ШОТЛАНДСКІЙ БРАКЪ и АНГЛІЙСКАЯ МОЛОДЕЖЬ.
ШОТЛАНДСКІЙ БРАКЪ и АНГЛІЙСКАЯ МОЛОДЕЖЬ.
Man and Wife, by Wilkie Collins. 1870.
——
——
——
——
——
——
——
Шотландский брак и английская молодежь, Утина Наталья Иеронимовна, Год: 1871
Время на прочтение: 63 минут(ы)
Послдній романъ Уильки-Коллинса ‘Мужъ и жена’, какъ и вс романы этого автора, возбудилъ въ своей, въ англійской публик, самыя противорчивыя мннія. Много выпадаетъ на его долю похвалъ, точно также, какъ и много порицаній. Произведенія Уильки-Коллинса масс англійской публики явно не нравятся. Какъ въ обществ, тамъ и въ пресс, за романами Уильки-Коллинса утвердилось не совсмъ лестное названіе ‘sensatios novels’, эти романы разсчитаны на ‘сенсацію’. Но въ тоже время видимъ, что авторъ ихъ принадлежитъ къ числу тхъ романистовъ, которыхъ всегда бранятъ и тмъ съ большимъ еще усердіемъ читаютъ, дйствительно, послдній успхъ Уильки-Коллинса можно считать однимъ изъ самыхъ блестящихъ, выпадающихъ на долю только любимымъ романистамъ.
Новый его романъ раскупается съ такой быстротой, что въ нсколько мсяцевъ выдержалъ три изданія въ Англіи, явился въ изданіи Таухница въ Лейпциг и дошелъ даже до Америки. Романъ ‘Мужъ и жена’ былъ первою книгой, которая появилась въ Канад посл новой конвенціи о литературной собственности. Гд же искать причины такого громаднаго успха, который, можно сказать, растетъ по мр порицаній?
Романы читаются преимущественно въ извстномъ кругу и пишутся для извстнаго круга. Высшіе и средніе классы являются исключительными ихъ потребителями. У низшихъ классовъ совершенно другая литература, съ другимъ характеромъ и другими требованіями. Романъ — рдко можно встртить въ ихъ рукахъ, это слишкомъ длинное чтеніе, это: ‘пріятное времяубійство‘, а у бднаго человка остается слишкомъ мало свободнаго времени, чтобы ему нужно было еще ‘убивать’ его. Онъ счастливъ, когда можетъ найти минуту, чтобы отдохнуть отъ усиленной работы, и если возьметъ книгу, то онъ ищетъ найти въ ней сжатое, незамысловатое представленіе того, что творится на бломъ свт, надъ чмъ онъ можетъ посмяться или изъ чего можетъ извлечь пользу. При такомъ требованіи на литературу, обусловленнымъ крайне-ограниченнымъ досугомъ, ему совершенно невозможно читать англійскій романъ, который притомъ обыкновенно растянутъ книжки на дв, на три!
Романистъ очень хорошо и знаетъ, что долженъ писать исключительно для высшаго и средняго сословій и, разумется, прилагаетъ вс свои старанія, чтобы пріятно наполнить досугъ своихъ читателей. Въ Англіи, гд и работа и досугъ развиты, какъ нигд, съ каждымъ годомъ все боле и боле размножается романистовъ, романы и повсти сыплются какъ съ неба, по нскольку десятковъ въ мсяцъ. Скучающая часть человчества не успваетъ раскупать ихъ. Но въ тоже время англійскіе романы не довольно часто соотвтствуютъ требованію: ‘развлечь и занять’. Они очень часто гршатъ однообразіемъ, читателю кажется, что это все тже лица, только съ другими именами, та же завязка и развязка. А читателямъ давно надоло постоянно видть предъ глазами ихъ собственные фотографическіе снимки, въ вид глубокомысленныхъ джентльменовъ и любезныхъ лэди, въ вид мастерски очерченныхъ молодыхъ миссъ и ихъ будничныхъ поклонниковъ. Автору, въ настоящее время, уже трудно заинтересовать читателя описаніемъ чувствъ, мыслей, разговоровъ и дйствій подобныхъ героевъ и обстановкой ихъ, взятой изъ будничной жизни. Эта слишкомъ знакомая обстановка не удовлетворяетъ читателя и въ особенности читательницу. Ей интересно прочесть о чемъ-нибудь такомъ, чего замкнутая жизнь ея не показала ей. Однообразныхъ лицъ она уже видитъ слишкомъ много въ дйствительной жизни, чтобы особенно заинтересоваться ими въ роман. Она ищетъ чего-либо, выходящаго изъ ряда обыденныхъ событій и открывающаго передъ ней другія сферы, недоступныя ей условіями свта. Ей нуженъ романъ съ ‘сенсаціею’, она нервно читаетъ страницу такого романа за страницей, она не спрашиваетъ себя: возможно-ли въ дйствительной жизни то, что написано? Она вритъ автору на слово, а если и не совсмъ вритъ, то не знаетъ жизни настолько, чтобы критиковать положенія, въ которыя авторъ ставитъ своихъ героевъ. Она читаетъ нсколько дней сряду ‘потрясательный романъ’ и выпускаетъ его изъ рукъ только тогда, когда того требуютъ условія ея домашней обстановки. Она возвращается къ нему при первой возможности и часто даже забываетъ для него часы необходимаго отдыха. Нервная тревога ея кончается только тогда, когда она съ послдней страницей закроетъ книгу.
Романы Уильки-Коллинса вообще, и послдній его романъ въ особенности, представляютъ именно такого рода интересъ, они не гршатъ однообразіемъ, и романистъ, видно, ршается понести упреки со стороны критики за неестественность, стремленіе къ эффектамъ, сенсаціи, лишь бы читатель не бросилъ книги на первыхъ страницахъ. Но талантъ Уильки-Коллинса спасаетъ его на такомъ скользкомъ пути — заинтересовать читателя во что бы то ни стало. Въ каждомъ его роман оказывается непремнно какая-нибудь серьезная мысль, какой-нибудь житейскій крупный вопросъ, и читатель, заинтересованный сначала талантомъ разскащика, даже, быть можетъ, злоупотребленіемъ этого таланта, кончитъ непремнно тмъ, что мало-помалу и незамтно для себя перенесетъ свой интересъ съ фабулы романа на вопросы окружающей его жизни, и тогда предъ читателемъ явятся, въ популярной форм, т многочисленные процессы житейской борьбы, которые проходитъ каждый изъ насъ съ большею или меньшею полнотою и законченностью. Вотъ почему въ романахъ Уильки-Коллинса такъ много матеріала для осуждающей критики: авторъ употребляетъ слишкомъ много усилій, чтобы заинтересовать читателя, и гршитъ не рдко противъ жизненной правды, прибгаетъ къ натяжкамъ, автора обвиняютъ даже въ небрежности, въ недостатк художественнаго чутья, — и въ тоже время эти романы читаются съ жадностью: врный знакъ того, что авторъ не ограничивается возбужденіемъ одного досужаго любопытства. Но вотъ какимъ образомъ самъ авторъ объясняетъ мотивы своего послдняго романа ‘Мужъ и жена’.
‘Разсказъ, предлагаемый здсь читателю,— говоритъ Уильки-Коллинсъ въ своемъ предисловіи, — въ одномъ отношеніи отличается отъ разсказовъ, написанныхъ тмъ же авторомъ. Фикція опирается здсь на дйствительные факты и стремится къ тому, чтобы способствовать къ ускоренію реформы нкоторыхъ злоупотребленій, уже слишкомъ долго терпимыхъ и требующихъ измненія.
‘Вс должны согласиться съ тмъ, что законы о брак въ Соединенномъ Королевств — самые возмутительные. Рапортъ королевской коммиссіи, которая была назначена для проврки этихъ законовъ, далъ мн достаточно твердую почву, на которую я могъ опереть мое произведеніе. Я предоставилъ читателю возможность проврить меня и убдиться, что не ввожу его въ заблужденіе, приложивъ въ конц книги нсколько примчаній и ссылокъ на оффиціальный рапортъ королевской коммиссіи.
‘Въ то время, какъ я пишу эти строки, парламентъ прилагаетъ вс свои старанія, чтобы пресчь ужасныя злоупотребленія, подобныя тмъ, которыя изображены въ этой книг, въ раясказ Эсири Десриджъ, — и есть надежда, что въ Англіи законъ признаетъ за замужней женщиной право распоряжаться своей собственностью и зарабатываемыми деньгами. Мн неизвстно, сдлана ли еще какая-нибудь попытка кром этой, чтобы устранить злоупотребленія, существующія въ законахъ о брак въ Великобританіи и Ирландіи….
…’Относительно же другого вопроса, затронутаго въ этомъ роман — вопроса о вліяніи возникшей страсти къ тлеснымъ упражненіямъ на здоровье и нравственную сторону слагающагося поколнія Англіи — я знаю заране, что многіе за это крайне на меня возстанутъ’.
Уильви-Коллинсъ дальше старается доказать, что сверхъестественное упражненіе въ спортахъ всхъ видовъ приноситъ явный ущербъ здоровью англійской молодежи, не говоря уже о томъ, что заставляетъ ее совершенно позабывать объ умственномъ и нравственномъ развитіи.
‘Я могу ошибаться, находя нкоторое соотношеніе между необузданной страстью англичанъ къ физическимъ упражненіямъ и съ недавняго времени все боле и боле распространяющеюся грубостью и зврствомъ въ высшихъ слояхъ англійскаго общества, но никто не можетъ опровергать, что эта грубость и это зврство существуютъ и что за эти послдніе годы они достигли большихъ размровъ. Мы уже такъ сжились съ постыдной привычкой выносить оскорбленія и насилія, что считаемъ ихъ неизбжнымъ аттрибутомъ нашего общественнаго строя, и причисляемъ нашихъ современныхъ дикарей въ однимъ изъ представителей нашего народа, называя ихъ новоизобртеннымъ именемъ — суровые (roughs)’.
Конечно, эта послдняя сторона романа Уильки-Коллинса представляетъ боле мстный интересъ, интересъ англійскаго общества, гд культъ физической силы и мускульнаго развитія дошелъ до злоупотребленія. У насъ, въ этомъ отношеніи, мы не встртимъ никакого злоупотребленія, по той простой причин, что у насъ — о чемъ нельзя не пожалть — мы еще не встрчаемъ и употребленія. Въ нашемъ обществ мы видимъ скоре небрежное отношеніе къ развитію физики молодыхъ поколній, между тмъ, введеніе принципа военной повинности, безъ сомннія, вызоветъ и у насъ другіе взгляды на физическое воспитаніе, а потому и для насъ любопытно и назидательно увидть въ роман Уильки-Коллинса впередъ, къ какимъ злоупотребленіямъ можетъ приходить общество въ преслдованіи даже такого здраваго начала, какъ: ‘въ здоровомъ тл — здоровая душа’.
Авторъ предпосылаетъ разсказу прологъ. Дв молодыя двушки во время оно были разлучены судьбой, одна ухала въ Индію, другая — осталась въ Англіи. Об бдныя, и должны сами зарабатывать свой хлбъ. Посл ихъ трогательнаго прощанья, послднимъ словомъ котораго была клятва вчно любить другъ друга — проходитъ двадцать лтъ, а черезъ 20 лтъ двушка, остававшаяся въ Англіи, Анна, оказывается замужемъ за мистеромъ Ванборуфомъ и иметъ дочку двнадцати лтъ, тоже Анну. Она вступила въ супружескій союзъ прямо со сцены (она была пвицей) и спокойно прожила со своимъ мужемъ тридцать лтъ. Въ ея дом мы находимъ еще ребенка пяти лтъ, ребенокъ этотъ — дочь ея подруги Бланшъ, приславшей ей изъ Индіи свою дочку для поправленія здоровья. Двочка зовется тоже Бланшъ, какъ и мать ея.
Тутъ-то и начинается страшная драма: мужъ Анны, мистеръ Ванборуфъ, не довольствуется любовью — онъ хочетъ почета и славы, онъ хочетъ сдлаться членомъ палаты лордовъ. Его пвица-жена загораживаетъ ему дорогу, для того, чтобы быть въ палат и достигнуть своей цли, нужна протекція, нужны связи. Годами онъ моложе своей жены, а тутъ какъ разъ встрчается ему молодая лэди, которая явно показывала желаніе соединить свою судьбу съ нимъ. Стыдъ за пвицу-жену не позволилъ благородному джентельмену признаться, что онъ уже женатъ, кром того, перспектива блестящаго положенія, достигаемаго бракомъ съ лэди, отуманила ему голову. Онъ ршилъ, во что бы то ни стало, найти достаточный предлогъ, чтобы объявить свою первую женитьбу незаконной.
Адвокатъ, мистеръ Деламэнъ, помогаетъ ему въ этомъ, онъ находитъ пунктъ, по которому бракъ оказывается недйствительнымъ. Англійскіе законы объявляютъ католическій бракъ незаконнымъ, а патера совершившаго его — преступникомъ, если одинъ изъ бракосочетающихся принялъ католическую вру раньше 12-ти мсяцевъ до брака. Анна была католичка, влюбленный въ нее молодой человкъ — протестантъ. Чтобы угодить ей, онъ перемнилъ вру и женился на ней шесть недль спустя. Обрядъ происходилъ заграницей, священнику и въ голову не пришло спросить, принадлежалъ ли одинъ изъ нихъ когда-нибудь къ другой вр. Самъ m-r Ванборуфъ и не подозрвалъ, что вступаетъ въ незаконный бракъ.
Будущему члену палаты лордовъ пвица-жена надола да и мшала, законъ позволялъ выбросить ее на улицу вмст съ дочерью — и такъ она очутилась въ одинъ прекрасный день по прежнему двицей Анной Сильвестръ, а дочь ея — незаконно прижитый ею ребенокъ….
М-ръ Деламэнъ остался съ глазу на глазъ съ опозоренной и брошенной женщиной и молча положилъ передъ ней на столъ статью закона. Она посмотрла сперва на него, потомъ на бумагу — она не вскрикнула, не сдлала попытки убжать, а безъ чувствъ упала къ его ногамъ. Онъ поднялъ ее, положилъ на кушетку и подождалъ немного, не вернется ли м-ръ Ванборуфъ. Всматриваясь въ ея красивое лицо — красивое даже въ обморок — онъ сознавалъ, что ей должно быть черезъ-чуръ тяжело. Да, идущій въ гору адвокатъ, хотя и по-своему, но сознавалъ, что ей было тяжело!
Но законъ подтверждалъ его ршеніе. Въ ея дл сомннія или спорнаго пункта возникнуть не могло — законъ его подтверждалъ.
М-ръ Деламэнъ не хотлъ длать въ дом скандала, онъ не хотлъ взять на себя коммиссію сообщить слугамъ о томъ, что случилось въ дом — а она все лежала неподвижно. Свжій, вечерній втерокъ проникалъ чрезъ открытое окно и игралъ лентами ея кружевного чепчика, разввая небольшой локонъ спускающійся на ея шею — а она все лежала неподвижно. Женщина столько лтъ любившая его, мать его ребенка — лежала брошенная на полу.
Въ это самое время прізжаетъ изъ Индіи ея подруга, у нея Анна и пристраивается до своей смерти. Анна безъ стыда покорилась своему несчастію, она приняла сначала помощь своей подруги, но вскор устроила себ независимое положеніе, давая уроки пнія. Она мужественно боролась противъ горя и болзни ради своей дочери — но надломленный организмъ взялъ свое.
Несчастную умирающую женщину преслдовало зловщее предчувствіе.
— Бланшъ — сказала она — возьмешь ли ты на свое попеченіе моего ребенка?
— Она будетъ моимъ ребенкомъ, милая Анна, если тебя не станетъ.
Умирающая замолкла на минуту и задумалась. Вдругъ она страшно задрожала.
— Сохрани это въ тайн — произнесла она — я боюсь за мою дочь!
— Боишься? даже посл моего общанія?
Она снова повторила: ‘Да, я боюсь за нее!’
— Почему же?
— Моя Анна — мое второе я, неправда-ли?
— Да.
— Анна любитъ твою дочь точно также горячо, какъ нкогда и я тебя любила.
— Да.
— Замть, она не называется именемъ своего отца: — она тоже Анна Сильвестръ, какъ и я. Неужели и она кончитъ, какъ я кончаю?…
Послдними словами умирающей были просьбы сдлать изъ ея Анны гувернантку и не давать ей музыкальнаго образованія, не позволять вступать на сцену. Больная скончалась, дочь ея осталась у Бланшъ.
Десять лтъ спустя, идущій въ гору адвокатъ, виновникъ несчастія умершей Анны, достигъ до самой вершины своихъ надеждъ. М-ръ Деламэнъ, пользуясь полнымъ успхомъ въ адвокатур, сдлался еще популярне въ парламент. Онъ сталъ однимъ изъ самыхъ выдающихся членовъ палаты. Онъ говорилъ ясно, скромно, съ чувствомъ, и никогда не произносилъ длинныхъ рчей… Однимъ словомъ, м-ръ Деламэнъ такъ возвысился, что вс его друзья начали совтовать его двумъ сынкамъ вести порядочную жизнь и приличныя знакомства, такъ какъ они могли въ одно прекрасное утро проснуться сыновьями лорда. Предсказаніе друзей сбылось: м-ръ Деламэнъ сталъ лордомъ Гольчестеромъ.
Дочь Анны оставалась у Бланшъ, у жены сэра Томаса Люнди. Желаніе матери было свято исполнено — Анна сдлалась воспитательницей маленькой Бланшъ. Такая же сильная привязанность была между дтьми, какъ она когда-то была между ихъ матерьми. Но и Бланшъ скоро лишилась своей матери — она умерла при перезд въ Индію къ мужу. Отецъ Бланшъ женился во второй разъ — прожилъ однако недолго, возвратясь изъ Индіи, онъ скончался.
Вотъ и весь прологъ. Онъ вводитъ читателя въ романъ и вмст знакомитъ его съ однимъ изъ главныхъ недостатковъ Уильки-Коллинса, съ его привычкою помщать въ свои разсказы предчувствія и какое-то мистическое предвидніе. Прологъ иметъ, потому, одно отношеніе къ будущему разсказу — онъ оправдываетъ предчувствіе умирающей, а авторъ какъ будто хочетъ доказать, что, несмотря на разницу обстановки и воспитанія, на людяхъ часто лежитъ роковая печать, которую нельзя ничмъ уничтожить. Дйствительно, дочь бдной Анны съ первыхъ же страницъ оказывается несчастной, и по вин кого-же?— младшаго сына человка, который когда-то причинилъ несчастіе и ея матери — младшаго сына лорда Гольчестера, бывшаго адвоката Деламэна.
Но стоило ли писать прологъ почти на семидесяти страницахъ для того, чтобы еще боле укоренить подобныя идеи въ людяхъ и безъ того склонныхъ къ вр во всевозможныя примты и предчувствія?
Романъ начинается рядомъ мастерскихъ портретовъ и характеристикъ, которые, можно сказать, составляютъ главную спеціальность таланта Уильки-Коллинса.
У лэди Люнди, мачихи Бланшъ, собрались какъ-то на ея дач гости и размстились въ бесдк и около.
Они смялись и болтали въ ту минуту, когда на холмик у бесдки появилась молоденькая двушка и стала осматривать всхъ гостей, какъ генералъ осматриваетъ свой отрядъ.
Она была молода, хороша, цвтуща, очаровательна. Одта по послдней мод. Шляпка въ вид опрокинутой тарелочки была надвинута на самый лобъ. Шаръ свтло-русыхъ волосъ, хорошо надутый, былъ прикрпленъ на темени. Водопадъ бусъ катился по ея груди. Эмалевые, майскіе жучки (поразительно похожіе на живыхъ) качались на кончикахъ ея ушей. Обшивка платья была чуднаго, небеснаго цвта. Ножки чуть-чуть просвчивали сквозь полосатые чулки. Башмаки на ней были такъ-называемаго фасона ‘Ватто’, съ такими высокими каблуками, отъ которыхъ мужчины приходятъ въ ужасъ и спрашиваютъ себя: ‘Какимъ образомъ удается этой прелестной особ держаться на ногахъ?’ Представшая въ такомъ вид молодая двушка была миссъ Бланшъ Люнди. Лтъ — восемнадцать. Положеніе въ обществ — превосходное. Состояніе — врное. Характеръ — живой. Расположеніе духа — перемнчивое. Однимъ словомъ, дитя своего времени, съ недостатками его же и съ его же хорошими качествами, а сверхъ того съ подкладкой откровенности, прямота и добраго сердца.
— Господа!— воскликнула Бланшъ — замолчите на минутку! Мы сейчасъ будемъ выбирать партнеровъ для крокета! за дло! за дло! за дло!
Въ эту минуту къ Бланшъ подошла дама и посмотрвъ на молодую двушку съ упрекомъ, начала благосклонно выговаривать ей.
Эта дама была высока ростомъ и полна. Ей могло быть лтъ тридцать пять. У нея былъ орлиный жесткій носъ, прямой подбородокъ, роскошные черные волосы и черные глаза. На ней была великолпная одежда цвта молодой лани. Во всхъ движеніяхъ замчалась небрежная грація, которая нравилась съ перваго взгляда, но при ближайшемъ знакомств, становилась невыразимо монотонна и скучна. Это была лэди Люнди вторая, вдова сэра Томаса Люнди. Другими словами, это была мачиха Бланшъ и достойная зависти обладательница дома и земель Виндигэта.
— Душа моя — сказала лэди Люнди — слова имютъ свое значеніе даже на язык молодой двушки. Неужели вы называете крокетъ ‘дломъ’?
— Однако вы не назовете эту игру ‘удовольствіемъ’ — отозвался изъ глубины бесдки серьёзно-ироническій голосъ.
Гости разступились, и изъ среды представителей новйшаго общества выступилъ джентльменъ прошедшихъ временъ. Манеры его были изысканны и отличались той граціей и любезностью, которыя совершенно позабыты теперешнимъ поколніемъ. Одежда его состояла изъ вычурнаго благо галстуха, синяго сюртука застегнутаго до верху, нанковыхъ брюкъ и нанковыхъ же стиблетъ, такое облаченіе возбуждаетъ смхъ въ теперешнемъ поколніи. Рчь его лилась какъ ручей, въ ней можно было замтить оригинальность мысли и утонченно-любезный даръ колкаго отвта — качества, которыхъ не любитъ и опасается ныншняя молодежь. Роста онъ былъ небольшого, тлосложенія тонкаго и стройнаго, съ красивой головой покрытой сдинами, съ блестящими черными глазами, съ морщинками юмора въ обоихъ углахъ рта. Одна изъ ногъ его представляла то легкое безобразіе, вслдствіе котораго человка называютъ ‘колченогимъ’. Но онъ такъ же весело мирился съ своею хромотой, какъ и съ своими годами. Въ обществ онъ славился за свою палку изъ слоновой кости, съ табакеркой искусно вдланной въ набалдашник. Современное общество боялось его за его ненависть ко всему новому, которая проявлялась кстати и некстати и всегда вызывала въ немъ несчастную способность попадать въ больное мсто. Таковъ былъ сэръ Патрикъ Люнди, братъ почившаго баронета сэра Томаса и наслдникъ его земель и титула.
Миссъ Бланшъ не обратила-ни малйшаго вниманія ни на замчаніе мачихи, ни на комментарій дяди, указала на столъ, на которомъ лежали молоточки и шары, и, какъ ни въ чемъ не бывало, повторила вопросъ.
— Я предводительствую одной партіей — сказала она — а лэди Люнди другой. Мы поочереди выбираемъ партнёровъ, за мама остается первенство лтъ. Итакъ, мама, выбирайте первая.
Лэди Люнди выбрала миссъ Сильвестръ. Гости снова разступились и пропустили ее. Это была двушка въ самой пор жизни, одтая въ простое блое платье. Когда она показалась и подошла къ хозяйк, вс мужчины съ интересомъ посмотрли на нее. ‘Какая прелестная женщина’ — шёпотомъ спросилъ одинъ изъ гостей у друга дома — ‘кто она такая?’ — ‘Гувернантка миссъ Люнди, ничего больше’. Въ то время какъ гость длалъ этотъ вопросъ, лэди Люнди и миссъ Сильвестръ стояли лицомъ къ лицу предъ всей компаніей. Гость посмотрлъ снова на обихъ женщинъ и шепнулъ: ‘Должно быть что-нибудь неладно между хозяйкой и наставницей?’ Другой тоже взглянулъ на нихъ и односложно отвтилъ: ‘Да’.
Есть женщины, которыхъ вліяніе на мужчинъ остается необъяснимой тайной для субъектовъ ихъ пола. Гувернантка была одной изъ такихъ. Она наслдовала всю очаровательность своей матери, хотя не была одарена ея красотой. Если бы о ней нужно было судить по головкамъ кипсэковъ или по снимкамъ выставленнымъ въ окнахъ магазиновъ эстамповъ — то приговоръ надъ ней былъ бы произнесенъ очень скоро, всякій сказалъ бы: ‘въ ея лиц нтъ ни одной правильной черты’. Когда миссъ Сильвестръ была спокойна, въ ней не было ничего своеобразно-привлекательнаго. Роста она была средняго, такъ же хорошо сложена, какъ большая часть женщинъ. Волосы и цвтъ лица ея — ни темный, ни свтлый, а досадно средній. Въ лиц ея были даже положительные недостатки, которыхъ невозможно было отрицать, нервное сокращеніе одного изъ угловъ рта нарушало прямую линію ея губъ, когда она говорила, нервное блужданіе глаза на той же сторон едва-едва не длало ихъ косыми. И все же, съ этими положительными недостатками она была одна изъ тхъ женщинъ, — замчательно-рдко встрчающихся,— которыя держатъ въ своихъ рукахъ сердца мужчинъ и спокойствіе цлыхъ семей. Она шла — и въ ея походк была какая-то утонченная грація, которая заставляла васъ оборачиваться, забывать о чемъ шла рчь съ пріятелемъ и безмолвно слдить за ней. Она садилась около васъ и заговаривала съ вами — и вотъ, что-то невыразимо нжное отражалось въ гримаск рта и въ нервно-содрагающемся глубокомъ сромъ глаз — и это что-то преображало недостатки въ красоту, которою вы восхищались, которая заставляла ваши нервы вздрагивать, когда она случайно прикасалась къ вамъ, ваше сердце удвоенно бьется, когда вы наклоняетесь вмст съ ней надъ одной книгой и чувствуете близъ себя ея дыханіе. Понятно, что вы ощущаете все это если вы мужчина. Если же вы женщина, — вы обратились бы къ первой сидящей возл васъ подруг съ вопросомъ: ‘Что могутъ находить въ ней мужчины привлекательнаго?’…
Глаза хозяйки и гувернантки встртились, въ нихъ отразилось явное недовріе съ обихъ сторонъ. Немногіе не замтили, что подъ спокойной поверхностью что-то тлло. Миссъ Сильвестръ заговорила первая.
— Благодарю васъ, лэди Люнди, я бы предпочла не играть.
— Неужели? колко спросила лэди Люнди, но такъ какъ мы собрались здсь для игры, то это можетъ показаться нсколько страннымъ. Разв случилось что-нибудь недоброе, миссъ Сильвестръ?
Краска выступила на нжныхъ, блдныхъ щекахъ миссъ Сильвестръ. Но она исполнила свою обязанность гувернантки — она подчинилась.
— У меня нтъ никакой причины, отвтила она, мн сегодня немножко нездоровится. Но я буду играть, если вамъ это угодно.
— Я этого непремнно желаю, отвтила лэди Люнди.
Дошла очередь до Бланшъ. Она нершительно осмотрла всхъ гостей, глаза ея встртились съ глазами молодого человка, стоявшаго на виду. Онъ стоялъ рядомъ съ сэромъ Патрикомъ и былъ столько же яркимъ представителемъ возникшей въ Англіи новой школы ‘суровыхъ’, сколько сэръ Патрикъ былъ поразительнымъ представителемъ школы уже отжившей.
‘Современный’ юноша былъ очень молодъ и здоровъ, высокъ и мощенъ. Проборъ его курчавыхъ волосъ начинался отъ средины лба, доходилъ прямйшей линіей до темени и оканчивался такой же линіей на его красноватомъ затылк. Черты его лица были настолько правильны, насколько могутъ быть правильны черты человческаго лица, но за то и настолько же неосмысленны. Его выраженіе всегда сохраняло изумительно-неподвижное спокойствіе. Мускулы его сильныхъ рукъ обрисовывались на рукавахъ его легкой, лтней одежды. Онъ былъ широкъ въ груди, тонокъ въ таліи, твердъ на ногахъ, однимъ словомъ — великолпное ‘животное-человкъ’ съ головы до ногъ, доведенное до высшей степени физическаго развитія. И имя ему m-r Жоффруа Деламэнъ, обыкновенно называемый ‘благороднымъ’ (honorable) и заслуживающій это названіе по многимъ причинамъ. Во-первыхъ, онъ былъ ‘благородный’ — потому что былъ второй сынъ лорда Гольчестера, во-вторыхъ, онъ достигъ высшей популярности, до которой только могутъ достигать молодые англичане современнаго образованія — онъ былъ чуть ли не первымъ гребцомъ во время университетской перегонки на лодкахъ! Прибавьте къ этому, что никто никогда не видлъ его читающимъ что бы то ни было, кром газеты и, никто не запомнитъ, чтобы онъ когда-либо отступился отъ разъ заключеннаго пари — и этого вамъ пока будетъ совершенно достаточно, чтобы составить себ полное понятіе объ этомъ благороднйшемъ молодомъ англичанин.
М-ръ Деламэнъ играть отказался, Бланшъ должна была искать другого партнёра. Смуглый молодой человкъ, съ загорлымъ лицомъ, заставляющій предполагать, что онъ долгое время провелъ на мор, застнчиво подошелъ къ Бланшъ и прошепталъ:
— Выберите меня.
Лицо Бланшъ озарилось пріятной улыбкой. Очевидно было, что этотъ смуглый молодой человкъ занималъ особое мсто въ ея уваженіи, мсто, принадлежавшее ему исключительно.
— Васъ? возразила она кокетливо, вдь вы скоро узжаете?
— Но я возвращусь послзавтра.
— Вы очень дурно играете!
— Я могу усовершенствоваться, еслибы вы захотли поучить меня.
— Неужели? такъ я хочу поучить васъ! Она обратилась сіяющая и закраснвшаяся къ своей мачих: — Я выбрала м-ра Арнольда.
Вотъ главныя лица романа Уильки-Коллинса. Изъ нсколькихъ словъ, переброшенныхъ Арнольдомъ и Бланшъ видно, что между ними существуетъ нчто большее, чмъ простое знакомство. Дйствительно, при начал разсказа Арнольдъ длаетъ Бланшъ предложеніе, которое принято. Денежныя дла Арнольда требуютъ его немедленнаго отсутствія на нсколько дней, такъ что онъ долженъ проститься съ Бланшъ въ самую счастливую минуту. Арнольдъ близкій пріятель Жоффруа Деламэна больше по чувству благодарности, чмъ по симпатіи. Жоффруа когда-то спасъ ему жизнь, вытащивъ его изъ воды. Арнольду еще не представлялось случая отплатить своему спасителю какой-нибудь боле или мене важной услугой, и онъ охотно приметъ на себя одно порученіе Жоффруа. Въ чемъ оно заключалось — увидимъ ниже.
Читатель не ожидаетъ многаго отъ Жоффруа, авторъ обрушиваетъ на него всю свою антипатію и даетъ полное понятіе о своемъ геро, назвавъ его ‘животное-человкъ’. Человческаго въ немъ былъ только обликъ, все остальное можно было отнести къ животнымъ инстинктамъ. Въ жизни Жоффруа была три занятія: спортъ, пари и куреніе, все прочее служило ему только аксессуаромъ. Глупость, грубость какъ въ чувствахъ, такъ въ манерахъ и въ язык, полнйшее отсутствіе какой бы то ни было привязанности, страшное невжество и умственное неразвитіе, доходящее до идіотизма — вотъ какимъ является герой романа Уильки-Коллинса и какимъ остается онъ до послдней страницы.
И это-то существо полюбила ‘утонченно-чувствительная’ Анна Сильвестръ и нетолько полюбила его, но пренебрегла для него всми условіями свта и отдалась ему. Она поставила себя изъ-за него въ самое ужасное положеніе, въ которое только можетъ поставить себя двушка. Какъ случилось, что эти два существа могли почувствовать другъ къ другу симпатію, которая перешла въ любовь — авторъ не говоритъ. Когда читатель встрчаетъ ихъ, то романъ ихъ уже оконченъ, читатель долженъ принять его, какъ совершившійся фактъ. Но съ такимъ фактомъ помириться не легко, какимъ образомъ двушка двадцати-пяти лтъ, значитъ уже не первой юности, двушка, хорошо знавшая всю страшную исторію своей матери, двушка, которую авторъ хочетъ выставить идеаломъ женскаго развитія, ума, твердости и силы самоотршенія — могла найти въ субъект, подобномъ Жоффруа, такую неотразимую привлекательность, чтобы очертя голову броситься въ его объятія? Авторъ и самъ чувствуетъ, что поставилъ свою героиню въ искусственное положеніе, и что читатель не проститъ ему этой грубой ошибки. И вотъ онъ старается оправдать себя въ цлой сцен.
‘Анна тихо прошла въ самую глубину бесдки. На одной изъ стнъ висло зеркало, она остановилась, и, посмотрвъ въ него, невольно содрогнулась. ‘Подходитъ время,— подумала она,— когда даже Бланшъ узнаетъ по моему лицу, что со мной!’
‘Анна отвернулась отъ зеркала. Со стономъ отчаянія она подняла свои руки, тяжело опустила ихъ на стну и склонила на нихъ голову, оборотясь спиной ко входу. Въ дверяхъ показался мужчина — это былъ Жоффруа Деламэнъ.
‘Онъ сдлалъ нсколько шаговъ и остановился. Поглощенная своимъ горемъ, Анна ничего не слыхала, она не пошевелилась’.
— Я пришелъ, потому что вы этого непремнно требовали, сказалъ онъ, но помните, мы здсь не въ безопасности.
При звук его голоса Анна обернулась. Когда она подходила къ нему, выраженіе ея лица измнялось и придавало ей поразительное сходство съ матерью. Точно также, какъ мать когда-то взглянула на человка, который обезславилъ ее, такъ и дочь взглянула на Жоффруа Деламэна,— съ тмъ же самообладаніемъ, съ той же сдержанностью.
— Ну-съ, сказалъ онъ, что же вы хотите сообщить мн?
— М-ръ Деламэнъ, отвтила она, вы одинъ изъ немногихъ избранниковъ судьбы, вы сынъ лорда, вы красавецъ, вы пользуетесь славой между вашими товарищами, вамъ открытъ доступъ въ лучшіе дома Англіи. Но, можетъ быть, кром всего этого вы имете еще и другія качества? Можетъ быть, вы трусъ и подлецъ!
Онъ вздрогнулъ, хотлъ что-то сказать, переломилъ себя и сдлалъ усиліе, чтобы разсмяться.
— Постарайтесь говорить спокойно, сказалъ онъ.
— Говорить спокойно, повторила она,— и это вы мн совтуете обуздать себя? Какая у васъ удивительная память! Вы врно уже забыли о тхъ дняхъ, когда я была настолько глупа, что поврила въ вашу любовь, и настолько безумна, что вообразила, будто вы можете сдержать данное слово!
Онъ продолжалъ принужденно смяться.
— Безумно нсколько сильное выраженіе, миссъ Сильвестръ.
— Безумно — выраженіе именно настоящее. Я вспоминаю о моемъ ослпленіи — и оно для меня необъяснимо, я сама не могу понять себя. Что было въ васъ такого,— обратилась она къ нему съ презрительнымъ удивленіемъ, — что могло въ васъ привлечь такую женщину, какъ я.
Его несокрушимое спокойствіе устояло даже противъ этого удара. Онъ положилъ руки въ карманы и флегматически произнесъ:
— Ей-Богу не знаю.
Она отвернулась отъ него. Откровенная жестокость его отвта не оскорбила ее, и только безпощадно напоминала ей, что юна никого больше не иметъ права обвинить, кром себя, за то ужасное положеніе, въ которомъ она находилась.
Печальная, грустная ея исторія, но ее нужно разсказать. При жизни матери, Анна была самая нжная, любящая двочка. Впослдствіи, подъ попеченіемъ подруги матери, юность ея прошла такъ счастливо и такъ спокойно, что, казалось, дремлющія страсти такъ никогда и не проснутся. Она дошла до своей возмужалости и тутъ, въ самую блестящую пору своей жизни, отдалась человку, съ которымъ стояла теперь лицомъ къ лицу. Неужели ей нтъ извиненья? Нтъ, извиненіе все-таки есть.
‘Она встртилась съ нимъ — говоритъ авторъ — при другой обстановк, чмъ та, въ которой они находились теперь. Она встртилась съ нимъ, когда онъ былъ герой гонки на лодкахъ, первйшій человкъ по сил и ловкости, возбудившій восторгъ и энтузіазмъ цлой націи. На немъ сосредоточилось все вниманіе, онъ сдлался идоломъ народнаго поклоненія и восторга, ему принадлежали т сильныя руки, которыя восхвалялись во всхъ газетахъ, онъ былъ первый между героями, провозглашенными гордостью и цвтомъ англійской націи, десятками тысячъ кричащихъ голосовъ. Женщина, въ самый разгаръ такого энтузіазма, длается свидтельницей апоеозы ‘физической силы’. Возможно ли, справедливо ли требовать, чтобы она хладнокровно спросила себя: ‘Чего (съ точки зрнія умственной и нравственной) все это заслуживаетъ?’ — и задала бы себ этотъ вопросъ въ то время, когда человкъ, заслужившій такую славу, обращаетъ на нее вниманіе, представленъ ей, отличаетъ ее отъ всхъ прочихъ? Нтъ, она тогда не можетъ спокойно анализировать! Пока человчество останется такимъ человчествомъ, какимъ оно есть — за увлекшейся женщиной всегда останется извиненіе. Разв она безъ страданій ‘отдлалась отъ этого увлеченія?
‘Посмотрите на нее — продолжаетъ авторъ — она стоитъ теперь передъ вашими глазами, мучась своей разгаданной тайной — ужасной тайной, которую она должна скрывать отъ невинной двушки, горячо ею любимой. Посмотрите на нее уничтоженную послднимъ униженіемъ, для котораго нтъ словъ. Она разгадала любимаго человка только теперь, — а теперь уже слишкомъ поздно! Она оцнила его по достоинству только теперь, когда въ его рукахъ ея доброе имя. Спросите ее: ‘что же вы могли полюбить въ человк, который говоритъ съ вами, какъ этотъ человкъ сейчасъ говорилъ? который обращается съ вами, какъ онъ сейчасъ обращался? Съ вами, съ такой умной, образованной, деликатной женщиной! Скажите, ради Бога, что вы могли найти въ немъ?’, Спросите ее объ этомъ — и она не будетъ знать, что отвтить вамъ, она даже не найдется настолько, чтобы напомнить вамъ, что этотъ человкъ былъ однажды и вашимъ идеаломъ мужской красоты, что вы тоже махали ему платкомъ до усталости, когда онъ садился въ лодку рядомъ со своими товарищами, что ваше сердце тоже готово было вырваться изъ груди вашей, когда на послднихъ бгахъ онъ сдлалъ прыжокъ и сразу взялъ призъ! Среди горечи своего поздняго раскаянія, она даже не прибгаетъ къ этимъ извиненіямъ. Неужели вы не видите въ ея страданіяхъ ничего искупляющаго? Неужели вы можете отвернуться и погнушаться высказать ей сочувствіе?’
Удовлетворенъ ли читатель доводами романиста? Мы думаемъ, скоре нтъ, чмъ да. Это правда, что общество склонно карать отдльное лицо за проступокъ, въ которомъ само общество несетъ значительную долю отвтственности, увлекаясь безсодержательными явленіями, хотя и въ другой форм, нежели какъ увлек,ась ими Анна. Но романистъ такъ высоко поставилъ Анпу, что ея увлеченіе нуждалось для своего оправданія въ боле сильныхъ аргументахъ, тмъ боле, что авторъ тутъ же рисуетъ намъ сцену, изъ которой видно, что даже безхитростная Бланшъ понимала всю пустоту и грубость Жоффруа.
— Неужели васъ, m-r Деламэнъ, ничего не интересуетъ, кром грубыхъ тлесныхъ упражненій? спросила Бланшъ колко, когда онъ отказался играть въ крокетъ — неужели вамъ только и нравится, что грести или высоко прыгать чрезъ баррьеръ? Если бы у васъ былъ умъ, вы бы должны были давать и ему отдыхъ. У васъ вмсто ума мускулы — почему же вы имъ не дадите отдохнуть?
Колкое замчаніе миссъ Люнди скатилось съ Жоффруа Деламэна, какъ съ гуся вода.
— Думайте обо мн что вамъ будетъ угодно — отвтилъ онъ съ несокрушимымъ равнодушіемъ. Я здсь въ обществ женщинъ, и он не хотятъ, чтобъ я курилъ, — я долженъ жертвовать этимъ удовольствіемъ. Я надялся, что могу теперь на минуту ускользнуть и доставить себ это удовольствіе. Вы этого не желаете — все равно, я буду играть.
— О нтъ! разумется, идите курить!— отвчала Бланшъ.
Возвратимся, впрочемъ, къ прерванной сцен.
Посл длиннаго разговора съ Анной, въ продолженіи котораго Жоффруа нсколько разъ доводилъ Анну до отчаянія, онъ наконецъ соглашается жениться на ней гражданскимъ бракомъ.
— Говорите, что вы хотите, только не требуйте отъ меня невозможнаго — я не могу жениться на васъ сегодня.
— Вы можете.
— Что за глупости! Домъ и окрестности наполнены гостями!— Это невозможно!
— Это возможно. Я думала объ этомъ. Хотите вы слушать, что я придумала, или нтъ!
— Говорите тише.
— Хотите слушать или нтъ?
— Чортъ побери ваше упорство! Да.
Планъ Анны заключался въ томъ, что она удетъ въ ближайшую гостинницу, и что Жоффруа прідетъ туда за ней черезъ часъ и они уже отправятся дальше вмст. Во избжаніе подозрнія со стороны хозяйки, она назоветъ себя мистрисъ Сильвестръ, если хозяйка спроситъ ея фамилію. Жоффруа соглашается и общаетъ непремнно пріхать за ней въ скоромъ времени. Анн удается извиниться предъ леди Люнди головной болью, она наскоро беретъ нсколько необходимыхъ вещей и благополучно добирается до желанной цли. Въ дом узнаютъ скоро, что Анны нтъ изъ записки, которую она оставила въ своей комнат. Никто не видлъ, какъ она ушла. Леди Люнди спрашиваетъ слугъ поочереди — никто не можетъ дать ей положительнаго отвта.
Она позвонила и велла послать кухарку. Въ комнату вошла очень замчательная особа. Немолодая и спокойная, крайне опрятная и порядочная. Сдые волосы ея были гладко причесаны подъ простой блый чепчикъ, ея глаза были впалы и смотрли прямо и проницательно въ лицо собесднику. По первому взгляду на нее можно было бы сказать, что это добросовстная и честная женщина. Немного боле всматриваясь въ нее, было ясно, что на этой женщин осталась неизгладимая печать страшныхъ пережитыхъ страданій. Это чувствовалось въ ея мертвомъ спокойствіи. Кухарку, или Эсирь Десриджъ, держали въ дом за отличное умнье готовить кушанья, и за крайнюю честность. За эти качества ей прощали даже ея странности и терпли находившіе на нее по временамъ причуды. Эсирь была нма. Она онмла еще въ молодости отъ нанесеннаго ей удара, потому у ней всегда была привязана грифельная доска, на которой она писала отвты.
Эсирь очень утвердительно показала, худа ухала Анна. Между тмъ явился посланный изъ Лондона, отъ брата Жоффруа съ извщеніемъ, что отецъ его боленъ при смерти и что онъ можетъ быть примириться съ нимъ вслдствіе ходатайства матери. Братъ настоятельно зоветъ Жоффруа пріхать сейчасъ же, чтобы оказаться подъ рукой, если отецъ согласится простить его.
Жоффруа видитъ во всемъ этомъ залогъ своего благосостоянія и прекрасный случай отвязаться отъ Анны, отложивъ бракъ. Но какъ дать ей знать объ этомъ, чрезъ кого? Вс уже знаютъ, что она оставила домъ навсегда и похала къ своему ‘мужу’: она написала это въ записк. Жоффруа вспоминаетъ объ Арнольд, онъ спасъ ему жизнь, онъ иметъ полное право требовать отъ него услуги. Жоффруа повряетъ Арнольду свою тайну. Арнольдъ предчувствуетъ (у Уильки-Коллинса эти предчувствія встрчаются очень часто) что-то недоброе, но взявъ во вниманіе, что другъ его спасъ ему жизнь, соглашается оказать Жоффруа услугу. Посл долгихъ переговоровъ друзья ршаютъ, что Арнольдъ спроситъ въ отел ‘свою жену’ и когда увидитъ Анну, передастъ ей наедин записку отъ Жоффруа. Арнольдъ общаетъ все исполнить въ точности, прощается со своей невстой, общая вернуться черезъ два дня, и узжаетъ вмст съ Жоффруа, тотъ высаживаетъ его недалеко отъ отеля, въ которомъ несчастная Анна ожидаетъ своего неврнаго обольстителя. Арнольдъ спрашиваетъ свою ‘жену’, его приводятъ въ Анн.
Анна уничтожена обманомъ своего возлюбленнаго, она долго не можетъ придти въ себя, наконецъ, ею овладваетъ смутный страхъ за жениха любимой ею двушки. Анна уговариваетъ его ухать, но Арнольдъ, ничего не подозрвая относительно ея слишкомъ близкихъ связей съ Жоффруа, смется и говоритъ, что онъ не можетъ компрометтировать ее и потому не хочетъ сейчасъ же ухать. Арнольдъ не знаетъ, какое ему грозитъ неучастіе, Анна чувствуетъ, что онъ можетъ поплатиться за свое великодушіе и не говоритъ ему этого. Арнольдъ распоряжается какъ ‘мужъ’, велитъ принести ужинъ, называетъ ее ‘женой’ при свидтеляхъ — Анна все ужасается, трепещетъ, умоляетъ — но молчитъ. Авторъ, какъ бы сознавая, что во всей этой сцен, написанной впрочемъ мастерски, есть натяжка, что его героиня, неизвстно почему, длаетъ ошибку упорнымъ молчаніемъ, — авторъ призываетъ на подмогу себ страшную грозу — Анна мучится вдвойн — она не можетъ ршиться сказать страшныхъ словъ, она не можетъ убдить Арнольда хать въ такую страшную пору. Скоро положеніе ихъ еще боле усложняется. Лэди Люнди и Бланшъ написали Анн письмо, и сэръ Патрикъ пріхалъ къ ней передать его. Арнольдъ долженъ былъ въ это время спрятаться въ другую комнату. Только-что сэръ Патрикъ усплъ повернуть спину, какъ среди самаго ужаснаго дожди является промокнувшая до костей Бланшъ. Сердце Арнольда обрывается. Анна тушитъ свчи и говоритъ на-скоро Арнольду, чтобы онъ бжалъ внизъ въ залу. Арнольдъ, растерянный, сталкивается въ дверяхъ со своей невстой, но къ счастію было темно и она не узнаетъ его.
Бланшъ ухала, буря прошла, Анна опять начинаетъ умолять Арнольда ухать, все-таки не говоря ему ни слова объ опасности. Арнольдъ, наконецъ, соглашается и смотритъ на часы — уже почти ночь, онъ смотритъ на росписаніе желзныхъ дорогъ — боле часа, какъ ухалъ послдній поздъ. Арнольдъ вынужденъ остаться до утра. Анна въ отчаяніи, но все же не говоритъ ему ни слова, и уходитъ въ свою комнату.
Отецъ Жоффруа между тмъ не умеръ, онъ даже поставилъ условіе для примиренія съ сыномъ. Онъ общалъ простить его и не лишить наслдства, если Жоффруа женится на порядочной женщин. Мать съ радостью ухватилась за это условіе, невста была на примт: очаровательная вдовушка съ десятью тысячами фунтовъ годового дохода. Жоффруа это было съ руки, но какъ отдлаться отъ Анны?
Впрочемъ что можетъ быть проще этого!? Арнольдъ пошелъ къ ней вмсто него, Арнольдъ назвался при свидтеляхъ ея мужемъ, Арнольдъ ночевалъ съ ней подъ одной кровлей — кто же посл этого ея мужъ, какъ не Арнольдъ?— Но онъ долженъ въ этомъ убдиться и поговорить съ компетентнымъ человкомъ. Сэръ Патрикъ былъ когда-то знаменитымъ адвокатомъ. Онъ обращается въ сэру Патрику подъ предлогомъ, что одинъ изъ его друзей не знаетъ точно, женатъ ли онъ или нтъ, и разсказываетъ ему положеніе Арнольда. Посл совщанія, Жоффруа встаетъ совершенно осчастливленный. Сэръ Патрикъ, одинъ изъ самыхъ лучшихъ юристовъ Шотландіи, признаетъ его друга законнымъ мужемъ Анны.
Анна все еще оставалась въ гостинниц. Въ записк, принесенной Арнольдомъ, Жоффруа общаетъ ей скоро дать о себ извстіе. Черезъ два дня онъ пишетъ ей изъ Лондона, чтобы она оставалась тамъ гд находится, чта онъ опять скоро дастъ о себ всть. Анна ждетъ, дни идутъ — ничего не приходитъ. Анна ршается оставить гостинницу, но прежде чмъ ухать, совсмъ изъ этихъ мстъ, она хочетъ видть еще разъ Бланшъ. Она общала Бланшъ придти въ ней когда-нибудь въ библіотеку во время завтрака, когда вс въ столовой. Бланшъ ждала ее напрасно каждый день, наконецъ, о радость! Анна пришла.
— Кто же у васъ теперь въ дом? спросила Анна.
Бланшъ назвала по имени всхъ гостей.
— Еще двое пріхали сегодня — прибавила она — Арнольдъ и его отвратительный другъ, m-r Деламэнъ.
Это извстіе такъ взволновало Анну, что она въ изнеможеніи опустила голову. Волненіе ея было такъ явно, и такъ сильно подйствовало на нея, что она едва держалась на ногахъ. Бланшъ видла, что ей нужно помочь.
— Ты упадешь безъ чувствъ, я сейчасъ принесу вина!
Бланшъ ушла въ одну дверь, въ другую вошелъ Жоффруа. Занятый своей мыслью, онъ не тотчасъ замтилъ Анну. Ея упадающія силы мгновенно воскресли отъ радости снова увидть его. Она встала и подошла къ нему. Жоффруа обрзалъ разговоръ съ первыхъ словъ:
— И вы еще смете требовать,— воскликнулъ онъ, — чтобы я женился на васъ, посл того, что произошло въ гостинниц?
Анна прислонилась къ столу и оперлась на него одной рукой, а другой схватила свою голову. Она чувствовала, что умъ ея мшается. Мыслить послдовательно становилось ей невозможно. Она машинально повторяла:— ‘Въ гостинниц? что такое было въ гостинниц?’
— Прошу помнить, что я совтовался съ юристомъ и говорю съ полной увренностью.
Она, казалось, не поняла его и все еще машинально спрашивала: ‘Что же такое въ гостинниц?’ Она не могла ничего припомнить и, держась одной рукой за столъ, совершенно подошла къ Жоффруа.
— Отказываетесь ли вы жениться на мн?
— Вы уже замужемъ за Арнольдомъ, отвчалъ онъ ей въ упоръ.
Она не вскрикнула, не сдлала попытки убжать, а безъ чувствъ упала къ ногамъ его, какъ когда-то мать ея упала къ ногамъ его отца. Онъ освободилъ свои ноги изъ складокъ ея платья. ‘Кончено’!— прошепталъ онъ глядя на нее, когда она лежала безъ чувствъ на полу. Онъ услышалъ шумъ шаговъ, повернулся и вышелъ.
Опомнясь, Анна подъ первымъ предлогомъ оставила свою подругу и бросилась въ ближайшій городъ. Она отправилась къ одному адвокату, разсказала, не называя ни чьихъ именъ, въ чемъ дло — тотъ отвтилъ ей также утвердительно, что она жена Арнольда. Она бросилась къ другому, тотъ выслушалъ ее и вывелъ такое заключеніе:
— Бракъ вашъ нельзя собственно считать дйствительнымъ — сказалъ онъ — конечно, можетъ быть, можно было бы узаконить бракъ, если бы вы подали на этого господина искъ. Но насколько я вижу, вы именно этого-то и не желаете.
Результатомъ разговора съ адвокатомъ была — настоятельная необходимость немедленно увдомить Арнольда о томъ положеніи, въ которое онъ поставленъ. Измученная Анна едва дохала до дому, она чувствовала страшныя страданія во всемъ тл. ‘Письмо въ Арнольду!— повторяла она — лишь бы только успть написать это письмо’!
Но она не успла. Письмо осталось едва начатое на стол, когда хозяйка гостинницы увидала ее безъ чувствъ лежащую на диван. Скрученный платокъ былъ между ея стиснутыми зубами. Страшно было смотрть на ея измученное лицо….
Анна чуть не лишилась жизни и долгое время пролежала въ безпамятств. Никто въ отел не зналъ, кто она такая, откуда она и гд ея друзья. Сдлали вызовъ въ газетахъ, во никто не откликнулся.
Въ то время, какъ несчастная Анна почти умирала въ чужомъ город, друзья ея длали все, чтобы напасть на ея слдъ. Вс ихъ усилія оставались тщетными.
Бланшъ страшно тосковала. Сэръ Патрикъ не зналъ, чмъ бы разсять ея горе и видлъ исходъ только въ одномъ: поторопить свадьбу ея и отправить молодыхъ за-границу. Сказано-сдлано. Арнольдъ, разумется, въ восторг, свадьба состоялась, молодые ухали за-границу, взявъ съ сэра Патрика слово, что онъ будетъ постоянно хлопотать объ отысканіи мстожительства Анны. До брака, Арнольду нсколько разъ случалось быть въ такомъ неловкомъ положеніи, которое собственно требовала бы, чтобы онъ сообщилъ сэру Патрику о вмшательств своемъ въ исторію Анны съ Жоффруа, но Арнольдъ далъ ему слово никому никогда не выдавать его секрета, и потому онъ упорно молчалъ.
Что же длаетъ въ это время Жоффруа? Гд главный виновникъ несчастія Анны? Какъ онъ проводитъ время.
Въ лиц Жоффруа, авторъ поднимаетъ вопросъ о страшно притупляющемъ вліяніи исключительно физическаго развитія. Въ продолженіи романа авторъ не разъ подходитъ къ этому вопросу, который составляетъ одну изъ задачъ его, и энергически громитъ англійскую молодежь. Приведемъ одну изъ самыхъ выдающихся сценъ.
Изъ гостей леди Люнди, двое были мужчины среднихъ лтъ, принадлежащіе къ тому многочисленному разряду людей, которые окрашены природой сренькой краской. Они приняли взглядъ своего времени настолько, насколько способности ихъ это позволяли, и занимали въ обществ положеніе похожее на то, которое занимаетъ хоръ на сцен. Они составляли эхо мннія большинства.
Остальные три гостя приближались къ тридцатилтнему возрасту. Вс трое были знатоки въ скачкахъ и въ тлесныхъ упражненіяхъ, превосходно знали достоинство трубокъ и вина, отлично играли на бильярд и держали большія пари. Вс трое были въ полномъ невдніи обо всемъ остальномъ, что происходило подъ луной. Вс они были молодые люди знатнаго рода и вс имли университетскій дипломъ. Личность каждаго изъ нихъ, еслибъ описать ее, представила-бы блдный очеркъ съ Жоффруа, потому читатель вполн можетъ удовлетвориться, если мы — говоритъ авторъ — назовемъ ихъ NoNo 1, 2, 3 (за полнымъ отсутствіемъ въ нихъ боле рзкихъ отличій).
Пока сэръ Патрикъ просматривалъ списокъ гостей, приглашенныхъ леди Люнди на ближайшій большой обдъ, NoNo 1, 2, 3 и тотъ хоръ подошли къ Жоффруа и воззвали къ его авторитету.
— Слушайте, Деламэнъ! вы намъ нужны. Сэръ Патрикъ ведетъ противъ насъ регулярную аттаку, называетъ насъ первобытными британцами, говоритъ, что мы люди необразованные. Онъ сомнвается, чтобы мы могли прочитать, написать или сосчитать что бы то ни было безъ ошибокъ. Клянется, что ему опротивли господа, которые только и знаютъ, что хвастаться своими мускулами, спорятъ кто изъ нихъ сильне и т. п. Говоритъ самыя ужасныя вещи о человк, который ведетъ здоровую жизнь и упражняется физически, потому что онъ не сидитъ уткнувши носъ въ книгу. Онъ говоритъ, что такой человкъ способенъ на вс преступленія, не исключая даже убійства. Онъ увидлъ ваше имя въ газетахъ по случаю объявленія о вашемъ скоромъ бг въ перегонку, и когда мы спросили его, заложилъ ли онъ на васъ какое-нибудь пари, онъ отвтилъ намъ, что при вашемъ ближайшемъ конкурс въ университет онъ будетъ держать пари на что намъ угодно, намекая, дружище, на вашъ дипломъ.
— Грубо — по мннію No 1-го — намекать на дипломъ.
— Показываетъ дурное воспитаніе, возбуждать вопросы, которыми не интересуются — по мннію No 2.
— Недостойно англичанина насмхаться за спиной — по мннію No 3.
Два господина, составляющіе хоръ, согласились съ общимъ мнніемъ. ‘Мннія сэра Патрика чрезвычайно крайнія, неправда-ли Смитъ?’ — ‘Мн кажется, Джонсъ, интересно было бы услышать и мнніе господина Деламэна’?
Жоффруа пристально посмотрлъ на каждаго изъ своихъ поклонниковъ. Въ его взгляд было что-то незнакомое имъ, въ его манерахъ что-то непріятное, что ихъ смутило. (Читатель долженъ знать, что этотъ разговоръ происходилъ передъ тмъ, что Жоффруа собирался посовтоваться съ сэромъ Патрикомъ о своемъ положеніи относительно Анны, потому Жоффруа не хотлъ сдлать ему непріятности).
— Вы не можете сами сговориться съ сэромъ Патрикомъ — спросилъ онъ — я вы хотите, чтобы я это сдлалъ?
NoNo 1, 2, 3 и хоръ отозвались въ одинъ голосъ: ‘Да’.
— Я этого не сдлаю!
NoNo 1, 2, 3 и хоръ въ одинъ голосъ спросил: ‘Почему’?
— Потому, что — отвтилъ Жофруа — вы вс неправы, а сэръ Патрикъ правъ!
Не только удивленіе, но совершенное оцпенніе повергло депутатовъ въ безмолвіе.
Не сказавъ имъ больше ни слова, Жоффруа подошелъ къ сэру Патрику и заговорилъ съ нимъ. Сателлиты послдовали за нимъ и слушали съ изумленіемъ.
— Вы, я слышалъ, готовы биться объ закладъ — сказалъ Жоффруа — что я не получу моего диплома? вы совершенно правы. Вы сомнваетесь, чтобы я, или кто бы то ни былъ изъ стоящихъ за мной, могъ читать, писать и считать безошибочно? вы опять совершенно правы. Вы говорите, что люди моего и ихъ сорта, начинающіе свою жизнь перегонками и бгами, могутъ кончить ее любымъ преступленіемъ, не исключая даже убійства — какъ -знать, можетъ быть вы правы и въ этомъ! Кто же можетъ знать, что съ такимъ человкомъ случится! Кто можетъ, сказать, совершу ли я такое-то преступленіе или кто другой. Могу ли я или можете ли вы знать это?
Онъ рзко обратился къ ошеломленной аудіенціи: ‘Вы хотите знать мое мнніе — вы его слышали коротко и ясно’.
Нетолько въ безстыдств этой выходки, но и въ злорадостномъ удовольствіи, которое видимо испытывалъ говорящій, было что-то необыкновенное, что обдало холодомъ всхъ слушателей, не исключая даже сэра Патрика.
Во время общаго молчанія, въ комнату вошолъ еще новый гость. Это былъ докторъ, пользовавшійся въ Лондон репутаціей одного изъ самыхъ знающихъ врачей.
— Тутъ, кажется, идетъ оживленный споръ? сказалъ онъ — можетъ быть, я тутъ не кстати?
— Споръ конченъ, мы вс согласны! буйно воскликнулъ Жоффруа, отвчая за всхъ — чмъ больше согласныхъ, тмъ лучше!
Докторъ взглянулъ на Жоффруа и остался у окна.
— Извините — сказалъ сэръ Патрикъ, обратясь къ Жоффруа — мы не вс согласны. Я не могу позволить вамъ, м-ръ Деламэнъ, присоединять мое мнніе къ тмъ взглядамъ, которые вы сейчасъ высказали. Посл того, что вы сейчасъ сказали, мн остается только возстановить смыслъ словъ, какъ я ихъ сказалъ, а не какъ вы передали ихъ. Не моя вина, если разговоръ нашъ въ саду повторился передъ другими свидтелями — вина ваша…
Пока сэръ Патрикъ говорилъ, Жоффруа слъ къ окну, упрямо-безчувственнъ къ тому выговору, который относился къ нему. Его нетерпніе узнать мнніе компетентнаго человка, разршающее ему вопросъ о положеніи Арнольда относительно Анны, заставило его сдлать сэру Патрику уступку. Этимъ онъ хотлъ отдлаться отъ тягостнаго присутствія своихъ товарищей… Докторъ наблюдалъ за нимъ.
— Нашъ маленькій споръ въ саду, сказалъ сэръ Патрикъ, начался по поводу того объявленія, въ которомъ говорится что господинъ Деламэнъ скоро появится однимъ изъ бгуновъ въ перегонкахъ около Лондона. Я высказалъ по этому случаю мое отсталое мнніе, касательно физическихъ упражненій. Очень кожетъ быть, что въ пылу спора я былъ немного рзокъ, такъ какъ мое мнніе совершенно противорчило мннію этихъ господъ — мннію, я не сомнваюсь въ томъ, добросовстно противуположному.
NoNo 1, 2 и 3 отвтили: ‘Вы однако должны помнить, что начавъ съ бговъ и перегонокъ, вы дошли до вислицы! Вы это сказали, это врно’!
Оба господина, составляющіе хоръ, переглянулись: ‘Мн кажется, Смитъ, что это было сказано?’ — ‘Да, Джонсъ, это наврное было сказано’.
Единственные два человка, которые не обращали видимаго вниманія на этотъ разговоръ, были Жоффруа и докторъ. Первый сидлъ равнодушно, одинаково индифферентный къ нападенію и въ защит, второй слдилъ за нимъ съ интересомъ человка, разсчитывающаго дойти до истины.
— Выслушайте мою защиту, господа!— продолжалъ сэръ Патрикъ,— прошу васъ вспомнить, что я сказалъ въ саду. Я сдлалъ оговорку. Я допустилъ, что человкъ будетъ лучше работать умственно, если онъ съуметъ умно распредлить свое время и удлить долю и физическому упражненію. Весь вопросъ заключается въ томъ, чтобы ршить, какая должна быть пропорція между умственнымъ трудомъ и физическими упражненіями? Мои стованія на нашу эпоху въ томъ и состоятъ, что англичане не умютъ найти этой пропорціи. Общественное мнніе въ Англіи, кажется, придаетъ развитію мускуловъ и ума не только равное значеніе, но даже ставитъ физическое развитіе неизмримо выше умственнаго. Поясню слова мои примромъ. Рдко можно видть боле единодушный и всеобщій энтузіазмъ, какъ энтузіазмъ, вызванный вашими университетскими перегонками на лодкахъ. Я вижу, что развитіе вашихъ мускуловъ вызываетъ восторгъ и торжество во всхъ школахъ и коллегіяхъ, и я прошу безпристрастнаго человка сказать мн, что занимаетъ первое мсто какъ въ общественномъ мнніи, такъ и въ журналахъ: выставка ли въ самомъ зданіи (во время раздачи наградъ) того, что юноши произвели умственнаго, или выставка вн зданія (во время спортовъ) того, что юноши могутъ совершать тломъ? Вы вс очень хорошо знаете, что изъ двухъ вызываетъ всего боле поощреній и что увнчиваетъ высшими почестями героя дня.
NoNo 1, 2 и 3 прошептали: ‘Мы не имемъ ничего возразить на это, мы съ вами до сихъ поръ согласны!’
— Прекрасно — продолжалъ сэръ Патрикъ — мы вс согласны. Покажите мн теперь, въ чемъ высказалось благотворное вліяніе этого взрыва современнаго восторга предъ физическимъ развитіемъ и чмъ оно отразилось на масс народа? Разв явилось теперь большее число людей, готовыхъ жертвовать личными интересами для общаго блага? Разв мы относимся боле серьезно къ соціальнымъ вопросамъ, возникшимъ въ нашу эпоху? Разв мы становимся честне относительно улучшенія нашихъ законовъ и въ коммерческихъ оборотахъ? Разв въ нашихъ удовольствіяхъ замтно боле здраваго смысла и вкуса?— а въ выбор удовольствій всегда отражается уровень развитія. Отвтьте мн на эти вопросы доказательно, и я откажусь видть въ маніи къ спорту возвращеніе, подъ новой формой, къ нашимъ первобытнымъ, варварскимъ временамъ… Я сказалъ, что человкъ съ большей охотой возвращается къ своимъ книгамъ посл здороваго, физическаго моціона, я повторяю это еще разъ, предполагая, что моціонъ не будетъ превышать извстныхъ границъ. Но когда симпатіи общества обращены исключительно на физическое развитіе — то я говорю, что такое общество на скользкомъ пути. Оно заставитъ юношу думать только о тлесныхъ упражненіяхъ и сосредоточивать на этомъ вс свои интересы. Посвящая на это большую часть своего времени, онъ придетъ наконецъ къ тому, что въ немъ мало-по-малу заглохнутъ вс умственныя и нравственныя потребности и онъ окажется совершенно неразвитымъ и даже опаснымъ человкомъ.
Изъ противнаго лагеря послышались возгласы: ‘Наконецъ-то онъ до этого добрался! Человкъ, который развиваетъ силу данную ему Богомъ — называется человкомъ вреднымъ и опаснымъ! Слыхано-ли что-нибудь подобное’?!
Два эхо повторили: ‘Нтъ! ничего подобнаго не слыхано’!
— Возьмемте въ примръ — продолжалъ сэръ Патрикъ — молодого человка нашего времени, надленнаго всми качествами хорошаго физическаго развитія. Пусть этого человка случайно застигнетъ такое обстоятельство, которое пробудитъ въ немъ вс дикіе инстинкты, лежащіе въ глубин человческой натуры — инстинкты алчности и жестокости, скрывающіеся подъ каждымъ преступленіемъ. Пусть такой человкъ будетъ поставленъ обстоятельствами по отношенію къ другому лицу въ такое положеніе, которое потребуетъ одного изъ двухъ: или пожертвовать всей жизнью этого лица, или отказаться отъ личныхъ интересовъ и желаній. Предположимъ, что счастіе ближняго или жизнь его встанетъ ему препятствіемъ для достиженія какого-нибудь желанія, и онъ безнаказанно можетъ разбить счастіе или уничтожить жизнь другого безъ малйшаго ущерба для себя. Что же можетъ остановить его? Разв ловкое управленіе весломъ или быстрый бгъ, или изумительная выносливость Мускуловъ помогутъ одержать нравственную побду надъ эгоизмомъ к жестокостью? Основные принципы такихъ упражненій всегда учили его пользоваться въ борьб съ противникомъ превосходствомъ силы и ловкости. Въ его воспитаніи не было ничего смягчающаго суровость его сердца, ничего образующаго его умъ. Искушеніе застигаетъ такого человка въ расплохъ, онъ не можетъ сдлать никакого отпора. Все равно, какое мсто онъ ни занималъ бы въ обществ, и на какую-бы высокую ступень судьба ни поставила его, я говорю, что, относительно нравственныхъ побужденій и потребностей, онъ — животное и ничего больше. Вотъ какъ я поставилъ вопросъ при начал этого спора. Я взялъ крайній случай, но вполн возможный — и я не отказываюсь отъ своихъ словъ.
Прежде чмъ защитники противнаго мннія успли открыть ротъ, чтобы отвтить, Жоффруа вышелъ изъ своего равнодушнаго спокойствія и вскочилъ съ мста.
— Стойте!— воскликнулъ онъ угрожающимъ голосомъ, увлеченный желаніемъ отвтить самъ. Водворилось общее молчаніе. Жоффруа обернулся къ сэру Патрику и такъ посмотрлъ на него, какъ будто тотъ нанесъ ему личное оскорбленіе.
— Кто у васъ этотъ анонимный господинъ, который преслдуетъ одн свои собственныя цли, который никого не жалетъ и ни передъ чмъ не останавливается? Назовите его?
— Я только беру примръ — отвтилъ сэръ Патрикъ — я не нападаю на личность.
— Какое вы имете право — воскликнулъ Жоффруа, совершенно позабывая въ пылу своего озлобленія, что разсчетъ заставлялъ бы его сдержать себя предъ сэромъ Патрикомъ — какое вы имете право брать въ примръ гребца, который у васъ непремнно отъявленный мерзавецъ, когда гребецъ можетъ быть честнйшимъ человкомъ! и если уже на то пошло — честне человка въ вашей кож!
— Если одинъ случай такъ же возможенъ, какъ другой — что я вполн признаю — отвтилъ сэръ Патрикъ — то я не вижу, почему я не имю права выбрать тотъ, который больше подходитъ къ моему примру. Позвольте, м-ръ Деламэнъ, я кончаю! Я не взялъ вполн извращеннаго человка, какъ вы ошибочно предполагаете, по посредственнаго человка, съ его долей жестокости и дурныхъ качествъ. Я длаю предположеніе, что такой человкъ наталкивается на искушеніе, выходящее изъ (ряда обыкновенныхъ, и я стараюсь доказать, что совершенное умственное неразвитіе заставитъ его подпасть подъ вліяніе самыхъ дурныхъ инстинктовъ. Онъ неизбжно, шагъ за шагомъ, можетъ дойти до преступленія, начавъ съ невжества, будь онъ баринъ, будь онъ уличный бродяга — все равно. Если вы не признаете за мной права брать подобные примры, вы или должны отвергнуть, что искушеніе можетъ коснуться человка съ кличкой: баринъ, или вы должны поставить а priori, что только такіе бары посвящаютъ себя физическому развитію, которые стоятъ выше всякихъ искушеній. Кончая, не могу не высказать моего глубокаго уваженія къ тмъ молодымъ людямъ, которые борются противъ заразы возвращающагося первобытнаго варварства. Въ ихъ будущности я вижу будущую надежду Англіи.
Справедливы ли надежды сэра Патрика или нтъ, но врно во всякомъ случа одно, что злоупотребленія спорта въ Англіи доходятъ дйствительно до величайшихъ безобразій. На скачкахъ и гонкахъ держатся огромныя пари, на которыя уходятъ цлыя состоянія, жертвуется счастіемъ семьи, дтей, иногда въ отчаяніи люди лишаютъ себя жизни. Изъ-за чего?— изъ-за того, что человкъ въ желтомъ наряд гребетъ скоре или бгаетъ быстре, нежели человкъ въ красномъ! Со стороны можно право принять общество, для котораго это составляетъ жизненный вопросъ, за огромный домъ умалишенныхъ. А между тмъ, страсть къ спорту, какъ въ прежнее время страсть къ охот — распространяется на Запад необыкновенно быстро. Спортъ перешелъ уже во Францію и составляетъ одно изъ любимйшихъ удовольствій парижанъ. Кто изъ русскихъ, постившихъ Парижъ, не попадалъ на безсмысленныя гулянья, называемыя ‘Courses’? Кто не наблюдалъ, съ какимъ жаднымъ интересомъ стремятся цлые десятки тысячъ народа посмотрть, ‘какой цвтъ’ возьметъ призъ! Тысячи разряженныхъ женщинъ занимаютъ мста на эстрадахъ или слдятъ за перегоняющимися, стоя въ своихъ великолпныхъ экипажахъ. На эти ‘Courses’ стекается все, что есть самаго наряднаго, знатнаго, ‘образованнаго’ и богатаго, занимающаго высшее положеніе въ свт. Мелкій людъ спшитъ тудаже, лавируетъ между экипажами, подвергается невольнымъ ушибамъ лошадей и давк, намреннымъ ударамъ распорядительной власти — но все же идетъ, куда притягиваетъ его интересъ взглянуть на зрлище, доставляющее такъ много неподдльныхъ восторговъ его идеалу — богатому и ‘образованному’ люду. Страсть къ скачкамъ до того распространилась, что даже молодыя двушки ‘хорошихъ фамилій’ не стсняясь признаются въ этомъ. Недавно намъ случилось встртить молоденькую двушку съ нжнымъ личикомъ и женственной граціей, которая говорила, что больше всего на свт она любитъ скачки, что скачки разорятъ ее, когда она будетъ независима. Все окружающее общество одобрительно смялось и находило, что она ‘очаровательна’. И все это происходило въ наполеоновскомъ Париж, гд злоупотребленія спорта не могли парализироваться хоть сколько-нибудь тми свободными политическими учрежденіями, которыя такъ часто и во многомъ спасаютъ англійское общество.
Жоффруа Деламэнъ, въ ожиданіи наступающей для него новой славы и богатаго супружества съ вдовушкой, мистриссъ Глинармъ, въ 10 тысячъ фунтовъ дохода, увлеченной его достоинствами атлета, продолжалъ вести обычную жизнь и совершенно позабылъ о женщин, судьба которой была испорчена имъ навсегда. Анн въ ея положеніи ничего не оставалось, какъ написать откровенно Арнольду обо всемъ. Письмо это пришло къ нему чрезъ сэра Патрика въ Баденъ-Баденъ, спустя не боле недли посл его свадьбы. Можно себ представить отчаяніе бднаго Арнольда. Онъ не могъ сказать страшной правды своей молодой жен, онъ не зналъ, что ему длать и немедленно написалъ сэру Патрику, приложивъ письмо Анны въ подлинник. Сэръ Патрикъ былъ возмущенъ и огорченъ до глубина души, но дла нельзя было исправить никакимъ образомъ. Арнольдъ скоро возвратился въ Англію, гд его ожидалъ скандальный процессъ.
Лэди Люнди оказала при этомъ Бланшъ ‘истинно материнскую услугу’. Отъ нея, точно также какъ отъ Бланшъ, до пора до времени хотли скрыть, въ какомъ положеніи находится Арнольдъ. Но она разузнала все и поспшила ‘исполнить свою обязанность’ — разсказавъ Бланшъ въ чемъ дло и предложивъ ей свое покровительство. Испуганная Бланшъ вполн доврилась мачих и ухала съ ней въ Лондонъ. Лэди Люнди сообщила сэру Патрику, что Бланшъ вернется къ Арнольду только въ такомъ случа, если законъ признаетъ его ея мужемъ.
Въ субботу, 3-го октября, люди свдущіе въ законахъ должны были ршать, дйствителенъ ли бракъ между Анной и Арнольдомъ. Для этого вс причастныя къ длу лица должны были собраться у лэди Люнди въ ея лондонской квартир. Присутствовали: лэди Люнди. Бланшъ, сэръ Патрикъ, Арнольдъ, Анна, Жоффруа, адвокатъ Жоффруа, адвокатъ лэди Люнди и дядя мистрисъ Глинармъ. Сэръ Патрикъ велъ дло Анны.
Во время дебатовъ (собраніе это было частное, и было созвано для того, чтобы адвокаты ршили, можетъ ли дло быть подано въ судъ и кто изъ двухъ, Жоффруа или Арнольдъ, долженъ выиграть). Жоффруа сидлъ молча, какъ будто дло его не касалось. Онъ сидлъ въ полудремот, опираясь локтями о колно и подбородкомъ о палку.
Сэръ Патрикъ вывелъ его изъ оцпеннія.
— Вы серьезно замшаны въ это дло — сказалъ онъ — но, кажется, не хотли до сихъ поръ принимать въ немъ никакого участія. Вамъ пора одуматься. Взгляните на эту даму.
Жоффруа не пошевельнулся.
— Я ужъ и безъ того на нее достаточно наглядлся — грубо отвтилъ онъ.
— Вамъ, конечно, должно быть неловко передъ ней, но вы могли бы выразить это нсколько учтиве. Припомните 14-е августа, отвергаете ли вы, что вы общали миссъ Сильвестръ жениться на ней?
— Я не могу допустить, чтобы вы имли право задавать моему кліенту подобные вопросы — сказалъ мистеръ Мой (адвокатъ Жоффруа), онъ не обязанъ отвчать на нихъ.
Жоффруа начиналъ приходить въ волненіе, все раздражало ого, замчаніе адвоката вывело его изъ терпнія.
— Я буду отвчать на что хочу!— дерзко отвтилъ онъ, посмотрлъ на сэра Патрика, и потомъ опустилъ глаза: — Я это положительно отрицаю, сказалъ онъ.
— Вы отрицаете, что общали жениться на миссъ Сильвестръ?
— Да.
— Я требую, чтобъ вы посмотрли ей въ глаза.
— Я ужъ сказалъ вамъ, что достаточно на нее насмотрлся.
— Въ такомъ случа смотрите на меня. Въ моемъ присутствіи, въ присутствіи всхъ этихъ лицъ, отрицаете-ли вы, что дали слово миссъ Сильвестръ и обязаны жениться на ней?’
Жоффруа вдругъ поднялъ голову. Его глаза устремились на Патрика и, мало-по-малу широко открываясь, съ ненавистью остановились на Анн.
— Я знаю, чмъ я ей обязанъ — сказалъ онъ. Въ его взгляд была ненависть, въ его голос злоба. Страшно было смотрть на него, страшно слушать. Мистеръ Мой сказалъ ему на ухо: ‘Сдерживайтесь, или я буду вынужденъ бросить ваше дло’.— Онъ все продолжалъ смотрть на Анну съ тмъ же выраженіемъ и, наконецъ, обратился прямо къ ней:
— Еслибъ не вы — я былъ бы женатъ на мистрисъ Глинармъ, еслибъ не вы — я примирился бы съ отцомъ, если-бы не вы — я выигралъ бы бгъ. Я знаю, чмъ я вамъ обязанъ!— Руки его сжались, голова снова наклонилась, онъ не сказалъ больше ни слова.
Никто не пошевельнулся, никто не произнесъ ни слова. Ужасъ охватилъ каждаго изъ присутствующихъ. Анна взглянула на Бланшъ, но даже и въ эту минуту ршимость не оставила ее. Сэръ Патрикъ всталъ, страшное волненіе выразилось на его лиц.
— Пойдемте въ другую комнату,— сказалъ онъ Анн,— я долженъ сейчасъ же переговорить съ вами.
Мистеръ Мой растерялся, ему стало ясно, что у сэра Патрика былъ важный документъ, который онъ могъ представить. Онъ обратился къ Жоффруа.
— Какъ же вы можете оставлять меня въ совершенномъ невдніи касательно вашего-же дла?— сказалъ онъ.
— Я ничего не знаю больше того, что сообщить вамъ,— отвтилъ тотъ угрюмо.
Когда сэръ Патрикъ и Анна вошли въ пустую комнату, онъ вынулъ изъ бокового кармана записку Жоффруа, написанную на оборот письма Анны (ту самую, которую носилъ ей въ гостинницу Арнольдъ), руки его дрожали, голосъ срывался.
— Я сдлалъ все что было возможно — сказалъ онъ — и испробовалъ вс средства, чтобы этотъ документъ не былъ представленъ.
— Я вполн цню вашу доброту, сэръ Патрикъ. Но вы должны представить его теперь.
Спокойствіе Анны представляло странный и трогательный контрастъ съ волненіемъ сэра Патрика. Онъ взялъ ее за руку, дважды начиналъ говорить и дважды голосъ не повиновался ему. Онъ, наконецъ, подалъ ей письмо молча, она молча положила его на столъ.
— Возьмите это письмо! сказалъ онъ — я не могу показать его, я не смю этого сдлать! Посл того что я видлъ и слышалъ, клянусь Богомъ, я не смю просить васъ объявить себя женой Жоффруа Деламэна.
Она отвтила однимъ словомъ: ‘Бланшъ’! Онъ нетерпливо покачалъ головой.
— Даже ради ея счастія не могу этого сдлать! Я убжденъ, что я выигралъ бы это дло предъ судомъ, не подвергая васъ страшной жертв.
— Вы въ этомъ вполн убждены, сэръ Патрикъ?
Вмсто отвта онъ опять схватилъ письмо.
— Уничтожьте это письмо и положитесь на меня, я никому не скажу, что видлъ его.
Она взяла отъ него письмо.
— Уничтожьте его скорй — повторилъ онъ — они могутъ отворить дверь, они могутъ войти и увидть его въ вашихъ рукахъ.
— Прежде чмъ уничтожить его, я хочу сдлать вопросъ: Бланшъ отказывается вернуться къ Арнольду прежде, чмъ не будетъ имть положительнаго удостовренія, что онъ ей мужъ. Если я покажу это письмо, можетъ-ли она вернуться къ нему сегодня-же? Если я докажу, что я жена Жоффруа Деламэна, могу ли я разъ навсегда уничтожить подозрніе, что Арнольдъ женатъ на мн? Можете ли вы также полно оправдать Арнольда другимъ способомъ? Отвтьте мн на это, какъ честный человкъ отвчаетъ женщин, безусловно довряющей ему?
Она посмотрла на него, онъ опустилъ глаза и ничего не отвтилъ.
— Понимаю,— сказала она.
Съ этими словами она подошла къ двери, онъ схватилъ ее за руку, на его глазахъ были слёзы.
— Чего же намъ дожидаться?— спросила она.
— Подождите,— отвтилъ онъ,— сдлайте мн эту милость.
Прошло еще нсколько мгновеній и они вошли. Мистеръ Мой увидлъ письмо въ рукахъ Анны.
— Должна ли я непремнно говорить сама или вы окажете мн еще величайшее и послднее одолженіе, и будете говорить за меня?— обратилась она къ сэру Патрику.
Онъ взялъ письмо.
— Есть-ли въ этомъ письм общаніе жениться?— спросилъ мистеръ Мой.
Сэръ Патрикъ отвтилъ тоже вопросомъ:
— Помните-ли вы дло капитана Далримпля и миссъ Гордонъ?
— Я понимаю васъ, сэръ Патрикъ, — отвтилъ мистеръ Мой.
Сэръ Патрикъ обратился къ Анн:
— Нсколько минутъ тому назадъ, я говорилъ вамъ о страшной неточности законовъ о брак въ Шотландіи. Еслибъ не эта неточность, Арнольдъ не могъ бы очутиться въ томъ положеніи, въ которомъ онъ находится, и настоящія обстоятельства не случились бы. Постарайтесь запомнить это. Эта неточность служитъ причиной не только тмъ непріятностямъ, которыя уже кончились, но и тому злу, которое еще совершится. Несмотря на несовершенство шотландскихъ законовъ, одинъ случай они опредляютъ вполн ясно: обмнъ общаній вступить въ бракъ между мужчиной и женщиной вполн достаточенъ, чтобы считать ихъ мужемъ и женой. Парламентъ одобрилъ этотъ законъ, онъ былъ принятъ и утвержденъ палатой лордовъ. Въ силу этого постановленія, если два лица, живущія въ Шотландіи, обязались другъ другу письменно вступить въ бракъ — бракъ ихъ не подлежитъ спору. Они мужъ и жена въ силу буквы закона.— Онъ обратился къ мистеру Мою: ‘Правъ ли я?’
— Совершенно правы, сэръ Патрикъ, меня только немного удивляетъ ваше замчаніе. Я самаго высокаго мннія о шотландскихъ законахъ о брак. Они обязываютъ человка, обольстившаго и обманувшаго женщину общаніемъ, жениться на ней, признать ее своей женой. Это совершенно согласно съ интересами общественной нравственности.
— Лица здсь присутствующія, мистеръ Мой, сейчасъ будутъ имть случай оцнить нравственное достоинство шотландскаго закона, одобреннаго Англіей. Они сами разсудятъ о той нравственности, которая принуждаетъ брошенную женщину возвратиться къ негодяю, обманувшему ее, и предоставляетъ ей раздлываться съ нимъ, какъ она съуметъ.
Сказавъ это, сэръ Патрикъ обратился въ послдній разъ къ Анн:
— Вы все-таки настаиваете, чтобы я представилъ этотъ документъ.
Она мрачно наклонила голову.
— Моя неумолимая обязанность — сказалъ сэръ Патрикъ — заставляетъ меня объявить отъ имени этой дамы, что вслдствіе письменнаго общанія, съ 14-го августа она была и есть въ настоящую минуту законная жена мистера Жоффруа Деламэна.
Крикъ ужаса вырвался изъ груди Бланшъ, посл пробжавшаго неяснаго ропота со стороны другихъ свидтелей, водворилась мертвая тишина.
Жоффруа поднялся и уставилъ свой взглядъ на женщину, которая, оказывалось, имла право требовать, чтобъ онъ призналъ ее женой. Жоффруа не произнесъ ни слова. Торжество ‘закона’ и ‘нравственности’ было полное. Съ твердой ршимостью отмстить, новый ‘мужъ’ грозно смотрлъ на обезчещенную имъ женщину, которая была на вкъ прикована къ нему, какъ, ‘жена’.
Это были два смертельные врага, а общество назвало ихъ ‘мужемъ’ и ‘женой’.
Мистеръ Мой обратился къ Анн.
— Въ силу письменнаго общанія, обмненнаго вами въ Шотландіи, требуете ли вы, чтобъ законъ призналъ мистера, Жоффруа Деламэна вашимъ мужемъ?
Она утвердительно повторила его слова.
Мистеръ Мой обратился къ Жоффруа, который, наконецъ, вышелъ изъ своего онмнія.!
— Это не подлежитъ больше сомннію?— спросилъ Жоффруа.
— Ни малйшему.
— Шотландскій законъ призналъ