Семейные неприятности, Крестовская Мария Всеволодовна, Год: 1888 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 15 минут(ы)

М. В. Крестовская

Сынъ.— Немудреные.— Семейныя непріятности.— Имянинница.— Сонъ въ лтнюю ночь.— Дти.— Первое счастье.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія М. М. Стасюлевича, В. О., 5 л., 28
1896

СЕМЕЙНЫЯ НЕПРЯТНОСТИ.
(Разсказъ).

Генеральша вошла въ комнату дочери съ какимъ-то особенно радостно-торжественнымъ видомъ.

— Меричка, мой другъ,— сказала она тоже особеннымъ, торжественнымъ голосомъ:— пріхалъ князь, поди къ нему, онъ хочетъ тебя видть.

— Ахъ, maman,— проговорила Мери, тревожно поднимая на мать глаза:— мн лучше не ходить…

— Полно, полно, ma ch&egrave,re, почему теб не ходить? Это даже невжливо! Вы переговорите, и все ршится. Неволить тебя вдь никто не будетъ!— прибавила она немного уже суше.

Но Меричка опустилась на стулъ и нервно сжимала себ руки.

— Нтъ, maman, я лучше не пойду!— повторила она ршительно:— что я могу сказать ему?

— Это ужъ твое дло, что сказать! Быть можетъ, ты даже скажешь ему то, чего и сама не ожидаешь теперь!— И генеральша съ лукавой улыбкой ласково потрепала дочь по щек.

— Нтъ, maman, я знаю, что я ему отвчу! потому-то я и не хочу идти! Лучше вамъ самой сказать ему, что это невозможно.

— Ну не торгуйся, ma ch&egrave,re, не торгуйся!— прервала генеральша, опять слегка морщась и принимая съ головы дочери свою руку.— Такъ не длается въ подобныхъ случаяхъ. Я сказала ему, что пришлю тебя, и ты должна идти. Но вотъ что, мой другъ,— заговорила она вдругъ ршительнымъ и дловымъ тономъ, съ легкими нотками тревожной просьбы:— послушай мать! Подумай, отъ какой партіи ты отказываешься. Мери, душа моя, нельзя же быть всегда упрямымъ ребенкомъ, ты потомъ — ахъ, какъ!— сожалть будешь! да поздно будетъ, не вернешь! Такіе женихи, мой ангелъ, какъ князь, каждый день не являются. Поврь мн.

— Но у меня вдь уже есть женихъ, мама!

— Ахъ Боже мой!— генеральша нетерпливо передернула плечами:— все это вздоръ, ma ch&egrave,re! Точно отказать нельзя!

— Но я вовсе не хочу отказывать ему!— воскликнула Мери горячо.— Я люблю его, мама!

— Ну, мой другъ, это и разлюбить можно,— сказала генеральша съ сердитымъ презрніемъ.

— Нтъ, мама, этого нельзя. По крайней мр я такъ не могу. Все время любить человка, а потомъ взять и разлюбить только потому, что другой, богаче и знатне, сдлалъ предложеніе! Я бы не уважала себя…

— Ахъ, мой другъ, перестань, пожалуйста. Все это только фразы и одн фразы. Не уважала бы себя! Скажите пожалуйста, какъ трогательно! Объ жизни, матушка, пора подумать, да позаботиться о томъ, какъ устроить ее для себя лучше, а не объ уваженіяхъ и значеніяхъ разныхъ трактаты разводить. Ну что твой Николай Николаевичъ, мелкопомстный какой-то…

— Для меня это все равно, мама. Я люблю его.

— Ахъ, Богъ мой!— затвердила одно:— люблю да люблю, и знать ничего не хочетъ! Удивляюсь, матушка, что ты въ немъ нашла только! Некрасивъ, старикъ…

— Господи, мама, да какой же онъ старикъ?

— Для тебя, мой другъ, старикъ. Ему 37, а теб 18 лтъ — вдвое старше! Да ты сравни только его и князя. Князь молодъ, красивъ, воспитанъ, богатъ, уменъ, добръ, благороденъ, любитъ тебя…

— Николай Николаевичъ тоже любитъ меня, мама… и, полагаю, не меньше князя.

— Ну, я тамъ ужъ не знаю, кто меньше, кто больше, не мое дло. ‘Мое’ дло указать, теб истинную дорогу и устроить твое счастье! Я никогда не раздляла твоего пристрастія къ Николаю Николаевичу, по-моему, онъ теб совсмъ не пара, а если раньше молчала, то только потому, что знала, какъ трудно въ ныншній вкъ выдти замужъ небогатой двушк, да еще въ провинціи. Но разъ, что является выборъ,— и какой выборъ, ma ch&egrave,re!— то мой прямой долгъ наставить тебя.

— Вы говорите, мама, что Николай Николаевичъ мн не пара, а я думаю, что я князю тоже совсмъ не пара. Ему не такую жену нужно…

— Ну, ma ch&egrave,re, это ужъ не твое дло, онъ и самъ за себя подумать можетъ.

— Онъ человкъ свтскій, знатный, а я…

— А ты? Что же ты по-твоему такое?— воскликнула генеральша съ негодованіемъ.— Это вотъ все либеральныя фразы вашего достойнаго Николая Николаевича! Скажи, пожалуйста, давно ты это въ мщанки-то приписалась? Слава Богу, отецъ твой, кажется, заслуженный генералъ, я тоже стараго дворянскаго рода, въ губерніи къ намъ вс относятся съ полнымъ почтеніемъ и уваженіемъ, воспитывали мы тебя какъ нельзя лучше, ничего ужъ, кажется, на это не жалли, гувернантокъ прямо изъ Швейцаріи выписывали,— такъ чмъ же ты это князю не пара? Ахъ, да что съ тобой разговаривать, съ тобой вдь, матушка, не сговоришь, вдь это даже неприлично, наконецъ, заставлять порядочнаго человка ждать столько времени въ гостиной! Вдь онъ не лакей! Иди, сдлай милость, не срами меня!

Мери, съ привычно-покорнымъ видомъ слушавшая мать, задумчиво встала съ кресла.

Генеральша съ облегченіемъ вздохнула.

‘Ну, слава Богу,— подумала она: — хоть выйти-то уговорила! Нтъ, въ наше время все это гораздо проще было. Двушки сами понимали свои выгоды. А нынче имъ хоть совсмъ замужъ не выходить, такъ и то пожалуй не бда’.

— Постой, постой, Меричка!— заговорила она вдругъ поспшно, когда дочь подошла уже къ двери:— у тебя вс волосы растрепаны: дай-ка я поправлю.

И слегка дрожащей отъ волненія рукой, она наскоро, заботливо оправляла дочери волосы и бантики на лиф, тревожно осматривая ее всю своимъ зоркимъ взглядомъ.

— Ну иди, Христосъ съ тобой!— сказала она, набожно крестя дочь:— Христосъ съ тобой, мое дитя!— И она уже хотла отворить передъ дочерью дверь, но вдругъ передумала, и, горячо обнявъ ее, заговорила поспшно, со слезами на глазахъ и съ страстной мольбой въ голос, стараясь въ то же время не очень задерживать дочь:

— Меричка, дитя мое, успокой ты насъ, стариковъ, ты только подумай, какъ мы съ отцомъ будемъ счастливы, когда ты согласишься! Меричка, вдь намъ не долго уже жить… мы всю жизнь приносили теб въ жертву… пожалй же и ты насъ хоть немного…

— Ахъ, мама, зачмъ вы такъ искушаете меня! Это нехорошо съ вашей стороны,— сказала Мери со слезами на глазахъ.

— Нтъ, мой ангелъ, это хорошо, это мой святой долгъ… Ты только подумай,— князь увезетъ тебя въ Петербургъ, представитъ ко двору, введетъ тебя въ самый аристократическій кругъ, ты будешь везд путешествовать, будешь блистать, у тебя будетъ свой домъ, великолпныя лошади, роскошные брильянты, прелестныя дти, ангелъ мой!.. Разв теб непріятно будетъ, что твоя дочь — вдругъ княжна! сынъ — князь…

Меричка, съ томительной тоской и отчаяніемъ, подняла руки, какъ бы инстинктивно защищая себя отъ этихъ соблазновъ.

— Мама!— воскликнула она съ болью:— зачмъ, зачмъ вы мн говорите все это… это нехорошо, мама, это нечестно. Ну пустите же меня! Вдь вы же сами говорили, что онъ ждетъ!

— Иди, иди, мой другъ, мое дитя милое, и да вразумитъ тебя Господь! иди, моя дорогая!— И наскоро перекрестивъ дочь еще разъ, генеральша сама растворила передъ ней дверь въ сосднюю комнату, и Меричка вышла, притворивъ за собой дверь, а генеральша отерла себ глаза, но слезы опять набжали на нихъ.

‘О, Господи, Господи, будь милосердъ, вразуми ее, глупую! Тутъ ничего не услышишь…’ подумала она, волнуясь и не зная, остаться ли ей здсь дожидаться окончанія дла, или идти въ столовую, изъ которой можно было все подслушать.

‘Пойти разв туда? Нтъ ужъ лучше здсь останусь — еще замтятъ пожалуй… неловко. Господи, Господи, образумь ее и настави… И какія он нынче вс мудреныя стали, не разберешь даже… Нтъ, какъ можно ихъ съ нами сравнить — мы куда умне были…’ И съ тревожной тоской и надеждой, генеральша опустилась на ближайшее къ двери кресло, и безпокойно вздыхая, то снова начинала мысленно молиться, то наклонялась къ самой щелочк въ двери, стараясь хоть отсюда прислушаться, не слышно ли, что говорятъ въ гостиной Мери съ княземъ.

Мери быстро прошла черезъ столовую и вошла въ гостиную, гд ждалъ ее князь. Когда она показалась въ дверяхъ, князь поспшно поднялся навстрчу къ ней, и хотя Мери не глядла на него, но она невольно чувствовала такое томительное ожиданіе въ лиц его, что ей стало мучительно жаль его, и она смутилась еще больше.

Съ робкой улыбкой она протянула ему свою холодную руку, чувствуя въ то же время, что онъ глядитъ на нее и съ тревогой, и съ надеждой, и со страхомъ, какъ бы силясь по лицу ея прочесть ея отвтъ.

Тогда она молча подняла на него глаза, и выраженіе въ нихъ было такое виноватое и страдающее, что онъ невольно понялъ ее, и рука его, такъ горячо сжимавшая ея руку, дрогнула и опустилась.

Мери чувствовала, что онъ понялъ все, и что объясненіе ихъ въ сущности уже кончено и прибавить къ нему словами почти уже нечего, но кончить его такъ странно и молча было все-таки же нельзя, и она сознавала, что нужно что-нибудь сказать и не знала что… Но князь самъ помогъ ей.

— Ваше лицо не предсказываетъ мн ничего добраго,— сказалъ онъ, смотря на нее грустнымъ пытливымъ взглядомъ, но въ голос его при этихъ словахъ все еще звучала робкая, но настойчивая надежда влюбленнаго человка, который не можетъ сразу отршиться отъ всхъ своихъ радостныхъ грзъ и желаній.

— Да, князь,— сказала она тихо:— это правда…

Онъ слегка вздохнулъ, какъ будто бы наперекоръ своимъ словамъ не ожидалъ отъ нея такого отвта.

— Правда…— повторилъ онъ за ней. Нсколько мгновеній, казавшихся ей страшно долгими, они молча стояли другъ противъ друга, и на виск его поблднвшаго лба билась какая-то жилка.

Но черезъ минуту онъ поднялъ голову, и взглядъ его слегка оживился.

— Я знаю,— заговорилъ онъ нервно,— что больше я не долженъ былъ бы ни о чемъ васъ спрашивать… Но… но, быть можетъ, вы скажете мн причину… быть можетъ, я могу еще надяться… быть можетъ, когда нибудь вы… передумаете…— И снова взявъ ея руки и горячо сжимая ихъ, онъ смотрлъ ей прямо въ глаза съ ожившей на мгновеніе надеждой.

Мери тихо покачала головой и отвела отъ него свои руки.

— Нтъ, князь,— сказала она грустно: — я не могу передумать! Я уже дала слово… другому…

— А…— онъ молча, съ невольнымъ страданіемъ въ лиц, которое стыдливо хотлъ скрыть, отвернулся отъ нея, и жилка на виск его забилась чаще и сильне.

Мери машинально смотрла на эту бьющуюся жилку, на его красивый профиль съ тонкимъ прямымъ носомъ и темными волосами на лбу, и ей было мучительно жаль его. Она знала, что еслибы онъ пріхалъ раньше, когда она не успла еще полюбить Николая Николаевича и дать ему слово, то она съ радостью позволила бы себ любить этого молодого, добраго, красиваго человка и была бы счастлива, когда онъ предложилъ бы ей сдлаться его женой и раздлить съ нимъ жизнь такую пріятную и невольно завлекавшую ея. Тогда полюбить его ей было бы такъ легко, стоило бы только дать себ волю. Но тогда этого не случилось, а теперь она не желала давать себ эту волю, которая могла бы разбить жизнь Николая Николаевича. Напротивъ теперь, когда ея мать стала къ нему такъ несправедлива и вс, не думая объ немъ и объ его страданіяхъ, старались заставить ее разлюбить его, она относилась къ нему еще нжне. За это страданіе и обиды, которыя онъ выносилъ изъ-за нея, она полюбила его еще горяче и еще упорне ршилась сдлаться его женой и не измнить ему, несмотря ни на что. И все-таки же въ эту минуту, когда она окончательно должна была отказать князю, ей было почему-то грустно и чего-то жаль…

Они стояли молча, не глядя другъ на друга, думая каждый свои невеселыя думы и какъ будто безсознательно медля разстаться навсегда. Князь, о чемъ-то задумавшись, печально глядлъ въ открытое окно и, казалось, забылъ, что они все уже сказали другъ другу и ему остается только уйти. И, стоя подл него, Мери удивлялась, отчего онъ такой красивый, умный, знатный, ‘идеальный женихъ’, какъ называла его генеральша, полюбилъ именно ее, такую неинтересную, самую обыкновенную двушку, тогда какъ въ него была влюблена Меми Яблонская, считавшаяся первой красавицей въ губерніи! Да и не одна Меми Яблонская, вс двушки и женщины бгали здсь за нимъ, а онъ выбралъ вдругъ ее, маленькую и невзрачную, у которой даже и поклонниковъ никогда не было. И отчего она, въ свою очередь, изъ всхъ, кого она знала, молодыхъ умныхъ и красивыхъ, полюбила Николая Николаевича, совсмъ не блестящаго, ничмъ не выдающагося и даже некрасиваго! И отчего это всегда, большей частью, случается такъ странно!..

Но князь, проведя рукой по лбу, очнулся отъ своей задумчивости.

— Да,— сказалъ онъ съ легкимъ вздохомъ,— я мечталъ о большомъ счасть… но… значитъ оно не суждено мн. Что длать!…— прибавилъ онъ съ грустной, болзненной улыбкой.— И такъ, мн остается только проститься съ вами и пожелать хоть вамъ того счастья, о которомъ я мечталъ для себя…

Онъ пожалъ ея руку нжно, но уже не такъ горячо, какъ въ ту минуту, когда она только-что вошла и онъ такъ радостно бросился ей навстрчу.

— Богъ дастъ,— сказала она съ смущенно застнчивой лаской, отвчая на его пожатіе и поднимая на него виноватые глаза,— вы скоро разлюбите меня. Когда вы удете, вы убдитесь, что во мн не было ничего хорошаго, что вамъ это’ только такъ казалось. Быть можетъ, вы скоро встртите другую двушку, гораздо боле меня достойную вашей любви, которая будетъ гораздо, гораздо лучше меня. И я уврена, я знаю, что она полюбитъ васъ,— васъ такъ легко полюбить — сказала она горячо.

— Легко!— сказалъ онъ горько.— Вдь вы же не полюбили!

Мери вспыхнула и опустила глаза.

— Я… я совсмъ другое дло…— сказала она смущенно и подумала опять, что еслибы не Николай Николаевичъ, то и она съ радостью полюбила бы. Но сказать ему этого она не могла и знала, что даже и думать такъ не слдуетъ.

— Во всякомъ случа все это очень печальныя утшенія для меня,— сказалъ князь съ той грустной насмшливой улыбкой, съ которой взрослые смотрятъ на маленькихъ дтей, когда т наивными ласками и общаніями стараются утшить ихъ въ какомъ-нибудь большомъ гор. И Мери невольно подумала, что это дйствительно плохое утшеніе, потому что еслибы ея Николай Николаевичъ вдругъ разлюбилъ бы ее и женился бы на другой, то ее не могло бы утшить то сознаніе, что онъ некрасивъ не блестящъ и что, быть можетъ, явится на его мсто кто-нибудь другой, кто также полюбитъ ее.

Но все-таки же она хотла хоть какъ-нибудь утшить его — любя сама, она такъ живо понимала его горе, и это горе мучило ее тмъ боле, что она сама же была въ немъ виновата.

— Я не зайду проститься къ вашей мам и отцу,— сказалъ князь, беря свою шляпу,— будьте добры, передайте имъ мое извиненіе и пожеланіе всего лучшаго. Вроятно, мн уже не придется увидться съ ними скоро. Я узжаю завтра въ Петербургъ!

— Завтра?…— Она слегка покраснла, и ей вдругъ стало жаль, что князь узжаетъ такъ скоро и она уже никогда не увидитъ больше его милаго, симпатичнаго ей лица, не услышитъ его голоса, въ которомъ, при обращеніи къ ней, звучало всегда столько нжной любви.

Когда князь еще разъ крпко поцловалъ на прощанье ея руку и вышелъ, Мери осталась посреди комнаты, задумчиво смотря ему вслдъ. Она знала, что сейчасъ войдетъ генеральша, узнаетъ, что все кончено и страшно разсердится не только на нее, но и на Николая Николаевича, и даже на бднаго генерала: потому что она всегда, на кого бы ни сердилась, сердилась за одно ужъ и на мужа. И это предстоящее объясненіе тревожило и пугало Мери тмъ обычнымъ страхомъ, который она еще съ дтства привыкла чувствовать къ матери въ случаяхъ какихъ-нибудь своихъ провинностей.

И дйствительно, какъ только въ передней дверь за княземъ затворили, генеральша осторожно просунула голову въ своемъ нарядномъ чепц съ лиловыми лентами, и увидвъ, что Мери одна, поспшно вошла въ гостинную.

— Ну что?— спросила она тревожно, вглядываясь въ смущенное лицо дочери, и вдругъ въ какомъ-то отчаяніи взмахнула руками и заплакала.

— Богъ съ тобой! Богъ съ тобой!— вскрикнула она съ истерическимъ уже упрекомъ.— Ты всегда, всегда была эгоисткой, никогда насъ не жалла, никогда о насъ не думала. Богъ съ тобой! Отнын я теб ничего не скажу, живи какъ знаешь, выходи за своего бирюка, хорони себя въ деревн, паси, матушка, коровъ, коли теб это нравится! Будь, будь, милая, коровницей, коли не захотла быть княгиней! Мы-то ее наряжали, мы-то ее няньчили, изъ послднихъ денегъ сотни на ея воспитаніе да туалеты выбрасывали, во всемъ себ отказывали, всю жизнь ей въ жертву приносили! А она… вотъ вамъ благодарность, милые родители, за вс ваши труды и попеченія! Вотъ она вамъ!

— О, мама!— воскликнула Мери жалобно, съ глазами, полными слезъ.

— Ахъ, оставь, матушка, сдлай милость, не притворяйся! Всхъ на своего бирюка промняла, подумаешь, сокровище какое нашла. Нигилистъ проклятый!

Глаза Мерички вспыхнули, и голосъ задрожалъ негодованіемъ.

— Когда не было князя, вы сами мама, желали этого брака. Зачмъ же вы браните его теперь, что онъ вамъ сдлалъ, мама?

— Слышите! что онъ мн сдлалъ? Дочь отнялъ, сударыня, дочь! Что сдлалъ! Богъ теб судья, Богъ! Онъ тебя еще накажетъ! Увидишь, какое сокровище пріобрла! Погоди, матушка, еще наплачешься,— онъ тебя къ рукамъ-то приберетъ, помучаешься съ нимъ довольно! И такъ теб и нужно будетъ! Сама выбирала, сама въ пропасть кидалась, такъ и наслаждайся и радуйся, но меня, милая, прошу ужъ не упрекать, я заране во всемъ, что бы ни случилось, руки умываю. Желаешь своего бирюка — бери, никто больше не препятствуетъ, желаешь съ нимъ коровъ пасти — паси, милая, паси, сдлай милость, наслаждайся, матушка! Ахъ, ты, княгиня! Да и князь-то твой глупъ, какъ я погляжу, было чмъ плняться, лучшаго ничего не нашелъ! О, дура! Покаешься, матушка, покаешься, да поздно будетъ!

И сильно хлопнувъ дверью, генеральша, вся красная и задыхающася отъ волненія, вышла изъ комнаты, бросивъ на дочь послдній, уничтожающій взглядъ.

Мери, съ дрожащимъ подбородкомъ и потемнвшими глазами, осталась на своемъ мст, молча выдержавъ потокъ материнскаго негодованія.

Сначала она была смущена, чувствуя свою вину передъ матерью, и когда та заплакала, она хотла броситься къ ней на шею и, цлуя ея руки, просить у нея прощенія за то, что такъ огорчила ее, но когда генеральша въ своихъ оскорбленіяхъ задла Николая Николаевича, слезы ея высохли, и желаніе цловать мать и просить у нея прощенія пропало. И даже бдный князь, поднимавшій раньше въ душ ея какую-то глубокую нжную жалость, сдлался ей вдругъ непріятенъ, какъ виновникъ всхъ тхъ оскорбленій, которыя наносились теперь Николаю Николаевичу. Возмущенная и оскорбленная ими до глубины души, она невольно сказала себ, что теперь уже ничто въ мір не заставитъ ее отречься отъ него и что съ этой минуты онъ будетъ ей дороже и миле, чмъ когда-либо и чмъ кто-либо на всемъ свт.

Какъ только дверь съ громомъ захлопнулась за генеральшей, отворилась тихонько противоположная дверь, и на порог ея показался генералъ, въ своей старенькой военной тужурк, съ замаслившимися красными отворотами и съ короткой трубкой-‘носогрйкой’, какъ называлъ ее генералъ, въ зубахъ, подъ сдыми, порыжвшими и прокоптившимися отъ табаку усами.

Генералъ имлъ привычку отдыхать посл обда часика два, но крикъ жены разбудилъ его на этотъ разъ нсколько ране, и осторожно, стараясь не попасться на глаза своей раздраженной супруги, онъ вышелъ узнать, что случилось.

Генералъ всегда чувствовалъ себя не совсмъ покойно, когда генеральша сердилась, и предпочиталъ въ это время или тихонько сидть у себя въ кабинет, перелистывая газеты или еще тише уходить совсмъ изъ дома, но любопытство, къ которому генералъ былъ нсколько склоненъ, нердко увлекало его, заставляя не во-время показаться на глаза генеральш.

— На кого мама сердится?— спросилъ онъ шопотомъ, увидвъ дочь.

Мери обернулась къ нему и разомъ увидла всю его невысокую плотную фигурку съ бленькимъ Георгіемъ въ петличк старой тужурки и его полныя, красныя, бритыя щеки, всегда коловшія ее, когда она цловала его, и добрые выпуклые голубые глаза, и милую круглую лысину, въ которую она почему-то особенно любила цловать его. Чувство глубокой нжности и любви къ нему сильне охватило ее, горечь материнскихъ обидъ почувствовалась еще больнй, и она бросилась къ отцу на шею и горько заплакала, какъ часто длала это бывало еще въ дтств, когда посл какого-нибудь разноса убгала къ нему и плакала, прижимаясь къ его щек и пряча свое личико въ этой же самой, такъ хорошо знакомой ей, старой тужурк его, безъ которой она почти не могла себ его представить и которая, даже и пахла такъ же, какъ онъ самъ, прокопченымъ запахомъ Жуковскаго табаку.

— Ну, ну, ну,— сказалъ смутившійся при вид дочернихъ слезъ генералъ:— видно досталось-то намъ самимъ? И онъ нжно погладилъ ее по мягкимъ, гладко причесаннымъ волосамъ.

— Пойдемте, папа!— сказала Мери, увлекая отца изъ гостиной въ боле безопасный кабинетъ его.

— Папа,— сказала она тихо, останавливаясь передъ нимъ и смотря прямо въ его добрые глаза.— Сейчасъ прізжалъ князь и сдлалъ мн предложеніе

— А!— генералъ одобрительно крякнулъ, и лицо его просвтлло счастливой, добродушной улыбкой.

— Но я ему отказала, папа!

— Гм…— лицо генерала слегка померкло, и онъ неодобрительно покачалъ головой.

Мери пытливыми глазами смотрла на него, и когда онъ неодобрительно покачалъ головой, она вся вдругъ ярко вспыхнула и съ горячимъ негодованіемъ накинулась на отца.

— Папа, неужели же и вы будете говорить то же, что и мама? Но вдь я же невста другого, вдь я же люблю Николая Николаевича, вдь я же раньше еще дала ему слово! Разв вы это забыли?

Генералъ дйствительно не то, чтобы забылъ, но какъ-то упустилъ изъ виду этотъ фактъ. Николай Николаевичъ уже боле мсяца былъ въ деревн, подготовляя тамъ все къ новому хозяйству, а князь послднее время бывалъ у нихъ почти каждый день. Вс разговоры о Никола Николаевич неохотно заминались, тогда какъ князь служилъ въ нихъ самой интересной темой, и генеральша такъ горячо мечтала о томъ, чтобы князь сдлалъ предложеніе Мери, что и самъ генералъ началъ также мечтать объ этомъ довольно усердно. Онъ очень любилъ дочь и желалъ для нея всего самаго лучшаго, а князь, и. по его мннію, былъ партія самая лучшая, какую только они могли желать для дочери. И ему было бы чрезвычайно пріятно, еслибы она вышла за него. Но если она сама этого не хотла, то и генералъ переставалъ желать этого, а если они съ Николаемъ Николаевичемъ любили другъ друга и желали жениться, то и генералъ тоже отъ души желалъ того же, тмъ боле,что съ Николаемъ Николаевичемъ они были уже старинные пріятели, къ которому онъ давно привыкъ, чувствуя себя съ нимъ гораздо свободне и пріятне, чмъ съ свтскимъ княземъ, невольно стснявшимъ его.

— Ну такъ и отлично, двчурка,— сказалъ онъ успокоительно, разомъ ршивъ, что и Николай Николаевичъ въ сущности прекрасный человкъ, отличный хозяинъ и будетъ прекраснымъ мужемъ.— Кого любишь, за того и иди, мы неволить не будемъ, это твое дло, двчурка, теб жить придется, а не намъ,— мы старики свое ужъ отжили, теперь на тебя порадуемся!

— Папа,— сказала Мери, кладя ему на шею руки съ какимъ-то строгимъ выраженіемъ въ своихъ мягкихъ лучистыхъ глазахъ.

— Скажите мн, что я поступила такъ, какъ слдуетъ, что вы это одобряете, и что вамъ было бы непріятно, еслибы я поступила иначе! Скажите мн это, папа!— И она пытливо, какъ будто боясь, что отецъ думаетъ не совсмъ такъ, какъ, по ея мннію, долженъ былъ думать, глядла въ его доброе полное лицо, точно силясь по немъ прочесть вс его мысли и чувства.

Но отецъ обнялъ и крпко поцловалъ ее, прижавъ къ себ.

— Такъ, такъ, двчурка, ты у меня хорошій человкъ,— сказалъ онъ.

Генералъ былъ не мастеръ говорить, особенно въ торжественныхъ случаяхъ, но въ глазахъ его, добрыхъ и ясныхъ, Мери прочла вс его мысли и нашла, что онъ думаетъ объ этомъ дл именно такъ, какъ и нужно было думать, что онъ доволенъ ею и что они горячо и нжно любятъ другъ друга.

Тогда она чему-то весело разсмялась сквозь стоявшія еще въ глазахъ ея слезы, нжно обняла его, и они опять крпко поцловались, счастливые и довольные другъ другомъ.

Но гд-то вдалек послышался раздраженный голосъ генеральши.

Они безпокойно взглянули другъ на друга, и генералъ вдругъ сталъ торопливо разстегивать свою тужурку.

— Гд мой сюртукъ, Машенька, дай-ка мн его, милая,— заговорилъ онъ смущенно и не глядя на дочь.

Но Мери вдругъ стало страшно остаться безъ него ‘теперь’, и она взглянула на него просящими глазами.

— Разв вы уйдете, папа?

— Да, душенька, ненадолго, такъ, пройтись, немножко, да кстати ужъ и къ Ивану Петрович узайду на минуточку.

Но Мери знала, что значитъ ‘эта минуточка’ у Ивана Петровича: тамъ они засядутъ въ винтъ и генералъ вернется только часамъ къ 12 ночи.

Она нершительно, какъ бы все еще надясь, что отецъ не уйдетъ и не оставитъ ее одну съ разсерженной матерью, печально подавала ему его сюртукъ, но генералъ старался не глядть въ лицо дочери, чувствуя передъ ней свое маленькое преступленіе, и поспшно натягивалъ съ ея помощью сюртукъ.

Въ душ онъ былъ смущенъ и колебался: уйти ему или не уйти. Съ одной стороны, ему было жаль дочку и немножко совстно передъ ней, но, съ другой стороны, онъ зналъ, что если не уйдетъ во-время, то сейчасъ явится генеральша, которая всегда, когда сердилась на кого-нибудь, то сердилась за одно ужъ и на него, и начнетъ жаловаться, плакать, кричать, обвинять его въ трусости и безхарактерности и требовать, чтобы онъ сдлалъ дочери хорошее внушеніе, подйствовавъ на нее своей родительской властью, и онъ очутится между двухъ огней. Не разъ приходилось генералу за его долгую боевую жизнь быть подъ страшнымъ непріятельскимъ огнехмъ, и никогда мужество и присутствіе духа не оставляли его тамъ и не даромъ получилъ онъ свой бленькій крестъ, которымъ такъ гордился, но тмъ не мене, когда генеральша сердилась на него, она всегда презрительно называла его трусомъ — и была отчасти права.

И смотря, какъ отецъ съ сконфуженнымъ, покраснвшимъ еще больше, лицомъ торопливо застегивалъ свой сюртукъ, Мери думала все это, и ей вдругъ стало такъ жаль его, что приливъ нжности и любви къ нему съ новой силой охватилъ ее.

Пускай лучше мать бранитъ одну ее, она не такъ боится! И съ доброй, веселой улыбкой она подала ему фуражку и сама тихо и осторожно проводила его въ переднюю, поцловавъ въ послдній разъ крпкимъ беззвучнымъ поцлуемъ.

Затворивъ за нимъ дверь, она опять побжала въ гостиную, распахнула окно, сла на подоконникъ и стала глядть въ слдъ удалявшемуся отцу, весело кивая и улыбаясь ему издали.

Послдніе лучи солнца гасли въ розовыхъ, разбросанныхъ по всему небу, облакахъ и кидали нжный отсвтъ въ темную гостиную.

Вся улица, тонувшая въ садахъ, была залита ихъ лучами, и деревья со свжей, только-что распустившейся зеленью, рдли на солнц своими позлащенными верхушками.

Мери глядла на эти розовыя тучи, и какое-то тихое радостное чувство охватывало ея душу…

— Ничего, все обойдется… Мама посердится, посердится, а потомъ перестанетъ, она тоже добрая… он опять помирятся, а потомъ прідетъ Николай Николаевичъ… О, милый, милый, какъ она его любитъ… какъ любитъ… и папа милый и вс, вс — весь свтъ милый… и все дурное пройдетъ, останется одно хорошее…

И съ свтлой врой молодости она улыбалась счастливою, радостной улыбкой и удаляющейся фигур отца, и молодой зелени на деревьяхъ, и розовымъ облакамъ на неб, и своимъ мечтамъ, и своей молодой жизни, которая только-что начиналась для нея…

Апрль 1888 года.

М. В. Крестовская

СЕМЕЙНЫЯ НЕПРЯТНОСТИ.(Разсказъ).

Читайте также:

СЕМЕЙНЫЯ НЕПРЯТНОСТИ.
(Разсказъ).