлекла довольно объемистая бутыль, обернутая въ тряпье и съ лямками, чтобы нести ее на спин. .
Разсматривая этихъ людей глазами, Сизая Спина по привычк слушалъ ухомъ, что длается въ лсу, а тамъ онъ уловилъ отдаленный конскій топъ. Сизая Спина схоронился, раздумывая, въ какую сторону ему отползти, чтобы не натолкнуться на людей въ лсу. Топотъ затихъ, но индйцу казалось, что конные недалеко. Вскор онъ увидлъ фигуру подкрадывавшагося человка. Онъ былъ вооруженъ винтовкой, револьверомъ, имлъ большой ножъ за поясомъ и тихо подвигался впередъ, останавливаясь, прислушиваясь къ звукамъ рчи и хохота, доносившимся съ поляны. Осторожно отодвинувъ елку, подкрадывавшійся нсколько минутъ пристально разсматривалъ группу присосдившихся къ костру неизвстныхъ людей, и такъ же осторожно, какъ появился, стараясь не хрустнуть вткой, исчезъ въ чащ лса. Спустя недолгое время онъ появился верхомъ въ сопровожденіи четырехъ конныхъ, и вс осторожно пробирались лсомъ, шептались и держали оружіе наготов. Сизую Спину крайне заинтересовало, что же произойдетъ. На опушк конные пустили коней и съ гикомъ кинулись на поляну. Сидвшіе, ничего какъ бы не ожидавшіе люди кинулись въ разсыпную, и пошла потха. Ихъ ловили одного за другимъ, что было тмъ легче исполнить, что они были безоружны. На полян схватили двоихъ, за однимъ молодымъ и за старымъ долго гонялись по лсу, но наконецъ доставили и ихъ. Повидимому, преслдователи были очень довольны своимъ успхомъ. Спшившись, они со смхомъ вязали руки и ноги пойманнымъ, а Сизой Спин казалось, что смхъ и рчи ихъ звучали не только весело, но и насмшливо. Особенно рады были побдители большой бутыли. Справившись со своими плнными, которые рядкомъ сидли или стояли на колняхъ безъ шапокъ съ туго связанными руками и ногами, побдители облегчили коней и пустили ихъ пастись, а сами собрались у костра и курили махорку, соблазнительный запахъ которой, доносясь съ втромъ до носа Сизой Спины, ввергалъ его чуть не въ головокруженіе. ‘Что же это будетъ?’ думалъ Сизая Спина. ‘ Должно быть, это два племени блыхъ. Не будутъ ли они ихъ пытать до смерти, какъ длали мы, краснокожіе съ смертельными врагами своего племени?’ На то было похоже. По крайней мр, было несомннно, что побдители жестоко издвались надъ связанными жертвами.
Но вотъ они собрались у костра, разобрали свои сумы и, очевидно, приготовились пировать. Съ гоготомъ и смхомъ подтащили двое къ одному, казавшемуся начальникомъ, большую бутыль и наклонивъ, поочередно начали пить изъ нея. По тому, какъ напитокъ дйствовалъ на нихъ, Сизая Спина безъ труда догадался, что въ бутыли заключалась ‘огненная вода’. Пившіе пьянли все боле, кричали, пли псни дико и нестройно, плясали и, шатаясь, двигались кругомъ костра. Подъ конецъ расходились такъ, что вздумали угощать даже плнныхъ. Но т, какъ Сизой Спин показалось, съ отвращеніемъ отворачивались отъ напитка. Вскор пирующіе одинъ за другимъ стали валиться, на землю и оставались лежать, какъ упали, словно ихъ сразила на смерть какая-то невидимая рука. Вмсто криковъ, смха и псенъ водворилось молчаніе, которое нарушали только пасшіеся вблизи кони.
Долго слдилъ Сизая Спина изъ своей засады за этимъ страннымъ явленіемъ. Но вотъ раздался тихій говоръ связанныхъ. Ясно было, что они пытались освободиться. Они подползали одинъ къ другому. Пальцами и зубами пытались они ослабить, развязать путы, но, повидимому, это имъ не удавалось. Между тмъ лежавшіе въ пьяномъ сн побдители могли каждое мгновеніе очнуться. Очевидно, время было дорого, а между тмъ, не смотря на отчаянныя усилія, ни одному изъ плнныхъ не удалось еще освободиться.
Тутъ Сизая Спина: не выдержалъ. Онъ тихо вышелъ изъ своего убжища и подступилъ къ костру, вызвавъ немалое удивленіе среди катавшихся на земл связанныхъ узниковъ. Припавъ на колни, Сизая Спина въ мгновеніе ока перерзалъ веревки, связывавшія старика, а затмъ освободилъ и всхъ другихъ. Освобожденные не обнаруживали, однако, ни малйшаго намренія бжать, по крайней мр они не торопились.
При вид бутыли, изъ которой вился соблазнительный духъ, Сизая Спина вспомнилъ недавній сонъ. Онъ прислъ, наклонилъ тяжелый сосудъ и, замирая отъ восторга, только что собрался глотнуть общанную ему въ изобиліи ‘огненную воду’, которая тяжело хлюпала въ громадной бутыли, какъ къ нему быстро подскочилъ старикъ и съ выраженіемъ ужаса, быстро лопоча неизвстныя Сизой Спин слова, энергично отстранилъ его прочь. Сизая Спина, недоумвая, смотрлъ, какъ тотъ замкнувъ горло сосуда ладонью, показывалъ ему на лежавшихъ мертвецки пьяныхъ, и знаки, которыми онъ сопровождалъ убдительные звуки непонятной рчи, казалось, говорили о смерти. Сизая Спина пристально посмотрлъ на валявшихся, осторожно тронулъ одного изъ нихъ ни одинъ не дышалъ, передъ нимъ лежало пять холодвшихъ труповъ. Между тмъ старикъ и его спутники быстро вылили содержимое бутыли на уголья, прикинули въ него хворосту и затмъ принялись обирать мертвыхъ, снимая съ нихъ оружіе, кафтаны, сапоги. Сизой Спин страшно хотлось получить ружье. Онъ даже взялъ одно изъ нихъ въ руки, но не тутъ-то было. Вс съ грубыми словами и жестами накинулись на него. ‘Ишь къ чему подбирается, тунгусишка! Что руки развязалъ старшому, такъ теб ружье! Жирно больно, проваливай! На вотъ махорки, и будетъ съ тебя? Да ступай скоре прочь, а то какъ бы чего не приключилось съ тобой!’ Ему дали табаку, и порядочно дали, все таки, значитъ, чувствовали благодарность къ ‘тунгусишк’, за каковаго приняли они индйца, но тмъ не мене они энергично махали рукой на лсъ, давая тмъ понять своему освободителю, что-де лучше всего ему убраться обратно въ лсъ. Сами они, собравъ вещи, посли на коней, и были таковы, оставивъ на полян въ жертву зврью и птиц пять полуодтыхъ труповъ.
Сколько Сизая Сиина ни думалъ, такъ и не могъ понять, въ чемъ тутъ было дло. Ясно ему было только, что онъ попалъ въ страну, гд два племени блыхъ враждуютъ другъ съ другомъ, что ‘огненная вода’, которой ему такъ хотлось выпить, очевидно, была отравлена, и что этой хитростью воины одного благо племени поддли другихъ. Не могъ же онъ, конечно, знать, что люди съ обернутой тряпьемъ бутылью были ‘спиртоносы’, т. е. контрабандные торговцы водкой, которую они тайкомъ проносятъ для продажи рабочимъ на золотыхъ пріискахъ. Такъ какъ работа тамъ тяжелая, а водки въ продаж нтъ, то вс жестоко зарятся на нее. Но всякое управленіе пріисковъ, опасаясь пьянства и безпорядковъ, не допускаетъ торговли виномъ, и особые стражники или ‘казаки’ караулятъ и ловятъ спиртоносовъ. Т же, конечно, пускаются на всякія хитрости. Очевидно, въ данномъ случа партія контрабандистовъ имла какіе-то серьезные счеты со стражниками, и зная что ‘казаки’ при поимк не прочь сами отвдать запретнаго напитка, подсыпали въ него какого-то зелья. Ничего этого Сизая Спина не зналъ, а только чувствовалъ, что-де надо держать ухо востро и лучше брести дикими, таежными мстами, гребнями горъ и уваловъ, гд на полянахъ благо моха, среди рдкихъ лиственницъ можно. встртить сраго оленя съ большими втвистыми рогами, какихъ Сизая-Спина видлъ и въ Америк на Большомъ Медвжьемъ озер. Долины длались глубже. По нимъ въ непролазной чащ бурелома неслись ручьями рчки. Тайга была угрюма, угрюме, чмъ раньше, и на плоскостяхъ межъ лсныхъ падей лежали ужасныя болота. Дичи, особенно пушного звря, именно соболя, встрчалось больше, и замтно было, что за нимъ охотлись: ловушки, кляпцы и разныя поставушки попадались Сизой Спин нердко, также и предупредительные знаки. Встрчалъ онъ и людей въ лсахъ. Они обитали на полянкахъ въ конусовидныхъ шалашахъ, крытыхъ большими листами вываренной бересты, совсмъ въ такихъ, какіе Сизая Спина видлъ въ сверныхъ лсахъ на Винипегъ-озер. Шалаши эти очень смущали Сизую Спину. Глядя на нихъ, онъ все думалъ, не попалъ ли онъ въ индйскую землю. Но люди, — ихъ лица, мховая одежда, олени кругомъ нихъ, а особенно языкъ, на какомъ охотники перекликались въ лсу, были совершенно чужды индйцу. Сколько онъ не приглядывался, сколько не прислушивался, онъ ничего не могъ узнать такого, что бы видлъ у какого-нибудь краснокожаго племени. И потому Сизая Спина продолжалъ врить Маниту и шелъ, шелъ на восходъ солнца.
Разъ вечеромъ, выглянувъ на поляну, прежде чмъ выйти изъ чащи, Сизая Спина увидалъ одинокую, жалкую ‘урасу’, т. е. такой конусовидный шалашъ. Уже темнло, тайга завсилась тнями, первыя звзды мигали на блдномъ неб, и изъ-за поломанныхъ, кривыхъ вершинъ лиственницъ мерцалъ узенькій серпъ мсяца. Но урасу освщалъ костеръ, и возл него хлопотала какая-то странная тнь. Долго ждалъ Сизая Спина, но никого больше не показывалось. Одинъ только человкъ въ странномъ одяніи виднлся предъ шалашомъ.
Сизая Спина вышелъ изъ. засады и приблизился къ огню. Старый, старый человкъ въ большой шапк. украшенной громадными крыльями филина, въ длинной одежд, отъ которой, точно зми, разввались во вс стороны, какія-то ленты, лоскутья, хвосты, даже не взглянулъ на него, не подалъ знака, что замтилъ приближеніе посторонняго. Безумнымъ взоромъ глядлъ онъ въ огонь, сыпалъ что-то въ него и быстро шамкалъ губами что то непонятное. Сизая Спина слъ поодаль. Старикъ, попрежнему не замчая его, ушелъ въ шалашъ. Вскор онъ появился вновь со шкурой благо оленя, которую разостлалъ предъ костромъ у входа въ шалашъ. Съ бормотаніемъ и икотой старый шаманъ снова удалился въ урасу и появился изъ нея съ большимъ бубномъ и колотушкой. Костеръ потухалъ. Отдльные языки пламени бродили еще по краямъ его. Когда потухли и они, шаманъ поднялъ руку и бросилъ что-то на уголья. На мгновеніе вспыхнулъ съ легкимъ трескомъ огонь, и слабый порывъ втра понесъ въ. сторону гаснущія искры. Шаманъ слъ на шкуру и задумался. Вдругъ раздалось карканье ворона. Оно повторилось слабе, но птица не появлялась. Сизой Спин стало жутко. Ему казалось, что прилетлъ какой-то духъ, невдомый и невидимый, и ретъ въ воздух мимо него. Шаманъ протянулъ бубенъ надъ углями, подержалъ его, повертлъ, снялъ, и вдругъ раздался тихій, дрожащій гулъ. Онъ становился все сильне и сильне, и въ промежутки между ударами, которые сыпались теперь градомъ на туго натянутую шкуру, раздавались порознь и вмст крики разныхъ птицъ, вой и пискъ зврей, точно вс обитатели тайги собрались кругомъ зловщей поляны. Сизая Спина сидлъ ни живъ, ни мертвъ. Онъ боялся шевельнуться, не смлъ глянуть въ сторону отъ страха предъ множествомъ слетвшихся духовъ. Вдругъ старый шаманъ всталъ и, не переставая бить въ бубенъ и кричать по-звриному, принялся плясать на шкур. Все пришло въ двженіе: гудлъ и звенлъ бубенъ, летали въ воздух обвшивавшія шамана лохмотья, и все тло дико плясавшаго старика окружилось, точно тысячью взвившихся въ воздухъ змй, быстро мелькавшими привсками его пояса, рукавовъ, всего наряда. Все порывисте становилась пляска, чаще и громче раздавались крики, но главный духъ, Маниту, какъ думалъ Сизая Спина, не приходилъ. Отъ движенія ногъ, отъ разввающихся лентъ, полъ и хвостовъ уголья костра то загорались, то потухали, и Сизой Спин казалось, точно какое-то трепетанье разливается по небу и земл. Еще ужасне кривлялся и корчился шаманъ, быстре и быстре мелькали его ноги, руки, моталась голова. Глаза, казалось, вылзали изъ узкихъ, слезящихся щелей, на губахъ появилась. пна. И вдругъ онъ грохнулся на шкуру. На мгновеніе воцарилась тишина. И страшное оцпенніе напало на Сизую Спину. Все исчезло. Поплылъ туманъ, и явился Маниту. Сизая Спина чувствовалъ это. Маниту охватилъ его кругомъ, разлился во вс стороны, заполнилъ небо до звздъ, и наступило забвеніе. ‘Близко!’ услыхалъ Сизая Спина на своемъ родномъ язык, на язык надовессіуксъ.
Онъ очнулся. Среди мрака подъ слегка свтлвшимъ небомъ едва обозначился слабый кругъ костра. По ту сторону кто-то бился и хриплъ. Это лежалъ на своей шкур старый шаманъ, и тло его ритмически поднималось и падало на шкуру, поднималось и падало. Возл валялся бубенъ и колотушка.
Сизая Спина обвелъ вокругъ себя мутнымъ взоромъ. На юго-восток ярко горла въ неб звзда, которой онъ раньше не замтилъ. Пошатываясь, глубоко вдыхая холодный, влажный воздухъ ночи Сизая Спина пошелъ прочь.
Утромъ онъ вышелъ на пустынный гребень кряжа. Страшная полярная пустыня въ убогомъ лтнемъ наряд разстилалась кругомъ. Но, когда Сизая Спина бросилъ взоръ впередъ, онъ подъ кручей скалъ у своихъ ногъ, за пологимъ далекимъ склономъ дымившейся отъ тумана тайги увидлъ мутную ровную пелену. Надъ нею розовло небо. И когда, спустя полчаса, изъ-за края показался красный краешекъ солнца, Сизая Спина убдился, что вдали передъ нимъ лежала большая соленая вода. Слабый втеръ дунулъ ему въ лицо, качнувъ длинныя иглистыя втви ползучаго кедра-сланника, и Сизая Спина вновь услышалъ на своемъ родномъ язык: ‘близко!’ Индецъ пугливо оглянулся кругомъ, но никого не было вблизи. И тогда онъ понялъ, что Маниту даетъ ему ‘знакъ’.

ГЛАВА XV

‘Пятница’.

Наступала весна. Таялъ снгъ въ тайг. Втеръ взломалъ ледъ на мор и угналъ разрозненныя льдины, какъ стаю блыхъ лебедей, прочь отъ береговъ. Бывало сыро, и втеръ-часто наввалъ густой туманъ съ океана, но скромная природа угрюмаго острова все же просыпалась для новой жизни.
И въ человк пробуждалось что-то новое, Митя чувствовалъ это на себ. Въ немъ рождалось какое-то томное безпокойство, всплывали какія-то желанія, ожиданія, надежды. Онъ думалъ, что ему нельзя терять времени и этимъ лтомъ непремнно предстоитъ покинуть негостепріимный закоулокъ холоднаго острова, гд онъ перенесъ эту ужасную зиму. Уже и такъ давался онъ диву какъ это никто, ни зврь, ни человкъ, до сихъ поръ ни разу не заглянулъ сюда.
Поглядывая на синющее море, Митя смутно чувствовалъ, что путь для бгства лежалъ въ этомъ направленіи. Нельзя было терять времени. Лто могло привести сюда рыболововъ. Митя боялся гиляковъ: они со своими винтовками, собаками непремнно отыщутъ его, и тогда его ждала жалкая участь или быть убитымъ, или въ качеств бглаго быть представленнымъ ‘по начальству’ и вернуться на каторгу, гд его ожидали плети и удлиненіе срока. Но какъ воспользоваться моремъ, Митя себ не представлялъ. Если бы сюда заглянули японскіе рыбаки, они, наврное, смилостивились бы надъ нимъ и увезли бы его въ свою страну, а оттуда онъ мечталъ снова вернуться въ Штаты. Но, повидимому, судя по пустынному характеру берега, который Митя изслдовалъ въ об стороны, ни промысловыя японскія шкуны, ни американскія суда не заглядывали сюда. Построить лодку для плаванія по бурному океану Митя не смлъ и думать: онъ и не умлъ этого, и никакого матеріала для сооруженія хотя бы самаго утлаго судна, какого-нибудь долбленаго челна, у него не было заготовлено. Въ конц концовъ онъ ршилъ двинуться вдоль берега, въ какую сторону — не могъ ршить. Чтобы добраться до Японіи, слдовало направиться на югъ, но тамъ вокругъ залива Терпнія лежали наиболе населенныя мстности Сахалина, чрезъ которыя Митя не надялся проскользнуть. Путь къ сверу приводилъ его къ сибирскому берегу Охотскаго моря. Тамъ и здсь въ конц концовъ предстояло переправиться черезъ море, а какъ — Митя себ не представлялъ. Во всякомъ случа, онъ началъ готовиться къ походу, т. е. запасать провизію, чинить вещи, шить обувь, въ которой нашъ Робинзонъ больше всего нуждался.
Однажды въ тихую погоду Митя съ ‘Блкой’ очутился на вершин утеса. Въ часы размышленія онъ часто удалялся сюда, такъ какъ отсюда далеко было видно пустынное море и синющая на запад тайга. Усвшись, обхвативъ руками колни, Митя погрузился въ раздумье. Взоръ его скользилъ по синей глади, и легкій, ровный втеръ, дувшій съ моря, шевелилъ его длинные, отросшіе волосы. Море слегка колебалось, и шорохъ слабаго прибоя мелодично раздавался гд-то внизу, у невидимой подошвы скалы.
Митя замечтался. Онъ нескоро замтилъ, что глаза его упорно приковались къ какой-то черной точк, маячившей далеко на юго-восток. Когда сознаніе его вернулось къ дйствительности, Митя сталъ приглядываться къ заинтересовавшему его предмету. Китъ это или тюлень? Или это бревно, мачта потопленнаго судна? Пристально наблюдая загадочный предметъ, Митя скоро убдился, что его несло пассивно втромъ и волною, и несло къ берегу, но съ медленностью, которая могла искусить всякое терпніе. Митя сошелъ внизъ, приготовилъ обдъ, занялся обычнымъ дломъ, но, спустя часа два, не утерплъ: снова поднялся на утесъ, чтобы взглянуть, что сталось съ черной точкой. Темный предметъ былъ значительно ближе къ берегу, и теперь уже ясно было видно, что это лодка. Митя затрепеталъ отъ волненія. Лодка! То, чего онъ такъ страстно желалъ! Ключъ къ свобод, къ бгству, къ новой жизни! Но втеръ, волны и самое время жестоко издвались надъ пробудившимися надеждами. И можно ли было питать ихъ! Втеръ могъ перемниться и угнать лодку прочь въ море. Могло оказаться, что это судно — жалкое, негодное старье, за полною ненадобностью отпихнутое чьей-либо презрительной ногой отъ пристани. Какъ бы тамъ ни было, но Митя уже не могъ успокоиться, Онъ забылъ обо всемъ и то ходилъ, то стоялъ на берегу, съ мольбой и надеждой наблюдая втеръ. Волненіе его передалось и псу: Блка тоже упорно смотрла на черный предметъ, лаяла на него, бгала по берегу, совалась въ воду и возвращалась, окачиваемая холодной волной.
Лодка, колеблясь, медленно приближалась къ берегу, но такъ медленно, что можно было истерзаться отъ нетерпнія. Если бы вода не была ледяной, Митя рискнулъ бы, вооружившись какимъ-нибудь плавучимъ предметомъ, обрубкомъ дерева, бревномъ, плыть ей навстрчу, чтобы овладть драгоцнной добычей, вырвать ее изъ рукъ коварнаго зефира, который въ послднюю минуту могъ отнять свой даръ. Но объ этомъ нельзя было и мечтать. Митя переживалъ часы тяжкаго нетерпнія. Но втеръ, къ счастью, не мнялъ своего направленія, и лодка медленно приближалась. Посл цлаго дня ожиданія наступалъ вечеръ. Нельзя было допустить, чтобы ночь пришла, не разршивъ ужаснаго напряженія. Да и втеръ легко могъ перемниться за ночь въ этомъ непостоянномъ климат. Митя уже не могъ ждать. Какая-нибудь полуверста отдляла его отъ желаннаго предмета. Внезапно ршившись, онъ быстро сбросилъ одежду, и дрожа отъ холода и лихорадки, быстро помчался по мелководью, разбрызгивая во вс стороны брызги. Блка бжала за нимъ. Къ счастью что мсто дйствія находилось противъ устья рчки, гд наносы ея образовали далекую отмель. По колно, по поясъ въ ледяной вод Митя быстро приблизился къ лодк. Вотъ вода уже по горло. Подпрыгивая при приближеніи волны, Митя по-саженному, для быстроты и чтобъ согрться, пустился вплавь. Онъ не помнилъ, какъ добрался до нея, какъ вскарабкался за бортъ. страшная дрожь охватила его. Ноги едва держали тло, зубы стучали, какъ бшеные. Блка, царапаясь, плавала кругомъ. Бдный песъ едва не погибъ отъ ледяной воды. Съ трудомъ втащилъ его Митя слабющей рукой внутрь лодки. Едва тепло прилило къ тлу, Митя оглянулся. Лодка была почти новая, бочковатая корабельная шлюпка. Въ кормовой части что-то лежало, прикрытое парусиной. Митя поднялъ ее, и — въ ужас уронилъ снова. Тамъ лежалъ… трупъ: истощенное лицо съ ввалившимися щеками было обращено вверхъ, стеклянные глаза безучастно холодно смотрли въ небо. Митя отскочилъ прочь.
Ничего больше не было въ лодк: ни весла, ни багра или какой-нибудь палки. И, къ ужасу своему, Митя замтилъ, что ладья, попавъ въ струю рчного теченія, медленно стала отдаляться отъ берега. Положеніе становилось ужаснымъ. Тщетно оглядывался Митя за какимъ-либо предметомъ, которымъ можно было бы работать, какъ весломъ. Ничего подъ руками! Онъ попытался, напрягая вс силы, оторвать скамью. Тщетно! Крпко стояли прочныя доски. Неужели же его безъ одежды, безъ пищи унесетъ въ море вмст со страшнымъ пассажиромъ, судьба котораго уготована и ему?! Нтъ, что другое, но не это! И вотъ Митя снова бросается въ ледяную воду. Онъ плыветъ, держась за корму, изо всей силы толкаетъ тяжелый баркасъ. Выскакиваетъ, дрожитъ, согрвается движеніями, снова бросается въ воду, работаетъ ногами изо-всхъ силъ. Нечеловческія усилія его увнчиваются успхомъ. Подъ ногами уже песокъ.. Еще нсколько толчковъ, прыжковъ въ леденящей влаг, и уже можно тащить лодку за носъ. Коченя, но не выпуская изъ рукъ дорогую добычу, Митя добирается до берега. Онъ вытаскиваетъ ее подальше на песокъ и мчится въ сумасшедшей радости къ мсту, гд лежала его одежда. Синій, дрожащій, возвращается онъ назадъ, втаскиваетъ тяжелую лодку еще выше, и только теперь ршается приступить къ страшной клади. Скинувъ брезентъ, Митя внимательне всматривается въ мертвеца. И вдругъ его охватываютъ сомннія. Онъ касается щекъ трупа, избгая неподвижнаго взора его. Ему кажется, будто отъ щекъ ветъ слабымъ тепломъ. Или онъ самъ такъ обмерзъ, или, или… Со страннымъ предчувствіемъ влзаетъ Митя въ лодку, разстегиваетъ срый бушлатъ и приникаетъ ухомъ къ обнаженной, волосатой груди рослаго брюнета, попрежнему неподвижно лежащаго на дн. Нтъ сомннія! И тло хранитъ остатки тепла, и можно еще уловить слабыя біенія сердца. Тло страшно истощено, но человкъ живъ. Это былъ, несомннно, бглый каторжникъ, какимъ выглядлъ самъ Митя годъ тому назадъ, въ бушлат, грубомъ, грязномъ бль.
Двое сутокъ возился Митя съ мнимымъ мертвецомъ, прежде чмъ тотъ обнаружилъ признаки сознанія. Митя отвелъ шлюпку въ рчку и переселился на время въ нее самъ. Онъ варилъ изъ рыбы уху, разжимая стиснутые зубы ножомъ, вливалъ ее въ ротъ несчастному, пока не вернулъ его къ жизни. Несомннно, не жажда, а именно голодъ довелъ бглеца, — а что это былъ бглецъ, въ томъ Митя не сомнвался — до такого состоянія: въ лодк, когда Митя въ нее забрался, находилось много воды, оказавшейся почти прсной, стало быть дождевой.
Черезъ два дня ‘покойникъ’, поддерживаемый Митей, могъ добрести до хижины. Недлю спустя, онъ оправился вовсе.
Новый, посланный. Мит судьбою товарищъ оказался очень непріятнымъ субъектомъ. Сбивчиво, хвастливо и, безъ сомннія, жестоко привирая, разсказалъ онъ Мит о своемъ бгств. Изъ всего повствованія его Митя понялъ только, что при какой-то разгрузк парохода партіей каторжанъ ему удалось спрятаться подъ брезентомъ въ шлюпк, ночью отвязать ее и предоставить себя на волю втра. Послдующее онъ помнилъ плохо. Онъ разсказалъ, что, мучимый голодомъ, грызъ кожу сапогъ, потомъ ослаблъ до того, что не могъ двигаться и, конечно, погибъ бы вскор, если бы его не спасъ Митя такимъ чудеснымъ образомъ. Назвался онъ Михаиломъ Рыбченко. Вскор уже Митя долженъ былъ жалть о своемъ быломъ уединеніи и одиночеств. Михаилъ, несмотря на свой ростъ и силу, былъ неисправимый лнтяй. Этотъ необразованный, грубый, въ корень развращенный прежней жизнью и каторгой человкъ, мало того, что слонялся цлый день, притворяясь, будто помогаетъ Мит, безпощадно донималъ его хвастливыми разсказами, пересыпая рчь самой отвратительной, отборной руганью и сквернословіемъ. Къ Мит онъ, несомннно, чувствовалъ вначал кое-какую признательность за спасеніе жизни, но серьезность, дятельность, интеллигентность Мити, то, что Митя, не тревожа его, работалъ одинъ и съ вжливымъ молчаніемъ выслушивалъ росказни Михаила о его прежнихъ подвигахъ, вскор внушили тому презрительное благоволеніе къ негаданному сожителю. Блка, та сразу возненавидла Михаила. Была ли тому причина ревность, вызванная тмъ вниманіемъ, какое Митя удлялъ въ первые дни уходу за полумертвымъ человкомъ, или то была инстинктивная ненависть благороднаго пса къ низменной натур, но только оба другъ друга не выносили. Блка держалась вдали отъ Михаила, рычала на него, а тотъ, ругая ее послдними словами, въ сердцахъ нердко швырялъ въ нее чмъ попало, рискуя переломить ногу, а то и на смерть зашибить Митинаго четырехногаго друга.
Дв недли спустя положеніе стало уже невыносимымъ. Спасенный, всмъ обязанный Мит негодяй сталъ проявлять требовательность. Онъ уже не только нимало не смущался тмъ, что слонялся безъ дла или лежалъ, спалъ и невыносимо надодалъ Мит своими росказнями, бахвальствомъ самаго дурного, каторжнаго тона, но съ наглостью отъявленнаго негодяя длалъ по пытки установить отношенія къ Мит, какъ къ работнику, какъ къ слуг, который обязанъ трудомъ своимъ и послушаніемъ угождать своему властелину. Полагался ли онъ на свой ростъ и силу, которая прибывала съ каждымъ днемъ при вольной жизни на всемъ готовомъ, или то была врожденная наглость, но только жизнь съ нимъ становилась Мит невыносимой. Онъ безъ церемоніи бралъ и носилъ Митины вещи, подалъ заготовленные припасы, грубо ворчалъ вечеромъ, что-де мало дровъ заготовлено. Какъ-то въ отсутствіе Мити онъ взялъ винтовку и ушелъ въ лсъ, Митя страшно испугался, когда услыхалъ внезапные выстрлы въ лсу. Когда выяснилось, въ чемъ дло, и Митя упрекнулъ бглаго каторжника въ легкомысленной трат драгоцнныхъ зарядовъ, Михаилъ грубо отвтилъ, что-де ‘начальство ему надоло и на каторг’, а здсь ‘что хочу, то и длаю’.
Этотъ случай серьезно заставилъ Митю подумать, какъ избавиться отъ компаніи нахала. Какъ- то вечеромъ они сидли у очага въ хижин. Каторжникъ разболтался! Изъ всхъ разсказовъ его вообще трудно было уловить, что правда, что вранье. То онъ сообщалъ о какихъ-то подвигахъ своихъ въ качеств члена шайки громилъ, то выходило, точно онъ служилъ чуть не въ полиціи, то оказывался надзирателемъ, едва ли не главнымъ начальникомъ тюрьмы, въ Дуэ или еще гд-то. Митя давно пересталъ прислушиваться къ его грязнымъ сообщеніямъ.
Въ этотъ вечеръ Михаилъ что-то много болталъ и все объ Одесс. Митя невольно вспомнилъ, что вс злоключенія его начались съ этого города. Онъ сдлалъ нсколько вопросовъ объ этомъ город и въ заключеніе вкратц разсказалъ, какъ-его съ индйцемъ внезапно арестовали и несправедливо осудили, принявъ очевидно за кого-то другого. Поглощенный этими печальными воспоминаніями, Митя задумался надъ судьбой своего друга и не замтилъ, какъ внезапно измнилась физіономія его собесдника. Михаилъ нсколько разъ пристально всматривался въ его, переспросилъ что-то относительно индйца и затмъ угрюмо замолчалъ. Это былъ первый вечеръ, что Митя легъ спать, не смущаемый циничной болтовней своего товарища. Онъ даже съ удивленіемъ взглянулъ на хмурую физіономію того, удивляясь внезапному припадку его скромности, но, поглощенный мыслями о Сизой Спин, заснулъ, не обращая вниманія на товарища.
Ночью внезапно Митю разбудила Блка, всегда спавшая, свернувшись калачикомъ возл самаго изголовья. Съ просонковъ Митя въ темнот, озаряемой потухавшими угольями очага, увидлъ два глаза, блестяще устремленные на него’. Онъ спросилъ, въ чемъ дло, но Михаилъ, отвтивъ: ‘ничего’, поворочался и снова улегся.
Утромъ Митя, какъ ни былъ поглощенъ мыслями о ближайшемъ будущемъ, не могъ не замтить перемны, происшедшей въ его товарищ. Михаилъ былъ точно не въ дух или боленъ, молчалъ, хмурился, уединялся, отвчалъ на вопросы грубо и злобно. Ночью Митю опять разбудило тревожное рычаніе Блки, опять онъ увидлъ пару пристальныхъ, горвшихъ недобрымъ огнемъ глазъ. Эти новости начали тревожить его. Но заботы дня отвлекли мысли Мити въ другую сторону. Онъ ушелъ внизъ къ рчк, гд уже нсколько дней готовилъ весла и мачту къ лодк.

ГЛАВА XVI.

Ограбленъ.

Лодка эта съ перваго дня наполняла его существованіе радостью. Полированные бока, мдныя части — все указывало, что лодка принадлежала хорошему судну и, должно быть, лишь недавно была построена. Митя тщательно пряталъ ее въ небольшой заводи рчки подъ густою листвой свсившихся древесныхъ втвей. Попросивъ Михаила позаботиться объ обд, если такъ можно назвать трапезу изъ вымоченной въ соленой вод рыбы, которую предстояло запечь въ горячей зол, Митя спустился къ рчк.
Увлеченный работой — онъ стругалъ своимъ ножомъ весла изъ тщательно выбранной ели, Митя не замтилъ, какъ наступилъ полдень. Только когда голодъ настоятельно сталъ напоминать о себ, Митя очнулся. Часовъ у него, конечно, не было, но по всему видно было, что время позднее. Удивляясь, что товарищъ не пришелъ за нимъ, даже не кликнулъ, Митя поднялся въ расщелину утеса. При первомъ взгляд, брошенномъ внутрь хижины, зло взяло его: очагъ стоялъ холодный, точно никто не зажигалъ его съ утра, вещи кругомъ были разбросаны. Митя не могъ понять, что произошло. Онъ окликнулъ. Никто не отзывается. Странное безпокойство овладло имъ. Кинувъ боле внимательный взоръ кругомъ, Митя замтилъ, что многихъ вещей, къ присутствію которыхъ глазъ его какъ-то привыкъ, не было: исчезла винтовка съ зарядами, лучшая его одежда, недавно сшитая обувь, разныя нужныя желзныя и стальныя орудія, которыя помщались въ особой сумк, висвшей надъ его постелью. Въ кладовк среди припасовъ царилъ настоящій хаосъ: все было разрыто, раскидано, потоптано, и наиболе свжая, вяленая рыба, которую Митя заготовлялъ къ предстоящему плаванію, исчезла безъ слда. Не могло быть, чтобы кто-нибудь посторонній учинилъ разгромъ! Митя обошелъ окрестности, громко звалъ, кричалъ. Никто не отзывался. Не было боле сомннія. Человкъ, которому Митя спасъ жизнь, съ которымъ онъ братски жилъ, для съ нимъ поровну скудное имущество свое, просто-напросто ограбилъ его, ушелъ тайкомъ. Можетъ быть и хорошо было, что судьба избавила Митю отъ такого товарища, но множество похищенныхъ имъ вещей ставило Митю въ тяжелое положеніе. Онъ былъ, какъ безъ рукъ. Размышляя, отыскивать ли бглеца, Митя вспомнилъ внезапно наступившую перемну въ настроеніи бглаго каторжника: молчаливость того, какую-то внезапно вспыхнувшую въ немъ злобу, эти ночныя тревоги. Что могло случиться дальше, даже въ ближайшую ночь? Можно было ожидать даже нападенія. Вдь, кром ножа, Митя былъ теперь безоруженъ. Вдругъ страхъ охватилъ.его. Забывъ голодъ и тревогу, Митя бросился внизъ къ рчк. Онъ могъ слышать, какъ стучало сердце, когда онъ подбгалъ къ завтному мсту. Нтъ! Лодка стояла на мст. Но она могла исчезнуть ночью. И вотъ догорала заря, а Митя, безпокойно озирая пустынные берега, осторожно и безшумно увелъ ее на новое мсто, Онъ ршилъ провести ночь при ней и лучше лишиться жизни, чмъ разстаться съ послдней, самой врной надеждой.
Утромъ его взяло зло. За что этотъ негодяй поступилъ съ нимъ такъ безсовстно! Нельзя ли отыскать его, нагнать и уговорить отдать хоть самое нужное. Можно вдь подлить вещи и мирно разстаться, что было самое лучшее. Митя вспомнилъ, что револьверъ онъ какъ-то запряталъ тщательне и въ бесдахъ съ Михаиломъ ни разу не упоминалъ о немъ. Вернуться въ хижину, осмотрть все внимательне и обсудить, великъ ли уронъ, взяло немного времени. По необыкновенному счастью грабитель не добрался до цннаго оружія, и Митя радостно вздохнулъ, когда тяжелый Наганъ очутился въ его рукахъ. Цлы были и патроны. Теперь предстояло напасть на слдъ бглеца и если не нагнать, то по крайней мр убдиться, совсмъ ли онъ убрался или бродитъ гд-нибудь въ сосдств съ недобрыми намреніями.
Быстро утолилъ Митя голодъ, снарядился, забралъ запасы и кликнулъ Блку. Онъ далъ ей понюхать какую-то ветошь, оставшуюся отъ грабителя, и знаками старался объяснить собак, что требуется отъ нея. Блка, повидимому, быстро сообразила желаніе хозяина. Вдь слды это, такъ сказать, спеціальность ея, любимое, увлекательное дло. Собака бросилась нюхать землю, металась туда, сюда, но такъ какъ возл хижины слдовъ было много, то Митя догадался наконецъ отойти подальше и сдлать кругъ. Долго шли они по росистой трав, по вереску, медленно изслдуя почву. Наконецъ, Блка, повидимому, наткнулась на слдъ. Впрочемъ, и такъ по промятой, еще не поднявшейся: трав слдъ былъ еще замтенъ. Онъ велъ на западъ, въ тайгу. Этотъ глупецъ направился въ сторону, гд прежде всего рисковалъ наткнуться на людей. На опушк Митя пріостановился, внимательно всмотрлся и прислушался. Вдь можно было ожидать предательскаго выстрла изъ перваго куста. Онъ пустилъ Блку впередъ, а самъ сталъ осторожно подвигаться вслдъ ей. Собака бжала ровно, принюхивая землю. Иногда она останавливалась, лазила въ стороны, снова находила слдъ и устремлялась впередъ. Такъ прошли они лсомъ, не замчая времени, часа три. Вдали показался просвтъ. Очевидно, прогалина или поляна среди лса. Блка внезапно остановилась и насторожила уши. Митя зналъ эту привычку собаки: она чуяла крупнаго звря, а теперь, вроятно, человка. Митя боялся, бы своимъ лаемъ собака не открыла преждевременно его присутствія, и знаками отозвалъ пса назадъ.
Ступая на мохъ, на траву, чтобы не производить шороха, Митя медленно и осторожно сталъ пробираться впередъ и держалъ Блку за ошейникъ. Наконецъ онъ легъ и медленно поползъ между пней и кочекъ. Вотъ потянуло съ поляны дымомъ. Сомннія нтъ: бглый каторжникъ развелъ костеръ, Кто, же какъ не онъ? Странно только, что онъ такъ безпечно расположился въ разстояніи трехъ четырехъ, часовъ пути отъ хижины! Вдь ушелъ онъ вчера утромъ! Митя удвоилъ осторожность. Онъ ползъ, останавливался, гладилъ Блку, запрещая ей лаять. Наконецъ въ просвты кустовъ можно было, осторожно поднявъ голову, бросить взглядъ впередъ. И Митя видитъ.

ГЛАВА XVII

Встрча.

На томъ краю поляны, подъ вковой сосной, надъ небольшимъ костромъ вздымается дымъ, который втеръ несетъ прямо на него. Сквозь дымъ видно неясно. И то, что Митя видитъ, кажется ему фантастическимъ. Онъ старается отдать себ отчетъ, въ полномъ ли онъ сознаніи, опускаетъ голову, жуетъ травинки и снова всматривается. Та же картина передъ нимъ. Бокомъ къ мему, направо отъ кострища важно и неподвижно сидитъ… индецъ. Несомннно, индецъ! Митя довольно видлъ ихъ въ Америк. Сорочьи перья откидной короной увнчиваютъ его голову съ характернымъ носомъ. Индецъ словно задумался. Трубка въ его рукахъ кажется потухшей.
Въ десяти шагахъ дальше, прислонясь къ стволу сосны спиной, заложивъ руки назадъ и согнувъ колни, сидитъ Михаилъ. Онъ сидитъ также неподвижно, лишь по временамъ ворочаетъ головой изъ стороны въ сторону, словно оглядывается на кого или ищетъ глазами что-то.
Долго лежитъ Митя, не спуская изумленныхъ глазъ съ этой неподвижной сцены. Дымъ стелется, легкимъ втромъ его несетъ прямо на притаившихся соглядатаевъ. Вдругъ Блка не выдерживаетъ и чихаетъ. Митя съ испугомъ глядитъ впередъ, сжимая револьверъ, готовый къ отпору. Индецъ поворачиваетъ свой орлиный профиль, и острый взоръ его впивается въ чащу. Мгновеніе и Мит кажется, что онъ открытъ. Индецъ медленно встаетъ, и Митя видитъ полный военный уборъ его, вампумъ, нагрудникъ изъ иголъ дикообраза, и красную. полосу, которая перескаетъ все лицо воина отъ уха до уха.
Михаилъ начинаетъ что то болтать, но не слышно, что онъ говоритъ. Индецъ не обращаетъ на него ни малйшаго вниманія. Онъ стоитъ во весь ростъ въ выжидательной поз, обратясь лицомъ къ чащ, гд притаился Митя, и Митя, не вря ушамъ, слышитъ почти забытый, но хорошо знакомый голосъ и англійскую рчь.
— Если блднолицый другъ, котораго я ищу такъ долго, близко, пусть онъ выйдетъ. Я. — сизая Спина изъ племени сіуксъ, и вотъ мой тотемъ!
Молчаніе. Митя чувствуетъ, какъ сердце его начинаетъ стучать. Въ глазахъ почти темнетъ.
И снова, еще боле громкимъ голосомъ, словно глашатай, краснокожій воинъ повторяетъ:
— Пусть онъ выйдетъ, я другъ его, Сизая Спина!
Митя вскакиваетъ и бросается впередъ, но еще прытче съ громкимъ лаемъ выносится впередъ Блка. Ломая, раздвигая кусты. Митя кидается къ неподвижно стоящей фигур. Вотъ уже онъ возл, обнялъ его, задыхается, а коимъ, припавъ лицомъ къ его плечу, замеръ. Митя отшатывается, но во-время подхватываетъ падающаго друга. Съ индйцемъ легкій обморокъ. Сердце не выдержало долго ожидаемой встрчи и радости свиданія. Но одно мгновеніе, и Сизая Спина приходитъ въ сознаніе на рукахъ у Мити. Лицо его какъ всегда спокойно, но глаза блестятъ, и углы губъ дергаетъ какая-то усмшка. Блка лаетъ и скачетъ кругомъ нихъ. Но Митя не можетъ выпустить друга4 Онъ обнимаетъ его, цлуетъ, гладитъ по щекамъ, смясь, шепчетъ слова радости. и на всю эту группу, далеко вытянувъ впередъ шею, разинувъ ротъ, изумленно глядитъ каторжникъ. Теперь только Митя замчаетъ, что Михаилъ туго связанъ по рукамъ и по ногамъ. Въ сумасбродной радости Митя ничего не можетъ понять. Онъ закидываетъ Сизую Спину вопросами, которые выражаютъ лишь радость, изумленіе, а Сизая Спина молчитъ и лишь пристально словно молясь, смотритъ въ глаза другу и гладитъ прыгающую на него Блку.
Но бываетъ же конецъ всему. Наступаетъ относительное успокоеніе. Митя садится къ огню, и Сизая Спина разжимаетъ свои тонкія губы.
— Я зналъ, что увижу друга сегодня и не позже, чмъ завтра, но не зналъ — живъ онъ еще или уже мертвъ. Я встртилъ эту собаку — кивнулъ индецъ на Михаила — за день пути на закатъ солнца отсюда и шелъ по оставленному имъ слду.
— Но откуда-же ты зналъ, что я здсь, близко, и какимъ чудомъ ты попалъ сюда?— изумился Митя.
Индецъ помолчалъ и, видимо преодолвая волненіе, молвилъ:
— Маниту все время показывалъ мн дорогу. Когда я сомнвался, онъ давалъ знаки. Я прошелъ большую страну лсовъ и увидлъ большую соленую воду. Я не зналъ, что длать, но Маниту опять далъ знакъ. Люди съ собаками, какъ эта — Сизая Спина показалъ на Блку, — дящіе тухлую рыбу, перевезли меня на эту землю, и здсь я сталъ чувствовать, что другъ все ближе и ближе. Я шелъ черезъ лсъ пять дней и услышалъ шумъ. Эта безумная собака — снова индецъ кивнулъ на Михаила, — длалъ шумъ, какъ молодой, глупый лось. Я узналъ его. Это худой человкъ, онъ уже сдлалъ теб разъ зло. Я увидлъ у него ружье и захотлъ взять ружье, потому-что у меня нтъ ружья. И я хотлъ узнать отъ него, гд другъ мой. Я связалъ его, взялъ ружье, а когда осмотрлъ его вещи, узналъ, что другъ здсь и недалеко.
— Какъ? Онъ теб сказалъ?! Ты научился по-русски?— изумился снова Митя, радостно разсматривая индица.
— Нтъ, я не знаю по-русски, но я узналъ узлы. Я училъ своего блднолицаго друга завязывать индйскіе узлы, и я увидлъ здсь въ сумк вещи, и он были связаны индйскимъ узломъ. Я понялъ, что другъ близко. Я испугался. Я подумалъ: эта собака — показалъ индецъ на Михаила, не удостаивая его взгляда, — знаетъ блднолицаго друга и сдлалъ ему зло, потому что это худой человкъ, и у него вещи моего друга. Я спрашивалъ Маниту, живъ ли мой, другъ, но Маниту не отвчалъ, а послалъ друга прямо ко мн.
— Но это же чудо!— восклицалъ Митя.— Настоящее чудо! Кто повритъ?! Я самъ не врю. Я еще не знаю, не сонъ ли это. Ты ли это въ самомъ дл, Сизая Спина, или предо мной только тнь твоя, и я сейчасъ проснусь, и все исчезнетъ! Нтъ, это невроятно!
— Я шелъ по оставленному слду, потому что хотлъ знать, гд эта собака длала зло моему другу, и боялся, что другъ уже мертвъ. Но Маниту мудръ и добръ ко мн. Я одлся во все лучшее, чтобы хорошо встртить друга, но если бы онъ былъ мертвъ…
— Ну, брось, пожалуйста, свои исторіи о скальпахъ, — перебилъ Митя Сизую Спину.— Хорошо, что я посплъ во-время и могу избавить этого злого и глупаго человка отъ мучительной смерти. Ты добрый человкъ, Сизая Спина, но вдь замучилъ бы его на смерть?
Индецъ не отвтилъ. Митя обратился къ Михаилу.
— Какъ у тебя хватило духу на такое дло?— сказалъ онъ ему съ упрекомъ.
Каторжникъ молчалъ и сидлъ, понуря голову.
— Скажи этой красной ворон, пусть маленько отпуститъ руки, очень ржетъ, — сказалъ онъ хрипло сквозь стиснутые зубы. Видно было, что ремни жестоко впились въ кожу, руки затекли и посинли. Митя всталъ и, изрядно повозившись, раскрутилъ тугія путы. Долго разминалъ бглецъ затекшія руки, ругаясь и издавая звуки боли.
— Видно, наказалъ меня Богъ за старый грхъ, — началъ онъ вдругъ глухо и ни на кого не глядя.— Вдь вотъ, господинъ, эта образина сразу узнала меня.— Онъ помолчалъ и продолжалъ, — а какъ я съ вами жилъ послдніе два дня, такъ хуже, чмъ на каторг. Все ждалъ — вотъ узнаетъ, вотъ узнаетъ! Вдь я со страху два раза ночью убить васъ хотлъ — собака воспрепятствовала. Видно, и тутъ не безъ Божьяго изволенія.
— Что узнаетъ, кого узнаетъ?— недоумвалъ Митя. Ему опять начинало казаться, что дйствительность — сонъ.
— Да вы меня узнаете?— спросилъ Михаилъ,
— Да я тебя въ первый разъ вижу…
— Нтъ-съ, изволите запамятовать. Какъ вы вечеромъ разсказали мн свое невинное приключеніе, и про индйца этого, какъ васъ въ Одест арестовали, я и припомнилъ. Вдь это я въ сыщикахъ былъ, я и главйше на васъ свидтельствовалъ. Какъ сказали вы тогда, стало мн очень худо. Заскучалъ нивсть съ чего. Ни сть, ни спать теб… Думаю, одно къ одному, одинъ конецъ, убью его, да съ тмъ и ладно, чтобы не думать больше. Но потомъ все-жъ таки пронесло это мимо меня. Ршилъ уйти, и какъ помнилъ я ваше снисхожденіе, какъ отхаживали меня полумертваго, думаю — вотъ на зло, оберу, что ни на есть лучшее. На другой день, недалеко тутъ въ лсу, въ логу, только расположился, винтовочку вашу отставилъ, самъ хворостъ собираю, — эта ворона и выкатилась. Винтовку — хвать, и въ меня навелъ. Я такъ и обмеръ. Думаю — нечистый самъ! Видитъ онъ, что ороблъ я, снялъ съ себя ремень длинный, да какъ захлеснетъ меня!.. Пока я хриплъ, бился, онъ ужъ и ноги опуталъ, какъ коню. Потомъ и руки скрутилъ. Сталъ мои, то есть это ваши вещи смотрть, да какъ заскрежещетъ зубищами вдругъ, затрясется, ножъ вынулъ и ко мн. Господи, даже взмолился я, сейчасъ, какъ барана, рзать будетъ! Однако онъ отошелъ. Раздумалъ, значитъ. Собралъ вещи, навалилъ на меня и свое и мое и повелъ со спутанными руками, повелъ назадъ и строго такъ, тмъ самымъ мстомъ, что я шелъ, идетъ, оглядывается, ищетъ чего-то, на меня смотритъ, даже лопотать что-то лопоталъ, но я не понялъ. Какъ отошелъ я немного отъ своего испугу, сталъ соображать. Да не тотъ ли, думаю, индецъ, про котораго вы намедни разсказывали. Тотъ, думаю, и есть. Васъ, стало быть, ищетъ. Я ему, и начни махать головой въ вашу сторону, да показывать, да по-русски говорить. И вижу я, что понимаетъ онъ меня. Вечеромъ стали мы здсь на полян, связалъ ноги, черная немочь, сами видите, какъ. Вчера все за огнемъ сидлъ, трубку курилъ, и сегодня, гляжу, не то что сть или пить, а съ самаго утра разрядился и какъ слъ, такъ и сидитъ, трубку куритъ невступно, да дрова подбрасываетъ въ костеръ. Такъ и просидлъ, пока вы пришли. Видно, чуяло у него сердце, что ли, ваше близкое здсь расположеніе.
Пока Михаилъ разсказывалъ, Митя усплъ замтить происшедшую съ каторжникомъ за эти дни глубокую перемну. Передряга, случившаяся съ нимъ, конечно, оставила слдъ на вншности его, но не это поразило Митю. Его вниманіе привлекло какое-то внутреннее просвтленіе, обнаруживавшееся въ выраженіи лица, особенно глазъ, въ тон голоса и движеніяхъ недавняго его сожителя. Наглости не было и слда, не замтно было и страха или опасенія за собственную участь. Чувствовалось, что человкъ глубоко подавленъ, смущенъ, даже потрясенъ сплетеніемъ обстоятельствъ, которыя опутали его кругомъ такъ, точно событіями руководила какая-то высшая сила, закончившая свое дло справедливымъ возмездіемъ. Но Мит пока было не до того. Его даже не поразила почтительность Михаила, который называлъ его ‘господиномъ’, обращался къ нему на ‘вы’. Митя довольно разсянно слушалъ его, а глядлъ больше на Сизую Спину, который сидлъ теперь, какъ давеча, съ важнымъ, серьезнымъ видомъ.
Надо было, однако, что-нибудь предпринять, не оставаться же въ лсу.
Стали обсуждать съ Сизой Спиной, что длать, т. е., какъ поступить съ третьимъ членомъ общества, который сидлъ теперь молча и безучастно слушалъ звуки непонятной ему англійской рчи.
— Снять скальпъ, — холодно и коротко сказалъ Сизая Спина.
— Ну-у, Сизая Спина, перестань!
— Два года ты мучился, два года я мучился, а онъ виноватъ, — продолжалъ индецъ.
— Если хочешь, снимай скальпъ, — сказалъ Митя, — но я не хочу, мн будетъ непріятно, радость свиданія сдлается темной, и ты станешь для меня совсмъ красный…
Индецъ повернулъ голову и пристально смотрлъ на Михаила. Тотъ понялъ, что рчь шло о немъ, ршалась его участь. Онъ опустилъ голову.
— Я думаю, Сизая Спина, — началъ посл короткаго молчанія Митя, — онъ намъ теперь не опасенъ. Но держать его при себ… онъ мн и такъ надолъ, сталъ невыносимо противенъ. Если дать ему припасовъ и пустить на вс четыре стороны, то, я думаю, онъ, скоре всего, пропадетъ въ тайг, а если выйдетъ куда-нибудь въ поселеніе, то самое большее донесетъ на меня. Могутъ насъ, пожалуй, начать искать…
— Снять скальпъ, — опять сказалъ Сизая Спина.
— Ваше благородіе, — внезапно вмшался въ ихъ разговоръ Михаилъ.— Не обо мн ли изволите рчь держать?
Митя молчалъ.
— Дозвольте вамъ замтить… хотите — врите, хотите — нтъ, а мн теперича безразлично, какое будетъ ваше ршеніе насчетъ меня. Въ живыхъ ли оставите или…— онъ помолчалъ, какъ бы ожидая этого ршенія, и затмъ, не дождавшись приговора, продолжалъ:
— Скажу вамъ безо всякой фальши. Ежели отпустите меня, пойду прямо до начальства. Такъ и такъ, молъ, бжалъ и самъ пришелъ, и дозвольте заявить слово и дло: такого-то года въ город Одест ложно обговорилъ я господина — вотъ фамилія ваша мн неизвстна — совмстно со слугой ихъ изъ индйцевъ, въ послдствіе чего вышло лишеніе правъ и каторжныя работы, то дозвольте заявить о полной невиновности ихъ и перевод въ первобытное состояніе, а мн — прибавить срокъ наказанія за ложное показаніе, хотя и безъ присяги. Потому я теперь такъ разсуждаю: достукался я въ Рассе до каторги за хорошія дла. Это мн первое было указаніе черезъ перстъ Божій. Допустилъ меня Господь бжать и на край гибели привелъ — второе. Но я не внялъ и тому и противу васъ зло умыслилъ. Отвелъ и это Господь черезъ пса неразумнаго. Я и тому не внялъ. Обобравши васъ, благодтеля жизни моей, убегъ въ тайгу, но тутъ окончательное вышло мн вразумленіе: сцапалъ меня этотъ вашъ Личарда врный. Допустимо ли, скажемъ, чтобъ онъ случаемъ какимъ оказался тутъ вовсе кстати! Я, господинъ, всю ночь не спалъ нынче. И скрутилъ-то онъ меня безо всякаго милосердія, руки, ноги пухнуть стали. Вижу: золъ на меня до невозможности.. Но больше, откровенно скажу вамъ, было мн мученія черезъ себя самого. Все это я обдумалъ и вразумился.
Митя слушалъ эти признанія бглаго каторжника не безъ волненія. Ему, дйствительно, казалось, что грубую натуру проходимца поразили и проняли до дна души чисто чудесныя событія послдняго времени, стеченія которыхъ онъ и самъ не могъ еще объяснять себ.
Подумавъ, Митя разсчиталъ, что если даже бглый каторжникъ, обнаруживавшій теперь искреннее раскаяніе, выбравшись въ какое-нибудь жилье, объявитъ о немъ, т. и. o другомъ бгломъ, утаившемся въ тайг, то пройдетъ, пожалуй, никакъ не меньше мсяца, прежде чмъ ихъ разыщутъ. Да и будутъ ли еще искать? Разв мало шляется въ лсу бглыхъ, особенно теперь, лтомъ! А мсяцъ спустя онъ уже разсчитывалъ — вдь ихъ теперь двое, — быть далеко отъ этихъ мстъ. Такимъ образомъ Михаилъ Рыбченко, бывшій агентъ, а затмъ бглый каторжникъ, свидтельскія показанія котораго сыиграли такую роль въ судьб Мити, дйствительно былъ теперь совершенно безпреденъ. Въ лучшемъ же случа, если онъ на дл выполнитъ свое намреніе, Митя могъ разсчитывать на отмну несправедливаго приговора и возстановленія своихъ правъ. Вотъ, разв, побгъ съ каторги… ‘Впрочемъ, если мы съ Сизой Спиной очутимся въ Америк, правительство заступится за насъ. Вдь мы — американскіе граждане’.
Митя сообщилъ свои соображенія Сизой Спин.
Индецъ выслушалъ его и хладнокровно замтилъ: ‘хорошо, а самое лучшее — снять скальпъ’, но на своемъ намреніи уже не настаивалъ.
Но отпустить бглеца немедленно казалось Мит все таки жестокимъ: онъ былъ изнуренъ, потрясенъ, мало было съ ними и припасовъ. Ршили увести его пока назадъ и отправить въ путь черезъ два-три дня.
И вотъ это странное общество, собравшееся какимъ-то невроятнымъ путемъ вокругъ костра въ глухой, сахалинской тайг, снялось съ лагеря. Михаила пустили впередъ, избавивъ его отъ путъ: за нимъ, высуня языкъ и видимо радуясь, трусила ‘Блка’, а позади, оживленно болтая, шли оба друга. Впрочемъ, болталъ Митя, а Сизая Спина серьезно отвчалъ на его безчисленные и довольно безпорядочные вопросы, не упуская по привычк поглядывать по сторонамъ, незамтно наблюдая и за Михаиломъ.
Спустя два дня этого послдняго снарядили въ путь и отпустили. Бглый каторжникъ былъ все время тихъ, какъ вода, молчаливо печаленъ и какъ-то сосредоточенъ.
Вывелъ его Митя съ индйцемъ въ тайгу и простились. Разставаніе было странное: въ самый послдній моментъ Михаилъ упалъ на колни, торжественно оснилъ себя широкимъ крестомъ и бухнулъ земной поклонъ Мит, а потомъ… Сизой Спин. Затмъ всталъ, нахлобучилъ шапку, поднялъ палку и пошелъ, не оборачиваясь. Только его и видли.
Передъ тмъ Митя наказалъ ему, чтобы онъ увдомилъ его о своей судьб, буде выйдетъ изъ тайги живъ и здоровъ, а также о дйствіяхъ своихъ по Митиному длу, буде не оставитъ своего намренія. Далъ и адресъ: Японія, Нагасаки.
— Не забудь, Японія, Нагасаки.
— Какъ же, знаемъ, Нагасаки, слыхали.
Посмотрли оба друга вслдъ высокой, срой фигур, ковылявшей черезъ верескъ, и, когда она скрылась въ опушк тайги, Митя вздохнулъ съ облегченіемъ: присутствіе третьяго мшало ему теперь, пожалуй, не меньше, чмъ раньше.
Много чего было разсказать имъ обоимъ другъ другу. А въ то же время надо было торопиться — лто ушло наполовину, могли нагрянуть нежданные гости. Но работа кипла теперь въ рукахъ. Сизая Спина ловилъ рыбу, пласталъ, вялилъ ее, промышлялъ звря, а Митя доканчивалъ оснастку лодки. Онъ предполагалъ плыть берегомъ Сахалина на югъ, пока не достигнетъ острова Iecсo. Вроятно, и дальше придется плыть моремъ, пока они не достигнутъ какого-нибудь большого города Японіи, гд найдется американскій консулъ, который окажетъ имъ помощь. Такъ предполагалъ Митя, но могло случиться, что буря прибьетъ ихъ къ берегу Сахалина, или ихъ остановитъ въ мор какое-нибудь русское сторожевое судно, высылаемое затмъ, чтобы не давать японскимъ рыболовамъ промышлять рыбу и звря въ чужихъ водахъ. Послдніе вечера они провели у очага, и, казалось, разсказамъ о томъ, что перенесъ каждый, что случилось съ ними въ эти два знаменательныхъ года, не будетъ конца.
Путешествіе Сизой Спины черезъ всю Россію само по себ представлялось невроятнымъ. Какимъ образомъ безъ денегъ, безъ языка, избгая людей, индецъ могъ выдержать длинный путь, особенно въ суровыя зимы, добывая себ пропитаніе своимъ жалкимъ оружіемъ? Но еще невроятне, чего Митя ужъ никакъ не могъ постигнуть, это то, что Сизая Спина пришелъ къ нему такъ, точно его все время велъ кто-нибудь. хорошо знавшій мстопребываніе Мити. Сизая Спина все приписывалъ своему Маниту: Маниту велъ, Маниту давалъ знаки, Маниту совтовалъ, а онъ, Сизая Спина, только слушался, — вотъ и все. Что же тутъ удивительнаго?
— Да ты видалъ этого Маниту?— допытывалъ Митя индйца.
— Никогда не видалъ. Его нельзя видть.
— Но говорилъ съ нимъ?
— Не говорилъ.
— Такъ онъ говорилъ теб?
— Не говорилъ.
— Какъ же ты съ* нимъ сообщался?
— Я курилъ, очень много курилъ, потомъ сидлъ, пока перестану видть и слышать. Тогда съ четырехъ сторонъ сначала все одинаково, а потомъ, чую — тянетъ въ одну сторону. Точно слабымъ втромъ туда несетъ. Это Маниту показывалъ сторону. Сперва тянуло слабо. А потомъ стало сильне и сильне. Черезъ лсъ тянетъ, черезъ горы, черезъ море. Потомъ я будто проснусь и уже знаю, въ какую сторону мн идти. А въ то утро, когда ты вышелъ изъ кустовъ, я слышу — никуда не тянетъ. Я и сидлъ, ждалъ. Но я уже зналъ, что тутъ: и этого человка узналъ, и вещи твои узналъ. Боялся только: не тянетъ никуда — значитъ здсь, и значитъ мертвъ. О жизни и смерти Маниту ничего не говорилъ.
— Можетъ быть, и теперь тянетъ? Ты накурись хорошенько, достигни безчувствія и прислушайся, — предложилъ Митя индйцу.
— Нтъ, нельзя, — рзко отвтилъ Сизая Спина.
— Отчего?
— Нельзя, — отрзалъ еще увренне Сизая Спина.— Разв можно шутить съ Маниту!? Когда нужно было, Маниту помогъ, а теперь разсердится. Худо будетъ.
— Что же, всякую вещь можно такъ найти при помощи Маниту?— спросилъ Митя съ любопытствомъ.
Индецъ помолчалъ, подумалъ и сказалъ:
— Нтъ, можно найти только живое — звря, человка.
— И всякій можетъ найти?
Индецъ опять помолчалъ.
— Нтъ, не всякій. Только кого Маниту любитъ, и когда очень хочешь, когда сердце болитъ.
Тутъ Сизая Спина всталъ и вышелъ вонъ изъ хижины. Митя понялъ, что индйцу непріятно его любопытство, что эти его отношенія къ Maниту составляютъ нчто священное, чего не слдуетъ касаться изъ простого любопытства. ‘Неужели, однако, — подумалъ Митя — человкъ человка можетъ чувствовать на такомъ разстояніи’.
Нсколько дней спустя парусъ, сшитый изъ разныхъ лоскутьевъ, былъ готовъ. Утромъ рано оба друга вывели шлюпку къ устью рчки, нагрузили ее, сами вошли въ нее, прихватили и Блку. Слабый, легкій втеръ медленно погналъ лодку въ море. Слышно было, какъ мрно хлопали волны въ борта. Впереди мерещилась новая жизнь.

КОНЕЦЪ.

Березин Николай Ильич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. В новый свет за счастьем, Березин Николай Ильич, Год: 1912
  2. В срединном царстве или Жизнь одного китайченка, Березин Николай Ильич, Год: 1915
  3. В когтях халифа, Березин Николай Ильич, Год: 1912
  4. Как пользоваться жизнью, Леббок Джон, Год: 1894
  5. Спальня светской женщины, Панаев Иван Иванович, Год: 1834
  6. Лавры и тернии, Аверкиев Дмитрий Васильевич, Год: 1888
  7. В южной глуши, Гнедич Петр Петрович, Год: 1881
  8. Внук золотого короля, Заяицкий Сергей Сергеевич, Год: 1928
Электронная библиотека