СЕЛЬСКОЕ ПРАВОСУДІЕ.
СЕЛЬСКОЕ ПРАВОСУДІЕ.
РАЗСКАЗЪ
ДЖ. ВЕРГА.
<Перевод Н. Н. Фирсова>
‘Отечественныя Записки’, No 6, 1883
Сельское правосудие, Верга Джованни, Год: 1883
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Кумушки пряли на солнц, куры копались въ сору передъ крылечками, вдругъ раздался крикъ, визгъ, поднялось смятеніе, точно вся улица обратилась въ бгство. Вс завидли приближающагося еще издалека дядю Мази, правленскаго свинолова, который шелъ съ веревочнымъ арканомъ въ рукахъ. Вся дворовая птица обратилась въ бгство, словно и она тоже понимала, въ чемъ дло.
Дядя Мази получалъ отъ мстнаго муниципальнаго управленія по 50 сантимовъ за каждую курицу, и по 3 лиры за каждую свинью, которую излавливалъ въ беззаконномъ пользованія жизнію вн границъ, установленныхъ правилами муниципалитета. Онъ, конечно, предпочиталъ свиней. И такъ какъ онъ ныньче усмотрлъ, что поросенокъ кумы Санты, лежа на брюх передъ самымъ крыльцомъ, разрывалъ носомъ грязь въ луж и тмъ увеличивалъ сумму общественныхъ нечистотъ, то немедленно закинулъ арканъ на шею поросенка.
— Ахъ, мать пресвятая Богородица! Да что вы это длаете, дядя Мази! кричала тетка Санта, блдная какъ мертвецъ.— Ради Бога, дядя Мази, не подводите вы меня подъ штрафъ. Раззорюсь я въ конецъ.
Дядя Мази, какъ истинный предатель, что бы выиграть время, необходимое для нагруженія поросенка на плечи, отозвался сначала довольно любезно на обращенное къ нему воззваніе.
— Ахъ, матушка, да я-то что же могу? Синдако приказалъ. Онъ не позволяетъ, чтобы свиньи по улиц бродили, не хочетъ онъ этого. Если я вамъ поросенка отдамъ, только самъ хлбъ потеряю.
Тетка Санта бжала за нимъ, какъ сумасшедшая, волосы на себ рвала, визжала:
— Господи! Дядя Мази, да сами вы знаете, что я за него въ Ивановъ день 14 тари заплатила! я его какъ глазъ берегу. Оставьте мн моего поросеночка, дядя Мази! ради вашихъ покойничковъ родителей, оставьте! Объ новомъ год, Богъ дастъ, онъ дв онцы будетъ стоить.
Но у дяди Мази сердце было каменное. Не отвчая ни слова и опустивъ голову, онъ шелъ, озабоченный лишь тмъ, какъ бы не поскользнуться въ грязи и не шлепнуться вмст со свиньей, которая хрюкала, лежа носомъ къ небу, поперегъ его спины. Тетка Санта изъ себя вышла, и чтобы спасти своего поросенка употребила отчаянное средство: она ногой дала здоровый толчокъ въ спину похитителя, и похититель шлепнулся.
Какъ только кумушки увидали, что свиноловъ свалился въ грязь, такъ он вс сейчасъ же на него налетли, кто съ веретеномъ, кто съ башмакомъ въ рук, всякой хотлось помянуть куръ и поросятъ, которые были у него на совсти. Но въ эту самую минуту прибжалъ донъ-Личчу-Папа, съ саблей, бившей его поперегъ брюха. Онъ еще издали что есть мочи кричалъ: ‘уберите ваши веретна!’ и расталкивалъ бабъ, приговаривая: ‘дорогу представителю закона! представителю закона дорогу!’ Донъ Личчу-Папа былъ оффиціальный сторожъ и разсыльный мирового судьи.
Законъ приговорилъ куму Санту уплатить штрафъ и судебныя издержки. Да и отъ тюрьмы она избавилась только потому, что прибгла къ протекціи барона, окно кухни котораго выходило въ переулокъ, какъ разъ противъ ея крылечка. Даже барону только чудомъ удалось доказать, что Санта не была виновна въ возмущеніи властей, потому что у Мази, въ то время, когда она дала ему тумака въ спину, на голов была простая шапка, а не форменная фуражка съ галуномъ, присвоеннымъ представителямъ и служителямъ муниципалитета.
— Что взяли! хоромъ восклицали вс кумушки.
— Истинно, что одни святые въ рай угодятъ! ворчалъ оскорбленный Мази:— кто его зналъ, про этотъ галунъ, въ закон…
Но и баронъ, заступившійся за Санту, все-таки не могъ, защищая ея, не произнести подобающаго его высокому общественному положенію наставленія:
— Несомннно, что надо освободить улицы отъ этихъ нечистоплотныхъ куръ и поросятъ, и даже свиней. Синдако совершенно правъ: село въ свиной хлвъ обратилось…
Съ тхъ поръ никто больше не ворчалъ и не стовалъ, когда слуга барона выкидывалъ на улицу соръ, иногда даже осыная имъ невзначай головы сосдей. Жаловались же больше на куръ, которыя, съ тхъ поръ, какъ ихъ держали въ заперти во избжаніе штрафовъ, дурно стали нестись, жаловались на поросятъ, которые, съ тхъ поръ, какъ ихъ привязывали на веревочку къ ножк кровати, вой поднимали, что твои души въ чистилищ. Бывало, прежде, когда куры и поросята на вол жили, такъ они хоть выброски подбирали. А теперь накопилось этого сору — страсть сколько.
— Это вдь все навозъ, удобреніе. Кабы въ огородъ Грилли свезти, такъ дороже золота. Былъ бы у меня мой бурый мулъ, непремнно бы все съ улицъ подобралъ своими руками! Золото! говорилъ кумъ Вито.
Тутъ тоже донъ Личчу-Папа замшался. Потому что Личчу сопровождалъ судебнаго пристава, когда тотъ явился описывать имущество Вито и продавать его мула. Приди приставъ безъ Личчу, Вито ни за что не позволилъ бы мула изъ денника увести. Ни за что! хоть его заржьте! Онъ бы скорй носъ у пристава изгрызъ и сълъ, какъ корку хлба. Раньше, въ камер мирового судьи, который возсдалъ за большимъ столомъ, какъ Понтійскій Пилатъ, и вызвалъ Вито повсткой, потому что Вито ренты за свои домишки и огородъ не уплатилъ — Вито не зналъ, что сказать. Земля, вишь, которую онъ кортомилъ у Грилли, никуда не была годна, только сверчки на ней и родились плодливо, что онъ въ нее ни сялъ — всегда съ пустыми руками оставался. Но вдь и Грилли Венерандо, хозяинъ земли, имлъ право желать, чтобы ему за пользованіе его землей заплатили, безъ разговоровъ, безъ проволочекъ, для того онъ и адвоката съ собой привелъ къ судь, и адвокатъ очень разсудительно говорилъ. Но когда дло было ршено и Венерандо, покачиваясь въ своихъ сапожищахъ, какъ откормленная утка, пошелъ домой, Вито даже не съумлъ толкомъ разспросить секретаря, неужели, въ самомъ дл, у него мула продадутъ. По крайней мр, секретарь никакъ не могъ понять, что именно спрашиваетъ мужикъ.
— Не шумите! грозно возгласилъ судья, сморкая носъ, въ вид вступленія къ разбору слдующаго дла.
— Вотъ кабы и ты адвоката сюда привелъ, теб бы позволили и теперь разговаривать! объяснилъ Вито, въ вид утшенія, кумъ Гораціо.
А вскор посл этого, передъ крыльцомъ правленія, приставъ продавалъ съ молотка его мула:
— Пятнадцать онцъ, за мула Вито Ньири! Пятнадцать онцъ! Прекрасный бурый мулъ. Пятнадцать онцъ!
Кумъ Вито сидлъ на ступенькахъ правленскаго крыльца, упершись подбородкомъ въ ладони, и помалчивалъ. Ему не было надобности разсказывать, что мулъ былъ старъ, что онъ врой и правдой служилъ своему хозяину и работалъ съ нимъ больше 16-ти лтъ сряду. Животное, повидимому, было очень довольно, и въ новой уздечк красовалось словно у себя на свадьб. Но когда у Вито окончательно увели его трудового товарища, онъ потерялъ голову. Онъ понималъ, что живодеръ, ростовщикъ Венерандо, содралъ съ него за одинъ годъ кортомы земли 15 онцъ, тогда какъ ее и на-чисто-то купить, такъ она того не стоитъ. Онъ понималъ, что оставшись безъ мула, онъ въ будущемъ году не въ силахъ будетъ обработать землю, и что черезъ годъ у него на ше будетъ новый долгъ. Тогда онъ сталъ, какъ сумасшедшій, ругать Венерандо въ лицо.
— Вы что же описывать станете, когда у меня ничего не останется? Антихристъ ты этакой, право, антихристъ!
Вито чуть было не перекрестилъ палкой по голов своего врага: хорошо, что донъ Личчу-Папа случился тутъ при сабл на блой портупе, и въ фуражк съ форменнымъ галуномъ. Донъ-Личчу удержалъ Вито: стой, дескать, не смть буянить при начальств. Не видишь разв, что я представитель правосудія?
— Правосудіе, нечего сказать! оралъ кумъ Вито, возвращаясь домой съ осиротлой уздечкой въ рукахъ:— правосудіе-то ваше налажено только про тхъ, у кого мошна толста.
Это его послднее мнніе раздлялъ дядя Арканжело. Онъ тоже пробовалъ тягаться съ дономъ Реверендо, изъ-за домишка, который Реверендо во что бы то ни стало оттягать захотлось. Вс добрые люди говорили ему тогда: съ ума ты сошелъ, что ли, съ Реверендо тягаться вздумалъ! Слыхалъ сказку, какъ горшокъ съ булыжникомъ спорили? Такъ-то вотъ и тутъ. Реверендо, со своими деньжищами, что ни на есть лучшій адвокатскій языкъ купитъ, раззоритъ тебя въ конецъ, да еще съ ума сведетъ.
Реверендо, съ тхъ поръ, какъ разбогатлъ, свой отцовскій домъ во вс стороны ширилъ. И тутъ ему было тсно, и тамъ мало мста. Какъ дикобразъ, который напыжится и сосдей изъ поры разгоняетъ, такъ и онъ, между прочимъ, пробилъ окно, которое прямо приходилось надъ крышей дома Арканжело. И захотлось ему на самой этой крыш кухню себ вывести, а окно въ дверь обратить.
— Поймите, убждалъ Реверендо сосда:— поймите, куманекъ, что нельзя мн безъ кухни. Разсудите толкомъ…
Но кумъ Арканжело не былъ расположенъ толкомъ разсуждать и осмлился выразить непреклонное намреніе и жить, и умереть въ домишк, въ которомъ родился. Правда, онъ приходилъ домой только по субботамъ, но зато нетолько самъ всякій уголъ зналъ, но и его самого каждый камень этого дома зналъ. И когда, ходя за стадомъ на далекомъ пастбищ въ Карамоне, онъ вспоминалъ о дом, то не могъ себ представить его иначе, какъ въ образ заплатаннаго, подпертаго крылечка, и окна съ выбитыми стеклами…
— Ну, ладно, ладно, размышлялъ самъ съ собою Реверендо:— мужичь неотсанное! Придется васъ уму-разуму учить!
Съ тхъ поръ изъ окна Реверендо, выходившаго на крышу Арканжело, постоянно валились кочерыжки, обглодки, камни и лились помои. Все это попадало и въ домъ, такъ что уголъ, въ которомъ стояла кровать, обратился въ настоящій свиной хлвъ. Если Арканжело ругался, то Реверендо подходилъ къ своему окну и ругался еще пуще.
— Чего ужь! Нельзя и горшка съ цвтами на окно поставить! И цвтовъ своихъ поливать нельзя!
Но голова у Арканжело была крпкая, крпче чмъ у барановъ, которыхъ онъ насъ, поэтому, онъ прибгнулъ къ помощи правосудія. Явились на мсто судья съ секретаремъ, и донъ-Личчу-Папа съ ними явился, чтобы удостовриться, дйствительно ли Реверендо можетъ имть право поливать цвты. Но въ тотъ день, когда они пришли, цвтовъ на окн не оказалось. Для Реверендо не велика была тягость убрать ихъ, когда онъ ожидалъ представителей правосудія, и выставить опять, когда правосудіе удалялось. Не могъ же самъ судья на часахъ на крыш Арканжело стоять или цлый день по переулку прогуливаться, да наблюдать. Между тмъ, каждый его визитъ не дешево обходился.
Оставалось только ршить вопросъ: долженъ ли былъ Реверендо въ своемъ окн сдлать желзную ршотку или не долженъ? И судья, и секретарь, и вся компанія, напяливъ на носы очки, разсматривали и вымривали придавленную, промозглую крышу домишка — словно она барону какому принадлежала! Реверендо изъ-за своего окна безъ желзной ршотки провозглашалъ какія-то свои странныя права и возводилъ важныя обвиненія на нкоторыя черепицы, Богъ ихъ знаетъ какъ, принявшія неузаконенное положеніе. Самъ бдняга Арканжело глядлъ внимательно наверхъ и ломалъ себ голову, чмъ могла провиниться его крыша. Онъ сонъ потерялъ, смяться разучился, совсмъ отощалъ отъ расходовъ, а стадо былъ вынужденъ поручить пасти мальчугану, потому что самому то и дло приходилось бгать и къ судь, и къ приставу. Какъ нарочно, и на козъ у него моръ пошелъ, валились он у него, какъ мухи, съ самаго начала зимнихъ холодовъ.
— Да берите вы себ домъ! наконецъ, объявилъ онъ Реверендо, который, дйствительно, и взялъ домъ, но уже посл столькихъ безпокойствъ и расходовъ, конечно, не заплатилъ за него ни гроша. Арканжело, кабы захотлъ повситься, такъ не за что было бы ему веревки купить. Онъ хотлъ взвалить котомку за спину, забрать дочь, да и идти доживать свой вкъ въ горахъ съ козами, но тутъ на сцену появился опять самъ баронъ, окна котораго тоже приходились какъ разъ надъ его крышей, и покуда Реверендо заявлялъ желаніе вывести на этой крыш кухню, барону понадобилось выдвинуть надъ ней свою кладовую. Бдный козій пастухъ даже и понять не могъ, чей же домъ-то, наконецъ? Но съ барономъ Реверендо дло уладилъ скоро и миролюбиво подлился съ нимъ крышей за сходную цну {Въ Италіи разные этажи домовъ иногда принадлежать разнымъ собственникамъ. Пр. пер.}.
Нина, дочь Арканжело, какъ узнала, что отецъ хочетъ ее изъ села увезти, такъ расплакалась, что день за днемъ глазъ не осушала. Словно у ней тоже сердце приросло къ этимъ стнамъ, исковыреннымъ гвоздями. Отецъ, бдняга, пытался утшить ее какъ могъ, разсказывалъ, что тамъ, въ пещерахъ Карамонскихъ горъ, можно по-княжески жить, что нтъ тамъ ни сосдей, ни муниципальныхъ свинолововъ. Но бабы лучше его знали, въ чемъ дло и, подмигивая другъ другу, толковали промежь себя:
— Барченку-то нельзя будетъ бгать въ Карамоне по вечерамъ, когда кумъ Арканжело съ своими козами бродитъ. Отъ того Нина и реветъ въ три ручья.
Когда кумъ Арканжело объ этомъ пронюхалъ, онъ раскричался и разругался.
— Сквернавка ты этакая! За кого я теперь тебя замужъ отдамъ?
Но Нина и не думала замужъ выходить. Она хотла только оставаться тамъ, гд былъ ея барченокъ. Она съ нимъ видалась каждый день, какъ встанетъ, такъ къ окну и бжитъ, и знаками даетъ ему понять, когда вечеромъ онъ можетъ къ ней придти. Нина дошла до этого постепенно, просто потому, что баронскаго сынка каждый день изъ окна видала. Сначала онъ надъ ней подтрунивалъ, ручки длалъ и дымомъ изъ трубки на нее попыхивалъ, а тамъ, мало-по-малу, любовь пришла. Да такая любовь, что двушка свта божьяго не взвидла и начисто сказала отцу:
— Вы, батюшка, идите себ, куда угодно, а я останусь на своемъ мст.
Барченокъ ей общалъ, что она будетъ сыта и обута.
Но такого хлба своей дочери Арканжело не могъ позволить сть. Онъ позвалъ дона-Личчу Пана, прося помочь силой увезти дочь.
— По крайней мр, уйдемъ въ новое мсто, такъ никто нашего сраму знать не будетъ, говорилъ старикъ.
Но судья объявилъ ему, что, по закону, Нина вступила въ такой возрастъ, когда сама можетъ располагать собой и что силой ее увезти нельзя, что она сама себ госпожа.
— А! сама госпожа, бормоталъ Арканжело: — ну, и я самъ себ господинъ.
И въ первый разъ, какъ повстрчалъ на улиц барченка, который пустилъ ему въ носъ дымъ своей сигары, Арканжело дубиной раскололъ ему его красивую голову на двое, какъ грецкій орхъ. Однако, не убилъ.
Когда его связали крпко-на-крпко, прибжалъ донъ-Личчу-Папа, крича:— Дорогу представителю правосудія!
Правосудіе дало ему адвоката.
— По крайней мр, на этотъ разъ мн правосудіе ничего не стоитъ, говорилъ кумъ Арканжело.
И точно: адвокату удалось доказать, какъ дважды два — четыре, что Арканжело вовсе не нарочно раскололъ голову молодому барону дубиной, вырубленной изъ дикой груши, ибо такая дубина составляетъ необходимую принадлежность его ремесла. Ею пастухи бьютъ по рогамъ непокорныхъ барановъ своего стада.
Благодаря такой удачной защит, его приговорили только къ пятилтнему заключенію. Нина осталась со своимъ барченкомъ, который выздоровлъ, а баронъ расширилъ свою кладовую. Реверендо же вывелъ цлый новый домъ надъ хатой Арканжело, красивый домъ съ балкономъ и съ окнами, которыя окрасилъ яркой зеленой краской.