Счастливая мать, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1889 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 12 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ
ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ

СЪ ПОРТРЕТОМЪ АВТОРА
И КРИТИКО-БІОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ П. В. БЫКОВА

ТОМЪ ДЕСЯТЫЙ

ИЗДАНІЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ и ПЕТРОГРАДЪ

Приложеніе журналу ‘Нива’ на 1917 г.

http://az.lib.ru

OCR Бычков М. Н.

ОСЕННІЕ ЛИСТЬЯ

Очерки и разсказы.

СЧАСТЛИВАЯ МАТЬ.

Когда Анна Павловна перелистывала какое-нибудь иллюстрированное изданіе, она съ особеннымъ вниманіемъ останавливалась на картинкахъ семейнаго характера,— это такъ отвчало ея внутреннему міру, но она улыбалась своей хорошей, задумчивой улыбкой. Въ самомъ дл, какъ хорошо сумли подмтить и передать неизвстные Анн Павловн художники самыя мельчайшія подробности семейнаго счастья: вотъ ‘Первенецъ’, вотъ ‘Первая елка’, ‘Первая непріятность’, ‘Коля именинникъ’ и цлая серія стереотипныхъ картинъ подъ общимъ названіемъ: ‘Счастливая мать’. Ахъ, какъ много этихъ счастливыхъ матерей, вс он такія молодыя, улыбающіяся, какъ сама Анна Павловна, и если что можно поставить имъ въ вину, такъ это разв то, что вс он до тошноты походятъ другъ на друга, какъ и виновники ихъ улыбающагося счастья, эти пухлые мальчики и двочки въ такихъ забавныхъ распашонкахъ, съ голыми ручками и ножками и невинными дтскими глазками..

‘Вотъ этотъ ‘Первенецъ’ ужасно походитъ на моего Мишу,— съ гордостью настоящей счастливой матери думала Анна Павловна, разсматривая какую-нибудь гравюру.— Такой же бутузъ… и локотки въ ямочкахъ, и каждый пухленькій пальчикъ въ суставахъ точно перевязанъ ниткой, а надутыя губки такъ и хочется расцловать. Удивительно наблюдательный народъ эти господа художники…’

Мужъ Анны Павловны находилъ вс такія картинки ужасно банальными и не упускалъ случая подшутить надъ женой, когда нечаянно заставалъ ее за иллюстраціей. Онъ былъ человкъ дловой и не выносилъ вообще пустяковъ, а господамъ художникамъ и Богъ веллъ заниматься разными бирюльками, благо есть спросъ и на такой товаръ. Да и что необыкновеннаго нашли въ этихъ ‘первенцахъ’,— самое обыкновенное дло, которое должно вызывать какъ разъ обратныя чувства. Съ каждымъ годомъ жить становится трудне, и каждый новый пришлецъ въ этотъ лучшій изъ міровъ приноситъ съ собой такую массу заботъ, хлопотъ и непріятностей, что, право, никто во второй разъ не ршится родиться. Материнство, конечно, вещь почтенная, но скверно то, что матери любуются сами на себя и требуютъ еще, чтобы другіе любовались на нихъ, тогда какъ изъ сотни этихъ размалеванныхъ ‘счастливыхъ матерей’ любая половина, нтъ — девяносто девять сотыхъ будутъ горько плакать, когда ихъ ‘первенцы’ сдлаются настоящими большими болванами.

Иванъ Борисычъ даже сердился, что очень забавляло Анну Павловну, хотя она и старалась напрасно не раздражать мужа и торопливо перевертывала номеръ иллюстраціи, когда мужъ заставалъ ее въ этомъ предосудительномъ занятіи. Разъ она все-таки попалась,— Иванъ Борисычъ засталъ со на самомъ мст преступленія.

— Прекрасное занятіе…— иронически замтилъ супругъ.— Неужели теб, Аня, не надоли еще вс эти глупости? Право, пора бросить ребячество, и ты не маленькая…

— А если это мн доставляетъ удовольствіе, Жанъ?..

— А если это твое удовольствіе бситъ меня?..

Дло происходило посл обда, когда Иванъ Борисычъ имлъ привычку гулять по всмъ комнатамъ съ сигарой въ зубахъ, шлепая туфлями и заложивъ руки въ карманы. Анна Павловна надулась, швырнула отъ себя иллюстрацію и сосредоточенно принялась разсматривать пустой уголъ комнаты.

‘Скоро ли онъ уберется къ себ въ кабинетъ?’ — думала она, не желая длать сцены.

— Вотъ ты и разсердилась,— по возможости ласково заговорилъ Иванъ Борисычъ, подсаживаясь на диванъ.— Ну, перестань, дурочка. Вдь въ самомъ дл обидно, когда уважаешь человка… да… и любишь, а тутъ какая-то дтская глупость.

— Вы сегодня лвой ногой встали съ постели, Иванъ Борисычъ, и только ищете предлога, чтобы ко всмъ придираться, поэтому всего лучше будетъ, если вы уйдете къ себ въ кабинетъ, или еще лучше — я уйду въ дтскую.

— Я? придираться? Вотъ ты, Аня, всегда такъ…

Анна Павловна съ ршительнымъ видомъ поднялась съ дивана, но Иванъ Борисычъ предупредилъ ее и зашлепалъ въ кабинетъ.

— Ухожу, ухожу…— бормоталъ онъ, но въ дверяхъ залы остановился, поднялъ брови и проговорилъ уже дловымъ тономъ: — Кстати, я хотлъ переговорить съ тобой объ одномъ дл… да… И, представь себ, оно относится какъ разъ къ твоимъ любимымъ картинкамъ: наша кухарка Матрена готовится сдлаться тоже счастливой матерью, такъ… гм… вообще необходимо что-нибудь предпринять…

— Матрена?!..

— Да, что же тутъ удивительнаго? Матрена такая же женщина, ergo… Неужели ты ничего не замтила, когда она сегодня подавала намъ обдъ?

— Не можетъ быть!.. Матрена порядочная двушка и уже въ такихъ годахъ… Вообще вздоръ.

Иванъ Борисычъ только пожалъ плечами и сдлалъ шагъ въ кабинетъ, но Анна Павловна остановила его. Она сильно взволновалась, и на лиц выступили у нея даже красныя пятна.

— Жанъ, что же длать?— спросила она такимъ тономъ, точно боялась кого-то разбудить.

— Очень просто: отказать и взять другую Матрену…

Анна Павловна закусила губы и опустила свои красивые глаза. Въ ея дом, подъ оддой съ ней кровлей и такой развратъ — нтъ, это ужасно, ужасно, ужасно! И она ничего до сихъ поръ не замчала, а Матрена, слдовательно, обманывала ее самымъ наглымъ образомъ.

— Жанъ, ты лучше самъ переговори съ ней,— отвтила Анна Павловна посл короткаго раздумья.— А я ршительно не могу больше видть эту женщину… Вообще, это ужасно!

— Гм… да. У меня разговоръ будетъ короткій,— самодовольно проговорилъ Иванъ Борисычъ, направляясь черезъ залу въ столовую.— Нельзя же въ самомъ дл поощрять…

Когда замерли шаги Ивана Борисыча, спускавшагося изъ столовой по лстниц въ кухню, Анна Павловна взволновалась еще больше и даже убжала въ дтскую, гд въ своей кроватк мирно покоился ея первенецъ Миша. Счастливая мать точно хотла защитить свое гнздо отъ какой-то страшной бды. Наврное эта гадкая Матрена разревется, начнетъ причитать и вообще продлаетъ цлую комедію.

— Ну что?— спрашивала Анна Павловна, когда мужъ вернулся изъ кухпи.

— Ничего… У меня живо: сказалъ, и достаточно.

— А что же она: плачетъ?

— Нтъ, просто молчитъ, да и что ей говорить, когда доказательства налицо. У насъ не родильный домъ… Я ей безъ околичностей заявилъ, да оыа и сама не отпиралась: дло очевидное.

Когда непріятность устранилась такъ просто, на Анну Павловну напало раздумье. Мужъ ушелъ къ себ въ кабинетъ ‘посмотрть въ газету’, т.-е. заснуть съ газетой въ рукахъ, въ дтской тишина, Миша спитъ такъ сладко. Анна Павловна попробовала приняться за обычную работу, но какъ-то все у ней валилось изъ рукъ, и она все прислушивалась, что длается тамъ, въ кухн. Если бы Матрена разревлась и начала валяться въ ногахъ у барина, это не произвело бы такого впечатлнія, какъ молчаніе. Вдь думаетъ же о чемъ-нибудь эта несчастная? Анна Павловна съ такой живостью представила себ безвыходное положеніе этой Матрены (получился дешевенькій каламбуръ, которымъ Иванъ Борисычъ не усплъ еще воспользоваться), что ей вдругъ сдлалось совстно, точно она, Анна Павловна, въ чемъ-то была виновата передъ Матреной.

Анна Павловна отправилась сейчасъ же въ кабинетъ мужа и, пріотворивъ дверь, спросила:

— Ты ее прогналъ, а она молчитъ!

— Дда… ммолчи-итъ…— въ просонь бормоталъ Иванъ Борисычъ, закрываясь газетой отъ мухъ.— Дурра она… м-ыгм!..

Послышалось сонное потягиванье, звота и ровное похрапыванье сладко засыпающаго человка. Анна Павловна на носкахъ отправилась черезъ залу, притворила дверь въ дтскую и съ ршительнымъ видомъ подошла къ лстниц въ кухню.

II.

Матрена связывала какой-то узелъ со своимъ имуществомъ, когда барыня спустилась въ кухню. Она даже не повернула головы на шумъ шаговъ и спокойно продолжала свое бабье занятіе.

— Матрена, ты… ты уходишь…— начала Анна Павловна, чувствуя, что оза говоритъ совсмъ не то, что нужно.

— Расчетъ получила, стало-быть, и ухожу,— отвтила Матрена.

— Куда же ты уходишь?

— А не знаю…

— Разв у тебя нтъ ни родныхъ ни знакомыхъ?

— Какъ не быть, барыня, да только какъ я имъ на глаза покажусь въ этакомъ вид… Ужъ я такъ куда-нибудь…

Отъ волненія Анна Павловна должна была приссть на лавку. Спокойствіе Матрены и грубоватый тонъ ея отвтовъ нсколько расхолодили охватившій ее порывъ, а между тмъ она чувствовала такой приливъ нжности и просто сгорала отъ желанія утшить и приголубить эту несчастную. Покончивъ съ узломъ, Матрена повернулась лицомъ къ барын и внимательно посмотрла на нее своими срыми, по-бабьи добрыми глазами. Лицо у Матрены было некрасивое — скуластое, покрытое веснушками, съ широкимъ ртомъ и приплюснутымъ носомъ, все оно было какое-то плоское. Впрочемъ, сейчасъ въ немъ тнью прошло то мягкое выраженіе, которое приноситъ съ собой материнство, и Анна Павловна, внимательно вглядвшись, нашла его даже привлекательнымъ. Раньше она какъ-то совсмъ но обращала никакого вниманія на эту Матрену: деревенская баба и только, такихъ бабъ милліоны.

— А больше теб некуда итти?..— спросила Анна Павловна, не ршаясь назвать отца будущаго ребенка.

Матрена поняла этотъ вопросъ, потупилась и, прикрывая свой широкій ротъ концомъ головного платка, прошептала:

— Кому такую-то надо, барыня… Спирька тоже жалетъ, а дла этимъ не поправишь… Онъ будто изъ сусдней деревни, такъ сызмальства знаетъ меня…

— Можетъ-быть, онъ женатый?..

— Какое женатый — такъ болтается… Попалъ въ городъ, нагулялъ дикаго жиру, вотъ и спутался… Онъ добрый, какъ бы я то не сконфузила себя…

— Онъ долженъ жениться на теб, Матрена… Хочешь, я сама переговорю съ нимъ? Это безсовстно — бросать тебя въ такомъ положеніи…

Это неожиданное предложеніе даже испугало Матрену, и она замахала руками.

— Что вы, барыня, какъ это можно… Въ такомъ-то вид да замужъ: свои-то деревенскіе засмютъ Спирьку… Ежели бы не моя неустойка, такъ онъ безпремнно женился бы. Самъ говорилъ…

Эта Матрена была безнадежно глупа, и Анна Павловна отказывалась понимать ея логику: он говорили на разныхъ языкахъ.

— Такъ замужъ за этого Спирьку ты не хочешь выходить?— еще разъ переспросила Анна Павловна, начиная терять терпніе.

— Да зачмъ мн за него замужъ-то итти?— удивлялась въ свою очередь Матрена.— Мы вдь не церковные, у насъ двкамъ совсмъ свободно, ежели у которой своего стыда нтъ… Сводомъ у насъ замужъ выходятъ.

— Ты, значитъ, староврка?

— Нтъ, столовры особо, а мы особо… Свое согласіе у насъ, и всмъ старички заправляютъ. Насчетъ свадебъ то же самое: доставятъ жениха съ невстой въ изб подъ матицу, старики почитаютъ и попоютъ надъ ними — вотъ и будутъ молодые…

— А дти какъ?

— Обнакновенно, какъ и у другихъ…

Вниканіе въ ласковыя разспросы расшевелила наконецъ Матрену, она смахнула рукой свои дешевыя бабьи слезы и завсхлипывала. Анна Павловна, проникнутая участіемъ къ ея горю, подала ей воды, что разсмшило Матрену.

— Точно я барышня…— шептала она, глотая слезы.— Охъ, горюшко мое, барыня!.. Жила же раньше-то: другія двки балуютъ, а я все себя соблюдаю… Работала, не покладаючи рукъ, а какъ нагуляла у васъ жиру… Охъ, не знаю, куды и головушку приклонить. И передъ вами-то мн совстно… обманула я всхъ.

Косые лучи вечерняго солнца уже заглянули въ кухню и разбудили мухъ, дремавшихъ на полкахъ и по стнамъ, Гд-то далеко звонили къ вечерн. Анна Павловна сознавала, что ей слдуетъ уходить и что она ужъ очень разнжничалась съ этой Матреной, но ее удерживало какое-то смутное и новое чувство, точно въ Матрен она сейчасъ полюбила часть самой себя, полюбила въ ней то хорошее и доброе, что ее сейчасъ наполняло. Собственно говоря, Матрена никогда не возвысится до ея настроенія, но всякое истинно-доброе дло хорошо уже само по себ и само себ лучшая награда.

— Хорошо, я поговорю съ бариномъ,— резюмировала она результатъ своей бесды: — можетъ-быть, онъ и оставитъ тебя… Только съ однимъ условіемъ, чтобы впередъ ничего подобнаго уже не повторялось.

Матрена бухнула въ ноги и принялась клясться, что впередъ ни-ни, а Спирьк прямо глаза выцарапаетъ, если онъ, путаникъ, близко подойдетъ къ ней.

— Да за воротами не слдуетъ торчать каждый вечеръ,— посовтовала Анна Павловна.

Поднимаясь изъ кухни въ столовую, Анна Павловпа переливала свое хорошее настроеніе еще разъ и только боялась, что Иванъ Борисычъ можетъ заспорить и, пожалуй, даже сдлаетъ сцену. Онъ былъ упрямъ, этотъ Иванъ Борисычъ… Она торопливо вошла въ кабинетъ мужа, подсла къ нему на диванъ, осторожно сняла съ него раскрытую газету и ласково заговорила:

— Жанъ, видишь ли, въ чемъ дло… Я сейчасъ изъ кухни и нахожу, что… что Матрена достаточно уже наказана, и выгонять ее на улицу въ такомъ вид просто безчеловчно.

— Ну-съ…

— Ты не слушаешь меня?

— Ахъ, оставь, пожалуйста: длай, какъ знаешь. Только меня оставь въ поко.

Странно, что эта слишкомъ дешевая побда испортила радужное настроеніе Анны Равловны: она жаждала по меньшей мр подвига, а тутъ вдругъ какое-то сонное согласіе и полное безучастіе. Когда она выходила изъ кабинета, Иванъ Борисычъ открылъ глаза и пробормоталъ ей вслдъ:

— Сразу дв счастливыхъ матери… прекрррасно!..

Что-то кольнуло Анну Павловну — и то, что мужъ ставитъ ее на одну доску съ Матреной, и самый тонъ, какимъ была сказана послдняя фраза. Зачмъ онъ такъ говорилъ съ ней? Вдь дурного она сейчасъ ничего не сдлала… Мужъ, вообще, любилъ вышучивать ее, и Анна Павловна въ эти минуты чувствовала, что онъ длается ей чужимъ, и что между ними вырастаетъ точно глухая стна.

‘Онъ злой человкъ…— подумала Анна Павловна вслухъ, направляясь въ дтскую.— Вчная проза и только одна проза’.

По дорог въ гостиной она невольно остановилась передъ зеркаломъ. На нее изъ рамы смотрло такое молодое и красивое лицо. Свтло-русые волосы прихотливыми завитками окаймляли блый лобъ, темные глаза слегка щурились отъ сильнаго свта, а розовыя губы съ характернымъ разрзомъ сами собой складывались въ счастливую улыбку. Да, она если не красавица, то во всякомъ случа одна изъ очень хорошенькихъ женщинъ, и вдругъ какая-то Матрена съ ея ртомъ до ушей и плоскимъ лицомъ… Анна Павловна улыбнулась сама себ и вслухъ проговорила:

— Да, я счастливая мать.

III.

… Длинный осенній вечеръ. Въ кухн темно. Матрена управилась и сумерничаетъ одна. На полу возятся двое ребятишекъ — Ванютка, четырехъ лтъ, и Марутка — двухъ.

— Мамъ… а мамъ?— плаксиво повторяетъ Ванютка.

—Чего теб, постылому?— лниво отвчаетъ Матрена.— Ужо вотъ отецъ придетъ, онъ т задастъ…

Мальчикъ выводитъ плаксивую поту, какъ потухающій самоваръ, и затихаетъ. Матрена дремлетъ и сквозь дремоту прислушивается, что длается наверху. ‘Надо-быть, губернанка тоже спитъ, а дти одни въ столовой. Охъ, хо-хо!.. Дтушки, дтушки…’ Матрена тяжело вздыхаетъ и перевертывается на другой бокъ. Подумаешь, какъ время-то летитъ… Давно ли, кажется, вотъ въ этой самой кухн Анна Павловна ее же, дуру, уговаривала тогда, когда Ванюткой затяжелла,— добрая была барыня, до всего понятливая. А тутъ точно что попритчилось у нихъ съ бариномъ, все на перекосыхъ пошло. Вздорили-вздорили, а потомъ Анна Павловна и ухала… Что у нихъ вышло — ума не приложишь. Нечего сказать, Иванъ Борисычъ ндравный баринъ, а такъ какъ будто и ничего. Спирька болталъ, что позживалъ онъ къ одной сударк, ну, да барыня-то недогадливая, очень ужъ вврилась въ барина. Обыкновенно, свои дти — забота, а отцы-то себ гуляютъ. Старшенькому-то барчуку Миш теперь шестой годочекъ пошелъ, а барышн Наташ — четвертый. Сынъ да дочь — красныя дтки, все равно, какъ и у ней, у Матрены. А какъ она убивалась, Анна-то Павловна, когда узжала отъ мужа: такъ рка ркой и заливается слезьми, а Иванъ Борисычъ не допустилъ ее проститься съ ними. Извстно, вс мужики иродами длаются, когда бабы что ни на есть имъ навстрчу скажутъ. Ребятишечки-то съ полгода все приставали: гд мама? куда мама ухала? Тоже вотъ несмысленные ребятки, а мать не забыли. Какъ они заголосятъ, Иванъ Борисычъ сейчасъ въ кабинетъ на ключъ. Ну, губернанку нанялъ, а ребятки все свое: гд мама? Охъ, не глядлъ бы, кажется, вчуж сердце надрывается.

— Мамъ… а мамъ…— приставала Марутка, цпляясь ручонками за материнъ сарафанъ.

— Чего теб?..

— Ванютка меня уби-илъ…

— Вотъ ужо я его, негоднаго!..— говоритъ Матрена.— Ванютка, мотри, я тебя расчешу… я…

На лстниц, которая ведетъ изъ столовой въ кухню, слышатся легкіе шаги. ‘Это баричъ козелкомъ спускается,— думаетъ Матрена, поднимаясь: — ишь, испужался темноты-то…’ Она достала огня и зажгла лампочку. На лстниц дйствительно стоялъ Миша, ухватившись худенькими ручонками за притолоку.

— А гд Ваня?— спросилъ мальчикъ.— Пусть онъ идетъ къ намъ… будемъ играть…

— Придетъ, Мишенька, сейчасъ придетъ,— ласково отвтила Матрена, обдергивая ситцевую рубашку на своемъ Ванютк и приглаживая ему на голов космы своей грубой, корявой рукой.— Ванютка, а ты у меня мотри, пострлъ… Въ прошлый разъ чуть ланпу не сверзилъ.

На лстниц мелькаетъ дтское платьице, и тонкій голосокъ Наташи спрашиваетъ:

— А гд Маренька?..

‘Охъ, родненькіе вы мои, хуже вы сиротъ’,— думаетъ Матрена, обдергивая Мареньку, и сейчасъ прибавляетъ вслухъ:

— Сейчасъ, барышня, вотъ только малость поправимся…

Къ барышн Матрена чувствовала какую-то особенную, почти болзненную любовь и каждый разъ терялась отъ усердія, чмъ бы угодить ей: какой же господскій домъ безъ барышни, а вырастетъ барышня большая — хозяйка будетъ. Да и барышня такая ласковая да привтливая,— надо полагать, вся въ мать. Лицомъ-то больше на мать Мишенька походитъ, ну, да мужское дло — израстетъ.

Отправивъ дтей наверхъ, Матрена подняла въ кухн свою обычную вечернюю возню: выставляла и приставляла какіе-то горшки, гремла ухватами, чистила и скребла посуду и десять разъ выскакивала въ сни, гд скрипла дверь въ чуланъ.

‘Баринъ-то въ клубъ ухалъ, такъ ребятки одни поужинаютъ,— вслухъ думала Матрена, хлопая дверями.— Губернанка-то больно до макароновъ охоча, а барышня больше уважаетъ манную кашу съ вареньемъ…’

На улиц шелъ назойливый осенній дождь, и вода ручьемъ бжала съ крышъ. Временами поднимался втеръ и гд-то лихорадочно дергалъ отставшую доску. Матрен нсколько разъ казалось, что кто-то какъ будто постукиваетъ въ ворота, она прислушивалась, но стукъ не повторялся.

‘Поди, Спирька опять пьяный приволочется,— думала Матрена и тяжело вздыхала.— Охъ, согршила я съ нимъ, а дваться некуда. Ушла бы, куда глаза глядятъ, какъ барыня, да ребятишекъ не на кого покинуть. А Спирька безпремнно придетъ, потому видлъ, какъ въ субботу я трешницу размняла’.

Осторожный стукъ въ окно, выходившее на улицу, заставилъ Матрену вздрогнуть. Прежде Спирька такъ-то знакъ подавалъ выходить на улицу. Припавъ къ стеклу лицомъ, Матрена долго всматривалась въ стоявшую на улиц тьму и ничего не могла разобрать. Когда она отвалилась отъ окна, стукъ повторился.

— Ужо отопру ворота,— отвтила Матрена.

Кучеръ, отвозившій барина въ клубъ, ушелъ со двора и не вернется раньше полночи, и Матрена оставалась въ своей кухн одна. Она пошла на дворъ и, прежде чмъ отодвинуть запоръ, спросила:

— Кто тамъ, хрещеный?

— Это я, Матрена…— отвтилъ женскій голосъ.

Матрена не узнала голоса, а только когда пріотворила калитку, то уже по росту узнала барыню Анну Павловну и даже испугалась.

— Я такъ… на минутку…— бормотала Анна Павловна, оглядываясь на извозчика, который ждалъ ее на углу улицы.

— Барина-то нтъ дома, а губернанка спитъ,— докладывала шопотомъ Матрена,— такъ я васъ наверхъ проведу…

— Ахъ, нтъ… не нужно… Я только одну минутку въ кухн посижу. Дти здоровы?

— Слава Богу, вс благополучны… Да я вамъ ихъ въ куфню и приведу, барыня.

— Нтъ… это неудобно будетъ. Зачмъ тревожить ихъ…

— Ахъ, барыня, барыня… голубушка Анна Павловна! И ручки-то у васъ холодныя, а баринъ въ клуб, губернанка спитъ, я бы и привела дточекъ въ куфню.

Въ теченіе этой сцены Матрена нсколько разъ вытирала глаза рукой,а потомъ опять звала барыню наверхъ и удивлялась, что та все толмитъ свое ‘нтъ’ да ‘нельзя’, точно и словъ другихъ нтъ. Въ кухню Матрена вошла первой и осторожно пріотворила дверь на лстницу вверхъ.

— Играютъ дточки-то въ столовой,— шептала она.— Охъ, барыня, да вы бы хоть дипломатъ-то сняли, а то вода съ васъ такъ и бжитъ ручьемъ… обогрлись бы малымъ дломъ…

Анна Павловна не слушала ея и сла на лавку. Зачмъ она пришла сюда? Еще дти, пожалуй, увидятъ ее… Но было что-то сильне самыхъ разумныхъ мыслей, что привело ее сюда и заставляло сидть въ кухн. За эти пять лтъ Анна Павловна сильно измнилась, похудла, а лицо сдлалось такое блдное и строгое. Вся въ черномъ, она походила на монахиню.

— Голубушка Анна Павловна, сколько у васъ господъ въ дому бывало…— не унималась Матрена:— тоже было попито и подено, а вы имъ на фортупьянахъ разыгрывали… аблакаты, офицеры, генералъ… Неужели они-то ничего не могли для васъ сдлать?.. Я все про дточекъ-то: вдь и мое сердце изболлось, глядючи на нихъ. Все бы мать-то поближе имъ, чмъ отецъ… Ну, ежели бы барича нельзя взять у отца, такъ хоша бы барышню.

Анна Павловна горько улыбнулась и покачала отрицательно головой: ‘нтъ, нельзя, ничего нельзя…’

— Такъ я сама, барыня, къ генералу пойду,— предлагала Матрена,— паду ему въ ножки и не уйду, пока онъ по-моему не сдлаетъ. Генералъ все можетъ… Вдь есть же управа и на мужчиновъ, а то накося, Иванъ Борисычъ ухватилъ дтей и знать ничего не хочетъ.

Немного успокоившись, Анна Павловна долго разспрашивала про дтей и нсколько разъ подходила къ лстниц въ столовую, чтобы хоть послушать дорогіе для ея уха дтскіе голоса. Матрена успла всплакнуть и сквозь слезы шептала:

— Мой-то идолъ, Спирька-то, тоже хотлъ какъ баринъ сдлать, да я его живой рукой выворотила… Какъ вы тогда ушли, ну, я съ нимъ законъ и прими, по нашей вр законъ, значитъ, у стариковъ. Хорошо… Сперва Спирька-то какъ будто и ничего, а потомъ и учалъ изъ меня жилы тянуть: ‘жена, что хочу, то и длаю съ тобой’… Извстный у нихъ, у идоловъ, разговоръ-то!.. Ну, было у меня накоплено пятьдесятъ рубликовъ — онъ ихъ пропилъ, а потомъ дло до сундуковъ дошло… Тоже было нажито… Охъ-хо-хо! Ну, я его обратила напротивъ, а онъ, какъ баринъ: ‘возьму ребятъ’. Тутъ ужъ моя неустойка передъ нимъ вышла, совсмъ я ослабла и чуть-было всего добра не лишилась, только мою кровь не тронь. Побжала я этакъ вечеркомъ къ аблакату, который въ трактир прошенія пишетъ. Въ ноги ему, такъ и такъ… Взялъ онъ цалковый и говоритъ: ‘Ступай и молись Богу за твоихъ старичковъ, которые тебя внчали… Не настоящій это законъ и твоихъ дтей никто не сметъ отнять, а Спирьку въ три шеи’. Вотъ т Христосъ, такъ и сказалъ, а я все по-его сдлала. Укрпилась, и конецъ тому длу.

— Что же твой Спирька?

— Сперва-то тоже храбрость напустилъ и въ участокъ побжалъ, а тамъ ему всю неустойку его и объяснили. Съ Иваномъ Борисычемъ совтовался, и баринъ то же самое ему сказалъ…

— Ну, прощай,— мн пора уходить,— заговорила Анна Павловна, въ послдній разъ глядя на лстницу въ столовую.

— Куда вы, барыня?..

— Я? Не знаю… не все ли равно, куда ни итти…

Она простилась и молча пошла изъ кухни. Матрена ее провожала, шлепая по лужамъ дождевой воды. Отворяя калитку, она остановилась и шопотомъ проговорила:

— Барыня, что я вамъ скажу… ужъ извините вы меня на моемъ бабьемъ глупомъ слов… Глядть-то на васъ сердечушко изболлось, а вдь дло и поправить можно: переходите вы въ нашу вру, къ старичкамъ, тогда и робятокъ-то оборотить можно.

Анна Павловна остановилась и, прислонившись плечомъ къ косяку калитки, тихо заплакала. Господи, какъ ей было тяжело… Если есть счастливыя матери, такъ это скоре вотъ такія Матрены, а совсмъ не т несчастныя куклы, которыхъ разрисовываютъ господа художники.

1889.

Читайте также: