Русскій балетъ въ Париж
Я. Тугендхольдъ.
‘Аполлонъ’, No 8, 1910
Русский балет в Париже, Тугендхольд Яков Александрович, Год: 1910
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Прошла лишь первая недля русскихъ спектаклей въ Париж, но огромный успхъ нашего балета уже опредлился, даже несмотря на отсутствіе Павловой. Изъ общанныхъ въ этомъ году постановокъ пока были даны ‘Карнавалъ’ и ‘Шехеразада’ вмст съ прошлогодними ‘Festin’ и ‘Половецкими танцами’. Поэтому, оставляя общіе выводы до слдующаго раза, подлимся съ читателемъ тми впечатлніями, которыя y насъ успли накопиться.
‘Карнавалъ’ Шумана, оркестрованный Римскимъ-Корсаковымъ, Лядовымъ, Глазуновымъ и Черепнинымъ, долженъ быть знакомъ петербуржцамъ по вечеру Сатирикона, гд впервые импровизирована была его постановка. Въ общемъ и цломъ эта балетная пантомима производитъ хотя и не сильное, но очень милое ‘романтическое’ впечатлніе. Выражаясь языкомъ А. Бенуа, это — дйствителыю ‘улыбка’, но улыбка сквозь слезы, сладостная и печальная. Хорошъ Пьерро (г. Булгаковъ) — такой грузный и неповоротливый среди воздушныхъ, танцующихъ паръ, жаждущій любви и получающій лишь насмшки. Красиво смшонъ Pantalon (г. Орловъ), но особенно очаровательна парочка Арлекина (Фокинъ) и Коломбины (сначала г-жа Лопухова, a затмъ Карсавина). Ихъ нжные танцы — поистин какой-то танцовальный діалогъ, полный неизъяснимой ‘Блоковской’ прелести. Вообще лирическія чары ‘Балаганчика’ не разъ вспоминались при вид ‘Карнавала’…
Красно-зеленая декорація Бакста показалась намъ, однако, слишкомъ ‘лапидарной’ и яркой для интимной музыки Шумана, для блоснжныхъ и поблекшихъ костюмовъ въ Bidermeier стил, созданныхъ самимъ же Бакстомъ… Большимъ успхомъ, чмъ ‘Карнавалъ’, пользуется ‘Шехеразада’ (музыка Римскаго-Корсакова). Въ сущности это названіе не соотвтствуетъ содержанію, рисующему не синтезъ ‘Тысячи и одной ночи’, a лишь одинъ эпизодъ изъ сказокъ Шехеразады. Эпизодъ, чуждый фееричности и колдовства, но сотканный изъ ласкъ и убійствъ. Съ неотвратимый быстротою рока развертывается дйствіе въ сладострастной обстановк восточнаго гарема. Здсь декоративному таланту Бакста было, гд развернуться и расцвсти всми причудливыми цвтами эротической фантазіи. Вся декорація выдержана имъ въ гармонической гамм изумруднаго (стны) и краснаго цвта (коверъ), повторяющихся въ зеленыхъ и розовыхъ нюансахъ танцовщицъ и нарушаемыхъ лишь оранжевыми пятнами одалисокъ и синими плащами воиновъ. На французовъ, никогда не видавшихъ подобной серьезности замысла въ стнахъ театра, эта декорація Бакста произвела огромное впечатлніе Когда взвился занавсъ, публика разразилась аплодисментами по адресу декораціи — явленіе, кажется, небывалое въ лтописи французскаго театра {Эскизы къ костюмамъ и декораціямъ Бакста пріобртены Muse des Arts Dcoratifs.}! Но намъ лично декорація показалась слишкомъ упрощенно-гармонической и сдержанной по колориту. Хотлось бы еще большей знойности, еще большаго сладострастія красокъ, хотлось бы видть эту декорацію написанной Гогэномъ… Зато костюмы, нарисованные Бакстомъ, это поистин — шедевры, здсь что ни деталь, то красота, и красота какая-то особенная, утонченная, пряная и чувственная, какую можно видть лишь у Бакста. Особенно удаченъ костюмъ Зобеиды съ ея длинными цпкими и страшными шароварами, символизирующими ея жестокое, какъ жало пчелы, сладострастіе…
Фокинъ проявилъ много режиссерскаго дара въ планировк танцевъ и всей мимической сторон пантомимы. Особенно красивъ выходъ танцовщицъ съ фруктами и вся вообще сладострастная оргія, развертывающаяся передъ очами Зобеиды. Но все же можно сдлать кое-какія возраженія противъ пластическаго построенія Шехеразады. Прежде всего въ самихъ танцахъ мало мстнаго, индійскаго элемента, мало томности и лнивой нги. Затмъ, въ нкоторыхъ мстахъ дйствіе выходитъ за грани пластическаго ритма, за предлы декоративнаго и статуарнаго воплощенія. Такъ, сцена избіенія негровъ и неврныхъ женъ является какимъ-то неожиданнымъ вторженіемъ грубаго натурализма, она черезчуръ нервна и хаотична. Слишкомъ долго борются воины въ своихъ неуклюжихъ плащахъ съ быстроногими и стройными неграми, слишкомъ безпорядочно падаютъ поверженныя жены и негры. Мысль изобразить на сцен кровавую оргію смерти, страшный ритмъ тлесной агоніи — идея очень смлая и заслуживающая уваженія. Но думается, что все это вторженіе смерти можно было провести пластичне, точно такъ же, какъ и моментъ занесенія мечей надъ Зобеидой можно было построить красиве, использовавъ ритмически пляску сверкающей стали…
Изъ исполнителей отмтимъ г. Нижинскаго (возлюбленный негръ Зобеиды), который очень страстно провелъ свою роль, обнаружилъ много звриной граціи и сумлъ красиво использовать моментъ агоніи, извиваясь на полу, какъ рыба на стол. Г-жа Рубинштейнъ (Зобеида) явила большую экспрессію въ своемъ томленіи по возлюбленному негру, много ‘бирдслеевской’ чувственности въ своихъ ласкахъ и много вкуса въ своемъ умираніи y ногъ шаха. Въ роли послдняго очень хорошъ г. Булгаковъ, которому особенно удался тотъ моментъ, когда онъ въ послдній разъ впитываетъ въ себя взоры Зобеиды передъ тмъ, какъ послать ее на смерть…
‘Festin’ производитъ непріятное впечатлніе какого-то торжественнаго, коронаціоннаго дивертисмента, но отдльные номера его интересны. Очаровательна была Въ роли ‘Золотой Птицы’ г-жа Лопухова, еще совсмъ юная танцовщица, но, по всеобщему признанію французовъ, артистка уже съ большимъ мастерствомъ и многообщающимъ будущимъ. Нсколько мишуренъ и сладокъ былъ костюмъ ея партнера, Нижинскаго. Очень красивы и подлинны костюмы Билибина для лезгинки и русской.
Однако, наибольшее впечатлніе произвели на насъ все же ‘Половецкіе танцы’. Здсь все, начиная отъ чудесной декораціи Рериха, вющей первобытнымъ раздольемъ степей, и архаически-пестрыхъ костюмовъ и кончая самыми рядовыми исполнителями, полно какого-то глубокаго смысла, высокаго паоса, эпической стихійности. Мы сказали ‘рядовые исполнители’, но спшимъ оговориться: въ томъ-то и грандіозность ‘Половецкихъ танцевъ’, что здсь нтъ рядовыхъ исполнителей, нтъ прима-балерины и кордебалета. Это — хоровое зрлище, литургія цлаго племени. И эта коллективная жизнь ансамбля, эта индивидуальная жизнь каждаго въ ансамбл — огромное завоеваніе русскаго балета. Какъ далеко ушли мы отъ того добраго стараго времени, когда балетмейстеръ Дидло долженъ былъ дйствовать палкой для того, чтобы заставить свою труппу ‘художественно’ танцовать, нын каждый танцовщикъ — самодятельный артистъ. Какъ далеко ушли мы и отъ того типа русской балерины, описанной Лермонтовымъ, что мечтала лишь о покровител Пьер, который ‘не слишкомъ интересенъ… зато богатъ и глупъ’… Мы присутствуемъ при возрожденіи достоинства балерины. Мы присутствуемъ при возрожденіи самаго понятія балетъ. Бывшій лишь безплатнымъ приложеніемъ къ опер или выставкой хорошенькихъ ножекъ, столь плнявшей всхъ свтскихъ балетомановъ отъ Онгина до нашихъ дней,— балетъ становится высокимъ художественнымъ зрлищемъ, очищающемъ душу отъ скверны повседневности.