А. П. Авраменко
Северянин И.: биобиблиографическая справка, Северянин Игорь, Год: 1990
Время на прочтение: 5 минут(ы)
СЕВЕРЯНИН, Игорь, настоящее имя — Лотарев Игорь Васильевич [4(16).V.1887, Петербург — 20.XII.1941, Таллинн] — поэт. Среди литературных учителей С. называл К. Фофанова и М. Лохвицкую. Поэтический дебют — конец 900 гг. Как указывал сам поэт, всю жизнь тщательно ведший учет своих публикаций, с 1905 по 1912 г. им в различных, преимущественно провинциальных, издательствах было выпущено 35 ‘сборников’-брошюр объемом от 2 до 24 страниц, тираж каждого из них не превышал 100 экземпляров. Громкой славы автору они не принесли, но некоторые внимание критики, главным образом неодобрительное, привлекли. Связано это было с очевидной нарочитостью, манерностью авторского выражения мысли, с претензией на ‘роскошество’ и ‘изящность’, что проявилось уже в названиях сборников: ‘Зарницы мысли’ (1908), ‘Интуитивные краски’ (1909), ‘Колье принцессы’ (1910),, ‘Электрические стихи’ (1911), ‘Эпиталама’ (1911), ‘Ручьи в лилиях. Поэзы’ (1911), ‘Качалка Грезерки’ (1912).
В нач. 10 гг. С. совместно с К. Олимловым (К. К. Фофанов, сын поэта), Георгием Ивановы’ и Граалем Арельским (С. С. Петров) организовали литературную группу ‘эгофутуризм’. Впервые этот термин встретился в названии сборника С. ‘Пролог. Эгофутуризм. Поэза грандос. Апофеозная тетрадь третьего тома’ (1911). Эгофутуризм, как своеобразное течение в русской поэзии, просуществовал всего несколько месяцев (орган эгофутуризма — ‘Петербургский глашатай’ вышел лишь четырьмя номерами с марта 1912 г. и прекратил существование уже к ноябрю того же года), возник он как крайнее проявление субъективизма и авторского произвола в литературе в ряду других подобных явлений, ‘вставших в оппозицию символизму’ (А. Блок). С собственно футуристами (кубофутуристами) эгофутуристов объединяло стремление к поиску новых языковых возможностей в поэтическом творчестве, однако в их рядах не было художников, равных по силе дарования В. Хлебникову и В. Маяковскому, да и цели их поэзии ограничивались прежде всего желанием успеха. К нач. 10 гг. С. становится весьма популярным поэтом, собиравшим на свои поэзоконцерты, часто по-футуристически скандальные, массы слушателей. С выходом сборника ‘Громокипящий кубок’ (1913) к нему пришла настоящая слава, он выдвигается в число наиболее известных авторов. Книги его стихов (‘Громокипящий кубок’, ‘Ананасы в шампанском’, 1915, ‘Златолира’, 1914, ‘Victoria Regia’, 1915) многократно переиздаются, турне по городам России проходят с большим успехом, а в 1917 г. в Москве при выборах ‘короля поэтов’ он опережает самого Маяковского.
Прием эпатажа широко использовался представителями всех модернистских школ. Футуристы, и среди них эго-, считали его на первых порах едва ли не главным в своем поэтическом арсенале. На гребне общей тенденции к обновлению языка, проявившейся в начале века, возникали явления, чужеродные природе языка, порожденные идеей новизны во что бы то ни стало. Одним из таких явлений было неуемное словотворчество в поэтике футуризма. Если в творческой лаборатории Хлебникова поиск новых словоформ теснейшим образом слит с намерением качественно ощутимого воплощения категории времени (будущего и прошедшего), если Маяковский искал новых ‘революционных созвучий’ для воплощения революционных по духу мыслей и чувств своего героя, то у др. участников движения (А. Крученых, напр.) создание новых слов часто имело самоценный характер, вне связи с законами языка, объективно способствовало его искажению и разрушению, что и вызывало справедливые насмешки и даже гнев критики. В большой степени это относится и к С. Сам себя считавший смелым и даже дерзким обновителем речи, на практике он использовал этот прием прежде всего как средство для привлечения внимания публики. Каждая из его ‘поэз’ (так и не привившееся определение стихотворения) наполнена неологизмами, в появлении которых часто нет необходимости, они создают явно нежелательный автору комический эффект косноязычия: ‘офиалчен, олилеен озерзамок’, ‘обезвопросена душа’, ‘юниться’, ‘заосенить’, ‘зальдиться’, ‘изжелал желания’, ‘молодость отмолодал’ или ‘Берлинство, Лондонство, Нью-Йоркчество’. Еще одной важной характеристикой языка С. стало обильное использование иноязычной лексики и географических названий. Этому чаще всего не было смыслового оправдания, но создавало ореол ‘экзотики’ и мишурный блеск ‘шикарной’ великосветской жизни: ‘буше’, ‘крем-брюле’, ‘вирелэ’, ‘маркиза’, ‘кокотка’, ‘сюрпрезерка’, ‘куртизанка’, ‘шантан’, ‘констебль’, ‘фаэтон’, ‘рододендрон’, ‘грум’ и т. д. Подобное словесное излишество, эгоцентризм стихов С. (‘Я гений Игорь Северянин, / Своей победой упоен: / Я повсегда оэкранен! / Я повсесердно утвержден! / …Я покорил литературу! / Взорлил, гремящий, на престол’ — ‘Эпилог’, ‘Великого приветствует великий’ — ‘Валерию Брюсову’) создают своеобразный стиль его творчества, далеко не всеми принимавшийся, но возбуждающий всеобщий интерес. Сам поэт позже в стихотворении, названном им своим именем ‘Игорь Северянин’, признавался, что ‘…он совсем не то, / Что думает о нем толпа пустая’, уверял, что в смешении ананасов, авто, кинематографа и фокстротов должно различать его душу ‘простую, как день весны’, и называл себя ‘иронизирующее дитя’. Ирония действительно ощутима в стихах С. И там, где манерность и вычурность исчезали, перед читателем представал совсем другой поэт — тонко чувствующий, с острой наблюдательностью, владеющий даром создания ритмической и звуковой выразительности стиха. Несомненность дарования С. признавали М. Горький, В. Брюсов, Н. Гумилев, О. Мандельштам. Брюсов, хотя и отмечал наличие ложной красивости и налета безвкусия в стихах С, называл его лириком, тонко воспринимающим природу и весь мир, художником, чье мастерство заставляет читателя страдать и радоваться вместе с автором.
После Октября С. оказался в эмиграции. Но произошло это не в силу политических убеждений поэта, который всю жизнь стремился быть ‘вне политики’, а благодаря стечению обстоятельств: местечко Эст-Тойла на берегу Балтийского моря, где постоянно летом жил С, находилось в Эстонии, получившей после революции государственную независимость. Первоначально почитатели таланта С. надеялись, что он не останется в рядах эмигрантов. Известный деятель Коммунистической партии А. М. Коллонтай, находясь с дипломатической миссией в Норвегии, писала ему из Христиании (Осло) в 1922 г.: ‘Жизнь за эти годы равняется геологическим сдвигам. Прошлое сметено… Я люблю Ваше творчество, но мне бы ужасно хотелось показать Вам еще одну грань жизни — свет и тени тех неизмеримых высот, того бега в будущее, куда революция — эта великая мятежница — завлекла человечество. Именно Вы — Поэт — не можете не полюбить ее властного, жуткого и все же величаво прекрасного, беспощадного, но мощного облика’. К сожалению, этим пожеланиям не суждено было сбыться — С. остался в буржуазной Эстонии, хотя антисоветских настроений белой эмиграции никогда не разделял. Более того, в стихотворениях и стихотворных романах 20—30 гг. он постоянно называет себя русским поэтом по национальной принадлежности, по любви к родине, а тема России становится одной из главных в его творчестве этих лет.
Находясь в эмиграции, С. продолжал активно писать и выпустил сборники: ‘Вервена’ (1920), ‘Менестрель’ (1921), ‘Фея Е. о. е.’ (1922), ‘Падучая стремнина’ — роман в стихах (1922), ‘Соловей’ (1923), ‘Роса оранжевого часа’ — поэма (1925), ‘Колокола собора чувств’ — роман в стихах (1925), ‘Классические розы’ (1931), ‘Адриатика’ (1932). Поэтическая манера С. заметно изменилась: стих не потерял своей напевности, музыкальности, но язык стал проще, естественнее. Былой популярности уже не было, русская эмиграция мало обращала внимание на лирические стихи, поэт бедствовал.
Короткий период после 1940 г., когда в Эстонии установилась Советская власть, наполнил поэта надеждами на плодотворное служение вновь обретенной родине, он посылает стихи в советские журналы, ведет переговоры о подготовке сборника своих произведений. Начавшаяся Великая Отечественная война не позволила осуществиться этим планам.
Соч.: Зарницы мысли. 1-й сборник стихотворений.— Спб., 1905, Злата.— Спб., 1908, Громокипящий кубок. Поэзы / Предисл. Ф. Сологуба.— М., 1913: Златолира. Поэзы.— М., 1914, Ананасы в шампанском. Поэзы.— М., 1915, Victoria Regia.— М., 1915, Поэзоантракт.— М., 1915 (на обложке — 1916 г.), Собрание поэз: В 6 т.— М., 1916, За струнной изгородью лиры. Избр. поэзы.— М., 1918, Миррэлия. Новые поэзы.— Берлин, 1922, Соловей. Поэзы.— Берлин, 1923, Колокола собора чувств: Автобиографический роман: В 3 ч. Эдопия.— Юрьев (Тарту), 1925, Роса оранжевого часа. Поэма детства: В 3 ч.— Юрьев (Тарту), 1925, Классические розы.— Белград, 1931, Адриатика.— Нарва, 1932, Медальоны. Сонеты и вариации о поэтах, писателях и композиторах,— Белград, 1934, Стихотворения / Вступ. ст. В. А. Рождественского.— Л., 1979.
Источник: ‘Русские писатели’. Биобиблиографический словарь.
Том 2. М—Я. Под редакцией П. А. Николаева.
М., ‘Просвещение’, 1990