ВОЛЧОКЪ.
ВОЛЧОКЪ.
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
VII.
VIII.
Русские сказки для детей, Ахшарумов Николай Дмитриевич, Год: 1911
Время на прочтение: 18 минут(ы)
Жилъ былъ Волчокъ, — собака такая, роду не знаменитаго и росту небогатырскаго,— лохматая,— морда какъ помело, ни глазъ, ни ушей не видать,— ну, словомъ нехороша. Но, не смотря на это, Волчокъ былъ добрый песъ,— бродяжничествомъ и воровствомъ не занимался, а жилъ всю свою жизнь у хозяина, мужика, служилъ ему врно,— днемъ ходилъ со скотиною, ночью стерегъ хозяйскій дворъ и за то получалъ свой скудный собачій паекъ… Но люди неблагодарны,— и вотъ, когда, наконецъ, Волчокъ состарлся, когда у него стали зубы плохи и ноги слабы и не могъ онъ ужъ лаять по прежнему,— сталъ на него поглядывать косо его хозяинъ…— Чортъ бы тебя побралъ! думаетъ.— Жрешь только, а проку ужъ отъ тебя давно никакого… И сталъ говорить жен, что пора бы, молъ, намъ съ Волчкомъ покончить.
— Да, отвчала жена,— только жаль мн его бднягу. Погоди ужъ еще немного, авось самъ околетъ.
Но мужикъ на это сказалъ, что ждать нечего и что онъ его завтра-же поршитъ.
А бдный Волчокъ лежалъ тмъ временемъ недалеко на солнц, и слышалъ ихъ разговоръ. И стало ему очень горько при мысли, что вотъ наступилъ его послдній день… Подумалъ, подумалъ, и какъ стало темно, тихонько ушелъ со двора… Куда идти и что длать: этого онъ не зналъ покуда, а хотлъ только убраться прочь, чтобы хозяинъ его не нашелъ и не исполнилъ надъ нимъ своего ршенія…
Идетъ онъ путемъ — дорогою, а на двор уже ночь… Вдругъ, возл него недалеко фыркнуло, и изъ кустовъ, надъ крутымъ оврагомъ, выходитъ къ нему на дорогу кто-то… Глянулъ онъ, видитъ: Кобыла,— худая такая,— кожа да кости. Она была изъ сосдней деревни и Волчокъ ее тотчасъ узналъ.
— Ты какъ тутъ?
— А такъ, говоритъ Кобыла,— не по своей охот… И стала ему горько жаловаться.— Жила, молъ, я у хозяина двнадцать лтъ, принесла ему двнадцать жеребятъ, изо всхъ силъ на него работала, а какъ стала стара и пришло мн не въ моготу работать, онъ взялъ да и стащилъ меня вотъ сюда, подъ яръ. Ужъ я лзла, лзла,— насилу вылзла.
— Ну,— говоритъ Волчокъ:— это онъ еще милостиво съ тобой поступилъ. Мой хуже хотлъ со мною сдлать… И разсказалъ онъ ей, какъ хозяинъ грозилъ его поршить и какъ онъ ушелъ.
— Куда жъ ты идешь?— говоритъ Кобыла. Волчокъ отвчалъ, что не знаетъ и самъ,— но думаетъ понавдаться у пріятеля, тутъ, по сосдству, нельзя ли хоть ночку переночевать… И сталъ онъ ее съ собою звать,— Пойдемъ,— говоритъ,— лучше вмст, а то останешься тутъ одна,— волкъ състъ.
— Пущай състъ, — отвчала Кобыла.— Все одно умирать приходится.
Постоялъ, постоялъ Волчокъ, видитъ Кобыла легла,— и пошелъ дальше.
Дорога къ сосду лежала дремучимъ лсомъ. И вотъ, идетъ онъ въ лсу: идетъ, а самъ, бдняга, крпко побаивается. Дло ночное, въ потемкахъ не видно, того и гляди на волка наткнешься… Не усплъ онъ этого подумать, глядь, а на встрчу ему и въ самомъ дл старый его знакомый,— большущій волкъ.
— А!— говоритъ,— Волчокъ! Здравствуй, любезный!.. Какъ это ты въ такую пору сюда забрелъ?
Волчокъ ороблъ, но видя, что Волкъ его не трогаетъ, понемногу собрался съ духомъ.— Такъ и такъ, молъ,— старъ сталъ, хозяинъ не хочетъ даромъ кормить и грозилъ завтра со мною покончить,— такъ вотъ я и ушелъ.
А тотъ ему:— Ну, говоритъ, — жаль мн тебя, Волчокъ,— да что длать то? Всякому свой чередъ и теперь твой пришелъ. Пойдемъ со мною домой, къ жен и къ дтямъ.
— Зачмъ?
— А ужъ извстно зачмъ. Дло наше голубчикъ, такое — волчье,— сть хочется. Только тащить мн тебя тяжело, такъ ужъ ты сдлай мн удовольствіе, дойди самъ, тутъ недалеко.
Волчокъ ничего на это не отвчалъ, только повсилъ голову и пошелъ. Но онъ не былъ сердитъ на сраго, потому, думаетъ,— что-жъ! Его уже ремесло такое… Волкъ тоже, видя его послушаніе, ни сколько не гнвался на Волчка за старое.— Что-жъ, думаетъ, — его ужъ служба была такая… И вотъ идучи рядомъ, стали они разговаривать.
Волкъ говоритъ: — Слыхалъ, говоритъ, я, что тутъ гд-то недалеко Кобыла бродитъ. Не знаешь-ли, братецъ, какъ бы ее найти?
А Волчокъ себ на ум.— Отчего не найти, молъ. Я эту Кобылу знаю и если пойду искать, то найду. Только, теперича, ты меня отпусти за это живого.
— Ну ладно, говоритъ Волкъ,— отпущу. Только ты прежде найди.
— Нтъ, ты сперва отпусти.
— Да ты надуешь, уйдешь?
— Нтъ, отвчалъ Волчокъ,— не надую. А если, теперича, я не найду этой кобылы, то самъ ворочусь. Такъ и условіе заключимъ.
— Ну хорошо, заключимъ.
Отправились они вмст къ Лису, избрали его своимъ посредникомъ и у него заключили такое условіе, что если Волчокъ найдетъ и поставитъ вмсто себя кобылу, то Волкъ даритъ ему жизнь и воленъ онъ, Волчокъ, идти куда ему вздумается. А если нтъ, то обязанъ онъ воротиться самъ, дабы Волкъ не остался въ убытк.
— Ну, теперь можешь идти, сказалъ посредникъ, когда условіе было заключено, — и Волчокъ побжалъ, махая хвостомъ,
Онъ нисколько не сомнвался, что его дло въ шляп, помня какъ давеча Кобыла сама сказала, что пущай де ее Волкъ състъ,— все одно умирать.
Вернулся онъ на то мсто, гд встртилъ ее и видитъ — тутъ,— гд лежала, тутъ и лежитъ. Хотлъ уже прямо къ Волку, объявить что нашелъ, да посовстился. Нтъ, думаетъ, такъ нечестно, а надо ее сперва предувдомить, чтобы потомъ, когда Волкъ станетъ драть, не корила.
И вотъ сталъ онъ ее упрашивать:— Голубушка, говоритъ,— такая-сякая? Сдлай ты мн милость божескую: выручи изъ бды?
— А что?
— Да вотъ что, попался я Волку и хотлъ онъ меня уже състь, да отпустилъ съ уговоромъ, чтобъ я поставилъ вмсто себя охотника. Я ему и пообщалъ поставить тебя, помня, что ты говорила мн давеча, что, молъ, — пущай състъ, все одно какъ умирать.
Кобыла какъ фыркнетъ,— и поднялась на ноги…— Какъ — все одно? говоритъ.— Ахъ ты душегубъ проклятый! Вишь, что затялъ! Я давеча пошутила, а ты и взаправду принялъ… Какъ же? Такъ я и пойду за тебя охотникомъ! Нашелъ дуру! Я и сама еще жить хочу.
Такой отвтъ весьма огорчилъ Волчка.— Ну, если такъ, говоритъ,— то нечего длать. Надо, значитъ, мн самому идти.
— Куда идти?
— Къ Волку назадъ.
— Это зачмъ?
— Да за тмъ, чтобы онъ въ убытк не былъ
— Ахъ ты дуракъ! дуракъ!.. Да брось ты его,— не ходи. Уйдемъ лучше скоре въ другую сторону.
— Нельзя, говоритъ Волчокъ,— у насъ съ нимъ такое условіе было заключено, передъ посредникомъ.
— Передъ какимъ посредникомъ?
Только хотлъ Волчокъ отвчать, — глядитъ, а посредникъ то тутъ какъ тутъ, — самъ стоитъ передъ ними.
— Вотъ онъ и есть.
— Что это у васъ тутъ, любезные, спросилъ Лисъ,— о чемъ идетъ споръ?
Они разсказали ему о чемъ и просили, чтобъ онъ ршилъ, какъ слдуетъ поступить.
Посредникъ подумалъ, и говоритъ: — Дло это, говоритъ, просто. Кобыла вольна не идти, потому что она не заключала условія. А ты, Волчокъ, не исполнилъ общаннаго, и потому долженъ идти.
Волчокъ поджалъ хвостъ, свсилъ голову, и собирался уже идти, но посредникъ его остановилъ.— Постой, говоритъ.— Что ты долженъ идти, это врно и объ этомъ не можетъ быть спору. Но ты не обязанъ идти сейчасъ, потому что въ условіи этого не было выговорено и Волкъ теб не назначилъ срока. Подай объявленіе, что ты, по обстоятельствамъ, не можешь явиться немедленно, а придешь посл, когда теб это будетъ удобно.
Волчокъ очень обрадовался, услыхавъ это, и очень дивился: какъ это — такая простая кажется вещь, а вотъ не пришла же ему самому на умъ!.. Однако, онъ все еще сомнвался, не шутитъ ли Лисъ, и чтобъ увриться, сталъ его спрашивать…— Когда же, молъ, это можетъ быть мн удобно, чтобъ онъ съ меня шкуру содралъ?
Но Лисъ на это сказалъ ему дурака, и сказалъ, что все отъ него теперь зависитъ. Какъ онъ, посредникъ, значитъ, ршитъ, такъ и быть. А онъ долженъ объ этомъ подумать и выслушать сперва об стороны, какія у каждой есть доводы и причины… И веллъ онъ Волчку понавдаться, а на вопросъ: когда?— отвчалъ, что на этой недл ему не время, занятъ,— и не знаетъ даже, когда будетъ время, но что Волчокъ долженъ все время, теперь, быть у него подъ надзоромъ и давать знать о своемъ мст жительства,— и по первому требованію долженъ явиться къ нему для разбирательства.
Сказавъ это, онъ повернулся и пошелъ прочь.
Остались Волчокъ съ Кобылою и, подивившись тому, какъ хитро разсудилъ посредникъ, стали совтоваться: что длать?.. Волчокъ не хотлъ идти къ своему пріятелю, чтобы въ лсу опять не наткнуться на волка, а больше ему было некуда. Тогда Кобыла стала ему говорить, что тутъ недалеко, подъ городомъ, на большой дорог, есть постоялый дворъ, куда она зазжала часто въ былые года, съ хозяиномъ, и что на этомъ двор у нея и собаки и кони знакомые. Пойдемъ, молъ, туда, понавдаемся, авось пустятъ на ночь и дадутъ что нибудь поужинать, а тамъ, утро вечера мудрене, завтра подумаемъ, какъ намъ быть.
Волчокъ согласился охотно. Ему теперь все было хорошо, посл того какъ ушелъ отъ смерти.
Шли они долго, устали, проголодались, озябли, и когда наконецъ дошли до мста, было уже за полночь. По счастью, во дворъ только что въхалъ обозъ, и въ окнахъ свтился еще огонь, и ворота были отворены. Кобыла отправилась, какъ знакомая, прямо въ стойла къ хозяйскимъ конямъ и т дали ей снца. Но Волчку ночлегъ дался не такъ дешево. Прежде чмъ объяснилось, кто онъ и съ кмъ пришелъ, дворовые псы задали ему такую трепку, что онъ чуть не умеръ со страху. Дло однако уладилось и когда на двор убдились, что не воръ, то его оставили. Ночевалъ возл Кобылы, въ стойл, но сно, которымъ та угощала, было ему не понутру, а попросить другого чего у хозяйскихъ собакъ онъ не смлъ и такимъ образомъ, не смотря на жестокій голодъ, залегъ, не поужинавъ. Но тутъ случилась такая оказія. Бдняга, во сн, съ голодухи, и самъ ужъ не зная какъ, началъ тихонько выть. Вдругъ, кто то пощевельнулся возл него, въ углу. Это былъ нищій старикъ — шарманщикъ изъ города, котораго не пустили въ избу, потому что ему было нечмъ платить за ночлегъ. Не зная куда дваться, чтобъ не замерзнуть, онъ тоже забрался тихонько въ конюшню, нашелъ пустое стойло, сбросилъ съ себя свой инструментъ, легъ въ уголокъ, на солому, и тотчасъ уснулъ… И вотъ, приснилось ему, что онъ въ город, у окошка, взялся за ручку шарманки, чтобы играть и вертитъ. Но эта шарманка проклятая вмсто того, чтобы тотчасъ играть, какъ слдуетъ, стала выть. Это нисколько его не удивило сначала, потому за нею водились такія штуки, и онъ ожидалъ, что вотъ — повоетъ немного, а потомъ все же начнетъ играть, Но шарманка, на этотъ разъ, играть и не думала. Воетъ себ да и только, и такъ то протяжно, жалобно, ажъ на душ тошно. Съ дива проснулся, слушаетъ, что за чортъ?.. Не на шутку, какъ будто его шарманка воетъ?.. Не зная, что бы это такое значило, онъ сталъ шарить рукою и въ потемкахъ, вмсто шарманки, нащупалъ Волчка, какъ вскрикнетъ…— Ай! Дьяволъ!.. А Волчку, со сна, почудилось, что его Волкъ деретъ, и онъ завизжалъ:— Караулъ! Поднялась суматоха страшная. Кони въ конюшн шарахнулись, бьются, храпятъ… Птухъ на насст, проснувшись, началъ орать неистовымъ голосомъ. Свинья съ поросятами, возл, въ хлву, захрюкала. Шарманщикъ вскочилъ и кинулся было вонъ, но на встрчу ему, со двора, собаки бросились съ лаемъ и это заставило его воротиться. Онъ выскъ огня, засвтилъ сринку и только тогда, увидвъ въ углу Волчка, догадался въ чемъ дло.
— Ты чего воешь,— чортъ?— сказалъ онъ сердито, но убдясь изъ отвта Волчка, что бдняга голоденъ, сжалился, досталъ, изъ своей котомки краюху хлба, — все свое достоянье, и отломилъ ему добрую половину, ибо онъ зналъ по опыту, что такое голода, и какъ обидно ложиться спать, не поужинавъ .— На,— шь, сказалъ онъ,— только не вой пожалуйста.
Посл того, въ конюшн, все успокоилось и вс уснули.
Рано по утру обозъ сталъ сбираться въ путь. Отворили ворота,— шарманщикъ проснулся и вышелъ. Смотритъ: за нимъ вышелъ Волчокъ и вышла Кобыла.— Эхе! сказалъ онъ.— Да насъ тутъ трое… Ну, ночевали вмст,— вмст и въ путь пойдемъ, Убдясь, что Кобыла безъ вьюка, онъ попросилъ ее довезти до города его инструментъ. Той это было нетрудно и она согласилась охотно.
Дорогой, Кобыла съ Волчкомъ, перемигнувшись, разсказали Шарманщику о ихъ бдственномъ положеніи и стали просить совта: что имъ теперь предпринять?
— Эхъ вы, голубчики!— сказалъ онъ.— Нашли у кого спросить! Да я и самъ не знаю, куда мн дваться. Старъ сталъ совсмъ, ноги не носятъ, инструментъ тоже совсмъ отказывается, — посл сырой погоды, иной разъ, — по цлымъ днямъ, бдняга, только хрипитъ, и ни копйки ты съ нимъ не заработаешь.
— А что, любезный, сказала Кобыла,— правда это, что говорятъ, что въ город, тутъ у васъ, есть богадльня для престарлыхъ?
— Есть, отвчалъ старикъ.— Такъ чтожъ?
— Да я бы думала понавдаться: не примутъ ли?
— Тебя то?.. Нтъ, не примутъ, потому богадльня эта купеческая и туда принимаютъ только однихъ купцовъ.
— А я, сказалъ Волчокъ, — хочу понавдаться: не найметъ ли кто въ дворники, домъ стеречь.
— Нтъ, отвчалъ старикъ.— Народъ, тутъ въ город, скупъ и сторожей не держатъ. Да и стеречь то нечего. Какъ только смеркнется, вс ворота на запоръ и до утра ни души не встртишь. Не пустятъ даже тебя никуда. Такъ и ночуешь другой разъ на паперти.
— У тебя, значитъ, и дома нтъ? сппосили попутчики старика.
— Нту, голубчики,— какой домъ?.. Такъ шляюсь себ весь день подъ окошками, да иной разъ на кухн дадутъ посидть, пообогрться. А зимой, ухожу тутъ за городъ, въ слободу, къ кузнецу знакомому, и у него, на кузн, ночую.
— Что же ты намъ посовтуешь?
— А право ужъ и не знаю что… Подумавъ однако, онъ сталъ, ихъ спрашивать: что умютъ длать?.. Ты, старая, можешь мой инструментъ возить на себ?— спросилъ онъ Кобылу.
— Могу.
— Сдается мн, что съ конемъ оно будетъ важне, и мы это попробуемъ… Ну, а ты, хохлатый, чему ученъ?.. Танцовать смыслишь?
— Нтъ, не смыслю.
— А хочешь, выучу?
— Выучи.
Шарманщикъ сошелъ съ пыльной дороги, на травку, слъ, поставилъ Волчка на заднія лапы, и началъ учить его танцовать.
Не ожидалъ онъ отъ этого ничего особеннаго, а такъ, больше изъ жалости, принялъ своихъ попутчиковъ въ часть. Но супротивъ ожиданія, дло, какъ это нердко случается, удалось. Зрлища въ город были рдки, врне сказать, никакихъ не было и новая свита его бросилась всмъ въ глаза…— Смотри-ка! Смотри-ка!.. Старикъ то какую штуку показываетъ!— заговорили, высовываясь въ окно. А штука была такая. Шарманщикъ шелъ впереди, безъ шарманки. За нимъ шелъ Волчокъ въ красной куртк и съ палкой въ зубахъ. За ними,— Кобыла, покрытая старымъ ковромъ, съ шарманкою на спин. Она была въ лентахъ, съ пучкомъ какихъ то огненныхъ перьевъ на голов, и въ этомъ вид смахивала на черномазую, разряженную старуху. Когда народъ высовывался въ окошко, дивясь,— процессія останавливалась, Шарманщикъ снималъ шарманку и начиналъ играть. Тогда Кобыла, покачиваясь подъ музыку и вертя головой, начинала ходить кругомъ, какъ двка, что въ праздники ведетъ хороводъ, а Волчокъ, на заднихъ лапахъ, вертлся возл нея, потряхивая, какъ парень, своею косматою головой.
Зрители, въ город, были очень довольны этой продлкой, выбгали даже на улицу, чтобы поглазть поближе, и Шарманщикъ, вдругъ, сталъ получать хорошую выручку.
Онъ длилъ ее каждый день на четыре части, честно и безобидно. Одна шла ему, другая Волчку, третья кобыл, а четвертую онъ откладывалъ про запасъ. И вс были сыты, и вс стали веселы,— Кобыла даже поправилась въ тл. Только Волчокъ порой сокрушался, вспоминая, что онъ отпущенъ на срокъ и что не сегодня — завтра, посредникъ можетъ потребовать отъ него, чтобы онъ исполнилъ условіе. Но время шло, а его все не требовали и даже о мст жительства его не было никакого запроса. Ссылаясь на это, товарищи утшали его, говоря, что условіе врно забыто, а если и не забыто, то Бога, милостивъ, какъ нибудь обойдется.
Такимъ образомъ прошло съ мсяцъ и въ теченіе этого времени ихъ полюбили, — Волчка особенно. Вс въ город знали его по имени и не было почти дома, изъ котораго онъ не получалъ бы подачки въ род остатковъ отъ пирога или кусочка сала.
Но больше всхъ полюби въ ихъ одинъ купецъ, богатый, больной старикъ, который жилъ въ подгородной, на хутор, и не могъ ужъ ходить отъ слабости, а цлый день сидлъ у окна. Для купца былъ истинный праздникъ, когда къ нему приходилъ Шарманщикъ со свитой, потому что онъ былъ бездтенъ и вдовъ, и въ своемъ одиночеств очень скучалъ. Натшившись представленіемъ, которое онъ заставлялъ повторять по нскольку разъ, онъ приказывалъ отвести Кобылу въ стойло и накормить овсомъ, а Шарманщика и Волчка зазывалъ къ себ и держалъ иногда до утра, угощая, чмъ Богъ послалъ. На Волчка онъ не могъ насмотрться, такъ онъ казался ему забавенъ съ своей лохматою рожею, въ красной куртк…— А ну-ка, Волчокъ,— покажи какъ солдатъ маршируетъ съ ружьемъ?— говаривалъ онъ. Шарманщикъ тотчасъ бралъ въ руки шарманку и начиналъ играть маршъ. А Волчокъ становился на заднія лапы и выступалъ по комнат, чинно въ ладъ, съ своею палочкою за мсто ружья.
— Ай — молодецъ! Молодецъ! Гренадеръ! говорилъ старикъ, катаясь со смху,— Смотри-ка! Смотри! И усы самые гренадерскіе! что у другого фельдфебеля нту такихъ!.. А ну-ка, Волчокъ,— попляши!.. Шарманщикъ сейчасъ начиналъ играть: ‘Во саду ли въ огород’… и Волчокъ начиналъ плясать. Посл чего купецъ его подзывалъ къ себ и долго гладилъ по голов. Ну, однимъ словомъ, такого почета и такой ласки — бдняга, даже и въ годы цвтущей юности не могъ бы себ ни отъ кого ожидать. Понятно, что если до сей поры ему не мила была смерть, то теперь и подавно, — при одной мысли идти на съденіе Волку, ему становились не любы, подъ часъ, и ласки и лакомства, — казалось, сейчасъ воротился бы съ радостію на старый мужицкій дворъ, гд ему доставались только пинки, да черствыя корки хлба, лишь бы эта бда не висла надъ головой. Товарищъ его, старый Шарманщикъ, смотрлъ на это совсмъ иначе.— Эхъ, милый! говаривалъ онъ.— О чемъ сокрушаешься? Вс мы, и бдные, и богатые, осуждены на смерть, и вс въ отпуску на срокъ, и ни единый изъ насъ не вдаетъ — когда этотъ срокъ настанетъ… Но ему хорошо было такъ говорить, потому что онъ не былъ повиненъ идти на казнь и не боялся, что Волкъ сдеретъ съ него шкуру. А бдный Волчокъ ждалъ этого каждый день… Раза два или три онъ подсылалъ даже тайкомъ знакомыхъ, къ посреднику, навдаться, какъ идетъ его дло, но знакомые возвращались съ отвтомъ, что посредника не нашли, удралъ куда-то и никому неизвстно, когда вернется.
А между тмъ, счастье ему, какъ на смхъ, валило. Случилась такая вещь, что ужъ подлинно ни одной собак и въ голову не придетъ. У купца былъ пріемышъ, малый лтъ 18-ти, большой негодяй и повса, которому еще съ дтства отказано было, по духовной, имущество старика. Но товарищи, купеческіе сынки, въ трактир, за рюмочкой, часто надъ нимъ подсмивались.— Погоди, молъ, когда то еще получишь. Твой старый хрнъ только видъ показываетъ, что собирается умирать, — а гляди: протянетъ еще лтъ съ десять.
Пріемышу было досадно слушать такіе рчи, тмъ боле, что въ карман его часто бывало пусто. скрыть это отъ товарищей, онъ занималъ потихоньку деньги. Но такъ какъ платить ему было нечмъ, то и это скоро не помогло. Ему перестали врить. Тогда, вмсто того чтобъ идти къ старику и признаться ему откровенно во всемъ, онъ сдлалъ то, что будь сказано не въ укоръ, у купцовъ нердко длается. Подпивши съ товарищами, ночью вернулся домой и залзъ въ сундукъ къ своему нарченному тятиньк. Штука, на другой день, открылась и окончилась для пріемыша очень скверно. Первый же разъ посл этого, когда онъ явился домой, Купецъ позвалъ его, изорвалъ при немъ завщаніе и выгналъ изъ дому вонъ.
Этотъ случай разстроилъ въ конецъ старика и онъ слегъ. Смерть была близка, а вокругъ ни дтей, ни жены, никого кто былъ бы милъ ему хоть на грошъ, кром Шарманщика да Волчка. Въ послднее время онъ поселилъ ихъ совсмъ у себя и они до конца не отходили отъ смертной его постели. Старикъ охалъ и жаловался и только одно утшеніе у него было объ эту пору — Волчокъ…— Поди-ка сюда, голубчикъ, говаривалъ онъ, и Волчекъ, въ красной куртк, съ жалобнымъ визгомъ подползши къ нему, лизалъ его исхудалую, желтую руку…— Вотъ, говорилъ онъ Шарманщику,— вотъ братецъ, смотри:— что онъ такое?.. Собака! Гіесъ! А, воистину теб говорю, онъ лучше нашего брата. Смиренно сердце его и не кроется въ немъ корыстныхъ, лукавыхъ мыслей… Въ сундукъ не залзешь, Волчокъ?.. Нтъ!— вижу ужъ по глазамъ, что не залзешь. Милый ты мой! Ты не такой! Ты и за малое благодаренъ отъ всей души.
…И затмъ опять Шарманщику:— А ты, молъ, не обижайся, пріятель. Я не въ укоръ теб говорю… И я ничего о теб дурнаго не думаю. Ты человкъ простой и честный… Скажи мн по правд, какъ передъ Богомъ, могу я на тебя положиться, что ты исполнишь мою послднюю волю свято и неуклонно?
Шарманщикъ ему поклонился въ ноги и отвчалъ, что исполнитъ все.
— Ну, слушай же. Завтра придетъ сюда строкулистъ и будетъ писать мое духовное завщаніе. По этому, новому завщанію, длаю я тебя своимъ душеприказчикомъ. Знатную часть моего имущества, которое велико, я отказываю монастырю, что здсь у насъ за городомъ, на вчное поминаніе моего имени и молитвы за упокой души. Другую, какая будетъ указана въ завщаніи, ты раздашь больнымъ, престарлымъ, калкамъ и нищимъ нашего города. А третью, тоже немалую, я довряю на совсть твою, и о ней въ завщаніи уже не будетъ сказано ничего, а кром того, что я повелваю употребить ее согласно вол моей, какъ она теб, со словъ моихъ передъ смертью, стала извстна, и что въ этомъ никто, ни подъ какимъ предлогомъ, не можетъ требовать у тебя отчета. Часть сія, къ которой причтется и это мое земное жилище, будетъ принадлежать Волчку, а ты, за него, будешь всмъ управлять по усмотрнію, но такъ, чтобы вс твои дйствія клонились на пользу Волчка и къ его удовольствію. И ты всегда долженъ помнить, что онъ Волчокъ, по смерти моей, тутъ настоящій хозяинъ, а ты у него только приказчикъ. Но затмъ, ты и самъ можешь всмъ пользоваться, насколько то будетъ по чести и совсти, не въ убытокъ Волчку. Кобылу тоже не забывайте, что вамъ не въ убытокъ, ибо ей малое нужно. Живите вс трое тутъ, до самой смерти, и поминайте меня.
Недлю спустя посл этого умеръ купецъ и Шарманщикъ съ Волчкомъ остались въ дом его хозяевами. Звали они и Кобылу къ себ, но сдлали это больше изъ вжливости, потому — и она и они понимали, что ей тамъ не мсто.
И зажили они втроемъ, дружно, что называется душа въ душу. И было у нихъ всего въ изобиліи, домъ какъ полная чаша. Чего только захочется, сейчасъ въ городъ пойдутъ и купятъ. И всегда вмст, т. е. Шарманщикъ съ Волчкомъ, а Кобыла-то больше любила уединеніе и оставалась все время въ стойл.
Бывали нихъ я гости. Къ Шарманщику приходили изъ города его знакомые: сперва только нищая братья, а потомъ завелись и другіе, повыше. Самъ городничій даже бывалъ иногда. Но старикъ не длалъ разбору и всхъ принималъ одинаково, т. е. радушно и ласково.
Къ Волчку приходили тоже его друзья, сперва собаки изъ города, а потомъ, когда слухъ прошелъ по всей окрестности, что онъ живетъ хорошо, стали его навщать и бывшіе его сослуживцы изъ деревень… И вс оставались довольны его угощеніемъ.
Наконецъ, провдалъ и тотъ мужикъ, у котораго онъ жилъ на двор столько лтъ. Пришелъ вмст съ женой, покаялся въ прежней своей неблагодарности и слезно просилъ у Волчка прощенія. Волчокъ былъ незлобливъ и все простилъ. Тогда, стали его навщать и мужикъ съ женою, приходили самъ другъ и порознь, ли и пили въ дом его до отвалу и каждый разъ выпрашивали себ какую нибудь подачку: то ржи на посвъ, то овсеца, то на пряники для дтей или на рубашку. И Волчокъ все давалъ охотно.
Самъ онъ обходился со всми скромно и старшимъ оказывалъ должное уваженіе. Жилъ безъ затй, не чванился,— прислуги, кром одной кухарки, не заводилъ,— платья опричь новой куртки не шилъ,— сапоговъ даже себ не заказывалъ, а ходилъ всегда на босую ногу и лъ изъ простой скудельной посуды. Не взирая однакоже на его смиреніе, многіе начинали догадываться, что Купецъ завщалъ все ему и что онъ — настоящій хозяинъ въ дом, а не Шарманщикъ… И стали ему завидовать.
— Вишь псу то нашему, — волкъ его ржь!— счастье какое! говорилъ однажды мужикъ, старый его хозяинъ, возвращаясь къ себ отъ Волчка, съ женой… Оба несли по мшку на плечахъ и въ тхъ мшкахъ были подарки Волчка.
— Да, отвчала жена.— Даромъ что песъ, а вотъ поди!.. бариномъ зажилъ!.. Я чай усплъ ужъ забыть какъ бывало, у насъ, по цлымъ днямъ, голодалъ?
— И какъ я его плетью будилъ, когда бывало, поутру, заспится? сказалъ мужикъ.
— Да, отвчала жена.— Гд ужъ теперь это помнить! Теперь не онъ намъ, а мы ему должны кланяться.
И стало обоимъ очень обидно, что они, хозяева, должны теперь кланяться своему старому псу.. Молчали, молчали,— вдругъ мужикъ сталъ, сбросилъ мшокъ свой на земь и хлопнулъ себя ладонями по бокамъ.
— Чего ты?— спросила жена.
— Дуракъ я,— дуракъ! молвилъ мужикъ.— 14 какъ это мн до сихъ поръ на умъ не пришло?
— Да что такое?
— Какъ — что?… Да песъ-то вдь нашъ!
— Нашъ и есть.
— И если правда теперича, что въ город говорятъ, что Купецъ ему завщалъ свое богатство, такъ вдь и все это, что его,— все теперь наше?
— Встимо наше!
— Чего-жъ мы плошаемъ?.. Шарманщика испугались, что-ли?.. Да нешто я ему продалъ пса то?.. Вотъ погоди, я ему носъ утру!.. Приду, да возьму Волчка на веревку, и уведу къ себ… А тамъ поди, тягайся.
— Ну, нтъ, такъ нельзя, сказала жена.
— Нельзя?.. А почто нельзя?
— По то, отвчала жена, — что Волчка то мы уведемъ, либо нтъ, это еще неизвстно, а то извстно, что ни дома его, ни сундуковъ съ казною мы этимъ путемъ не получимъ. Потому гд ужъ намъ, бднымъ людямъ, съ такимъ богачемъ тягаться? Вс за него заступятся, а насъ осрамятъ и осудятъ.
Мужикъ почесалъ въ голов…— Какъ же теперича длать то?
— А такъ, отвчала жена,— что надо сперва попытаться миромъ.
И ршили они попытаться миромъ.
А тмъ временемъ и другая бда угрожала Волчку.
Лтомъ, покуда лса были густы и всякой добычи вдоволь, Волка не больно манило на старое мясо Волчка и онъ не спшилъ заявить свое право, тмъ боле, что онъ не зналъ даже, гд Волчокъ находится. Но когда наступила глубокая осень, и ловля въ лсу стала плоха, и охотнику нашему доставалось иной разъ, цлую ночь, бродя у жилья, на голодное брюхо, заниматься только одною музыкой,— тогда бдняку, само собой, припомнилось и условіе. И сталъ онъ всмъ горько жаловаться, что вотъ молъ какъ нынче народъ сталъ нечестенъ!.. Въ когтяхъ держалъ, и отпустилъ съ уговоромъ, и при посредник было заключено условіе, — и все ни почемъ!.. Нтъ, ужъ другой разъ его такъ не надуютъ!.. Ужъ если бы онъ только зналъ, гд найти этого подлеца Волчка, такъ ужъ онъ бы ему спуску не далъ!..
И вотъ, этакъ жалуючись, встртилъ онъ какъ то однажды посредника.
— Чтожъ это, молъ, господинъ посредникъ, такъ разв можно?
— А что?
— Да Волчокъ то!.. Вдь ни кобылы замсто себя не поставилъ, ни самъ не пришелъ!
— Послушай, братецъ, молвилъ ему на это посредникъ.— Ты самъ виноватъ,— далъ маху. Вольножъ теб было такое условіе заключать.
— А что?
— Да вдь ты забылъ ему срокъ назначить. Сказано: долженъ вернуться. А когда? про то ничего не сказано. Ну, вотъ онъ и отлыниваетъ… Некогда, молъ, длами важными занятъ,— посл когда нибудь, на досуг, зайду.
— Да разв же это честно?
— Конечно, не честно. Да что будешь длать? Умирать то вдь никому не хочется.
— И куда только этотъ шельмецъ запрятался? Ужъ если бы мн только провдать, ужъ я бы не посмотрлъ, что сидитъ крпко,— добрался бы.
— Слушай, сказалъ ему на это посредникъ: — по правд теб сказать, я и самъ до него добираюсь. Потому что имю въ дл этомъ свои разсчеты, и если теперича ты общаешь мн вести себя осторожно, слушаться, значитъ, меня во всемъ, то я тебя научу, гд его найти.
Волкъ общалъ и тогда посредникъ сообщилъ ему подъ секретомъ, удивительное извстіе о томъ, что Волчокъ получилъ наслдство и живетъ теперь у себя на хутор, бариномъ. И сталъ онъ его уговаривать:— Что, молъ, теб въ его старомъ мяс? Это плохая пожива и мы можемъ теперь отъ Волчка почище что получить.
Потолковавъ этакъ еще немного, вышли они изъ лсу и, пробираясь тайкомъ, безъ дороги, отправились вмст на хуторъ.
Лежитъ Волчокъ у себя на хутор, на двор, на новомъ, тесовомъ крылечк, на чистой соломк,— ковровъ онъ не любилъ и комнаты днемъ тоже не жаловалъ, ибо всю жизнь прожилъ на свжемъ воздух и очень къ нему привыкъ.
Дло шло къ вечеру и онъ усплъ уже вкусно поужинать. Кухарка изжарила для него нарочно, сегодня, курчонка, котораго онъ запилъ молочкомъ… У него на двор была своя корова…
Смеркалось, по небу шли густыя, срыя тучи, за воротами осенній втеръ гудлъ, постукивая въ калитку и то разыгрываясь, то упадая.. Вотъ стихло, и по тесовой крыш,— капъ! капъ!— закапалъ дождикъ. Лежитъ Волчокъ,— слышитъ — калитка скрипнула и на дворъ къ нему шасть самъ господинъ посредникъ, — франтомъ такимъ,.что твой купецъ,— въ рыжей шуб съ блою выпушкой,— съ большимъ, пушистымъ хвостомъ, и съ своими косыми, хитрыми глазками.
Увидвъ его, бдный Волчокъ весь обомллъ отъ страха, — хотлъ вскочить, чувствуетъ — ноги подкашиваются,— хотлъ, завизжать,— голосу нтъ, но посредникъ и самъ, повидимому, былъ не совсмъ спокоенъ. Вошедши, онъ долго нюхалъ, осматривался, и только когда убдился, что на двор нтъ никого посторонняго, подошелъ ближе, вошелъ на крылечко и слъ.
— Здорово, любезный другъ, сказалъ онъ.— Какъ поживаешь?
Волчокъ, весь дрожа, отвчалъ:— ничего, молъ,— живу помаленьку.
— Ну что длишки?.. Поправился?
— Да, славу Богу, сказалъ Волчокъ.— А ты?
— А я къ теб, братецъ, по длу. Условіе помнишь?
— Помню.
— Ну что же, какъ думаешь?… Не пора ли намъ наконецъ пойти туда, куда мы общали пойти?
Волчокъ не зналъ, что и сказать.
А тотъ ему: — Что это, молъ, любезный, — у тебя лихорадка, что ли, что ты весь дрожишь?… Это напрасно… Ты меня не бойся… Ты мн какъ отцу родному, по правд скажи,— не хочется — что-ли?
— Не хочется, провизжалъ Волчокъ.
— Ну что-жъ, если не хочется, то вдь я тебя не тащу сію минуту… Мы подождемъ, посмотримъ. Только вотъ что… Тому то, другому, теперь круто приходится и больно ужъ онъ надолъ мн. Все пристаетъ:— Терплъ, терплъ, — говоритъ,— наконецъ моченьки нтъ. Пойду, говоритъ, я самъ къ нему и какъ бы онъ тамъ ни запирался, а ужъ я найду случай, ужъ доберусь до этого шельмеца… То есть это онъ такъ говоритъ, потому очень ужъ онъ сердитъ на тебя за твои отсрочки. А я ему говорю: подожди. Я де къ Волчку самъ пойду и постараюсь уладить дло твое безъ ссоры. Изъ чего вамъ теперь ссориться? Онъ живетъ въ избытк и, помня свой долгъ, не откажетъ теб пособить въ нужд… Правда?… Вдь не откажешь?
— Нтъ, отвчалъ Волчокъ:— не откажу.
Тогда посредникъ завелъ обиняками рчь о его хозяйств и о томъ, что дескать нтъ ли тутъ у него на двор какой нибудь живности, куръ, напримръ, или индюшекъ, — и получилъ отъ него въ отвтъ, что есть и то и другое.
— А не дашь ли покуда мн парочку? Я бы ему отнесъ теперь же, чтобы его успокоить. Кстати онъ тутъ недалеко.
Волчокъ отвчалъ, что дастъ охотно, — только надо сперва поговорить объ этотъ съ прикащикомъ, чтобы не вышло шуму, потому, тутъ у него, въ сняхъ, гости,— собаки изъ города, которыя если почуютъ тревогу и увидятъ его, посредника, на двор, по глупости ихней, могутъ ему попортить шубу.
Услыхавъ это, посредникъ проворно вскочилъ.
~ Ну, говоритъ:— если такъ, то ты безъ меня поговори съ прикащикомъ, да приготовь мн парочку покрупне,— я зайду къ теб завтра, объ эту пору, и буду ждать тебя тамъ, за воротами. Только чуръ у меня, смотри, чтобы твоихъ городскихъ пріятелей завтра и духу