Эдгар Аллан По.
Шар—выдумка
Эдгар Аллан По.
Шар—выдумка
The Balloon Hoax (1844)
Перевод К. Д. Бальмонта (1912)
ВОЗДУШНЫЙ ШАР
ВОЗДУШНЫЙ ШАР
ДНЕВНИК
ДНЕВНИК
Шар-выдумка, По Эдгар Аллан, Год: 1844
Время на прочтение: 15 минут(ы)
Впервые опубликовано: Собрание сочинений Эдгара По в переводе с английского К. Д. Бальмонта. Том 4.: Необычайные приключения. — М.: Скорпион, 1912. — 320 с.
Источник: По Э. Необычайные приключения / Сост. и пер. с англ. К. Д. Бальмонт. — СПб.: ИД ‘Кристалл’, 2002. — 256 с. — (‘Старый стиль’). С. 55 — 69.
OCR Купин А. В.
Поразительные новости экспрессом Via Норфольк! — Атлантика, пересеченная в Три Дня! Замечательный Триумф Летающей машины мистера Монка Мейсона! Прибытие на Остров Сэлливана, близ Чарлстона, в Южной Каролине, мистера Мейсона, мистера Роберта Холланда, мистера Хенсона, мистера Гаррисона Эйнсворта и четырех других на Управляемом Шape ‘Виктория’, после переправы в семьдесят пять часов от Суши к Суше! Подробные сведения о Путешествии!!!
(Нижеприводимое jeu d’esprit, с предпосланным крупным заголовком великолепными буквами, обильно усеянное восклицательными знаками, было первоначально напечатано как сущая действительность в ‘Нью-йоркском Солнце’, ежедневном листке новостей, где вполне удовлетворила цели доставления неудобоваримой пищи для всех ротозеев в продолжение многих часов, истекших между двумя чарлстонскими почтами. Давка в поисках за ‘единственной газетой, имеющей новости’ была чем-то превосходящим даже чудесное, и, действительно, если (как иные утверждают) ‘Виктория’ и не безусловно совершила рассказы чаемое путешествие, трудно означить причину, почему она не могла бы его совершить).
Великая проблема наконец разрешена! Воздух, наравне с землей и океаном, побежден наукой, и станет всеобщей и удобной проезжей дорогой для человечества. Атлантика только что пересечена на Воздушном Шаре! и это, кроме того, без затруднений, — без какой-либо явной большой опасности — при полном управлении машиной — и в непостижимо короткий срок семидесяти пяти часов от берега до берега! Благодаря энергии одного Чарльстонского Доверенного в южной Каролине, мы имеем возможность первыми доставить публике подробный рассказ об этом самом чрезвычайном путешествии, которое было совершено между 11-ю часами утра субботы, 6-го сего месяца, и 2-мя часами по полудни вторника, 9-го сего месяца, сэром Эверардом Брингхёрстом, мистером Осборном, племянником Лорда Бэнтинка, мистером Монком Мейсоном и мистером Робертом Холландом, хорошо известными воздухоплавателями, Мистером Гаррисоном Эйнсвортом, автором ‘Джека Шеппарда’, и др., и Мистером Хенсоном, изобретателем недавней неудавшейся летательной машины, с двумя моряками из Вульвича, всего восемь человек. Подробности ниже прилагаемые могут быть почитаемы как достоверные и точные во всех отношениях, ибо, за малыми исключениями, все они списаны дословно из соединенных дневников мистера Монка Мейсона и мистера Гаррисона Эйнсворта, любезности которых обязан также наш агент множеством словесных изъяснений касательно самого шара, его устройства, и других обстоятельств высоколюбопытных. Единственное изменение в полученной Рукописи было сделано лишь с целью придания спешному рассказу нашего доверенного, мистера Форсайсза, формы связной и вразумительной.
Две недавние весьма решительные неудачи — именно мистера Хенсона и сэра Джорджа Кейли — очень ослабили общественный интерес к вопросу воздухоплавания. План мистера Хенсона (на который смотрели, сначала, как на очень исполнимый даже люди науки) был основан на принципе наклонной плоскости, устремленной с высоты внешнею силой, произведенной и поддерживаемой вращением сталкивающихся ветряников, формой и числом сходных с крыльями ветряной мельницы. Но при всех опытах, произведенных над образцами в Adelaide Gallery, найдено было, что действие этих вееров не только не способствует движению машины, но положительно, мешает ее полету. Единственное устремительное движение, ею когда-либо явленное, был простой толчок, полученный ею через нисхождение по наклонной плоскости, и толчок этот увлекал машину дальше, когда ветряники находились в покое, нежели когда они были в движении, — явление, которым достаточно показывается их бесполезность, и за отсутствием движения устремительного, которое, в то же время, было бы силой опоры, все сооружение неизбежно должно было опуститься вниз. Соображение это побудило сэра Джорджа Кейли думать только о применении двигателя к какой-нибудь машине, имеющей в себе самой независимую силу опоры — одним словом, к воздушному шару, мысль, однако, была новой, или оригинальной, у сэра Джорджа лишь с точки зрения действенного ее применения. Он представил образец своего изобретения в Политехнический Институт. Движущее начало, или сила, было здесь, таким образом, применено к прерывным поверхностям или ветряникам, приведенным во вращение. Ветряники эти были в числе четырех, но оказались совершенно недействительными для приведения шара в движение, ни для воспоможения силе его восхождения. Весь проект, таким образом, оказался полной неудачей.
При таких именно обстоятельствах, у мистера Монка Мейсона (путешествие которого из Довера в Вейльбург, на воздушном шаре ‘Нассау’, произвело столь сильное возбуждение в 1837 году) зародилась мысль о применении принципа Архимедова винта для осуществления проталкивания через воздух — причем он справедливо приписывал неудачу построения мистера Хенсона и сэра Джорджа Кейли перерыву поверхности в независимых ветряниках. Он произвел первый публичный опыт в Williss Rooms, но потом перенес свой образец в Adelaide Gallery.
Подобно воздушному шару Джорджа Кейли, его собственная машина была эллипсоид. Длина ее была тринадцать футов шесть дюймов — вышина шесть футов восемь дюймов. Она вмещала около трехсот двадцати кубических футов газа, который, если это чистый водород, мог вынести двадцать один фунт тотчас после первого ее надутия, прежде чем газ имел время испортиться или ускользнуть. Вес всей машины и прибора был семнадцать фунтов — доставляя около четырех фунтов избытку. В середине шара, снизу, находился сруб из легкого дерева приблизительно девяти футов длиной, и привязанный к самому шару обычного рода сеткой. К этому срубу была подвешена ивовая корзина или лодочка.
Винт состоит из оси в виде вогнутой медной трубки восемнадцати дюймов в длину, через которую, на полуспирали под углом в пятнадцать градусов, проходит ряд радиусов из стальных проволок, в два фута длины, и выступающих на фут с каждой стороны.
Эти радиусы были соединены на внешних концах двумя перемычками из распластанной проволоки — все в целом таким способом образует сруб винта, каковой дополнен покрышкой из промасленного шелка, вырезанного клиньями и натянутого так, чтобы представить возможно гладкую поверхность. На каждом конце своей оси этот винт поддерживается столбиками пустой медной трубки, нисходящей с обруча. На нижних концах этих трубочек находятся отверстия, в которых вращаются стержни оси. От конца оси, ближайшего к лодочке, исходит стальной стержень, соединяющий винт с шестерней одной части пружинного сооружения, закрепленного в лодочке. Действием этой пружины винт приводится во вращение чрезвычайной быстроты, сообщая всему шару движение возрастающее. Посредством руля машина могла легко повертываться в любом направлении. Пружина, большой силы, сравнительно с ее величиной, была в состоянии поднять сорок пять фунтов на барабан в четыре дюйма в диаметре, после первого оборота, и постепенно возрастала в силе, по мере того как она взвинчивалась. Она весила в целом, приблизительно, восемь фунтов шесть унций. Руль — легкая тростниковая рама, покрытая шелком, по виду — несколько наподобие ракеты, и около трех футов длины, а наибольшая ширина — один фут. Вес его был около двух унций. Его можно было поворачивать плоско и направлять вверх или вниз, равно как вправо или влево, и, таким образом, он дозволял воздухоплавателю перемещать сопротивление воздуха, которое при наклонном положении шара он должен был производить на своем пути, в любую сторону, куда бы ни пожелал направить действие, означая, таким образом, шару направление противоположное.
Образец этот (который за отсутствием временил мы, конечно, описали весьма несовершенно) был пущен в действие в Adelaide Gallery, где он достиг скорости пяти миль в час, хотя, странно сказать, он возбудил очень малый интерес по сравнению с предыдущей сложной машиной мистера Хенсона — столь решителен мир в пренебрежении к чему бы то! ни было, что выступает с видом простоты. Дабы свершить великий замысел воздухоплавания, полагали, обыкновенно, что какое-то чрезвычайно сложное применение должно быть сделано в неких необычайно глубоких принципах динамики.
Столь удовлетворен был, однако, мистер Мейсон последним успехом своего изобретения, что решил немедленно построить, если возможно, шар, достаточно пригодный для испытания вопроса, через свершение путешествий известной длительности — первоначальное намерение было пересечь Британский канал, как это было сделано ранее на воздушном шаре Нассау. Чтобы осуществить свои намерения, он добивался и снискал покровительства сэра Эверарда Брингхёрста и мистера Осборна, двух джентльменов весьма известных своей научной просвещенностью, и, в особенности, интересом, который они проявили к развитию воздухоплавания. Проект, по желанию мистера Осборна, хранился в глубокой тайне от публики — единственные лица, посвященные в него, были только те, кто действительно был привлечен к построению машины, каковое было выполнено (под руководством мистера Мейсона, мистера Холланда, сэра Эверарда Брингхёрста и мистера Осборна) в имении последнего джентльмена близ Пенстрёталя, в Уэльсе. Мистер Хенсон в сопровождении своего друга мистера Эйнсворта, был принят для частного осмотра шара в последнюю субботу, — когда два эти джентльмена имели решительные переговоры, чтобы быть включенными в число участников смелого предприятия. Мы не осведомлены, по какой причине два моряка были также включена в число участников, но, на протяжении дня или двух, мы доставим нашим читателям подробнейшие сведения касательно этого необычайного путешествия.
Шар сделан из шелка, покрытого жидким каучуковым лаком. Будучи обширных размеров, он содержит более 40 тыс. кубических футов газа, но, так как угольный газ употреблен был вместо более убыточного и неудобного водорода, сила выносливости машины, когда она вполне надута, и тотчас после надутия, была не более, приблизительно, как 2500 фунтов. Угольный газ не только гораздо меньшей стоимости, но, кроме того, его легко добывать и управлять им.
Введением его в общее употребление для целей воздухоплавания, мы обязаны мистеру Чарлзу Грину. До его открытия, процесс надувание не только был чрезмерно дорог, но и недостоверен. Два и даже три дня теряли зачастую в бесплодных усилиях добыть достаточное количество водорода, чтобы наполнить шар, из которого газ имел большую наклонность ускользать, благодаря крайней своей тонкости и своему сродству с окружающей атмосферой. В шаре надлежаще искусном, чтобы удержать содержащийся в нем угольный газ неизмененным в качестве или количестве в течение шести месяцев, равное количество водорода не смогло бы удержаться в равной чистоте и шести недель.
Сила выносливости была установлена в 2500 фунтов, и соединенный вес всех участников составлял лишь 1200 приблизительно, таким образом оставалось избытка 1300 фунтов, из которых 1200 использовано было также балластом, распределенным в мешках различной величины, сообразно с их весом, означенным на каждом из них, канатами и веревками, барометрами, телескопами, бочонками, содержавшими припасы на две недели, бочонками с водой, одеждами, постельными мешками и различными другими необходимыми предметами, вплоть до кофейника, приспособленного для варки кофе при помощи негашеной извести, чтобы обходиться совершенно без огня, если бы сочтено было благоразумным сделать так. Все эти предметы, за исключением балласта и немногих пустяков, были подвешены на верхнем обруче над головами. Лодочка гораздо меньше по размерам и легче, чем подвешенная на образце. Она сделана из легкого ивового дерева, и удивительно крепкая для такой на взгляд — хрупкой машины. Закраина ее около четырех футов глубины. Руль, таким образом, несравненно больших размеров, чем на образце, и винт значительно меньше. Шар снабжен, кроме того, морским крюком и путеводным канатом, этот последний — важности самой необходимой. Несколько слов изъяснения надлежит сказать здесь, для тех из наших читателей, которые не посвящены в подробности воздухоплавания.
Едва только шар покидает землю, он становится предметом воздействия множества обстоятельств, каковые стремятся создать разницу в его весе, повышая или понижая возможную силу его восхождения. Например, бывает иногда осадок росы на шелку, достигающий порою до нескольких сот фунтов, балласт тогда должен быть сброшен, или машина может опуститься. Как только балласт устранен, и яркий солнечный свет испарит росу, расширяя в то же самое время газ в шелке, все сооружение столь же быстро начнет подниматься. Чтобы сдержать это восхождение, единственный источник есть (или вернее был, до изобретения мистером Грином путеводного каната) допущение истечения газа через клапан, но: убыль газа пропорциональна общей убыли силы восхождения, так что в сравнительно быстрый промежуток времени превосходно устроенный шар неизбежно должен исчерпать все свои средства и опуститься на землю. Это было большим препятствием для путешествия известной длительности.
Путеводный канат устраняет затруднение наипростейшим способом, какой можно себе представить. Это самый обыкновенный очень длинный канат, который оставляют тянуться с лодочки и действие которого есть предохранение шара от изменения его уровня, в сколько-нибудь существенной степени. Если бы, например, на шелке оказался осадок влажности, и машина начала, следственно, опускаться, не будет необходимости сбрасывать балласт, чтобы избавиться от повышения в весе, ибо это устранялось или уравновешивалось, в точной прямой пропорции, опусканием на землю, сообразно с надобностью, известного точно определенного конца каната. Если, с другой стороны, какие-нибудь условия вызывают несоразмерную легкость и соответственный подъем, легкость эта немедленно уравновешивается добавочным весом каната, притянутого с земли. Таким образом, шар никак не может ни подняться, ни опуститься иначе, как в весьма узких пределах, и средства его, газа ли, или балласта, остаются, сравнительно неприкосновенными. При прохождении над пространствами водными становится необходимым пользоваться маленькими бочонками из меди или дерева, наполненными жидким балластом, природы более легкой, чем вода. Они плывут и вполне удовлетворяют целям простого каната на суше. Другое более важное назначение путеводного каната — указывать направление шара. Канат волочится на суше и на воде, между тем как шар свободен, последний, следственно, находится всегда впереди, когда какое-либо движение совершается, сравнение, таким образом, посредством компаса относительных положений двух предметов будет всегда обозначать направление. Тем же путем угол, образуемый канатом с вертикальной осью машины, определяет скорость. Когда угла нет — другими словами, когда канат висит перпендикулярно, — весь прибор недвижен, но чем больше угол, то есть, чем дальше шар отстоит от конца каната, тем больше скорость, и наоборот.
Так как первоначальное намерение было пересечь Британский канал и спуститься возможно ближе к Парижу, путешественники озаботились, в виде предосторожности, запастись паспортами для всех стран континента, определявшими характер их экспедиции, как это было и при путешествии Нассау, и заверявшими смельчакам этого предприятия избавление от всех обычных должностных формальностей. Неожиданные события, однако, сделали эти паспорта излишними.
Надувание шара началось весьма спокойно, в субботу утром, на рассвете, 6-го числа сего месяца, на Главном Дворе Weal-Vor-Haus’a, в поместье мистера Осборна, приблизительно в миле от Пенстрёталя, в Северном Уэльсе, и в 11 часов 7 минут, когда все было готово к отправлению, шар был пущен на свободу и стал подниматься тихонько, но неукоснительно по направлению к югу, в первые полчаса не прибегали ни к винту, ни к рулю. Мы переходим теперь к дневнику, как он переписан мистером Форсайсзом, из совместных: заметок мистера Монка Мейсона и мистера Энсворсза. Сущность дневника, как мы его предлагаем, находится в рукописи мистера Мэсона, а постскриптумы суть ежедневные дополнения мистера Эйнсворта, который готовит и вскорости опубликует некоторый, гораздо более подробный и, без сомнения, исполненный захватывающего интереса отчет о путешествии.
Суббота, апреля 6-го. Все приготовления, какие могли затруднять нас, были закончены этой ночью. Мы начали надувание шара сегодня утром, на заре, но, благодаря густому туману, который затянул складки шелка, и сделал его не подчиняющимся, мы не могли отбыть ранее, приблизительно 11 часов. Снявшись с места, все в великом воодушевлении, мы стали подниматься тихонько, но неукоснительно, под легким северным ветром, который увлекал нас по направлению к Британскому каналу. Мы нашли силу восхождения большей, чем мы рассчитывали, и по мере того как мы поднимались выше и таким образом ускользали от береговых утесов и сближались с солнечными лучами, наш подъем сделался весьма быстрым. Я не хотел, однако, выпускать газ столь преждевременно, и поэтому решил в текущий миг подниматься. Вскоре мы подтянули наш путеводный канат, но даже когда мы его совершенно удалили от земли, мы все продолжали подниматься очень быстро. Шар был необычайной стойкости и красив на вид. Через десять минут, примерно, после нашего отбытия, барометр показывал высоту в 15 тыс. футов. Погода была замечательно ясная, и вид на нижележащую окрестность — самый романтический, какой мы когда-либо созерцали, — был тогда исключительно величественен. Многочисленные глубокие ущелья являли лик озер, по причине густых паров, которыми они были наполнены, а горные вершины и скалы на юго-востоке, нагроможденные в безысходной спутанности, ни на что так не походили, как на исполинские города Восточных сказок. Мы приближались весьма быстро к горам на юге, но наш подъем был более чем достаточен, дабы дозволить нам миновать их в безопасности. Через несколько минут мы парили над ними превосходнейшим образом, и мистер Эйнсворт, так же как моряки, был поражен видимой их малой высотой, когда смотришь на них с лодочки, — следствие высокого подъема шара, доведшего неровности нижней поверхности почти до сплошной плоскости. В одиннадцать часов с половиной, в то время как мы продолжали направляться к югу, нашему зрению впервые предстал Бристольский канал, и пятнадцать минут спустя линия береговых утесов внезапно возникла под нами, мы же были как раз над самым морем. Тут мы решили, что газа истрачено уже достаточно, чтобы погрузить наш канат, вместе с прикрепленными бакенами, в воду, что и было немедленно сделано, и мы начали постепенно опускаться. Через двадцать минут, приблизительно, наш первый бакен погрузился, и, затем, по прикосновении второго, мы остановились на надлежащей высоте. Мы были все теперь очень встревожены испытанием деепригодности руля и винта, и мы тотчас подвергли оба реквизиции, с целью изменить направление более на восток, и на линии Парижа. Посредством руля мы мгновенно получили необходимое изменение направления, и наш путь был обращен почти под прямым углом к ветру, потом мы привели в движение пружину винта и ликовали, убедившись, что он быстро устремлял нас согласно желанию. Мы воскликнули девятикратное сердечное ура и бросили в воду бутылку, заключавшую в себе свиток пергамента с кратким отчетом о сущности изобретения. Едва, однако, кончили мы наши восторги, как произошел некий непредвиденный случай, который обескуражил нас в немалой степени. Стальная проволока, соединяющая пружину Я двигателем, была внезапно выброшена с своего места на конец лодочки (вследствие наклона лодочки, благодаря какому-то движению одного из двух моряков, взятых нами с собой) и в один миг повисла, раскачиваясь вне достижения стержня оси и винта. Пока мы усиленно старались уловить ее, внимание наше было совершенно поглощено, и мы очутились захваченные бешеной струей восточного ветра, который уносил нас с быстрорастущей силой к Атлантике. Мы оказались занесенными над открытым морем и летели со скоростью не меньшей, конечно, чем пятьдесят или шестьдесят миль в час, так что мы достигли Мыса Ясного, в сорока милях, примерно, к северу от нас, ранее чем мы имели время утвердить проволоку и подумать, в каком мы теперь положении. Тогда именно мистер Эйнсворт сделал необычайное, но, на мой взгляд, ничуть не безрассудное и не химерическое предложение, в котором он был немедленно поддержан мистером Голландом — гласившее, что мы должны извлечь выгоду из бешеного вихря, который уносил нас, и вместо того, чтобы устремляться к Парижу, попытаться достигнуть побережья Северной Америки. По малом размышлении, я охотно дал свое согласие на это смелое предложение, которому (странно сказать) воспротивились лишь два моряка. Будучи в большинстве, однако, мы победили их опасения и решительно утвердили наш путь. Мы правили прямо на запад, но, так как тянувшиеся баканы существенно препятствовали нашему движению, мы же вполне владели нашим шаром, как для подъема, так и для спуска, мы сбросили сначала пятьдесят фунтов балласта и потом посредством ворота закрутили канат настолько, чтобы совершенно высвободить его из моря. Действие этого маневра мы заметили тотчас по огромному возрастанию силы движения, и, так как ветер свежел, мы неслись со скоростью почти невообразимой — канат извивался за лодочкой подобно борозде от корабля. Излишне говорить, что весьма, краткого времени нам было достаточно, чтобы потерять из виду берег. Мы неслись над бесчисленными кораблями всех родов, некоторые из них силились пробиться, но большинство стояло неподвижно. Мы возбудили величайший восторг на них — восторг, весьма разделенный нами самими, в особенности теми двумя из наших мужей, что, теперь под влиянием хорошего глотка можжевеловой водки, казалось, разрешили все свои сомнения и страхи и предались воле ветра. Многие корабли произвели сигнальные залпы, и со всех мы были приветствуемы громкими ура (которые мы слышали с поразительной четкостью) и взмахами шапок и платков. Мы двигались, таким образом, в течение целого дня без существенных происшествий, и когда тени ночи сгустились вокруг нас, мы подвели приблизительный итог пройденному расстоянию. Оно было не менее пятисот миль и было, возможно, много большим. Двигатель находился в постоянном действии и, без сомнения, существенно помог нашему полету. С заходом солнца ветер превратился в настоящий ураган, и океан внизу был четко виден вследствие его фосфорического свечения. Ветер дул с востока всю ночь и внушал нам блестящие предвещания успеха. Мы немало страдали от холода, и сырость атмосферы была чрезвычайно неприятна, но свободное пространство в лодочке дозволяло нам лечь и вытянуться, и с помощью плащей и нескольких одеял мы устроились довольно сносно.
P. S. (Запись мистера Эйнсворта). Последние девять часов были, несомненно, наиболее яркими из всей моей жизни. Я не запомню ничего более величественного, чем странная опасность и новизна приключения подобного этому. Воля Божья да благоволит нашему успеху. Я не ищу успеха для простого удовлетворения моей собственной незначительной личности, но из любви к человеческому знанию и во имя огромности триумфа. И однако же подвиг столь очевидно выполним, и если что чудесно, так это лишь то, что люди до сих пор мудрили и отклоняли эту попытку. Какой-нибудь обычный ветер, подобный тому, что нам благоприятствует сейчас — какой-нибудь подобный буревой вихрь несет шар в продолжение четырех-пяти дней (ветры эти длятся часто и дольше), и путешественник будет легко переправлен в такой промежуток времени с одного материка на другой. Ввиду таких вихрей обширная Атлантика становится лишь озером. Я более поражен, в этот самый миг, верховной тишиной, что царит над морем под нами, несмотря на его волнение, чем каким-либо иным возникающим явлением. Воды не возносят гласа к небесам. Безмерный Океан, пылающий, извивается, в пытке своей, без всклика жалобы. Гороподобные буруны внушают мысль о бесчисленных немых демонах-великанах, что бьются в бессильной агонии. В такую ночь, как эта для меня, человек живет — живет целое столетие обычной жизни — и я отрекусь от целого столетия обычного существования за этот восхищенный восторг.
Воскресение, 7-го. (Рукопись мистера Мейсона). Сегодня утром, около 10-ти, вихрь превратился в восьми- или девятиузловой бриз (для морского корабля), и мы проходили, вероятно, тридцать миль в час или более. Он повернул, однако, очень значительно к северу, и теперь, на заход солнца, мы держим наш путь прямо на запад, главным образом, посредством винта и руля, которые исполняют свое назначение превосходно. Я считаю предприятие вполне выигранным, и легкое плавание по воздуху в любом направлении (точнее не прямо против вихря) уже более не проблематическим. Мы не могли бы двигаться против вчерашнего сильного ветра, но, поднимаясь, мы отлично смогли бы выйти из его влияния в случае надобности. Против резкого ветра, я вполне убежден, мы могли бы совершить наш путь с нашим двигателем.
В полдень сегодня мы поднялись до высоты почти в 25 тыс. футов, освободившись от балласта. Сделали это, чтобы отыскать более прямое течение, но не нашли никакого столь благоприятного, как то, в котором мы теперь. Имеем в изобилии газ, чтобы пересечь этот маленький прудок, если бы даже путешествие длилось три недели. У меня нет ни малейшего страха за результаты. Я могу выбирать мое течение, и, если бы я имел против себя все течения, я могу с двигателем вполне сносно совершать путь. Никаких приключений, достойных записи, у нас не было. Ночь обещает быть прекрасной.
P. S. (Запись мистера Эйнсворта). Мало что мня нужно отметить, кроме того факта (для меня совершенно удивительного), что на высоте, равной высоте Котопахи, я не испытывал ни чрезмерного холода, ни головной боли, ни трудности дыхания, то же, как нахожу, ощущали мистер Мейсон, мистер Холланд и сэр Эверард. Мистер Осборн жаловался на сжатие грудной клетки, но это скоро прошло. Мы летели с большой быстротой в течение дня, и должны быть более чем на полдороге в пути через Атлантику. Мы проследовали над двадцатью-тридцатью судами, разного рода, и все кажутся приятственно изумленными. Пересечь Океан в шаре не такая, в конце концов, трудная штука. Omne ignotum pro magnifico {Все неведомое представляется грандиозным (лат.) }.
Заметка. — На высоте 25 000 футов небо представляется почти черным, и звезды видны явственно, в то время как море кажется не выпуклым (как можно было бы предполагать), но, безусловно, и самым недвусмысленным образом, вогнутым {Мистер Эйнсворт не попытался объяснить этот феномен, который, однако, вполне поддастся объяснению. Линия, опущенная с высоты 25 000 футов перпендикулярно к поверхности земли (или моря), образовала бы перпендикуляр прямоугольного треугольника, основание которого простиралось бы под прямым углом к горизонту, а гипотенуза — от горизонта к шару. Но высота 25 000 футов есть малость, или ничто, в сравнении с объемом перспективы. Другими словами, основание и гипотенуза предположенного треугольника были бы столь длинны в сравнении с перпендикуляром, что они могут быть рассматриваемы почти как параллельные. Таким образом, горизонт воздухоплавателя должен предстать на одном уровне с лодочкой. Но, так как точка, непосредственно находящаяся перед ним, кажется и есть на большом расстоянии снизу его, она кажется, конечно, также на большом расстоянии снизу горизонта. Отсюда впечатление вогнутости, и это впечатление должно оставаться, пока высота не будет находиться в таком большом соотношении к объему перспективы, что кажущийся параллелизм основания и гипотенузы исчезнет и действительная выпуклость земли тогда должна стать явной. — Примеч. автора.}.
Понедельник, 8-го. (Рукопись мистера Мейсона). Сегодня утром у нас опять было некоторое затруднение со стержнем двигателя, который должен быть совершенно переделан из боязни какого-нибудь серьезного случая, — я разумею стальной стержень, не ветряники. Последние не нуждаются в улучшении. Ветер дул стойко и сильно с северо-востока весь день, и доселе судьба, по-видимому, наклонна благоволить к нам. Как раз перед рассветом мы были все несколько смущены какими-то странными шумами и сотрясениями тара, сопровождавшимися быстрым оседанием всей машины. Эти явления были причинены расширением газа, благодаря возрастанию тепла в атмосфере, и последовавшим разрывом маленьких частиц льда, которыми сеть покрылась за ночь. Бросили вниз несколько бутылок судам. Видели, как одна была подобрана большим кораблем, по видимости, одним из пассажирских кораблей Нью-Йорка. Пытались разобрать его имя, но не уверены в нем. Телескоп мистера Осборна дал нам разобрать что-то вроде ‘Атланты’. Теперь 12 часов ночи, и мы идем приблизительно к западу с большой быстротой Море исполнено совсем особенного свечения.
P. S. (Запись мистера Эйнсворта). Сейчас 2 часа пополудни, почти совсем тихо, насколько я могу судить — но очень трудно определить этот пункт, с тех пор как мы так всецело движемся вместе с воздухом Я не спал, с тех пор как я покинул Уиль-Бор, по больше не могу терпеть и должен соснуть. Мы не можем быть далеко от Американского берега.
Вторник, 9-го. (Запись Эйнсворта). Час пополудни. Перед нами целиком развернулось низкое побережье Южной Каролины. Великая проблема разрешена. Мы пересекли Атлантику — прямиком и без затруднений пересекли ее в шаре. Слава Тебе, Господи! Кто скажет, что после этого что-нибудь невозможно?
Здесь дневник кончается. Были сообщены, однако же, мистером Эйнсвортом мистеру Форсайсзу, некоторые подробности спуска. Была почти мертвая тишь, когда путники впервые предстали в виду побережья, которое тотчас было признано обоими моряками и мистером Осборном. Так как у этого последнего джентльмена были знакомые в форте Моултри было немедленно решено спуститься в его окрестностях. Шар был устремлен к бухте (это было время отлива), песок был твердый и гладкий и превосходив приспособленный для спуска, крюк был опущен, и он тотчас же прочно уцепился. Жители острова и обитатели крепости, разумеется, сошлись толпой, чтобы) увидеть шар, но лишь с величайшим затруднением кто-нибудь мог уверовать в осуществившееся путешествие — пересечение Атлантики. Крюк зацепил за землю ровно в 2 часа пополудни, и, таким образом, все путешествие было совершено в семьдесят пяти часов или даже менее, считая от берега до берега. Не произошло никакого серьезного приключения. Ни ж какое время не угрожала никакая серьезная опасность. Шар был освобожден от газа и помещен в надежное место без помехи, и когда рукопись, из которой извлечено данное повествование, была отправлена из Чарлстона, путешественники были еще в форте Моултри. Дальнейшие их намерения неизвестны, но мы можем твердо обещать нашим читателям некоторые добавочные сведения или в понедельник или самое позднее на следующий день.
Это, бесспорно, самое изумительное, самое интересное и самое важное предприятие, когда-либо совершенное или хотя бы предпринятое человеком. Какие великолепные события могут отсюда последовать, в данное время было бы бесполезно пытаться предрешить.