ШЕВЧЕНКО И МИСТРАЛЬ
ШЕВЧЕНКО И МИСТРАЛЬ
(Историко-литературная параллель)
Петръ Наумовъ
‘Аполлонъ’, No 5, 1911
Шевченко и Мистраль, Гуревич П. Н., Год: 1911
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Міровую литературу сравниваютъ съ оранжереей. Высокія пальмы — одинокіе мыслители — подымаютъ здсь свои гордые куполы. Благоухаютъ махроыя розы, чаруя глазъ разнообразіемъ оттнковъ, это продуктъ долголтней культуры садоводовъ. Какъ Зми спускаютъ свои причудливые внчики орхидеи — растенія, вызывающія мысли о далекихъ фантастическихъ странахъ съ загадочными и опасными обитателями… А за стной оранжереи свободно разливается освжающій воздухъ, напитанный ароматомъ травы и полевыхъ цвтовъ.
Оранжерейная и садовая культура — гордость мастеровъ, торжество сознательнаго преемственнаго творчества. Въ пол — вчные дары неистощимой природы: литература народа и его безыскусственныхъ пвцовъ.
Обильные источники такой свтлой народной поэзіи открылись въ половин прошлаго вка въ двухъ южныхъ уголкахъ Европы: въ Прованс, этомъ заброшенномъ саду средневковаго искусства, и въ Малороссіи, полной преданіями былой казачьей славы.
Въ Малороссіи звучали меланхолическіе напвы Тараса Шевченко, на юг Франціи послышались первые аккорды лиры Фредерика Мистраля.
И малороссійскій кобзарь, и потомокъ трубадуровъ — не только пвцы, но и борцы родину. Ихъ простодушные напвы тенденціозны. Но орудіемъ борьбы они избрали мелодію родной псни и красоту родного языка.
На этихъ дняхъ минуло пятидесятилтіе со дня смерти Шевченко. Полъ-вка — большой срокъ, въ особенности въ наше время, когда напряженная борьба за существованіе такъ властно гипнотизируетъ насъ интересами дня, когда газетная и журнальная литература гнетутъ нашу память безчисленными произведеніями талантовъ-эфемеридовъ, когда сегодняшній ‘властитель думъ’ чрезъ два, три года кажется уже безвкуснымъ и устарвшимъ. Нельзя даже ручаться, что мыслители и творцы, врод Ибсена, Уайльда и Матерлинка, встртятъ у нашихъ потомковъ во второй половин вка что-либо кром холоднаго ‘признанія заслугъ’. А между тмъ предъ талантомъ Шевченко время оказалось безсильнымъ. Можно не любить малорусской поэзіи, но несправедливо было-бы утверждать, что стихотворенія Шевченко потеряли свою свжесть, что его ‘думы’ не дышатъ ароматомъ украинскихъ степей, что наивное горе его прирожденныхъ однолюбокъ, всхъ этихъ Катеринъ и Утопленъ, не трогаетъ сердца.
Если существуютъ художники, обладающіе даромъ вчныхъ красокъ, и пвцы, владющіе тайной неумирающихъ звуковъ, — Шевченко, несомннно, принадлежитъ къ ихъ числу. Его Кобзарь открывается пророческимъ стихотвореніемъ, въ которомъ поэтъ самъ какъ-бы недоумваетъ предъ тмъ, что его стихи почему-то оказались aere perennius.
Думы мой, думы мой,
Лыхо мени зъ вамы!
На що сталы на папери
Сумными рядами?
Чомъ васъ витеръ не розвіявъ
Въ степу, якъ пылыну?
Чомъ васъ лыхо не прыспало,
Якъ свою дытыну?
Безсмертіе чаще всего достается въ награду героямъ, не поколебавшимся для блага народа разстаться съ жизнью.
Литература не требуетъ подвиговъ Марка Курція. Но здсь народная память обычно внчаетъ поэта, отказавшагося при жизни отъ торжества утвержденія въ своихъ произведеніяхъ личнаго, индивидуальнаго начала и отражавшаго лишь обще-національное, родное всему народу. Шевченко отдалъ себя всего безъ остатка Украин.
Въ своихъ стихотвореніяхъ онъ почти не упоминаетъ о личныхъ страданіяхъ, которыми такъ богата была его жизнь, а все о скорбяхъ Украины. Поэтъ много любилъ:
Серце рвалося, сміялось,
Вылывало мову,
Вылывало, якъ умило,
За темный ночи,
За вышневый садъ зеленый,
За ласки дивочи…
Но напрасно искать слдовъ личныхъ сердечныхъ бурь въ нжной лирик автора. Здсь такъ много слезъ о трагическихъ увлеченіяхъ Прычынны (Порченной), Катерыны, Черньщи Марьяны, Оксаны, что для радостей и разочарованій поэта не остается мста. Да и къ чему? Казакъ уметъ страдать молча. Но какъ не пожалть, не поплакать надъ печальной судьбой невинной двушки-полуребенка:
Така іи доля… О, Боже мій мылый!
За що-жъ ты караешь іи молоду?
За те, що такъ шыро вона полюбыла
Козацькый очи? Просты сыроту!
Характерно, что въ произведеніяхъ Шевченко виновнымъ лицомъ въ любовной драм обычно является мужчина, между тмъ какъ въ жизни поэта ‘чернобровыя красавицы’ далеко не всегда являлись въ образ ангеловъ кротости, но по большей части заставляли жестоко страдать ‘украинскаго соловья’.
Шевченко относится къ тину поэтовъ-пророковъ. Въ его поэзіи тщетно искать интимныхъ признаній. Съ того момента, какъ онъ беретъ въ руки перо, имъ овладваетъ вдохновеніе особаго рода. Личность поэта исчезаетъ. Онъ только рупоръ, чрезъ который Украина обращается къ своимъ несчастнымъ сынамъ. Онъ медіумъ, который даетъ возможность излиться народной душ. Нельзя отрицать, что въ послдніе годы жизни поэта у него часто вырывались рыдающіе звуки врод:
О горе, горенько мени!
И де я въ свити заховаюсь?
Що-день Пылаты розпынаютъ.
Морозятъ, шкварятъ на огни!…
Но вдь горе поэта неразрывно съ горемъ его родины. Его преслдовала та же сила, что гноила ‘у кайданахъ’, въ цпяхъ крпостной зависимости украинскій народъ.
Конечно, нтъ ничего вчнаго. Вдь боги и народы также смертны, какъ люди, и поэзія Шевченко отживетъ въ свое время. Но къ этой муз, къ этой лирик національнаго украинскаго самосознанія приходится примнить особую мру долголтія. Здсь надо считать вками.
Несмотря на свою широкую лирику, Шевченко — поэтъ эпическій. Эпическій характеръ его творчества сказывается не только въ томъ, что онъ далъ высоко-художественныя картины изъ жизни Гетманщины, Гайдамачины и Запорожья, а въ томъ, что настроеніе, которымъ проникнуты его поэмы, не представляетъ чего-либо специфическаго, принадлежащаго только автору, а является подлинной обще-народной оцнкой событій, о которыхъ говоритъ поэтъ. Поэтому-то Шевченко, при всей своей мягкосердечной натур, такъ спокойно проливаетъ моря крови въ своихъ поэмахъ.
Поцилуйте мене, диты,
Бо не я вбываю,
А прысяга…
могъ бы сказать онъ словами Гонты въ Гайдамакахъ.
Но выражая народный судъ и народную мудрость, эпическій поэтъ не опускается до рядовой индивидуальности соплеменника его эпохи. Геній рапсода долженъ постоянно выдерживать очень высокій строи. Въ разрозненномъ шум современности онъ улавливаетъ общія характерныя ноты. Онъ глухъ къ случайному и мертворожденному. Какъ дирижеръ оркестра, онъ слышитъ мелодію въ ея гармонической цльности и не допускаетъ фальшиваго звука.
Мы не лукавыли въ тобою,
Мы просто йшлы, у насъ нема
Зерна неправды за собою….
говоритъ Шевченко своей муз.
Въ эпос новаго времени нтъ, однако, той непосредственности, что Шиллеръ относитъ къ области наивной поэзіи. Гомеръ, воспвая современныхъ или близкихъ его памяти царей и героевъ, не думалъ о томъ, что онъ борется за безсмертіе своего языка и племени. Шевченко зналъ силу слова и сознательно избралъ его орудіемъ борьбы за существованіе малорусской націи, готовой, казалось, раствориться въ великомъ обще-русскомъ поток.
Воскресну я! Той панъ вамъ скаже,
Воскресну нын, рады ихъ
Людей закованныхъ моихъ —
Убогыхъ ныщихъ… Возвелычу
Малыхъ оттыхъ рабовъ нимыхъ!
Я на сторожи коло ихъ поставлю ‘слово’.
У Гомера слово — это преданіе, это старина, смиряющая своимъ авторитетомъ пробуждающееся сомнніе и безпокойную жажду новаго соціальнаго творчества. У Шевченко слово это старый мечъ, поднятый въ защиту правъ національности на свободное, свтлое будущее.
Провансальскій поэтъ Мистраль, ополчаясь на борьбу за возрожденіе своей національности, опоясался тмъ-же оружіемъ, что и казакъ Шевченко. ‘Если народъ сохранилъ свой языкъ, онъ владетъ ключемъ свободы’, — говоритъ поэтъ.
Мечъ, которымъ вооружился Мистраль — провансальскій языкъ, — какъ извстно, въ средніе вка, въ эпоху трубадуровъ занималъ одно изъ самыхъ почетныхъ мстъ въ сред европейскихъ нарчій. Но подъ ударами судьбы, обрушившимися на Провансъ, этотъ языкъ любви и славы потерялъ свой блескъ, и Мистраль засталъ его уже въ положеніи мстнаго нарчія — patois.
Въ этомъ отношеніи судьба провансальскаго языка напоминаетъ участь малорусскаго, который еще въ XVI и XVII вк, по богатству письменности, стоялъ гораздо выше великорусскаго языка, а въ Х вк, съ окончательнымъ закрпощеніемъ Малороссіи, уже третировался нахавшимъ чужимъ панствомъ, какъ языкъ рабовъ.
Иниціатива возрожденія провансальскаго языка не принадлежала Мистралю.
Онъ былъ вовлеченъ въ это движеніе еще на школьной скамь своимъ учителемъ Руманилемъ. Но присоединившись къ Фелибрамъ (такъ прозвали себя молодые поэты, давшіе обтъ писать на родномъ язык), онъ скоро затмилъ ихъ всхъ и блескомъ таланта, и силой энергіи.
Когда Мистраль окончилъ и выпустилъ въ свтъ свою знаменитую эпическую поэму на провансальскомъ язык, — ‘Мирель’ (Mirè,io), онъ похалъ въ Парижъ. Здсь ждалъ его неожиданный тріумфъ. Столица міра приняла Мистраля (по словамъ его біографа) съ тмъ опьяняющимъ и скоро проходящимъ энтузіазмомъ, который большіе города, обманчивые и тревожные, какъ море, бросаютъ волнами къ ногамъ людей, являющихся предъ ними въ лучахъ славы. Но несмотря на этотъ успхъ, несмотря на вс уговоры и убжденія остаться навсегда въ Париж, Мистраль вернулся въ Провансъ, въ деревню, гд онъ поселился посл окончанія Университета и почти безвыздно прожилъ всю жизнь. Онъ понималъ, что народный поэтъ всегда долженъ дышать роднымъ воздухомъ, иначе геній его зачахнетъ, какъ экзотическое растеніе на чужой почв. Вдь и Шевченко, несмотря на шумный успхъ, сопровождавшій его пребываніе въ Петербург, всегда стремился на родину.
Поэма ‘Мирель’ открыла непрерывный рядъ успховъ въ жизни Мистраля. Также сочувственно были встрчены послдующія его произведенія: Календаль, Нерта, Королева Жанна и др.
Но подобно Шевченко, не отдлявшему своей поэзіи отъ служенія родин, — Мистраль въ чаду успха и поэтическаго творчества никогда не забывалъ основной цли своего труда. ‘Невозможно понять поэта, — говоритъ его біографъ, — если не имть постоянно въ виду, что за его поэзіей скрыта цль, отъ которой онъ не отрывается ни на мгновеніе, скрыта напряженная страсть. Вся его жизнь и все его творчество посвящены ‘длу’.
Шевченко мечталъ объ объединеніи всхъ славянъ, — Мистраль добивался культурнаго объединенія всхъ племенъ, которыя когда-то охватывались понятіемъ Langue d’Oc. Не ограничиваясь Провансомъ, онъ стремился увлечь въ движеніе Фелибровъ всю южную Францію и даже родственныхъ провансальцамъ — каталонцевъ.
Вотъ, какъ формулировалъ самъ Мистраль свое ученіе въ 1868 г. на празднеств Фелибровъ: ‘Мы хотимъ, чтобы нашъ народъ зналъ о томъ, что его предки смотрли на себя какъ на особую расу. Народъ долженъ знать, что его предки присоединились къ Франціи свободно и съ сохраненіемъ своего достоинства, послднее означаетъ: съ сохраненіемъ своего языка, нравовъ, обычаевъ и національности’. Неужели подъ этими словами не подписался-бы Шевченко, если только слово Франція замнить словомъ Россія?
Какъ всякій поэтъ національнаго возрожденія, Мистраль отдаетъ преимущество Эпосу. Въ своихъ поэмахъ онъ съ поразительной художественностью описываетъ былое величіе Прованса, красоту провансальской природы, а также даетъ широкія идиллическія картины изъ жизни обитателей Провапса. Въ послднемъ онъ неподражаемый мастеръ, врный escoulan du grand Oumè,ro, какъ онъ себя называетъ въ первой псни Мирели.
Читая Мистраля, чувствуешь, что онъ рисуетъ жизнь Прованса не какъ холодный наблюдатель. Онъ самъ жилъ этой жизнью и любилъ ее всю, какъ истый сынъ юга, отъ веселаго сбора шелковичныхъ червей до кроваваго боя быковъ. Эта любовь къ мстной жизни сказалась въ творчеств Мистраля благоуханными идиліями. Вотъ отрывокъ изъ Мирели.
Mirè,io, escouto: dins lou Rose,
Disi lou lieu de Mè,ste Ambrose,
L’a no erbo, que nouman l’erbeto di frisouu,
A dos floureto, separado
Bè,n sus dos planto, e retirado
Au founs dis oundo enfresqueirado,
Mai quand vè,n de l’amour pè,r li la sesoun,
Uno di flour, touto souleto,
Mounto sus l’aigo risouleto,
E laisso, au bon soulè,u, espandi soun boutoun.
Mai, de la vè,ire tant poulido,
L’a l’autro flour qu’i trofoulido,
E la vesè,s, d’amour emplido,
Que nado tant que pou pè,r io faire un poutoun.
E, tant quo pou, se desfrisouno,
De l’embuscun que l’empresouno,
D’aqui, paureto! que roumpe soun pecoulet.
E libro enfin, mai mourtinello,
De si bouqueto palinello
Frusto sa sorre blanquinello…
Un poutoun, piè,i ma mort, Mirè,io! e sian soulet
Elo è,ro palo, eu pè,r dlice
La miravo… Dins soun broulice,
Coume un cat-fè,r s’enarco, alor, evitamen
Do soun anqueto enredounido
La chatonneto espavourdido
Vu escarta, la mau ardido
Que dj l’encenturo, eu tournamai la pren.
Dj lou drle l’empresouno,
Gauto sus g auto… La chatouno
Lou pessugo, se courbo, e s’escapo en risè,nt
E’m’ac piè,i la belugueto!
De liuen en se trufant: Lingueto!
Lingueto! ie cantavo…
Es ansin, li dons,
Que semenavon la bruno
Soun blad, sonn poulit blad de Inno,
Mauno flourido, ur de fourtuno
Qu’i pacan coume i rè,i Dieu li mando aboundous
Mai parlen plan, o ml bouqueto. Que li bouissoun an d’auriheto! Fenisse! elo gmis, e lucho en se toursè,nt, Mai d’uno caudo caranchouno ‘Mireille, coute: dans le Rhne, — disait le fils de maitro Ambroise, — est une herbe que nous nommons l’herbette aux boucles, elle a deux fleurs, bien spares — sur deux plantes, et retires — au fond des fraches ondes. Mais quand vient pour elles la saison do l’amour,
‘L’une des fleurs, toute seule, — monte sur l’eau rieuse,— et laisse au bon soleil, panouir son bouton, — mais, la voyant si belle, — l’autre fleur tressaille, — et la voil, pleine d’amour, qui nage tant qu’elle peut pour lui faire un baiser.
Et, tant qu’elle peut, elle droule ses boucles (hors) do l’algue qui l’emprisonne, jusqu’ tant, pauvrette! qu’elle rompe son pdoncule, et libre enfin, mais mourante, — de ses lè,vres plies elle effleure sa blanche soeur… — Un baiser, puis ma mort, Mireille!., et nous sommes seuls!
Elle tait ple, lui, avec dlices, — l’admirait. — Dans son trouble,— tel qu’un chat sauvage il se dresse alors, et promptement —de sa hanche arrondie, — la fillette effarouche — veut carter la main hardie qui dj lui ceint la taille, il la saisit do nouveau…
Mais parlons bas mes lè,vres,— car les buissons ont des oreilles!.. ,Laisse-moi4 gmit elle, et ello lutte on se tordant. — Mais d’uno chaude caresse — dj le jeune hommo l’etreint, joue contre joue, la fillette — le pince, se courbe, et s’chappe en riant.
Et puis aprè,s, vivo — et moqueuse, elle lui chantait de loin: Lingueto! lingueto! — Ainsi eux deux — semaient au crpuscule — leur bl, leur joli bl de lune — manne fleurie, heur fortun — qu’aux manants comme aux rois Dieu envoie en abondance.
Герои произведеній Мистраля — исключительно провансальцы. Эти люди простые и сильные съ несложной психологіеи. Эпопея передаетъ общія черты. Все исключительное, узко-индивидуальное звучало-бы фальшиво въ этомъ род творчества. Такъ въ поэмахъ малороссійскаго поэта слова: ‘ляхъ’, ‘казакъ’, ‘жидъ’ предполагаютъ опредленное содержаніе, и не допускается никакихъ индивидуальныхъ уклоненій отъ общаго типа.
Впрочемъ, помимо требованій былиннаго творчества, яркая выраженность характеровъ въ поэмахъ Шевченко и Мистраля объясняется ихъ личной психологіей. Они сами были люди одной страсти, одного желанія.
На творчество обоихъ поэтовъ наложила свой отпечатокъ среда, въ которой протекли ихъ жизнь и дятельность.
Мистраль былъ въ положеніи нападающей стороны. У провансальцевъ не было недостатка въ матеріальномъ благополучіи. Нельзя также обвинить Францію въ отсутствіи гостепріимства во отношенію къ сынамъ юга, когда они искали славы и почестей на обще-французскомъ пол. Довольно вспомнить тотъ восторженный пріемъ, который встртилъ Мистраль въ Париж. Мистраль самостоятельно бросилъ перчатку сверу, желая возстановить былое величіе и духовное богатство юга. Это былъ возвышенный идеалъ, къ которому неустанно шелъ поэтъ, эта борьба была его жизнью. Но если поэтъ и могъ когда либо быть неудовлетвореннымъ своей дятельностью, онъ никогда не чувствовалъ себя опрокинутымъ на оба плеча, лишеннымъ свта, воздуха и слова.
Шевчевко былъ всю жизнь въ лагер побжденныхъ. Его ‘бисова муза’ навлекала на него лично бду за бдой, а его родной народъ, Украинцы, были въ цпяхъ рабства и нищеты. Поэтому его творчество проникнуто такимъ пессимизмомъ, тогда какъ у Мистраля грустныя картины появляются случайно, какъ облако въ ясный день, и быстро уступаютъ мсто изображенію кипучей веселой жизни.
Поэзія Шевченко бдна идилліями.
Въ его поэмахъ о счасть любви говорится только, какъ о чемъ то прошедшемъ, а въ настоящемъ приходится уже считаться съ послдствіями этого счастья, въ вид позора внбрачнаго материнства, скорби разлуки, разбитой жизни и т. д. Вообще на творчество малороссійскаго поэта легла мрачная тнь отъ черныхъ длъ, которыя творились вокругъ. Поэзія Мистраля залита яркимъ провансальскимъ солнцемъ. Личная жизнь поэта проходила, какъ вчный праздникъ. ‘Созерцать, отдаваться сладкимъ звукамъ, размышлять, творить, любить, быть любимымъ, и все въ той же рамк’, вотъ какъ рисуетъ эту жизнь очевидецъ, другъ Мистраля. ‘Дло’, которому онъ посвятилъ всю свою жизнь, также развивалось вполн успшно. Общество Фелибровъ, насчитывавшее въ день основанія 7 человкь, разрослось къ 80-мъ годамъ въ грандіозную ассоціацію, охватившую весь югъ Франціи. На народныхъ празднествахъ декламировали стихи Мистраля, и простой народъ рукоплескалъ этой поэзіи, узнавая въ нея свое родное, хотя и выраженное въ совершенной форм. Поэтому Мистраль могъ съ гордостью вложить въ уста умирающаго крестьянина увренныя слова: ‘Не плачьте, жницы! Лучше идите пть псни съ молодыми парнями. Я выполнилъ свою задачу. Можетъ быть въ той стран, куда я скоро перейду, мн будетъ грустно по вечерамъ при мысли, что мн не придется больше слушать, лежа на трав, псни молодежи. Но Небесный Хозяинъ, видя, что пшеница ужо поспла, собираетъ жатву. Кончайте вашу работу, дти мой, а потомъ, когда вы сложите хлбъ на телгу, увезите вашего хозяина на снопахъ’. Шевченко не дожилъ до осуществленія своихъ идеаловъ. Онъ умеръ за два мсяца до освобожденія крестьянъ въ Малороссіи. Съ каждымъ годомъ все грустне становились его псни. Но странно, единственной, быть можетъ, настоящей идилліей, вылившейся изъ подъ пера Шевченко, было его послднее предсмертное стихотвореніе, въ которомъ онъ, въ нжно-шутливыхъ тонахъ, рисуетъ будущую свою жизнь въ раю.
Або надъ Стыксомъ у раю,
Неначе надъ Днипромъ шырокымъ,
Въ гаю, предвичному гаю,
Поставлю хаточку, садочокъ
Кругомъ хатыны насажу,
Прылынешъ ты у холодочокъ,
Тебе, мовъ кралю посажу.
Днипро, Украину згадаемъ,
Весели селыща въ гаяхъ,
Могилы-горы на степахъ —
И веселенько заспиваемъ.
Шевченко и Мистраль заслужили высокое признаніе со стороны соплеменниковъ, по этимъ не ограничивается ихъ значеніе. Міровая литература никогда не забудетъ, что эти поэты провозгласили и осуществили великую идею. Они показали, что возрожденіе искусства — возрожденіе націи.