А. В. Дружинин
‘Шиллер в переводе русских писателей’, изданный под редакцией Н. В. Гербеля. Томы II и III. СПБ. 1857.
ПРИМЕЧАНИЯ
‘Шиллер в переводе русских писателей’, изданный под редакцией Н. В. Гербеля. Томы II и III, Дружинин Александр Васильевич, Год: 1858
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Русские писатели о переводе: XVIII-XX вв. Под ред. Ю. Д. Левина и А. Ф. Федорова.
Л., ‘Советский писатель’, 1960.
Пропуски восстановлены по Собранию сочинений, т. VII
Еще недавно отдавали мы краткий отчет о ‘Шиллере в Переводе Русских Поэтов’, по случаю появления первого тома этого издания г. Гербеля. Мы искренно желали успеха этому предприятию, вполне признавали его пользу для русских читателей, но — теперь мы можем сознаться откровенно — несколько опасались за его дальнейший ход. Нам казалось, что публика холодно встретит собрание переводов из поэта, всеми чтимого, но уже не живущего между нами, восхищавшего наших отцов и даже дедов, да ко всему этому еще поэта германского. За последние годы мы сделали много шагов вперед по всем отраслям познаний, только не по части знания германской литературы. Мало того, мы даже как будто привыкли глядеть на нее косо, свысока, как глядит иной петербургский путешественник хорошего тона на старые, средневековые строения немецкого университетского города. По мнению многих, даже весьма не глупых людей, изучать германских мыслителей, значит отрешать себя от современности и здравых интересов жизни, восхищаться немецким поэтом — почти тоже, что рвать желтые цветы, в летний вечер, в деревенской прогулке с девушкой сентиментального свойства. Кроме этих предрассудков, невыгодных для шиллеровой поэзии на Руси, другие соображения нас заставляли опасаться за труд, предпринятый г. Гербелем. Не один печальный пример, за времена весьма к нам близкие, говорил о том, как у нас идут и принимаются переводы знаменитейших писателей. Издание Шекспира, добросовестное и крайне доступное по цене, остановилось на полдороге. Из обещанного нам собрания романов Вальтер Скотта, вышло лишь самое небольшое число книжек. В то самое время, когда вся Европа наводнялась опрятными и дешевыми переводами классических писателей, у нас ‘Вильгельм Мейстер’ Гёте печатался по журналам и ни разу не был доведен до половины, не только что до окончания первой части.1 ‘Вечный жид’ и ‘Парижские тайны’ появлялись и в Петербурге и в Москве в нескольких изданиях, между тем как лучший роман Фильдинга почти возмутил читателей и был признан за скучнейшее произведение скучной старины. Не говоря уже про переводы писателей ученых и не всем доступных, в нашей книжной торговле не шли с рук переводы поэтов и прозаиков самых знаменитых, самых популярных в Европе, и мы можем себе вообразить, какой лестной встрече подвергся бы у наших книгопродавцев-издателей человек, который бы вздумал предложить им для покупки перевод Сервантеса, Кальдерона, Мильтона, Монтеня, Мольера!
Французы говорят, что ‘начатое дело есть уже дело наполовину конченное’, поговорка такого рода едва ли подходит к литературным предприятиям. Получив первый том Шиллера в переводе русских поэтов, и нам хотелось было сказать: ‘la chose commence est moiti faite’. Однако мы этого не сказали: воспоминания о бесчисленных изданиях, которые стали на первых томах, первых песнях, первых отделах и первых тетрадях, возникли перед нами нестройною и сиротливою толпою. Целую библиотеку легко составить из этих начинаний, предисловий, которым не суждено было видеть за собою послесловия, очерков, прерванных в самом начале, начальных глав, на веки оставшихся без продолжения. У кого из нас, на полках шкафов, не торчат эти бедные литературные недоноски, оскорбляя собою зрение и возбуждая печальные мысли о незрелости русской словесности? К счастию, труд г. Гербеля, нас заинтересовавший собою, не остановился на первом томе. Издатель словно чувствовал, что долго остановиться на первой книжке опаснее, чем ровно ничего не делать. Он не дал отдыха ни себе, ни своим даровитым сотрудникам по переводу Шиллера. Второй и третий томы он выпустил в свет гораздо скорее, чем мог того желать самый нетерпеливый из провинциальных читателей. Он даже не дождался присылки переводов нескольких мелких пьес, обещанных ему нашими известными поэтами. И он был совершенно прав: задерживать издания, подобные им предпринятому, никогда не следует. Малое число недостающих переводов всегда будет легко дать в отдельном приложении. Чем многосложнее и новее задача, тем живее должна она исполняться. Нужно, чтоб читатель, следя за деятельностью издателей, видел, что дело, им предпринятое, кипит и быстро двигается.
Быстрота и усердие, с которыми г. Гербель ведет свое издание Шиллера в переводе русских писателей, уже награждены успехом книги, ‘далеко превзошедшим скромные ожидания издателя’, как сказано в предисловии ко второму тому. Успех первого тома обусловливает собою хорошее распространение следующих томов, потому что лица, добывшие себе половину лирических произведений Шиллера в русском переводе, конечно, захотят купить и остальную половину, и драматические произведения поэта, одинаково лирического, одинаково идеального, одинаково возвышенного во всех своих сочинениях. Вторая книга издания, перед нами лежащего, замыкает собою собрание всех лирических стихотворений Шиллера, тогда как в третьей уже начинаются драматические его вещи. ‘Разбойники’ и ‘Дон-Карлосъ’, в отчетливом и изящном переводе г. Достоевского, занимают собою весь этот том, в четвертом же, пятом и шестом томах издания будут напечатаны ‘Фиеско’ (в переводе издателя), ‘Коварство и Любовь’ (в новом переводе М. Л. Михайлова), ‘Вильгельм Телль’ (в переводе О. Б. Миллера), ‘Валленштейн’ (в новых переводах Л. А. Мея и В. Л. Лялина и старом А. А. Шишкова 2-го), ‘Мессинская Невеста’ (в новом переводе О. Б. Миллера), ‘Мария Стюарт’ (в переводе A. A. Шишкова 2-го) и, наконец, ‘Дева Орлеанская’ (в так известном, пленительно-поэтическом переводе Жуковского).
Вот план шести томов творений Шиллера — и теперь можно сказать утвердительно на основании трех томов, уже отпечатанных, что за будущность предприятия бояться нечего. Люди, плохо знающие по-немецки (а сколько таких людей находится в самых образованных слоях нашего общества!), могут быть уверены, что в скором времени для них будет доступен великий поэт Германии, более доступен, нежели он доступен теперь для француза, для англичанина, для поляка, для итальянца, незнакомых с германской литературой. Для издателя, умевшего в довольно короткое время издать мелкие вещи из Шиллера, в количестве нескольких сот стихотворений, переведенных пятидесятью лицами, не будет большим трудом отпечатание больших произведений того же поэта, при чем вся работа по необходимости сосредоточивается в руках небольшого числа переводчиков, дополнителей и комментаторов. К тому же, большая часть трагедий Шиллера, как показано выше, уже переведена на русский язык, переведена так, что в новых переложениях не настоит никакой надобности. О ‘Разбойниках’ и ‘Дон Карлосе’ мы поговорим, когда выйдут в свет остальные переводы драматических произведений Шиллера, в настоящее же время достаточно будет сказать, что обе пьесы, нами названные, переведены умно и добросовестно. О второй же части лирических стихотворений Шиллера, как оканчивающей собою целый отдел издания, мы считаем долгом отозваться подробнее. Она заключает в себе сто двадцать переводов, сделанных разными авторами, начиная от Державина, Мерзлякова и Милонова и кончая Майковым, Мином, Полонским. Из этих ста двадцати только сорок пять перепечатаны без изменений из разных журналов, сборников и так далее, затем девятнадцать — исправлены переводчиками, пятьдесят четыре — переведены вновь и напечатаны в первый раз, а два переведены нарочно для издания, предпринятого г. Гербелем, но уже были помещены в периодических современных изданиях. Итак, почти половина 2-го тома лирических творений Шиллера состоит из переводов новых, исполненных талантливыми людьми, из переводов, которым, может быть, и не пришлось бы явиться в свет без мысли издателя — дать русской литературе всего Шиллера в возможно хорошем переводе.
Очень понятно, что при пересмотре книжки мы обращали особенное внимание на стихотворения, вновь переведенные или переведенные в первый раз русскими поэтами. Результат чтения был самый утешительный. Смело говорим, что в настоящее время мы имеем в нашей литературе переводчиков, которым будет по силам труд над каким угодно иностранным поэтом. В последнее время, прочитывая переложения А. Н. Майкова из Гейне, начало Краббовой поэмы ‘Приходские списки’ в переводе г. Мина, мы много думали о той пользе, какую могут принести словесности эти поэтически-живые силы, направленные в должную сторону,— теперь мы убеждены в справедливости наших предположений. Взгляните, например, как художественно вышли у г. Бенедиктова его три перевода из Шиллера, переводы произведений, исполненных великой трудности. Сличите с подлинником стихотворение ‘Художники’ в переводе г. Мина, и вы удивитесь точности, гибкости, даровитости, с которыми выполнена эта задача, конечно одна из труднейших во всей книге. Перечитайте со вниманием переводы за подписью г. Мея, Мейснера, Миллера — вы увидите в них и правильность приемов, и гармонию стиха — условие весьма редкое у переводчиков прежнего времени, но без которого, по нашему мнению, нечего и подходить к Шиллеру. Упоминать о всех переводах, которые нами прочитаны с истинным удовольствием, мы никак не можем, потому что их уже слишком много, в подтверждение же отзывов наших, лучше будет привести несколько отрывков из второго тома лирических произведений Шиллера. Возьмем, например, перевод военной песни ‘О графе Эбергарде Грейнере’, сделанный г. Меемъ, и напечатанный в издании г. Гербеля, с поправками переводчика.
Ну, что вы там, в земле своей,
Дерете нос под час?
Не мало доблестных мужей,
Не мало есть богатырей
И в Швабии у нас.
У вас — и Карл, и Эдуард,
И Фриц… и кто потом?
И Карл, и Фриц и Эдуард…
У нас — один: граф Эбергард,
В сраженьи Божий гром.
И Ульрих, сын его… в тот
Любил железа звон:
Бывало, враг громит и жжёт —
Сын графа Ульрих не вздрогнёт,
И вспять ни пяди онъ.
Рейтлингцы, с зависти, не раз
Ковали тайный ков…
И препоясались на нас
Они мечом, в недобрый час, —
А граф — не ждет врагов:
Вломился к ним — не победил,
Вернулся недобром,
Отец свою досаду скрыл,
А сыну Божий свет не мил,
И плачет он тайком.
Змея под сердцем… ‘А! постой!’
Задумал он с тех пор,
И клялся отчей бородой —
Омыть кровавою рекой
Свой гнев ни свой позор.
И дождался… давно пора!..
И людям и коням
Пришлось под Доффинген, с утра,
Сойтись на поле, — и — ‘ура!’
Уж жарко было там!
Наш лозунг был: ‘врага топчи
За прежний бой!’ Потом
С утра до поздней до ночи
Трещали копья и мечи,
И била кровь ключом.
А Ульрих?.. львёнка не серди:
К врагам домчался он —
И страх и ужас посреди,
И крик и стоны позади,
И смерть со всех сторон!
Но с смертию не спорят львы:
Сверкнула сабля в тыл —
Все разом к Ульриху… увы!
Не опустил он головы,
Да жгучий взор застыл.
Как будто голову нам ссек,
Сам враг заплакал… Га!
Наш граф не плакал весь свой век:
‘Мой сын такой же человек! —
‘Марш, дети, на врага!’
И сердце желчью облилось,
И копья гнев навёл,
И много трупов улеглось,
А враг бежал, в вкривь и вкось,
На горы, в лес и в дол.
И с трубным звуком мы в свой стан
Вернулися потом —
И пир горой у поселян:
И вальс и песни — и стакан
Заискрился вином…
А где ж наш старый граф?.. Сидит
В шатре одном один,
Слеза в глазах его блестит,
Пред ним убитый сын лежит,
Лежит убитый сын…
Прочитавши это энергическое и исполненное поэзии переложение, как не пожалеть о том, что г. Мей, обладая всеми качествами, нужными для поэта-переводчика, слишком редко берется за труд, из которого ему всегда почти приходится выходить победителем. То же самое, и еще в большей степени, можем мы оказать и о г. Бенедиктове, который до сих пор так редко занимался переводами из иностранных поэтов. Может быть, без издания, предпринятого г. Гербелем, он и не подумал бы о переложении лирических стихотворений Шиллера, а между тем и поэтическая восприимчивость г. Бенедиктова, и склад его дарования, и его светлое воззрение на все высокое в жизни нашей как нельзя более подходят к труду такого рода. Мы многого ждали от небольшого числа лирических стихотворений Шиллера, им переведенных, и нисколько не ошиблись в наших ожиданиях. Не боясь упрека в пристрастии, мы скажем, что пьеса ‘Боги Греции’ как перевод достойна стать рядом с лучшими переводами Жуковского, для тех, кто назовет наш отзыв преувеличенным, мы можем только выписать несколько строф из этого произведения, строф, исполненных прелести, пропитанных тем великим поэтическим Sehnsucht {<тоска, порыв, страстное желание (нем.).>} для определения которого нет ясных названий на языке нашем.
В таинственном тумане отдаленья
Когда-то вы, о боги древних лет,
Руководя земные поколенья,
Лелеяли младенчественный свет!
И все не так являлось там, как ныне:
Воздвигнут был там Афродиты храм,
Где пламенных сердец увенчанной богине
Курился фимиам.
Природа там была сестрой искусству,
Там истина была сродни мечтам,
И что теперь так недоступно чувству,
До глубины прочувствовано там,
Природы всей был лик облагорожен,
Уразумлен был образ естества,
Повсюду и во всем был явный след проложен
Живого божества.
И где теперь, взор обратив к деннице,
Мы только шар бездушный видим в ней,
Там Гелиос на пышной колеснице
Сиял, сверкал и гнал своих коней,
Летучих нимф был полон свод лазурный,
Дриадами одушевлен был сад,
И светлый водный ключ был брызгами из урны
Смеющихся наяд…
Обычного земного поклоненья
И тяжких жертв не требовалось там,
Там счастия искали все творенья:
Кто счастлив был, тот равен был богам,
Прекрасное одно лишь было свято,
От пиршества не уклонялся бог,
А светлый храм его из мрамора и злата
Был праздничный чертог.
На сборищах Истмийских колесницы
Неслись с огнем и громом в перегон,
Приветный клик был слышим у границы
И сыпались венки со всех сторон.
Блажен — за кем победа оставалась:
Он ликовал, богов благодаря,
С ним ликовал народ и пляской обвивалась
Святыня алтаря…
Прекрасный мир!- Весна со всей любовью,
Всей прелестью — истории весна!
Мой жадный взор стремится к баснословью,
Где жизни той хоть тень сохранена.
О, возвратись!.. Но временам нет ходу
Обратного — и для меня мертва
Природа ваших дней, где вижу я природу,
Не видя божества…
От души желаем, чтобы каждый читатель поскорее ознакомился с такими переводами. От души желаем и того, чтоб даровитые поэты наши, так радушно отозвавшиеся на приглашение участвовать в переложении на русский язык еще не переведенных творений Шиллера, не ограничивались одним Шиллером. В настоящее время поэтам грешно оставаться в бездействии. При всех утешительных сторонах нашей литературы за последние годы, при всем сочувствии нашего общества к делу поэзии и просвещения, русские современные поэты не совсем еще вышли из того сантиментального периода, когда значение их трудов отрицалось с холодностью, когда наши журналы неохотно давали место этим трудам на своих страницах, когда грубый реализм властвовал в области изящного и глушил собою все наши поэтические стремления. Ныне реализм в искусстве не груб и не возмутителен: он имеет свою законность и свою похвальную сторону, а оттого с ним и бороться труднее. Разве наши поэты и художники не начинают слышать с некоторого времени таких литературных фраз: ‘какое нам дело до красот слога в таком-то поэте? — какую насущную пользу получит современное общество от всех этих стихотворений, впрочем, весьма хороших?’ Подобные фразы нынче мелькают чуть не в газетных фельетонах, одну из них мы сами изловили, в каком-то объявлении даже. Для людей зорких и преданных делу поэзии, такие отзывы должны иметь важное значение при частом их повторении: значение, указанное нами, надо искать не в самих фразах: фразы пусты и однообразны, но в причине, их породившей. Текущая словесность наша, устремляясь но новым и когда-то не существовавшим для нее путям, принесла свою пользу дли общества, а многие члены общества, чрез меру увлекшись означенной пользою, готовы требовать практической, всем доступной полезности от всякого литературного явления. Этим явлением готовы пользоваться ценители слишком положительные и неодаренные сочувствием к поэзии, его же радостно приветствуют слабые деятели по части художественной, деятели, неспособные основать свою славу на действительности, от природы им данном даровании. Все симптомы, указанные нами, могут породить в литературе новые видоизменения дидактизма, а если поэты наши, когда-то так терпевшие от старой дидактики, способны без отвращения и противодействия перенести дидактику исправленную и дополненную, то пусть уж упрек в бездействии ляжет на них самих за это. Говорим нашим поэтам с полной искренностью: современное направление словесности и реализм в ней укореняющийся, нуждаются в противодействии или, вернее, в противовесии (слово противодействие кажется нам враждебным по смыслу). Как человек живет не одним хлебом, так и просвещенное общество не может питаться одним указанием его недостатков и разумных средств к его исправлению. Исправьте это общество до последней степени, дайте ему возможные материальные усовершенствования, для него все-таки окажется глухим и недоступным тот мир, у ворот которого вы, жрецы поэзии, стоите в бездействии. Не дремлите и трудитесь, трудитесь для своей и общей пользы. Если судьба отказала вам в даре мирового и могучего слова, передавайте на всем понятную и доступную речь слова мировых гениев, в свое время просвещавших общество, не низшее того общества, в котором вы теперь живете. Соединяйтесь между собой на общее дело, говорите с нами речью поэтов древности, знакомьте нас с воззрениями поэтов почти современных, но до сих пор знакомых русскому человеку лишь по имени. На такое дело вам дана способность: торопитесь же ею пользоваться. И последствием усилий ваших будет то противовесие реализму в искусстве, в котором мы так нуждаемся, и голоса будущих ваших хулителей замолкнутъ при виде той ослепительно-поэтической области, которую ваш совокупный труд откроет перед мыслящим читателем.
1858
1 Впервые небольшие отрывки из ‘Вильгельма Мейстера’ были помещены в ‘Моск. вестнике’ в 1827—1830 гг. Затем в 1840-е годы Струговщиков перевел ряд эпизодов, связанных с Марианной, первой возлюбленной Мейстера (‘Марианна’ — ‘Отеч. записки’, 1843, т. XXIX, и ‘Признания прекрасной души’, 1845). В 1852 г. в ‘Москвитянине’ начал печататься в виде небольших отрывков перевод А. Григорьева, однако закончен он не был. Только в 1870 г. вышел полный перевод ‘Ученических годов Вильгельма Мейстера’ П. Полевого. ‘Годы странствий’ вышли лишь в 1878 г.