Свинцовые сухари, Аверченко Аркадий Тимофеевич, Год: 1914

Проза
Время на прочтение: 28 минут(ы)
Скачать в PDF

Дешевая юмористическая библиотека ‘Сатирикона’
Свинцовые сухари
(1914)

Аверченко А. Т. Собрание сочинений: В 13 т. Т. 6. О маленьких — для больших
М., Изд-во ‘Дмитрий Сечин’, 2014.
Восточная политика
Румынская музыка
Редкое отличие
‘Специалисты’
Конец
Пуговица
Стратегический план

ВОСТОЧНАЯ ПОЛИТИКА*

* Этот фельетон написан за 2 недели до начала войны с Турцией.
Один турецкий министр спросил другого турецкого министра:
— Все сделано?
— Все.
— Французские пароходы задерживали?
— Задерживали.
— И обыскивали?
— Ну, конечно. Как вы просили.
— И отобрали все припасы?
— А что ж, любоваться будем на эти припасы, что ли?
— К команде придирались?
— Придирались.
— Посланник ихний заявлял протест?
— А как же. Заявлял.
— Что ж вы?
— А я подмигнул, засмеялся и убежал.
— Прекрасно. И английские пароходы задерживали?
— Как вы велели, так и сделали.
— Обыскивали?
— Еще как. Живого места не оставили.
— Отобрали все припасы?
— Даже деньги.
— А к команде…
— Придирались! Конечно, придирались. Все, как было велено.
Министр, довольный, потер руки.
— Превосходно. Не может быть лучше. Значит, объявили войну?
— Кто?
— Да они же?
— Ничего подобного. Никто не объявлял войну.
— Позвольте… Да вы что же… их пароходы задерживали?
— Задерживал.
— Придирались? Обыскивали? Припасы отбирали?
— Придирались. Обыскивали. Отбирали.
— Ну, значит, война объявлена?
— Кем?
— Ими!!!
— Ничего подобного.
— Тьфу!! Почему ж они не объявляют войну?!
— А не хотят, вероятно.
— Как не хотят? Вы пароходы задерживали?
— Надоели вы мне с вашими пароходами!! Ну да, мы их пароходы задержали, обыскали, конфисковали, а они нам войны не объявляют. Понимаете? Не хотят и не объявляют.
— Какое же они имеют право не объявлять войны?! Ведь, вы пароходы…
— Да! Да! Все: и задержали, и обыскали, и придирались — а они все-таки войны не объявляют!
— Черт знает, что за дурацкое положение!! Не знаю, что теперь и делать?!.
— Да очень просто: объявите вы им войну!
— Мы? Турция? Им?
— Да!
— С ума вы сошли! Никак мы этого не можем. Поймите, что если всю историю затеем мы — на нас мусульмане всего мира плевать захотят. А если объявят войну нам другие — все встанут на нашу защиту, и загорится священная война всех мусульман против европейцев.
— Так бы вы и сказали. Тогда есть прекрасный выход!
— ?!?!
— Отмените капитуляции.
— Милый! Идея! Селям Алейкюм!
— Шалтай-балтай — не стоит!

* * *

— Получили?
— Что?
— Объявление войны союзными государствами.
— Ничего мы не получали.
— Тьфу! Да, ведь, вы капитуляции отменили?
— Неделю тому назад.
— Ни у кого об этом не спросившись?
— Ни у кого.
— И иностранные почтовые конторы упразднили?
— Целиком.
— Ну? Значит, вы ноту с объявлением войны должны получить?!
— Не получал.
— Подохнуть можно с такими делами. Знаете, что? Закройте проливы.
— Как — закрыть проливы? Да ведь мы по договору не имеем права?!
— Это-то и хорошо, что не имеем права. Союзники обидятся и объявят нам войну.
— Но ведь тогда повод будет с нашей стороны?
— Ничего подобного. Скажем, что войну объявили они, а что мы, дескать, закрыли проливы нечаянно, и что готовы даже извиниться.
— Хе-хе… Ну, и хитрая же вы голова.
— Турок я.

* * *

— Вы знаете новость? Союзная эскадра французов и англичан обстреливает наши берега.
— Чудесно! Добились мы таки своего. Значит, война объявлена?
— Кем?
— Да ими же, Господи!
— Никем она не объявлена.
— Но, ведь, они же в нас стреляют! Это нарушение мирных отношений!
— Я им говорил. Заявлял, что они нарушают мирные отношения.
— А они?
— А они говорят, что мы еще раньше нарушили мирные отношения, закрыв проливы!
— Но почему же вы не уговорили их объявить войну?
— Уговаривал. Именем Аллаха просил, умолял их. Не хотят.
— Никогда я не был в таком дурацком положении. Обстреливали, вы говорите, берега?
— Очень. Все побережье испортили.
— А что же посланник их?
— Сегодня и французский и английский посланники были у нас в министерстве… Уверяли в своем нейтралитете, что Франция и Англия очень миролюбиво настроены к Турции…
Министр горько улыбнулся.
— Настроены. А стреляют!
— Я им говорил. А они мне в ответ: а вы проливы не закрывайте!
Министр сдвинул феску на лоб и почесал затылок.
— А русские пароходы задерживали?
— Неоднократно.
— А отбирали…
— Все делали! Отбирали, конфисковывали, придирались.
— Не объявляют?
— Чего?
— Да войны же!
— Нет. Имеются слухи, что их флот потопил нашу канонерку.
— Ну? И что же их посланник?
— Да был сегодня у нас. Уверяет, что они держат в отношении нас нейтралитет… Что они миролюбиво настроены…
— В могилу они меня сведут! Вот что… сегодня же телеграфируйте, чтобы наши посланники в Петрограде, Париже и Лондоне явились в соответствующие министерства и энергично…
— Ну?
— Что ‘ну?’
— Что — энергично?
— И энергично, чтобы заявили представителям России, Франции и Англии, что…
— Ага! Что же заявить?
— Что Турция… по-прежнему соблюдает нейтралитет, и настроение по отношению к державам тройственного согласия очень миролюбиво.
— А как же насчет того, что их суда бомбардируют наши крепости?
— Позвольте, не перебивайте! Это я вам дал распоряжение по министерству иностранных дел. Теперь запишите другое, по военному министерству: двинуть завтра же два корпуса в Египет и пять корпусов на Кавказ!
— Ну, и голова мы с вами, я вам скажу!
— Турки мы. Иначе не проживешь.

* * *

— Дождались!
— А что?
— На Кавказе русские разбили три наших корпуса, а в Мраморном море англичане потопили два наших крейсера.
— Да что вы мне крейсерами да корпусами в нос тычете! Вы мне скажите: войну-то они объявили?!
— Войны не объявляли.
— Но ведь это же противоречит всяким международным правилам.
— Они согласны с этим. Однако, говорят, ежели Турция, которая первая всю кашу заварила, ничего нам не объявляет, — чего ж нам объявлять.
— В гроб они меня вгонят! Да посланники-то ихние, посланники — что говорят?
— Сегодня были у нас в министерстве…
— Ну, и что же?
— Заверяли в миролюбии. Говорили, что, по-прежнему, держат нейтралитет.
— Какое же они имели право говорить это?
— Говорят, что имеют. Говорят, что турецкие посланники то же самое говорят в неприятельских столицах.
— Боже мой! Что за положение! Топят наши крейсера, разбивают наши корпуса, — а о войне ни гу-гу.
— Они говорят: не нами такой порядок начат, не нами и кончится.
— Нет! Это нужно прекратить!! Пошлите сегодня же телеграммы нашим представителям в Петрограде, Париже и Лондоне, чтобы они…
— …Объявили войну?
— С ума вы сошли?! Чтобы они заявили о турецкой лояльности, и что турки по-прежнему строго держат нейтралитет, устремляя все внимание на порядок, спокойствие… и… как это называется?
— Самоопределение?
— Ну, черт с ними, пишите — самоопределение…
— А по военному ведомству никаких приказаний не будет?
— Есть. Прикажите нашим судам попытаться высадить около Одессы десант, а в казначейство пошлите распоряжение, чтобы оно перевело 15 рублей на русский Красный Крест.
— Однако!
— Что же поделаешь — турок я.
— Не турок ты, — подумал министр, — а так только… немного притурковат.

* * *

Министр с искаженным лицом влетел в кабинет другого министра и вскричал:
— Допрыгались?!
У другого министра лицо тоже исказилось:
— Ну, что еще?
— А то, что русские уже идут на Константинополь, а англичане потопили весь наш флот!!
Даже феска на лице другого министра побледнела, а кисточка стала дыбом.
Долго он безмолвствовал, наконец, сказал:
— Пошлите телеграммы нашим представителям при союзных дворах… Пусть они явятся в министерства Петрограда, Парижа и Лондона и заявят, что Турция, по-прежнему, мирно совершенствуется… этого, как его: самоопределяется, соблюдая нейтралитет, и что…
— Чепуха!!
— То есть, как это — чепуха?!
— То, что вы говорите — все чепуха!! Наши явятся к ним, ихние явятся к нам, будут друг друга уверять в миролюбии, в соблюдении нейтралитета, а через три дня русские и французы, все-таки, будут в Константинополе…
— Позвольте! Придумаем! Предложим им мир.
— Придумали…— горько рассмеялся рассудительный министр.— Три копейки стоит эта ваша идея!
— ?!
— ‘Мир’! Мир можно предлагать тогда, если была война, а теперь они скажут: ‘да войны никакой и не было!’. Мальчики они, что ли?
— Чем же это кончится?!
— Чем? А явятся они в Константинополь, погонят нас в Малую Азию, а в это время их посланники заявят о своем миролюбии и нейтралитете. Наша же система, ничего не поделаешь…

* * *

И долго сидели оба, похудевшие, бледные, осунувшиеся, на турецких диванах.
И перешли оба в эту тяжелую минуту с дипломатического французского на свой турецкий язык.
— Рахат-лукум, — тихо прошептал противник объявления войны.
— Шалтай-балтай, — согласился его рассудительный товарищ, повесив, пока что, собственную голову на грудь.
Смеркалось…

РУМЫНСКАЯ МУЗЫКА

Когда поведение Румынии окончательно вывело меня из терпения, я решил, что с Румынией нужно объясниться начистоту.
— Скажите, — обратился я к одному знакомому, — где можно найти какого-нибудь настоящего румына?
— Настоящего румына?
— Да.
— Живого?
— Ну, конечно. Какого же еще…
— Очень просто: пойдите в ресторан ‘Пальмира’ и спросите там дирижера оркестра Туде-Сюдеску.

* * *

Найти Туде-Сюдеску не представляло никакого труда… Войдя в ‘Пальмиру’, я увидел Туде-Сюдеску со скрипкой в руке, склоняющего свое ухо то в одну, то в другую сторону зала.
Туде-Сюдеску кланялся, улыбался и прижимал руку со смычком к груди.
Тут же я заметил, что между двумя противоположными группами гостей происходило своеобразное состязание:
— ‘Осень’! — кричала левая группа. — Играй ‘Осень’, тебе говорят! Вальс ‘Осень’!
— К чер-р-рту ‘Осень’, — надрывалась правая группа. — Не надо никакой ‘Осени’! Играй ‘Сон негра’!
— Дьявол его побери ‘Сон негра’! Провались он! ‘Осень’ играй!
— Пусть-ка попробует! Я ему такую ‘осень’ заиграю бутылкой по скрипке! Слышишь, чертова голова! ‘Сон негра’ и больше никаких!
— Начни-ка, начни, попробуй, — гремели защитники ‘Осени’. — Начни ‘Сон негра’! Как ты его окончишь?! Что от тебя останется!!
— ‘Сон негра’! Играй!!! ‘Сон’! Слышишь — ‘Сон’!!
Туде-Сюдеску кланялся, улыбался и, наконец, взмахнув смычком, заиграл… Я прислушался.
Играл он не ‘Осень’ и не ‘Сон негра’, а нечто среднее: вальс ‘Осенний сон’. Негр в этой комбинации куда-то затерялся, но публика понемногу стала успокаиваться.
— ‘Э, да ты человек видно сообразительный, — подумал я. — С тобой можно потолковать о политике’.
В антракте я пригласил его за свой столик.

* * *

— Скажите, — спросил я, кому больше Румыния симпатизирует — немцам или русским?
— Да что ж… русский очень хороший народ.
— Значит, вы выступите против немцев?
— Нет, что вы! Немцы тоже народ ничего себе.
— А-а, понимаю, — кивнул я головой. — Значит, вы будете соблюдать нейтралитет?
— Нейтралитет? Ну, его, знаете, тоже опасно соблюдать…
— Почему же?
— Да ведь это понятно и просто: война ведь должна когда-нибудь кончиться?
— Должна.
— И кто-нибудь будет победителем?
— Будет.
Туде-Сюдеску с тоской посмотрел на меня.
— Ну, вот видите! Мы придем к победителю получить свой кусочек, а он скажет: ‘Кукиш вам с маслом! Не помогали мне, когда я воевал — ничего теперь и не получите!’ Может это быть?
— Может.
— Так вот мы и не знаем, что нам делать?
— Что вам делать? Очень просто: выступите за союз культурных государств — России, Франции и Англии…
— За культурных, говорите? А вдруг некультурные нам так насыпят, что мы ног не унесем.
— Ну, если вы сомневаетесь, — выступите на защиту Австрии и Германии!
— Да, еще бы… как же! Выступишь тут, когда русские уже забрались в Трансильванию! Вот было бы хорошо, если бы они Трансильванию нам дали.
— За что?
— Положим, действительно, не за что. Ну, Бессарабию бы отдали.
— За что?
— Положим, и Бессарабию — не за что.
— Ну, вот видите — значит, заслужить надо.
— Вам легко сказать: заслужить… А как?
— Поддержите союзников!
— А вдруг Австрия вторгнется в Румынию и пойдет нас лупить…
— Ну, если вы этого боитесь — сделайте одолжение — поддерживайте вашу Австрию!
— А Россия, вы думаете, за это по головке погладит? Так нас размотает, что и костей не соберешь.
— Ну, в таком случае — держите нейтралитет!!
— Да… А что мы потом за это получим? Германия победит — Бессарабии нам не отдаст, Россия победит — Трансильвании и кончика не подарит. Прямо хоть вешайся.
Туде-Сюдеску схватился руками за голову и застонал.
— Ну, а вы лично, — спросил я. — Чью бы сторону вам было приятнее поддерживать?
— Америки.
— Эко, хватили! Да ведь Америка не воюющая страна.
— Ну, что ж. Это и хорошо.
— Ничего вы от нее не получите!
— Это и плохо. Прямо — куда ни кинь — везде клин.
— Неужели, нет выхода? — спросил я сочувственно.
— Между нами говоря — выход есть…
— Ну?
— Нам нужно сделать так: немцам, скажем, нужен хлеб, лошади, разные военные припасы — мы им продаем… Пожалуйста! Приезжайте потихоньку — и покупайте! Теперь сербам: нужен, скажем, хлеб, лошади, разные военные припасы — покупайте себе у нас потихоньку. Пожалуйста! Мы поддержим.
— Что же дальше?
— А очень просто: война окончится, и, если победят немцы — они скажут: ‘румыны хороший народ, они нам помогали — дадим им то-то’. Если победят союзники, так тогда сербы нас поддержат: ‘Румыны, скажут они, прямо замечательно добрый народ, — потихоньку нам продавали хлеб и всякие военные припасы — дайте им что-нибудь за это, господа союзники…’
Изумленный такой комбинацией, я открыл рот, чтобы возразить, но ресторанная публика, наскучив молчанием, снова зашумела:
— Эй ты! Румынский человек! Играй ‘Куколку’!!
— Не надо ‘Куколку’! — взревели оппоненты слева. — Провались ‘Куколка’! Играй ‘Танец Анитры’.
— Ко всем чертям ‘Танец’! Играй ‘Куколку’!
— Попробуй, ‘Куколку’! Давно провансалем не мазался?! Танец!! Анитру!!! Долой чертову ‘Куклу’!
— Затруднительное ваше положение, — заметил я. — Что вы выберете из двух?
Туде-Сюдеску подмигнул мне, направляясь к эстраде:
— Что выберу? Сыграю им балет ‘Танец Кукол…’!!

РЕДКОЕ ОТЛИЧИЕ

В Германии свирепствует эпидемия наград
орденом ‘Железного Креста’. За последнее время
Вильгельм наградил этим орденом 42000 человек.
Корресп. ‘Биржевых Ведомостей’.

Недавно Вильгельм строго заметил кронпринцу:
— Вот видишь, какой ты неблагодарный, я тебе пожаловал орден ‘Железного Креста’, а ты так себя ведешь? Взял да и утащил из замка какой-то французской баронессы разные старинные вещи и коллекции. Разве так кавалеры ордена поступают?
Кронпринц пожал плечами и фыркнул:
— Подумаешь, важность какая — ‘Железный Крест’. Небось, бриллиантового не дашь.
— Дело не в том материале, из которого сделан орден, — заметил Вильгельм, — а в самом знаке отличия.
— Однако, — заметил практичный кронпринц, — если бы этот орден был не железный, а бриллиантовый — ты бы его так щедро не раздавал…
— Я его и не раздаю щедро.
— Ну, да! На прошлой неделе раздал свыше трех тысяч орденов, да за сегодняшний день только раздал штук восемьсот.
— Что ж, — заметил Вильгельм. — Я не виноват, что немцы такие замечательные герои.
— Не немцы замечательные, а ордена тебе дешево стоят… Признайся, пфеннига по три за штуку обходится? Папаша, а? Как, вообще?
Вильгельм махнул рукой и сердито вышел из комнаты, но тут же про себя подумал:
— Кстати, что он напомнил — у меня уже весь запас вышел. Надо будет заказать новую партию.

* * *

— Ваше величество! Четырнадцатая рота Штутгардтского полка очень отличилась в бою — взяла в плен двух лошадей и сорок шинелей. Ходатайствую о награде им, ваше величество.
— Кто же из них особенно отличился?
— Да все.
— Ну, хорошо. Передайте им, что я жалую каждого из них орденом ‘Железного Креста’.
— Я… а… хм! Гм…
— Что такое? В чем дело?
— Нет, ничего.
— Вы что-то сказали?
— Нет, я так. А скажите, ваше величество… другой орден никакой нельзя им дать?..
— Глупости! Это прекрасный орден. И я его имею, и кронпринц, и все принцы и офицеры его имеют. Орден, как орден. Вы не желаете ли?
— Два есть, ваше величество.
— Ну, чего там два — берите третий. А? Мне не жалко.
— Да нет, зачем же вас затруднять…
— А то дал бы.

* * *

— Замечательную атаку отбил, ваше величество, наш седьмой корпус!
— А кто его атаковывал?
— Положим, наши же, ваше величество. Но это все равно, — когда они отбивали атаку, они ведь не знали, что это наши. А атака отбита замечательно… По всем правилам стратегического искусства…
— Молодцы! И урон был небольшой?
— У нас? Почти никакого. Зато у них, ваше величество, у атакующих — гора трупов. Молодецки отбили атаку.
— Рад слышать. Жалую им за лихую атаку орден ‘Железного Креста’.
— Кому, ваше величество?
— А? Всем.
— Да ведь их шестьдесят тысяч, ваше величество!
— Ничего… Я человек не прижимистый. Пусть себе получают и носят на здоровье. А тебе за приятное сообщение жалую пять штук.
— Ваше величество… За что же?
— Ничего, ничего, братец… Заслужил!
— Я, ваше величество… Извините… Никогда больше не буду…
— Чего не будешь? Что ты там лепечешь?
— Ваше величество… Я не виноват. Я уж, кажется, старался.
— Неужели, пяти мало? Хорошо. Получишь десять…
— Ваше величество! Не погубите… Я — человек старый, у меня грудь слабая… Где ж ей такую тяжесть вынести…
— Вздор! не благодари.

* * *

— Эй, эй, солдатик… А пойди-ка сюда…
— Здравия желаю, ваше величество!
— Нет, не здравие, брат, не здравие… А вот почему ты не по форме ходишь?
— Все, кажется, в исправности, ваше величество.
— Врешь ты, братец. А почему на груди ордена ‘Железного Креста’ нет?
— Ей-Богу есть, ваше величество! Я его дома, чтоб мне лопнуть, ношу. А только, когда выхожу на улицу, то, конечно, снимаю. Неловко, знаете.
— Не врешь ли ты, братец. А, ну, дай я тебе его навешу.
— Э-эх!

* * *

— Ваше величество! Позвольте представить вам капитана фон-Шмерп, который сделал чрезвычайно важную разведку.
— А-а… Приятно, приятно!
— Его, ваше величество, по-моему мнению, нужно наградить как-нибудь особенно. Чем-нибудь этаким чрезвычайным отличить его…
— Конечно. Что бы ему такое сделать? А вот мы его самого сейчас спросим… Капитан! Что вы хотите? Какое отличие?
— Ваше величество! Я хочу многого. Я хочу получить единственное отличие на всю армию.
— Гм… Именно?
— Разрешите мне не носить ордена ‘Железного Креста’.
— Большого вы просите, капитан… Многого вы просите… Но и подвиг ваш велик… Жалую вам это отличие…

* * *

И весь полк гордился бравым капитаном фон-Шмерп.

‘СПЕЦИАЛИСТЫ’

…Склонив жалостливо на бок голову, генерал Лиман фон-Сандерс поглядел на турка.
— Жалко мне вас, турки, — печально прошептал Сандерс. — То есть, так жалко, что и сказать даже невозможно. Сердце разрывается, глядя на вас.
Он утер кулаком сухой глаз.
— Кровью сердце обливается, на вас глядючи. Все вас били, кому не лень.
— Ну, уж и все, — возразил Турок.
— Русские били?
— Ну, били.
— Итальянцы били?
— Предположим.
— Чего там предполагать? Предположение должно еще превратиться в уверенность. Болгары били?
— Тоже — народ нашли!
— А, все-таки, били. И сербы били. И вот — гляжу я на тебя Махмудка — и слезы жалости застилают мои глаза.
Сандерс вынул платок, потер им глаза, потом сделал вид, что выжимает мокрый платок. Развесив на трубке кальяна платок, якобы для просушки, Сандерс продолжал:
— Надо вам помочь, Махмудка. Мы не можем допустить, чтобы немецкое сердце разрывалось от ваших страданий.
Турок повел в воздухе длинным носом, будто учуяв еле уловимый аромат жареного, и согласился:
— И не допускайте. Еще сердечную болезнь наживете.
— Ну, вот видишь. Надо помочь. Согласись сам, что ты живешь на вулкане. Русские били — еще будут бить, болгары, итальянцы били — еще будут бить.
— Румыны… тоже…
— Что румыны?
— Тоже могут бить, — вздохнул турок.
— Могут. Еще как, братец ты мой, могут. Вот видишь! А у нас, у немцев, сердце болит.
— Невозможно этого допустить, чтобы у вас сердце болело, — воскликнул хитрый турок.
— Мы и не допустим. Возьмем — и прямо поможем! Господи! Нешто ж мы, немцы, звери какие, что ли, или что?..
— Аллах керим, — воскликнул Турок.
— Именно что керим. Не иначе. Первым долгом, должен вам сказать — ты меня извини, Махмудка, — но крепости у вас никуда не годятся.
— Иль-Алла, Россуль-алла! — вздохнул турок.
— Не знаю. По-вашему, может, россуль, а по-нашему, по-немецки, это хуже. Впрочем, как говорится: не вздыхай глубоко, не отдадим далеко. Крепости мы вам выстроим новые. Потом пушки: ведь я тебе друг, Махмудка, но ты меня извини — я прямо должен сказать: пушки ваши дрянь. В такой пушке горох можно толочь, а не стрелять из нее.
— Да, — согласился турок, — для стрельбы они неудобны.
— А снаряды? Ведь вы, извините меня, кочнами капусты стреляете, а не снарядами.
— Уж вы скажете тоже — капуста… Капусту едят, а наших снарядов есть нельзя.
— Еще того хуже. Значит они уж решительно ни на что не годятся. Итак — мы присылаем своих инженеров для крепостей, присылаем пушки и снаряды.
— Аллах керим!
— Да уж все будет, как следует. Все, все дадим. И Керим будет, и все что нужно. Уж мы обо всем подумаем. Офицеров для команды над солдатами пришлем, броненосцы дадим. Потому нам очень вас жалко.
Сандерс взял платок, потер им где-то около уха, всхлипнув, сказал ‘хоть выжми!’ и ушел.
Оставшись один турок потер руки и пробормотал:
— Ловко я немца обкрутил.
А Сандерс, шагая по стамбульской улице, думал:
— А ловко я обтяпал дельце. Обмишулил долгоносого. Ни сучка, ни задоринки.

* * *

Махмудка попытался спорить с Сандерсом.
— Я еще понимаю, что пушки наши. Но почему же все крепостные офицеры ваши! Пусть уж немножко будет и наших.
— Бог знает, что ты говоришь, Махмудка! Наши офицеры лучше ваших?..
— Лучше.
— Армия наша опытнее?
— Ну, опытнее.
— Так вам же лучше, если у вас будут офицеры первый сорт, а не второй.
— Ну, да… я понимаю. А, все-таки, оно как-то неловко.
— Странно даже, — скривил губы Сандерс и в его голосе задрожала дежурная слеза обиды. — Для них же стараешься, хлопочешь, тратишься, а они…
— Ну, ладно, ладно… Пусть. Только, чтобы они получше крепости делали.
— Да уж будьте покойны. Собаку съели.
— Аллах керим!..
— Тонко изволили подметить. Керим самый настоящий. Без обману.

* * *

— Послушайте, Сандерс, это как будто и неудобно: ну то, что вы броненосцы дали — за это спасибо, но зачем же вся команда немецкая?..
— Чудак ты, Махмудка: да ведь мы на них фески наденем!
— Нет, это что — фески… А мы бы хотели, чтобы и турок немного на броненосцах было. Пусть поплавают.
— Да зачем же?
— Ну, что вам стоит покатать их немножко.
— Ладно. Так и быть: кок будет у нас турецкий и штук пять кочегаров тоже турецкие…
— Хорошо б если бы и командир…
— Что командир?
— Чтобы… наш…
— С ума ты сошел! Да ваш турок штирборта от бакборта не отличит. Ведь он кабестан с ватерлинией путает! Впрочем, конечно… Мы вам, может быть, не нужны?.. Так, так… Сделали доброе дело. Вооружили людей, облагодетельствовали, — а теперь и — вон?.. Где мой платок? Опять — хоть выжми…
Турку сделалось стыдно.
— Ну, ладно, ладно. Нет Бога, кроме Бога, а Магомет — пророк его!
— ‘А ты дурак», — подумал Сандерс.

* * *

— Послушайте… Зачем же вы крепостные пушки наводите на султанский дворец? Это нельзя. Вдруг нечаянно выстрелит? Ведь защищать нужно здесь, а не здесь.
— Мы и броненосную артиллерию навели на султанский дворец, — пожал плечами Сандерс. — А часть пушек навели на Айя-Софию.
— Аллах керим! Зачем же?
— Ничего там не ‘керим’. Раз не понимаешь, так молчи. Ведь если неприятель нападет на Константинополь и возьмет его — куда он первым долгом бросится? На самые драгоценные для турков здания!.. Ну, вот мы и защищаем их. Мы, немцы, все должны предусмотреть.
— Да ведь, вы же их, — здания эти, — можете разрушить!!
— Лучше разрушить, чем отдать неприятелю.
— Да, ведь, неприятеля пока нет?
— Нет — так будет! Нет дождя перед дождем. Послушай, не вертись тут, только мешаешь.
— Странно вы со мной стали разговаривать…
— Обожди, скоро иначе с тобой поговорю.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

* * *

— Эй, Махмудка! Пойди-ка сюда!
— Послушайте… Нельзя ли повежливее…
— Я тебе покажу вежливость. Вот смотри: это что? Пушки?
— Пушки.
— Куда они наведены?
— На султанский дворец.
— И еще куда?
— На главные здания города.
— Так-с. Какие солдаты у пушек?
— Немецкие.
— Верно. Там в бухте что стоит?
— Броненосцы.
— Какие?
— Нем… Ту… Турецкие.
— Ты думаешь? Гм… Ну, ладно. Какая на них команда?
— Немецкая.
— Пушки там видишь?
— Вижу.
— Куда наведены?
— На султанский дворец и Айя-Софью.
— Правильно. Теперь слушай, Махмудка, своими длинными ушами: если сегодня вы не нападете на русские черноморские города — я махну вот этим самым платком — видишь?
— Вижу. Совсем сухой платок.
— Да, брат. Высох. Так вот: махну только этим платком — и моментально крепостная и корабельная артиллерия в кусочки размечет весь Константинополь с Айя-Софьей и султанским дворцом в придачу. Видал-миндал? Видишь, я тоже умею говорить по-турецки!!
— Аллах-керим!
— Это уж ваше дело. Вам видней. Я свое сказал.
Турок почесался.
— Эх-ма!
Кругом засмеялись.

* * *

Ввиду того, что сведения о вышеизложенном автор имеет из самых верных источников — рассказанная история может послужить первой главой для будущей ‘желтой’, ‘зеленой’ или ‘лиловой’ книги — собрания официальных сообщений о причинах русско-турецкой войны.

КОНЕЦ

Официально была зарегистрирована эта болезнь только тогда — когда она достигла полного развития.
Официальное свидетельство это мы берем из газет, но тут же должны оговориться, что считаем этот источник очень достоверным: в настоящее время наши газеты не лгут.
Именно: ‘В Варшаве из уст в уста передается забавная версия, в основе которой будто бы лежат найденные германские официальные документы. Согласно этой версии, император Вильгельм обещал своей супруге, императрице Виктории-Августе, сделать ей ко дню рождения подарок из Варшавы. День рождения германской императрицы был 22-го октября. Должно быть эта версия содержит некоторую долю истины, так как одна из берлинских газет на днях поместила напыщенную статью, в которой стояло черным по белому, что германские офицеры в день рождения императрицы пришлют ей поздравление из Варшавы’.
Начало болезни нужно отнести к более раннему времени: к началу операций на французском фронте.
— Через две недели, — сообщил своей жене Вильгельм, — я буду обедать в Париже.
Императрица в домашнем быту славилась своей рассудительностью.
— А вдруг не будешь? — призадумавшись, спросила она.
— То есть, как это так не буду? Это мне нравится! Не беспокойся, я так все рассчитал, что комар носу не подточит.

* * *

Комар подточил нос.
Через месяц после этого императрица пришла зачем-то к Вильгельму и, между прочим, спросила:
— Пообедал?
— Как… пообедал?
— Да вот, в Париже. Помнишь, ты обещал.
— Видишь ли, милая… я, собственно, конечно… Но тут вышла такая история, что наш фронт, скажем, тут, на реке Марне, Клук зашел сюда, а Жоффр предпринял движение налево и вот, понимаешь…
— Вот видишь, Вилли, как это нехорошо. Ведь ты все-таки король, а не школьный мальчишка, который обещает поколотить товарища. Гляди-ка: ты пообещал обедать в Париже, газеты раззвонили об этом — и что же теперь? Все над тобой смеются. Мне стыдно за тебя, Вилли.
— Да пойми же ты, чудачка, что если бы старик Жоффр не загнул левое крыло за Клука…
— Что ты все на Жоффра сваливаешь… Жоффр ничего никому не обещал и Жоффру не стыдно… А тебе стыдно. Болтаешь, что тебе взбредет на ум. Сколько уже лет ты императором, а все не научился держаться с достоинством. Ты погляди, что только русские газеты об этом пишут, как издеваются над тобой… Ты думаешь, мне не больно?
— Русские газеты!? Я им покажу!.. У нас сегодня которое число?
— Восьмое.
— Ну, так вот что: к двадцать девятому я буду поить свою лошадь в Фонтанке!
— В какой Фонтанке?
— А? Река такая есть. В Петрограде.
— Вилли! Опять?
— Что ‘опять’? Можешь записать даже: двадцать девятого — твой Вильгельм поит лошадей из Фонтанки!
— Да ведь опять солжешь…
— Я? Солгу? Не таковский я, братец ты мой, чтобы соврать. Пес врет. У меня все рассчитано до последнего винтика. Эй, кто там! Объявите в газетах, что Вильгельм обещал к двадцать девятому напоить свою лошадь из Фонтанки.
— Вилли! Опомнись.
— Отстань!

* * *

— Вилли… А какое у нас число?
— Что у тебя календаря нет, что ли? Третье.
— Третье? Так, так. Напоил?
— Чего?
— А лошадь-то. Из Фонтанки.
— Видишь ли. Тут вышла маленькая перемена: немного загнулся фронт, я, конечно, хотел наступить, ну, а там у них обход, я отступил, а они…
— Вилли! Какой позор… И тебе не стыдно мне в глаза смотреть? Ведь у тебя дети взрослые, Вилли…
— Что там ‘Вилли, да Вилли’. Без тебя все знаю. Но я думал, что они оттянут фронт сюда, а они оттянули сюда. Ничего не смыслят в военном деле. А оттяни они фронт туда, я бы им показал! Я бы… Чего ты плачешь?..
— Вилли! Ведь над тобой вся Европа смеется. Мне вчера показали карикатуру в польском журнале…
— Поляки?! Они у меня узнают, эти поляки!.. Постой… Когда день твоего рождения?
— 22-го.
— Ну вот тебе мой такой сказ: 22-го я тебе пришлю из Варшавы такой подарок, что…
— Вилли!! Опять?!
— Чего там ‘опять’? Раз сказал, значит, так и будет.
— Эй, адъютант, — крикнула императрица в открытую дверь. — Забирайте вашего повелителя. Уведите его. С ним, кажется, припадок.
— Да уверяю тебя, милочка, что тут уж я не ошибусь, у меня все рассчитано. 15-го беру Осовец, 18-го…
— Иди, иди с Богом…
— Ну посмотрите вы на нее: не верит. 19-го я продвинусь…
— Да берите же его, адъютант. Что вы стоите, разиня!?
— 20-го я продвинусь до…
— Пожалуйте, ваше величество. Нехорошо…
— А? Это кто? Адъютант? Здравствуй, адъютант! Скажи, адъютант, что тебе из Пскова прислать?! 6-го мы в Пскове и…
— Ладно, ладно… Идите уж. Там расскажете.
— Видите ли, 21-го я продвинусь до…
— Продвигайте его, адъютант. Пропихивайте в двери… Продвинули?
— Есть.
— Ф-фу!

* * *

…Немецкая артиллерия застряла в грязи. Солдаты, крича и надсаживаясь, старались вытащить тяжелые колеса, но постромки только впивались в плечи, а орудия не двигались ни на шаг.
— Над-дай еще!
— Навались! О, черр-рт!
Около пушки неожиданно вырос закутанный в плащ Вильгельм.
— Трудно, ребята? Ничего — 28-го мы, ребята, в Москве будем кушать русские щи.
— Над-дай еще!!
— А 12-го будем в Саратове пить Жигулевское пиво…
— Фриц! Что это тут за фигура бормочет?
— Ослеп, что ли? Это кайзер.
— Мешает только. Отведи его в сторону.
— Слушайте, вы… кайзер. Шли бы вы отсюда, а?
— 21-го в Астрахани я буду есть икру, ребята.
— Ладно, ладно. Слышали. Вот несчастный… Отведите его, ребята. И зачем его пускают сюда?!
— Эй, вы! Ступайте с Богом. Фриц! Сплавь его в третью батарею. Пусть там передадут дальше.
— Куда вы меня тащите?! Торжественно заверяю вас, что 37-го будем в Уфе есть знаменитые пельмени.
— Иди, иди, нечего тебе тут. Не проедайся. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Эй, кто идет? Чей полк?
— 7-й уланский.
— Не возьмете ли кайзера от нас?
— Ну, его! Он нам с утра надоел.
Моросил дождик.

ПУГОВИЦА

Газеты сообщают о громадном патриотическом подъеме немцев и ликовании их, причины этого, по словам газет, следующие.
Берлин. Военное ведомство оповестило население, что на главных площадях города будут показываться публике трофеи немецких войск — взятые в плен казацкие лошади.
Вход по билетам.
Вена. Сюда прибыла казацкая одежда, как трофей победы. Франц-Иосиф с приближенными осмотрел одежду, после чего она была передана в музей для общего осмотра.
Дрезден. По улицам города носили казацкую пику, что дало толпе повод устроить восторженную манифестацию в честь немецких войск.
Мюнхен. Большое возбуждение и восторг толпы вызвали выставленные у входа в городскую ратушу военные трофеи — казацкая винтовка. Немцы кричали: ‘Долой казаков!! А что, будете знать, как воевать с немцами?!’
Нюрнберг. Все население находится в неописуемом восторге, любуясь военными трофеями, которые носились по улицам… Трофеи состояли из казацкого кисета с табаком и трубки. Победа немецкого оружия вызвала взрыв энтузиазма.

——

Если вдуматься в приведенные сообщения, то приковывают внимание две странности:
1) Всех предметов имеется по одному экземпляру: одна лошадь, одна одежда, одна пика, одна винтовка, один кисет и, наконец, одна трубка…
2) Где же казак? О казаке ни в одном сообщении не говорится. Если бы он был жив — показывали бы пленного казака, если бы он был мертв — показывали бы мертвого казака.
В чем дело?
А в том:

——

Немецкий эскадрон поймал казака, который увлекшись разведкой, заполз слишком далеко от своей части. Защищаясь, казак заколол трех драгунов, но схваченный сзади и поваленный на землю, сдался.
Трагическая весть: казака поймали! — разнеслась по всему полку.
Собралось начальство. Долго осматривали казака.
— Надо его сохранить для императора, — сказал командир. — Накормить его! Постой… Вы его, тово… Разденьте! Я пошлю его оружие и одежду в генеральный штаб.
Казака раздели и одежду унесли.
— А что они едят? — спросил драгун, косо поглядывая на голого, связанного веревками, казака:
— Неужели, ты не читал? Людей едят.
— Ври больше.
— А вот попробуй: дай-ка ему свою руку. Увидишь, как тяпнет.
— Неужто, будет есть?
— Казак-то? А ему что! Тем только и живут.
— А мы попробуем. Нет ли у кого, господа, руки оторванной?
Рук у всех было достаточно, но оторванной — ни одной.
— Сбегай, Фриц, в госпиталь, спроси: не осталось ли там чего-нибудь после ампутации?
Фриц, сам заинтересованный опытом, сбегал. Принес руку.
— Свежая?
— Только сейчас с плеча.
— Ну, положи ему на колени, да развяжи руки, чертова голова! Как же он есть будет…
Казаку освободили руки, положили на колени принесенную пищу и, обступив пленника, стали с любопытством следить — что будет дальше?
— Смотри-ка — не ест.
— Может, зажарить нужно?
— Нет, писали, что сырое мясо жрут. Так и написано: ‘Казаки убивают женщин и детей и пожирают их сырыми’.
— А почему ж этот не есть?
— Действительно, странно. Может, сыт?
— Нет, глядите-ка, господа: он что-то руками показывает… На ноги себе указывает!.. Чего это он?
— Братцы! Да ведь это он показывает, чтобы ему ноги развязали!!
— Зачем?
— Показывает, что иначе есть не может…
— Неужто они ногами едят?
— Дикари! С них все станется.
— А ну, развяжите ему ноги… Любопытно, как это он ногами есть будет…
Развязали…
Казак встал, потянулся, размял затекшие члены, помахал в воздухе данной ему рукой и вдруг сделал целый ряд неожиданных поступков: ударил близстоящего солдата отрезанной рукой по физиономии, другого сбил с ног ударом ноги в живот, вскочил на чью-то, стоящую вблизи, лошадь и, гикнув, ускакал так, что только засверкали лошадиные копыта…
Вдогонку ему дали несколько выстрелов, потом организовали целую планомерную погоню…
Увы — казак исчез.

* * *

— Ничего, — утешил себя командир. — Зато лошадь его, одежда и вооружение остались. Все-таки, это — что-нибудь.
— Куда же мы пошлем эти трофеи? — спросил адъютант. — В Берлин?
— Почему именно все в Берлин? Зачем обижать другие города?
— А как же сделать?
— Позвольте, мы сейчас рассчитаем… Что у нас есть?
— Лошадь, одежда, пика, ружье и кисет с табаком.
— Великолепно. Какие большие города у нас есть?
— Берлин, Мюнхен, Дрезден, Нюренберг, Лейпциг, Бремен, Гамбург, Штеттин, Кенигсберг…
— Ой-ой-ой!.. Не хватит! Городов больше, чем трофеев.
— Не разрезать ли лошадь?..
— Что вы! Пока доставим куски, — мясо испортится… Время теперь жаркое.
— Ну, если живую, то, конечно, нужно посылать в Берлин! Все-таки — столица.
— Да!.. Позвольте! А, ведь, мы Вену забыли. Неужели союзникам ничего не пошлем?
— Действительно! Одежду им послать бы… Пусть видят, что немцы казаков не боятся…
— Послушайте… А Будапешт?
— Что Будапешт? Чепуха Будапешт! Можно им из венской одежды один сапог послать. Городишко ведь не так, чтобы уж очень большой.
— Да, но как же мы в Вену с одеждой только один сапог пошлем?
— А мы совсем сапогов посылать в Вену не будем. Пусть там думают, что казаки босиком ходят.
— Чудесно! Тогда у нас и Кенигсберг устроен. Мы ему другой сапог пошлем.
— А Мюнхен?
— Гм… Мюнхен? Все-таки оно, знаете, столица Баварии — винтовку им послать бы…
— Значит, записывайте: Берлин — лошадь, Вена — одежда, Будапешт — сапог, Кенигсберг — сапог, Дрезден — пика, Нюренберг… Что там для Нюренберга остается?
— Кисет с табаком и трубка.
— Кисет Нюренбергу!
— А как же Штеттин? Как же Лейпциг? Бремен?
— Подождут. Поймаем другого казака, тогда пошлем.
— А не перепилить ли пику пополам?
— Выдумаете тоже! Что это мощи святого, что ли, что их по кусочкам рассылать?..

——

Вошел фельдфебель.
— Чего тебе?
— Господин полковник! Так что это мои люди казака захватили…
— Ну, так что же?
— А я сам из Шверина…
— Ну?
— Шверинские мы.
— Говори толком — чего хочешь?
— Хотели бы, г. полковник, и в Шверин чего-нибудь из казацкого послать. Все ж таки, мои люди захватили.
— Ага!.. Сапоги заняты, адъютант?
— Оба. Один — Будапештом, — другой — Кенигсбергом.
— Досадно… Ну, вот, что, братец…
Полковник долго шагал в задумчивости, бросая быстрые взгляды на расположенное на столе вооружение и казацкую одежду.
— Вот что, братец… Гм!.. Ну, на тебе! Отошли туда, на родину.
Он оторвал от казацкого мундира пуговицу и протянул ее фельдфебелю.

——

Телеграмма:
ШВЕРИН. Отсюда сообщают, что вчера восторженная толпа с энтузиазмом приветствовала полученные городом и взятые на поле битвы военные трофеи. Это — казацкая пуговица, фотография которой будет помещена в еженедельных изданиях. Город разукрашен флагами. Восторгу нет границ.

(Аг. Вольфа).

СТРАТЕГИЧЕСКИЙ ПЛАН

Австрийцы умилялись:
— Наш-то, наш-то… А?
— Кто?
— Орел-то наш… Каково, а?
— Да кто?
— Сокол-то наш ясный… Главнокомандующий-то.
— Ну?
— Форменный орел.
— Почему?
— Вот глядите, что он с русскими сделает…
— А что?
— Да уж… будьте покойны. Тигр прямо. Пантера. Львиное сердце.
— Львиное, говорите?
— Не иначе. Орлиный полет и ничего больше.
— Действительно. Кому от Бога талан.
— И верно. Послал Господь. Тебе дураку, не пошлет.
— Скажете тоже такое. Слушать омерзительно.
— Ты на лоб-то его посмотри. Видал лоб?
— Лоб, действительно. Хороший лоб.
— Шкаф прямо, а не лоб. Таким лбом, черт его знает, чего удумать можно.
— Это уж как есть. Стену пробить этакой штукой можно.
— Ну, вот тут и говори с дураком. Не об этом я тебе говорю, а, вообще, как говорится — ума палата.
— Гляди-ко, гляди… Сидит за столом — и думает.
— Часто это он так?
— Все время. Сидит и думает, сидит и думает. Не поздоровится русским от этакого.
— Гляди, гляди: лоб-то ладошкой насколько усердно трет. Втыкнет в карту флажок и потрет лоб, втыкнет — и потрет.
— Действительно, лоб такое место, что трение любит. Это, брат, как колесо: не подмажешь — не поедешь.
— Страшно, брат, даже глядеть на него, ей-Богу!
— Нам-то что — он наш. А вот русский взглянет — прямо-таки в дрожь войдешь.
— Тут войдешь! Нетто не жутко: сидит человек и думает. И чего это он думает и зачем это он думает? — ничего такое неизвестно.
— Орлиная душа!
— Львиное сердце!
— Ястребиный взгляд!
— Пантера африканская и все тут.
— Сидит человек и думает, сидит — и думает.
— Задумаешься! Этакое дело на плечи взвалил!..
— Ну, и расчешет же он их.
— Русских-то? Да. Попомнят австрийскую прическу.
— Сидит человек и думает, сидит — и думает.

* * *

— Вам что нужно?
— Корреспондент я. В немецкие газеты пишу. Мне бы повидать главнокомандующего австрийской армией.
— Да уж не знаю — и можно ли. Сидит человек и думает, сидит — и думает. И когда он все, что нужно, удумает — того не могу сказать.
— Скажите — корреспондент немецких газет. Общественное мнение, сами понимаете. Единение с народом. Осветить нужно, сами понимаете.
— Мне что, я скажу. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Ну, что?
— Просит. Очень, говорит, рад принять представителя могущественной прессы. Рад поделиться, чем возможно.
Когда корреспондент вошел в кабинет главнокомандующего австрийской армией — он застал его глубоко задумавшимся над большой, разостланной на столе картой.
Увидев корреспондента, генерал очнулся.
— А! Здравствуйте. Чем могу служить?
— Я хотел бы, генерал, выяснить несколько вопросов. Например: мы, граждане, до сих пор не можем примириться с тем, что русские взяли Галич.
Генерал хитро поглядел на корреспондента, откинулся на спинку стула и закатился довольным торжествующим смехом.
— А что? Ловко мы это сделали? Никому и невдомек!
— Что вы сделали?!
— А Галич сдали.
— Разве вы сами сдали? Русские его взяли.
— Да как же, ‘взяли’! Держите карман шире… Если бы мы не захотели его сдать — сам черт бы его у нас не выцарапал…
— Значит, вы нарочно сдали его?
Главнокомандующий подмигнул и затрясся от еле сдерживаемого смеха.
— Конечно же! Неужели никто не догадывается?
— Решительно никто, — удивился корреспондент. — Тонко вы, значит, это сделали.
— Да уж… Военная наука, это — не бирюльки, молодой человек.
— Зачем же вы отдали Галич, все-таки?
Главнокомандующий выпрямил спину и со снисходительной улыбкой поглядел на корреспондента.
— А вы не догадываетесь? Дитя!
Отчеканил, причем глаза его сверкнули грозным, зловещим огнем:
— Из стратегических соображений!!
— Вот оно что-о-о. То-то я смотрю, что, вообще, по штатскому, его бы, Галич этот, и не следовало отдавать… Генерал!
— Ну?
— Еще один вопросец: если из стратегических соображений отдали Галич, то почему под Галичем такой упорный бой был? Взяли бы вы и отступили бы просто без боя — нате, мол! Подавитесь!
— Оригинал вы, как я на вас посмотрю! Совсем ребенок. ‘Бой, бой!’ Приняли мы бой из стратегических соображений.
— ??!!??
— Очень просто: если бы мы отступили без боя, отдавая русским Галич, здорово живешь, — они бы сразу догадались: ‘э, мол — тут австрийцы хитрят. Подозрительно это. Брать ли уж Галич? Не отступить ли?..’ Этого мы очень боялись. Так что и пришлось замаскировать боем этот стратегический план…
— Хитро!
— А вы, как бы думали! Мало ли мы учимся, изучаем это дело. Военная наука — штука сложная. Вот, видите — сижу тут — и думаю: сижу — и думаю. Все время так.
— В таком случае… Примите чувства моего живейшего восхищения.
— Это можно.
Корреспондент ушел, погруженный в чувство живейшего восхищения.

* * *

— А вы, все-таки, спросите: не примет ли? Скажите — корреспондент пришел.
— Уж и не знаю, — можно ли. Боязно и помешать. Сидит человек — и думает, сидит и думает. Впрочем, узнаю…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Пожалуйте.
— Чем изволите заниматься, господин главнокомандующий?
— А вот: сижу все и думаю, сижу и думаю. Военное дело, ведь, это не то, что: ‘Фрейлен Эльза, позвольте вас просить на вальс!’
— А я к вам опять с вопросцем. Скажите, генерал, ведь, если не ошибаюсь — русские взяли Львов?
— Печально было бы, если бы вы ошиблись, — снисходительно улыбнулся главнокомандующий. — Конечно, они взяли Львов.
Корреспондент свесил голову.
— Какой ужас! Какое национальное несчастье!..
— Для русских? — иронически усмехнулся генерал. — Да… русским теперь придется жутковато… Тонко вы это сказали: национальное несчастье…
— Ка-ак?!! Для них несчастье? Неслыханно! А я думал — для нас.
— Ну, если бы для нас, мы бы не отдали, будьте покойны.
— Чудеса! Зачем же вы отдали?
Генерал довольный, широко улыбнулся и выпрямил плечи:
— Стратегический расчет!
— И вы ловко его замаскировали, — с восхищением заметил корреспондент. — Подумайте: отдали русским несколько десятков тысяч пленных. Пойди-ка, догадайся, что это все — с целью.
— Браво, браво — зааплодировал генерал. — Я вижу, вы меня уже начали понимать, молодой человек. Ловкий ход, а?
— Замечательный ходец.
— Наполеоновский… Мне было, признаться, трудно… Все боялся, что русские вдруг возьмут, да и отступят. Нет, — пошли на удочку.
— Восхитительно! Я вижу, генерал, что вы распоряжаетесь ими, как водопад щепкой!
— Наука, батенька!
— Как девочка куклой!!
— На том стоим.
— Играете, как кошка мышью!
— А вы спросите — почему? Ночей не сплю, все придумываю — как лучше сделать. Сижу — и думаю, сижу и думаю.
— Поразительно, генерал. Нет, а самообладание какое: отдать из расчета добрую половину армии — и даже не поморщиться.
Генерал, довольный, смеялся будто его щекотали:
— А мне что морщиться?.. Пусть русские морщатся. Мы им, я думаю, и Пржемышль отдадим.
— Без боя?
— Зачем без боя. С боем. Стратегическое соображение. Без боя сдадим, — а они, гляди, и испугаются. Побегут назад.
— Талейран! Иезуиты! Хе-хе. Не хотел бы я теперь быть русским.
— Хорошего мало.

* * *

— Сидит и думает. Все вот этак сидит и думает. Пробормочет что-то, потрет лоб, втыкнет флаг и опять задумается.
— Мозги!
— Да уж голова настоящая. Дай Бог всякому. Веселый такой давеча ходил: ловко это я, говорит, русским Пржемышль и Краков сдал. И сами, говорит, не заметили. В бой полезли. Да если бы, говорит, ихний, говорит, командующий армией, пришел бы ко мне, да попросил бы, говорит, чтобы я ему, говорит, не только говорит, Краков, а и Будапешт отдал — пожалуйста! Хоть сейчас.
— Те-ек-с. План, значит?
— И не говорите. Одно слово, стратегия.
— Войска-то наши где нынче?
— А под Веной. В сорока верстах.
— Ловко механику подвели.
— Тонкая механика. А русские, ровно ребята малые за нашими бегут. Никакой солидности.
— Наш-то не такой. Орел. Сидит все и думает. ‘Я говорит, могу русской армией, как кошка мышкой вертеть. Куда, говорит, хочу — туда они и бросятся. Я, говорит, этому делу во сколько лет учился. Не даром же, говорит, папенькой с маменькой деньги на меня трачены’.
— Это что ж такое за человек!
— Ястреб форменный!
— А сердце львиное…
— А в душе христианин, — все отдает неприятелю. Последнюю рубашку готов отдать.
— Дурак ты, дурак! Нешто это он спроста делает?
— Стратегия?
— Не иначе. Он, гляди, им и Будапешт отдаст. Дьявольски тонок сей человек.

* * *

— Будапешт-то… слышали? Ау! Отдали.
— Эва! Хватился. Это когда было еще!.. Третьего дня! А нынче уже новая новость.
— Ну?
— Вену сдаем.
— Да неужто?!.
— Вот тебе и неужто. Стратегия, брат, это не в дурачки играть.
— А как же Франц-Иосиф?
— Сдали его.
— Да как же это так?
— Значит, нужно так. Стратегия. Не даром же человек сидел и думал, сидел и думал…
— Этот удумает! А, скажите, пожалуйста, чего ж мы теперь защищать будем, если Вену сдали и Франц-Иосифа сдали?
— А ничего. Нечего теперь и защищать. Никаких хлопот.
— Значит, война кончилась?
— Нешто не видишь?
— Ловко! И до чего же человек этот, — наш-то, орел, — умственный! Вертел, вертел русскими, — глядь, и войну кончил.
— Да… Сидел человек и думал, сидел и думал.
— Мозги! А где же они теперь-то?
— А в Вятке.
— Эко куда забрался! Чего же он там делает?
— А по своему делу, знаете, работает: сидит и думает, сидит и думает: как это, дескать, оно ловко вышло!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

КОММЕНТАРИИ

Один из первых сборников, выпущенных в серии ‘Дешевая юмористическая библиотека’ Нового Сатирикона после начала Первой мировой войны в 1914 г. Все рассказы и фельетоны публиковались в нем впервые.
Печатается впервые после первой публикации.

Восточная политика.

Примечание — сноска к этому фельетону принадлежит самому автору.
Война началась 28 июня 1914 г. военными действиями Австро-Венгрии против Сербии. Турция присоединилась к австрийско-германскому блоку 29 октября 1914 года. Следовательно, фельетон написан в середине октября 1914 года.
Селям Алейкюм! — приветствие, общее для большинства тюркских народов.
Закройте проливы! — По русско-турецкому союзному договору 1799 г. Россия получала право проводить свои суда через черноморские проливы (береговая зона которых принадлежала Турции). Это право подтверждено в договоре 1905 г. По Ункяр-Искелесийскому договору 1833 г. Турция обязалась закрыть проливы для прохода иностранных судов.
…по отношению к державам тройственного согласия. — Имеется в виду Тройственный союз (Германия, Австро-Венгрия и Италия), созданный в 1882 г. и направленный против Франции, Англии и России.

Румынская музыка.

…русские уже забрались в Трансильванию. — Трансильвания — историческая область на севере Румынии. С XI-XII вв. подчинялась венгерским королям (с 1541 г. под сюзеренитетом турецкого султана. На Карловицком конгрессе 1698-1699 гг. признания власти над Трансильванией, входившей в состав венгерского королевства, добились Габсбурги. Трансильванским мирным договором 1920 г. Трансильвания была закреплена за Румынией.
…Бессарабию бы отдали. — Бессарабия — историческая область между Прутом и Днестром. В X-XII вв. входила в состав Киевской Руси. В 1513 г. подпала под власть Турции. В 1812 г. по мирному договору между Россией и Турцией вошла в состав России, образовав Бессарабскую губернию.
Играй ‘Куколку’!! …Играй ‘Танец Анитры’! — имеются в виду популярные мелодии начала XX в., исполнявшиеся на эстраде.

‘Специалисты’.

…генерал Лиман фон-Сандерс… — Отто Лиман фон Сандерс — германский генерал, военный советник в Османской империи во время Первой мировой войны.
Аллах Керим… — Господь милостив (арабск., тюркск.).
…Иль-Алла, Россул-Алла! — Нет бога, кроме бога и его единственного пророка! (арабск., тюркск.).
…штирборта от бакборта не отличит. — Штирборт (голладск.) правая сторона судна, если смотреть с кормы на нос. Бакборт (голландск.) — левая сторона корабля.
…часть пушек навели на Айя-Софию. — Один из наиболее значительных памятников архитектуры и истории храм св. Софии (532-537 гг.), построенный еще в Византии. Позже во времена владычества Турции превращен в мечеть. В настоящее время используется как религиозное сооружение и христианами и мусульманами. Находится в центре Стамбула.

Конец.

…тут на реке Марне, Клук зашел сюда, а Жоффр предпринял движение налево… — На французской реке Марне во время Первой мировой войны с 5 по 12 сентября 1914 г. произошло сражение, во время которого англо-французские войска остановили наступление немецких войск в районе между Парижем и Верденом и вынудили их к отступлению, сорвав германский стратегический план быстрого разгрома Франции.
Жозеф Жак Жоффр (1852-1931) — маршал Франции (1916), в Первую мировую войну главнокомандующий французской армией (1914-1916), именно он добился победы в Марнском сражении.
Александр фон Клук (1846-1934) — германский генерал, командующий 1-й армией во время Марнского сражения.

Стратегический план

…русские взяли Галич. — Галич — древнерусский город, столица Галицкого княжества с 1144 г. В XIX в. Входил в состав Австро-Венгрии.
…Пржемышль отдадим. — В XII-XIV в. — город в составе Галицко-Волынского княжества. Во время Первой мировой войны — австрийская крепость, в сентябре 1914-марте 1915 гг. осаждалась русскими войсками и капитулировала 9 марта 1915 г.
…А как же Франц-Иосиф? — Франц-Иосиф (1830-1916) — император Австрии и король Венгрии с 1848 г. Один их инициаторов Первой мировой войны.
Аверченко Аркадий Тимофеевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Дешевая юмористическая библиотека ‘Сатирикона’. Выпуск 50, Аверченко Аркадий Тимофеевич, Год: 1912
  2. Дикое мясо, Аверченко Аркадий Тимофеевич, Год: 1916
  3. Из ‘Художественно-юмористического календаря-альманаха на 1914 год’, Аверченко Аркадий Тимофеевич, Год: 1914
  4. Рай на земле, Аверченко Аркадий Тимофеевич, Год: 1922
  5. Дешевая юмористическая библиотека ‘Сатирикона’. Выпуск 39, Аверченко Аркадий Тимофеевич, Год: 1912
  6. Позолоченные пилюли, Аверченко Аркадий Тимофеевич, Год: 1916
  7. Из книги ‘Физиология и анатомия человека’, Аверченко Аркадий Тимофеевич, Год: 1916
  8. Волчьи ямы, Аверченко Аркадий Тимофеевич, Год: 1915
Электронная библиотека