![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/str01.jpg)
Семейная хроника рода Струйскихъ въ связи съ біографіею поэта А. И. Полежаева1).
Семейная хроника рода Струйскихъ въ связи съ біографіею поэта А. И. Полежаева1).
Семейная хроника рода Струйских в связи с биографиею поэта А. И. Полежаева, Бобров Евгений Александрович, Год: 1903
Время на прочтение: 16 минут(ы)
1) Во всхъ до нын появившихся біографіяхъ нашего извстнаго поэта А. И. Полежаева имются крупные проблы и даже ошибки, преимущественно, касательно его семейнаго положенія. Самъ Полежаевъ, по свидтельству Е. И. Бибиковой (‘Русскій Архивъ’, 1882, ч. 3, стр. 241), никогда не говорилъ о своихъ родныхъ: ‘Когда съ нимъ заговаривали на эту тему, онъ всегда отвчалъ уклончиво и перемнялъ разговоръ, мы не знали, ни кто онъ, ни какого онъ происхожденія, замчательно, что человкъ, такъ явно всю жизнь шедшій въ разрзъ съ законами общества, такъ упорно ими пренебрегавшій, стыдился своего незаконнаго происхожденія’. Позднйшіе біографы, собиравшіе свднія о поэт изъ вторыхъ рукъ, естественно, внесли въ свои труды не мало ошибочнаго. А между тмъ многія и при томъ важныя черты въ жизни и судьб Полежаева объясняются именно его семейными обстоятельствами, о которыхъ у біографовъ либо нтъ ничего, либо даны ложныя показанія. Приведемъ нсколько образчиковъ.
Въ ‘Словаряхъ’ Толя и Березина, въ указател исторіи словесности Межова — поэта Полежаева называютъ Александромъ Петровичемъ, и годъ его рожденія показываютъ 1810. Въ ‘Христоматіи’ Гербеля поэтъ именуется правильно Александромъ Ивановичемъ, но годъ рожденія указанъ 1807, мсто рожденія — Петербургъ, происхожденіе — небогатое дворянское семейство. Д. Д. Рябининъ называетъ его опять Петровичемъ и считаетъ (‘Русскій Архивъ’, 1881, 1) сыномъ Петра Николаевича Струйскаго, фамилію, по предположенію Рябинина, Полежаевъ получилъ по крестному отцу. Біографъ не знаетъ, кто мать поэта, смшиваетъ дядей поэта — Александра Николаевича съ Юріемъ Николаевичемъ: Полежаевъ дйствительно былъ баловнемъ Александра Николаевича, но у Рябинина роль покровителя приписывается дяд Юрію, который также будто бы вызывалъ его къ себ изъ Москвы въ Петербургъ въ 1824 г. (стр. 328), тогда какъ Полежаевъ здилъ къ дяд и своему крестному отцу — Александру Николаевичу, въ честь котораго и самъ получилъ свое имя. Юрій Николаевичъ, равно и все его семейство, были поэту недоброжелатели. На стр. 343 указано неврно, будто благодтель-дядя, какъ и вс родные, отчудилися отъ поэта, и даже (стр. 358) будто этотъ же самый ‘дядюшка-благодтель преслдовалъ его своей ненавистью, какъ говорятъ, не столько изъ негодованія за предосудительное поведеніе, сколько изъ корыстныхъ видовъ — завладть тмъ, что Полежаевъ могъ получить въ наслдство отъ отца’. Извстное обращеніе къ отцу въ стихотвореніи ‘Арестантъ’ біографъ (тамъ же, прим. 3) считаетъ обращеніемъ къ этому же самому ‘дяд съ мольбой о прощеніи’. Правильный годъ рожденія и врное отчество ‘Ивановичъ’ установилъ лишь проф. Нилъ Александровичъ Поповъ, опубликовавши въ ‘Русскомъ Архив’ за 1881 г., ч. II, стр. 471—474, подлинное документы изъ московскаго университетскаго архива.
Въ біографіи Полежаева, приложенной къ улитинскому (московскому) изданію сочиненій поэта, мы опять натыкаемся на грубйшую ошибку, будто Полежаевъ ‘доводился ровнымъ сыномъ владльцу села Рузаевки, Ивану Николаевичу Струйскому’ (стр. VI), какого никогда не существовало. И здсь (стр. VI) дядя, вызывающій поэта къ себ въ Петербургъ, оказывается Юрій Николаевичъ, а поздка въ Петербургъ, пребываніе тамъ и обратное возвращеніе въ Москву (на лошадяхъ) занимаетъ всего 6 дней (съ 21—27 октября 1821 г.).
Все, что до сихъ поръ достоврно извстно о семейномъ положеніи поэта, почерпается изъ весьма краткой замтки его двоюроднаго брата, Михаила Петровича Струйскаго (‘Живописное Обозрніе’, годъ изданія 53-й, No 13 отъ 27-го марта 1888 г., стр. 211). Здсь указано впервые, что отецъ Полежаева былъ не Петръ, а Леонтій Николаевичъ Струйской, что мать поэта, крпостная, была выдана замужъ за мщанина Полежаева, отъ котораго поэтъ и унаслдовалъ фамилію. Но и М. П. Струйской допустилъ погршности, напр., ошибочно назвалъ мать поэта не Аграфеной, а Степанидою.
Свдніями М. П. Струйскаго воспользовался составитель самой подробной біографіи Полежаева, П. А. Ефремовъ, но и онъ внесъ туда ошибки, допущенныя въ замтк ‘Живописнаго Обозрнія’. Въ Ефремовской біографіи мы опять наталкиваемся на рядъ чисто произвольныхъ предположеній, врод того, будто мужъ матери поэта назывался Евдокимомъ (стр. XIV), и здсь (стр. XXII) увряютъ насъ, что поэтъ, попавъ въ солдаты, остался ‘безъ всякой нравственной и матеріальной поддержки со стороны семьи’ и (стр. XLIII), что ‘у него не было никого изъ близкихъ: ни родныхъ, ни знакомыхъ’ (стр. XLIV), что ‘родные ничего ему не присылали, совсмъ прекративъ съ нимъ всякія сношенія’, тогда какъ г. Рябининъ (стр. 358) признавалъ все-таки хоть то, что ‘родные присылали ему ничтожные денежные подарки’.
А. Н. Дыпинъ (‘Встникъ Европы’ за 1889 годъ, т. 136, мартъ, ‘Забытый поэтъ’) составилъ свою статью о Полежаев по біографіи Ефремова. Поэтому онъ (стр. 170) тоже сообщаетъ, будто ‘родные и знакомые сторонились отъ поэта, какъ отъ зачумленнаго’, и (стр. 173), что ‘родные совсмъ отказались отъ него и не подавали ему никакой помощи’.
Не везетъ Полежаеву и въ новйшихъ компиляціяхъ, въ которыхъ отважно перевираются уже установленные факты, такъ въ книг И. Игнатова ‘Галлерея русскихъ писателей’ М. 1901 г., стр. 138, годъ рожденія поэта показанъ 1806. Не упоминаемъ еще другихъ курьезовъ, сконцентрированныхъ въ біографіи, занимающей всего одну страницу: поэма ‘Саша’ будто бы исполнена рзкихъ соціальныхъ намековъ, тогда какъ эти намеки попадаются въ одной только строф, или: университетъ даже ходатайствовалъ, объ исключеніи поэта изъ податнаго сословія въ виду всхъ его дарованій и успховъ въ наукахъ, тогда какъ такое исключеніе изъ податнаго сословія и до нын еще является простою формальностью, предшествующей выдач университетскаго диплома — и вовсе не есть какая-либо особенная льгота и т. д. Въ изданіи Г. H. Баранта ‘Русскіе писатели въ портретахъ, біографіяхъ и образцахъ’. Галлерея XIX в. (редакція Е. Л. Оленина), на стр. 139 говорится, что отецъ Полежаева тосковалъ въ разлук съ Степанидой потому, что ‘въ конц концовъ она вышла замужъ за мщанина Полежаева’. На самомъ дл этотъ бракъ былъ чисто фиктивный, и ни какой разлуки не было.
Желая проврить біографическія свднія о Полежаев и съ самаго начала усомнившись въ нкоторыхъ показаніяхъ, я обратился къ упомянутому двоюродному брату поэта, Михаилу Петровичу Струйскому и просилъ его содйствія къ возстановленію истинной картины семейной обстановки и родственныхъ отношеній поэта Полежаева. Съ сердечною признательностію долженъ я засвидтельствовать, что М. П. Струиской принялъ въ моемъ предпріятіи самое живое участіе и переслалъ мн много документовъ, касающихся рода Струйскихъ. Съ помощью этихъ документовъ, а равно и обширныхъ письменныхъ сообщеній Михаила Петровича, почерпнутыхъ частію изъ собственныхъ воспоминаній (онъ родился въ 1821 году), частію изъ воспоминаній другихъ его родныхъ, мн удалось описать судьбу ближайшихъ родственниковъ Полежаева въ ихъ отношеніи къ жизни и участи поэта. Представляемыя свднія образуютъ собою какъ бы семейную хронику Струйскихъ въ двухъ его поколніяхъ,— хронику, составляющую первую страницу въ біографіи нашего даровитаго поэта, А. И. Полежаева.
Первое мсто между всми семейными занимала бабушка поэта А. И. Полежаева, Александра Петровна, рожденная Озерова, вдова поэта Николая Еремевича Струйскаго. На 28-мъ году H. Е. женился вторымъ бракомъ — на 14-лтней А. П. Озеровой, которая приходилась родственницею Петру Хрисанфовичу Обольянинову, бывшему впослдствіи при Павл I фаворитомъ и занимавшему должность генералъ-прокурора. Жена его, урожденная Симонова, была двоюродной сестрой А. П. Озеровой. Отъ этого брака H. Е. Струйской имлъ 18 человкъ дтей, въ томъ числ четверыхъ близнецовъ. Одинъ ребенокъ родился мертвымъ, а пятеро дтей умерло въ малолтств.
Николай Еремевичъ велъ жизнь уединенную и почти не вступался въ дла. Его главнымъ и любимымъ занятіемъ была поэзія и сочиненіе стиховъ, для печатанія которыхъ онъ завелъ у себя въ сел Рузаевк особую роскошно обставленную типографію. Рузаевскія изданія по своей чрезвычайной рдкости и изяществу цнятся ныншними библіофилами чуть не на всъ золота. Но и въ свое время изданія были настолько замчательны, что работами рузаевскихъ станковъ императрица Екатерина II хвалилась передъ иностранцами, а издателю-автору прислала драгоцнный брилліантовый перстень. Шрифтъ и вс принадлежности были до того хороши, что, бывъ въ начал сороковыхъ годовъ проданы Симбирскому губернскому правленію, долго служили еще въ губернской типографіи {H. Н. Оглоблинъ, ‘Сонный городъ’ (Симбирскъ) въ ‘Историческомъ Встник’ за 1901 г., т. 86, октябрь, стр. 223, полагаетъ, что шрифты были пожертвованы въ 1840 г.}.
Еще при жизни мужа, Александра Петровна, въ виду его уединеннаго образа жизни и нервнаго настроенія управляла длами, поддерживала и даже защищала Николая Еремевича отъ притсненій со стороны губернскаго начальства и разнаго рода приказныхъ, желавшихъ погрть руку около богатаго помщика. Владнія Николая Еремевича были въ разныхъ губерніяхъ. Центральной его резиденціей была Рузаевка, Струйское тожъ (Инсарскаго узда, Пензенской губерніи), нын узловая станція Московско-Казанской желзной дороги. Вокругъ Рузаевки разстилались помстья H. Е. Струйскаго на нсколько верстъ. Въ самой Рузаевк было 3 церкви, изъ которыхъ одна была построена Николаемъ Еремевичемъ во имя Св. Троицы. Усадьба была вся обведена валомъ, барскій домъ былъ выстроенъ по рисункамъ знаменитаго архитектора Растрелли. Выли еще имнія въ Уфимской и Московской губерніяхъ. Родъ Струйскихъ былъ записанъ въ московскомъ дворянств.
По смерти Николая Еремевича, умершаго въ 1796 г., непосредственно посл кончины восптой имъ Екатерины II, всмъ имуществомъ управляла его вдова, а въ 1804 г. произошелъ раздлъ. Сыновья Струйскаго были частью на служб, а частью еще дома. Александр Петровн предоставили въ пожизненное владніе рузаевскій домъ и 800 душъ Саранскаго узда при сел Архангельскомъ-Голицин съ деревнями,— съ обязанностью производить расходы на общія семейныя дла, а именно при условіи: поддерживать строенія, нести вс издержки по содержанію жившихъ въ дом наслдниковъ, дочери Маргариты, сыновей Александра и Евграфа, а также и другихъ сыновей, прізжавшихъ гостить на неопредленное время. Рузаевское имніе досталось по раздлу: матери Александр Петровн и братьямъ Александру и Евграфу. Часть матери посл ея смерти предназначалась Юрію Николаевичу. Александра Петровна пользовалась у своихъ дтей громаднымъ авторитетомъ и полнымъ почтеніемъ, продолжая служить связующимъ семейнымъ центромъ. Опеку надъ несовершеннолтними дтьми она раздляла со своимъ любимцемъ, старшимъ сыномъ Юріемъ Николаевичемъ, котораго уважали и братья.
Изъ многочисленныхъ дтей Александры Петровны оставались въ живыхъ пятеро сыновей: Юрій, Петръ, Леонтій, Александръ и Евграфъ, и три дочери: Маргарита, Екатерина и Надежда. Изъ нихъ Екатерина Николаевна вышла замужъ за Коптева. Надежда Николаевна вышла замужъ за тамбовскаго дворянина Свищева изъ Шацкаго узда. Маргарита Николаевна оставалась въ двицахъ и скончалась на 82 году жизни — 2-го октября 1858 г. Евграфъ Николаевичъ, служившій въ военной служб, умеръ скоропостижно подполковникомъ въ отставк въ г. Саранск въ 1841 г. По его смерти оставшійся посл него капиталъ около 140 тысячъ рублей былъ расхищенъ. Въ дло въ качеств опекуна и наслдника вступился его братъ, Петръ Николаевичъ, но не добился правосудія. Процессъ послужилъ для него причиною многихъ огорченій и даже довелъ его до могилы. Онъ скончался 8-го ноября 1845 г. на 65 году жизни и погребенъ въ построенномъ имъ храм села Починки. Процессъ же тянулся еще много лтъ… По многимъ подробностямъ онъ весьма характеренъ, но для опубликованія данныхъ его, кажется, еще не настало время.
Литературные вкусы Николая Еремевича ожили въ двухъ его внукахъ, поэтахъ А. И. Полежаев и Д. Ю. Струискомъ.
Александра Петровна была выдающеюся женщиной. Вс, кому только приходилось съ нею въ жизни встрчаться, очаровывались ея личностью. Даже Наталія Огарева-Тучкова, вообще враждебно относящаяся къ семейству Струйскихъ (‘Русская Старика’ за 1890 г., т. 68, октябрь, стр. 17), хвалитъ умъ и любезность Александры Петровны. Восторженное описаніе ея оставилъ поэтъ, князь Иванъ Михайловичъ Долгорукій. Въ своемъ ‘Дневник’ онъ отзывается о ней кратко: ‘Любезное семейство H. Е: Струйскаго привлекло къ себ любовь и почтеніе своихъ знакомыхъ. Жена его устроила свои дла, воспитала хорошо дтей, печется о нихъ (въ 1796 г.) понын’ (‘Русскій Архивъ’ за 1865 г., стр. 486). Гораздо подробне отзывъ въ ‘Капищ’: ‘вдова H. Е. Струйскаго, Александра Петровна, урожденная Озерова, была женщина совсмъ другихъ, чмъ мужъ, склонностей и характера: тверда, благоразумна, осторожна, она соединяла съ самымъ хорошимъ смысломъ пріятныя краски городскаго общежитія, живала и въ Петербург, и въ Москв, любила людей, особенно привязавшись къ кому-либо дружествомъ, сохраняла вс малйшія отношенія съ разборчивостью, прямо примрной въ наше время. Мать моя въ старости и я донын обязаны бывали ей многократно разными пріятными услугами, которыя грхъ забыть. Такъ, напр., однажды она, замтя, что дочери мои учатся играть на старинныхъ клавикордахъ, потому что я не имлъ средствъ скоро собраться и купить хорошихъ, купила будто для своихъ дочерей прекрасное фортепіано и подъ предлогомъ, что до зимы ей нельзя будетъ перевезти ихъ въ пензенскую деревню, просила насъ взять ихъ къ себ и продержать до тхъ поръ, какъ она за ними пришлетъ. Этому прошло уже близъ 20 лтъ, она не поминала о нихъ, и инструментъ обратился въ мою собственность.
‘Можно всякому подарить, но съ такой нжностью едва-ли дано всмъ одолжить другаго. Все ея обращеніе съ нашимъ домомъ прекрасно, заочно всегда къ намъ пишетъ, бываетъ ли сама въ Москв, всегда поститъ и раздлитъ съ нами время, дома въ деревн строгая хозяйка и мастерица своего дла, въ город не скряга, напротивъ, щедра и расточительна. Я признаюсь, что мало женщинъ знаю такихъ, о коихъ обязанъ былъ бы я говорить съ такимъ чувствомъ усердія и признательности, какъ о ней… Когда вспомнишь подобныя отношенія въ жизни, твердыя, постоянныя, основанныя на чемъ-то нравственномъ я не воздушномъ, то нехотя о нихъ долго заговоришься: такъ и я пространно побесдовалъ о Струйскихъ, находя въ этомъ чистое, сердечное удовольствіе. Что пріятне простой, искренней дружбы? Мн случилось изъ одного побужденія благодарности, будучи свободнымъ по отставк моей изъ Владиміра, създить, побывавъ въ моей нижегородской деревн, къ ней въ Рузаевку со всмъ моимъ семействомъ. Тамъ я недлю у нихъ прожилъ, по народному нарчью, какъ у Христа за пазушкой. Сколько ихъ я обрадовалъ (?) этимъ, столько самъ былъ доволенъ. Вошедши въ домъ и переступя порогъ, я съ слезами обнялъ Александру Петровну. Сколько лтъ не бывши въ этомъ селеніи, съ какимъ удовольствіемъ нашелъ я все въ покояхъ, все до послдней бездлки на томъ самомъ мст, на которомъ что стояло при покойномъ. Казалось, никто посл него тутъ не шевелился. Казалось, я вчера только выхалъ оттуда… Отъ всхъ ощущеній, кои вкрались мгновенно въ мою душу, брызнули у меня слезы, и я долго не могъ спокойно вступить съ домашними въ посторонній разговоръ. Такія минуты глубоко врзываются въ умъ и сердце (‘Капище моего сердца’, изд. II, стр. 338—340)’.
Старшій сынъ Николая Еремевича, Юрій Николаевичъ, служилъ въ Петербург въ гвардіи. Въ 1775 г. онъ числился артиллеріи сержантомъ. М. А. Дмитріевъ (‘Мелочи изъ запаса моей памяти’, II изд., стр. 87) сообщаетъ, что его двоюродный дядя, Иванъ Петровичъ Бекетовъ, служилъ въ гвардіи вмст съ Юріемъ Николаевичемъ и выпросилъ у него ненаходимую рдкость, сочиненія его отца.
Бывая часто въ Петербург и по выход въ отставку, еще при жизни отца, Юрій Николаевичъ свелъ тамъ знакомство съ сильными и вліятельными лицами, между прочимъ и съ будущимъ министромъ финансовъ, Дмитріемъ Александровичемъ Гурьевымъ, извстнымъ, правда, не столько упроченіемъ русскихъ финансовъ, сколько изобртеніемъ ‘гурьевской каши’. Помощь этихъ знакомыхъ скоро ему пригодилась. Со своею крпостною крестьянкой, Наталіею Филипповой, Юрій Николаевичъ имлъ дтей вн брака. Задумавъ ихъ узаконить и руководствуясь совтами Гурьева, онъ прежде всего повнчался со своею сожительницею, а потомъ, не высказывая цли, отобравъ подписку о согласія на узаконеніе со стороны своей матери, Александры Петровны, и всхъ братьевъ, подалъ прошеніе на высочайшее имя. Прошеніе было уважено, какъ видно изъ указа Сенату, даннаго въ Царскомъ Сел 26-го августа 1818 г.: ‘Снисходя на представленное намъ отъ коммиссіи прошеній всеподданнйшее прошеніе объ узаконеніи дтей, прижитыхъ до брака, съ настоящею женою отставнаго гвардіи корнета Юрія Струйскаго, сыновей Сергя и Дмитрія и дочери Варвары — всемилостивйше дозволяемъ вышеписаннымъ дтямъ принять фамилію ихъ отца и вступить во вс права и преимущества по роду и наслдію, законнымъ дтямъ принадлежащія’. Кром перечисленныхъ дтей, Юрій Николаевичъ имлъ дочь Александру Юрьевну, прижитую посл брака.
Но успвъ въ тайн отъ родныхъ узаконить своихъ собственныхъ дтей, Юрій Николаевичъ, подъ вліяніемъ своей жены, вовсе не желалъ, чтобы такая же мра была употреблена и для незаконныхъ дтей его брата, Леонтія Николаевича, отца поэта Полежаева. Напротивъ того, своими лицемрными совтами и происками онъ сумлъ сдлать узаконеніе дтей своего брата Леонтія, въ томъ числ и Саши, будущаго поэта, совершенно невозможнымъ, о чемъ скажемъ ниже. Когда его іезуитскій образъ дйствій обнаружился, то вс его родные, даже и мать, горячо его любившая, отъ него отшатнулись, и ему пришлось покинуть Рузаевку навсегда, хотя материнская часть въ этомъ имніи предназначалась по смерти Александры Петровны именно Юрію Николаевичу. Юрій Николаевичъ удалился въ свое имніе, въ село Растовку, Симбирской губерніи, гд и жидъ до самой смерти. Онъ скончался около 1819 г. отъ водяной болзни. Когда начался уголовный процессъ его брата Леонтія, отца поэта Полежаева, Юрій Николаевичъ вызвалъ къ себ за 200 верстъ врача Абрама Матвевича Европеуса, который былъ по этому длу медицинскимъ экспертомъ, чтобы отъ него узнать о сущности процесса изъ первыхъ рукъ.
Оба сына Юрія Николаевича, Сергй и Дмитрій, получили высшее образованіе. Они учились въ Московскомъ университет одновременно съ Полежаевымъ. Любимая сестра Леонтія Николаевича, Надежда Николаевна, въ замужеств Свищева, жида въ то время въ Москв, гд лчилась. Она принимала у себя всхъ племянниковъ, какъ Сашу Полежаева, такъ и сыновей Юрія Николаевича, которыхъ она называла по отцу ‘удичами’,— и съ послдними обращалась такъ холодно, что они перестали бывать у нея. Оба брата не походили другъ на друга ни наружностію, ни характеромъ. Сергй Юрьевичъ унаслдовалъ отъ отца его хитрость, молчаливость, сдержанность, неоткровенность. Прямою противоположностію ему являлся другой братъ, Дмитрій Юрьевичъ Струйской, подобно своему кузену Полежаеву, получившій отъ дда, Николая Еремевича, склонность къ литератур и даже стяжавшій себ въ 30-хъ годахъ нкоторую извстность подъ псевдонимомъ Трилуннаго: на щит герба Струйскихъ изображены три луны или полумсяца. Кром литературы, Трилунный занимался и музыкой, игралъ прекрасно на скрипк и былъ участникомъ струннаго квартета у директора придворной капеллы, скрипичнаго виртуоза, Алекся едоровича Львова (автора гимна ‘Боже, царя храни’), Перу Дмитрія Юрьевича принадлежатъ: ‘Аннибалъ на развалинахъ Карагена’, драматическая поэма, 1827, ‘Стихотворенія Трилуннаго’, ‘Альманахъ’ на 1830 г., въ 2 частяхъ, Спб., и повсть въ проз въ ‘Литературныхъ Прибавленіяхъ къ Инвалиду’, за 1837 г. Равнымъ образомъ сотрудничалъ онъ и въ другихъ альманахахъ и въ журналахъ: ‘Галате’, ‘Атене’, ‘Современник’, ‘Телескоп’, ‘Литературной Газет’, гд помщалъ стихи и рецензіи. Въ новыхъ ‘Отечественныхъ Запискахъ’ на 1839 г., ч. I, онъ помстилъ статью ‘О современной музык и музыкальной критик’. Эта статья довольно любопытна по своимъ идеямъ. Указывая между прочимъ на обычную несоразмрность между пустыми либретто и глубокою музыкой въ опер, Трилунный для геніальнаго композитора требуетъ и геніальнаго либреттиста — и только отъ такого сочетанія ожидаетъ вполн совершеннаго произведенія.
Дмитрій Юрьевичъ легко владлъ перомъ, писалъ романсы и самъ же перекладывалъ ихъ на музыку, писалъ музыку и на чужія стихотворенія, какъ на слова князя П. А. Вяземскаго: ‘Сколько слезъ я пролилъ!’ Эстетическія наклонности влекли его въ компанію артистовъ, вмст съ которыми-омъ привыкъ къ разгульной и безпорядочной жизни: онъ сдлался ежедневнымъ гостемъ-завсегдатаемъ у Палкина, въ трактир котораго Трилунный оставилъ и свое здоровье, и вс свои разнообразные таланты. Въ свое время его поэма ‘Аннибалъ’ вызвала насмшливый отзывъ князя П. А. Вяземскаго въ ‘Московскомъ Телеграф’ за 1827 г. (см. Полное собраніе сочиненій, кн. II, стр. 52—58), укорявшаго его особенно за грубую ошибку противъ исторіи, ибо на развалинахъ Карагена скитался не Аннибалъ, а Марій. Признавая у Трилуннаго (стр. 57) нсколько хорошихъ и сильныхъ стиховъ {И. К. Мартьяновъ (‘Цвтъ нашей интеллигенціи. Словарь-Альбомъ русскихъ дятелей XIX вка’, изданіе -е, Спб., 1893, стр. 253) такъ отзывается о Трилунномъ-Струйскомъ:
Поэтъ сороковыхъ годовъ,
Прослывъ чувствительнымъ баяномъ,
Струю высокую стиховъ
Бросалъ въ печать, бія фонтаномъ.}, нкоторый жаръ въ выраженіи, нкоторую твердость и движеніе въ стихосложеніи, Вяземскій отдавалъ предпочтеніе стихамъ его дда, Николая Еремевича, рузаевскаго поэта {
Кн. П. А. Вяземскій съ уваженіемъ относился къ памяти Николая Еремевича. Въ письм къ И. И. Дмитріеву изъ села Мещерскаго, Саратовской губерніи, отъ 24-го декабря 1824 г. (‘Русскій Архивъ’ за 1865 г., стр. 1713) онъ сообщаетъ: ‘жалю, что не усплъ по общанію своему, напечатанному въ ‘Телеграф’, поклониться памяти поэта и живописца его (Зяблова), но лтомъ, когда буду опять въ здшней сторон, съ набожною точностію исполню свой сердечный и журналистическій обтъ’. Въ ‘Записной книжк’ того же года (‘Полное собраніе сочиненій’, т. IX, стр. 69—70) отмчено: ‘не дозжая Пензы-знаменитая Рудзаевка (sic) поэта Струйскаго. Посл него остались вдова и два сына, живущіе въ околодк’.}. Въ позднйшей ‘Приписк’ (1879 г.) критикъ винится предъ тнью Трилуннаго, ‘печатавшаго очень порядочные, а иногда и хорошіе стихи въ разныхъ повременныхъ изданіяхъ’ (стр. 57), и стуетъ на Гербеля, пропустившаго Трилуннаго въ своей ‘Христоматіи для всхъ’, гд онъ, по мннію Вяземскаго, иметъ свое законное мсто — и не въ числ самыхъ послднихъ. Тутъ же князь Вяземскій сообщаетъ о своей личной встрч съ Трилуннымъ во Флоренціи, въ саду Воболи, въ 1884 г. Оказывается, что Д. Ю. Струйской все заграничное путешествіе совершалъ въ форменномъ русскомъ фрак. Вяземскій сочувственно объясняетъ этотъ поступокъ Трилуннаго бдностію его. Около двухъ лтъ Трилунный чуть не пшкомъ путешествовалъ по Европ и ознакомился со всмъ, что было достойно вниманія. Наконецъ, Вяземскій встртилъ Трилуннаго еще разъ уже въ Рим, гд его дружелюбно встртили русскіе художники. Но, кажется, мундирный фракъ, носимый Д. Юрьевичемъ за границей, надо отнести не на счетъ его бдности, а скоре чудачества.
Дмитрій Юрьевичъ не былъ женатъ. Брать его Сергй имлъ единственнаго сына Юрія Сергевича Струйскаго, слабаго сложенія. Для его здоровья необходимо было постоянное пребываніе на Кавказ, гд и было пріобртено Дмитріемъ Юрьевичемъ небольшое, но отличное имніе въ Кутаисской губерніи, и выстроена церковь. Тамъ же жила и его тетка Варвара Юрьевна, тамъ она и скончалась, завщавъ свое имніе женскому монастырю, близъ г. Кутаиса, при которомъ Варвара Юрьевна похоронена. По смерти Юрія Сергевича все имущество около полумилліона рублей перешло къ его тетк Александр Юрьевн Струйской, скончавшейся въ Петербург, въ конц 1901 г., и оставившей свой домъ на Васильевскомъ Остров, для пріюта неизлчимыхъ женщинъ съ капиталомъ около 150.000 рублей. Остальное имущество завшено — деньги на благотворительныя цли, а недвижимое — родственнику Коптеву,
Подобно своему отцу, а особенно матери, вс члены семейства Юрія Николаевича относились къ поэту Полежаеву холодно и враждебно. Юрія Николаевича, какъ самъ Полежаевъ, такъ и отецъ его, Леонтій Николаевичъ, считали причиною всхъ своихъ несчастій. Г. Блозерскій со словъ Е. А. Дроздовой сообщаетъ, что Полежаевъ среди своего безпросвтнаго пьянства (стр. 647) {‘Историческій Встникъ’ за 1895 г., сентябрь.} ‘все грозился отправиться и собственноручно убить какого-то своего дядю, который обобралъ его, присвоивъ завщанныя отцомъ поэту тысячъ 20 рублей’. Эти угрозы и относились къ Юрію Николаевичу. Но замтимъ, что слова Полежаева, очевидно, переданы неточно: никакого духовнаго завщанія со стороны его отца не могло существовать, ибо Леонтій Николаевичъ умеръ въ Сибири, лишеннымъ всхъ правъ состоянія, и самъ жилъ на пособіе, даваемое ему его матерью, Александрою Петровною, бабушкой Полежаева. Лишеніе имущества надо понимать, очевидно, не въ томъ смысл, что Юрій Николаевичъ утаилъ какіе-либо капиталы, оставленные Полежаеву его отцомъ, Леонтіемъ Николаевичемъ, а такъ, что Юрій Николаевичъ помшалъ Полежаеву узакониться и сдлаться юридическимъ наслдникомъ имущества своего отца по плоти.
Замтимъ, что о личности Юрія Николаевича есть въ литератур похвальный отзывъ князя И. М. Долгорукова, который въ своемъ ‘Капищ’ (изд. II, 1890 г., стр. 339) пишетъ: ‘изъ всего семейства Александры Петровны Струйской, сынъ ея старшій — лучшій мой пріятель, и знакомство мое съ нимъ обратилось въ дружескую связь, которая, думаю, никогда не разорвется, я и прочихъ дтей ея люблю, но не такъ коротко съ ними сошелся, какъ съ Юріемъ Николаевичемъ’.
Другіе два сына Николая Еремевича, Петръ Николаевичъ и Евграфъ Николаевичъ Струйскіе не играютъ особенной роди въ біографіи поэта Полежаева. Евграфъ Николаевичъ вообще держалъ себя особнякомъ. За то въ участи Полежаева очень важное значеніе иметъ его крестный отецъ и дядя, Александръ Николаевичъ Струйской.
Подобно своему брату Юрію, Александръ Николаевичъ служилъ въ военной служб, въ конной гвардіи, и былъ любимцемъ цесаревича Константина Павловича. Онъ участвовалъ во всхъ походахъ 1812—1814 гг., былъ боле, чмъ въ 30-хъ сраженіяхъ, и неоднократно былъ раненъ, но обыкновенно, перевязавъ рану, онъ возвращался опять въ строй, въ битву. Разъ, какъ онъ самъ разсказывалъ, онъ едва не лишился жизни, будучи задавленъ убитою подъ нимъ лошадью, и спасся только, благодаря своевременной помощи врнаго своего слуги, Леонтія едорова.
Оставивъ службу подъ начальствомъ цесаревича, въ чин полковника, Александръ Николаевичъ получилъ мсто чиновника особыхъ порученій при военномъ министерств. Но большой карьеры онъ не сдлалъ, ибо не обладалъ нужными для этого, особенно въ то время, талантами, т. е., говоря словами Чацкаго, былъ радъ служить но не умлъ прислуживаться. По своему характеру онъ былъ полный контрастъ старшему брату Юрію. Александръ Николаевичъ былъ вспыльчивъ, но за то отличался откровенностью, прямотой, добродушіемъ и честностью, по тому времени изъ ряду вонъ выходящею. О его честности можетъ дать намъ понятіе слдующій разсказъ.
Александру Николаевичу была поручена постройка казармъ въ Ярославл. Въ это время губернаторомъ былъ тамъ нкто А. М. Б., приходившійся Александру Николаевичу Струйскому родственникомъ по жен и занимавшій впослдствіи высокій постъ. Губернаторъ былъ предсдателемъ пріемной коммиссіи. За нсколько дней до окончанія дла, Отруйской былъ у Б. и сообщилъ ему, что онъ на-дняхъ представитъ отчетъ о постройк, а также и получившіяся въ экономіи остаточныя суммы въ количеств 40.000 рублей съ нсколькими сотнями. Б. предложилъ строителю Струйскому поступить въ дух времени, а именно: сотни объявить и представить по начальству, а тысячи раздлить пополамъ. Такое предложеніе вывело честнйшаго Александра Николаевича изъ себя, онъ наговорилъ губернатору дерзостей, вышелъ изъ его кабинета, хлопнулъ дверью и на другой же день похалъ съ отчетомъ въ Петербургъ. Но изъ этого ничего не вышло. Б. былъ по жен сродни всемогущему А. . Орлову, который сталъ Струйскому мстить и преслдовалъ его до конца его жизни. Посл столкновенія съ В-ымъ А. Н. Струйской оставилъ службу и поселился сначала въ Петербург, а съ 1831 года въ Рузаевк.
Горячность, прямодушіе и чрезвычайная любовь къ справедливости, какою всегда отличался Александръ Николаевичъ, рельефно сказываются въ оставленіи имъ службы у цесаревича Константина Павловича.
У А. Н. Струйскаго былъ товарищъ по служб и но оружію, нкто Чичеринъ. Цесаревичъ очень любилъ обоихъ, какъ Струйскаго, такъ и Чичерина. Однажды дружба между Струйскимъ и Чичеринымъ нарушилась по слдующему поводу. Награды за военныя отличія раздавались и посл окончанія войны 1812 г. Награждали между прочимъ австрійскимъ орденомъ pour le mrite. При раздач этого австрійскаго знака произошла ошибка. Александръ Николаевичъ взялъ въ плнъ небольшой отрядъ непріятелей, какъ сказано было въ приказ, удачно и безъ особаго кровопролитія. Въ реляціи же на мсто имени Струйскаго оказалась фамилія Чичерина, который и получилъ pour le mrite. Тогда возмущенный А. Н. Струйской потребовалъ отъ Чичерина, чтобъ онъ отказался отъ незаслуженной награды, доставшейся ему по ошибк. Чичеринъ отказался выполнить требованіе Струйскаго, и тотъ вызвалъ его на дуэль. Цесаревичъ, узнавъ о происшедшемъ, немедленно прислалъ орденъ и Струйскому, а дуэль запретилъ, но Струйскій продолжалъ настаивать на томъ, чтобы Чичеринъ отказался отъ ошибочной награды. Константинъ Павловичъ, вытребовавъ А. Н. Струйскаго, строго замтилъ ему:
— Струйской, ты шалишь?
— Я не шалю, ваше высочество.
— Я не дозволяю драться съ Чичеринымъ на дуэли.
— А я не желаю доле служить подъ командою вашего высочества,— безстрашно отвчалъ Александръ Николаевичъ.
Личность Александра Николаевича хорошо обрисовывается въ сохранившемся письм къ матери. Письмо представляетъ собою любопытный матеріалъ для обрисовки семейныхъ отношеній дома Струйскихъ и для характеристики быта того времени вообще. Мы приведемъ извлеченіе изъ него, не соблюдая орографіи подлинника.
‘Теперь спшу вамъ сказать о себ, дражайшая матушка, какъ я счастливъ истиннымъ расположеніемъ ко мн Саввы Михайловича и почтенной Маріи Степановны (Мартыновыхъ)…
‘Извстная штатсъ-дама, фельдмаршальша, графиня Прасковья Васильевна Пушкина воспитываетъ у себя внучку, прекрасную собой, Авдотью Николаевну Чирикову. Я, не будучи знакомъ съ графиней, не имлъ другаго случая съ нею себя коротко познакомить, какъ не черезъ Марью Степановну и, наконецъ, просилъ ее узнать мнніе Авдотьи Николаевны, согласна ли она будетъ выйти за меня замужъ. Получа ея отвтъ, соотвтственный моему желанію, она, не теряя времени, довела до свднія самой графини, и она по довренности ихъ къ Марь Степановн приняла предложеніе съ большою радостью. Спустя нсколько времени, графиня своеручно увдомляетъ Марью Степановну, что участь Авдотьи Николаевны съ того времени уже ршена, и что она сама, вытребовавши позволеніе отъ батюшки Авдотьи Николаевны располагать по ея согласію, проситъ покорнйше доставить случай меня къ себ представить въ назначенный часъ, въ пятницу, т. е. 5-го сентября. Вотъ до сего времени я боле вамъ ничего не умю сказать, кром, что я поду туда съ Саввою Михайловичемъ, и должно ожидать въ субботу, или въ воскресенье, публичную помолвку, ибо графиня предупреждаетъ чрезъ Марью Степановну, что она никакъ не соглашается на долгое время отлагать свадьбу — по многимъ причинамъ городскихъ, обыкновенныхъ, нелпыхъ слуховъ, и дале сроку всему не предполагается, какъ въ конц этого мсяца или въ начал будущаго октября непремнно, дабы не сдлать убытковъ, не соразмрныхъ состоянію.
‘Сколь лестно поздравить васъ съ радостнымъ извстіемъ, дражайшая матушка, но не мене того весьма больно положеніемъ своимъ предупредить, что, не имвши въ виду денежныхъ оборотовъ, крайне затруднительно устроить свое благополучіе. Я, теперь находясь въ необходимости имть карету, лошадей, квартиру, мебель, посуду, а судя по остаткамъ моихъ финансовъ, они не только не достаточны на употребленіе заведенія, но и едва-ли буду имть возможность расплатиться съ извощиками, ибо исканья знакомства съ ея родственниками стоютъ уже мн не малое число суммы денегъ. Но какое же предпріятіе могло бы быть безъ оныхъ: таковъ уже нын вкъ. Я, держась общей системы: ‘подъ лежащій камень и вода не потечетъ’ поднялъ — и сильно вода потекла ркой.
‘Ожидая отъ Вышняго покровительства удостоить меня милостивымъ вашимъ вниманіемъ, я беру смлость просить, если будете имть средства, вспомоществованіемъ усовершенствовать, не оставить воспользоваться счастьемъ черезъ другихъ.
‘Цлую ваши дражайшія