СЕНТ-КЛЕРЪ
ОСТРОВИТЯНИНЪ,
или
ИЗГНАННИКИ
НА ОСТРОВ БАРР.
Перевелъ съ Французскаго
Г. Трескинъ,
Сочиненіе Госпожи Монтолье
сочинительницы Каролины Лихтфельдъ.
. . . . . . . . . . One who Brings
A mind not to be chang’d by place or time.
The mind is its own place, and in ifself
Can make a heav’n of hell, of heaven.
Paradise lost, chan. I er.
МОСКВА, 1818.
Въ Университетской Типографіи.
Печатать дозволяется съ тмъ, чтобы по отпечатаніи, до выпуска въ продажу, представлены были въ Ценсурный Комитетъ одинъ экземпляръ сей книги для Ценсурнаго Комитета, другой для Департамента Министерства, просвщенія, два экземпляра для Императорской Академіи Наукъ. 1817 Года Іюня 15 дня.
Ординарный Профессоръ Михаилъ Снгиревъ.
Въ продолженіе нсколькихъ дней время было все дурное и ненастное, и жители не выходили изъ крпости. Роналдза былъ этимъ доволенъ, находя для себя большое удовольствіе въ бесд всего общества. Время проходило тихо въ пріятнйшихъ разговорахъ и музык. Очарованіе молодаго Лорда умножалось ежедневно отъ различія свойствъ сей любезной компаніи, будучи молодъ, богатъ и независимъ ни отъ кого, не старался онъ погашать чувства его увлекавшаго. Воспользовавшноь первымъ случаемъ говорить наедин съ Монтеемъ, просилъ его согласиться довесть до свднія Зины свои желанія и предложить ей свою руку.
Монтей, подумавъ нсколько, сказалъ ему: ‘Вы много мн длаете чести, Милордъ, я въ полной мр чувствую великодушіе ваше, побуждающее васъ къ соединенію съ фамиліею изгнанника. Еще прежде нашего знакомства избавитель друга моего Росса имлъ уже священнйшія права на мою признательность. Похвалы, слышанныя мною отъ него м личнымъ съ вами знакомствомъ подтвержденныя, равно какъ и то, что узналъ я стороннимъ образомъ, все обязываетъ меня дать вамъ мое согласіе. Естьли вы также получите оное и отъ моей дочери, самъ же собою я никогда не принужу дтей моихъ отдавать свою руку вопреки сердцу. Зина еще молода, она никого не видала, кром своихъ родственниковъ и моихъ друзей, коихъ почитаетъ вмсто родителей. Я боюсь, чтобы въ это время малйшая перемна состоянія не испугала ее. Я скажу ей о сдланной чести вашимъ предложеніемъ, и дамъ ей разумть мое мнніе о васъ, но повторя ей все то, что вамъ сказалъ, дамъ ей знать, что ршеніе зависитъ отъ нее собственно, ибо въ супружескомъ состояніи, которое почитаю я щастливйшимъ изъ всхъ, надобно, чтобы об стороны были согласны, иначе самый рай будетъ адомъ.’
Разставшись съ Лардомъ, Монтей пошелъ къ жен своей и сообщилъ о намреніяхъ Лорда вразсужденіи ихъ дочери.
Амбруазина тяжко вздохнула. — A нашъ милый Рандольфъ, сказала она, должно ли оставить давнюю надежду сдлать его нашимъ сыномъ. Признаюсь, это дорого стоитъ моему сердцу, когда дти наши узнаютъ, что они могли быть соединены, то разлука сія тмъ будетъ для нихъ тягостне. Я трепещу при одной мысли, что они будутъ въ прав упрекать насъ за то, что мы возпользовались ихъ незнаніемъ, выдавъ замужъ Зину и разлуча ее съ нимъ на всегда. —
‘Зина не будетъ сговорена противъ своей воли и сказалъ Монтей: сохрани меня Боже, чтобъ я могъ имть вліяніе на ея выборъ! Но признаюсь, что уважая причины, о которыхъ теб сказывалъ, я желалъ бы предпочесть Рональдзу: его характеръ, независимое состояніе и все служитъ мн порукою за благополучіе моей дочери съ этимъ благороднымъ человкомъ, которой не боится насмшекъ большаго свта, вступая въ него съ дочерью изгнанника. Я увренъ, что Рандольфъ будетъ такогожъ мннія, и что первйшее его желаніе, кром привязанности его къ Зин, быть моимъ сыномъ, но естьли онъ будетъ узнанъ Роскелинами, но не будетъ уже зависть отъ себя, да и я не желаю, чтобъ могли меня подозрвать, что я его похитилъ и хранилъ у себя, въ надежд женить его на моей дочери, они и кром сего довольно найдутъ случаевъ сдлать мн попреки. Жребій Рандольфа долженъ удалять его отъ Зины, можетъ быть мы и ошибаемся, считая его чувства за братнія, привыкнувши съ младенчества считать ее сестрою, можетъ онъ къ ней иной любви и не будетъ чувствовать. Разсмотри эти обстоятельства, милая Амбруазина! и естьли ты ихъ одобришь, теб же препоручаю увдомить о томъ дочь твою, можетъ ли она исполнить обязанности и долгъ дружбы, составя благополучіе того, кто спасъ моего любезнаго Росса.’
Амбруазина, привыкшая соглашаться съ мнніями Сент-Клера, ни мало не противорчила, и общала поговорить съ дочерью. На другое утро, бывши съ ней одна и занимаясь женскимъ рукодльемъ, она зачала съ ней разговоръ:
— Время все худо, сказала она ей, смотря нехотя на проливной дождь: не скоро нашъ новой другъ вздумаетъ возвратиться къ намъ. Какъ ты думаешь о немъ, Зина, имешь ли столь хорошія о немъ мысли, какъ я? —
‘Я думаю, что онъ очень красивъ и очень любезенъ, не такимъ ли и вы находите его, матушка?’
— Точно такимъ, отвчала она: я рада, что мнніе мое согласно съ твоимъ. —
‘И еще, продолжала Зина, Брижетта мн сказывала, что онъ былъ боле, нежели великодушенъ съ ея мужемъ и со всми тми, которые подавали помощь къ его спасенію, и что его собственные слуги отзываются о немъ, какъ о наилучшемъ Господин.’
— Эти искреннія похвалы лучше другихъ, сказала Амбруазина: он показываютъ сердце нескрытное, доброе, великодушное, это хорошій знакъ, когда люди знатнаго человка говорятъ о немъ съ похвалою, они слишкомъ къ нему близки, чтобъ онъ могъ ихъ обмануть.—
‘Они говорятъ также, продолжала Зина, что онъ сколько любимъ, столько и почитаемъ во всхъ Аркадскихъ островахъ за его благодянія и снисходительность, а что всего боле, онъ тамъ великодушно поступалъ съ нашимъ другомъ Жамесомъ Россомъ и съ Рандольфомъ: все сіе соединя вмст, я получила наилучшее мнніе о Лорд Рональдз.’
— Я сама тогожъ мннія, — сказала Амбруазина.
‘А что еще боле усугубляетъ мое почтеніе, которое я къ нему возымла, прибавила Зина, такъ то, что онъ кажется нжнымъ и почтительнымъ къ родителю моему, и васъ слушаетъ и смотритъ на васъ съ удивленіемъ: это одно сдлало бы мн его любезнымъ, хотя бы и не было иныхъ побужденій.’
— Бдный Рандольфъ! думала Амбруазина: я бы побожилась, что она имъ однимъ занята, Сент-Клеръ справедливо думалъ, что это любовь братняя. Я очень рада, что ты такого мннія объ этомъ молодомъ Лорд, сказала она дочери: онъ также очень хорошаго мннія о теб. —
‘Въ самомъ дл, милая маминька! я очень этимъ горжусь, поврьте, разв онъ говорилъ вамъ объ этомъ?’
— Еще не мн, онъ такого хорашаго мннія о теб, Зина, что вчера просилъ тебя у отца въ супруги. —
‘Въ супруги! вскричала Зина съ величайшимъ удивленіемъ, уроня работу изъ рукъ, которую она держала: въ супруги! право я бы никогда объ этомъ не подумала, я бы желала, чтобъ буря его занесла куда-нибудь, лишь бы не въ Барру!… это съ его стороны дурно, отецъ мой жертвуетъ для него своею жизнію, и за сіе человколюбіе и угощеніе онъ хотлъ бы лишишь его дочери.’
— Ты говоришь не подумавши, милая Зина, хотя ты откажешь его предложенію или примешь его, оно въ обоихъ случаяхъ длаетъ теб честь. —
‘А естьли это такъ, о моя нжнйшая матушка! то я скажу однимъ словомъ мой отказъ, я не знаю, длаетъ ли мн честь его предложеніе, но оно отъ того не мене для меня несносне, и я не могу его боле видть съ удовольствіемъ.’
— A я надюсь, что ты его увидишь, и будешь съ нимъ обходиться, какъ съ гостемъ и другомъ. —
‘И такъ, сказала Зина съ навернувшимися слезами: вы мн такъ говорите, какъ будто на меня гнваетесь, прошу васъ, маминька, простите меня. Я его почитаю, желала бы любить, но…’
— Отъ чегожъ, Зина? Не теперь ли ты говорила, что ты его находишь прекраснымъ, любезнымъ, велизодушнымъ? —
‘Да? да, да! я это говорила, но я не знала, что это примется въ другомъ вид.’
Амбруазина улыбнулась.— Я понимаю, Зина, онъ точно кажется прекраснымъ, это теб досадно.—
Вы шутите, матушка, но не замтилиль вы, что у него цвтъ слишкомъ нженъ для мущинъ? Его голубые глаза слишкомъ велики, слишкомъ томны… и его станъ… онъ не такъ великъ, какъ Рандольфъ, не такъ ли?’
— Я его не разсматривала столь примчательно, какъ ты, но положимъ, что онъ иметъ сіи недостатки, кои не лишаютъ его великодушія, какое ты въ немъ находила, и благородства, съ какимъ онъ по твоимъ словамъ ведетъ себя въ своемъ сан. —
‘Нтъ, но естьли онъ имлъ причину, такъ можно полагать, что онъ все длалъ не просто, дабы только понравиться, и еще мы ничего о немъ не знаемъ, какъ только отъ собственныхъ его слугъ.’
— Они рдко прибавляютъ, говоря о добродтеляхъ своихъ Господъ, но не говорила ли ты, что ты его почитаешь и за добродушіе къ жителямъ Аркадскихъ острововъ? —
‘Мы не довольно въ томъ еще уврены, милая маминька.’
— A естьлибъ были уврены, сказала Амбруазина, тогда бы ты могла его любить, хотя за то, какъ говорила прежде, что онъ почитаетъ твоего отца, и мн удивляется. —
‘Милая маминька! я не могу ни одного человка полюбить столько, чтобъ васъ оставить.’
— Естьли это одно только препятствіе, то я уврена, что Лордъ Рональдза его преодолетъ, согласясь съ нами жить, что еще скажешь на это? —
‘Ничего, матушка, только что я его не люблю и любить никогда небуду.’
— Этотъ отвтъ ршителенъ, и такъ, когда особа и свойство Лорда Рональдзы теб не нравятся, скажижъ мн пожалуй, каковъ долженъ быть человкъ, которой теб непротивенъ чтобъ я могла судить заране о тхъ которые будутъ свататься, и заране предохранять себя отъ твоихъ отказовъ? —
‘Вы насмхаетесь надо мною, маминька. Хорошо, я скажу, что я не могу удивляться ни одному человку не похожему на батюшку, или на Рандольфа…‘
— Въ добрый часъ, твой образецъ уже выбранъ, всякой не схожій съ нимъ долженъ быть изключенъ. —
‘Я боюсь, сказала Зина съ безпокойствомъ, что5ъ батюшка не прогнвался на меня, тогда я возненавижу Лорла Рональдзу, какъ главнаго виновника, но естьли вы будете столь милостивы, что поговорите въ защиту мою, онъ бы меня извинилъ.’
Тутъ Монтей вошелъ. — Не помшалъ ли я вамъ? сказалъ онъ: я пришелъ узнать, милая Амбруазина, говорила ли ты съ Зиною? —
Зина закраснвшись повсила голову. ‘Да, отвчала мать, по ея лтамъ не льзя было ожидать столь ршительнаго упорства: какъ она не знала намденія Рональдзы, то находила его хорошимъ, любезнымъ, одареннымъ всми добродтелями, но какъ узнала, что онъ иметъ виды на нее, то вс сіи достоинства изчезли одно за другимъ такъ, что не осталось и слду ихъ, однимъ словомъ: онъ ей не по вкусу, она не любитъ ни блокурыхь волосъ, ни голубыхъ глазъ, и хочетъ только такого мужа, которой бы походилъ на тебя, или на Рандольфа.’
— Милая маминька! возразила Зина улыбаясь: вы конечно не гнваетесь, а шутите, захотите ли вы меня осуждать, когда я тхъ же мыслей о достоинств и красот людей, какъ вы? —
‘Мн прискорбно, Зина, сказалъ Монтей, что ты смотришь на этого человка не такъ, какъ я, посл всего того, что я о немъ знаю, онъ столько же знатенъ, какъ и добродтеленъ, къ томужъ еще мы довольно уврились, что онъ таковъ, каковъ есть, иначе не вврили бы ему благополучія своего дитяти. Подумай, милая Зина, хорошенько, и не огорчай твоего отца ршительнымъ отказомъ! Я весьма былъ бы щастливъ, видя мою милую дочь, мою вторую Амбруазину, соединенною съ знатнымъ и достойнымъ супругомъ.’
— Ахъ! на что желать союза, который разорветъ участь, связующую меня съ вами? О наилучшій изъ отцовъ! съ вами только я желаю жить и умереть! — Съ сими словами Зина взяла руку Монтея, которую съ жаромъ жала, смотря на него съ покорнымъ и просительнымъ видомъ.
‘Милая дочь! сказалъ онъ ей: бракъ есть долгъ какъ въ отношеніи къ обществу, коего мы члены, такъ и для родителей, желающихъ прежде своей разлуки видть своихъ дтей пристроенными. Объятіе нжнаго и любимаго супруга есть покровъ для молодой и добродтельной женщины. Естьли Небо лишитъ тебя матери и меня, не будешь ли имть тогда нужды въ семъ сладостномъ покровительств?’
— Дай Богъ, сказала Зина, бросясь на колни, чтобъ я не дожила до сего горестнаго дня, но естьли буду и оставлена, разв не имю покровителей въ братьяхъ? Мои милой Рандольфъ скорй умретъ, нежели оставитъ свою сестру, онъ не попуститъ никому ее обидть. —
‘Я нжно тебя люблю, Зина, сказалъ Монтей съ чувствомъ: столь нжно, что ты не захочешь быть опрометчивою въ ршеніи, отъ коего зависитъ твое благополучіе, я скажу твой отвтъ Лорду Рональзд. Но естьли ты хочешь меня одолжить, обходись съ нимъ по прежнему, онъ тебя почитаетъ, и естьли ты не хочешь дать ему свою руку, не забудь по крайней мр, что онъ мн другъ, и избавитель Росса.’
Зина общалась, и поцловавъ своихъ родителей, просила позволенія удалиться, что ей и позволено.— Никогда это милое дитя никого столько не будетъ любить, какъ Рандольфа, сказала Амбруазина сквозь слезы: невинна какъ младенецъ, ея сердце даже не подозрваетъ настоящихъ своихъ чувствъ. О, естьли бы эти чувства составили ея благополучіе! я не хочу отчаяваться, Рандольфъ ее также любитъ, и умлъ бы сдлать щастливою. —
‘Я въ томъ не сомнваюсь, моя Амбруазина, я знаю, чего можно ожидать отъ него: наилучшій изъ сыновей, наилучшій изъ братьевъ, конечно будетъ наилучшимъ и изъ мужей, но вспомни, что ты должна вврить домашнее спокойствіе твоей дочери Лорду Жону, Графин Елеонор, Лади Роскелинъ, и хотя бы ихъ можно было согласить на сей союзъ, думаешь ли ты, что ихъ характеръ способенъ сдлать щастливою женщину, зависящую отъ нихъ, и особливо, естьли эта женщина будетъ дочь Сент-Клера Монтея. Нтъ, никогда, Амбруазина, наша Зина не войдетъ въ такую фамилію, которая ее приметъ иначе, нежели какъ ты принята, или какъ она заслуживаетъ, они не будутъ благодарить Небо за это сокровище.’
— Ты правъ, милой другъ, сказала Амбруазина: но возложимъ наше упованіе на Провидніе, которое меня вручило теб, не смотря на столько препятствій, все можетъ расположиться такъ щастливо, какъ мы и не недумаемъ. — Подавши свою руку мужу, они вошли въ залу, гд Лордъ Рональдза ихъ ожидалъ cъ нетерпніемъ.
Оставя своихъ родителей, Зина проходила корридоръ въ крпости, чтобъ идти въ свою комнату, какъ встртилась съ Рандольфомъ, въ замшательств отъ всего происшедшаго она бы желала уединенія, но онъ ее остановилъ. ‘Милая сестрица! сказалъ онъ ей, взявъ ее за руки: ты невдругъ уйдешь отъ меня, я цлый день съ тобою не видался. Но Боже мой! что съ тобою сдлалось! глаза у тебя красны и заплаканы, скажи мн пожалуй, чмъ ты опечалена? разв родители, или кто изъ друзей нашихъ не такъ здоровъ?’
— Нтъ, они вс здоровы, кром меня, сказала она, приложа свою руку ко лбу: что-то мн нездоровится… мн хочется идти въ свою комнату и успокоиться. —
‘Сперва ты скажешь мн, Зина, что тебя такъ разтрогало, я хочу знать, о чемъ ты плакала?’
— Такъ, бездлица, которая, надюсь, и пройдетъ. —
‘Хорошо, такъ на чтожъ отъ меня ее скрывать? Я все любопытенъ знать, что трогаетъ мою милую Зину, естьли она меня любитъ, то скажетъ мн эту бездлицу.’
— Естьли я тебя люблю…. знаешь ли Лорда Рональдза….— Она смшалась, покраснла и замолчала.
‘Говори, ради Бога, сказалъ Рандольфъ съ нетерпніемъ, что такое Лордъ Рональдза сдлалъ? чмъ онъ огорчилъ мою сестру?’
— Онъ… онъ хочетъ… право я не могу теб пересказать, ты не повришь. —
‘Боже мой! скажи, что это? Зина, ты меня выводишь изъ терпнія, говори прямо.’
— Лордъ Рональдза… онъ меня до смерти обидлъ… —
‘Онъ! хорошо, такъ и я его огорчу до смерти, сказалъ Рандольфъ, опустивши руки Зины, до тхъ поръ имъ удерживаемую, и положа свою руку на эфесъ своей шпаги: огорчить мою сестру и довести до слезъ! вотъ награда за привязанность моего родителя и за мою готовность жертвовать собою для спасенія его жизни! Неблагодарный! онъ того не знаетъ, что я тебя защищу отъ всхъ обидъ, пока дышу!!
Онъ хотлъ удалиться, но теперь она уже его остановила и крпко держала. — Ты ошибаешься, братецъ, я худо изъяснилась: Лордъ Рональдза ничего не длалъ, чтобъ могло тебя привести въ гнвъ. —
‘Такъ о чемъ же ты плачешь, Зина? за чмъ такъ робла мн открыться? за чмъ говорила, что онъ огорчилъ тебя до смерти? разв все эта ты назовешь бездлицей? Твои слезы, сестрица, будутъ всегда важны для Рандольфа.’
— Какъ ты добръ и милъ, любезный Рандольфъ! но какъ теб растолковать, что твоя бдная маленькая Зина…. Право я принуждена думать, что это изъ насмшки онъ осмлился… —
Рандольфъ вырвался отъ нее и хотлъ идти въ комнату Лорда, но Зина выбжала за нимъ, и догнавши сказала, закраснвшись: онъ просилъ меня въ супруги у моего родителя… —
‘Въ супруги!….. жениться на теб!…. Лорду Рональдза!… возможно ли это!’ Рука его оставила шпагу и очутилась на лбу, онъ помолчавъ нсколько, наконецъ сказалъ: ‘Такъ онъ, по словамъ твоимъ, хочетъ на теб жениться, и больше ничего?’
— Только и всего. Разв этого мало: хотть меня взять за себя, разлучить съ родителями и съ тобою! —
Рандольфъ вздохнулъ. ‘Чтожъ думаютъ объ этомъ предложеніи наши добрые родители,‘ сказалъ онъ посл нкотораго молчанія.
— Они говорятъ, что онъ меня уважаетъ, что Лордъ Рональдза добродтеленъ, сдлаетъ меня щастливою, они желали, чтобъ я его могла любить, но право я этого не могу сдлать. Я это имъ сказала, и по ихъ извстному благоволенію они еще желали меня извинить. Однако я боюсь, чтобъ батюшка на меня не прогнвался. —
‘Нтъ, Зина, онъ такъ добръ! Но они правы: Лордъ Рональдза красивъ, добродтеленъ, добръ и заслуживаетъ быть любимымъ тобою.’
— Пусть онъ всмъ тмъ будетъ, чмъ хочетъ, и со всми этими добродтелями удетъ и не возвращается боле. Разв и ты самъ хочешь, чтобъ я за него вышла, чтобъ я ухала на Аркадскіе острова? Я надялась, что ты боле меня любишь! —
‘Я тебя въ тысячу разъ боле люблю, нежели самаго себя, милая Зина! но я никогда еще не думалъ о твоемъ замужств, естьли же это должно, то я былъ бы щастливъ, видя тебя за такимъ супругомъ, какимъ кажется Лордъ Рональдза, почитая, что онъ можетъ тебя сдлать щастливою.’
Слезы опять появились у Зины. — Я не понимаю этой нужды въ замужств, сказала она, разв я не могу жить съ моими родителями и братьями?—
‘Отри твои слезы, сестрица! наши родители никогда не принудятъ тебя выйти противъ твоей воли, естьли не хочешь за Лорда Рональдзу, то онъ насъ оставитъ, будь въ этомъ уврена, лишь только время ему позволитъ отплыть.’
— Я буду просить Бога о попутномъ втр, я его ненавижу и готова желать ему всхъ благъ, лишь бы, только онъ меня не любилъ, —
Рандольфъ ничего не возражалъ, онъ погруженъ былъ въ различныя мысли. — Ты молчишь! сказала ему Зина: Боже мой! разв и ты на меня разсердился? не довольно ли я имла печали? Противорча родителю, еще должна бояться твоего неудовольствія? —
‘Нжная Зина! отвчалъ онъ, прижавъ ее къ сердцу: успокойся, никогда въ жизни я мене не былъ недоволенъ или огорченъ, какъ теперь.’
— Ахъ, тмъ лучше! сказала она ему, поцловавъ его въ щеку, вотъ мы теперь друзья, я щастлива! Я пойду въ свою комнату, и прошу тебя, Рандольфъ, естьли батюшка будетъ съ тобою говорить объ этомъ, возьми сторону сестры твоей, клянусь теб, я скоре умру, нежели выду за Лорда Рональдзу. —
Рандольфъ ей общалъ, и она оставила его.
Боле четверти часа онъ прохаживался туда и сюда по длинному корридору, сложа руки крестообразно, съ поникшею головою, и углубясь въ мучительныя мысли, нещастной молодой человкъ въ первой разъ прочелъ въ своемъ сердц, и открылъ, что онъ любилъ Зину не такъ, какъ сестру, онъ ощущалъ въ себ живйшее чувство ревности противъ Лерда Рональдза и чрезмрную радость отъ ея отказу. Восторгъ, произведенный чистосердечнымъ произнесеніемъ Зины, выразительность ея поцлуя, и все то, что въ немъ происходило, не дало ему сомнваться въ истинномъ чувств, которое онъ находилъ преступнымъ и которое ршился заглушить въ своемъ сердц, за какую бы то цну не было, дружба нжнйшая и живйшая, какую только ему изъявляла сестра его, и ея упорной отказъ отъ выгоднйшаго замужства, довершило ужасъ его. Невинная двушка, думалъ онъ, содрогаясь, сама не зная, можетъ быть раздляетъ со мною преступную страсть.
О, естьли чистота твоей двичьей совсти оставила ее для тебя въ неизвстности! надобно отъ тебя бжать, возвратить тебя добродтели и спокойствію, это первйшая моя должность, я буду умть ее выполнить, я почту себя въ тысячу разъ щастливымъ, естьли токмо ршимость ея мн стоить будетъ жизни, и ежели моя смерть возвратитъ теб благополучіе! Будучи совершенно доволенъ самъ собою и принятымъ намреніемъ, онъ пошелъ къ отцу и Лорду Рональдз, которые прогуливались по берегу. Монтей только что объявилъ своему гостю объ отказ дочери, умягчивъ оной по возможности, и представивъ столь уврительныя доказательства почтенія своего и дружбы, что онъ не могъ обидиться симъ. Любовь его къ Зин боле основана была на удивленіи, а не на страсти, которая не знаетъ препонъ, онъ ее находилъ прелестною, потому что она и всмъ таковою казалась. Она была первая двушка, привлекшая его вниманіе, и съ которою онъ препровелъ нсколько времени въ семъ любезномъ и тихомъ обществ, сердце его нсколько было встревожено, и ему не такъ бы было легко ршить, къ кому изъ особъ сего общества онъ боле привязанъ — столько онъ видлъ различныхъ достоинствъ. Наружность Зины, семнадцатилтній возрастъ, ея голосъ, лютня, тихость, невинная откровенность, безъ сомннія предпочтительне занимали его, но говоря ближе, ему нравилось въ ней боле то, что онъ женясь на ней, былъ бы членомъ ея фамиліи и того общества друзей, къ которымъ онъ ежедневно боле и боле привязывался: потому то онъ и не совсмъ огорчился отказомъ, какъ бы слдовало прямо влюбленному. ‘Благородный начальникъ! сказалъ онъ, обращаясь къ Монтею и Рандольфу, которой только что подошелъ: ежели не могу имть чести получитъ руку вашей дочери, то прошу что крайней мр позволить мн связь съ вашей фамиліей, я хочу быть другомъ и братомъ по оружію съ вашимъ сыномъ, я немногимъ его старе, и братъ Зины для меня будетъ драгоцненъ. Рандольфъ! сказалъ онъ ему, пожавъ руку: я не получу двухъ отказовъ въ одинъ день отъ фамиліи, которую желаю считать за свою, скажи, что ты принимаешь союзъ братства, мною предлагаемый.’
Рандольфъ почувствовалъ въ сіе время чрезвычайное замшательство, онъ чувствовалъ, сколь мало заслужилъ сію дружбу и почтеніе отъ его великодушнаго соперника. Естьли бы онъ могъ читать въ моемъ сердц, думалъ въ себ, онъ бы, вмсто продолженія дружбы, бжалъ отъ меня съ ужасомъ: эта дружба никогда не будетъ основана на довренности. Лучше умру, чмъ дамъ проникнуть мою тайну. Сіи горестныя размышленія, быстро пробжавшія, не помшали взять и молча пожать руку молодаго Лорда.— Великодушный человкъ! сказалъ ему потомъ: я принимаю вашу дружбу въ надежд заслужить ее нкогда, поврьте моему сердцу, я бы желалъ всмъ возможнымъ въ мир пріобрсть васъ себ братомъ. Сестрица еще очень молода, можетъ быть… — Онъ не въ силахъ былъ кончить желанія, и даже произнесть то, что влагала въ него добродтель, и отъ чего сердце его трепетало.
Монтей былъ восхищенъ началомъ сей связи, она ему напомнила первые годы искренности съ врными друзьями. Разговаривая такимъ образомъ о истинной дружб и благ, какое отъ нее происходитъ, и внушая молодымъ людямъ все то, что могло усугубить взаимное почтеніе, они пошли по дорог къ крпости.
Обдъ былъ не такъ веселъ, какъ обыкновенно, нкоторое замшательство и принужденность примтны были между Рональдзомъ и Зиною, Рандольфъ почти не лъ, говорилъ мало и казался самъ не свой. Втеръ былъ попутной и молодой Лордъ объявилъ о своемъ заутра отъзд. Россъ и Монтей убждали его остаться на нсколько дней. Амбруазина, замчая неловкость Зины, не настаивала почти, но Россъ, а съ нимъ Монтей и Рандолъфъ убдили его согласиться отложить на нсколько дней отъздъ. Тутъ началъ онъ обходиться съ Зиною такъ, что она совершенно успокоилась, и вечеръ проведенъ съ большею пріятностію.
Какъ вс разошлись по своимъ комнатамъ, Рандольфъ не раздваясь бросился на свою постель, но не могъ заснутъ: цлая ночь прошла въ непонятномъ безпокойств, ибо въ первый разъ только чувствовалъ онъ нчто похожее на угрызеніе совсти, тысяча мыслей безпокойныхъ тревожили его воображеніе и прогоняли сонъ, утренній колоколъ призывалъ жителей крпости къ завтраку, тогда онъ всталъ и съ блднымъ лицемъ какъ смерть вошелъ въ залу.
Зина тотчасъ увидла перемну въ лиц его, и побжала къ нему. ‘Милой братецъ! сказала она ему: Боже мой! что съ тобою сдлалось? Твое лицо такъ блдно, и глаза такъ впали! извольте, матушка, посмотртъ на него: руки у него горятъ, поврьте, матушка, что у него лихорадка!’
Рандольфъ принужденно улыбнулся. — это ничего, сказалъ онъ: мн видлись худые сны, и отъ этого я блденъ. —
‘Какой вздоръ! ты насмхаешься надо мной,’ сказала ему Зина.
— Ни мало. Не сама ли ты говаривала, что худые сны разстроивали тебя на цлый день? —
‘Да, но ты, ты не вришь снамъ, и я не сомнваюсь, что ты точно болнъ.’
— Нтъ, я увряю тебя, что я здоровъ. И такъ, милая моя сестрица, будь покойна до тхъ поръ, пока не буду жаловаться. —
Все общество замтило перемну въ Рандольф, но какъ онъ уврилъ, что не чувствовалъ никакого припадка, то его и оставили въ поко. Монтей, Амбруазина и еще боле Зина примчательно на него смотрли и увидли подъ притворною веселостію его усилія, скрытность и безпокойство. Посл завтрака онъ отвелъ Монтея особо. ‘Батюшка! сказалъ онъ ему, позвольте мн поговорить съ вами наедин, я имю нчто съ вами посовтоваться, и надюсь, что вы одобрите сіе.’
Монтей согласился, они вмст вышли.
Монтей слъ въ своей комнат и посадилъ подл себя Рандольфа, ожидалъ, чтобъ онъ началъ говорить, но молодой человкъ молчалъ и казался въ большомъ замшательств. Посл нсколькихъ ободрительныхъ словъ онъ зачалъ съ безпокойнымъ видомъ: ‘Простите меня, наилучшій изъ отцовъ! я хочу оставить крпость.’
— Оставитъ крпость! возразилъ Монтей съ удивленіемъ: для чего? что значитъ столь скоропостижное намреніе?—
‘Я теперь въ тхъ годахъ, въ которыхъ долженъ показать себя достойнымъ имени благороднаго родителя, отъ котораго получилъ жизнь. Онъ мн открылъ своимъ примромъ путъ, по которому мн должно слдовать. Лордъ Рональдза мн сказалъ, что было положено бракосочетаніе между нашимъ молодымъ Государемъ и Маріею, племянницею Карла храбраго, что Англія, раздраженная симъ союзомъ, вроятно возбудитъ раздоръ и войну. Думаю, что вы не захотите, батюшка, чтобы сынъ Монтея оставался празднымъ въ Барр тогда, какъ отечество въ опасности.’
— Нтъ, мой доброй другъ! твое пылкое мужество согласно съ моею волею, но все спокойно: при первой искр ты полетишь туда, куда слава тебя призываетъ, будешь достоинъ имени, которое долженъ возстановить. Я нетерпливо ожидаю Сира Александра Мак-Грегора, въ случа войны ты будешь служить подъ его знаменемъ, потому что мн возбранено вести тебя туда. —
‘Лордъ Рональдза, сказалъ Рандольфъ съ замшательствомъ, долженъ насъ покинуть чрезъ день, или чрезъ два, не льзя ли и мн, батюшка, съ нимъ вмст отправитъся?’
— Ты меня удивляешь, Рандолъфъ! Что мы теб сдлали, что ты такъ не <Так в книге.> сей минуты я думалъ, что ты насъ всхъ нжно любилъ, не ужели я въ семъ ошибся?
‘Нжно ли васъ любилъ! съ жаромъ сказалъ Рандольфъ: Небо одно знаетъ, сколько люблю, а можетъ быть осуждаетъ излишность, мои родные мн тысячу разъ дороже жизни и свободы, я боле горжусь быть вашимъ сыномъ, нежели наслдникомъ Шотландскаго трона, подобный вамъ отецъ составляетъ славу дтямъ. Какъ я сожалю о тхъ, которые должны произноситъ имя родителей съ стыдомъ, что имъ одолжены жизнію, на примръ, наслдникъ Лордъ Роскелина щастливъ, что потерянъ прежде, нежели узналъ пороки своихъ родителей. Боже! какъ моя участь оилична, и сколько буду щастливъ, естьли я самъ…’ Онъ остановился и покраснлъ при сей мысли.
— И такъ, сынъ мой, естьли ты считаешь себя щастливымъ между нами, останься до тхъ поръ, пока нужда не разлучитъ насъ. —
‘Ради Бога, батюшка, не принуждайте меня оставаться. Ежели бы вы знали!…. я не стою вашей любви, я гнушаюсь собою, и удалясь только отъ васъ, могу возымть къ себ почтеніе и заслужить ваше.’
Монтей тогла проникнулъ сердечныя движенія молодаго человка, и готовъ былъ успокоить, открывъ ему тайну его рожденія, но вспомнивъ 7 что говорилъ онъ о своихъ родителяхъ, побоялся теперешняго впечатлнія. Сент-Клеръ не могъ допустить мысли о свиданіи съ Елеонорою, и не могъ перенести гордаго ея отказу для своей дочери, тмъ мене думать посредствомъ свадьбы возвратить ей сына, отдавъ съ нимъ свою милую Зину. Желая истребить склонность, онъ надялся сего достичь продолженіемъ невднія ихъ, которое лишало ихъ всей надежды.— Хорошо, продолжалъ онъ, позжай мой сынъ, потому что ты считаешь свою поздку полезною, прошу тебя только подождать прізду Сира Александра, которой не замшкаетъ, мы уговоритъ Лорда Рональдзу подождать его также. Я не спрашиваю тебя боле о побудительныхъ причинахъ, я твой отецъ, желаю быть твоимъ другомъ, но не изслдователемъ. —
Рандольфъ бросился къ ногамъ Монтея и цловалъ его руки съ нжностію — Рандольфъ! продолжалъ начальникъ: путь къ слав иногда труденъ, но награда несомннна, естьли къ ней стремятся съ твердостію, не уклоняясь, и во всхъ случаяхъ. Знай, мой сынъ, что ни съ одними непріятелями твоего отечества: ты долженъ сражаться, но и непріятелями своего собственнаго сердца, по причин пылкости твоихъ страстей, коихъ еще не знаетъ опаснаго владычества. Самое лучшее средство, противъ нихъ есть дятельная и съ пользою проводимая жизнь, равно и та мысль, что ты лю-<так в книге.>Зины, Жамеса и Сент-Клера, и что ты долженъ быть примромъ добродтели. —
При имени Зины Рандольфъ затрепеталъ, онъ страшился, чтобъ отецъ его не проникъ ужасной тайны, но видя его покойнымъ, онъ самъ успокоился. ‘Будьте уврены, присовокупилъ онъ, что Рандольфъ пожертвуетъ жизнію, чтобы содлаться достойнымъ своего родистеля.’
— Хорошо, сказалъ Монтей, обнявъ его съ нжностію: прими заране мое благословеніе, но естьли желаемой тобою войны не будетъ, куда ты обратишься, и что предпріимешь? Естьли ты не сыщешь нигд щастія, то, надюсь, возвратишься въ Барру. —
‘Возвращусь, батюшка, сказалъ молодой человкъ въ сильномъ волненіи: естьли только почувствую, что буду достоинъ сего щастія, и найду себя въ состояніи возвратиться съ честію.’
— Въ такомъ случа отсутствіе твое не будетъ продолжительнысъ,— сказалъ Сент-Клеръ съ веселостію: впрочемъ, ежели когда въ жизни удручаемо будетъ сердце твое прискорбными чувствованіями, то вспомни слова сіи, ты знаешь, что я не льстецъ, благополучіе не рдко приближаетъ къ злощастію, а послднее неразлучно съ собственною нашею погршностію. —
Монтей вышелъ, не дожидавшись отвта. О наилучшій человкъ! сказалъ Рандольфъ: ты стараешься усладить горесть и успокоить волнующееся чувство, которое проникъ, но не угадываешь причины, чистое твое сердце не можетъ подозрвать такого разврата со вчерашняго дни, до сей минуты я самъ не могъ подозрвать себя. О, естьлибъ Небо скоре послало сюда Сиръ Александра, и жестокая, но необходимая минута разлуки для меня миновала! Я скажу теб, Зина, моя обожаемая сестра, вчное: прости! Я никогда боле не увижу ни тебя, ни мста, въ которомъ протекли щастливые дни моего младенчества, съ тобой только въ разлук могу забыть тебя, возпрещу себ даже пріятное воспоминаніе о теб. Я хочу, такъ, я хочу восторжествовать надъ самимъ собою, или погибнуть.
Онъ остался нсколько времени одинъ, чтобъ успокоить себя, но видя, что воображеніе его боле разгорячилось, онъ пошелъ къ Жамесу и Сент-Клеру. прогулкою съ ними и трудными тлесными упражненіями усплъ наконецъ успокоить себя, такъ что могъ показаться своимъ друзьямъ.
Монтей видя съ удовольствіемъ, что онъ былъ спокойне, разговаривалъ довольно свободно съ Лордомъ Рональдзою, распрашивая его о намреніяхъ поздки въ Шотландію.
‘Хотя я и не придворной, отвчалъ онъ, но хочу явиться въ Стирлингъ, гд надюсь застать теперь молодаго Короля, посвятить ему мою руку, и достояніе, поелику угнтеніе со стороны Дворяиства во время его несовершеннолтія возбудило во мн справедливое негодованіе, Канцлеръ и его наставникъ объявлены измнниками, и могутъ только получить помилованіе отъ одной милости Государя.’
Рандольфъ сказалъ ему, что онъ испросилъ уже позволеніе отъ отца служить подъ знаменъ Сира Александра Мак-Грегора, прибавя къ тому, что они какъ наилучшіе братья будутъ всегда неразлучными.
Рональдза подтвердилъ его желаніе. Занимательный разговоръ между изгнанными друзьями начался о политик, о войн, о разныхъ сраженіяхъ, въ которыхъ они находились. Два молодые человка, воспламененные сими повствованіями, забыли на время, одинъ полученной отказъ, а другой открытіе, имъ самимъ сдланное въ собственномъ сердц.
Хотя втръ былъ самый благопріятнйшій, но Монтей убдилъ Лорда Рональдзу продолжишь свое пребываніе въ Барр до прибытія Сира Александра Мак-Грегора, который и прибылъ къ нимъ въ скоромъ времени.
Онъ былъ принятъ съ величайшею радостію всмъ обществомъ, а особливо Рандольфомъ, который не могъ больше переносить тягостное свое положеніе, будучи смшанъ, разстроенъ въ присутствіи Зины, принужденно уклоняясь отъ ея ласкъ и опасаясь самъ предаться онымъ, ежеминутно стараясь измнить себ дать замтить Зим при нжныхъ ея упрекахъ, вопросахъ и слезахъ, которыя столько умягчали его сердце, онъ чувствовалъ необходимйшую нужду удалиться отъ нее.
Лишь только Сиръ Александръ успокоился, всякой распрашивалъ его о политическомъ состояніи Шотландіи и несогласіяхъ Двора. Онъ имъ далъ знать, что Канцлеръ Ливинготонъ, обличенный въ злйшей измн, наказанъ эшафотамъ, что мать Королевская скончалась, что Іаковъ II на девятнадцатомъ году принялъ верховную власть и согласился по совту Короля Французскаго жениться на дочери Герцога Гельдрскаго, и что сіе самое возродило зависть и древняя вражда Англіи противъ Шотландіи.
‘Я радуюсь, сказалъ Рандольфъ: наши шпаги не заржавютъ въ ножнахъ, это открываетъ намъ съ Лордомъ Рональдзою путъ къ слав, для меня пріятне сражаться съ иностранцами, нежели участвовать въ бдственнйшей междоусобной войн, опустошавшей такъ часто Шотландію.’
— Я ввряю теб, Сиръ Александръ, Рандольфа, сказалъ Монтей: ему уже двадцать второй годъ, онъ жаждетъ славы, и едва гд лучше можетъ пріобрсть ее, какъ подъ твоимъ начальствомъ.—
‘Я радъ таковому гостю, отвчалъ Сиръ Александръ: не только для васъ и для памяти его крестнаго отца, моего брата, которымъ онъ столько былъ любимъ, но и для него собственно.’ И въ память вашей сестры, давшей ему жизнь, подумалъ Рандольфъ, но не смлъ сего выговорить, онъ удовольствовался только взять руку стараго воина, котораго считалъ своимъ дядей, и поцловавъ ее, сказалъ:— Я не обезславлю имени Монтея и Мак-Грегора. —
‘Ниже другаго, какъ бы оное знатно не было, я въ томъ отвчаю,’ перехватилъ Александръ.
— Благородный начальникъ! сказалъ Рокальдза, обратясь къ Сент-Клеру: я не имю ни отца, ни путеводителя, которой бы могъ указать мн путь, по которому желаю слдовать, ваши благодянія длаютъ можетъ быть меня нескромнымъ, имйте снисхожденіе представить и меня вашему благородному другу, какъ собрата вашему сыну, готоваго сражаться подл его. —
‘Сиръ Александръ! сказалъ Монтей: вотъ еще молодой солдатъ, котораго вамъ вручаю, которой желаетъ научиться отъ васъ быть храбрымъ воиномъ. Это Лордъ Рональдза. Онъ хотлъ бытъ также моимъ сыномъ, но сего несовершилось. За всмъ тмъ однакожъ онъ иметъ полное право на мое почтеніе, дружбу и благодарность, потому что спасъ нашего друга Росса во время нашего нещастія.’
— Дружба его длаетъ мн честь, отвчалъ Сиръ Александръ, пожавъ руку молодаго Лорда. Монтей! сказалъ онъ потомъ: мн только останется одно желаніе, чтобъ выполнить для тебя и для нашихъ храбрыхъ друзей, то есть, видть тебя еще со славой служащимъ отечеству. Ты благородно переносишь твое изгнаніе, сердце мое чувствуетъ, что часъ торжества и свободы недалекъ. —
‘Сердца наши всегда чувствовали одинаково, сказалъ Сент-Клеръ, и мое то же говоритъ.’
— Баппошка! сказалъ молодой Жамесъ, подошедши къ нему: простите ли вы меня, естьли и я оставлю Барру вмст съ братомъ Рандольфомъ — это единственное мое жилище. —
‘Милое дитя! отвчалъ Монтей, ударя его по плечу: я люблю твою отважность, но ты еще очень молодъ, чтобы идти сражаться, у тебя не будетъ недостатку ни въ храбрости, ни въ усердіи, я увренъ, но бываютъ случаи, гд нужна сила, способность, а у тебя недостаетъ и того и другаго.’
— Отецъ твой правъ, возразилъ Сиръ Александръ: потерпи еще нсколько лтъ доброй молодой человкъ, гораздо щастливйшій старшаго своего брата, ты будешь имть водителя и начальника въ твоемъ отц. —
Разговоръ сдлался общимъ, и многіе изъ жителей крпости, которые не были изгнаны, возымли непремнное желаніе ихъ провожать и сопутствовать на войну, для которой были сдланы большія приготовленія въ Шотландіи.
Посл ужина Сиръ Александръ увдомилъ Монтея, что Графъ и Графиня Роскелинъ недавно возвратились изъ Англіи, что Елеонора была въ безпрестанной ссор съ своимъ мужемъ, что онъ боле не уступаетъ, какъ покорной рабъ, всмъ ея капризамъ, что красота ея стала увядать, и это не смягчало ни мало характера. По возвращеніи своемъ она хотла взять отъ Лади Роскелинъ дочь свою Матильду, но Лордъ Жонъ увренный, что она сталабы ее мучить, не хотлъ на это согласиться, и предпочелъ, чтобъ она лучше оставалась у бабушки, которая ее чрезвычайно любила и которая проводила жизнь свою въ воспитываніи своей внуки и въ длахъ набожности и милосердія.
‘Какова Лади Матальда?’ спросила Амбруазина.
— Почти также прекрасна, какъ и матушка, отвчалъ Сиръ Александръ: но крошка, чувствительна, стыдлива, не такъ какъ Графиня, которая горда, самолюбива, тщеславна и вспылчива. —
‘Вотъ доказательство, что добрыя и худыя качества ненаслдственны, сказала Амбруазина: что злые родители могутъ имть иногда добрыхъ дтей, почему знать, можетъ быть Графъ и его супруга отъ природы получили добрыя качества и характеры, которые ласкательство и худое воспитаніе мало по малу, развратили. Лордъ Жонъ былъ идоломъ у своей матери, которая ему ни въ чемъ не противорчила. Елеонора была воспитана безъ матери корыстолюбивымъ и бднымъ отцомъ, которой безпрестанно прославлялъ красоту дочери, и льстился быть щастливымъ отъ ея брака, а o прочемъ воспитаніи совсмъ нерадлъ. Нещастіе есть самый лучшій наставникъ: нашъ другъ Монтей есть тому примръ, и тщеславная фамилія Роскелинъ безъ сомннія должна быть поражена милосердіемъ Провиднія, да возмогутъ добродтели ихъ потомковъ загладить ихъ несправедливости. Пойдемъ, Зина, оставимъ нашихъ друзей заниматься ихъ намреніями.’ Она встала, пожелавъ имъ покойной ночи, и удалилась съ дочерью въ свои комнаты.
Когда Зина осталась одна съ Амбруазиной, слезы ея, цлый день съ трудомъ удерживаемой, покатились ручьями на грудъ матери. ‘Рандольфъ узжаетъ! говорила она всхлипывая: разв онъ самъ захотлъ насъ покинуть, не лучше ли бы, маминька, ему еще подождать хотя одинъ годъ, Жамесъ тогда былъ бы ему товарищемъ.’
— Отецъ твой, милая Зина, находитъ, что Жамесъ еще не иметъ довольно силъ къ перенесенію трудовъ военныхъ, а Рандольфъ не иметъ этого препятствія: ибо онъ старе его шестію годами.—
‘Нтъ, маминька, но естьли мы будемъ столь щастливы, что увидимъ батюшку освобожденнымъ, чего желаетъ и Сиръ Александръ, онъ бы былъ путеводителемъ моего брата, онъ лучше бы умлъ располагать отважностію его, нежели Лордъ Рональдза, и потому онъ бы могъ…. ‘
— Остаться въ крпости, не такъ ли, перебила Амбруазина: ты бы ихъ учила шить, вышивать въ пяльцахъ, врно иголка въ ихъ рукахъ мене бы тебя ужасала, нежели сабля, не такъ ли? —
‘Вы шутите, милая маминька, я знаю, что вы любите Рандольфа также, и что также сожалете о немъ.’
— Да, безъ сомннія, я его люблю, но какъ слдуетъ любить для него собственно, для его славы, боле нежели для удовольствованія пустой и смшной нжности. Мн бы гораздо пріятне было знать, что онъ раненъ и даже убитъ какъ храбрый воинъ на пути чести, нежели видть его препровождающимъ время въ недостойныхъ забавахъ. Я точно также буду нкогда думать о Жамес и Сент-Клер. Лучше быть Матерію героя, павшаго на пол славы, нежели матерью окруженною десятью сыновьями безполезными, для отечества. —
‘Рандольфъ, маминька, прославитъ насъ всхъ своею храбростію, я очень въ этомъ уврена, но мы за сіе слишкомъ дорого можемъ заплатить. Ахъ, почему я не мальчикъ, я гораздо старе Жамеса, я послдовала бы за нимъ, защищала его, и ежели бы онъ былъ побжденъ, пала бы подл его сраженная однимъ ударомъ!’ Слезы ея потекли еще боле, и нжная мать смшала съ нею свои, видя, до какой степени достигла привязанность юнаго сердца, и думая притомъ о всхъ препятствіяхъ, не желала только хотя не много ее успокоить.
— Ты его увидишь, сказала она ей, и съ большимъ удовольствіемъ, когда онъ къ намъ возвратится побдителемъ, и когда во время успокоенія онъ намъ будетъ разсказывать свои подвиги. —
‘Дай Богъ, вамъ это щастіе! но можетъ быть мы никогда не увидимъ его, сердце мое раздирается при этой мысли. Милая маминька! ежели Рандольфъ будетъ убитъ, Зин не останется ни одной щастливой минуты. Онъ меня на сихъ дняхъ очень огорчилъ, во всю его жизнь этого не случалось.’
— Какимъ образомъ? спросяла Амбруазина.
‘Я довольно видла, что онъ огорчился моимъ отказомъ Лорду Рональдз, и симъ много тревожилась, не замтили ли вы, маминька, какъ онъ съ тхъ поръ былъ грустенъ, и какъ онъ удалялся отъ меня при всхъ моихъ ласкахъ, едва могъ на меня смотрть, а прежде такъ любилъ быть со мною. Мущины, кажется, неумютъ такъ любить, какъ мы. Когда бы Принцесса хотла за него выйти, и онъ ее нелюбилъ бы, я бы обрадовалась его отказу, я бы взяла его сторону противъ всхъ васъ, и не сердилась бы на него за это.’
— Я не сомнваюсь въ этомъ, сказала Амбруазина: онъ исполняетъ долгъ добраго брата, когда желаетъ хорошаго замужства сестр, онъ почитаетъ Лорда Роналдзу, противъ котораго нечего сказать, естьлибъ ты его любила. —
‘А это важне всего, маминька, я слышала, когда батюшка разсказывалъ намъ вашу исторію, что вы сами никакъ не могли любить Сира Жамеса Стуарта, хотя онъ также былъ и храбрый и славный кавалеръ, противъ котораго нечего уже было и сказать. Но вы любили батюшку, и я также хочу любить того, за того выйду, или когда не выйду замужъ. Я никогда не забуду милости вашей, когда вы мн позволили отказать Лорду Рональдз, и надюсь, что тогда въ послдній разъ въ моей жизни воспротивилась вол вашей.’
— Я въ томъ уврена, моя милая Зина. Теперь поди усни, я слышу, что гости разошлись, препоручи брата своего въ покровительство Бога, Который можетъ его сохранитъ на войн также какъ и дома! успокойся и перестань плакать. —
‘Спокойной ночи, милая маминька, сказала Зина, цлуя ея руку: пусть милосердіе Небесное бодрствуетъ надъ Рандольфомъ, пусть возвратитъ его къ намъ и сдлаетъ меня достойною добрыхъ родителей, какихъ оно мн дало.’
Во время сего разговора Монтей и Сиръ Александръ имли рчь о Рандольф. Сент-Клеръ не безъ ужаса видлъ сего пылкаго молодаго человка, пускающагося въ свтъ, гд могъ онъ встртиться съ роднымъ отцомъ, противъ котораго онъ вооружилъ его повствованіемъ несправедливостей, имъ ему причиненныхъ. — Сдлалъ все, что могъ, сказалъ онъ давнишнему своему другу. Я ему угрожалъ моимъ проклятіемъ, естьли онъ вызоветъ на поединокъ Лорда Роскелина. Но кто знаетъ, не вызоветъ ли онъ самъ его, какъ моего сына? Тогда подробно припоминая вс обстоятельства, вотъ, сказалъ онъ ему, причины, препятствующія мн до сихъ поръ открыть его рожденіе. Я бы желалъ, или чтобъ моя дочь была за-мужемъ, или чтобъ Рандольфъ столько прославился, чтобъ это польстило его фамилію и избавило меня отъ всхъ упрековъ. Я бы желалъ также… Но сколько ни длала мн зла эта женщина, я не долженъ желать ей смерти, между тмъ отвратились бы многія препятствія, естьлибъ Графини не было, хотя сильныя ея страсти и должны скоро сократить жизнь ея, но она однакожъ еще въ цвт лтъ, какую мать, праведный Боже! долженъ я дашь добродтельному Рандольфу? Наконецъ, мой другъ, я его теб препоручаю вполн, наблюдай надъ нимъ, и оставлю теб на волю, естьли будетъ нужно, увдомить его о сей тайн. —
Сиръ Александръ согласился съ Сент-Клеромъ и общалъ ему внимательно наблюдать за симъ залогомъ, ему ввреннымъ.
Два дни спустя подулъ попутной втръ, и они приготовились къ отъзду. Амбруазина простилась съ Рандольфомъ съ обыкновеннымъ своимъ мужествомъ, но не могла однако же удержаться отъ слезъ. ‘Позжай, любезный сынъ, сказала она ему, куда слава зоветъ тебя, да приведетъ она тебя къ благополучію, можетъ быть долго мы не увидимся, но помни всегда, что Амбруазина всегда для тебя нжнйшая мать, естьли она не родила тебя, то по крайней мр въ дтств твоемъ имла о теб материнскія попеченія. Безъ сомннія, нкогда другую женщину ты назовешь священнымъ именемъ матери, но она никогда не будетъ любить тебя такъ, какъ я люблю.’
Рандольфъ упалъ передъ нею на колни, и поцловавши ея руку, — никогда! сказалъ онъ: я клянусь въ томъ, что не буду имть матери любезнйшей Амбруазины! и да накажетъ меня Небо, естьли я забуду хотя на короткое время ваши милости. Сестрица Зина, прибавилъ онъ, чувствительно поражена этой печальной разлукой. Матушка! окажите ей всю ту нжность и попеченія, которыми вы меня удостоивали, научите ее своимъ примромъ переносить необходимую разлуку, стольже мучительную для меня, какъ и для нее. —
Зина закрыла руками омоченное слезами лице свое и не могла произнести ни слова. Рандольфъ, подошедши къ ней, сказалъ: — Сестрица! прошу тебя, скажи мн хотя одно слово!… одно слово прости, милая Зина, чтобъ я еще услышалъ твой сладкій голосъ, меня благословляющій! —
Зина бросилась въ его объятія. ‘О, драгоцннйшій изъ братьевъ! сказала она: для чего я не могу совокупить жизни моей съ твоею жизнію? но это не возможно, потому что ты хочешь подвергать ее опасностямъ въ сраженіяхъ, по крайней мр вспоминай иногда о Барр и сестр твоей!’
Усиліе, которое она сдлала, произнося эти слова, усугубило ея слабость, она упала безъ чувствъ на грудь своей матери. Монтей взялъ ее въ свой объятія и перенесъ въ комнату Амбруазины, которая за нимъ пошла, онъ поручилъ Зину попеченіямъ матери, и тотчасъ возвратился. Видя впечатлніе живйшей горести на лиц Рандольфа, онъ сказалъ ему съ веселымъ видомъ: — Слава Богу! мы разстались съ женщинами, они негодятся совсмъ при прощаніи воиновъ, наши сабли путаются въ ихъ юбкахъ, разв только при возвращеніи, тогда мы повергаемъ оныя къ ихъ ногамъ, придетъ время и твоего возвращенія, тогда мы будемъ плакать только отъ одной радости. Прощай, Рандольфъ! я теперь разстаюсь съ храбрымъ молодымъ человкомъ, а тогда обниму героя. —‘
Рандольфь, не могши ничего выговорить, прижалъ его къ своему сердцу, обнялъ Жамеса и Сент-Клера, которые его взяли за руки, не могши съ нимъ разстаться, и молча слдовали за Сиромъ Александромъ и за оставлявшими крпость.
Они немедленно поплыли, и скоро прибыли благополучно въ Ардаамурханъ.
Между тмъ горесть царствовала въ крпости. Не смотря на усилія, Aмбруазина не могла возвратить себ прежней веселости, а Зина совершенно предалась своей горести, которую не могла бы переносить, ежели бы не видла, что огорчаетъ этимъ своихъ родителей. Мужество всхъ изгнанниковъ было возбуждаемо этимъ отъздомъ и извстіемъ о пригошовленіяхъ къ войн.
Они расположились единодушно, какое бы ни было послдствіе, естьли ихъ отечеству угрожаетъ опасность, прекратить свою неволю и идти защищать его съ потерею своей жизни.
Возвратимся къ нашимъ путешественникамъ. Окончивъ благополучно переправу, они похали къ Стирлингу, гд Дворъ имлъ тогдашнее пребываніе, чтобъ предложить свои услуги юному Королю. ‘Я не любилъ отца его, сказалъ Сиръ Александръ: но его нтъ уже на свт, и я посвящаю сыну, истинному наслднику этого Королевства, мою руку и имніе. Естьли онъ сдлается тираномъ, я оставлю его, но это только одно можетъ заставить меня его покинуть, и я вамъ совтую, мои милые друзья, тому же послдовать. Добродтельный Государь есть образъ Божій на земли, онъ долженъ находить въ своихъ подданныхъ дтей, готовыхъ пожертвовать ему своею жизнію поддерживать его на трон и посвящать себя его услугамъ, но тиранъ, который во зло употребляетъ свою власть, чтобъ длать неправосудіе, есть то же, что и слабый Государь, который попущаетъ управлять собою злымъ: онъ достоинъ того, чтобъ его оставить и презрть.’
Дорога шла къ Замку Монтея, и Сент-Клеръ просилъ ихъ остановиться тутъ на нсколько дней, чтобъ судить о теперешнемъ состояній этого знаменитаго жилища. Развалины и опустошеніе царствовали въ этомъ прекрасномъ Замк, столь долго необитаемомъ, они были чрезвычайно этимъ поражены. Позлащенный орелъ едва былъ примтенъ изъ закрывающей его дикой зелени, которая висла по стнамъ главнаго портала, а въ галлере, гд были портреты предковъ Монтея, Сиръ Александръ нсколько времени искалъ подъ пылью, которая всхъ скрывала, любезнаго дяди Сент-Клерова, чтобъ показать его Рандольфу. Онъ нанялъ работниковъ, приказалъ, чтобы все было поправлено и возобновлено, такъ какъ бы господинъ жилъ въ немъ, и прежде нежели они ухали, Замокъ уже перемнилъ видъ.
Первое стараніе Рандольфа было постить добраго монаха въ монастыр въ долин, онъ былъ такъ щастливъ, что нашелъ отца Томаса еще въ живыхъ: не смотря на его глубокую старость, блые, какъ снгъ, волосы покрывали его почтенное чело, и серебреная борода досязала до груди. Рандольфъ преклонился предъ старцемъ, прося его благословенія. Когда ему было сказало, что это сынъ Сент-Клера, онъ его поднялъ, поцловалъ и омочилъ слезами. ‘Сынъ мой! сказалъ онъ ему: да возможешь ты обладать мужествомъ и человколюбіемъ отца твоего, но воздерживай твою неопытную храбрость благоразуміемъ и будь расточителенъ съ бережливостію. О, естьли бы мои глаза, прежде нежели закроются навкъ, могли еще разъ увидть въ этомъ Замк племянника благороднаго Генерала, столь нжно имъ любимаго! Узнаю ли я его? Такое продолжительное изгнаніе, я думаю, ускорило его старость.’
— Друзья его говорятъ противное, отецъ мой, благополучіе домашнее съ обожаемою супругою сохранило его молодость, видъ его еще благороденъ, походка величественна, волосы его еще не потеряли прекраснаго темнорусаго своего цвта, и лице его еще столь пріятно, что можно почесть его моимъ братомъ. —
‘Небо да будетъ благословенно, что не допустило врагамъ его совершенно надъ нимъ восторжествовать! Прошу тебя, скажи ему мое благословеніе, скажи, что я непрестанно молюсь о его будущемъ благополучіи.’
— Отецъ мой! отвчалъ Рандольфъ, молитвы твои будутъ услышаны, за несовершеннолтіе Короля прошло, мы вс надемся, что онъ возвратитъ свободу отцу моему и его друзьямъ, потому что ни одинъ изъ нихъ не захочетъ быть освобожденъ безъ прочихъ. —
Отецъ Томасъ не могъ наглядться на сына воспитанника своего и наговоритъся съ нимъ. Рандольфъ съ своей стороны смотрлъ съ почтеніемъ на сего почтеннаго старца. Онъ былъ радъ, говоря съ нимъ о своемъ отц и его семейств, и проведя нсколько часокъ въ монастыр, распрощался съ нимъ, общая всякой день его посщать, покуда пробудетъ въ Замк.
Проживъ въ ономъ дв недли, Сиръ Александръ и его спутники продолжали путь къ Стирлингу. Во время дороги Рандольфъ сказывалъ ему, что его отецъ разсказывалъ ему всю свою исторію и изъявилъ величайшую ненависть къ Роскелинамъ за несправедливости, оказаными ими Монтею. Сиръ Александръ соглашался съ его мнніемъ, но къ великому удивленію Рандольфа, онъ настоялъ съ усиліемъ, чтобъ онъ никогда не искалъ случая мстить имъ, и причиною тому поставлялъ кровное родство, соединяющее его съ ними. ‘Хотя теперь и неизвстно еще, сказалъ онъ ему: но можетъ быть будетъ время, и оно не далеко, въ которое Лордъ Жонъ познаетъ свою несправедливость, и ты найдешь въ немъ втораго отца.’
Рандольфъ покачалъ головою съ ужасомъ, — Никогда, сказалъ онъ, гонитель благороднаго Монтея, съ такою злобою преслдующій его, не можетъ быть признанъ мною за отца! Да будетъ благословенно Небо, что я не сынъ его. Я бы не согласился жить на свт, естьли бы долженъ былъ краснть за своихъ родителей, то, что я могу сдлать изъ послушанія къ моему отцу и вамъ, Сиръ Александръ, котораго почитаю истинно за втораго отца, есть то, что я замъ жертвую моимъ желаніемъ мстить.
Старой воинъ, видя, что не пришло еще время открыть ему тайну его рожденія, замолчалъ.
Они подъзжали ко Дворцу Стирлинга, отъ котораго были не боле двухъ миль, какъ звукъ охотничьихъ роговъ поразилъ слухъ ихъ, и минуту спустя пробжалъ мимо ихъ олень, преслдуемый столь близко охотниками, что онъ принужденъ былъ броситься въ широкую и быструю рку, гд и поплылъ, нсколько собакъ кинулись за нимъ въ воду охотники же остановились на берегу кром одного, которой будучи увлеченъ бшеною лошадью и никакъ не могши удержать ее, кинулся въ рку за оленемъ.
Сиръ Александръ, Лордъ Рональдза и Рандольфъ отъхали въ сторону чтобы дать дорогу охот и смотрть на оную, но ихъ вниманіе все было обращено на неблагоразумнаго охотника, которой унесенъ былъ лошадью въ рку и которой подвергалъ себя ужаснйшей опасности, и подлинно лошадь, увлекаемая свирпостію волнъ, и стараясь достичь берега, сдлала такое сильное движеніе, что сбила съ себя всадника на середин рки. Ужасъ овладлъ всми зрителями, но какъ увидли охотника, увлекаемаго волнами, то крикъ раздался со всхъ сторонъ: Это Государь! Это государь! онъ погибнетъ совершенно! онъ плавать не уметъ! Вс охотники поскакали на берегъ, но никто не смлъ броситься, чтобъ его спасти отъ неизжной погибели. Ежеминутно видна была мантія Государя на волнахъ, онъ вертлся, показывался, изчезалъ, и увлекаемъ былъ волнами съ чрезвычайною быстротою,
Вс смотрли съ ужасомъ, страшное молчаніе послдовало за крикомъ, какъ увидли на средин рки ниже того мста, гд былъ нещастный Государь, молодаго человка въ рубашк, плывущаго противъ воды съ такимъ усиліемъ, о которомъ ни одинъ зритель не могъ и помыслить, въ скорости онъ достигъ Государя, который не въ силахъ былъ уже держаться на вод: это былъ Рандольфъ. При первомъ крик онъ бросился съ лошади, скинулъ съ себя платье и съ присутствіемъ духа кинулся въ воду гораздо ниже мста, гд утопалъ Государь, и плылъ противъ волнъ с искусствомъ, свойственнымъ однимъ островитянамъ. Онъ достигъ Государя и усплъ схватить его за мантію, усиліе его приподнять Государя изъ воды было напрасно, они оба тогда подвергались опасности. Вс зрители смотрли съ молчаніемъ и удивленіемъ, смшаннымъ съ страхомъ и почтеніемъ. Рандольфъ сопротивлялся волнамъ съ невроятною силою и достигъ до того что удалился нсколько изъ быстроты съ своей ношей, тогда голова Государя показалась изъ воды, но Рандольфъ видя, что онъ еще не потерялъ чувствъ, Государь, схватитесь за меня, сказалъ онъ ему: я васъ спасу, или съ вами погибну. Король его обнялъ крпко, тогда Рандольфъ поплылъ, держа его все поверхъ воды, и приплылъ къ пещаной отмли, что ихъ и остановило. Съ ужасною трудностію и противъ волненія, которое окружило сей родъ островка, онъ на него вошелъ и встащилъ Короля, бывшаго въ морок, и былъ въ совершенной безопасности. Не смотря на усталость, Рандольфъ помогалъ ему по возможности, приводилъ въ чувства до тхъ поръ пока Вельможи, бывшіе на охот, Сиръ Александръ, Лордъ Рональдза и вс охотники пришли къ нему на помощь. Разстояніе отъ пещаной отмли на рк, такъ было отдаленно, Государя закутали въ мантіи и перенесли въ ближайшую хижину. Рандольфъ съ товарищами послдовалъ за ними и дожидался, какъ извстили ихъ, что онъ пришелъ въ чувства, посл чего они продолжали путь къ Стирлингу. Сиръ Александръ любилъ молодаго Рандольфа даже съ предубжденіемъ, но съ сего времени мнніе его о немъ утвердилось, онъ видлъ въ немъ человка не только знатнаго, но отличнаго по своему мужеству и человколюбію. Лордъ Рональдза былъ восхищенъ своимъ братомъ по оружію и не могъ довольно похвалить поступокъ, которой Рандольфъ считалъ столь простымъ, столь обыкновеннымъ, что не понималъ, что тутъ находили важнаго. Всякой человкъ, даже бднякъ, котораго бы онъ увидлъ въ семъ состояніи, вдохнулъ бы ему ту же смлость и заставилъ бы его подвергнуться той же опасности.
На другой день рано утромъ пріхалъ посланный отъ Короля къ Сиръ Александру, котораго узнали нкоторые изъ придворныхъ, онъ привезъ повелніе, чтобъ онъ съ молодыми своими друзьями явился къ Королю. Никто не могъ сказать Его Величеству имени его избавителя, считали его сыномъ Сиръ Александра. Сей получилъ это приглашеніе съ удовольствіемъ, и послдуемый Рандольфомъ и Рональдзою, похалъ за посланнымъ.
Дорогою они узнали отъ него, что Король, не могши получить никакой помощи въ хижин, куда его перенесли, былъ перевезенъ въ дачу Евздалъ, принадлежащую вдовствующей Лади Роскелинъ, потому что она очень была близка.
Сиръ Александръ затрепеталъ, Рандольфъ покраснлъ и остановилъ свою лошадь. ‘Любезнйшій покровитель мой! не льзя ли вамъ представить Его Величеству мою подданническую покорность, сказалъ онъ, и сказать ему, что жизнь моя ему принадлежитъ, но что я не могу идти въ домъ женщины, которая столь варварски была несправедлива противъ отца моего, и которая его отторгла.’
— Рандольфъ! отвчалъ Сиръ Александръ: въ отсутствіе отца твоего я его замняю, онъ мн даль право, и его именемъ требую твоего повиновенія, я хочу, чтобъ ты халъ со мною въ Евздалъ, и представлю тебя молодому Государю. Что касается до Лади Роскелинъ, думай о ней, что хочешь, но только помни ея старость, и какъ увряютъ ея раскаяніе, не мое дло судить, до какой степени она поправитъ свою вину раскаяніемъ, но кто знаетъ судьбы Божіи, кто знаетъ, что увидя своего внука, прославляемаго за сей отличной случай, которой помогъ теб спасти жизнь Государя, не возбудитъ въ ней чувствъ, которыя превзойдутъ твою надежду, и понудятъ наконецъ признать твоего отца? Ты долженъ для него это сдлать, и я отъ тебя требую этого. —
‘Я вамъ повинуюсь, Сиръ Александръ, отвчалъ Рандольфъ: но заране васъ предувдомляю, что я не имю къ ней чувствъ внука, и что увижу ее съ отвращеніемъ и ненавистью. Боже! съ какимъ бы нжнымъ почтеніемъ, съ какою бы сыновнею любовью я увидлъ ту, которая дала жизнь наилучшему отцу! Для чего, для чего долженъ я взирать на нее, какъ на безчеловчное чудовище, которое отвергаетъ собственную свою кровь, своего первороднаго сына, и какого сына? Героя, коимъ всякая другая мать столько бы гордилась!’ Пораженный этою мыслію, онъ хотлъ еще остановиться и испросить у своего стараго друга не показываться въ Евздал, но сей послдній настоялъ, приказывалъ, и такъ пришли къ воротамъ Замка и тотчасъ были впущены. Король, увдомленный о ихъ приход, приказалъ ихъ ввести въ залу, гд онъ сидлъ окруженный первйшими Вельможами Двора своего, пріхавшими изъ Стирлинга, чтобы поздравить его съ вчерашнимъ избавленіемъ. Посреди ихъ была хозяйка, вдовствующая Лади Роскелинъ, еще прекрасная, не смотря на морщины старости, и угощавшая съ достоинствомъ, учтивостію и важностію, которыя всегда ее отличали, подл ея внука Лади Матильда Роскелинъ соединяла съ чертами Елеоноры кротость, скромность, выраженіе чрезвычайно примтной чувствительяости, и которая поразила въ первую минуту Лорда Рональдзу и Рандольфа, они удивились, нашедши молодую особу, которая могла оспоривать красоту у Зины. Лади Роскелинъ знала очень связь Мак-Грегоровъ съ Сент-Клеромъ Монтеемъ, но не вря, чтобы сей послдній могъ имть сына такихъ лтъ, они думали, что избавитель Короля былъ сынъ или племянникъ Сира Александра, и приняли его съ чрезвычайною учтивостію.
Не смотря на свое противъ нее предубжденіе, Рандольфъ не могъ видть ее безъ смущенія: ея сходство съ Монтеемъ, сдые волосы, почтенная старость, даже звукъ ея голоса, занимали его, но сжавши свое сердце воспоминаніемъ жестокости этой женщины, онъ послдовалъ за Сиромъ Александромъ къ кресламъ Короля.
Юный Монархъ былъ еще очень блденъ и слабъ, онъ не позволилъ старому воину и его молодымъ друзьямъ преклонить предъ собою колна, слдуя обыкновенію. ‘Въ мои объятія, сказалъ онъ, долженъ я принять моего избавителя! Вчера Сиръ Александръ, вашъ сынъ, едвали старшій меня лтами, показалъ, что онъ иметъ смлость мужа, а я имлъ всю безразсудность дитяти.’
— Повелитель мой! сказалъ старикъ, нещастіе, которое вчера намъ угрожало, должно быть забыто въ щастіи сего дня, я радуюсь, что мой юный другъ иметъ также въ томъ участіе, я не могу объявить правъ отца: онъ не сынъ мн, но рука и жизнь его посвящены услугамъ Іакова II. —
‘Я принимаю ихъ, возразилъ Король, хотя онъ и не сынъ вашъ, Сиръ Александръ, но не мене отъ того онъ другъ мой! Скажите мн имя моего мужественнаго избавителя?’
— Онъ называется Рандольфомъ, Ваше Величество, почтеннйшій изъ людей и долгое время нещастнишій вврилъ его моимъ попеченіямъ, чтобы начать путь его въ оружіи, защищая Короля Шотландіи. При первомъ своемъ вступленіи въ свтъ онъ имлъ щастіе доказать вамъ свою врность — есть щастливое предзнаменованіе для будущаго, —
‘Рандольфъ! сказалъ Король, обращаясь къ нему: у меня не достаетъ словъ къ выраженію признательности моей, но къ щастію я имю возможность доказать, что я не могу быть неблагодарнымъ. Говори свободно, никогда я не буду въ состояніи расплатиться съ моимъ мужественнымъ избавителемъ, я ему долженъ жизнію, а онъ будетъ мн одолженъ благополучіемъ. Тотъ, кто будетъ завидовать ему въ моей милости, будетъ непріятелемъ своего Короля.’
— Ваше Величество! возразилъ Ракдольфъ: слишкомъ увеличиваете малость, которую я сдлалъ, поступокъ мой не заслуживаетъ никакой награды, я получилъ ее тогда, какъ имлъ щастіе васъ спасти: служить вамъ есть единственное мое честолюбіе. —
‘Нтъ, нтъ! возразилъ Король, ты слишкомъ скроменъ, но не думай, сказалъ онъ съ веселостію, чтобъ я, и не умвши такъ хорошо, какъ ты, плавать, не могъ бы также избавить тебя отъ опасности, но кончить продолжительное нещастіе твоей фамиліи. Власть моихъ непріятелей окончилась вмст съ моимъ дтствомъ, я хочу наказать моихъ враговъ и вознаградишь храбрыхъ моихъ защитниковъ. И такъ скажи, Рандольфъ, чмъ могу расплатиться съ тобою? Родитель мой далъ мн жизнь, ты мн далъ ее вторично, я хочу сдлать твою щастливою, непремнно хочу.’
— Ваше Величество! отвчалъ Рандольфъ: для себя самаго я ничего не желаю. —
‘Для тебя самаго, повторилъ Король, не имешь ли ты просить у меня что нибудь для другаго, что за нужда, говори свободно, повторяю теб, и естьли то, что ты желаешь во власти смертнаго, то я клянусь это исполнить. Ты за ничто считаль жизнь свою, спасая мою, я считаю власть свою за ничто, естьли я немогу употребить ее для тебя.
— Хорошо, сказалъ Рандольфъ: ‘Ваше Величество величество ободряете меня, и такъ я изъясню единственное желаніе моего сердца, единую милость, которую я хочу попросить, они очень велики, но не выше власти и воли моего Государя…. —
‘Ни его желанія возблагодарить тебя! Ты говоришь о желаніи твоего сердца, не руку ли это какой прекрасной Лади, высшей тебя по достоинству или богатству. Естьли это такъ, я тебя съ нею сравняю, и мы женимся въ одинъ день, ты знаешь, что я скоро долженъ жениться. Не правда ли, что я отгадалъ?’
— Нтъ, Ваше Величество, это милость, которая дороже для меня жизни, богатства, или всякаго другаго блага, которое будетъ касаться до меня… —
‘Говорите!’ прервалъ съ нетерпніемъ Король.
— И такъ, Ваше Величество, сказалъ Рандольфь, кидаясь къ ногамъ его: я осмливаюсь просить у васъ помилованія и прощенія моему родителю Сент-Клеру Монтею и храбрымъ друзьямъ его и товарищамъ изгнанія Жамесу Россу, Аллану Гамильтону, Роберту Мак-Грегору и Рыцарю Филиппу дю-Бургу, которые вс въ немилости Вашего Величества живутъ въ крпости острова Барро. —
‘Они совсмъ у меня не въ немилости, сказалъ Король, потому что я не зналъ этого дла. И такъ я… Но, сказалъ онъ остановясь, что сдлалось съ Лади Роскелинъ? Она падаетъ въ обморокъ, выведите ее на воздухъ, она кажется очень страждущею.’
Въ самомъ дл вдовствующая Лади Роскелинъ при имени Сент-Клера почти безъ чувствъ упала на спинку своихъ креселъ, плачущая внука поддерживала ее, Рандольфъ невольно подошелъ на нсколько шаговъ, но остановился, и хотлъ просить Лорда Рональдза помочь Матильд, онъ искалъ его глазами, и увидлъ, что его прозьба была предубждена, молодой Лордъ подл прекрасной Лади помогалъ ей поддерживать ея бабушку, приводить ее въ чувства, обращая къ ней утшительныя слова, соединился съ нею, чтобы поддерживать, когда выводили ее изъ залы. Это движеніе привело ее въ чувство. Проходя мимо Короля, она сказала ему голосомъ столь дрожащимъ, что едва было слышно: — Не вините меня, Ваше Величество, и продолжайте изъ милости то, что прервала моя слабость, это удлъ старости и слдствіе испуга, узнавши…. опасность, которой подвергались Ваше Величество, я скоро приду въ себя. — Она вышла медленно, опираясь съ одной стороны на Лорда Рональдза, а съ другой на Матильду, и еще одинъ разъ сердце Рандольфа почувствовало нжное почтеніе, которое онъ имлъ нужду укротить.
Король продолжалъ, обращаясь къ нему: ‘Хорошоли я понялъ? твой отецъ и друзья его плнники на остров Барро, и, какъ кажется, по именамъ ихъ они изъ знатнйшихъ въ моемъ Королевств, по какому обвиненію они посланы?’
Прежде нежели Рандольфъ могъ отвчать, Сиръ Александръ подошелъ и сказалъ: — Они не плнники Вашего Величества, но только сосланы. Ихъ исторія слишкомъ долга и слишкомъ запутанна, чтобы разсказывать ее теперь, но я отвчаю честію за ихъ невинность и преданность Вашему Величеству. Вы никогда не раскаетесь въ милости, которую Рандольфъ у васъ испрашиваетъ. —
Въ продолженіе того, какъ Сиръ Александръ говорилъ, вдовствующая Лади Роскелинъ возвратилась и сла возл дверей. Лордъ Рональдза и Матильда остались, стоя позади ея стула. Король началъ говорить.
‘Я выслушаю эту исторію въ свободнйшее время, теперь довольно одного желанія Рандольфа и вашего слова. Сколько тому времени, какъ они изгнаны въ Барро?’
— Боле двадцати четырехъ лтъ, Ваше Величество, — отвчалъ Сиръ Александръ.
‘Этого времени было довольно, чтобы изгладить величайшее преступленіе, возразилъ Король: и такъ, Рандольфъ, я согласенъ на твою прозьбу, они свободны, я желаю, чтобъ ты самъ отвезъ имъ это извстіе, и я скоро надюсь узнать ихъ лично.’
— Они свободны! вскричалъ Рандольфъ съ восхищеніемъ, кинувшись къ ногамъ Короля, о родитель мой! о друзья мои! Амбруазина! Зина! милые братья! о Государь! Рандольфъ предается вамъ навсегда, чтобы защищать васъ, я пойду противъ всхъ опасностей, даже самая смерть подъ самымъ ужаснйшимъ видомъ не возможетъ остановить меня! О! для чего не могу я передать всмъ Шотландцамъ жару, меня воспламеняющаго, гордые Англичане побжали бы отъ вашего непобдимаго войска, какъ при Барокбурн предъ мужественнымъ Робертомъ!’ —
Король поднялъ Рандольфа, лице его, столь мужественное и благородное, пламенные его взоры, эта прекрасная физіономія, одушевляемая сыновнею любовію и любовію къ отечеству, сдлали его подобнымъ богу Марсу, идущему на первое сраженіе, онъ привлекъ вниманіе цлаго собранія, сама вдовствующая Лади Роскелинъ, гордясь быть его бабушкой, не могла удержаться отъ глубокаго вздоха, помышляя, что не можетъ признать его.
Въ первой разъ это желаніе представилось ея мыслямъ, внутренно она просила Небо имть къ тому мужество, и не получила еще его, но сраженіе ея сердца столь сильно выражалось на лиц ея, что Король съ удивленіемъ на нее смотрлъ, и уврился, что она имла участіе въ исторія изгнанниковъ. Онъ обратился къ Перамъ, составлявшимъ его совтъ. Я повелваю, сказалъ онъ, чтобы прощеніе или оправдательный актъ изгнанниковъ Барры былъ изготовленъ по форм, и чтобы я могъ приложить мою подпись и печать. Я думаю, Рандольфъ нетерпливо желаетъ хать, и такъ прощай, я надюсь, мы скоро увидимся. Чтожъ касается до Сира Александра и друзей его, они дождутся меня въ Стирлинг, куда я завтра возвращусь.’
Сиръ Алексаидръ воспользовался этимъ случаемъ, чтобъ представить Королю Лорда Рональдза, какъ одного изъ врнйшихъ подданныхъ и брата Рандольфа по оружію.
— Естьли я могу въ чемъ нибудь завидовать моему другу, сказалъ этотъ молодой господянъ, такъ это въ щастіи спасти Ваше Величество, но теперь по крайней мр я посвящаю мое оружіе къ защищенію драгоцнной жизни, которую онъ сохранилъ, —
Король благодарилъ его, и пожавши руку Рандольфа, сказалъ ему: ‘Прощай любезный избавитель, пусть благопріятный втеръ проводитъ тебя въ Барро и возвратитъ опять ко мн. Чрезъ нсколько часовъ ты получишь актъ, возвращающій друзей твоихъ, и ты можешь тогда хать.’ Онъ всталъ и собраніе разошлось. Сиръ Александръ, Рандольфъ и Лордъ Рональдза возвратились въ Стирлингъ, но передъ отъздомъ сей послдній просилъ у вдовствующей Лади Роскелинъ позволенія посщать ее. Будучи чувствительна къ попеченіямъ, которыя онъ имлъ о ней, она сказала ему, что рада будетъ его видть. Онъ пошелъ за Рандольфомъ, говорилъ ему много о Лади Матильд, и удивлялся, что онъ почти не видалъ ее, а между тмъ Рандольфъ гораздо боле еще удивлялся, чтобы можно было восхищаться Матильдою, покинувши и любивши Зину. Радость его, думая, что увидитъ ее на нсколько времени и отвезетъ въ Барро, щастливыя извстія не имли границъ, онъ не могъ ее удерживать, смялся и плъ. Едва только пріхали въ Стирлингъ, какъ онъ съ восхищеніемъ обнялъ Сиръ Александра. ‘Почтенный другъ! говорилъ онъ ему: вамъ одолженъ я своимъ щастіемъ безъ вашихъ убжденій, я не видлъ бы Короля, не получилъ бы отъ него прощенія моему отцу и нашимъ храбрымъ товарищамъ!’
Сиръ Александръ съ живостію прижалъ его къ груди своей. — Рандольфъ! сказалъ онъ ему: ты превосходишь мои желанія и ожиданіе, не только ты восторжествовалъ надъ непріятелями Монтея, но также надъ нечувствительностію твоей бабушки. Видлъ ли ты, какъ ея совсть говорила ей, какъ нсколько времени угрызенія ея превосходили надъ ея гордостію? Я видлъ минуту, въ которую эта самая гордость заставила бы ее признать тебя за своего внука. —
‘Я видлъ ее, сказалъ Рандольфъ, и съ трудомъ удержался отъ того, чтобы идти къ ней на помощь, мн должно было вспомнить, что претерплъ родитель мой отъ ея несправедливостей.’
— Онъ не одинъ терплъ, сказалъ Сиръ Александръ, и я смю уврить, что мать его ни на минуту не наслаждалась щастіемъ, мучимая своими угрызеніями, она не нашла въ сын, ею признанномъ, чтобы могло льстить ея тщеславію и вознаградить за то, чмъ она ему пожертвовала. Невстка сдлала мученіе ея жизни, одинъ изъ внуковъ ея похищенъ болзнію, а старшій похитителями. Знаешь ли ты эту исторію, Рандольфъ? —
‘Только частію: Марія сказала мн нсколько въ Замк Валле, не узнали ли что нибудь объ этомъ робенк?’
— Нтъ, даже донын родственники его уврены въ его смерти, но я думаю что онъ живъ еще и скоро покажется’ —
‘Нещастный молодой человкъ! сказалъ Рандольфъ: когда узнаетъ онъ, кому одолженъ жизнію, то какъ будетъ сожалть о своемъ незнаніи. Я бы не хотлъ ни за что на свт быть на его мст, и надюсь, что онъ умеръ.’
Сиръ Александръ замолчалъ.— Еще, онъ возразилъ посл минутнаго молчанія: я завидую теб, Рандольфъ, въ удовольствіи быть посланникомъ пріятныхъ извстій, которыя ты везешь въ Барро, и съ радостію бы сопутствовалъ теб, естьлибъ повелнія Короля не удерживали меня здсь, и естьли бы не хотлъ быть врнымъ повствователемъ жизни Монтея, и не оставишь этого пятна людямъ, не все знающимъ, или не такъ честнымъ. Но отвези въ Барро мои нжнйшія поздравленія, скажи Сент-Клеру, что въ повствованіи, которое сдлаю Королю, я ограничу себя тсно въ томъ, что до него касается и что оставляю ему попеченіе о другихъ открытіяхъ, которыя онъ сдлаетъ со временемъ, естьли сочтетъ нужнымъ. —-
Рандольфъ общался исполнить, онъ ясно видлъ, что была нкоторая скрытая тайна въ этомъ посольств, но онъ слишкомъ былъ занятъ своимъ щастіемъ и мыслію увидть друзей своихъ и любезную сестру, чтобы обратить на то вниманіе.
Рональдза простился съ своимъ братомъ по оружію съ умиленіемъ, поручивши ему поздравить его родителя и друзей его, онъ извинился, что не могъ ему сопутствовать, горестію, которую онъ могъ причинить Зинъ. Но Фразеръ, который слдовалъ за дю—Бургомъ, когда они отыскивали Монтея, прочилъ Рандольфа взять его съ собою, чтобы отвезти на островъ щастливое извстіе. Они приготовились къ пути, ожидая объявленія о прощеніи, которое Король долженъ былъ имъ прислать.
Оно привезено вечеромъ, сдланное по законной форм, Рандольфъ скрылъ его въ груди своей, поцловавъ своихъ друзей, и не смотря на приближеніе ночи, ухалъ съ Фразеромъ.
Юный Государь по своему предположенію оставилъ жилище вдовствующей Лади Роскелинъ въ слдующее утро и возвратился въ свой Замокъ Стирлингъ. Въ тотъ же день Сиръ Александръ разсказалъ ему вкратц повсть о приптсненіяхъ Сент-Клера. Король слушалъ его со вниманіемъ, вмст и участіемъ, онъ совсмъ не сказалъ тогда своего мннія, но благоволеніе, которое онъ оказалъ Сиръ Александру, подало ему лестныя надежды.
Лади Роскелинъ, оставшись въ Евздал одна съ Матильдою, не была также спокойна. Видъ юнаго Рандольфа, представленнаго при Двор за избавителя Короля, благородство его лица, его прекрасная физіономія, сыновняя любовь, которую онъ показалъ къ своему изгнанному родителю, сдлали глубокое впечатлніе въ сердц ея. ‘Вотъ, сказала она сама себ, каковъ бы теперь былъ мой милой Монтрозъ! Естьли бы Небо мн его сохранило, но этотъ не также ли мн внукъ? И естьли бы я могла жаловаться на отца его, то онъ въ томъ невиненъ! вы! Сент-Клеръ былъ невиненъ, когда я отвергла его въ минуту рожденія, когда моими гоненіями я лишила себя возможности признать его, онъ иметъ еще другихъ дтей, Рандольфъ наименовалъ сестру, братьевъ. Естьли они на него походятъ, то Сент-Клерь есть щастливйшій изъ отцевъ, и я, Великій Боже! я мать его. Умру безъ потомковъ, не видя возобновленія благородной крови Роскелиновъ, — и я это заслужила. Небо правосудно, Оно меня наказало!’ Предавшись этимъ печальнымъ размышленіямъ, она удалилась въ свою комнату и сказала Лади Матильд, что хочетъ, отдохнуть, она была тамъ весь день, оставивши своей внук попеченіе угощать.
Въ слдующее утро она показалась въ зал, чтобы проститься съ Королемъ предъ его отъздомъ. Онъ не переставалъ говорить о Рандольф, хвалить его достоинства и говорить, что, не смотря на награды, которыя он назначилъ ему, этотъ молодой человкъ былъ сотворенъ къ тому, чтобы требовать всего. Онъ лукаво спросилъ Матильду, была ли она его мннія. Она отвчала покраснвъ, что она соглашается въ этомъ съ мнніемъ своего Государя.
Юный Король говорилъ потомъ о Лерд Рональдз также съ похвалою, но не спрашивая мннія Матильды, которая покраснла гораздо боле, нежели когда былъ вопросъ о Рандольф, сей послдній возбудилъ ея удивленіе, а Лордъ нжную признательность за попеченія, которыя онъ прилагалъ о ея бабушк. Рандольфъ, вмсто того чтобы идти къ ней на помощь, отошелъ и даже не сказалъ ей ни слова, а между тмъ Рональдза говорилъ только съ нею одной и самымъ лестнымъ образомъ. Можетъ быть она не имла такого вкуса, какъ Зина, и предпочитала блокурые волосы и голубые глаза, какъ бы то ни было, но вроятно, что Лордъ Рональдза получилъ предпочтеніе но, какъ всегда случается, она мало говорила о немъ своей бабушк и много о Рандольф въ разговор, которой они имли посл отъзда Короля.
Они остались вмст въ большой зал. Лади Роскелинъ старалась показывать наружно спокойствіе духа, и чтобы Матильда не примтила ея безпокойства, она говорила съ нею о разныхъ предметахъ. Матильда, веселая и рзвая по обыкновенію, была въ этотъ день задумчива, мечтательна и отвчала односложно. Лади Роскелинъ наконецъ это замтила. ‘Матильда! сказала она ей: милое дитя, что тебя такъ ныньче занимаетъ? ты не имешь своей обыкновенной веселости, или это замшательство, причиненное пребываніемъ Короля, или безпокойства, которое ты имла о случившемся со мною? Слава Богу, я совершенно выздоровла.’
— Ни то, ни другое, Милади! отвчала Матильда: естьли я не весела, то также совсмъ не печальна. Я радуюсь, что Король спасенъ и что ваша болзнь не имла слдствій. —
‘Такъ ты признаешься, что была задумчива? дитя мое? Какая можетъ быть тому причина?’
— Все, что произошло въ послдніе дни, сказала Матильда, заставило меня много размышлять, юный Король сталь близко отъ смерти, такъ чудно сохраненный этимъ мужественнымъ иностранцемъ, котораго Провидніе, кажется, нарочно послало, чтобы спасти его, — и этотъ молодой человкъ, которой отказывается отъ всего для себя собственно! О! когда бы мой братъ Монтрозъ живъ былъ, онъ бы походилъ на этого Рандольфа! съ какимъ бы удовольствіемъ я слышала прославляемымъ его мужество и вс уста повторяющими его похвалу! —
Лади Роскелинъ отворотиласъ, отирая слезы, которыя потекли при воспоминаніи о своемъ миломъ внук. Матильда, не примчая этого, увлекаемая своимъ удивленіемъ, продолжала и сказала съ жаромъ: — О, какъ родители должны гордиться такимъ сыномъ! такъ молодъ, такъ хорошъ и уже такъ мужественъ! Между тмъ, какъ робкіе придворные трепетали на берегу рки при вид опасности своего Короля, онъ повергается въ воду и спасаетъ его, отваживаясь на свою погибель. —
‘Надобно согласиться, сказала съ замшательствомъ Лади Роскелинъ, что онъ поступилъ благородно, знаешь ли ты, чей онъ сынъ?’
— Такъ, Милади! онъ сынъ Сент-Клера Монтея, котораго вс вы называете Мак-Креемъ и о коемъ я такъ часто слышала презрительныя рчи у моего родителя. Я не хотла тому врить, онъ иметъ столь благородный видъ, но Лордъ…. его другъ…. который такъ хорошо вамъ помогалъ, матушка, и который не иметъ обманчиваго вида, сказалъ мн, что онъ точно былъ сынъ Сент-Клера Монтея, и что отецъ иметъ осанку такъ же благородную, какъ и онъ, и однако же онъ обманщикъ, не такъ ли? —
‘Мудрость Іакова I такъ осудила его, отвчала она, стараясь скрыть свое смущеніе: потому что онъ изгналъ его, но Государи не всевдущи, они также могутъ обманываться. Какъ я могу вспомнить, онъ на него походитъ… Я безпокоюсь объ этомъ произшествіи. Этотъ гордый молодой человкъ будетъ имть большое вліяніе на разумъ Короля, его отецъ врагъ твоему, и онъ захочетъ отмстить за себя. Увы! твой отецъ не иметъ боле сына, чтобы защищать его.’
— Не бойтесь этого, Милади! Рандольфъ далекъ отъ того, чтобъ быть гордымъ и злымъ. Милордъ….. Милордъ….. Рональдза, думаю я — не такъ ли онъ называется? сказывалъ мн, что доброта и чувствительность его сердца превосходила его мужество, онъ сказалъ, что любилъ его какъ брата, и что вся та фамилія отличалась самыми кроткими и любезными качествами, —
‘Въ самомъ дл, сказала Лади Роскелинъ голосомъ, изъявляющимъ удовольствіе, но воспринявъ опять мрачный и сердитый видъ: эти кроткія особы будутъ можетъ быть очень жестоки для меня.’
— Нтъ, нтъ, милая бабушка! сказала Матильда, сложивъ руки: не имете, этой мысли, Лордъ Рональдза сказалъ мн еще…. —
‘Онъ сказалъ теб, прервала Лади Роскелинъ съ нетерпніемъ: ты бы должна была ему сказать, что они непріятели отцу твоему, и принудить его къ молчанію.’
— Я не остерегалась, Милади, и слишкомъ много имла желанія его слушать, всегда желала я знать исторію ссоры моего отца съ этимъ Монтеемъ, но меня бранили, когда я о чемъ говорила. Лордъ Рональдза не совсмъ ее знаетъ, онъ говоритъ только, что Король Іаковъ I былъ очень неправосуденъ къ Сент-Клеру Монтею, мн кажется, что вы также объ этомъ думаете. Будете ли вы такъ милостивы, что разскажете мн, что произошло при этомъ случа.—
Лади Роскелняъ смшалась. ‘Нтъ, Матильда, сказала она: ты ее отъ меня не услышишь, но какъ бы то ни было, ты не возмешь, я надюсь, стороны непріятелей твоей фамиліи.’
— Я бы желала, сказала Матильда покраснвъ, брать другой стороны, кром правосудія и мира. Я слышу часто матушку, говорящую о ненависти, мщеніи, и не могу ее понять, я не знаю, что это значитъ ненавидть. Естьли это нибудь меня оскорбляетъ, я плачу, но ни за что на свт не хочу возвращать зла, которое мн сдлали, оно бы вдвое пало на мое сердце. Я читала въ священныхъ книгахъ, которыя бы мн дали, что мщеніе принадлежитъ Богу. Оставимъ его Ему, Онъ заставитъ его пасть на истинно виновнаго, Онъ читаетъ во глубин человческаго сердца.—
При сихъ ужасныхъ словахъ внезапнымъ ужасъ и отчаяніе начерталось на лиц Лади Роскелинъ, она воскликнула? закинувши голову назадъ: ‘Оно пало мщеніе небесное! Молодость, проведенная въ обман и боязни, зрлыя лта въ преступленіи и отчаяніи, старость въ угрызеніяхъ совсти и конецъ столь же страшный, какъ и жизнь!’
Матильда испугалась. — О, Боже мой! говорила она: милая бабушка! успокойтесь, прошу васъ, естьли это ожидаетъ нашихъ непріятелей, то безъ сомннія они очень достойны сожалнія. Но Богъ по милосердію Своему тронетъ сердца ихъ, они раскаются можетъ быть, и вы знаете, Милади, что кающійся гршникъ лучше принимается Богомъ, нежели праведный, который не иметъ нужды въ покаяніи.—
‘Матильда! сказала Лади Роскелинъ, стараясь сколько возможно придти въ себя: окончимъ этотъ разговоръ, не говори мн боле объ этомъ дл, оно сдлало мученіе моей жизни.’
— Да возможетъ Бебо, чтобы вы могли ихъ забыть, сказала Матильда, цлуя руку своей бабушки: простите мн, прошу васъ, естьли я возбудила ваши горести, то этотъ Рандольфъ былъ тому причиною, его поступокъ привелъ меня въ восторгъ. —
