Александръ Амфитеатровъ
(Old Gentleman)
СВЯТОЧНАЯ КНИЖКА
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
‘Т-во Художественной Печати’. Англійскій пр., 28.
1902
Рождество ‘Непобдимаго солнца’
Рождество ‘Непобедимого солнца’, Амфитеатров Александр Валентинович, Год: 1901
Время на прочтение: 14 минут(ы)
Въ западной церкви обычай праздновать 25 декабря, какъ день рожденія Спасителя, утвердился въ IV вк. Церковь восточная приняла то же самое число нсколько поздне. Были длаемы неоднократныя попытки обосновать это число историческими данными, какъ дйствительную дату для начала земной жизни Іисуса Христа, но попытки эти натянуты, мало достоврны и должны быть отчислены къ апокрифическимъ ложнымъ мудрствованіямъ. Древнее христіанское преданіе не даетъ матеріаловъ къ ихъ подтвержденію. Извстно, что въ настоящее время высказано сомнніе даже въ правильности нашего лтоисчисленія. Предполагаютъ, будто воплощеніе Іисуса Христа совершилось не въ 753 году отъ основанія Рима, но въ 749, — что прибавляетъ эр нашей цлые четыре года. Талмудъ относить вкъ Христовъ почти на столтіе ране. При такой неясности дать даже въ годахъ, трудно спорить о числахъ. Есть возможность полагать, что, на Запад, нкогда Рождество справлялось въ ма: улыбку Младенца-Христа встрчала улыбка возрожденной природы. Указаніе это, однако, сомнительно. Уже древнйшій (III—IV в.) церковно-юридическій сборникъ христіанскій, извстный подъ названіемъ ‘Апостольскихъ постановленій’, учитъ: ‘Дни праздничные соблюдайте и прежде всего день Рождества Господня, совершая его въ двадцать пятый день девятаго мсяца’, то есть — при мартовскомъ год — декабря.
Строители христіанства, ломая въ куски старыя языческія врованія, имли, однако, огромное политическое благоразуміе — не давать новообращеннымъ массамъ возможности заскучать по старому культу и оставляли въ большей или меньшей неприкосновенности народный праздничный календарь, лишь истолковывая его сообразно требованіямъ новой религіи, примняя древніе торжественные дни къ преданіямъ, легендамъ и святынямъ христіанскимъ. Благоразуміе это было проявлено и по отношенню къ празднику 25 декабря.
День этотъ — восьмое число январскихъ календъ — торжественно справлялся въ римской имперіи гораздо раньше христіанской реформы Константина Великаго. Около 273 года императоръ Авреліанъ установилъ на 25 декабря празднество въ честь зимняго солнцестоянія, подъ названіемъ:
Dies Natalis Solis Invicti — Рождество Непобдимаго Солнца. Слово ‘установилъ’, лучше замнить словомъ ‘узаконилъ’, т.-е. ввелъ въ оффиціальный культъ имперіи народный праздникъ, даннымъ давно уже торжествуемый, по обычаямъ, признаннымъ, если не всмъ Римомъ, то весьма значительною его частью. Третій вкъ христіанской эры въ Рим — эпоха торжества солнечныхъ культовъ. Геліогабалъ верховный жрецъ храма Солнца въ сирійскомъ Эмес на Оронт — сидитъ на императорскомъ престол и предписываетъ Риму обожать вывезенный съ Востока коническій аэролитъ: символъ производительности благого солнца Проводится идея, что вс боги, національные и чужеземные, — ничто иное, какъ олицетвореніе одного бога — солнца. Идея эта получаетъ не только религіозное, но и политическое значеніе.
Римскимъ императорамъ льститъ мысль видть то же единовластіе на неб, что Римъ создалъ на земл. Подобно монархамъ Азіи и Египта, они начинаютъ считать себя представителями и роднею солнца. Восточная прививка воздйствовала въ Рим быстро и энергично, попавъ на хорошо подготовленную почву расшатаннаго эклектическаго политеизма. Царствованіе Авреліана характеризуется религіозно-политическимъ торжествомъ солнечной идеи, а при Діоклетіан наступаетъ ея золотой вкъ. При этихъ императорахъ, на римскихъ медаляхъ стала появляться надпись ‘Sol dominus imperii romani’ — символъ оффиціальнаго культа, слившаго для римлянъ Солнце и Митру въ тожество. Выражаясь словами Лукіана, ‘мидіецъ Мира, въ персидскомъ одяніи, съ тіарой на голов, не знающій по-гречески даже настолько, чтобы можно было съ нимъ поздороваться’, воцаряется въ пещер на самомъ Капитоліи. Уже одно множество мираитическихъ памятниковъ, находимыхъ повсемстно, гд только летали нкогда орлы римскихъ легіоновъ, свидтельствуетъ о широкомъ, всенародномъ господств солнечнаго культа въ эпоху, предшествовавшую государственной побд христіанства. Одинъ городъ Римъ, въ конц IV вка, насчитывалъ, въ предлахъ своихъ, тридцать семь миреумовъ. Большая часть мираитическихъ барельефовъ относится къ III и IV вку, лишь немногіе принадлежать къ эпох Антониновъ. Культъ Миры проникъ въ Римъ во время войны Помпея съ морскими разбойниками, — слдовательно, всего однимъ вкомъ ране апостольской проповди, такимъ образомъ, ростъ его совершился почти параллельно росту христіанскаго культа. Многіе историки справедливо находятъ, что культъ Миры, — это, по остроумному сравненію Ренана, франмасонство древняго міpa — какъ рзкая и въ высшей степени популярная монотеистическая поправка къ обветшалому язычеству, тормозилъ побдоносное развитіе христіанства не въ меньшей мр, чмъ гоненія Деція, Діоклетіана и другихъ убжденныхъ политическихъ преслдователей религіи Іисуса. По справедливому замчанію одного изслдователя, ‘міръ былъ бы мираитическимъ, если бы не распространилось христіанство’. Вдь даже Константинъ Великій, котораго церковь зоветъ Равноапостольнымъ, былъ ревностнымъ мираитомъ.
Существуя слишкомъ три вка рядомъ, до извстной степени соперничая одна съ другою за преобладаніе, дв религіи, об проповдующія единобожіе и возвышенныя нравственныя начала, — ибо культу Миры нельзя отказать въ таковыхъ, несмотря на нкоторыя мрачныя его подробности, — не могли претерпть такое тсное сосдство безъ нкотораго взаимовліянія. Он одновременно и мшали одна другой, и помогали. Что христіанскія вліянія проникали въ мираизмъ, — по всей вроятности, по преимуществу черезъ гностическія секты, — несомннно. Мираизмъ имлъ нкоторое подобіе таинствъ евхаристіи и крещенія, общія съ христіанствомъ надежды на вчную жизнь, схожія представленія о ра, подобіе догмата о непорочномъ зачатіи и т. д. Самая идея Миры. — какъ свта, исходящаго отъ верховнаго божества и равнаго въ чести и слав съ верховнымъ божествомъ, которому онъ, Мира, нераздленъ, — иметъ смутное сходство съ ‘споклоняемостью’ Лицъ христіанской Троицы. ‘Этого Миру, владыку пастбищъ, — говоритъ Зендъ-Авеста, — я создалъ, какъ достойнаго жертвоприношеніи и славословія, наравн со мною, Агура-Маздой’. Подражаніе христіанамъ мираиты доводили даже до постройки храмовъ своихъ, ‘миреумовъ’, въ форм креста: таковъ храмъ открытый въ Геддеригейм, близъ Франкфурта. Дленіе миреума было то же, что и первобытнаго христіанскаго храма: на три корабля, причемъ средній имлъ въ глубин нчто врод алтаря — плиту съ общеизвстнымъ барельефомъ Миры, поражающаго жертвеннаго быка. Даже самое изoбpaжeнie этого акта уже даетъ намекъ на нкоторую близость къ христіанскому образу жертвы, приносимой въ искупленіе мipoвoro природнаго грха, намекъ этотъ еще подчеркнутъ тмъ выраженіемъ глубокаго состраданія Миры къ пораженному имъ быку и отвращенія его отъ кровавой, совершаемой имъ жертвы, которое неизмнно присуще всмъ мираитическимъ барельефамъ. Въ особенности ярко сказывается оно на горельеф музея въ Карлсруэ, открытомъ въ 1838 году близъ городка Нейнгеймъ, недалеко отъ Гейдельберга. Идея насилія, свершаемаго Богомъ надъ своею волею, во искупленіе мipa, идея выкупа отъ смерти противовольною жертвою, которой Богъ спасаетъ человчество, такимъ образомъ, не чужда была и мираитамъ. Но они не могли возвыситься до идеи самоотверженія, поставившей христіанъ смиренными владыками вселенной: ихъ разумъ не могъ воспріять величія Христа, Самого Себя возносящаго на крестъ за грхъ Адамовъ, Своею ‘смертію смерть попирающаго’, и остановился на четверти пути: — на символ Миры — жертвовозносителя, но не жертвы. На нихъ какъ бы сбылось слово Тертулліана, взывающее къ языческимъ императорамъ о свобод религіозной совсти: ‘Предоставьте однимъ молиться истинному Богу а другимъ — Юпитеру, однимъ приносить въ жертву самихъ себя, а другимъ — козла’.
Мираиты, какъ и христіане II и III вка, практиковали подвиги суроваго аскетизма. Даже эпитафіи на могилахъ мираитовъ сходятся съ xpистіанскими лаконизмомъ формулъ и символовъ своихъ. ‘Renatus in aeternum’ — ‘Возрожденный въ жизнь вчную’, — вотъ мираитическое надгробіе, которое не звучало бы диссонансомъ и на нашихъ кладбищахъ. Наконецъ, мираиты, подобно христіанамъ, имли въ Рим даже свои катакомбы: такой уголокъ найденъ въ XVIII вк какъ разъ подъ знаменитою церковью ‘Domine, quo vadis’ — въ тснйшемъ сосдств съ христіанскими катакомбами Претекстата, отдленный отъ нихъ лишь бревенчатою перегородкою. Христіане II и III вка отнюдь не были счастливы сосдствомъ мираитическаго культа, поддлывавшаго ихъ этику, догматы, символы и обряды и, такимъ образомъ, предлагавшаго своей паств, вмсто евангельскаго хлба духовнаго, обманчивый суррогатъ. Свидтель тому — Тертулліанъ. Послдователи ученія Спасителя даже приписывали это опасное и коварное сходство дйствію враждебной, демонической силы, отъ вка готовившей всякія затменія солнцу Христовой правды. ‘Если бы кто спросилъ, говорить Тертулліанъ, кто возбуждаетъ и внушаетъ ереси, я бы отвчалъ: діаволъ, который ставить долгомъ себ скрывать отъ людей истину и всячески старается въ мистеріяхъ ложныхъ боговъ подражать святымъ обрядамъ христіанской религіи. Онъ также погружаетъ обожателей своихъ въ воду и заставляетъ врить, что въ купели сей получать они отпущеніе грховъ своихъ. Онъ ставить знакъ на чел воиновъ Миры, когда они посвящаются, приносить въ жертву хлбъ, представляетъ видъ воскресенія, предлагаетъ вмст и внецъ, и мечъ, запрещаетъ жрецамъ въ другой разъ жениться, иметъ даже своихъ двственницъ’. Въ высшей степени примчательно въ этомъ отрывк, что Тертулліанъ какъ бы ставить культъ Миры въ разрядъ ересей, а не идольскихъ богопочитаній, безъ сомннія, это — обмолвка, — однако же, — выразительная. Спокойный и мягкій діалектикъ Юстинъ Философъ, въ знаменитой бесд своей съ Трифономъ Іудеемъ, прямо и откровенно установляетъ связь между сказаніемъ о вилеемской пещер Рождества и мираитическими пещерными таинствами. ‘Когда совершители мистеріи Миры говорятъ, что онъ родился отъ камня, и мсто, гд они посвящаютъ врующихъ въ него, называютъ пещерою, то не вижу ли, что они это заимствовали изъ словъ Даніила: ‘камень безъ рукъ оторвался отъ большой горы’ (Дан. II. 84) и такъ же изъ пророка Исаіи, которому постарались они подражать во всхъ словахъ? Ибо они устроили, чтобы и у посвященныхъ были бесды о соблюденіи правды’. Текстъ Исаіи, на который ссылается Юстинъ Философъ, дйствительно, съ замчательною полностью излагаетъ символику мираизма: ‘Тотъ, кто ходитъ въ правд, кто ненавидитъ нечестіе и неправду и удаляетъ руки отъ даровъ, кто затыкаетъ уши, чтобы не слышать неправильнаго суда крови и закрываетъ глаза, чтобы не видеть нечестія: онъ будетъ жить въ высокой пещеры крпкой скалы’ (Иcaiя, XXXIII). По демонической систем объясненія ложныхъ религій, проводимой Юстиномъ Философомъ, дьяволъ хитро воспользовался этими пророчествами, чтобы научить жрецовъ Миры почитанію его чрезъ пещерное дйство. И, точно, ‘богъ изъ камня’ — о ex петрас, — постоянный миститческій эпитетъ Миры. Существуетъ даже алтарная надпись, посвященная Petrae genetrici, то есть ‘ Камню, бога рождшему’.
Строго разсуждая, культъ Миры, въ язычеств своемъ, удалялся отъ христіанскихъ началъ врядъ ли на большую дистанцію, чмъ нкоторыя ереси напр., чудовищныя бредни офитовъ или каинитовъ, которыхъ, однако, церковь признавала, хотя заблудшими, но все же христіанами. Насколько хорошо понимала церковь неудобство соприкосновенія съ ея обрядами таинствъ мираитическаго солнечнаго культа, характеризуетъ и слдующій историческій результатъ. Ставъ у кормила государственной власти, христіанство показало себя довольно терпимымъ, по крайней мр, на первыхъ порахъ. Конечное торжество надъ язычествомъ совершилось путемъ побдъ спокойныхъ и кроткихъ, безъ гоненій и притсненій: умиравшій паганизмъ не оставилъ по себ мучениковъ. Но не мене извстны, съ другой стороны, энергія, съ какою сражались между собою разные толки древняго христіанства, безпощадная ревность, съ какою католическая церковь истребляла ереси, возникавшія въ ндрахъ ея. Вражда побдоноснаго христіанства къ культу Миры, по систематическому характеру своему и быстрымъ истребительнымъ результатамъ, напоминаетъ скоре именно эту противоеретическую, а не противо-языческую страстность. Мира — солнце — какъ бы объявленъ исключительно вреднымъ изъ всхъ другихъ божествъ идольскихъ. Въ то время, какъ дряхлому эллино-римскому Олимпу даютъ умирать своею смертью, съ равнодушіемъ презрнія: эти, молъ, идеи и безъ того давнымъ-давно мертвыя! Оставимъ же мертвымъ хоронить своихъ мертвецовъ! — въ то самое время, противъ Миры въ Рим и новорожденной Византіи, какъ впослдствіи противъ Сераписа въ Александріи, чувствуется ожесточеніе энергической борьбы, какъ противъ живого и полнаго силъ соперника. Историческія параллели доказываютъ намъ, что это — постоянный законъ религіозной эволюціи: гоненіе культа торжествующаго противъ культа вытсненнаго и вымирающаго, противъ открытаго, но безвозвратно побжденнаго врага своего, бываетъ всегда гораздо слабе, чмъ гоненіе противъ толка, — родственнаго, но не совсмъ согласнаго съ ортодоксально провозглашенною догмою. Въ государствахъ магометанскихъ суннитъ относится къ шіиту гораздо хуже, чмъ къ естественнымъ врагамъ своимъ — христіанину, еврею, буддисту, гэбру. Лютеръ, когда самъ сталъ ‘папою въ Виттенберг’, мягче пишетъ о католицизм, чмъ о Цвингли и Мюнцер. Мы, — современные христіане, — довольно равнодушны къ идолопоклонничеству какихъ-нибудь мултанскихъ вотяковъ, но принимаемъ энергичныя мры противъ раскола, штунды, раціоналистическихъ сектъ. Дряхлая Кереметь для нашей вры такой же безсильный врагъ, какъ для побдителей-христіанъ IV и V вка мраморъ, бронза и дерево низверженныхъ идоловъ: мы позволяемъ спокойно вымирать язычникамъ-вотякамъ, вка Константина и еодосія дозволили сравнительно спокойно вымереть язычникамъ государственной римской религіи. Но — подобно тому, какъ отъ насъ должны выселяться духоборы и штундисты, — въ христіанско-государственномъ Рим уже не могли ужиться и мираиты — съ ихъ почти христіанскою моралью и обрядностью, но безъ вры въ самого Христа.
Уже пятьдесятъ лтъ спустя посл реформы Константина — въ 377 году, по приказу римскаго префекта Гракха — пещеры и жертвенники Миры старательно уничтожаются. Миру не въ силахъ защитить даже могущественное вліяніе Юліана Отступника. Въ половин V вка культъ Миры окончательно угасаетъ. Пещеры засыпаны, храмы заперты, жертвенники разбиты, монеты, посвященныя Deo Soli Mithrae, перелиты съ новымъ штампомъ.
Нельзя отрицать, однако, что иныя стороны гонимаго мираизма, какъ солнечнаго культа, принесли христіанству и нкоторую практическую пользу, облегчивъ многимъ прозелитамъ переходъ къ христіанскимъ воззрніямъ, символамъ, образамъ и метафорамъ. Темный человкъ, привычный поклоняться Мир, какъ ‘Soli invicto’, легче принималъ Христа, когда слышалъ, что Христосъ есть солнце правды, неугасаемый светъ, сіяніе вчной красоты, свтъ, который и во тьм свтитъ, и — что честь и хвалу Ему воздаютъ въ т же сроки, когда онъ, солнцепоклонникъ, привыкъ чествовать свое Непобдимое Солнце.
Первые христіане почти не имли праздниковъ, да — по причин гоненій — и не могли имть ихъ въ томъ смысл, какъ мы понимаемъ слово ‘праздникъ’. По указанію Оригена, въ его дни справлялись лишь: день Господень, т. е. воскресенье, пятница передъ Пасхою, Пасха и Пятидесятница. Затмъ, до насъ дошли только свидтельства объ уклоненіи христіанъ отъ языческихъ празднествъ: объ отказахъ украшать въ дни ихъ дома свои цвточными гирляндами, устраивать иллюминаціи и т. д., а также строгіе покоры отцовъ церкви тмъ изъ паствы, кто воздержанія этого не проявлялъ. Судя по рзкостямъ Тертулліана, недостатка въ такихъ малодушныхъ не было. Да оно и понятно! Открыто праздновать знаменательныя событія своей исторіи, конечно, можетъ лишь религія торжествующая или, по крайней мр, забравшая силу, обезпечившая возможность своего существованія. Между тмъ, праздникъ — прямо потребность духа человческаго, онъ — награда за вру, онъ — то право на ликованіе, которое достигается точнымъ и благочестивымъ исполненіемъ принятыхъ на себя религіозныхъ обязанностей. И вотъ, мы видимъ, что не только язычники, вродъ Цельза, начинаютъ упрекать христіанъ отсутствіемъ у нихъ праздниковъ, но и сами христіане тяготятся будничностью своего религіознаго быта, и ихъ начинаетъ тянуть къ языческимъ торжествамъ. Во время таковыхъ, по обличенію негодующаго Тертулліана, ‘домы у христіанъ и двери у домовъ ихъ отличаются теперь боле, чмъ у язычниковъ, множествомъ свтильниковъ и лавровыхъ внковъ’. ‘Если по легкомыслію вашему, — убждаетъ онъ общину свою въ другомъ своемъ сочиненіи, — непремнно нужны уже для васъ праздники, то разв мало ихъ у васъ? У васъ ихъ боле, чмъ у язычниковъ. Языческіе праздники совершаются только одинъ разъ въ годъ, а у васъ воскресенье возобновляется чрезъ каждые семь дней. Пересчитайте вс идолопоклонническіе праздники въ году, и вы увидите, что у нихъ не достанетъ ихъ для замны пятидесяти дней нашей Пасхи’. Дло, однако, было не въ количеств только, но и въ качеств праздниковъ. Философу достаточно внутренняго, религіознаго значенія праздничныхъ дней, масс, — по легкомыслію ея, употребляя горькое тертулліаново слово, — необходимы церемоніи, символы, наружный блескъ, ликованіе, великолпіе. Безъ нихъ, для нея и праздникъ — будни. Къ нимъ привыкла она въ торжествующемъ язычеств, ихъ потребовала теперь и отъ торжествующаго христіанства. И ей уступили: уже Византія обиліемъ пышныхъ и величественныхъ празднествъ церковныхъ оставила далеко за собою обиліе и великолпie религіозныхъ торжествъ языческаго Рима. Какъ противовсъ отголоскамъ паганизма, составился подробный календарь, требовавшій постояннаго и глубокаго вниманія къ днямъ, объявленнымъ святыми. Не увлекайся мистеріями въ честь умершаго и воскресшаго Адониса! — безмолвно приглашалъ календарь этотъ, — но молись, радостно вспоминая, что, ради спасенія твоего умеръ, и воскресъ Іисусъ Христосъ. Зачмъ теб старинныя нечестивыя флореаліи? Церковь около того же времени разршаетъ теб благочестивый и высоко поэтическій праздникъ нашъ Пасху, Троицынъ день, столь же полные прекрасныхъ цвтовъ и вешняго ‘зеленаго шума’, какъ и отжившій праздникъ побжденнаго культа.
III и IV вка старательно изыскиваютъ новые праздники для формирующагося христіанскаго календаря. Въ эту именно пору, съ особенною настойчивостью обсуждается вопросъ о времени рожденія Христа, — нecoмнннo, въ связи съ вопросомъ, къ какому мсяцу пріурочить чествованіе этого великаго событія. Климентъ Александрійскій приводить сводъ различныхъ мнній на этотъ счетъ.
Замчательно, что памятники христіанскаго искусства первыхъ вковъ не даютъ почти никакихъ намековъ на событія евангельскія, сдлавшіяся впослдствіи важнйшими центрами нашего календаря. Такъ, именно, рождество Спасителя ни разу не изображено на фрескахъ римскихъ катакомбъ, мы встрчаемъ картину событія лишь въ барельефахъ нкоторыхъ саркофаговъ позднйшей эпохи (начиная съ IV вка), на рзныхъ камняхъ и на донышкахъ стеклянныхъ чашъ. Вообще, можно установить правиломъ: развитіе христіанской иконографіи вслдъ за развитіемъ христіанскаго календаря, — а послдній во всхъ странахъ Европы начиналъ тмъ, что христіанизировалъ исконный календарь мстнаго языческаго культа. Римлянинъ, германецъ, славянинъ, — вс привыкли торжественно справлять пору зимняго солнцестоянія. Слдовательно, праздникъ этотъ — январьскія календы — самый важный въ общеевропейскомъ году, надлежало, такъ и оставить всей Европ, сдлавъ его столь же многозначительнымъ въ христіанств, какъ многозначителенъ былъ онъ въ язычеств. И праздникъ былъ сохраненъ навки — только Dies Natalis Solis Invicti превратился въ Dies Natalis Christi Solis Invicti. Грубый язычникъ Авреліанъ, самъ почитаемый, какъ сынъ солнца, врядъ ли понималъ, учреждая праздникъ 25 декабря, какой великій подарокъ онъ длаетъ грядущимъ вкамъ — имъ руководилъ какой-то божественный инстинктъ, геніальное вдохновеніе свыше.
На то обстоятельство, что иные простодушные неофиты не сразу проникались предложенною имъ метафорою и, какъ свидтельствуютъ многіе писатели, продолжали поклоняться солнцу матеріальному — въ наивномъ суевріи, что оно — самъ Христосъ, — можно было временно смотрть сквозь пальцы, въ надежд на будущее духовное просвщеніе обращенныхъ массъ. Такъ впослдстіи, въ миссіонерской практик своей католическіе монахи мирились съ буддійскими и браминистическими обычаями азіатскихъ прозелитовъ, лишь бы совершить главное: призвать ихъ подъ знамя Христа и удержать подъ этимъ знаменемъ. Пусть de facto человкъ останется нсколько язычникомъ, лишь бы de jure онъ считался и самъ считалъ бы себя христіаниномъ: фактическое христіанство, силою привычки и просвщенія, придетъ позже.
Насколько крпко держалось въ умахъ III—V вка воспоминаніе о прежнемъ солнечномъ значеніи праздника 25 декабря, уясняетъ проповдь папы Льва Великаго, знаменитаго мирною побдою своею надъ Атиллою, бичемъ Божіимъ: онъ жалуется, что мнoгie изъ паствы его питаютъ ‘пагубное мнніе’, будто торжественный день этотъ чествуется не ради рожденія Христа, но во славу ‘восхожденія новаго солнца’. Предразсудокъ невольно поддерживался въ темныхъ людяхъ, — привычныхъ понимать слова буквально въ прямомъ и непосредственномъ ихъ значеніи, — частымъ употребленіемъ солнечныхъ метафоръ въ текст церковныхъ службъ и проповдей. Таковъ, напримръ, рождественскій католическій гимнъ: ‘Sol novus oritur’. Тремя начальными словами этими, если позабыть или по невжеству не понять ихъ аллегорическаго значенія, выражается какъ разъ то миологическое представленіе, которое поклонники солнечныхъ культовъ искони соединяли съ зимнимъ переломомъ года. Лучшая и гуманнйшая часть римскаго общества, — какъ отчасти соглашаются съ тмъ и языческіе писатели, — не слишкомъ врила въ справедливость дикихъ клеветъ на христіанъ, какъ враговъ рода человческаго, взводимыхъ, главнымъ образомъ, ревностью іудейскихъ общинъ. Зато въ этомъ избранномъ большомъ свт существовала тенденція считать христіанъ сектою солнцепоклонниковъ — какъ бы фракціей мираитовъ.
Вотъ что пишетъ по этому поводу Тертулліанъ: »Иные съ большею вроятностью и благоразуміемъ полагаютъ, что солнце — нашъ богъ. Въ такомъ случае следовало бы насъ причислить къ персамъ (т. е. мираитамъ), хотя мы и не поклоняемся, подобно имъ, образу солнца на нашихъ щитахъ’. Однако, и самъ Тертулліанъ жалуется, что многіе христіане, подъ предлогомъ восхищенія небесными свтилами, ‘шевелятъ губами по направленію къ восходящему солнцу». Папа Левъ Великій поддерживаетъ обвиненіе, упрекая нкоторыхъ христіанъ, что, прежде чмъ войти въ базилику св. Петра, или поднимаясь на вершину горъ, они обращаются къ восходящему солнцу и кланяются ему. Это происходитъ, — говоритъ онъ, — частью отъ невжества, частью отъ духа язычества. Слдуетъ замтить при этомъ, что обычай молиться на востокъ — такъ называемая оріентація — развился въ христіанскихъ общинахъ гораздо позже временъ апостольскихъ: по крайней мр, раннихъ указаній на его господство и обязательность мы не имемъ. Это — наслоеніе II и III вковъ, несомннный результатъ общенія съ другими монотеистическими культами: іудаизмомъ, мираизмомъ и т. д. ‘Обратившись на востокъ, мы входимъ въ общеніе съ Солнцемъ правды’, учитъ бл. lepoнимъ. Западъ противопоставляется востоку, какъ отчизна тьмы — отчизн свта, какъ сатана — Христу. Св. Кириллъ Іерусалимскій поясняетъ, толкуя таинство крещенія: ‘Солнечный закатъ есть образъ тьмы, а сатана есть тьма, и сила его во тьм, поэтому, чтобы отречься отъ господина тьмы, крещаемаго символически обращаютъ лицомъ на западъ’, причемъ онъ обязанъ исполнить извстные угрожающіе обряды — дунуть и плюнуть на сатану и т. п. Такимъ образомъ, духовный антитезъ вчнаго зла, погубляющаго міръ, вчному добру, его Искупителю, всецло выливается, черезъ русло вдохновенной метафоры, въ наглядный физическій антитезъ мрака наступающей ночи сіянію восходящаго солнца.
Св. Кипріанъ, епископъ карфагенскій, особенно настаиваетъ на молитв по захожденіи солнца. ‘Понеже Христосъ есть истинное солнце и день истинный и надлежитъ молить Его, да пріидетъ на насъ свтъ дня естественнаго такъ же, какъ и вчнаго дня грядущей жизни’… ‘Слава Теб показавшему намъ свтъ!’ первое утреннее привтствіе церковной службы: теплое благодареніе всего христіанскаго общества, за избавленіе отъ власти демонической ночи. Въ знаменитомъ памфлет Цельза противъ христіанъ, послдніе порицались, между прочимъ, за то, что не поютъ возвышенныхъ гимновъ Аполлону и Минерв и, слдовательно, равнодушны и неблагодарны къ благодяніямъ божественной мудрости. Оригенъ, въ опроверженіи своемъ на памфлетъ, счелъ нужнымъ и важнымъ защитить свою общину отъ этого — очевидно, по условіямъ времени, очень щекотливаго — обвиненія, противопоставивъ возвышеннымъ языческимъ гимнамъ несравненно боле возвышенный гимнъ христіанскій: ‘Слава въ Вышнихъ Богу’ — воспваемый въ конц всенощнаго бднія, т.-е. въ первые вка христіанства — на восход солнца. Уже одна эта потребность оправдаться въ неимніи солнечнаго гимна знаменуетъ, насколько тяжелымъ представлялось подобное обвиненіе Оригену, какъ настоятельно и необходимо было показать его вздорность сред христіанъ-прозелитовъ и образованныхъ язычниковъ, для которыхъ предназначался памфлетъ Цельза.
‘Приносящій жертву богамъ кром одного Господа, да будетъ истребленъ!’ таковъ былъ лозунгъ христіанства, завщанный ему, какъ духовное наслдіе, отъ Пятикнижія Моисеева. Но суровый лозунгъ смягчался на Восток и въ Египт, подъ вліяніемъ привычки къ солнечному культу. Снисходительность эта сказывалась, въ особенности, въ сектахъ гностическихъ, Востоку же и обязанныхъ своимъ происхожденіемъ. Гностицизмъ, — вообще, странный компромисъ-межеумокъ, возникшій между философскимъ наслдіемъ язычества и христіанскимъ обтованіемъ. Легендарный отецъ его, Симонъ-Волхвъ, пытавшійся за деньги купить дары Духа Святого, — прообразъ всего гностицизма: магъ идеалистъ, съ огромною фантазіею и слабою поврочною логикою, погрязшій — вслдствіе такого противопоставленія умственныхъ дарованій — въ грубомъ дуализм… Инстинктъ зоветъ его къ свту Откровенія, а косность привычки и образованія тянутъ къ полу-шарлатанскому, полу-убжденному вдовству. Гностики пытались примирить язычество съ христіанствомъ. Извстно, что они настолько усвоили себ Миру что превратили его имя въ мистическій талисманъ и вывели изъ него, при незначительномъ видоизмненіи буквъ, входящихъ въ составъ его имени, таинственную цифру солнечнаго года З65. Св. Августинъ упоминаетъ объ одной послдовательниц секты Карпократа, Марцеллин, имвшей въ своей молельн, рядомъ съ образомъ Христа, изваяніе Пиагора.
Тертулліанъ издвается надъ валентиніанами, что они подражаютъ элевзинскимъ таинствамъ. Общеизвстна, наконецъ, классическая острота императора Адріана, сказанная для характеристики Александріи: ‘Тамъ, поклоняющіеся Серапису, — суть христіане, а т, кто называютъ себя епископами Христа, — посвящены Серапису’ (Illic qui Serapem colunt christiani sunt et devoti sunt Serapi, qui же Christi episcopos dicunt). Образцовъ ‘солнечнаго двоеврія’, врод приведенныхъ выше изъ Тертулліана и Льва Великаго, можно подобрать сколько угодно. Да не надо для этого углубляться и въ древность. По свидтельству Тейлора, еще недавно въ Арменіи существовала секта такъ называемыхъ якобитскихъ христіанъ, которые, съ полною искренностью и глубокимъ благочестіемъ, сливали теплую вру въ Спасителя мipa съ откровеннымъ культомъ видимаго солнца. Такъ что Робертсонъ, можетъ быть и правъ, когда утверждаетъ, что, стеревъ мираизмъ съ лица земли, какъ ученіе оффиціальное, христіанство вовсе не уничтожило его, а лишь видоизмнило, принявъ мнoгie обряды его, символы и теоріи въ свои ндра. Слды мироизма, говоритъ названный англійскій историкъ, сохранились досел въ ритуал католической церкви и даже въ надписи, гордо красующейся на первомъ храм христіанскаго Рима.
Одинъ изъ поводовъ считать христіанъ солнцепоклонниками язычники находили въ томъ, что первый день недли, воскресенье, извстенъ былъ въ христіанскихъ общинахъ подъ аллегорическимъ наименованіемъ ‘Dies Solis’ (‘День Солнца-Правды)’, что опять-таки сводило ихъ въ родство съ мираитами, у которыхъ первый день былъ посвященъ Солнцу и Мир и назывался Днемъ Господнимъ. ‘Если мы предаемся радости въ такъ называемый день солнца’, — говоритъ Тертулліанъ, — то причиною тому совсмъ не то, чтобы мы поклонялись солнцу’. Haзвaніe Dies Solis заимствовано, конечно, изъ языческаго грекоримскаго календаря. ‘Распяли Христа наканун Сатурнова дня, (т. е. субботы) — говоритъ Іустинъ Философъ, а въ день посл Сатурнова дня, т.-е. въ день солнца, онъ явился апостоламъ’. Воспоминаніе о языческихъ обрядахъ, свершавшихся въ день солнца, парализовалось для христіанъ противопоставленіемъ библейской мысли о сотвореніи въ этотъ день мipa со свтилами небесными и аллегорическаго представленія о вторичномъ возсозданіи мipa, духовномъ, чрезъ воскресеніе Христа — Солнца правды, поклоняемаго всми христіанами. День солнца и Іустинъ, и Тертулліанъ назначаютъ, какъ срокъ для общихъ крещеній. Но крещенія совершались и, надо думать, съ еще большею торжественностью, — и по великимъ праздникамъ Пасхи, Пятидесятницы, а когда установился и сразу прочно привился въ народ праздникъ Рождества Христова, то и въ Рождество. Если крещеніе съ охотою производилось и считалось особенно благодатнымъ въ Dies Solis, тмъ охотне подвергались ему, тмъ большей благодати ждали отъ него для себя т, кто крестился въ Dies Natalis Solis Invicti, — обновляя себя къ духовному возрожденію одновременно и подобно тому, какъ солнце обновляло въ тотъ же день свои силы къ новому годовому кругу. Уже одного включенія въ рождественскія службы исконнаго, вдохновеннаго гимна крестильнаго — ‘Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся’ — достаточно, чтобы признать, что старинный день ‘Рождества Непобдимаго Солнца’ сталъ днемъ великихъ побдъ истины христіанской, великихъ массовыхъ присоединеній новыхъ врующихъ силъ къ благодатной рати неугасимаго Солнца Правды, — Свта, что и во тьм свтитъ.