Русский театр в Петербурге. Павел Васильевич Васильев, Аверкиев Дмитрий Васильевич, Год: 1864 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 9 минут(ы)

(Аверкиев Д. В.). Русский театр в Петербурге. Павел Васильевич Васильев.

‘Эпоха’, No 10, 1864

Оригинал здесь — http://smalt.karelia.ru/~filolog/epokha/1864/rusteat.htm

РУССКIЙ ТЕАТРЪ ВЪ ПЕТЕРБУРГ

Павелъ Васильевичъ Васильевъ

Васильевъ, какъ уже извстно нашимъ читателямъ, оставилъ петербургскую сцену. На прощанье съ высокодаровитымъ артистомъ, мы считаемъ не лишнимъ сказать о немъ нсколько словъ, сказать за что мы такъ любили его, за что такъ высоко цнили его дарованiе.

Живо мы помнимъ тотъ вечеръ, когда видли его въ первый разъ: это былъ вторй или третiй дебютъ его на петербургской сцен, играли ‘Жениха изъ Ножовой Линiи’. Съ перваго взгляда, онъ понравился намъ своей простой, ни мало неизысканной игрой, врностью задуманному типу, знанiемъ купеческой жизни. Не было замтно того усилiя, съ которымъ играютъ лицъ торговаго званiя петербургскiе актеры: ни подчеркиванiя рзкихъ выраженiй, ни усиленно-комическихъ жестовъ, ни напряжоннаго поддлыванiя подъ купеческiй языкъ.

Умный актеръ, такъ ршили мы посл первыхъ актовъ. Ршение, какъ видите, не очень-то для артиста прiятное. Но начался послднiй акъ. Вы помните, тамъ женихъ узнаеъ, что его поддть хотли, на деньги его польстились, дочь изъ-за богатства продать хотли — и, подвыпивъ маленько для куражу, все это онъ дражайшимъ родителямъ объясняетъ. И вотъ какъ-молъ этотъ умный актеръ поведетъ эту сцену? Умно? — нтъ, тутъ ума мало, тутъ надо, чтобъ кровь заговорила, чтобъ душа въ человк была. И что-же? — оказалось, что Васильевъ окончательно полонилъ насъ, съ разу. Этотъ пятый актъ ясно показалъ, что страстность главная отличительная черта этого артиста.

Да, страстность — легко это сказать! Не въ ней-ли, не въ этомъ ли страстномъ отношенiи къ создаваемому типу и заключается тайна актерскаго искусства? Умный актеръ — актеръ-ли въ сущности, или хорошiй чтецъ въ костюм? Проникновенiе во внутреннiй мiръ создаваемаго имъ лица, — вотъ что важно. Дло трудное: бездну условнаго, бездну самыхъ мелкихъ условiй надо побдить: и какъ говорить, и какъ засмяться, какъ ссть и повернутся сообразно характеру извстнаго лица въ извстномъ состоянiи духа, все это изучить надо, все это въ яв потомъ изобразить надо, — и мало того, при передач всего этого надо, — и это главное, чтобъ и душа слышна была, чтобъ бiенiе сердца слышно было. Кажется, непреодолимыя трудности и вс эти трудности требуется побдить. Въ этомъ-то, повторяемъ, и тайна актерскаго дла. Чувствовать себя другимъ человкомъ, переселиться въ чужую кожу, да такъ чтобы другiе не замчали этого переселенiя — вотъ задача! И при томъ въ данный моментъ сдлать это, теперь, а не черезъ полчаса.

Актеры, бьющiе на вншность, имютъ успхъ, порой увлекаютъ,- но это увлеченiе — увлеченiе минуты. На завтра оно остынетъ. Хорошо игралъ, хорошiй актеръ — вотъ все, что останется у васъ въ ум. А того-ли вамъ хочется? По нашему, лучшей похвалы актеръ не можетъ требовать, какъ той, какой, по преданiю, удостоился актеръ Бурбеджъ, другъ Шекспира, кто-то, разсказывая о его игр, смшалъ акера съ дйствующимъ лицомъ, перемшалъ имена Бурбеджа и Ричарда III.

Плохое дло, когда актеръ оставляетъ одно вншнее впечатлнiе, когда вы помните только его гримировку, такое-то мсто, ярко выдавшееся, такую-то фразу. Когда за его игрой вы забываете объ изображаемомъ вамъ лиц. Это пустое, вздорнре впечатлнiе. Не актеръ важенъ, важно изображаемое имъ лицо. Не авторъ, а его творенiе. А какъ можетъ выйти живое лицо, когда актеръ объ одной вншности печется? Когда онъ васъ своей игрой поразить хочетъ?

Актеръ долженъ создать передъ вами цлый мiръ. Изобразить данное лицо такъ, чтобъ вы не только сказали: ‘этакихъ людей мн встрчать случалось,’- но чтобы вы заинтересовались судьбой этого лица, чтобы вы заглянули въ его душу, чтобъ вамъ казалось, что это близкiй вамъ человкъ, судьбой котораго вамъ и нельзя не интересоваться. Вотъ, напримръ, этотъ красивый купецъ, который трудился тридцать лтъ, который всю жизнь свою мечталъ о томъ, чтобы зажить по божьему, своимъ домкомъ, въ любви да въ радости, съ своей дорогой семеюшкой, — вы вдь пожалуй подчасъ посметесь надъ нимъ: очень ‘чувствительны’ ужъ его мечты вамъ покажутся. И вотъ судьба, кажется, начинаетъ баловать его, встртилъ онъ двушку, хороша изъ себя очень, приглянулась ему, подступиться боится — потому барышня, не намъ-де калачи сть, — но барышня ничего, согласiе свое оказала. Обвнчались, — но нтъ, не объ этомъ мечталъ ты, Левъ Красновъ. Любишь ты, да тебя словно не любятъ, нтъ — нтъ да и рыло отворотятъ. А ты за нее жизнь свою готовъ положить. Ревнуешь ты ее къ прощалыг-барину. И дрянь, кажись, человкъ, не стоило-бы, да любишь-то ты ее очень, оттого и ревнуешь къ нему. А на тебя сти плетутъ, тебя обмануть хотятъ. Но ты не бережешься, ты любишь, — гд тутъ беречься, когда любишь? Какъ ты скоро поддался, чуть ласковое слово и ты вришь, да какъ! Разговорился ты съ ней, разшутился, поговорилъ-бы ты съ нею про все, душу выложилъ, да нельзя, дло есть. И не пошол-бы ты, да вдь ты думаешь: мое дло — ея дло, никакъ нельзя, о ней-же думаю, о ней печалуюсь, не для себя работаю. Пошолъ ты и весело ты таково идешь, гордо: потому жена барышня, красавица, и любитъ меня, такъ чтобъ вс это знали. А между тмъ за ней ужъ подсматриваютъ, кто ради правды, кто ради злобы, кому больнымъ сердцемъ правды добиться хочется, у кого зми шипятъ. Ты думаешь, что умнй и счастливе тебя человка нтъ, что ты хорошо сдлалъ, что сестру свою съ зятемъ почти что выгналъ. Ты правъ, длаешь такъ,какъ знаешь, какъ сердце твое теб подсказываетъ. Самонадянный и гордый ты человкъ! Правду теб сказалъ ддушка Архипъ, истинную правду. И вотъ ты веселый приходишь домой и негодуешь ты, что тебя на злобу опять подбиваютъ. Не хочется теб злобы, душа твоя этого не переноситъ, а что длать? Летятъ и каркаютъ вороны, чуютъ, что трупъ будетъ. Хочешь не хочешь, иди встрчай бду, отворяй ворота, да пошире — потому большая бда идетъ. Приходитъ жена, допросилъ ты ее, обманщицей и змей въ глаза назвалъ, да ей какъ съ гуся вода: она опять къ барину собирается, очень ужъ ловко видно баловаться-то съ нимъ. Ну, и не стерплъ молодецъ, разъ не стерплъ, весь вкъ свой терпи.

Вы пережили весь этотъ мiръ, и кто же васъ заставилъ пережить его? кто заставилъ васъ бояться за себя, за кмъ вы слдили съ напряжоннымъ вниманiемъ, чьей радостью радовались и чимъ горемъ горевали? Какъ весело вы смялись, когда Красновъ съ женой своей разговорился, ‘забавныя, тайныя рчи’ говорилъ ей. Свтло и радостно было вамъ въ эти минуты, отдохнули вы душой, успокоились. А раньше болло ваше сердце, а посл еще сильне заноетъ, когда блдный, ни на что не смотря, куда-то вдаль устремивъ глаза, выйдетъ Левъ Красновъ, убiйца своей жены. Все, надъ чмъ тридцать лтъ работалъ онъ, все разрушилъ самъ, своей властной рукой, въ одинъ мигъ.

И вспомните еще, что актеръ, заставлявшiй васъ все это переживать былъ П. В. Васильев, этотъ ‘комикъ безъ комизму’, какъ отзывалась объ немъ еще недавно какая то газета, за то, что онъ безъ страсти канканъ танцовалъ.

Да, мало комизма было въ немъ, глубоко ( не по газетному) понималъ онъ создаваемые имъ типы. Какъ можно глубже, какъ можно человчне изобразить данное лицо — вотъ къ чему онъ стремился. Онъ досказывалъ автора. Въ Любим Торцов онъ плакать васъ заставлялъ, и не мудрено, что, увидавъ Васильева въ этой роли, покойный Ап. Ал. Григорьевъ призналъ это лицо за героическое, русскимъ Гамлетомъ назвалъ. Да горька эта глубокая иронiя надъ самимъ собою, горько это самоочищенiе, эта трудная дорога, чтобъ ‘человкомъ стать.’

И припомните, что, проникнувъ такъ глубоко въ эту затерянную, задавленную личность, Васильевъ и вншности не упустилъ, онъ даже эту трясучку, которая у пьющихъ запоемъ бываетъ, и ту замтилъ, даже то, что болзненно и вншне отвратительно ввъ такомъ лиц должно быть, все это вамъ передалъ съ ужасающей правдой, въ тоже самое время вызвавъ все, что есть чистаго въ вашемъ сердц на высочайшее христiанское состраданiе, на высочайшiй по правд судъ, который только можетъ длать человкъ, когда того, кого судитъ онъ, призналъ въ тотъ судный часъ за своего брата, за своего падшаго и несчастнаго брата, а себя… а себя, можетъ быть, въ ту минуту еще ниже его признаетъ, не смотря на то, что судьей стдитъ. Но христiанскiй судъ и всегда таковъ, и этимъ святымъ чувтсвомъ вы актеру обязаны. Вдь такой актеръ — это наука, это — воспитанiе, это — правда, это — польза. Чтобъ это замтить, вамъ надо было много разъ видть актера. Внутреннiй мiръ слишкомъ глубоко васъ захватывалъ, человкъ-то вамъ дорогъ очень былъ, вы на его мелкiя привычки и вниманiя сначала не обращали.

Ну, какой-же это актер былъ, этотъ П. В. Васильевъ! Разв такiе актеры бываютъ? Они если пьянаго и озябшаго начнутъ изображать, такъ со смху умрешь. Такъ и видишь, что пьянъ и дрожитъ отъ холода, вотъ какъ на улиц иногда видишь, посмешься, уйдешь изъ театра, точно теб кто смшной анекдотъ разсказалъ. А Васильевъ везд человка отыскивалъ, чудакъ, Дiогенъ второй, за то надъ нимъ, какъ надъ Дiогеномъ, и потшались литературные гаеры.

А можетъ быть не обращали на этого актера должнаго вниманiя, можетъ, повторяли избитый приговоръ, что однообразенъ этотъ актеръ очень. И видли-то вы его можетъ два — три раза, да и то въ пустыхъ роляхъ, и самое большее, что въ ерунд г-на Погоскаго ‘не по носу табакъ’ понравился онъ вамъ, въ рол учителя Ввербохлестова. Не видли, пеняйте на себя. Вы сомнвались, можетъ-ли Васильевъ Гамлета играть? и посл Любима Торцова? и даже посл Бальзаминова?

Помните, какъ вы хохотали — весь театръ хохоталъ, — надъ дуракомъ Бальзаминовымъ, который весь смшонъ съ ногъ до головы. Этакая гглупая рожа, да и халатишко какой смшной! И вотъ судьба этого Бальзаминова начинаетъ заманивать васъ. Все вы сметесь, и какъ съ двицей Пженовой въ любви онъ объясняется и какъ возгорлъ новой любовью, перескачивъ черезъ заборъ. Все смшно вамъ, но вотъ начинаетъ мечтать Бальзаминовъ, сначала сметесь вы, но чмъ дальше, тмъ вамъ страшне за него становиться. Да, даже за себя и за свои мечтанiя страшно. Кто не любитъ мечтать, особенно въ потемкахъ? хоть вы можетъ быть себя и не брюнетомъ представляете, а чмъ другимъ, — а все-таки, какъ начинаетъ завираться Бальзаминовъ, вамъ не до смху. Нтъ-нтъ, да и увидите вмсто веселой комедiи самую ‘прежалостную’ трагедiю. Ну, какъ онъ сойдетъ съума? Смотрите, весь театръ замолкъ, вс прислушиваются къ чему-то, раекъ, на что охотникъ посмялся ( даже когда трагики ржутъ, и то смется), замолкъ. Должно быть есть что-то. И уже до конца дйствия остается весь театръ подъ этимъ впечатлнiемъ. Конечно,

Все это бдныя природа:

Высокого не много тутъ.

Намъ надо, чтобъ актеръ, если Отелло играетъ, то дико очесами поводилъ и еще такiя штуки откалывалъ: замолчитъ, да помолчавши и завоетъ не то какъ шакалъ, не то какъ кошка. Вотъ мы и довольны, и въ великiе трагики его именно за это произведемъ. Дескать роль какъ выдержалъ: пять минутъ молчалъ, да потомъ какъ завоетъ, страшно, даже мурашки по кож пойдутъ.

И такъ, ‘однообразный комикъ безъ комизму’ оставилъ здшнюю сцену. Престранный актеръ былъ. Мы не разъ слыхивали, какъ онъ говорилъ, что не можетъ въ глупыхъ пiесахъ хорошо играть, душа не лежитъ. Тутъ-бы кажется и создать роль. Гримироваться хорошенько, эфектно вскрикнуть два — три раза, и дло съ концомъ. А онъ все человка искалъ, и если у автора не было намека даже на человка или на какое нибудь человческое чувство, либо положенiе — то ничего не выходило и у актера.

И такой актеръ хотлъ играть Гамлета? Это непростительно.

Вдь Гамлета, извстно, трагику надо играть. Надо блокурый парикъ надть и подвывать слегка въ знакъ печали. Когда начинается сумашествiе, то надо строго дв физiономiи держать: одну мрачную, про себя, и другую сумасшедшую, про придворныхъ. Это — двойственность натуры выражать у нясъ будетъ.

Но вдь живой человкъ былъ этотъ принцъ датскiй. Вдь у него была кожа, и плоть, и кровь, и нервы. Вдь онъ мстить хотлъ, по временамъ горячую кровь готовъ быль пить, не задумываясь убилъ мышь, спрятавшуюся за занавеской. Мрачный и угрюмый человкъ, мрачно и угрюмо добивающiйся правды. Скучно ему, и какъ скучно еще слезы звучатъ въ его голос. Не весело ему сравнивать жизнь съ заглохшимъ садомъ. А какая ужасная мйнута — и страшно ему тнь видть, и грустно — больно, и любитъ-то онъ отца. Исчезла тнь, Гамлетъ на все ршился, онъ уже все обдумалъ, уже тутъ, въ разговор съ Горацiемъ и другими, у него въ голос слышатся ноты: и горькой иронiи, и мести, и той страшной бшеной шутливости, которая доводитъ его до кровожадныхъ инстинктовъ. Это страшная псйхологiя, которую только Шекспиръ одннъ въ драм могъ передать.

Но гд проследить всю роль! Возьмемъ еще нсколько моментовъ! Вотъ монологъ о Гекуб. Тутъ нтъ ни криковъ, ни слезъ, но какая ужасная иронiя надъ самимъ собою, какое страшное сомннiе. И вотъ вихремъ охватила его мысль о представленiи убiйства его отца на сцен, слова порывисто вырываются изъ его устъ, какъ мысль быстро проносится, такъ и слова спшатъ. И какъ онъ встрепенулся, когда сбылось предчувствiе души. Какъ онъ захохоталъ, когда ‘оленя ранили стрлой’. Тутъ кровавая шутка начиняется. Грусть, безъисходная грусть таится подъ всмъ этимъ и прорывается по временамъ на волю, напр. когда онъ говоритъ Гильденштерну: ‘я не флейта’ и т. д. А сцена съ матерью! Боже, какъ наболло сердце у этого человка. Какiе переходы въ тон, эта иронiя, сколько оттнковъ въ ней! Но вотъ явилась тнь отца — и слезы снова звучатъ въ голос. За тмъ ласково—нжно говоритъ онъ съ матерью, умоляетъ ее и эти мольбы переходятъ снова въ иронiю, страшнйшую первой, потому что она наступила тотчасъ же посл этихъ нжныхъ, ласковыхъ, любящихъ словъ, сказанныхъ матери. Нтъ, тутъ столько боли, столько страданiя, что вамъ страшно становится за человка при мысли — какую бездну страданiя можетъ перестрадать душа человческая! А потомъ, это грустное предчувствiе смерти уже не оставляющее Гамлета до самаго послдняго часу его жизни!

Но, скажетъ читатель, къ чему все это? Къ чему эти мечты? Кто такъ играетъ Гамлета? — Такъ игрлъ—бы Гамлета П. В. Васильевъ, если-бы остался здсь на сцен, и все вышесказанное основанно на впчатлнiи отъ чтенiя имъ роли Гамлета, которое мн посчастливилось слышать не разъ.

Если сгруппировать все вышесказанное, то выйдетъ слдующая характеристика П. В. Васильева, какъ актера. Страстное проникновенiе ролью, глубокое, человчное пониманiе, стремленiе къ самому полному и ясному изображенiю человка, главное — внутреннiй мiръ, потому актеръ этотъ обращаетъ вниманiе не на одну какую-нибудь черту, не на эфектное мсто, а на всю роль, отсюда, если роль не удалась, то не удалась вся, актеръ не станетъ вызжать на какомъ-нибудь фокус. Оттого что актеръ обращаетъ вящее вниманiе на внутреннiй мiръ изображаемаго имъ лица, — гримировка его, всегда врная, не бьетъ въ глаза, не поражаетъ васъ. Она играетъ такую-же роль, какъ физиономiя даннаго лица въ его судьб, если вы заняты судьбой, то хотя физиономiя не ускользнетъ отъ вашего вниманiя, но и не затмитъ главнаго дла. Наконецъ, желанiе играть единственно дльныя роли, гд былъ-бы просторъ для чувства и глубины пониманья, а не для вншнихъ эфектовъ, — рзко отличали П. В. Васильева отъ другихъ актеровъ петербургской труппы. Онъ заботился не о количеств, а о качеств ролей. Его игру надо было изучать, видть его въ одной и той-же роли два, или три раза. Тогда только открывалась глубина его пониманiя. Игра его не всегда была ровна, иной разъ выдавалось одно мсто, въ другой другое. Такъ и должно быть у страстнаго актера, у актера по страсти. Намъ помнится то-же замчали и въ Мочалов. Упрекъ въ однообразности ршительно не справедливъ. Любимъ Торцовъ, Бальзаминовъ, Левъ Красновъ, стряпчi въ Мишур, Расплюевъ, Женихъ изъ Ножовой линiи, Нахлбникъ, Милашинъ — гд-же тутъ однообразiе? Напротивъ, разнообразiю актера удивляться надо. А судить объ актер по ролямъ, несвойственнымъ его таланту, по неудачнымъ ролямъ — не думаемъ, чтобъ было справедливо. А еще Васильевъ игралъ здсь не вс роли: онъ не игралъ напр. ни Станцiоннаго Смотрителя, ни Закалдованнаго Принца, изъ которыхъ первую онъ называетъ любимой своей ролью.

Въ заключенiе, обратимъ вниманiе еще на одно достоинство Васильева: это знанiе крестьянскаго быта. Игрой своей, напр. въ ‘Чужое добро въ прокъ нейдетъ’, — онъ доказалъ это. У него нтъ при изображенiи крестьянъ ничего уловнаго, заучонаго пейзанскаго и вытверженнаго, — чмъ не можетъ похвалиться ни одинъ петербургскiй актеръ.

П. В. Васильевъ узжаетъ въ провинцiю, доброго пути!

Газеты, даже враждебно относившiяся къ его таланту, на прощанье признали за нимъ умъ и талантъ. Эхъ, господа, когда-жъ вы пустословить-то перестанете?

Дм. Ав.

(Аверкиев Д. В.). Русский театр в Петербурге. Павел Васильевич Васильев.

РУССКIЙ ТЕАТРЪ ВЪ ПЕТЕРБУРГ

Читайте также: