Н. А. Лейкинъ.
Н. А. Лейкинъ.
Мученики охоты.
Мученики охоты.
Юмористическіе разсказы.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., No 2
1880.
БАЛЕТОМАНЪ.
БАЛЕТОМАНЪ.
Балетоман, Лейкин Николай Александрович, Год: 1880
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Въ Большомъ театр създъ. Даютъ балетъ. Хлопаютъ двери въ корридор бенуаровъ, звенятъ шпоры, звякаютъ палаши. Ливрейные гайдуки снимаютъ съ пріхавшихъ дамъ верхнее платье. Тснота. Знакомые привтствуютъ другъ друга. Слышна французская рчь. Изъ театральной залы доносится звукъ настраиваемыхъ инструментовъ.
— Дозвольте больному человку пройти! раздался басистый возгласъ, и въ корридор среди толпы появляется еле движущійся старичекъ, ведомый подъ руку лакеемъ.
— Голова старичка трясется, глаза остановились и смотрятъ въ одну точку. Онъ то и дло жуетъ губами, какъ-бы пережевывая жвачку. Морщинистое лицо съ темными крашеными бакенбардами показываетъ утомленіе. Поддерживаемый съ лвой стороны лакеемъ, старичекъ опирается правой рукой на костыль. Ноги старичка въ бархатныхъ сапогахъ и двигаются не сгибаясь въ сочлененіяхъ. Онъ ступаетъ ими какъ полньями и везетъ по полу.
— Тише, баринъ, тутъ дв ступеньки, предостерегаетъ его лакей.
— Что ты мн зудишь! Будто я самъ не вижу, сердится старичекъ.
— Видите, а сами изволили споткнуться. Правой ногой изволите прежде ступать, а лвой потомъ. Вотъ такъ. Теперь лвой, теперь лвой, а я васъ съ правой стороны поддержу. Устали? Отдохните немножко.
— Ферапонтъ! Ежели ты меня будешь злить, я тебя выброшу черезъ дверь.
— Помилуйте, я о васъ же хлопочу. Вишь, какъ вы запыхались! Опять одышка. Вотъ и кашель…
— Капсюльки, капсюльки скорй, хрипло откашливаясь, говоритъ старичекъ.
— Вотъ пожалуйте.
Лакей достаетъ изъ кармана коробку. Старикъ вынимаетъ оттуда капсюлю и беретъ ее въ ротъ. Публика смотритъ на старичка съ удивленіемъ и съ еле сдерживаемой улыбкой.
— Неисправимъ хоть брось! шепчетъ товарищу какой-то военный и киваетъ на старичка.
— Господи! Эдакая мумія и вдругъ въ балетъ, озираетъ его съ ногъ до головы какая-то полная, купеческаго вида, дама.— Дома-бы сидть да грхи свои замаливать, а онъ по театрамъ…
Лакей началъ раздвать старичка: снялъ съ него пальто, размоталъ шарфъ съ шеи.
— Бинокль на меня наднь… шамкаетъ старичекъ.— Посмотри, платокъ у меня въ карман?
— И платокъ и табакерка — все положено. Вотъ вамъ и капсюльки. Морской канатъ прикажете изъ ушей вынуть?
— Конечно, вынь. Дуракъ! Какъ-же я буду музыкальный темпъ слушать?..
— Готово-съ. До кресла сами дойдете или мн васъ проводить?
— Самъ, самъ… Я бодръ и свжъ…
Старичекъ, сильно опираясь на костыль, началъ медленно входить въ театральную залу, но тотчасъ-же запнулся, поманилъ капельдинера и сказалъ ему:
— Проводи меня, мой милый, до перваго ряда.
Тяжело дыша, добрался онъ до кресла, слъ и началъ раскланиваться съ знакомыми. Къ нему подошелъ бульдогообразный господинъ во фрак и съ цлой кучкой маленькихъ орденовъ, вздтыхъ на шпильку.
— Здравствуйте. Ну, какъ ваши ноги? спросилъ онъ.
— Лучше, лучше. Совсмъ хорошо, отвчалъ старичекъ.— Одно вотъ только,— кашель проклятый.
— Все по систем Матео лчитесь?
— Есть, есть сонъ. Сплю хорошо и аппетитъ зврскій.
— Я, говорю, по систем Матео продолжаете лчиться? возвысилъ голосъ бульдогообразный господинъ.
— Нельзя, дебютантка… Боле пятидесяти лтъ ни одного дебюта не пропускалъ. И наконецъ наша несравненная diva!.. Я оживаю… Посмотрю на восхитительную пластичность формъ и духовно сытъ на три дня.
Бульдогообразный господинъ вздохнулъ, поморщился и не сталъ допытываться о Матео.
— Сегодня не одна дебютантка, а дв пояснилъ онъ.— Машенька будетъ маленькое морсо въ третьемъ дйствіи танцевать- Танецъ тритона. Онъ обыкновенно выпускался. Вы знаете это?
— Оставилъ. Ванны совсмъ оставилъ. Я теперь электричествомъ и пасивной гимнастикой. Вина — ни Боже мой! Пилъ шато-ля-розъ и то оставилъ.
Прошелъ какой-то толстякъ, задлъ старичка за ногу и сказалъ ‘пардонъ’. Старичекъ даже застоналъ отъ боли и схватился за колнку.
— Bon soir! проговорилъ, садясь съ нимъ рядомъ, гусаръ и спросилъ:— Все подагра?
— Да какже, коли какихъ-то носороговъ въ первый рядъ пускаютъ! далъ отвтъ старичекъ.— Конечно, на пуантахъ по сцен я не пройдусь, но тутъ и здоровый человкъ почувствуетъ боль. А чтожъ вы, молодой человкъ, безъ букета? Не хорошо. За такую элевацею, какъ у ней, нужно на пьедесталъ ставить и жертвоприношеніе длать! Ай-ай-ай!
Но вотъ грянулъ оркестръ и взвился занавсъ. Старичекъ. вынулъ изъ футляра бинокль, и наведя его на сцену, весь превратился въ зрніе. Нижняя его губа била по верхней въ тактъ музыки. Вотъ и она — легкокрылая сильфида. Показалась и понеслась, еле касаясь пола. Старичекъ задрожалъ и выронилъ изъ рукъ бинокль, ударивъ себя по больной ног. Ему подняли бинокль. Слезы навернулись у него на глазахъ отъ боли, но онъ продолжалъ вперивать свои взоры на сцену и даже улыбался.
— Хорошо-ли вамъ изнурять-то себя? отнесся къ нему гусаръ.— Вы такъ слабы.
— Нтъ, нтъ. Балетъ мой культъ. Ежели-бы я пропустилъ дебютъ, я наложилъ-бы на себя эпитемію. Меня лчить надо балетомъ!
Сильфида кончила. Театръ дрогнулъ отъ рукоплесканій. Зааплодировалъ и старичекъ, но вдругъ опустилъ руки и схватился за больное плечо.
— Не могу, сказалъ онъ, и ужъ продолжалъ только подкрикивать хриплымъ голосомъ: ‘браво, браво!’
Выплыла вторая корифейка- Старичекъ нахмурился.
— Ну эту и смотрть не стоитъ. Балаганъ, сказалъ онъ и даже отвернулся,— Это верблюдъ, а не грація. Какая разница съ давишнимъ стальнымъ носкомъ! Пожалуста разговаривайте теперь со мной. Пусть она со сцены видитъ, что я на нее никакого вниманія не обращаю, отнесся онъ къ гусару.— Вотъ такъ. Бога ради вы ей не аплодируйте. Мы настоящіе цнители и должны длить козлищь отъ овецъ.
Корифейка тоже кончила свой номеръ. Раздались жидкіе аплодисменты, но во второмъ ряду надъ самымъ ухомъ старика, кто-то остервенительно захлопалъ. Старичекъ быстро обернулся къ нему.
— За что? за что, позвольте васъ спросить? И наконецъ, какъ вы смете такъ профанировать!.. крикнулъ онъ, весь затрясшись, и неудержимо закашлялся.
Онъ кашлялъ долго. Грудь его хрипла какъ, бой старыхъ заржаввшихъ стныхъ часовъ. Лицо налилось кровью, глаза выпучились, изо рта летли брызги.
— Капсюли мои, капсюли! Платокъ… еле выговаривалъ онъ и искалъ руками карманъ.
Гусаръ помогъ ему вынуть и то и другое. Во второмъ ряду между тмъ говорили:
— Въ гробъ такому мертвому тлу пора ложиться, а не въ балетъ здить!