Н. А. Лейкинъ
Рыболовы.
ИЗДАНІЕ ТРЕТЬЕ, ДОПОЛНЕННОЕ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Высочайше утвержд. Т-во ‘Печатня С. П. Яковлева’. 2-я Рождеств., д. No 7
1898.
Сторожъ Миней.
Сторожъ Миней.
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
VII.
Рыболовы, Лейкин Николай Александрович, Год: 1898
Время на прочтение: 46 минут(ы)
Клевъ на уду.
— Спасибо.
— Ну, какъ сегодня?
— Плохо. День ото дня хуже. А вдь весна. Весной должна рыба ловиться. И ума не приложу, съ чего это. Сначала думалъ, что черви у насъ плохи. Червь навозный — онъ не годится, онъ толстъ и жиренъ. Его только щука хватаетъ, а окунь и ершъ обгаютъ. Но сегодня ходилъ на генеральскую дачу и тамъ подъ камнями отличныхъ червей нашелъ: тоненькихъ, веселыхъ. Этихъ всякая рыба должна обожать. Такъ и вьются на крючкахъ… А вотъ поди-жъ ты, все равно не клюетъ. Вода свтла и тепла — вотъ она штука-то въ чемъ.
Старикъ Миней подмигнулъ глазомъ, вытащилъ изъ воды удочку и, показывая червя, продолжалъ:
— Вотъ онъ, червь-то! Играетъ. Червь играетъ, а рыба не клюетъ. На муху-бы половить — мухъ еще нтъ.
— Жаль, что не ловится. А я было тоже хотлъ попробовать половить, — сказалъ молодой человкъ въ студенческой фуражк и въ пиджак, изъ-подъ котораго виднлась блая вышитая по подолу красной бумагой рубаха съ косымъ, тоже вышитымъ воротомъ.
— Что-жъ, попробуйте. Попробовать не устать стать.
— Да ежели не ловится-то.
— Нельзя сказать, чтобъ ужъ совсмъ не ловилась. Ловится, но плохо. А на ваше счастье, можетъ быть, и хорошо заловится. Вдь это нельзя такъ… Кому счастье… Теперича рыба вотъ какъ… Сдлалъ, къ примру, утромъ или днемъ человкъ кому-нибудь хорошее, доброе дло, — помогъ чмъ-нибудь, или такъ на путь истинный наставилъ,— этотъ человкъ смло вечеромъ уди: ему будетъ удача. И не хочетъ окунь клевать, а заклюетъ, насильно заклюетъ. Это ужъ я сколько разъ замчалъ.
— Ну, я, положимъ, насколько помнится, сегодня никому никакого добраго дла не сдлалъ, — отвчалъ молодой человкъ..
— А ученика-то своего, гимназиста, на путь истинный наставляли, науку ему твердили.
— Ну, это я по обязанности, по найму, за деньги.
— А то, можетъ быть, нищему старенькому и убогенькому копечку или краюшечку хлба подали отъ чистаго сердца.
— Нтъ, сегодня нищій не попадался.
— Вотъ то-то и дло, что въ наши мста нищіе не заходятъ. Живемъ мы отъ деревни далеко, стало-быть нищимъ и не расчетъ къ намъ заходить. Тамъ въ деревн подъ каждымъ окномъ что-нибудь да сунутъ, смотришь, оно и наберется, а сюда къ самъ на заводъ онъ изъ-за одной горбушки долженъ идти, — ну, и не расчетъ. А какая это чудесная примта: подать нищему, а потомъ удить. Всегда удача. Вотъ около Троицы лещи начнутъ въ каменьяхъ тереться и икру метать, такъ я нарочно буду на деревню ходить съ копечками, да нищихъ отыскивать. Когда лещъ икру мечетъ — онъ глухъ и слпъ. Ежели счастья Богъ пошлетъ, то мережкой или сткой можно много лещей поддть. Что-жъ, садитесь да закидывайте удочку-то.
— А вотъ сейчасъ червя насажу, — сказалъ молодой человкъ и сталъ приготовлять удочку.
Вечеръ былъ прелестный, теплый. Заходящее солнце пылало краснымъ заревомъ. Вдали, въ лсу, куковали кукушки, щелкали соловьи.
— Самое соловьиное время теперь, — сказалъ Миней.— Тутъ-то они и надсажаются насчетъ пнія, когда черемуха начинаетъ зацвтать.
— Ну, кукушки тоже…— отвчалъ молодой человкъ.
Миней махнулъ рукой.
— Ну, что кукушка! О кукушкахъ не стоитъ и разговаривать. Самая поганая птица, — сказалъ онъ.
— Отчего?
— Оттого, что она лшему праведница. Она лшаго потшаетъ.
— Ну, вотъ… Ты ужъ наскажешь…
— Хотите врьте, хотите нтъ. Лшій другихъ птицъ и не слушаетъ, кром кукушки. Она одна изъ пвчихъ птицъ гршная — одну ее онъ и слушаетъ.
— Отчего-же кукушка гршная птица?
— Оттого, что озорница, воръ-птица.
— И про сороку говорятъ, что сорока воровка.
— Сорока все не то. Сорока у человка воруетъ, а кукушка среди своей братіи птицъ первый разбойникъ. Кукушка между птицъ, все равно что кулакъ-мужикъ на деревн. Разоритъ семью и домъ у ней отниметъ. Вдь кукушка сама себ гнзда не вьетъ. Она прилетитъ къ чужому гнзду, выгонитъ птичку, выброситъ ейныя яйца, а сама въ гнздо ея и сядетъ.
— Да что ты! Неужели?
— Да неужто вы этого не знаете! Даже мертвые языки знаете, обучаетесь, какъ мертвецы промежъ себя разговариваютъ, а этого не знаете! Кукушка первый злодй у птицъ. Это не я одинъ вамъ скажу. Вы прочтите въ книжкахъ-то. Тамъ наврное сказано.
— Можетъ быть. Дйствительно, я естественными-то науками не занимался. Я юристъ.
— Да и я не занимался, однако, знаю. Кукушка самая гршная птица и гршне ея нтъ.
— Ну, ежели такъ сказать, то и ястребы…
— Что ястребъ! Ястребъ только убьетъ птицу, убьетъ и състъ, а кукушка въ горести оставитъ птичку неповинную, семью у нея и домъ отниметъ, родъ ея прекратитъ. Это хуже. Вы поплюйте на червяка-то, а потомъ закидывайте удочку.
— Зачмъ? Разв рыба плевки любитъ?— задалъ вопросъ молодой человкъ.
— Это не для рыбы длается, а вы отъ нечистой силы отплевываетесь. Черезъ это она мшать лову не будетъ.
— А разв нечистая сила мшаетъ?
— Хорошему длу нечистая сила всегда помха.
— А почему-же уженье рыбы такъ ужъ особенно хорошее дло?
— Апостолы были рыбарями, такъ чего-жъ вамъ еще! Да и такъ… сказано про нее: врагъ рода человческаго, — ну, она и вредитъ. Нечистая сила-то эта самая. А тутъ и супротивъ нея есть заковычка: съ молитвой закинете, а отъ нея отплюетесь. Тащите! Чего-жъ вы зваете! Видите, поплавокъ-то подъ водой!— крикнулъ Миней.
Молодой человкъ вытянулъ удочку. Крупный окунь показался надъ водой, но сейчасъ-же снова упалъ въ воду.
— Сорвался. Ахъ, какая досада! — проговорилъ молодой человкъ.— Ну, скажите на милость, да онъ и червя скусилъ.
— А это оттого, что безъ молитвы закидывали и отъ нечистой силы не отплевались. Врагъ, врагъ рода человческаго.. Это онъ… Онъ и повредилъ. Вдь вотъ вамъ и счастье, а нечистая сила помшала.
— Какое! Просто я заторопился и плохо червя надлъ. Надо другого надвать. Длиненъ червь былъ — вотъ въ чемъ сила. Ну, теперь я маленькаго…
— Давайте я вамъ молитву сотворю…— проговорилъ Миней.— Готово. Теперь плюйте на червя. Плюйте, плюйте… Что вамъ словно слюны жаль! Вотъ такъ. Ну, теперь закидывайте. Теперь будетъ ладно.
Молодой человкъ закинулъ удочку.
Миней умолкъ и погрузился въ созерцаніе поплавка. Созерцалъ поплавокъ и молодой человкъ. Было тихо. За ркой мычала корова. Раздавался всплескъ весла.
— Сидишь?
— Да что-жъ мн длать-то, коли не сидть? Такая ужъ наша караульная обязанность, — отвчалъ караульный сторожъ Миней изъ лодки, носъ которой былъ вытащенъ на отлогій песчаный берегъ рки.
— Ты, однако, не на караульномъ мст сидишь,— сказалъ молодой человкъ, поправивъ на голов университетскую фуражку съ синимъ околышкомъ.
— Такъ что-жъ изъ этого, что не на караульномъ мст? Заводская калитка все равно у меня на глазахъ и я вижу, кто выходитъ и кто входитъ. Эво ночи-то какія чудесныя да свтлыя! Такими ночами надо пользоваться. Я вотъ сижу, да переметъ на ершей длаю, удочки у меня закинуты.
— Ловится-ли что-нибудь? Плохо ловится, а все нтъ, нтъ да что-нибудь и вытянешь. Хоть и сирая плотичка, а все она въ счетъ идетъ семь на уху. Даве окунь попался, хорошій окунь. Тоже половить пришли?
— Что-жъ я буду ловить-то, коли не ловится! Просто вышелъ на рку подышать легкимъ воздухомъ, благо вечеръ теплый.
— Да… Нон благодать. Первый теплый вечеръ. Комаръ обрадовался и полетлъ. И то сказать: пора ужъ… Съ еклы, Мары и Маріи оводиное время настаетъ. Слпень летть долженъ. Нон-то только изъ-за холодовъ онъ замедлился.
— Ты мн скажи, когда рыба-то ловиться будетъ?— сказалъ студентъ.
— Теперь скоро, — отвчалъ Миней.— Сиговая муха показалась. Какъ сиговая муха надъ водой, такъ за ней и харіусъ пойдетъ. Мало еще мухи-то только, а вотъ посмотрите, когда она разыграется! Тутъ харіусъ какъ полоумный сдлается и изъ воды выскакивать начнетъ, чтобъ муху поймать. Страсти какъ любитъ онъ сиговую муху. Сиговая муха ему, что водка пьяниц.
— Такъ что-жъ ты не ловишь на муху?
— Рано. Дайте ей разыграться и чтобъ рыба видла эту муху, а то она еще не видитъ. Дня черезъ три начну ловить.
— Вотъ и я тогда съ тобой.
— Милости просимъ. Да и воспитанника вашего захватывайте. Полно ужъ ему зубрить-то. Вдь эдакъ и известись недолго.
— Да онъ ужъ теперь больше не зубритъ. Экзамены кончились.
— Однако, я все вижу, что съ книжкой ходитъ. Теперь можно скоро вамъ и на рака упованіе имть. Ракъ свою шкуру скинулъ и очень чудесно будетъ на тухлую говядину бросаться.
— Поди ты… Ты все только сулишь ловъ. Все — будетъ да будетъ ловиться.
— Да вдь это и врно. Ловля впереди. Теперь не ловля, а межеумокъ. Пока мутная да холодная вода была, рыба ловилась наметкой, ну и на удочку щука хватала, а теперь вода свтлая да теплая, стало быть надо ждать, когда рыба икру метать начнетъ — вотъ тутъ ей и ловъ. Посл Троицы настоящій ловъ будетъ. Тутъ и лещъ около камня тереться начнетъ. А когда онъ трется — онъ ужъ не въ себ. Ставь мережку — все стадо войдетъ. Онъ тутъ ничего не видитъ, и ничего не слышитъ. Пугай какъ хочешь тогда — у него равнодушіе.
— Посмотримъ!
— Да вотъ увидите. Я въ прошломъ году леща-то насолилъ, и мы въ лучшемъ вид весь Петровъ постъ его съ квасомъ хлебали. Чухонца Обросима знаете?
— Это лсничаго, что-ли?
— Ну, вотъ, вотъ…
— Да онъ вовсе и не Обросимъ.
— Ну, мы все равно его Обросимомъ зовемъ. Такъ вотъ онъ въ прошломъ году въ одну ночь въ мережу столько выловилъ, что и мережу-то еле изъ воды вытащилъ. Чуть лодку не потопилъ.
— Лещей?
— Лещей. Я вамъ говорю, что когда они около камней трутся — они шалые. И харіусъ шалый, когда сиговая муха летитъ.
— Любопытно испытать.
Миней посмотрлъ на молодого человка и улыбнулся.
— Вы какъ будто не врите. А знаете-ли, какъ настоящимъ манеромъ сиговая-то муха летитъ? Вы вдь здсь внов, первый годъ. Сиговая муха въ хорошій годъ тучей летитъ — вотъ какъ въ здшнихъ мстахъ бываетъ. Летитъ она надъ водой, летитъ и кружится, ну нея рыба къ ней наверхъ и всплываетъ. Такіе круги по вод идутъ, что страсть. Когда сиговая муха летитъ, рыба на дн почитай что вовсе не живетъ. И вся рыба на эту муху льстится. Лосось и тотъ хватаетъ. Конечно, лосося на удочку вытащить трудно, но были случаи, что по пяти, по шести фунтовъ рыбины вытаскивали. Надо только дать ему угомониться, когда онъ крючекъ проглотитъ. Начнетъ тянуть, дергать въ разныя стороны, а ты все держи его въ вод и не вытягивай. Намучается, крючекъ еще дальше въ него войдетъ — вотъ тогда и тащи его осторожно. Тутъ двоимъ надо… Чтобы одинъ вытягивалъ, а другой сачкомъ подхватывалъ.
— Теб-то самому пришлось-ли на удочку лосося словить?— спросилъ молодой человкъ.
— Когда на Нев на кирпичномъ завод въ порядовщикахъ существовалъ, то трафилось разъ лососочка въ четыре фунта вытащить, — отвчалъ Миней.— Сига вотъ на удочку ни разу не трафилось. Кажись, нтъ и рыбы хитре, какъ сигъ. Онъ ни въ жизнь на удочку не пойдетъ. Онъ только въ неводъ да и то всегда съ товарищами, а одинъ ни въ жизнь…
— Смотри, клюетъ.
— Вижу. Пущай заберетъ маленько подальше въ глотку, пущай…
Миней вытащилъ удочку. Надъ водой сверкнулъ краснымъ перомъ большой окунь.
— Вотъ видите, — сказалъ Миней.— Не ловится, не ловится, а эво какого матераго окуня вытащилъ. Это все въ счетъ… Все семь въ уху на завтра. А такъ зря-то бы сидлъ у калитки, такъ какая польза? А тутъ все-таки окунь. Нтъ, оно ловится или не ловится, а коли ты настоящій рыбакъ, ты все равно сиди съ удочками. Убытку не будетъ,— закончилъ онъ.
Молодой человкъ началъ жаться.
— Хоть и теплая ночь, однако холодно все-таки на рк-то въ одной рубах, — проговорилъ онъ.
— Еще-бы. До Святаго Духа не снимай кожуха, говоритъ пословица, — отвчалъ Миней.
— Есть и прибавленіе къ ней — да и по Святомъ Дух ходи въ томъ же кожух, — добавилъ молодой человкъ и сталъ уходить съ рки въ калитку палисадника.
Утро было прекрасное, тихое. По небу гуляли молочныя облачка, но не затняли солнце и оно свтило ласково, привтливо. Рка еле рябила. На берегу гоготали гуси, пощипывая травку, въ кустахъ чирикали какія-то птички. Миней, заводскій сторожъ, хлопоталъ около лодки, вытаскивая ее носомъ на берегъ. Около него стояло ведро и въ немъ что-то плескалось. За калитку заводскаго палисадника вышелъ молодой человкъ съ еле пробивающейся бородкой, въ сромъ дешевенькомъ пиджачк, въ русскихъ сапогахъ съ высокими голенищами и въ студенческой фуражк съ синимъ околышкомъ. Миней взглянулъ на него, досадливо прищелкнулъ языкомъ и покачалъ головой.
— Прозвали мы, совсмъ прозвали…— сказалъ онъ.— Я говорилъ, что за недлю до Троицы и недлю посл Троицы нужно ихъ караулить.
Молодой человкъ недоумвалъ.
— Эхъ! Вотъ незадача-то! Второе лто прозвываемъ, — продолжалъ Миней.
— Да что такое?— спросилъ молодой человкъ.
— Лещи прошли. Сегодня ночью вверхъ по рк прошли.
— А ты почемъ знаешь?
— Да вонъ три штуки въ ведр плещутся. Сейчасъ изъ мережи вытащилъ. Еще хорошо, что хоть мережу-то вчера на ночь догадался поставить. Эхъ, надо-бы неводомъ… Должно быть, на зар шли. Неводомъ объ эту пору половить-бы, такъ уйму лещей вытащили-бы, ежели-бы на табунъ ихній напасть. Ужъ ежели въ мережку три штуки, то что-же-бы это было при невод-то!.. Весь свой садокъ мы рыбой-бы заполонили. И вашей милости чудесно было-бы кушать, да и я-то-бы себ насолилъ кадку. Да что кадку! Тутъ три кадки, четыре кадки, ежели-бы на стадо напали. Вдь они стадомъ идутъ. Вотъ незадача-то!
— Да чмъ-же незадача-то! Ну, сегодня ночью половимъ лещей, ежели ужъ они показались, — сказалъ молодой человкъ.
— Половимъ! Сегодня ночью половимъ! Ищи втра въ пол! Теперь ужъ они подъ Кузьмичевой дачей въ Кривомъ Колн объ камни трутся и икру мечутъ. А все Петька и Васька. Я говорилъ имъ третьяго дня: ‘давайте, говорю, ребята, теперь ночи не спать, лещей караулить’. ‘Нтъ, говоритъ, намъ утромъ работать надо. Ты, говоритъ, сторожъ и днемъ-то отоспишься, такъ теб съ полгоря ночь не спать, а мы народъ рабочій’. Охъ, ужъ эти фабричные! Пропьянствовать ночь — это сдлайте одолженіе, а чтобъ охотой заняться — сейчасъ: ‘мн на утро работать надо’.
Миней былъ совсмъ обезкураженъ. Поднявшись съ ведромъ на берегъ и поставивъ его къ сторонк, онъ сталъ выжимать мокрый передникъ.
— Хуже фабричнаго народа и нтъ, сударь. Ничто имъ не интересно, — опять обратился онъ къ молодому человку.— Позови въ кабакъ — въ лучшемъ вид, а на рыбную ловлю — на это ихъ нтъ. Никакая охота имъ не любопытна. ‘Я, говоритъ, на хозяйскихъ харчахъ. На кой лядъ мн лещъ!’ А одному мн какъ неводъ закидывать? Одинъ неводомъ не ловецъ.
— Да ты-бы мн сказалъ, такъ я съ тобой половилъ-бы.
— Да вдь и двое съ неводомъ ничего не подлаемъ. Одинъ въ лодк загребаетъ, другой неводъ кидаетъ, а кому-же конецъ-то веревки отъ невода на берегу держать. Неводовая ловля самое послднее дло три человка? Да и трехъ-то мало. Все ужъ четыре человка къ четыремъ концамъ требуется, чтобы неводъ вытянуть. Вы посмотрите, лещи-то какіе въ ведр. Вдь это все икрянники.
Молодой человкъ заглянулъ. Въ ведр, на половину налитомъ водой, головами внизъ были опущены три большихъ леща, плескали плавательными перьями и бились о стнки ведра хвостами.
— Рябинники ужъ это. Послдніе. Калинниковъ мы тоже прозвали, — продолжалъ Миней.— Первые идутъ, когда калина зацвтетъ, а вторые на рябину, когда рябиновый цвтъ. Конецъ теперь. Погибло дло.
— Да отчего-же конецъ-то?— допытывался молодой человкъ.— Вдь ужъ лещи зашли въ нашу рку, значитъ они тутъ въ рк. Самъ-же ты говорилъ, что теперь они въ Кривомъ Колн. Ну, сегодня вечеромъ подемъ съ неводомъ въ Кривое Колно.
— Да нешто въ Кривомъ Колн ловить можно! Вдь тамъ камни, тамъ плита кочевряжинами на дн-то лежитъ. Закинь-ка тамъ, такъ и неводу поклонишься. Такъ на дн и оставишь его. Въ третьемъ году нашъ мировой тоже сунулся — большой охотникъ онъ до рыбы — да и вернулся домой безъ невода. Весь неводъ съ мотней на дн оставилъ и только веревки привезъ. А вдь неводъ-то сорокъ цлковыхъ. Лещей только и ловить, пока они мимо насъ вверхъ проходятъ. У насъ мсто гладкое, у насъ засоровъ нтъ. Э-эхъ!— снова крикнулъ Миней, досадливо почесывая затылокъ, и прибавилъ:— Да, трутся теперь о камни, трутся безъ пользы людямъ. Поди, достань ихъ теперь изъ каменьевъ-то! Ну! Петька съ Васькой, припомню я вамъ это. Черезъ васъ прозвалъ, прямо черезъ васъ.
— Однако, вдь лещи, выметавъ икру въ Кривомъ Колн, пойдутъ-же и обратно изъ рки мимо насъ, — замтилъ молодой человкъ, — такъ чего-жъ тутъ горевать! Ну, на обратномъ пути ихъ половимъ. Теперь каждую ночь станемъ уже ихъ караулить. Троихъ на неводъ нужно… Ну, ты, я, Семена Иваныча я подговорю и приглашу. Онъ очень охотится ловить рыбу. Вдь обратный путь лещи будутъ-же длать.
— Будутъ-то будутъ, да не тотъ сортъ, — отвчалъ Миней.— Обратно они идутъ въ одиночку и ужъ много, много что по двое или по трое. А. тереться о камни и икру метать они поднимаются вверхъ табуномъ. На табунъ напасть, такъ сразу три-четыре пуда неводомъ выловить можно. И наконецъ, выметавши икру, лещъ хитеръ. Когда онъ метать икру идетъ, то онъ шалый, глупый, совсмъ бы не въ себ, на манеръ слпого, а обратно идетъ опорожненный, такъ ой-ой какой осторожный. Тутъ ужъ въ мережку ни въ жизнь не заглянетъ, да и неводомъ-то его не захватишь, глядитъ въ оба и чуть что — сгинетъ въ сторону. Онъ опорожненный-то не хуже щуки сигаетъ, даромъ что широкій, бревно. Незадача намъ съ вами, баринъ, второй годъ незадача!
— Когда лещи обратно-то пойдутъ?— интересовался студентъ.
— Теперь ужъ въ разсыпную пойдутъ. Дня черезъ два первые-то пойдутъ, дня черезъ три, черезъ четыре, а запоздалые и черезъ недлю. Да это все не то.
— Ну, въ одиночку ихъ будемъ ловить. По дв, по три штуки
— Вашими-бы устами медъ пить, да не такъ легко это длается, когда лещи обратно идутъ. И вкусъ ихъ ужъ не тотъ. Тогда онъ лещъ отощалый, опорожненный. Вотъ онъ настоящій-то лещъ, вотъ онъ, да прозвали мы его изъ-за подлецовъ.
Миней вынулъ изъ ведра большаго трепещущаго леща, любовно взвсилъ его на рукахъ и прибавилъ: ,
— Фунтовъ пять въ звр-то будетъ, а ужъ четыре наврное. Берите себ одного, подлюсь съ вами. Отличное жаркое будетъ, коли ежели зажарить.
— Ну, спасибо, — сказалъ молодой человкъ.— А съ сегодняшняго вечера я свободенъ. Давай обратныхъ лещей ловить. Семенъ Иванычъ будетъ съ нами.
— Ладно. Выходите часу въ двнадцатомъ вечера на берегъ, попробуемъ. А только ужъ обратный лещъ не то, — отвчалъ Миней и понесъ ведро въ калитку на дворъ.
— Мережу чинишь?
— Чиню. Да что толку-то? Что ставь, что не ставь — все равно рыба не ловится, — отвчалъ заводскій сторожъ Миней, ковыряя челнокомъ съ намотанной на немъ ниткой.— Плотица ужъ на что глупа, а и та не попадается.
— Съ чего-же это? — задалъ вопросъ молодой человкъ.
— Втры не т. При этихъ втрахъ рыба въ нашей рк не держится, а которая ежели и держится — та въ глубин и осторожность наблюдаетъ. Вдь вотъ онъ втеръ-то… Сами можете чувствовать, откуда дуетъ.
Миней засунулъ палецъ въ ротъ, послюнявилъ его, вытащилъ изо рта и протянулъ кверху.
— Шелонь, настоящій шелонь. Онъ хоть и теплый втеръ, а при немъ никогда рыба не ловится. Не любитъ она его, — сказалъ онъ.
— Но вдь были-же и другіе втры.
— Почитай, что не было. Какъ задулъ съ начала мая, такъ и до сихъ поръ. Изъ-за него-то мы нынче и лещиный ходъ прозвали. Калина зацвла, надо-бы по настоящему леща на зар караулить. Коли-бы другой втеръ, а я смотрю — шелонь. Вотъ втеръ-то меня и сбилъ. Знаю, что при этомъ втр онъ икру метать не идетъ.
— А не шелъ лещъ, такъ стало быть его и не прозвали.
— Нтъ, прозвали. Онъ при шелон прошелъ, хоть небольшимъ табуномъ шелъ, а все-таки шелъ. Стала его нудить икра, метать надо — онъ и пробирался потихоньку въ камyи. Нельзя, чтобъ ужъ совсмъ ему икры не метать. Вонъ кашеваровcкіе ребята повыше насъ въ пяти верстахъ выловили, хоть и немного, а выловили. А меня втеръ спуталъ. Вотъ теперь семья безъ соленаго леща сидитъ. Да и такъ рыбы нтъ, никакой нтъ. Неводомъ и то не вылавливаемъ. Вотъ ужъ разв что грузу къ неводу побольше прибавить, такъ не будетъ-ли налимъ попадаться. Неводомъ-то только не съ кмъ ловить.
— А заводскіе ребята?
— Да что заводскіе ребята! Изврились они въ рыб. Что ни закинемъ — все нтъ ничего. Вдь заводскіе ребята тоже изъ интересу… Посулишь имъ третью долю улова — ну, они помогаютъ. А не ловится ничего, такъ какой имъ интересъ! И когда только этотъ втеръ перемнится!
— А тогда и рыба будетъ ловиться?
— Рыба-то, которая ежели гулящая, ловиться будетъ понемногу съ перемной втра, а ужъ насчетъ всего прочаго аминь.
— То есть насчетъ чего-же прочаго?
— Насчетъ урожая. Насчетъ урожая теперь уже аминь, хоть и перемнится втеръ. Все изсушилъ. Теперь новый втеръ хоть и дождя нагонитъ — все равно дождь не поможетъ. Даве пошелъ покосить по берегу травки… Травка такая, что мышь пробжитъ, такъ я то видно, а вдь около рки. Нтъ, ужъ когда этотъ втеръ задуетъ съ весны — всему конецъ, на все неурожай.
— Но ежели втеръ перемнится и дожди пойдутъ, то неужто-же они не поправятъ дло?
— Теперь-то? Да что вы, Василій Митричъ!— улыбнулся Миней.— Вдь ужъ Петровъ день завтра, люди сказываютъ, что полъ-лта прошло, трава-то ужъ отцвла и дв недли тому назадъ должна быть скошена. Теперь разв только подтравокъ отъ дождя пойдетъ, а ужъ подтравокъ посл Петрова дня мало пользы принесетъ. Да посл Петрова дня всему плохая поправка. Вдь съ Петрова дня ужъ лшій по лсамъ играть начинаетъ.
— При чемъ-же тутъ лшій-то?
— Нтъ, я такъ, къ слову. Вотъ и въ лсахъ нынче. Теперь-бы грибу идти, жена у меня съ Петрова дня въ прошломъ году грибы-то сушить начала, а теперь отъ засухи, хоть шаромъ покати по лсу-то: ни одного гриба. Да и не будетъ, и осенью не будетъ, хоть и дожди пойдутъ, потому я такъ расчитываю, что даже смена грибныя погорли. Вотъ оно, и корми семью-то! А вдь у меня самъ-пятъ. Рыбы нтъ, гриба не будетъ какъ тутъ жить! Да и ягодъ совсмъ не будетъ, плакался Миней.— Вдь вотъ мы брусники, окромя того, что съ квасомъ хлебаемъ, четвериковъ съ десятокъ продавали, а нынче и четверика не продали.
— Брусника-то куда-же двалась? Вдь она на болот растетъ, — сказалъ молодой человкъ.
— Болота погорли. Самыя лучшія мста погорли. Вдь вотъ пожары-то были, все это т мста на болотахъ горли, гд наши ребятишки ягоды собирали. Вдь въ бочагахъ-то ягода не растетъ, а растетъ по кочкамъ, да около пней, а эти кочки-то съ пнями и погорли.
— Ты, кажется, ужъ очень мрачно мн расписываешь.
— Да прогуляйтесь по лсамъ и по болотамъ-то, посмотрите. Вдь вотъ вы охотникъ, съ ружьемъ и собакой по лсамъ погулять любите, а и вашей милости посл Петрова дня не будетъ на охот сладко.
— Пророчь, пророчь…
— Да ужъ какое тутъ пророчество, коли все объявилось. Выводки-то во время лсныхъ да болотныхъ пожаровъ вс задохлись и погибли, а которые ежели попрытче, дальше улетли. Заяцъ тоже убжалъ.
— Да вдь вернутся, когда пожары кончатся.
— На что вернуться-то, на какую такую пищу, коли все погорло? Вдь и птица летитъ на кормъ, и зврь бжитъ на кормъ, а ежели корма-то нтъ. Нтъ, ужъ теперь вы такъ и считайте, что и охота ваша пропала.
— Полно, полно. Ты ужъ черезчуръ мрачными красками все описываешь.
— А вотъ посмотрите. Съ чего-жъ молебствія-то повсюду были? Даромъ молебствовать не станутъ, — проговорилъ Миней и прибавилъ: — Выходите ужо вечеромъ, какъ все стихнетъ, неводъ помочь тянуть. Николая Криваго уговорилъ, придетъ ловить, подпасокъ Андрюшка хотлъ помочь, самъ я третій, а четвертаго-то у насъ и нтъ.
— Ладно, я приду. Только зачмъ-же ловить-то, коли ты говоришь, что рыбы совсмъ нтъ?— возразилъ молодой человкъ.
— Да что-жъ неводу-то зря висть! Авось, хоть какой нибудь гулящей рыбы зацпимъ, мелюзки хоть наловимъ — все-таки хлебово. Такъ придете?
— Приду, приду.
Молодой человкъ повернулся и сталъ уходить къ себ во дворъ.
Въ воздух повяло прохладой и солнце краснымъ шаромъ опустилось за крестьянскими избами, стоящими на противуположномъ берегу рки. Отъ рки сталъ подниматься паръ. Садилась роса. Пахло запахомъ свжей листвы и скошеннымъ сномъ. На блднолиловомъ неб слабо заиграла одинокая звздочка. Стало гулко на рк. Начиналась сверная іюньская ночь. Скрипнула калитка въ ршетчатомъ забор и на берегъ рки вышелъ молодой человкъ въ студенческой фуражк. Въ рукахъ онъ держалъ раковыя сти, прикрпленныя къ мднымъ обручами, ведро и что-то завернутое въ бумаг. Въ челнок, наполовину вытащенномъ на берегъ, сидлъ у кормы заводскій сторожъ Миней и удилъ рыбу. Онъ, не снимая шапки, привтливо кивнулъ молодому человку и спросилъ:
— На раковъ поохотиться вздумали?
— Да, хочется на тухлую говядину половить, — отвчалъ тотъ.— Подемъ къ сваямъ. Тамъ около свай ихъ множество.
— Нтъ, ужъ отъ раковъ увольте… На какую угодно рыбу можно меня сманить, а на рака нтъ.
— А что?
— Не люблю я этого звря.
— Отчего?
— Да оттого, что онъ не показанный.
— То есть какъ это не показанный?
— Очень просто. Нешто онъ показанъ, чтобы его сть?
— Да вдь много чего не показано.
— А что не показано, того и сть не надо. Вотъ рыба показана, а ракъ проклятый.
— Кто-же это теб сказалъ?
— Старые люди говорятъ. Да и помимо того нешто не видать, что онъ проклятый?
— Ну, а какая же примта? Въ чемъ-же это видть-то?
— Да вдь онъ задомъ пятится. Всякая животная тварь, хоть какая тамъ ни будь она мелкопитающаяся, впередъ ползетъ, плаваетъ или ходитъ, а ракъ — назадъ.
— Ну, это еще ничего не доказываетъ.
— Нтъ, доказываетъ. Ракъ проклятъ, зачмъ онъ мертваго человка жретъ. Вы посмотрите-ка, когда на рк мертвое тло объявится — такъ на немъ раки и сидятъ, впившись. Сидятъ, впившись, и жрутъ его.
— Такъ что-жъ изъ этого? Этимъ, стало быть, раки даже пользу приносятъ. Они уничтожаютъ заразу. Вдь трупъ-то заразу распространяетъ, заражаетъ воду.
Миней посмотрлъ на молодого человка и покачалъ головой.
— Такъ разсуждать нельзя. Тло по закону должно быть земл предано. Земля — и въ землю идеши, а ежели ракъ мертвое тло състъ, то что-же земл-то предать?
— Въ земл тло черви съдятъ. Не все-ли равно, что ракъ, что черви?
— Да вдь и червь проклятый и онъ изъ-за этого пресмыкается.
— Вороны также склевываютъ мертвыя тла.
— И воронъ проклятый за это самое. Ему за все это приказано каркать и несчастіе накликать. Гд воронъ пролетитъ да каркнетъ — тамъ ужъ добра не жди. Всегда передъ несчастіемъ.
— Волки мертвое тло растаскиваютъ.
— Тоже проклятый. Изъ-за этого волкъ и воетъ, изъ-за этого самаго и приказано ему выть. У него другого и голосу нтъ, не дано ему.
— Гіена, шакалъ. Да мало-ли зврей есть, которые мертвыя тла дятъ.
— Ну, этихъ зврей я не знаю, не слыхалъ про нихъ, а что ракъ, воронъ и волкъ — это намъ доподлинно извстно, что они проклятые.
— А между тмъ ракъ вкусная пища.
— Да вдь мало-ли что сть вкусно, а только онъ не показанъ. Нашъ нмецъ на завод вонъ воробьевъ стрляетъ да стъ, а нешто они показаны?
— А воробьи отчего не показаны?
— Да не показаны. Тоже за какія-нибудь провинности не показаны. Птицу только ту можно сть, у которой ноги не связаны.
— А у воробья разв связаны?
— Конечно-же связаны. Кабы он не были связаны, то онъ ходилъ-бы, а то онъ прыгаетъ. Вотъ курицу сть показано — она ходитъ, тетерева показано — тоже ходитъ. Вс показанныя птицы ходятъ.
— Невидимыми нитками, стало быть, ноги у воробья связаны? — спросилъ молодой человкъ.
Миней посмотрлъ на него и отвернулся.
— Я, баринъ, такъ не люблю разговаривать,— отвчалъ онъ.— Зачмъ такъ говорить? Я съ вами по душ, а вы въ насмшку.
— И лягушка стало быть оттого не показана въ пищу, что она прыгаетъ?— допытывался молодой человкъ.
Миней не отвчалъ. Онъ вытащилъ удочку, поправилъ червяка и опять закинулъ ее.
— Чего-жъ ты сердишься-то?— сказалъ ему молодой человкъ.
— Ахъ, оставьте, пожалуйста. Кто не вритъ — съ тмъ нечего и разговаривать.
— Приссть разв мн тутъ съ тобой да поудить рыбу?
— Ваша воля. Я не хозяинъ вашъ.
Молодой человкъ сталъ отвязывать отъ плота лодку. Положивъ въ нее сти и ведро, онъ взялся за веслы.
— Прощай, сердитый, — проговорилъ онъ Минею.
Миней молчалъ.
Раздался всплескъ веселъ, и молодой человкъ началъ подниматься вверхъ по рк.
Яркимъ пурпуровымъ свтомъ солнце сдлало послдній отблескъ и розовой вечерней зарей стало опускаться за ркой, за деревьями и избушками. Повяло прохладой. Медленно стали спускаться срыя сумерки. Надъ ркой показался паръ. По небу ходили то тамъ, то сямъ легкія перистыя облачки. На дальнемъ горизонт играла уже одинокая звздочка. Вотъ къ ней для компаніи присоединилась вторая, третья. На вод заиграла рыба. Заскриплъ дергачъ въ трав. Пронеслась быстрымъ тихимъ полетомъ птица полуночница, закрутились надъ водой летучія мыши. Гулко стало въ воздух. Старикъ Миней сидлъ подъ раскидистой ивой на скамеечк и посл дневныхъ трудовъ и ужина отдыхалъ, смотря на рку. Къ нему подошелъ молодой человкъ въ коломянковой блуз и въ студенческой фуражк съ синимъ околышкомъ и слъ около, на скамейк.
— А что бреденекъ-бы закинуть? Вишь, рыба то какъ играетъ!— сказалъ студентъ.
— Рыбешка это играетъ, а не рыба. Мелюзга…— презрительно отвчалъ Миней.— Крупная рыба теперь вся въ глубину ушла, по омуткамъ сидитъ, а здсь теперь мелко, все равно ничего не словимъ.
— А авось что-нибудь да словимъ?
— Рыбешку словимъ, а изъ-за нея не стоитъ мараться. Вода тепла. Какой теперь ловъ! И въ омуткахъ-то на удочку даже окунь не клюетъ. А ужъ окунь — дуракъ-мужикъ. Вотъ послзавтра, Богъ дастъ, Илья Пророкъ холодную стрлу въ рку пуститъ и вода начнетъ становиться холодне, такъ ловъ начнется. Посл Перваго Спаса харіусъ пойдетъ, посл Второго Спаса судакъ изъ ровненькихъ, а посл Успеньева дня и матерый судакъ покажется — вотъ тогда и половимъ. На Андріана и Наталью ряпуха пойдетъ.
— Ждать-то долго. Жди еще до того времени! — съ неудовольствіемъ сказалъ студентъ.
— Потерпите, сударь. Теперь и настоящіе рыбаки терпятъ, которые ужъ черезъ рыбу хлбъ промышляютъ. Настоящій ловъ здсь только весной да осенью, а теперь межеумокъ. Вотъ разв что въ омуткахъ кому потху тшить, тамъ окуня дурака-мужика съ двицей-плотицей еще можно выловить.
— Такъ подемъ сейчасъ въ омутокъ.
Миней улыбнулся.
— Экій вы прыткій! Такъ у васъ сейчасъ ужъ и загорлось. Нельзя мн на ночь глядя хать. Первое дло, я караульный, сейчасъ нужно въ доску бить, чтобъ озорникамъ доказательство, что не сплю, а второе дло, завтра на зар за грибами пойду. Теперь грибной интересъ, сами знаете. Вотъ за грибами завтра пойдемте.
— А это въ которомъ часу?
— Да часа въ четыре утречкомъ, какъ свтъ.
— Ну-у-у! Я въ то время спать буду, куда эдакую рань!
— Раннимъ-то утромъ по рос только грибы и собирать. Солнышко встанетъ, золотомъ освтитъ, тутъ грибъ и начнетъ изъ земли лзть. Меленькихъ можно пособрать. Вы видали-ли, когда солнце-то восходитъ? Поди не видали? Вотъ и посмотрите. Восторгъ одинъ, Господи благослови! На травкахъ и на листикахъ капельки сидятъ, а изъ-за нихъ вдругъ грибъ…
Студентъ посмотрлъ на него пристально и произнесъ:
— Да ты, Миней, посмотрю я на тебя, большой любитель природы.
— Я-съ? Страсти Божіи… Какъ-же мн это не любить-то, коли я промежъ всего этого родился!— со вздохомъ далъ онъ отвтъ и покрутилъ головой.— Такъ пойдемъ за грибами-то?
— Нтъ, ужъ лучше я посплю.
Студентъ вынулъ портсигаръ, закурилъ папиросу и другую папиросу предложилъ Минею. Тотъ отстранилъ отъ себя папиросу и сказалъ:
— Нтъ-съ, сегодня не буду баловаться, да и васъ попрошу не курить около меня. Отойдите малость въ сторонку.
— Что такъ? Вдь ты куришь, — удивился студентъ.
— Курю, но завтра передъ обдомъ пчелъ похожать надо.
— То есть какъ похожать? Что это такое похожать?
— А медъ подрзать. Послзавтра Ильинъ день, лто стояло жаркое, такъ пора ужъ.
— Да вдь, кажется, передъ Преображеньемъ медъ изъ ульевъ вынимаютъ?
— На Второго Спаса? Такъ точно-съ, но это, когда лто средственное, а нон лто жаркое и давно много ужъ наготовлено. Пораньше лучше. Ко Второму-то Спасу пчелы новаго меду наберутъ и будетъ это имъ запасъ на зиму. Теперь огурецъ цвтетъ, блый клеверъ кашку далъ, подтравокъ посл покоса зацвлъ. Не курите, сударь, около меня, нехорошо, пчела этого не любитъ и жалить начнетъ.
— Да разв передъ вынутіемъ меда не курятъ табаку?— спросилъ студентъ, отходя въ сторону.
— Съ заката солнца надо бросить, коли кто завтра похожать сбирается, такое ужъ обнаковеніе. Пчела запаху не любитъ. Она и пота не любитъ. Изъ-за чего-же я сегодня и баню-то топилъ? Выпарился, вымылся. Видите, и рубаху, и порты чистыя одлъ. Вотъ ужъ и луку я сегодня за ужиномъ не лъ. Не любитъ она луку. Водки тоже не любитъ. Пчела — она божья. Она чистоту любитъ и соблюдаетъ. Какъ ей можно лукъ, табакъ и водку! Ни Господи! Грязнаго человка тоже не любитъ. Будь чистъ, какъ восковая свчка — вотъ я и очищаюсь. Помылся. Сегодня меня воздушкомъ пообдуетъ, завтра я въ лсу росой лицо и руки помою — и приступлю къ пчеламъ.
— Принеси завтра медку-то сотоваго мн. Я куплю.
— Завтра? Что вы, сударь. Да разв можно сотовый новый медъ раньше благословенія кушать? Ни въ жизнь. Большой грхъ. Похожать раньше Спаса не грхъ, а вотъ безъ благословенія церковнаго сть его — страшный грхъ. Вотъ я завтра пчелъ похожаю, медъ выну и до Преображеньева дня его въ ледникъ запру, чтобъ ужъ не дотрогиваться до него, а въ Преображеньевъ день снесемъ чуточку въ церковь, тамъ его освятятъ и ужъ тогда сть можно сколько угодно. Посл Преображеньева дня принесу вамъ чашечку, кушайте на здоровье, а ужъ насчетъ завтрашняго дня увольте. Зачмъ я буду грхъ на душу брать! Я человкъ старый.
— Ну, хорошо, хорошо. Посл Преображеньева дня… Я буду ждать, — сказалъ студентъ.
Миней звнулъ въ руку.
— Охо-хо-хо-хо! Время-то какъ у насъ летитъ! пробормоталъ онъ.— Илья Пророкъ посл-завтра, а тамъ не успешь глазомъ моргнуть, какъ Марія Магдалина придетъ, а за ней Прасковея Пятница, а на другой день и батюшка Пантелей-Цлитель. Грхи! Живемъ, живемъ и все къ смерти ближе. Прощайте, сударь, — прибавилъ онъ, поднимаясь съ скамейки. — Пойду побью въ доску, потомъ прикурну на часикъ въ караулк, а тамъ опять вставать и бить. Ну, да еще ночи-то покуда не ахти какія темныя! Озорникъ еще покуда таится, нахальства своего не показываетъ, а вотъ ужо къ Александрову дню — вотъ когда онъ развернется. Такъ въ четыре-то часа утра со мной за грибами не пойдете?— еще разъ спросилъ онъ студента.
— Нтъ. Спать буду, — отвчалъ студентъ.
— Ну, спите. Христосъ съ вами. Кудрявыхъ сновидній вамъ желаю.
Миней приподнялъ картузъ и поплелся отъ скамейки.
— Клевъ на уду!
— Благодаримъ покорно. Вашимъ счастливымъ счастьемъ, авось, и попользуемся, — отвчалъ заводскій сторожъ Миней, помщающійся въ корм лодки, на половину вытянутой носомъ на низкій песчаный берегъ рки, и плетущій сть изъ гдовской нитки. Передъ нимъ на борт лодки лежали дв удочки, лесы которыхъ были опущены въ воду.
— Ловится-ли что-нибудь? — спросилъ молодой человкъ въ охотничьихъ сапогахъ, въ кожаной куртк и съ ружьемъ.
— Да какъ вамъ сказать… Теперь ужъ больше для прилику съ удочками сижу. Больше для того, чтобы два дла длать. Вотъ для мережки сть плету, ну, и удочки закинулъ. Съ Перваго Спаса въ нашихъ мстахъ насчетъ удочки — аминь, cъ Перваго Спаса рыба хитра становится. Ужъ на что головль дура-рыба, а и головль умнетъ. Бархатнаго червя, самаго веселаго на крючекъ сажаешь — и того не беретъ. Пощипать его пощиплетъ, а чтобъ съ азартомъ схватить — нтъ, этого нтъ. Даже ужъ такъ будемъ говорить, что Илья Пророкъ рыб умъ посылаетъ. Какъ посл громовой стрлы онъ холодный камень въ воду опуститъ, такъ рыба постепенно и начинаетъ все хуже и хуже ловиться на удочку, съ холодной воды она въ разсужденіе входитъ. Опять же будемъ такъ говорить, что и сыта она. Лещи икры наметали, рыбешка появилась, травы всякой подводной много, съ деревьевъ осыпь цвточная плыветъ, ракъ гнзда устроилъ и яицъ нанесъ — все это рыбья пища. Съ чего ей теперь бситься? Съ чего червя-то рвать?