БЕСДА СЪ КОНДРАТОМЪ И ЕГО ПОТОМСТВОМЪ.
БЕСДА СЪ КОНДРАТОМЪ И ЕГО ПОТОМСТВОМЪ.
(ФЕЛЬЕТОНЪ).
Добродушный Сибирякъ.
‘Восточное Обозрніе’, No 25, 1876
Беседа с Кондратом и его потомством, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1886
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Поговоримъ, Кондратъ, о нашихъ длахъ и поговоримъ по душ. Скажи прежде всего, за что ты возненавидлъ печать и несчастнаго корреспондента, за что ты нещадно обрушиваешься на сибирскую прессу? Мало теб того, что ее не ругаетъ только лнивый? Мало теб того, что ее травятъ разные проходимцы, что для борьбы съ ней ополчился подкидышъ Менандра Прелестнова, усыновленный Балалайкинымъ, мало того, что ее травитъ чадо струзбергскаго банка, превратившееся въ Булюбаша?— и ты ршился съ своей стороны ‘приложить стараніе’! Ты жалуешься, что я выискиваю одн темныя стороны сибирской жизни, съ непонятнымъ злорадствомъ подчеркиваю дянія твои и Апельсинскаго. Г. Пночкинъ жалуется, вмст съ тобой, что я отбилъ всхъ заказчиковъ отъ его завода. ‘Газетчикъ — это человкъ, нарушающій спокойствіе жизни, озлобленный и недовольный неудачникъ. Не на чемъ ему выместить злобу, нечмъ выказать себя,— вотъ онъ и перемываетъ косточки другимъ. Особенно не по душ ему люди съ достаткомъ. Построилъ Кондратъ винный заводъ — онъ его записалъ въ число грабителей, торгующихъ дурманомъ. Поставилъ Жадниковъ работы на Анаемскомъ пріиск — онъ сейчасъ объ угнетеніи и исполосаціи (что ты подъ этимъ подразумваешь, другъ Кондрата,— эксплоатацію ли,— слово такое есть нерусское,— или обычай исполосовывать спины рабочихъ?) рабочихъ строчитъ ябеду. ‘Ябедникъ и фискалъ на одной линіи стоитъ съ вашими корреспондентами’,— такъ думаешь ты. Ты готовъ смшать корреспондента съ Булюбашемъ, ты — извини — смшиваешь два различныхъ древа и корня. Ты гнваешься на корреспондента! общаешься просить Апельсинскаго разыскать язву-писачишку и вздуть его, грозишь упрятать куда-то потомъ. Бахвалишься, что изъ писаній ничего не выйдетъ, что хорошіе глаза дыму не боятся, и заканчиваешь философіей Хлестакова, что зло было на свт и будетъ, что несправедливости не искоренишь, и древняго блаженства, сколько не натуживайся, не вернешь посл грхопаденія. Такая философія теб очень выгодна и особенно пришлась по душ. ‘Зло будетъ существовать вчно’,— значитъ и кабаки будутъ существовать, и ростовщики, и процентщики, и прасольничество, перекупъ, перепродажа, кабала, должники, а, стало быть, и ты, Кондратъ, съ потомствомъ обезпеченъ на многіе годы. Ты говоришь лицемрно, со вздохомъ: ‘зло будетъ существовать, человкъ бо гршенъ’, а самъ думаешь: ‘а лавка-то съ гнилымъ товаромъ’ вка простоитъ’. Но я понимаю твое изумленіе, когда ты вдругъ открылъ людей, которые питаютъ совершенно противоположныя мысли, что ‘зло не вчно’, что человкъ не всегда будетъ грызть другъ друга, что свтъ правды, истины восторжествуетъ, что христіанская любовь должна осуществиться въ мір и что гражданскій порядокъ общества долженъ опираться на этой любви, на этомъ взаимномъ уваженіи, а не на грабеж. Ты пришелъ въ ужасъ отъ этихъ мыслей и закаялся читать книги.
Зорко ты началъ присматривать за своими приказчиками, не проникла ли къ кому нибудь эта пагубная философія… И вдругъ, къ ужасу, ты увидлъ приказчика своего читающимъ эту же книжку. Рабъ читалъ о будущемъ воскресеніи и плакалъ. Это была сцена изъ Лонгфелло. Ты освирплъ и избилъ его. На тебя написали корреспонденцію. Впечатлніе было ужасное! Ты заревлъ какъ медвдь и побжалъ къ Апельсиновому, ища сочувствія, а такъ какъ на Лисльсинскаго тоже написали въ это время, то вы сошлись. Вы возненавидли тогда корреспондентовъ, печать, проклятаго Гуттенберга и желали имъ провалиться. Я понимаю твое негодованіе, Кондратъ, ты хотлъ бы плотно затворить твой чуланъ, чтобы лучъ солнца никогда не прошелъ къ теб. Ты хотлъ бы, чтобы не существовало никакой другой философіи, кром твоей, чтобы не было людей врующихъ, жаждущихъ свта, истины. Но вдь ты долженъ былъ когда нибудь разубдиться и понять, что ты желаешь невозможнаго. Придетъ день, взойдетъ солнце, духъ жизни обновитъ міръ, истина будетъ пробивать дорогу. Она найдетъ своихъ служителей, жрецовъ, рыцарей духа. Пойми, Кондратъ, что важенъ не тотъ маленькій человкъ, на котораго ты обрушаешься, но та сила, та философія правды, которая ржетъ теб глаза. Ты хочешь сокрушить ребра писателю, но это безполезно, теб не хочется, чтобы онъ существовалъ, во ‘печать’, какъ новый факторъ жизни, предстала предъ тобою и теб не стереть ея. Не одинъ, другой достанетъ тебя. Вотъ я живу вдали отъ тебя, а, все-таки, тебя достану, и мы поговоримъ, поговоримъ по душ, я далъ теб это общаніе. Время доказать теб, Кондратъ, что, воюя съ вами и заведя дружбу съ Булюбашемъ и Балалайкинымъ, ты едва ли что выиграешь. Мало того, ты будешь дйствовать наперекоръ себ и своему потомству. Вдь какъ ни непріятенъ теб корреспондентъ и мстный писатель, но онъ, все-таки, прежде всего человкъ нравственныхъ устоевъ, ты на него положиться можешь. Онъ будетъ обличать тебя, но не украдетъ у тебя часовъ, не сочинить подлой кляузы, не устроитъ теб шантажа. Мало того, онъ защититъ твое общественное дло. Какъ ни раздляетъ насъ уровень взглядовъ и развитіе, мстный писатель — такой же сибирякъ, какъ и ты, онъ, все-таки, твой защитникъ, онъ не скажетъ: ‘Сибиряки — варнаки’, не скажетъ: ‘сибирякъ — негодяй, выродокъ’, онъ не посмется надъ твоей дорогой матерью родиной, у него языкъ не повернется оскорблять ее, а, главное, онъ не продастъ тебя, этотъ мстный писатель, все-таки, вритъ въ твое исправленіе, въ твое пробужденіе, въ лучшій путь твоихъ дтей. Онъ не развратитъ ихъ, не сведетъ съ любовницами, не обыграетъ въ шулерскомъ притон, какъ Балалайкинъ.
Кондратъ, у тебя и у этого маленькаго писателя, все-таки, есть пить родства, хотя вы и разныя силы. Писатель сила прогрессивная, ты, Кондратъ, сила консервативная, но у васъ есть одинъ объектъ любви, на которомъ вы сойдетесь и сойдется твое потомство, Кондратъ. Этотъ объектъ — родная земля, родное общество. Но что имютъ общаго съ тобою Балалайкинъ и Булюбашъ, что у нихъ есть святаго? Разв они не продадутъ все, тебя со всмъ имуществомъ, твою землю, твое потомство? Разв струзбергово чадо не обворуетъ твоего банка, а подкидышъ Прелестновъ, усыновленный Балалайкинымъ, разв не развратитъ твоихъ дтей въ пансіон своихъ двицъ, который онъ открылъ для ‘хорошаго тона’. Кондратъ, здсь опасность грозитъ уже твоему потомству. Знаешь? Ты поддтъ Булюбашемъ и Балалайкинымъ! А какъ это вышло,— я знаю и разскажу теб.
Злую шутку съиграла съ тобою злодйка — судьба! Она вооружила тебя и поссорила съ честными и безопасными для тебя людьми и, ослпивъ тебя, свела съ Булюбашемъ. Что такое Булюбашъ и какъ онъ выплылъ въ Сибири, — это, надо теб сказать, явленіе новое. Происхожденіе, генеалогія его совершенно иныя, чмъ происхожденіе ненавистнаго теб корреспондента. Они созданы изъ разныхъ элементовъ, это совершенно различные типы и жизненныя явленія. Одинъ — продуктъ общественнаго сознанія, проявленіе проснувшейся совсти, другой — результатъ развращенія, представитель зависти, злобы, ничтожество, существо, пропитанное местью, ненавистью ко всему честному, человкъ безъ совсти, безъ принциповъ. Откуда онъ взялся? Онъ посторонній теб и намъ. Какая-то мутная волна жизни его выкинула на нашъ берегъ изъ другаго міра, онъ явился какъ низвергнутый Вельзевулъ. Ошельмованный, заклейменный, раздавленный и растоптанный, не смвшій взглянуть на людей, онъ отдышался у насъ, какъ раздавленный гадъ, и началъ поднимать голову. У него нтъ никакой вры въ человка, онъ говоритъ также, что ‘зло будетъ существовать’: это означаетъ у него — ‘на нашъ вкъ дураковъ хватитъ’, у него нтъ симпатическихъ чувствъ, любви, состраданія, за то его наслажденіе — каверзить и топить. При самой порочной сущности, онъ лицемръ и ханжа. Способный на преступленіе и злодйство, онъ вкрадчивъ. Презирая другихъ, онъ льстивъ. Въ согбенномъ ползучемъ тл его, однако, много нахальства и дерзкой необузданности. На устахъ его слащавая благонамренность, въ бумагахъ законность, онъ юристъ въ смысл познанія всхъ статей кодекса, что не мшаетъ ему знать вс способы нарушенія ихъ, и рука его вчно ощупываетъ и ловитъ близость банковой бумаги. Онъ. уметъ подстроить пружины, подвести преступную игру, сгруппировать шулеровъ, поддлывателей кредитныхъ денегъ, и самому остаться въ сторон. Его цль и назначеніе, пользуясь человческой нечистоилотностью, умщаться тамъ, гд боле всего грязи, беззаконія, безнравственности. Тутъ онъ разводить свое гнздо. Замыслы его всегда коварны, сть хитро сплетена, интрига обдумана, и онъ испытываетъ вчный зудъ къ подлости. Этотъ типъ многообразенъ. Гоголевскій смотритель богоугодныхъ заведеній, рапортующій но секрету Хлестакову о взяткахъ Сквозника, безвріи смотрителя училища,— первообразъ и ддушка этого типа. Перегорнскій въ ‘Губернскихъ очеркахъ’ Щедрина, жолчный удавъ-кляузникъ, обитавшій въ тюремномъ замк, надодавшій доносами, чтобы излить свою злобу,— его собратъ. Подметный пасквиль, ложный доносъ, скверная ложная корреспонденція въ площадной листокъ — плодъ рукъ съ безъименной или фальшивой подписью этого каверзника. Вотъ этотъ-то человкъ, воспользовавшійся твоимъ гнвомъ на корреспондента, задумалъ эксплоатировать, Кондратъ, твою наивность, глупость, и постараться разжечь въ теб всю злобу къ литератур и научить противъ этой литературы дйствовать безчестнымъ путемъ. Онъ дразнилъ и подстрекалъ тебя каждой корреспонденціей, онъ положилъ тебя деморализировать до послдней степени, развратить общество, отнять у него всякое чутье къ честному, прямому гласному слову и воцариться самому, когда люди будутъ подать другъ друга. Тогда онъ явится шакаломъ на ихъ трупы, на трупъ общества и будетъ злорадно щелкать зубами. Не думай, что онъ теб угождаетъ, что онъ твой союзникъ,— онъ только играетъ съ тобою, и тутъ же за рюмкой водки и закуской намекаетъ, какую каверзу онъ можетъ совершить теб. Онъ подобралъ твои документы и ждетъ минуты, чтобы поставить теб вопросъ о куш, объ отступномъ, о сдлк съ нимъ. Чмъ больше чувствуютъ къ нему омерзнія и страха, тмъ онъ боле торжествуетъ. Его ощущеніе, какъ приближеніе моровой язвы, составляетъ его гордость и наслажденіе. Ты, почувствовавъ его силу, боишься не принять его, выгнать, а стараешься даже заискать у него, какъ у человка, знающаго вс подвохи и могущаго повліять на ходъ твоихъ длъ. Словомъ, ты призналъ въ немъ какую-то силу, между тмъ какъ съ корреспондентомъ ты думалъ сражаться.
Припомни-ка, какъ ты относился къ корреспонденту и такъ ли ты относился къ Булюбашу. Онъ не корреспондентъ, его разыскивать не надо. Ты знаешь, что это твой сватъ. Знаешь, что онъ и теб пакостилъ не разъ каверзами и прошеніями. Знаешь, по ты, распоровшій брюхо не одному медвдю, ломающій подковы, какъ лучинку, ты, не блдня, смотрвшій десятки разъ въ глаза смерти, безстрашный бакланъ, робешь, мшаешься, какъ двченка, передъ Булюбашемъ. Ты даже подличаешь передъ нимъ, заискиваешь въ немъ, хотя ненавидишь его отъ души, ненавидишь за его нахальство, за то, что онъ считаетъ себя твоимъ гувернеромъ, командуетъ надъ тобой!— ‘Эй, свать, милый!’ — кричишь ты ему:— ‘заходи ко мн, сегодня компанія у меня будетъ. Закусимъ, выпьемъ и въ картишки сразимся. Пожалуйста! Будетъ Пуздровицинъ, Спиртоносовъ и Апельсинскій, Апполонъ Воръ, Константинъ Иванычъ Анаемскій и Поганыхъ тоже общались зайдти!’ — ласкаясь, говоришь ты, ршаясь на послднее средство, соблазняя Булюбаша его любимой компаніей, которая претитъ теб какъ рвотное.
Теперь теб надобно разсылать записки съ приглашеніями, ко многимъ надобно захать самому, за Апаоемскимъ послать лошадь, потому что по новости службы онъ не усплъ еще завести своего коня. Ты знаешь, что надобно позвать одного изъ братьевъ Кондратовъ и Ипофродита Зотыча Оглашенныхъ, потому что сватъ любитъ играть ‘по большой’. Затмъ кинешься разыскивать въ погребкахъ любимую сватову двойную померанцовую, будешь лебезить и корчить весь вечеръ харю на номеръ пятый {См. Помяловскій: ‘Очерки бурсы’.} передъ сватомъ.— ‘Смотрите, у меня свата не шевелить. Знаете, чай, онъ какой’!— усовщиваешь ты молодежь, опасаясь, какъ бы она не расшевелила этого прющаго навоза. Знаешь ты хорошо, что громъ гремитъ изъ облаковъ небесныхъ, а не изъ навозныхъ кучъ, но, все-таки, опасаешься и опасаешься, самъ по зная чего. И ходитъ Булюбашъ по твоему дому, словно тесть, снисходительно суетъ каждому свою гадкую лапу, бгло оглядываетъ подобострастныя физіономіи. Онъ не говоритъ, а вщаетъ, онъ не слушаетъ, а оказываетъ вниманіе. О, Кондратъ, съ кмъ ты связался и ты, ‘внучонокъ Кондрата’! Въ невинности своей ты и не подозрваешь, что Струзбергово чадо, Булюбашъ, силенъ только тобою. Ты самъ далъ ему право презирать тебя, ты позволилъ какъ младенца запугать тебя букой. Скажи по правд, кто для тебя теперь ужасне?
Я знаю твои страхи, знаю, что ты всегда пугался предъ Сквозникомъ. Ты его боишься по преданію, какъ боишься блеска каски, свтлой пуговицы, погона, громкаго голоса, боишься потому, что Лоскутовъ, запоровшій твоего ддушку, носилъ блестящія пуговицы, боишься писанной бумаги, потому что она напоминаетъ предписанія Трескина, боишься больше по преданію. Но Сквозникъ — лицо отвтственное, спеціалистъ. Онъ долженъ знать, гд зимуютъ раки, и палить втун ему не полагается. Ты знаешь, для чего и для кого собственно существуетъ Сквозникъ, и знаешь, что это до тебя не касается. Ты помнишь, какъ одинъ Сквозникъ, думая перепугать васъ, гаркнулъ:— ‘Могу всхъ васъ туда отправить, куда Макаръ свиней не гоняетъ’. Сказано было громко и властно, однако же ты не упалъ духомъ. Ты хорошо понялъ, что если показывать мсто Макара всмъ вмст или каждому порознь, то можно подвергнуться поврежденію за изводъ людской растительности, и успокоился.
Булюбашъ же Струзберговъ такая персона, съ которой взятки гладки. Съ него отвта нтъ, потому что онъ ведетъ свою линію якобы отъ Лламени своей утробы. Булюбашъ Струзберговъ — это кляузникъ и въ то же время льстецъ и лиса, продающая себя и могущая повернуть хвостомъ на пользу твоихъ темныхъ длъ. Мн со стороны видне, что эти превращенія и составляютъ всю суть его механики, мн ясно, что онъ можетъ только пугать тебя, но завинить не можетъ, но ты самъ въ этомъ не увренъ. Вчно грозящій, яко власть имущій, руководящій Лекокомъ-Архистратигомъ, онъ теб кажется страшенъ. Страшенъ онъ еще и потому, что такой зврь народился не изъ твоей среды, и зврь новый.
Скажи, кого ты больше боишься, безстрашный Кондратъ,— чорта или оборотня? Несомннно, оборотня. Чортъ ведетъ свою чертовскую линію, и ты знаешь, что ужъ такова его должность. Ты знаешь, что отъ чорта ты можешь спастись крестнымъ знаменіемъ. Попробуй перекрестить оборотня — онъ передъ тобой не струситъ. Только въ глухую полночь, въ новолуніе, какъ извстно, снимаетъ онъ съ себя крестъ, вшаетъ въ трубу, выходитъ пятками напередъ изъ дому и на порог обращается въ свинью. И какъ трудно бываетъ его днемъ отличить отъ обыкновеннаго человка, такъ мудрено его ночью отличить отъ обыкновенной свиньи. Если бы ты помнилъ пословицу: ‘Богъ не выдастъ, свинья не състь’, если бы ты ршился бороться съ Булюбашемъ, какъ въ старину воевали съ оборотнями,— ты бы самъ убдился въ необыкновенной легкости побдъ.
Не знаю, достаточно ли теб ясно внутреннее, глубокое различіе въ дятельности Булюбаша и корреспондента. Но трудно даже твоей утроб не отличить, что это разные люди. Знаешь ли, однако, къ чему ведетъ это? Ты полагаешь, Кондратъ, что ты не имешь никакого общественнаго дла, никакой связи съ обществомъ, что ты самъ по себ Кондратъ Кондратычъ, да и все, но это ты напрасно такъ думаешь. Не ты плывешь по житейскому морю, а корабль плыветъ, ты же въ немъ только находишься со всей семьей и скарбомъ своимъ. Потонетъ корабль, потонешь и ты. Въ жизни этого общества все связано, и ты связанъ съ нимъ. Если на корабл твоемъ, въ твоемъ город, въ твоей сред, ты дашь мсто бандитамъ, если ты сведешь дружбу съ шулерами, если будешь играть въ карты съ ними и по финансовымъ дламъ обращаться къ банковскимъ ворамъ, если твой сундукъ окажется въ одно прекрасное утро пустъ, если твои бумажки съдятъ не мыши, какъ это было когда-то съ тобой и размняютъ ихъ не ‘сашки-канашки’, ‘а ловкіе люди и бойкіе мужчины’,— пеняй на себя.
Корреспондентъ, какъ ночной сторожъ, защищалъ общество отъ воровъ, не бойся стараго цпнаго стража, онъ другъ теб, корреспондентъ хотлъ очистить грязный полъ твоего жилища, чтобы ты, Кондратъ, не покрылся паразитами а ты оралъ: ‘выносите соръ изъ избы’. Соръ и долженъ быть вынесенъ. Ты обозлился и уволилъ стараго заслуженнаго караульщика. Посмотримъ теперь, что-то будетъ съ твоими магазинами, куда уже начали приходить ‘маскированные люди’. Благодаря твоей терпимости и трусости, Булюбашъ и его компанія, въ вид ‘содержателя дома для прекрасныхъ двицъ’, овладли уже твоимъ сыномъ и внукомъ, которымъ ты также внушилъ предубжденіе къ печатному слову, къ здоровой гласности, ибо она задла и ‘Кондратовыхъ дтей’… Знаешь ли, что сдлаютъ съ дтьми твоими эти кавалеры и владльцы пансіоновъ безъ древнихъ языковъ, эти бойкіе мужчины?… Смотри, Кондратъ, не жалуйся посл, ибо когда будетъ раззоренъ твой домъ, когда твоего растлннаго сына я встрчу въ кабак, когда Булюбашъ подведетъ тебя подъ банкротство и ты очутишься въ кутузк,— я буду смяться.