Рыбаки, Гнедич Николай Иванович, Год: 1821

 
 Н. И. Гнедич Рыбаки Идиллия ---------------------------------------------------------------------------- Н. И. Гнедич. Стихотворения Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание Л., 'Советский писатель' 1956 Вступительная статья, подготовка текста и примечания И. Н. Медведевой ---------------------------------------------------------------------------- ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Таланты от бога, богатство - от рук человека. На острове Невском, омытом рекою и морем, Под кущей одною два рыбаря жили пришельцы, Один престарелый, другой лишь брадой опушался. Гонимые нуждой из милого края родного, На промысел вместе пришли земляки на чужбину. Лишь честную бедность они принесли за спиною, И вместе товарищи нужду и труд разделяли. В печальных трудах для убогого песни - услада, И младший прекрасно играл их на звонкой свирели. Есть тайные чувствий минуты, когда вдохновенье Сердца и простые природы сынов посещает: В час утра златого, как день загорается летний И всё на земле воскресает для счастия жизни, Иль в вечер, как солнце в багряные волны тонуло, Иль в ясные ночи, когда он, смотря, дивовался На месяц, на звезды, на высь беспредельную неба, - В такие минуты теснились в грудь юноши чувства, И он изливал их в простых, безыскусственных звуках, Но чистых, но свежих, как юные листья на ветвях. Давно он окрестность пленял вдохновенной свирелью, Он, звуками сердца по светлой Неве разливаясь, Не раз у гребцов останавливал шумные весла, Но, сердцем невинный, чудес, им творимых, не ведал. - Однажды, уставши от ловли несчастливой, оба Сидели у кущи, из ветвей древесных сложенной: Старейший работал из гибкия вербы кошницу, А младший у брега, главою на руку поникший, Уныло смотрел на бегущие темные волны. Шумели, бежали в пучину незримую волны: Так юноши думы в синевшуюсь даль уносились! По долгом молчаньи к устам поднес он цевницу И в песни унылой излил вдохновенное сердце. Но рыбарь старейший, работая, начал беседу: Рыбак старший Любезный товарищ, ведь песнями рыбы не ловят! Ты сладко играешь, и мне твои песни отрадны, Но вижу, ты часто работу меняешь на песни, Поешь ты до птиц, для свирели и сон забываешь. Охота - другая неволя, но молвлю я слово: Наш невод изорван и верша твоя не в исправе. Не песнями ль, милый, ты здесь затеваешь кормиться? Ты с голоду сгибнешь иль с сумкой воротишься к дому. Рыбак младший Не сгибну, товарищ: нас песни до бед не доводят, Любил их, ты помнишь, и дед мой. Рыбак старший Пастух горемычный! Что детям оставил он? Рыбак младший Доброе имя! Рыбак старший И бедность. Отец твой рыбак и детей бы не в скуде оставил, Когда б не пришли на семью его черные годы. Пожар за пожаром его разорил до основы. Рыбак младший А кто же помог нам? И кто на дорогу снабдил нас, Отдавши последнее? Дед мой, пастух горемычный. Он, он подарил мне и эту пастушью цевницу, Он к песням меня заохотил. Рыбак старший Так что же, товарищ! Ты хочешь отцовский наследственный промысел кинуть? Но промысел рыбный есть промысел чистый и честный: Рыбак не губитель, своей он руки не кровавит, Рыбак не обманщик, товар продает не поддельный, Сим промыслом честным отцы наши хлеб добывали. Знать, друг мой любезный, тяжел тебе труд рыболова? Так лучше б с свирелью остался ты дома, при стаде. Там ясное небо, там ясные души, и песни Там милы людям, а здесь, брат, и люди, как небо, Суровы: здесь хлеба не выпоешь, выплачешь легче. Опомнись, земляк, что скажет и мать, как услышит? Рыбак младший Услышит, любезный, о мне она добрые вести, А ты понапрасну меня не кори, - обижаешь. Свое ремесло я люблю и его не чуждаюсь, Быть может, ленив я, а больше того бесталанлив, Но справлюсь, товарищ. Сулит рыболов мне приморский Клуб ниток и вершу за выучку песней свирельных. Вот, видишь ты, песни любят и здешние люди, Их слушают часто, на шлюпках по взморью гуляя, Бояре градские, их любят все добрые люди! Я помню издетства, как в нашем селении старец, Захожий слепец, наигрывал песни на струнах Про старые войны, про воинов русских могучих. Как вижу его: и сума за плечами и кобза, Седая брада и волосы до плеч седые, С клюкою в руках проходил он по нашей деревне И, зазванный дедом, под нашею хатой уселся. Он долго сперва по струнам рокотал молчаливый, То важною думой седое чело осеняя, То к небу подъемля незрячие, белые очи. Как вдруг просветлело седое чело песнопевца, И вдруг по струнам залетали костистые пальцы, В руках задрожала струйчатая кобза, и песни, Волшебные песни, из старцевых уст полетели! Мы все, ребятишки, как вкопаны в землю стояли, А дед мой старик, на ладонь опирался, думный, На лавке сидел, и из глаз его капали слезы. О, кто бы меня изучил сладкогласным тем песням, Тому б я отдал из счастливейших всю мою тоню! Вон там, на Неве, под высоким теремом светлым Из камня, где львы у порога стоят как живые, Под теремом тем боярин живет именитый, Уже престарелый, но, знать, в нем душа молодая: Под теремом тем, ты слыхал ли, как в летние ночи И струны рокочут и вещие носятся гласы? Знать, старцы слепые боярина песнями тешат. Земляк, и свирель там слышна: соловьем распевает! Всю душу проходит, как трель поведет и зальется! Ты видишь, земляк, и бояре разумные любят Свирель. Не хули же моей ты сердечной забавы. Люблю свое ремесло, но и песню люблю я, А дед мой говаривал: что в кого бог поселяет, То, верно, не к худу. И что же в песнях худого? Мне сладко, мне весело, радостно, словно я в небе, Когда на свирели играю! Да сам ты, товарищ, Ты сам, как пою я про сторону нашу родную, Про реки знакомые, где мы училися ловле, Про долы зеленые, где мы играли младые, Зачем ты, любезный, глаза закрываешь рукою? Да ты же меня и коришь и сумою стращаешь! Мне бедность знакома издетства, ее не боюся. Поколе ж есть руки, я их не простру за подачей. Рыбак старший Задел я тебя, да и сам уже каюсь, речист ты! Но если бы столько в сей день наловил ты и рыбы, Как слов насказал, повернее была б наша прибыль. Рыбак младший Что правда, то правда, но день ведь еще не окончен, А видишь ли, друг, надо мною как ласточка вьется? Ведь это не к худу, о! ласточка - вестница счастья! Сегодня, сказал ты, не станем закидывать невод, У берега рыба гуляет. Один попытаюсь, Сажуся на лодку, беру я и сети и уды... Рыбак старший Берешь и свирель ты, земляк? Рыбак младший Расстаюсь ли я с нею? Рыбак старший Худое предвестье! Рыбак младший Да ласточка-вестница счастья! Смотри, ведь опять надо мной и щебечет и вьется. О, ловля, счастливая ловля! лишь день вечереет, Лишь солнце садится, и рыба стадами играет. 'Ловися мне рыба, ловися и окунь и щука!' И песнь рыболова исчезла у дальнего брега. ЧАСТЬ ВТОРАЯ Уже над Невою сияет беззнойное солнце, Уже вечереет, а рыбаря нет молодого. Вот солнце зашло, загорелся безоблачный запад, С пылающим небом слиясь, загорелося море, И пурпур и золото залили рощи и домы. Шпиц тверди Петровой, возвышенный, вспыхнул над градом, Как огненный столп, на лазури небесной играя. Угас он, но пурпур на западном небе не гаснет, Вот вечер, но сумрак за ним не слетает на землю, Вот ночь, а светла синевою одетая дальность: Без звезд и без месяца небо ночное сияет, И пурпур заката сливается с златом востока, Как будто денница за вечером следом выводит Румяное утро. - Была то година златая, Как летние дни похищают владычество ночи, Как взор иноземца на северном небе пленяет Сиянье волшебное тени и сладкого света, Каким никогда не украшено небо полудня, Та ясность, подобная прелестям северной девы, Которой глаза голубые и алые щеки Едва отеняются русыми локон волнами. Тогда над Невой и над пышным Петрополем видят Без сумрака вечер и быстрые ночи без тени, Как будто бы новое видят беззвездное небо, На коем покоится незаходимый свет солнца, Тогда филомела полночные песни лишь кончит, И песни заводит, приветствуя день восходящий. Но поздно, повеяла свежесть, на Невские тундры Роса опустилась, а рыбаря нет молодого. Вот полночь, шумевшая вечером тысячью весел, Нева не колыхнет, светла и спокойна, как небо, Разъехались все городские веселые гости. Ни гласа на бреге, ни зыби на влаге, всё тихо, Лишь изредка гул от мостов над водой раздается, Да изредка крик из деревни, протяжный, промчится Где в ночь откликается ратная стража со стражей. Всё спит, над деревнею дым ни единый не вьется. Огонь лишь дымится пред кущею рыбаря-старца. Котел у огнища стоит уже снятый с тренога: Старик заварил в нем уху в ожидании друга, Уха уж остывши, подернулась пеной янтарной. Не ужинал он и скучал, земляка ожидая, Лежал у огня, раскинув свой кожаный запон, И часто посматривал вдоль по Неве среброводной. Но скучил старик, беспокоимый грустью и гладом, И в первый он раз без товарища ужинать думал: Взял чашу из древа, блестящую лаком златистым, Лишь начал уху - через край, призадумавшись, пролил И, в сердце на друга, промолвил суровое слово. Присел, и лишь руку для крестного знаменья поднял, Шум весел раздался, и крест сотворил он не к ястве, Но к радости сердца: ладья на реке показалась, И голос знакомый ударился в берег отзывный. Рыбак младший Ты спишь ли, товарищ? Вставай, помогай выгружаться Рыбак старший Люби тебя бог, наважденный свирельник несчастный! Не сон на глаза, а кручину на сердце навел ты. Пропасть до полночи? Я бог знает что передумал. Рыбак младший А что же ты думал? Рыбак старший Что думал? Светает, повеса! По Новой деревне, ты слышишь, стучат уж телеги, И где разъезжал ты? светло, все окольности видно, А лодки твоей, просмотрел я глаза, не завидел. Хожу, окликаю: с Невы ни ответа, ни гласа. Пал на сердце страх: до беды далеко ль человеку! Таких, брат, как ты, подцепляли не раз водяные, А мать за тебя у кого бы ответа спросила, Негодный повеса?.. Здорово! дай руку, товарищ! Рыбак младший Друг милый, друг милый! ведь ласточка нам не солгала. Ты сердцем не чуял, что я привезу тебе радость? Рыбак старший Что? щуку с пером голубым или лосося жирного песнью Сманил ты на уду? О, рыба ведь лакома к песням! Не рыбу, мой друг, а сердца подгородных красавиц Ловил ты свирелью. Удачен ли лов, признавайся, Рассказывай всё... Но на челне, как видится, невод? Ты невода не брал? Рыбак младший О неводе после, товарищ! А эта свирель какова? посмотри, полюбуйся! Рыбак старший Свирель дорогая, сдается, ужели купил ты? Нет, поднял у мыз понадречных, наверно, боярин Ее обронил: дорогая, заморской работы! Из пальмова древа, с слонового костью и златом, А скважины в ней - как пчела на сотах вылепляет! На ней-то, земляк, соловьиные трели ты б вывел! Сознай ты ее, объяви, чтоб тебя не клепали, Чужое добро не в корысть. Рыбак младший Не присвою чужого. А эта свирель, мой любезный, и невод на челне Мои! Рыбак старший Перестань, молодой, старика ты морочишь. Рыбак младший Так счастью, земляк, моему и не веришь ты? Рыбак старший Счастью? Ума приложить не могу, и не знаю, какому? Рыбак младший Вот этой простою, пастушеской деда свирелью И невод, что в лодке, и эту свирель дорогую Я выиграл! Рыбак старший Что? Рыбак младший И за что бы купил я? За эту свирель рыболовного мало снаряда. Нет, бог, о товарищ, мне бог даровал их за песни! Рыбак старший Да молви же, кто? Не томи, расскажи мне скорее! От радости сердце играет, пропал мой и голод, На ум не идет мне и ужин. Товарищ, ты весел? Скорей поделися весельем, порадуй и друга! Рыбак младший О, радостно будет об этом всю жизнь говорить мне. Но сядем мы там, на холме, под душистою липой, Где в ясные ночи с тобою рыбу мы удим. Оттоле нам видны далекие рощи и мызы По брегу Невы среброводной, оттоле увидим И дом, о котором тебе поведу мое слово, Тот терем, которого мне не забыть до могилы! - Как солнце садилось, подъехал я с удами в челне К противному берегу. Рыба, как день вечереет, Там рунами ходит, и вправду, стадами металась. Рука уставала закидывать гибкие уды, Двух щук изловил, окуням и счет уж терял я, Запасная верша кипела серебряной рыбой. Но скоро, не ведаю как, против мызы боярской С ладьей очутился я. Ночь между тем наступала, Чудесная ночь! ни единой звезды на лазури, А сребряный свет разливался по небу ночному! Всё было так тихо! не дрогнул ни лист на осине, Понесся из терема сладостный гул тихострунный. Всё было безмолвно! И вот над Невою недвижной Мне радостно стало! и начал я робкой свирелью Подыгрывать тихо под струны, как вдруг меж древами Почулся мне шорох, и слуги боярские вышли, И с берега стали меня зазывать в его терем. Я сеть отвязал, чтоб боярину рыбу живую - Огромную щуку и окуней несть красноперых. 'Не с рыбой, с свирелью! - веселые вскрикнули слуги, - В свой терем высокий тебя призывает боярин'. Рыбак старший Царю мой небесный! идти ты, земляк, не боялся? Рыбак младший Боялся, товарищ! в груди моей дрогнуло сердце, Как вот и боярин из теремных окон хрустальных Свой ласковый голос мне подал, и пролил он в душу Веселость и смелость! Вступил я в хоромы, но страшно Мне стало опять, как я начал идти по хоромам. Со стен их лики глядят на тебя как живые! Из мрамора девы, прелестные, только не дышат! Но диву я дался, увидевши терем высокий! Чудесный, прозрачный! как в сказке, земляк, говорится: Что на небе звезды и в тереме звезды! и месяц, И вся в терему красота поднебесная видна! В нем старец боярин сидел сребровласый в семействе Цветущих детей, средь бояр и вельмож именитых. Смутился я, друг, у порога стоял полумертвый, Но ожило сердце, забилось весельем, и слезы Из глаз у меня проступили, как добрый боярин Приветно взглянул на меня и ласково молвил: 'Люблю я невинных сердец вдохновенья простые, Люблю я свирельные песни, а ты их приятно играешь. Не раз и ко мне доходили их сладкие звуки, Давно я желал насладиться твоею свирелью, Давно приготовил награду, достойную песней: Тебя подарю я прекрасной свирелью из пальмы. Сыграй нам, о рыбарь, приятную сельскую песню!' Зачем ты, товарищ, под теремом не был со мною? Напомнил бы ты мне, какие я песни играю, От радости все позабыл я, стоял безответный, Но очи лишь поднял и взоры боярина встретил, Безвестная, друг, обняла меня дивная сила! Взыграл я, и песнь разлилась по зеленому саду! И вот мне награда. Рыбак старший Постой, товарищ, ты видишь, Досадные слезы мешают мне слушать. - Ну дале? Рыбак младший Но лучшей наградой мне было боярское слово: 'Кто был твой учитель?' - измолвил он. 'Бог', - отвечал я. Боярин, из рук подавая свирель дорогую, 'Играй, - мне примолвил, - без бога, как ты, не играют. Но в промысле ты не ленишься ли, рыбарь, для песней? Таланты от бога, богатство - от рук человека'. 'Наш промысел, - молвил я, - промысел чистый и честный', Твои пред боярином смело я высказал речи. 'Разумные речи, - боярин мне весело молвил, - За них я тебя дарю еще неводом новым, Ты ж лучший твой лов продавай для меня на трапезу'. Рыбак старший Как сказку я слышу! правдиво предвестие птицы! Рыбак младший Не птицы, а деда правдиво мне вещее слово: Он, дед мой, говаривал: что в кого бог поселяет, То, верно, не к худу. - Молчишь ты, любезный! Рыбак старший Устал я От радости сердца, скажу я короткое слово: От деда в наследство ты принял цевницу из липы, А внукам своим передай цевницу из пальмы. Рыбак младший И имя того, кто почтил дарование бога, Я внукам моим передам с любовию к песням. 1821 ПРИМЕЧАНИЯ Рыбаки. Идиллия (стр. 195). Датировано автором 1821 годом. Впервые - в 'Сыне отечества', 1822, ч. LXXVI, ? 8, стр. 22, и особой брошюрой, изданной в 1822 году. Со стилистическими исправлениями идиллия вошла в сборник 'Стихотворения Н. Гнедича' 1832 года, стр. 59, с следующим предисловием: 'Это первый опыт русской народной идиллии. Сочинитель осмелился испытать род этот без Дафнисов и Хлой, лиц, принадлежащих миру несуществующему, земле чужой, небу чужому, и, следовательно, требующих таких свойств красок и живописи, в которых, конечно, они были бы истинны, но привлекут только удивление ума, а не участие сердца, ибо сердце наше не найдет в них ничего себе знакомого, ничего родного. Вот корень, почему род сельской поэзии в новейшие времена так неуспешен. Кроме господствующих заблуждений о роде сей поэзии, чтоб лица и повествование были из времен отдаленных, дабы пользоваться мифологическими вымыслами, - кроме заблуждений сих, есть еще другое, которое не менее вредит успехам сельской поэзии. Подражая древним, мы берем и формы их творений и самые предметы, забывая, что формы в поэзии - то же, что рамы в картине: рамы, как и формы, могут быть в искусстве общими, но предметы едва ли. Успеет ли опыт сочинителя подтвердить его теорию - предоставим судить читателю'. Прежде чем приступить к разработке данного сюжета, Гнедич делал наброски к русской идиллии 'Пастухи'. Идиллия 'Рыбаки' была признана лучшим из оригинальных произведений Гнедича еще его современниками. О ней писали Бестужев и Плетнев. Положительно воспринимались не только поэтические достоинства идиллии, но и ее идейная сущность, то, что она 'облагораживает нечувствительно в глазах наших таких людей, на которых мы часто, по странной привычке, смотрели с пренебрежением (Плетнев 'Идиллия Гнедича 'Рыбаки''). Белинский выражал удивление, что идиллия 'Рыбаки' написана в 1821 году, тогда как еще в 1820 году издавали идиллии г. Панаева. Этим он подчеркивал несоизмеримость этих явлений. В статье 'Разделение поэзии на роды и виды' Белинский писал: 'На русском языке было много оригинальных идиллий, но, следуя пословице: 'кто старое помянет, тому глаз вон', мы о них умалчиваем. Блестящее исключение представляет собою превосходная идиллия Гнедича 'Рыбаки'. Быт и самый образ выражения действующих лиц в ней идеализированы, но не в смысле мнимоклассической идеализации, которая состояла в ходулях, белилах и румянах, а тем, что слишком проникнута лиризмом и веет духом древнеэллинской поэзии, несмотря на руссизм многих выражений. Во всяком случае, роскошь красок, глубокая внутренняя жизнь, счастливая идея и прекрасные стихи делают идиллию Гнедича истинным, хотя, к сожалению, еще и не оцененным перлом нашей литературы'. Эпиграф к идиллии является автоцитатой. См. идиллию, стр. 204. Шпиц тверди Петровой, возвышенный, вспыхнул над градом - шпиц Петропавловской крепости в Петербурге. Вот ночь, а светла синевою одетая дальность и след. 26 стихов в соответствующей ранней редакции цитировал Пушкин в примечании к первой главе 'Евгения Онегина'. Примечание Пушкина начинается словами: 'Читатели помнят прелестное описание петербургской ночи в идиллии Гнедича'. Тогда филомела полночные песни лишь кончит. - Филомела в античной мифологии - царевна, превращенная в соловья. Понесся из терема сладостный гул тихоструйный - речь идет о даче Строганова в Петербурге, при впадении Черной речки в Большую Невку, там устраивались в летнее время концерты силами лучших музыкантов. Боярин - Строганов Александр Сергеевич (1733-1811), вельможа, покровительствовавший художникам, музыкантам, поэтам.