СИБИРЬ НА МОСКОВСКОЙ ВЫСТАВК.
СИБИРЬ НА МОСКОВСКОЙ ВЫСТАВК.
(Письма изъ Москвы).
III.
Сибирскій репортеръ.
‘Восточное Обозрніе’, No 20, 1882
Сибирь на московской выставке, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1882
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Вырвавшись изъ объятій Кондрата, предложившаго мн пропить всю сибирскую промышленность, и убдивъ его подождать немного (я старался дйствовать на него словами одного героя Островскаго: ‘Дадимъ мы отдыхъ этому вину, все мы его жремъ!’ Я зналъ что Кондратъ антропоморфистъ) и закусивъ наскоро у г. Лопашева, гд ожесточенная публика старалась съ негодованіемъ и бранью истребить что можно изъ припасовъ монополиста-ресторатора, я поспшилъ въ кустарный отдлъ (группа XII), чтобы отыскать здсь ‘варежки’ старика Михича изъ Ялуторовска, которому я далъ слово.
Да, думалось мн, наше дло пока даже не заводское, а кустарное. Это эмбріонъ обработывающей промышленности, какъ и вся наша жизнь эмбріонъ. Я знаю, что зародыши ея существуютъ повсемстно. Кустарное производство — это крестьянская потребность, мужичья фабрика, а у насъ по преимуществу на Восток царство крестьянское, а не барское. Мужикъ часто и самъ фабрикантъ для себя, простой, первобытный, но никому необязывающійся. Наша ремесленность уже зародилась, ея прогрессъ слдилъ въ 20-хъ годахъ Словцовъ въ своемъ историческомъ описаніи.
Когда нибудь при обиліи мстнаго сырья эта промышленность сдлаетъ успхи, если Господь оснитъ моихъ земляковъ мудростью. У насъ нтъ крупныхъ заводовъ и можно сказать, что вся заводская промышленность наша кустарна. Мы бдны, но за то у насъ еще не создалось крупной эксплуатаціи и промышленнаго рабства труда, и это можетъ быть пока наша выгода. Теперь борются два экономическихъ принципа. Цивилизація извдала горькіе плоды крупной заводской промышленности и съ врою обращается къ кустарной. Здсь она видитъ осуществленіе лучшаго принципа заводскаго товарищества и завщаетъ лелять эту промышленность, развивать ее. Мы стоимъ на распутьи, въ нашихъ рукахъ выбрать ту или другую дорогу. Давайте же, земляки, во имя лучшаго будущаго поощрять нашу кустарную промышленность. Составимъ общество изъ просвщенныхъ людей для поощренія кустаря, заведемъ свои выставки, преміи, будемъ привлекать кустарей-переселенцевъ, заведемъ ссуды. Сколько бы здсь дла нашлось. Эхъ, земляки, земляки сибирячки! Если-бы у васъ только энергія!..
Съ этими мыслями я прошелъ мимо щегольскаго павильона для произведеній московской кустарной промышленности, лучшей на выставк, остальнымъ областямъ было отведено скромное мсто въ центральномъ зданіи, а именно группа XII класса по плану А. Она занимала пролетъ между Финляндіей и Кавказско Туркестанскимъ, отдломъ, уступая имъ въ разнообразіи и блеск экспонатовъ. Группа эта со всей Россіи такъ была мала, что занимала помщеніе ровно столько же, сколько сосдній ‘ватерклозетъ’. Но во всемъ центральномъ зданіи этимъ ‘принадлежностямъ’ отведено было въ 4 раза боле мста, чмъ кустарному всероссійскому отдлу. (Желающіе могутъ убдиться на план выставки сравнивъ отдлъ А съ 4 …). Такова судьба областей на централистской выставк! Проходя по пролету, я встртилъ не столько отдлы губерній, сколько жалкіе шкафики и витрины, на которыхъ были надписи Вятская, Воронежская, Архангельская губ., издлія Кавказа (зачмъ они попали сюда, когда группа кавказская отдльно?). Губерніи были географически перемшаны, и я не зналъ, гд найду своихъ. Внезапно останавливаюсь предъ витриной, гд вижу ярлыкъ ‘Западная Сибирь’. Сердце кнуло. Но я тотчасъ же почувствовалъ смущеніе, краска стыда покрыла лицо мое. За витриной красовалось ‘сукно изъ черной шерсти’ и рядомъ каракулями ‘меснаго производства’! (Господи! Господи! Ни выставку хали, а писаря граматнаго не нашли… Кондратъ! Кондратъ, что-же это за позоръ!) Я оглянулся даже, не подсматриваетъ-ли за мною какой-нибудь столичный репортеръ и не подсмивается ли надъ моими симпатіями. Оставалось поправить шляпу, стянуть свтлую лайковую перчатку на рук и, презрительно взглянувъ на витрину, пройти дале, подобно постороннему зрителю. Да, я отрекся, отрекся, какъ Петръ, отъ тебя, сукно ‘меснаго производства’. А между тмъ я этого сукна искалъ, я можетъ быть имъ бы гордился и сшилъ изъ него себ грубый камзолъ подобно Франклину, который предпочелъ его бархату окружающихъ герцоговъ. Этотъ великій человкъ угадывалъ, что средневковой венеціанскій бархатъ скоро потеряетъ свою цну и его ‘месное производство’, выродится въ Нью-оркскій драпъ. Впрочемъ, не хотли-ли ваши соотечественники скаламбурить и объявить, что у нихъ есть только ‘мясное производство’? Насмшливость — наша областная особенность. Дале, затмъ я также случайно наткнулся на висящіе волосяные сапоги ‘тары’, это былъ единственный экспонатъ Иркутской губерніи идинскаго инородческаго вдомства: тутъ ужъ оставалось просто закрыть лицо. ‘Тары’ эти висли чуть-ли не въ Гродненской губерніи. Вдь для процвтанія Иркутска и генералъ-губернаторство оставили, и губернія эта, по словамъ засдателей, процвтаетъ, а вотъ поди-же, кром пары вязаныхъ сапогъ ничего не произвела. Ну, какъ изъ этого заключатъ совершенно обратное. А можетъ быть ‘месныя-то произведенія’ лежатъ да лежатъ у Киренскихъ и Верхнеудинскихъ исправниковъ въ сундукахъ!
Енисейская губернія по каталогу прислала одинъ ‘кабаргажій (?) мхъ’ и ‘дженмовую’ (?) кожу. Представилъ г. Панютинъ, но гд они, такъ и не нашелъ. Вообще, сибирскія произведенія были пораспиханы въ разныя витрины и смшивались часто съ вятскими, вологодскими и друг. экспонатами. Къ довершенію отчаянія, на всхъ западносибирскихъ ярлыкахъ NoNo были выставлены неврные. Точно сдлали это нарочно, чтобы спутать и закружить простодушнаго сибиряка. Смотримъ, напримръ, сапоги изъ Томской губерніи, ну-ко, кому они принадлежать, а подъ No 7 по каталогу означено ‘пальто черной дубки’ Нефеда Ядрышникова. Что-же это такое? Оказывается, ни сапогъ не узнаешь, ни полушубка не найдешь. Бросаю поиски за сапогами и полушубкомъ. Вижу ‘бахилы’ (мстныя сапожищи), смотрю по каталогу, а подъ этимъ М означены не сапоги а ‘полотенце изъ льнянаго холста’ Марьи Базановой. ‘Лунты’ обозначены подъ No 366, а такого No и въ каталог нтъ. Полосатая опояска Васса Золотавина наименована ковромъ. Тюменскіе ковры стоять подъ No 96, а на самомъ дл въ каталог это No 64. Наконецъ, вс вещи перемшаны, какъ въ старомъ чулан, и на полушубкахъ черной дубки виситъ зачмъ-то остяцкій лебедь — музыкальный инструментъ. Подъ ними игрушечная телжка изъ Тюмени No 90, вся въ грязи, точно ее везли сухимъ путемъ. Замтьте, что вс эти экспонаты въ числ 109 предметовъ, были собраны и посланы ‘Тюменскимъ вспомогательнымъ комитетомъ’. Здсь было не мало любопытныхъ вещей, он собирались по волостямъ, отъ ремесленниковъ, которые ждутъ, что ихъ на выставк оцнятъ и замтятъ. Что же это за небрежность московскаго выставочнаго комитета и чмъ ее объяснить!
Въ одной сибирской витрин я нашелъ деревянное блюдо изъ Ялуторовка и шкатулки изъ Тобольска Ярошевскаго и Семенова, и тутъ же лежалъ ковшъ для кумыса изъ Акмолинской области, саптаякъ киргизскій, трубка изъ мамонтовой кости изъ Березова, киргизское сдло, и рядомъ Шышивныя подушки, башмачки подъ часы и разныя рукодлья николаевскаго женскаго монастыря, близъ Тобольска. Здсь смшаны и киргизская культура и русская промышленность, киргизскіе ковши и монашескіе подушечки, наконецъ, надъ всмъ этимъ въ каталог красуется надпись ‘издлія изъ дерева, коры, кожи и рога Березовскаго округа’. То-есть Тобольскъ, Ялуторовскъ и Акмолы, вс это оказалось въ Березовскомъ округ! Поздравляемъ! Такова географическая мистификація москвичей. Можно себ представить, какое понятіе составятъ себ на выставк русскіе люди о Сибири! И не въ первый разъ!
Скажутъ въ оправданіе: намъ не до вашей Сибири, мы и съ своимъ разобраться не можемъ!
— А если не можете разобраться, зачмъ же вы беретесь, господа, за все! настала и моя очередь сказать нашимъ централистамъ.
Но Боже мой! Гд же варежки ддушки Михя, вдь такъ я и не нашелъ ихъ. Что я ему скажу?..
За то нкоторую отраду я почувствовалъ, увидя ялуторовскіе пояса изъ шерсти. Тутъ была опояска и Емельяна Макшина, вишневаго цвта, опояска голубая съ блыми краями, опояска съ красными краями и надписями Варнавы Черемисинова. Это были надписи крестьянскаго изобртенія. На одной я съ трудомъ прочиталъ: ‘Светокъ Светошный’. На другой: ‘Не помню свое рожденіе и не слышу какъ росту. Что это за надпись? признаться я бы ее легко принялъ и подумалъ, что это девизъ моего отечества. Но я нашелъ нчто боле выражающее наше положеніе. Семенъ Барановъ изъ Ялуторовска прислалъ поясъ съ слдующей надписью: ‘сей поясъ дозволяется носить крестьянину Семену Баранову’.
Вамъ можетъ показаться страннымъ эта надпись, но я ее понимаю. Мстное населеніе здсь выразило идею своей жизни. Въ Европейской Россіи никто не увидитъ чашки, на которой было бы написано: ‘изъ сей чашки чай пить дозволяется’, даже вопроса такого нтъ. Но въ Сибири не знаютъ извстнаго юридическаго афоризма, ‘что не запрещено, то дозволено’. Сибирскій обыватель, наученный жизнью, вчно колеблется между вопросами ‘дозволено или недозволено’. Пробовалъ онъ дйствовать по усмотрнію, но натыкался всегда на препятствія. Трубку ли закуритъ, рюмку ли водки поднесетъ къ губамъ, кажись чего такого, но вдругъ появляется какъ изъ земли засдатель и спрашиваетъ грозно: ‘а теб это дозволено?’ Эти вопросы такъ часто озадачивали обывателя, что онъ потерялъ всякое представленіе о томъ, что дозволено и что нтъ, и когда онъ убждался, что ему ничего не будетъ за то, что онъ можетъ подвязать безпрепятственно опояскою собственныя свои шаровары, онъ съ веселіемъ восклицалъ: ‘сей поясъ Семену Баранову носить дозволяется’. Сибирякъ знаетъ горькимъ опытомъ одно, ‘что для Россіи законъ, то для Сибири усмотрніе’, второе, ‘что въ Европейской Россіи сплошь и рядомъ дозволено, въ Сибири запрещено’. Доказательствъ множество: только въ Сибири нельзя говорить о 300-лтіи Сибири, только въ Сибири нельзя произнести, что земство въ хозяйств лучше засдателя, въ Россіи можно сказать, что восточно-сибирское генералъ-губернаторство лишнее и причиняетъ только расходы, а въ Восточной Сибири нельзя. Мало того, въ Сибири нельзя перепечатать многое, что напечатано уже во всхъ газетахъ (см. Исторію иркутской прессы).
О, когда же, когда, Семенъ Барановъ, ты выткешь для меня опояску съ надписью: ‘сему писак все писать дозволяется!’
Я ршительно унывалъ. Неужели и наши экспонаты и наша промышленность подлежатъ этой же судьб. Я стоялъ у конца кустарнаго отдла, полушубки, скатерти, обрывки и обрзки мелькали въ глазахъ. Это было наше убожество, наше барахло! А кругомъ сверкали витрины полныя изящества, красоты и искусства. Я ршился отыскать Кондрата и добиться у него объясненія, что все это значитъ. Пусть онъ передастъ свою исповдь! Надо его только сначала завести въ павильонъ фруктовыхъ водъ Ланина и немного вытрезвить.