Адольфо Росси
Адольфо Росси
Сицилийские карузи
Сицилийские карузи
I.
I.
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/sernye_copi.jpg)
II.
———————————————————————————
Сицилийские карузи, Росси Адольфо, Год: 1893
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Во время своего пребывания в Кампобелло ди-Ликата я узнал, что в семи километрах от селения расположены весьма значительные серные копи, и решил посетить их.
На одном месте, переходя возвышенность, отделяющую Кампобелло от серных копей, мы увидели в стороне маленького, рахитического полуголого мальчика лет девяти-десяти. Он бежал через поля, и его преследовал на расстоянии около двухсот метров человек без шапки, в белом от серы платье и без сапог, сброшенных для быстроты бега.
— Это пиконьер, — сказали нам крестьяне, — старающийся поймать сбежавшего карузо. Если он его поймает, то сживет его со свету за прогульные дни. Это вещи, происходящие ежедневно!
Да, эти вещи происходят каждый день, но это самое грубое варварство, которого нельзя терпеть в цивилизованных странах! Бегство мальчика напомнило мне сцену из ‘Хижины дяди Тома’.
Карузи — мальчики от восьми до пятнадцати или восемнадцати лет, которые должны выносить серу из глубоких галерей и шахт на свет божий, причем им приходится карабкаться и пробираться по крайне узким проходам.
Пиконьеры — люди, добывающие минерал своими мотыгами из галерей, они берут в помощь к себе одного или несколько мальчиков — ‘карузи’, по договору или условию с их родителями за сумму, которая колеблется между 100 и 150 лирами, но уплачивается не наличными деньгами, а мукой или зерном. Купленный, подобно животному, карузо принадлежит пиконьеру, совсем как настоящий раб. Он не может освободиться, пока не вернет означенной суммы, а так как он зарабатывает лишь несколько центезимов в день, то его рабство продолжается многие, многие годы. С ним жестоко обращаются, как отец, который не может его освободить, так и пиконьер, в интересах которого эксплуатировать его возможно продолжительное время. А если он пытается бежать, то происходит дикая жестокая охота, как это было в рассказанном нами случае.
— Если дело идет о таком бегстве, — сказал нам карузо, бывший в нашей компании, — то это еще ничего. Много хуже, когда пиконьер пускает в ход свою палку. На прошлой неделе тринадцатилетний карузо Анжеледду был убит своим пиконьером восемью ударами палки.
— А разве пиконьера не арестовали?
— Их никогда не арестуют. Кому какое дело до карузи? Если карузи убиваются своими хозяевами, то для властей они считаются умершими своей смертью. Недавно другой карузо в серных копях Фикуца умер от удара ногой в живот.
— Как твое имя? — спросил я карузо, рассказавшего мне эти ужасы.
— Филиппо Таглиалана из Кампобелло. Мне тринадцать лет. Я уже пять лет работаю, как карузо и должен своему пиконьеру 25 лир, которых никогда не в состоянии буду уплатить.
Мы двинулись далее весьма опечаленные. В половине четвертого мы прибыли в серные копи Ла-Минтина, где 10 июня 1886 года обвалом в галереях убило 142 человека, пиконьеров и карузи.
Выработанные галереи никогда не засыпаются и не подпираются. Необычайно большое число галерей, образовавших громадную подземную пещеру, произвело этот обвал.
В одном конце ямы мы нашли несколько печей, устроенных для очистки минерала. Здесь и там виднелись углубления в роде ниш, обложенных камнем. Это спуски в копи. Перед нами стояли совершенно голые мальчики от девяти до четырнадцати лет, а также пиконьеры, все в костюме Адама, прикрытые лишь узкой повязкой, охватывающей бедра. Эти группы мальчиков и взрослых с темно-коричневой кожей, выделявшейся на выжженной голой земле, — только па некоторых склонах виднелись кусты кактуса и индейских фиг, — казались не итальянцами, а африканцами или индусами.
Карузи, на всем своем теле, имеют отчетливые следы тех страданий, которым они подвергаются.
В виду того, что они берутся на работу в возрасте от восьми до десяти лет, у них, благодаря непосильному напряжению, оказываются искривленными плечи и вывихнутые, изуродованные ноги. Вследствие недостаточного питания, глаза их глубоко ввалились в орбиты, а их детские лбы покрыты преждевременными глубокими морщинами.
Для урегулирования детского труда существует закон, по которому ни один мальчик не должен допускаться к работе до полного достижения им двенадцатилетнего возраста, но закон этот остается без всякого применения.
Все карузи, которых я опрашивал, начали свой рабский труд с восьми или девяти лет. Большая часть говорили мне, что они еще не зарабатывают в день и пятидесяти центизимов, и что это плата дается им не деньгами, но сквернейшей мукой и — по такой цене, которая значительно превышает цену муки в окрестных селениях.
— А когда у нас искривляются ноги, — добавил один из них, — и мы недостаточно быстро подымаемся со своей ношей по ступенькам шахты, то нас награждают палочными ударами.
— А сколько часов вы работаете? — спросил я.
— Обыкновенно — двенадцать часов сряду, от четырех до четырех, и беспрерывно шесть дней, так что в течение этого времени мы здесь и спим, и лишь на седьмые сутки отправляемся на ночлег домой.
— Где же вы здесь спите?
— На земле или вон в тех пещерах, — и они указали на несколько выемок, представлявших настоящие троглодитовые обиталища.
— А наиболее счастливые, — добавили они, — спят там.
И они довели меня, к пристроенному к печи, черепичному навесу, под которым помещались деревянные нары, без соломенного тюфяка. У конца этих нар как раз обедало несколько карузи со своим пиконьером. Они ели сухой хлеб с луком.
— Вы не пьете вина? — спросил я.
— Вина? — переспросили они и с изумлением посмотрели на меня, — кто же нам даст его?
— Была бы по крайней мере вода, а то и воды то не дают! И в часы, остающиеся нам для сна, нам самим приходится далеко ходить за водой.
— Сколько раз на день приходится тебе в среднем подниматься со дна шахты с грузом серы? — спросил я одного из карузи.
— Двадцать пять раз по минной шахте, протяжением более ста метров, и за плату всего в двадцать семь сольди.
Нас окружили другие карузи, все замученные, искалеченные чрезмерной работой, задержавшей развитие организма: настоящие типы заморенных рабов.
Узнав, что мы осведомляемся об их положении, они отыскивали кое-какое тряпье для прикрытия своих голых тел и подходили к нам, чтобы рассказать, как им живется.
То было душу раздирающее зрелище.
У одного из этих несчастных были очень умные глаза, и он с поразительной быстротой и находчивостью отвечал на наши вопросы. Но, в большинстве случаев, страдание наложило на лица их печать тупости, а из-под глаз их с потухшим, мутным взором виднелись синяки.
Мы пытались спуститься в шахту копи Ла-Минтина, но она была так узка, крута и опасна, что, пройдя несколько метров, мы должны были отказаться от этой попытки. Нам казалось совершенно непонятным, каким образом бедные карузи могли вытаскивать на своих плечах тяжелую ношу серы из глубины этого колодца.
После первой неудачи мы решили проникнуть в более широкую шахту и были приведены ко входу No 3 копей Вирдилио, где работало не менее 1300 пиконьеров и карузи.
При мерцающем свете двух маленьких лампочек, несомых нашими карузи, стали мы спускаться в эту шахту. Мы должны были при этом идти, постоянно согнувшись и придерживаясь руками за боковые стенки. Ступени в окаменелой почве были выделаны в высшей степени неравномерно — то высоко, то низко одна от другой, со стертыми краями, и кроме того были или покрыты слоем пыли от сухости, или скользки от сырости. Мы протискались лишь несколько метров, как заметили снизу слабые огоньки. Это светили лампочки нескольких карузи, которые, скорчившись под своей ношей серы, подымались. Скоро мы услышали скорбные и жалобные звуки: это вздыхали несчастные карузи, и вздохи эти, по мере приближения к нам маленьких страдальцев, слышались все явственнее, эти вздохи и стоны вырывались из груди хрупких, изможденных и запыхавшихся существ, совершенно обессиленных, но вынужденных, во что бы то ни стало, двигаться вперед и подыматься вверх из боязни, что пиконьеры заметят их усталость и станут мучить, или подгоняя палками, или поджаривая их под колена огнем лампочек.
И, слушая эти стоны и вздохи я чувствовал, как замирает мое сердце при мысли о страданиях этих маленьких парий. Когда же мы, прижавшись к мокрой стене, чтобы пропустить согнувшихся под непосильной тяжестью карузи, увидели, как их изуродованные ноги дрожат под этой ношей, то меня охватила безграничная скорбь.
— Возможно ли это? — вырвался у меня невольный крик, — возможно ли, чтобы такая гнусность, практикуемая в течение столь долгого времени, была терпима еще и теперь!?
Ни один писатель в мире не в состоянии вызвать надлежащее представление о действительности, в том, кто сам не видал ее воочию в этих адских норах серных рудников.
Мы задержали некоторых из карузи и освободили их на минутку от тяжелой ноши, которая оказалась состоящей из полного мешка мелких кусочков серы и одного громадного куска серной массы, что в общем составляло груз в 40—50 килограммов.
Мы установили при этом, что кожа у карузи на плечах и на всей спине, огненно-красная по цвету, была покрыта или рубцами или обнаженными язвами, или мозолями и темно-синими рубцами.
Мы двинулись дальше и вскоре, повернувши влево, во второй части шахты, с более высокими и еще более опасными ступенями, встретили другие вереницы карузи, которые, согнувшись под страшной тяжестью, подымались и беспрестанно издавали те жалобные стоны, которые надрывали нам сердце. Я слышал, как один из них плачущим голосом говорил на своем диалекте товарищу, с которым он вместе подымался: ‘Я так устал, не могу больше нести мешка, он у меня валится из рук!’
При третьем повороте шахты я встретил русого карузи, который от страшного переутомления не мог дальше подыматься. Он положил свой серный груз возле себя на землю и, припав к ступеням, тихо плакал. И из его голубых глаз, с совершенно красными вспухшими веками, катились крупные слезы по впавшим, бледным щекам.
Мне, как журналисту, доводилось в своей жизни видеть всякие страшные вещи в Италии, Франции, Германии, Англии, Африке и Америке, я бывал свидетелем расстреливания, повешения, суда Линча, кровавых схваток и разных смертей как в лазаретах, так и в других местах.
Но ни одна из этих картин не потрясала меня так глубоко, как эти сцены в серных копях Вирдилио.
Этот варварский труд, взваленный на плечи слабых мальчуганов (которые, благодаря той обстановке, в какой им приходится жить, делаются к тому же жертвами педерастии и других безобразий), представляет явление, вопиющее о мести к самым небесам и свидетельствующее о попрании всякой человечности!
Приходится стыдиться, что родился в стране, где и поныне существует такой позор варварских времен!
Когда мы поднялись наверх, то платья наши оказались пропитанными потом, точно после горячей ванны, и свежее воспоминание о виденных ужасах лишило нас способности говорить и обменяться друг с другом своими впечатлениями.
Я передаю здесь только беглые наброски и заметки, которые я сделал карандашом во время экскурсии в серные копи близ Кальтинисеты.
Семь часов утра. После того, как мы оставили за собой город, мои два приятеля, любезно взявшиеся проводить меня, — адвокат Анжело Джиарицо и студент медицины Паоло Тробиа, — показали мне вырытые в туфе вдоль дороги Санта- Анны землянки, в которых — до последнего времени — многие семейства серных рабочих проживали весь свой век. Некоторые и теперь еще живут там. Городское управление велело очистить эти землянки, но не столько из-за попечения о санитарном благополучии обитателей или же из человеколюбия, сколько из боязни быть привлеченными к ответственности и уплате убытков, так как эти троглодитовые пещеры грозили обвалом.
Мы прибыли в обширную долину, усеянную небольшими холмами, похожими на исполинские кротовины. Частью это входы в серные копи, частью же — кучи сырого минерала, который везут к серным кострам и там зажигают, добывая таким образом серу самым древним способом.
Мы приближаемся к такому, еще только что подготовляемому, серному костру.
Восемь человек ссыпают сырой материал в корзины, которые опоражниваются пятнадцатью мальчуганами, в отверстие костра. Это — работа, которая с успехом могла бы производиться с помощью тележек, но выполняется трудом карузи, потому что это обходится гораздо дешевле. Возраст этих мальчиков колеблется от 10 — 18 лет. Они зарабатывают в день от 1 до 11/2 лир, смотря по количеству минерала, который они в состоянии перетащить на себе. Чтобы заработать несколькими сольди больше, они непрерывно бегут от минеральных куч к серному костру. Когда они работают на поверхности земли, то не совсем голы, а в штанах. Неприятно поражает посетителя то обстоятельство, что менее тяжелый труд — наполнение корзин — исполняется взрослыми пиконьерами, более же тяжелая работа, — переноска полных корзин — возложена исключительно на мальчиков.
В недалеком расстоянии виднеются серные копи Госсолуново, где лет десять тому назад произошел обвал, убивший 58 человек. Изуродованные трупы не были даже похоронены на кладбище в Кальтанисете. Тут же по близости отвели одну общую могилу, в которой и похоронили всех 58 человек.
Восемь с половиной часов. — Мы приближаемся к двум входам в серные копи Цннирела, где работало около ста человек.
В одно отверстие входят в копи, а из другого выходят. Это уже прогресс по сравнению с другими копями, где для входа и выхода имеется одно отверстие.
Мы только что стали у выходного отверстия шахты, как увидели трех горбатых карузи, выходящих оттуда друг за дружкой. За ними следовали другие несчастные, согнувшись под тяжестью серного мешка, который они несли на спине.
Все они стонут от напряжения, и пот с них струится градом. Некоторые вовсе без одежды, кроме маленькой тряпицы спереди, другие в штанах, иные же, как это ни странно, в одних жилетах. Большинство из них физические уроды.
Один мальчик лет шестнадцати выглядит по виду десятилетним, мне говорили, что он сделался карузо с восьми лет. Другой рассказал нам, что начал работать в качестве карузо с семилетнего возраста.
Теперь их принимают только с девяти лет, но этого придерживаются только здесь, в серных копях, прилегающих к главному городу провинции и потому пользующихся большим вниманием дирекции. Внутри же провинции берут мальчиков семи-восьми лет так же, как это проделывают и в серных копях Вирдилио.
— Сколько вы зарабатываете в день? — спросил я одного тринадцатилетнего карузо.
— Одну лиру в день, — ответил он мне, — но я из числа перворазрядных. Другие, младшие мои товарищи, не более двенадцати сольди в день (шестьдесят центизимов), самым сильным и опытным удается зарабатывать самое большее тридцать сольди (полторы лиры) в день.
— А сколько оборотов туда и обратно вы делаете ежедневно?
— Так как серные копи весьма глубоки, то мы не можем сделать более десяти-двенадцати оборотов в день, причем мы каждый раз пробегаем триста пятьдесят ступеней шахты, не считая галерей.
Восемь и три четверти часа. — Получив у одного из владельцев копей разрешение на вход, мы спустились в шахту под руководством провожатого-карузо, несшего впереди нас лампочку. Эти лампочки, которые карузо обыкновенно прикрепляют желтой проволокой к своим шапкам, представляют собой маленькие открытие терракотовые кувшинчики с носком, через который проходит фитиль. По своей форме они напоминают этрусские лампочки Они стоят два центизима каждая, но очень неудобны, так как легко разбиваются, масло, которого входит в них весьма мало, выливается, благодаря чему их надо ежечасно вновь наполнять.
Мы спускаемся по ступеням вниз, идя сводом, прорытым в гипсе, серной массе или туфе, иногда во весь рост, чаще же согнувшись и скорчившись в три погибели. Ступени лестницы, называемые здесь ‘большие ступени’, когда уклон пещеры не превышает сорока градусов, занимают всю ширину спуска. Называют их также ‘здоровые ступени’, они имеют от 20 — 25 сантиметров высоты и глубины. Когда же уклон больше сорока градусов, тогда лестница делится по ширине на две части и состоит из так называемых ‘ломанных ступенек’ или, как говорят, ‘мужчин и женщин’. Подобные лестницы устроены таким образом, чтобы было возможно одновременное поднятие и спуск в шахту, так как иначе движение при чрезвычайной высоте ступеней было бы чересчур утомительно. Многие ступени поломаны и лоснятся от постоянного употребления. На стенках свода, особенно если они из гипса, также видны лоснящиеся следы прикосновения рук карузи, опирающихся о стены во время пути.
Но, спустившись более чем на четыреста ступенек, мы уже не находили ни ‘здоровых’, ни ‘ломаных’ ступеней: пещерная шахта подвигалась зигзагами вперед, и приходилось ступать через отбросы серного минерала. Ежеминутно приходилось нам прижиматься к стене, чтобы пропустить мимо себя карузи, спускавшихся бегом для поднятия новых тяжестей. По большей части голые, с небольшим передничком впереди, плохо освещенные лампочками, они своими обезображенными лицами и смуглой кожей напоминали скорее австралийских негров, чем европейцев.
Местами стены сводов над входными лестницами и в галереях шахты подперты досками и балками, из которых некоторые гнутся под тяжестью и грозят обвалом. По сторонам кое-где видны галереи, закрытые деревянной решеткой, потому что они либо уже выработаны, либо представляют опасность для жизни рабочих. Почему эти пустые галереи не подпираются надлежащим образом после того, как столько обвалов и катастроф доказали грозящую от них опасность?
Девять часов. — В том месте шахты, которое называется ‘подножием лестницы’, мы нашли круглую галерею, похожую на обширный грот. Обнаженный пиконьер, с которого пот льется градом, ударяет мотыгой по широким, желтым серным жилам. Четыре или пять карузи собирают выбитые куски минерала и наполняют ими свои мешки. Грот этот при мигающем свете лампочек представляет ужасающее и вместе с тем живописное зрелище, впечатление от которого еще усиливается от разнообразия желтых, красноватых и темных полос горных пород, испещряющих своды пещеры.
Нередко случается, что пиконьеры находят натуральные гроты с превосходнейшими сталактитовыми образованиями. Недавно был открыт такой грот в Леркара Фридди. Но в несколько дней все эти прекрасные и блестящие образования были самым варварским образом разрушены и растащены. Я едва нашел кое-какие следы от них.
Жара здесь удушливая, и мы могли только несколько минут выдержать ее в галерее ‘подножие лестницы’.
Девять с четвертью часов. — Мы идем в другую шахту, с совершенно развалившимися стенами, куда приходится спускаться также согнувшись. Низкий свод подперт балками, но в высшей степени ненадежно.
Обливаясь потом, мы, наконец, в девять с половиной часов достигаем конечной галереи, называемой ‘аллеей прогулок’ и представляющей обширную пещеру, в которой работает много пиконьеров.
Удары кирок, сильные и беспрерывные, как будто производимые автоматической силой, глухо отдаются в полутемном пространстве. Эти живые машины-пиконьеры вызывают в моей памяти песню рудокопов Раписарди, текст которой (в русской прозе) следующий:
Средь мрачных ущелий, средь скал,
Где нам ежечасно грозит обвал,
В темных пещерах, среди глубоких шахт
И черных, холодных, как лед, переходов,
Среди убийственных миазмов, в вечной темноте
Мы отрешены от общества, от всего мира.
Для услаждения часов досуга неведомых господ
Мы, пиконьеры гор и пропастей,
Заживо погребенные, добываем сокровища!
И они действительно добывают сокровища. Даже и эти серные копи Циннирела, считающиеся менее, чем другие, доходными, обогатили уже многих в Кальтинисете. И тем не менее, владельцы не находят возможным и не считают себя обязанными применять более разумные и человеческие способы для их разработки.
Девять и три четверти часа. — После незначительного отдыха мы возвращаемся назад. Подъем утомителен и очень тяжек даже для нас, сильных, хорошо упитанных людей и, к тому же, не обременённых никакой ношей. Как же этот подъем, даже при всей привычке к нему, должен быть невыносимо тяжел для несчастных карузи!
Мы встречаем их каждую минуту, мы слышим их учащенное дыхание, душу раздирающие стоны. Некоторые из них от времени до времени ударяют своей серной ношей о низкие своды. Многие, поскользнувшись, падают.
Источник текста: Черная страна. Сборник об угле / Под ред. И. Рабиновича и Н.Фукса. — Харьков: Госиздат Украины. ЦК КСМУ, 1923. — VIII, 188 с. ил., 23 см. —— (Б-ка юного коммунара).