Роза и Нинета, Доде Альфонс, Год: 1892 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Роза и Нинета.

Современный романъ Альфонса Додэ

Avec un frontispice de Marold.

I.

Черезъ дв недли посл развода и все еще въ упоеніи отъ того, что кончены его терзанія, Режи де-Фаганъ широко раскрылъ окна своей новой холостой квартиры и нетерпливо ждалъ появленія своихъ дочурокъ. Судебнымъ ршеніемъ ему предоставлено было право проводить съ ними два воскресенья въ мсяцъ. Въ этотъ день предстояло первое свиданіе, и въ безконечныхъ ворохахъ женскихъ писемъ, за двадцать лтъ перебывавшихъ на письменномъ стол избалованнаго водевилиста, очень немногія волновали его сердце такъ сильно, какъ простая записочка, доставленная наканун:

‘Милый мой папа!

Мы прідемъ въ Пасси завтра утромъ съ десяти-часовымъ поздомъ. Mademoiselle проводитъ насъ до дома No 37 на бульвар Босежуръ и тамъ, же возьметъ обратно вечеромъ, ровно въ девять часовъ.

Любящая тебя почтительная дочь Роза де-Фаганъ’.

Ниже стояло имя ‘Нинета’, написанное еще нетвердымъ, полудтскимъ почеркомъ.

И вотъ, въ тревожномъ ожиданіи, онъ не увренъ былъ теперь, придутъ ли он на самомъ дл, не съуметъ ли въ послднюю минуту хитрая и ловкая на увертки мамаша или эта непроницаемая mademoiselle выдумать какой-нибудь предлогъ для того, чтобы задержать двочекъ. Въ любви къ себ дтей онъ не сомнвался. Но об он такъ молоды,— Роз едва минуло шестнадцать лтъ, Нинет нтъ и двнадцати,— такъ еще слабы, что не подъ силу имъ сопротивленіе враждебнымъ вліяніямъ, тмъ боле не подъ силу, что, взятыя изъ монастыря посл развода, он всецло были во власти матери и гувернантки. Адвокатъ не даромъ предупреждалъ его и говорилъ: ‘Не равна игра у васъ будетъ, мой добрый Режи: у васъ въ распоряженіи всего два дня въ мсяцъ на то, чтобы заставить любить себя’. Ну, да какъ бы тамъ ни было, отецъ былъ убжденъ, что и въ эти два дня, при разумномъ веденіи дла, онъ сможетъ сохранить горячую привязанность дорогихъ его сердцу дтей. Но эти два дня необходимы ему сполна и въ точности, безъ у вертовъ, безъ плутней… А его волненіе все росло и росло по мр того, какъ шло время,— охватывало его съ такою силой, какой онъ не испытывалъ никогда въ ожиданіи другихъ свиданій, страстныхъ или серьезно-дловыхъ. Фаганъ метался по комнат, высовывался изъ оконъ, оглядывая въ обоихъ направленіяхъ зеленющій, мирный бульваръ предмстья, примыкающій одною стороной къ линіи желзной дороги, прикрытой трельяжемъ и изгородью, другою къ ряду красивыхъ домовъ съ балконами, вазами въ цвтахъ, щеголеватыми палисадниками.

— Здравствуй, папа… Мы къ теб!

— Вы, да какъ же это?… Гд прошли?

Въ лихорадочной тревог, слдя то за часовою стрлкой, то за поздами, то за проходящими людьми на бульвар, онъ не видалъ, какъ вошли его двочки. И вотъ он вдругъ появились изъ маленькой прихожей, он тутъ, передъ нимъ, какъ будто выросли, сформировались больше за два-три мсяца, что онъ ихъ не видалъ. Руки отца дрожали въ то время, какъ онъ помогалъ дочерямъ снять ихъ хорошенькія жакетки и круглыя шляпки, опушенныя перьями. Двочки тоже чувствовали себя не совсмъ ловко въ этомъ новомъ для нихъ положеніи. Конечно, ихъ отецъ былъ и теперь все тотъ же милый, веселый, добрый папа, такъ чудесно игравшій съ ними, няньчившій ихъ на своихъ колняхъ, когда он были совсмъ маленькими, но онъ уже не былъ мужемъ ихъ матери, а отъ того выходило что-то не такъ, разница какая-то, которую он чувствовали, но опредлить не могли, что и отражалось наивнымъ недоумніемъ въ ихъ взорахъ.

Эта неловкость разсялась мало-по-малу въ то время, какъ двочки осматривали незнакомую еще имъ квартиру, залитую яркимъ свтомъ майскаго утра. Одни окна выходили на бульваръ, другія — въ садикъ при дом, казавшійся довольно большимъ отъ густой зелени сосднихъ усадебъ. Почти во всхъ комнатахъ была новая мебель. Только въ рабочемъ кабинет дти нашли знакомые библіотечные шкафы и огромный письменный столъ, углы котораго заботливый отецъ приказалъ закруглить изъ опасенія за головки малютокъ при игр въ прятки. Сколько воспоминаній вызывала эта массивная мебель съ причудливыми изгибами ящиковъ, обтянутыхъ по краямъ мдью!

— Помнишь, Нинета, какъ одинъ разъ maman…

По Нинета, меньшая, похитре и плутовате старшей, обрываетъ анекдотъ однимъ взглядомъ. Дло въ томъ, что, отпуская двочекъ къ отцу, бывшая мадамъ де-Фаганъ, теперь носящая свою прежнюю фамилію мадамъ Раво, строго наказывала дочерямъ ничего не говорить о ней и, даже въ случа неделикатныхъ разспросовъ, ни словомъ не проболтаться ни о ея теперешней жизни, ни о предположеніяхъ на будущее время. А зная, насколько Роза неосторожна и легкомыслена, она съ своими наставленіями обращалась, главнымъ образомъ, въ Нинет, очень забавной съ своею смышленою мордочкой, сдержанной и скрытной, съ острыми мышиными глазками, все высматривающими и все замчающими. Неужели могла мадамъ Раво забыть въ такое короткое время гордый и полный достоинства характеръ человка, бывшаго почти двадцать лтъ ея мужемъ, и заподозрить его въ томъ, что онъ черезъ дтей станетъ шпіонить за матерью? Трудно, конечно, перестать интересоваться существованіемъ лица, жизнь котораго была долго связана съ вашею жизнью, давала ежедневно себя чувствовать та непріятностями, то радостями, всми мелочами постояннаго, интимнаго общенія. Но Режи де-Фаганъ всми силами старается все забыть и даже избгаетъ произносить имя своей бывшей жены, двочки, съ своей стороны, держатся тоже насторож, и это вноситъ холодъ, обрываетъ разговоры, длаетъ въ нихъ ‘прорхи’, какъ говорятъ въ театр, портитъ оживленную прогулку по комнатамъ.

Такъ, въ спальн, напримръ, Роза и Нинета не могли сдержать возгласа удивленія передъ маленькою желзною кроватью, настоящею студенческою койкой, безъ занавсокъ и драпировокъ. Об двочки смотрли другъ на друга Съ одною и тою же мыслью, съ однимъ воспоминаніемъ о томъ, какъ утромъ на Рождество и въ новый годъ он приходили въ своихъ длинныхъ ночныхъ платьицахъ, съ всклокоченными еще отъ сна головками, забирались на большущую кровать папы съ мамой и обмнивались съ ними поцлуями и подарками. И многое другое говорятъ еще другъ другу глаза Розы и Нинеты, когда встрчаютъ у изголовья отцовской кровати портреты, исчезнувшіе изъ семейной спальни въ дом улицы Лафитъ и увезенные отцомъ при его уход оттуда. Тутъ большая пастель Бенера, гд об он, шести лтъ и десяти, держатъ другъ друга за руки, въ высокихъ англійскихъ рукавахъ окутывающихъ ихъ кисейныхъ капотовъ, и рядомъ — бабушка, bonnemaman де-Фаганъ, подъ стекломъ въ овальной рам,— та bonnemaman, которой он не знали и про которую ихъ мать всегда говорила, что это была строгая, очень строгая женщина.

Сколько думъ пробгаетъ въ ихъ маленькихъ головкахъ, какая путаница всхъ понятій, невозможность разобраться ни въ событіяхъ, ни въ лицахъ, еще недавно тсно и воедино связанныхъ, а теперь разрозненныхъ, разбитыхъ врознь, точно посл пожара или кораблекрушенія! И какъ все это сложно, какъ поразительно для нихъ, при незрлости и непривычк мысли, столь обычныхъ въ слишкомъ юномъ возраст! Хорошо, что надо было перейти въ столовую, куда черезъ открытыя окна врывались яркіе лучи солнца и весенній ароматъ сада. Столъ накрытъ изящно и кокетливо, передъ обоими приборами двочекъ по букету цвтовъ,— этимъ он обязаны любезности мадамъ Гюленъ.

— Мадамъ Гюленъ?— спросила Нинета, и ея шустрые глазенки засвтились любопытствомъ.

— Хозяйка дома… Она занимаетъ нижній этажъ и отдаетъ эту квартиру въ наймы, чтобы не оставаться въ дом совсмъ одной. Юна вдова и живетъ съ маленькимъ сыномъ и съ старою гувернанткой.

— А для папы флиртъ…— сболтнула Роза, поправляя свои кудряшки на лбу передъ ручнымъ зеркальцемъ.

Де-Фаганъ досмотрлъ на нее грустнымъ взглядомъ. Въ его ушахъ прозвучало одно изъ безсмысленныхъ словечекъ его бывшей супруги. А изъ двухъ дочерей Роза, по вншности, наимене похожа на г-жу Раво, высокимъ ростомъ и фигурой, слегка согнутой, цвтомъ кожи смуглой креолки, серьезнымъ и мечтательнымъ выраженіемъ лица она близко подходить къ тину отца. Онъ обратился къ ней тономъ мягкаго укора:

— Не до флирта мн теперь, милое мое дитя, да полагаю такъ же, что и мадамъ Гюленъ не больше меня думаетъ объ этомъ. Юна очень нжная мамаша, узнала, что сегодня будутъ у меня мои дочки, и нарвала для нихъ цвтовъ.

Появленіе слуги съ первымъ блюдомъ — яичницей съ сморчками, любимымъ кушаньемъ Нинеты — было встрчено радостными криками:

— Ахъ, Анфимъ!… Здравствуйте, Анфимъ!

Онъ уже нсколько лтъ служилъ у де-Фагана и теперь краевдъ, тоже терялся отъ необычнаго положенія и бормоталъ:

— Добраго здоровья, mesdemoiselle, добраго здоровья!

Это былъ южанинъ изъ Бокера, совсмъ неотесанный, съ очень низкимъ лбомъ, заросшимъ гладкими волосами, казалось, будто у него срзанъ весь верхъ головы со всмъ, что въ ней должно находиться. Его феноменальная глупость приводила въ отчаяніе супругу де-Фагана. При развод Режи взялъ его къ себ отчасти, быть можетъ, потому, что Анфимъ сохранялъ связи съ кухней въ улиц Лафитъ, и черезъ него можно было каждый день имть всточку оттуда. Эта знакомая фигура, появившаяся передъ двочками во всей своей первобытной простот, придала завтраку больше оживленія и свободы. И что за прелесть этотъ завтракъ, каждое блюдо котораго было обдумано и обсуждено Фаганомъ и его слугою, причемъ вспоминалось, любитъ ли мадемуазель Роза, чтобы былъ положенъ сахаръ въ зеленый горошекъ, какой времъ предпочитаетъ Нинета, шоколадный или ванильный.

До опьяненія восхищенныя лакомымъ завтракомъ и своими новыми весенними туалетами, двочки увлекались, въ живой болтовн забывали наставленія мамаши,— въ особенности старшая Роза, которой Нинета безирывно длала таинственные знаки. Такъ, Фаганъ, совсмъ того не желая, узналъ, что въ пятницу ‘кузенъ’ возилъ ихъ въ комическую оперу. Между тмъ, названіе ‘кузенъ’ принадлежало къ числу запретныхъ словъ, но Роза никакъ уже не могла сдержаться. Тогда, чтобы предотвратить такія невольныя нескромности, за которыя имъ можетъ достаться вечеромъ по возвращеніи къ матери, отецъ переводилъ разговоръ на посторонніе, незначительные предметы, вспоминалъ объ ихъ монастыр, который почти виднъ отсюда, о его прекрасныхъ садахъ, гд столько лтъ имъ жилось хорошо.

Неужели он не скучаютъ о немъ, хоть немножко? Не манитъ ли ихъ вернуться туда?

— О, это-то ужь нисколько!— отвчали он въ одинъ голосъ.

— А почему, мои милочки?… Было, однако, время, когда вы съ радостью туда возвратились…

Он затруднялись отвтить, не ршались сказать то, о чемъ юнъ уже догадался, какъ нельзя лучше. Потому это такъ, что со времени развода родителей все измнилось для нихъ дома. При жизни вмст вчно происходили тяжелыя сцены, причемъ никакой мры уже не соблюдалось, и даже ихъ, дтей, иногда длали участницами супружескихъ ссоръ: ‘Слышите, дти, какъ позволяетъ себ говорить со мною вашъ отецъ?’

— Сударыня, вы забываетесь при вашихъ дочеряхъ!

Ихъ принуждены были отдать въ монастырскій пансіонъ, чтобы удалить отъ такихъ непріятностей, но какъ только отецъ покинулъ домъ и состоялся разводъ, мать поспшила взять ихъ въ себ, воспылала къ нимъ нжностью, далеко не свойственною ея черствой и своевольной натур. Повидимому, она хотла завладть любовью дочерей. Гувернантка старалась тоже смягчить рзкость и строгость своей роли наставницы и воспитательницы.

Эта перемна была уже замтна и пріятно бросалась въ глаза даже въ туалетахъ дтей. До сихъ поръ мать занималась только своими нарядами, тратя на это все свое время и слишкомъ много денегъ. Теперь же, при первомъ взгляд на этихъ восхитительныхъ модныхъ куколокъ, вмсто прежнихъ монастырскихъ послушницъ, гладко причесанныхъ, одтыхъ въ форменныя платьица, какими двочки являлись изъ монастыря домой по субботамъ,— Фаганъ понялъ, что его ex-супруга, никогда не бывшая сколько-нибудь сносною матерью, примется за это съ полнымъ азартомъ, начнетъ поблажать дочерямъ, баловать ихъ непозволительно, не въ ослпленіи материнской любви, а изъ низкой ревности, изъ желанія досаждать, мучить своего бывшаго мужа. Онъ уже предвидлъ цлый рядъ непріятностей, настоящую войну булавочными уколами… Но изъ-за чего же мучиться теперь? Вдь, съ нимъ его двочки, тутъ он и останутся до вечера. Посл завтрака, онъ ршилъ повезти ихъ на утренній спектакль французскаго театра, гд давали одну изъ его пьесъ, которой он еще не видали. Представьте себ только наслажденіе, гордость смотрть изъ ложи аванъ-сцены, какъ первые артисты Парижа передъ полною залой играютъ пьесу, написанную вашимъ отцомъ!

Что ни длай мадамъ Раво, хотя бы даже въ сотрудничеств съ гувернанткой, а такого удовольствія не доставить ей дочерямъ. По окончаніи спектакля, прогулка въ экипаж по Булонскому лсу и обдъ въ модномъ ресторан. И этого развлеченія не можетъ имъ дать мамаша иначе, какъ въ сопровожденіи ‘кузена’. О, какъ будетъ восхитительно самимъ заказывать слуг необыкновенныя блюда и слышать за сосдними столами шепотъ любопытства, вызываемый въ Париж человкомъ, пользующимся извстностью: ‘Режи де-Фаганъ съ двумя дочерьми’! Потомъ, съ наступленіемъ ночи, он пойдутъ, близко прижавшись другъ къ другу, по душистымъ, пустымъ аллеямъ лса, тихо вернутся въ Пасси, къ будьвару Босежуръ, гд ихъ должна ждать въ карет гувернантка. Вотъ, можно будетъ сказать, чудесно проведенный день!

Изложеніе этой программы оживило завтракъ и вызвало горячій румянецъ на юныя лица блдненькихъ парижаночекъ. Въ открытыя окна неслись ароматы ландышей и розъ. Дроздъ весело распвалъ на вершин огромнаго стараго вяза. Нинета подошла къ окну и старалась разсмотрть въ густыхъ втвяхъ этого милаго пвца весны. Съ лужайки внизу послышался чистый дтскій голосокъ:

— Сходите играть со мной… Хотите?

Это звалъ маленькій Морисъ Гюленъ, прелестный мальчикъ лтъ девяти-десяти, съ прозрачнымъ цвтомъ лица, съ длинными золотистыми локонами, падающими на спину, поврежденная колнка заставляла его подпрыгивать, опираясь на короткій косты. ликъ. Мадамъ Гюленъ, сидвшая вблизи сына съ книгой въ рукахъ, подняла голову и проговорила: ‘pardon’, а потомъ ‘merci’, съ очень доброю улыбкой на молодыхъ еще губахъ.

— Не забудь, что мы демъ въ театръ, Нинета!— крикнула старшая сестра, какъ бы недовольная тмъ, что Нина такъ легко идетъ на новое знакомство. А та уже убжала, не разслышавъ предупрежденія.

— Не пойти ли и намъ?— спросилъ отецъ.— Мадамъ Гюленъ очень милая женщина…

Роза ршительно отказалась. Она не знакома съ этими людьми… И въ интонаціи молодой двушки, облокотившейся на подоконникъ рядомъ съ отцомъ, прозвучало зарождающееся недоброжелательство къ хозяйк дома, промелькнуло то же чувство и въ очень опытномъ взгляд, которымъ она окинула туалетъ и всю фигуру сидящей въ саду женщины.

Туалетъ былъ очень простой, нчто врод полу-траура, чуть-чуть разцвченнаго блою кружевною накидкой на голов, съ лиловатыми лентами цвта полевыхъ ирисовъ.

II.

Извстная короткость, вслдствіе сходства ихъ положеній, симпатія, еще ускользающая отъ анализа, сложились между драматургомъ и его сосдкой. Вечеръ они провели вдвоемъ съ глазу на глазъ въ маленькомъ салон нижняго этажа посл того, какъ ребенокъ ушелъ спать. Издали долеталъ неясный гулъ громаднаго Парижа, тишина опуствшаго бульвара нарушалась только лаемъ сторожевыхъ собакъ, да отъ времени до времени грохотомъ проносившагося мимо позда, потрясавшаго домъ до основанія. Вдругъ часы, старинная фамильная вещь одного стиля съ тумбою и креслами Empire, пробили десять. Мадамъ Гюленъ тихо разсмялась, перекусывая зубами нитку своего вышиванія.

— Что разсмшило васъ?— спросилъ Режи съ обычною у мужчинъ тревогой передъ загадочностью женщины, выдавшей себя невольнымъ смхомъ, отголоскомъ дтскаго своенравія, никогда не исчезающаго совершенно даже у наиболе сдержанныхъ.

Она подняла на него свои большіе голубые глаза, поразительно ясные и чистые на прекрасномъ, спокойно-выразительномъ лиц женщины лтъ подъ тридцать.

— Я смюсь потому, что уже десять часовъ,— сказала она,— а вы и въ этотъ вечеръ не выходили изъ дому, что представляется довольно страннымъ въ жизни Режи де-Фагана.

Фаганъ улыбнулся въ свою очередь.

— Какого же вы мннія о жизни художниковъ и писателей? Вы всхъ ихъ считаете отчаянными шатунами, кутилами и полуночниками?

Полина Гюленъ слегка затруднилась отвтомъ, потомъ сказала:

— Мн приходитъ на умъ вашъ закулисный міръ, полный соблазновъ и искушеній… Если бы я была замужемъ за такимъ человкомъ, я не могла бы отдлаться отъ вчнаго страха.

— Страха?… страха чего? нашихъ актрисъ? А, вотъ фантазія.

И драматургъ, человкъ такой опытный, какимъ былъ де-Фаганъ, началъ разбирать всю фальшь и дланность этихъ странныхъ существъ, живущихъ всегда готовыми фразами, условными чувствами, захваченныхъ шумихой игранныхъ ими пьесъ, тонъ которыхъ они и въ жизнь вносятъ, какъ куклы свой говорильный механизмъ.

— Наши актрисы! Да если и вправду случится имъ отдаться страстному порыву и сказать ‘люблю’ иначе, чмъ обучали въ консерваторіи, он тотчасъ же соображаютъ: ‘Какъ это хорошо у меня вышло!’ — и непремнно пускаютъ въ ходъ передъ публикой въ первой же подходящей пьес… Нечего сказать, милый народъ, душа на-распашку и ни въ чемъ отказа добрымъ пріятелямъ. Надо ихъ посмотрть въ театр за кулисами, надо знать жизнь уборныхъ, когда артистки одн, въ своей компаніи, безъ автора и директора, послушать, какъ он перекрикиваются изъ одной уборной въ другую… вдь, это сущій фургонъ ярмарочныхъ комедіантовъ, настоящій странствующій балаганъ. Кром самыхъ незрлыхъ юнцовъ, не заманишь туда ни одного порядочнаго человка.

Мадамъ Гюленъ слушала очень внимательно, хотя, повидимому, была занята вышиваніемъ, раскинутымъ на ея колняхъ, она заговорила тмъ же спокойнымъ тономъ:

— Ну, Богъ съ ними, съ актрисами, хотя, разумется, вы нсколько преувеличиваете. А сколько есть другихъ соблазновъ для человка, пользующагося извстностью, для писателя, избалованнаго успхами? Салонныя поклонницы, засыпающія васъ посланіями обожательницы, разныя незнакомки, такъ и льнущія къ вамъ, влюбленныя въ васъ и пишущія вамъ объ этомъ…

— О, не особенно привлекательны и такія, и этотъ сортъ не слишкомъ опасенъ,— сказалъ Режи.— Начать съ того, что пишутъ всегда одн и т же, полдюжина жалкихъ истеричекъ, да иностранки, собирающія автографы… Двадцать разъ я доказывалъ это моимъ пріятелямъ и товарищамъ по литератур,— ихъ незнакомки оказывались и моими незнакомками.

Полина подняла голову:

— Однако, можетъ же случиться, что женщина, взволнованная прекрасною пьесой или увлекательнымъ чтеніемъ, поддастся желанію поблагодарить автора.

— И возможно, что она напишетъ ему, но если она женщина порядочная, то письма она не пошлетъ… Попробуйте доказать мн противное,— прибавилъ онъ, пристально глядя ей въ лицо.

— О,что меня касается, то я не изъ экспансивныхъ…

Слабый стонъ ребенка прервалъ ее, заставивъ пойти въ сосднюю комнату. Вернувшись черезъ минуту къ своему рабочему столу, она сказала, понижая голосъ:

— Сегодня весь вечеръ онъ не спокоенъ.

Ей въ тонъ, какъ обычно велись ихъ интимныя бесды, Режи проговорилъ:

— Такъ вы представляли себ Фагана искателемъ нжныхъ приключеній и кутилой… Вы ошиблись. Та жизнь, которую я веду теперь, была моею мечтой, когда я женился. И вотъ какъ разъ моя лнь на вызды, мое домосдство и вызывали, главнымъ образомъ, недовольство моей жены. Это было первымъ поводомъ и основною причиной разрыва между нами…. Кто виноватъ? Женился я двадцати восьми лтъ, мои пьесы игралась уже на всхъ сценахъ, я былъ пресыщенъ всми удовольствіями, какія можетъ дать театръ, и вдругъ попадаю въ мужья женщин, которая съ ума сходитъ отъ первыхъ представленій, отъ авторскихъ билетовъ… Мн говорили, будто ддъ ея, Раво, составилъ себ состояніе фабрикаціей и отдачею напрокатъ театральныхъ костюмовъ. Очень можетъ быть, что въ силу атавизма страсть къ мишур, къ бляхамъ, къ парикамъ, къ пестрымъ жилетамъ съ разводами пагубно подйствовали на ея жалкій, крохотный умишко. Вы видите, въ чемъ тутъ недоразумніе: человкъ женится, чтобы уйти отъ искусственной, поддльной жизни, свить себ гнздо, не имющее ничего общаго ни съ драматическимъ театромъ, ни съ комическою оперой, а его супруга, наоборотъ, искала только виднаго положенія, возможности бывать на всхъ генеральныхъ репетиціяхъ и красоваться на первыхъ страницахъ газетъ.

— Жестокое недоразумніе, правда,— согласилась мадамъ Гюленъ, но какъ то не убжденно. Въ ея всегда правдивомъ голос и въ не умющемъ лгать лиц чувствовалось сомнніе.

Фаганъ понялъ это и попытался ее уврить:

— Я уступалъ, разумется, какъ уступаетъ боле влюбленный, а влюбленъ я былъ безумно, и не въ отзывы печати, не въ пустозвонную славу, какъ она! Каждый вечеръ, изо дня въ день много лтъ меня таскали на всевозможныя зрлища. Мы составляли часть того отвратительнаго ‘всего Парижа’, который является всюду, безъ перерыва и устали, боле шутовскимъ, чмъ вс балаганные шуты. На всхъ первыхъ представленіяхъ какого бы ни было театра мы неизмнно занимали одни и т же мста. Я видлъ, какъ въ партер помаленьку лысютъ головы критиковъ, какъ появляются одна за другою морщины на лицахъ моихъ сосдей, все тхъ же, неизмнно, какъ и мы, и такъ же неизмнно раздавался у моего уха голосъ жены: ‘Каково, мадамъ X… перемнила ленты у своей розовой шляпки, воображаетъ, что ее примутъ за новую’… или: ‘Смотря, смотри, супруги Z…. какъ они постарли!’ Потомъ въ антрактахъ, не отрывая отъ глазъ бинокля, она перебирала вс извстныя имена, повторяя всякую пустяковину, мелкія сплетня, ничтожные скандалы, которыми Парижъ услаждается всю зиму, сдабриваетъ свои развлеченія и которые придаютъ имъ особенную пикантность и прелесть. Въ конц-концовъ, такая жизнь наскучила мн смертельно, опостылла до того, что въ этомъ-то, именно, и заключается истинная причина нашего развода.

Мадамъ Гюленъ недоврчиво покачала головой:

— Говорили, однако, о какой-то исторіи…

— А, да… это про ‘законный поводъ къ разводу’ въ отел Испанія, о чемъ разсказывалось во всхъ газетахъ… Такъ вотъ съ чего,— сознайтесь въ томъ,— сложилось у васъ такое нехорошее мнніе обо мн. А что, если я вамъ скажу, что этотъ ‘законный поводъ’ былъ устроенъ по уговору съ моею женой?

Видя недоумніе Полины, онъ продолжалъ:

— До ныншняго дня три человка знали объ этой комедіи:. бывшая мадамъ де-Фаганъ, я и совтникъ де-Мальвиль… Вы знаете его?— сказалъ Режи, замтивши движеніе своей собесдницы.

Она, молча, сдлала утвердительный знакъ головой, и Фаганъ залпомъ, не перерываясь, разсказалъ ей свои супружескія приключенія.

— Боле опостылть другъ другу, чмъ мы съ женой, конечно, уже никто не можетъ, но этого недостаточно для развода. ‘Намъ нуженъ ршающій фактъ,— говорилъ моей жен ея другъ де-Мальвиль, отчаянный музыкантщикъ, разбирая съ нею на фортепіано послдній аусцугъ Вагнера, — дайте мн какой-нибудь скандалъ, то, что называется законнымъ поводомъ, и я берусь устроить ваше дло’. Можетъ быть, не пускаясь въ дальніе розыски, я нашелъ бы въ отношеніяхъ г-жи де-Фаганъ къ ея кузену Ла-Постероль тотъ поводъ, который былъ нуженъ совтнику. Сдлать это помшали мн два обстоятельства. Первое — то, что самъ же я допустилъ слишкомъ интимную короткость этого кузена, молодаго рекетмейстера при совт министровъ, самъ я предоставилъ ему сопровождать мою жену и дочерей въ театры и въ общество, изъ отвращенія въ выздамъ, изъ лниваго нежеланія бывать въ свт. Затмъ — вторая причина, истинная — это наши дв дочери, ихъ замужство, ихъ будущность, весь смыслъ жизни для меня самого. Когда вина оказывается на сторон мужчины, свтъ прощаетъ, если же виновна женщина, то извстная доля позора падаетъ на всю семью и навсегда ложится на дтей неизгладимымъ пятномъ. Вотъ почему я согласился взять на себя роль виноватаго и дать изловить себя въ тхъ условіяхъ, которыя вамъ извстны.

— И г. де-Мальвиль принималъ участіе въ этой комедіи?— воскликнула въ негодованіи мадамъ Гюленъ.

— Вы, я вижу, не достаточно хорошо знаете этого симфониста, забравшагося на судейское кресло. Ни до чего, что только не Бетховенъ и не Вагнеръ, ему нтъ никакого дла. А, впрочемъ, человкъ онъ обязательный и по нашему длу волновался не меньше,чмъ мы: то — какъ бы не опоздалъ предупрежденный полицейскій комииссаръ, то — явится ли на свиданіе ноя сообщница… вдь, безъ сообщницы-то обойтись нельзя. Что же тогда? Пришлось бы все начинать съ начала. Нельзя представить себ ничего потшне этихъ законныхъ супруговъ, снова сходящихся въ какомъ-нибудь далекомъ углу Парижа, чтобы снова уговариваться относительно дня и часа, когда столь многоцнный ‘законный поводъ’ будетъ, наконецъ, легальнымъ порядкомъ констатированъ. Для нашихъ переговоровъ мы выбрали проздъ Обсерваторіи, совсмъ вверху, гд свже и гуще ложится тнь каштановъ. Въ такой дали не представлялось опасности наткнуться на кого-нибудь изъ знакомыхъ, а это необходимо было: подумайте только, какого смха надлали бы супруги, жаждущіе развода и прогуливающіеся парочкой, уговаривающіеся и придумывающіе, какъ бы имъ отдлаться другъ отъ друга. Мн вотъ приходится выискивать новыя положенія,— думаю, что такое достаточно ново. ‘Въ понедльникъ, непремнно, отель ‘Испанія’, да смотрите, чтобы ваша принцесса-то не обманула’,— говорила моя жена, крпко пожимая мн руку на прощанье. А я, не мене дружественно и положительно, отвчалъ: ‘Въ понедльникъ, моя милая, это ршено!’ Такъ и устроилось: въ слдующій понедльникъ въ отел ‘Испанія’ полицейскій номмиссаръ засталъ меня утромъ…

— Съ Эми Фера изъ театра Водевиля, — сказала мадамъ Гюленъ, силясь улыбнуться,— подробности можете пропустить, он мн извстны.

— Только не сполна,— газеты не все передали. Бдняжка Эми Фера, разумется, не подозрвала, какое ее ждетъ пробужденіе, и хотя она далеко не весталка, мн, все-таки, неловко было нсколько впутывать ее въ непріятное дло, съ которымъ будетъ носиться весь Парижъ. И вдругъ, раннимъ утромъ, сильный стукъ въ нашу дверь и рзкое: ‘Отворите, именемъ закона’. Моя сообщница вскакиваетъ въ ужас: ‘Мой мужъ!… Мы погибли!…’ — ‘Какъ вашъ мужъ?’ — ‘Да, я замужемъ… простите, что не сказала вамъ… Спасайтесь, спрячьтесь куда-нибудь’. Признаюсь, тутъ я провелъ нсколько непріятныхъ минутъ, не зная, идетъ ли дло о моемъ прегршеніи, или о ея. Къ счастью, неизвстность была непродолжительна. Вслдствіе такого-то приключенія, я былъ приговоренъ къ ежемсячной уплат полутора тысячъ франковъ г-ж де-Фаганъ я мои дочери были оставлены при ней съ тмъ, что черезъ каждыя дв недли он будутъ проводить воскресенье у меня. Мало это, но я убжденъ, что въ недалекомъ будущемъ мамаша смягчить эту статью и будетъ присылать ко мн двочекъ чаще, по мр того, какъ он будутъ подростать, и всякій разъ, когда ей нужно будетъ отъ нихъ освободиться.

— Не говорите мн больше о развод… это дрянной фарсъ!— и мадамъ Гюленъ положила свою работу, ея руки дрожали, иголка не слушалась.

— А, между тмъ, я счастьемъ обязанъ разводу, по его милости я осводился отъ самаго мерзкаго существа…

— О, monsieur де-Фаганъ… можно ли говорить такъ о женщин, виноватой лишь въ томъ, что она васъ недостаточно понимала? Вдь, это же только недоразумнія, несходство характеровъ.

— Нтъ, боле того, много боле… Я не разъ говорилъ, какъ восхищаетъ меня ваша прямота, правдивость вашихъ словъ и вашихъ глазъ. А въ этой женщин меня до отчаянія доводила ея ложь,— ложь прирожденная, ради лжи, изъ-за шика и похвальбы, неотдлимая отъ всей ея особы, отъ интонаціи ея голоса, настолько сливающаяся со всми ея поступками, что я не могъ уже отличать фальши отъ правды. Разъ, за ужиномъ въ-кабинет ресторана посл оперы, я спросилъ ее: ‘Чему ты смешься такъ громко?’ — ‘Чтобы тамъ, рядомъ, подумали, что намъ очень весело’. Вотъ вамъ, вся она тутъ. Я не запомню, чтобы когда-нибудь она говорила для того лица, которое тутъ, передъ нею, а всегда для кого-то другаго, тамъ, кто только что вошелъ, для слуги, который намъ подаетъ, для проходящаго мимо, чье вниманіе ей хочется привлечь… Однажды, въ обществ десятка людей, съ восторгомъ въ глазахъ, съ умиленіемъ въ голос, она вдругъ обращается ко мн: ‘О, милый мой, Барромейскіе острова!… первыя недли нашего супружества!…’ Понятія мы не имли объ этихъ островахъ, никогда въ жизни тамъ не бывали… Представьте же себ мое удивленіе!

Мадамъ Гюленъ попыталась еще разъ смягчить:

— Слабость довольно безвредная, въ сущности…

— Да,— возразилъ Фаганъ,— только она надодаетъ до крайности и ставитъ человка въ невозможное положеніе. Спрашиваешь у подруги жизни: ‘Гд ты была?… Что длала?’ — и знаешь заране, что въ ея отвтахъ нтъ ни слова правды и тысячи случайностей могутъ раскрыть, какъ она солгала безъ всякой надобности, за то съ такимъ упрямствомъ, съ такою наглостью, что противъ нихъ ничего нельзя подлать ни просьбами, ни убжденіями. Сейчасъ же тоненькій, щебечущій голосокъ: ‘Да увряю же тебя… да наврное… ты ошибаешься, или ты меня обманываешь’. Всего прискорбне, что съ годами, съ самоувренностью, которую пріобртаетъ женщина, ложь становилась ядовитою, опасною для меня и для другихъ. На своихъ свтскихъ враговъ она цликомъ выдумывала самыя невозможныя, самыя возмутительныя вещи, которымъ, въ конц-концовъ, сама начинала врить. И все это съ положительнымъ, совершенно разумнымъ видомъ, изъ-за котораго ничмъ себя не выдавала невропатка, что она и есть на самомъ дл, если не считать маленькаго движенія, однообразнаго, автоматическаго, движенія пальцевъ, которыми она перебираетъ, мнетъ и теребитъ ленту или складку платья иногда по цлымъ часамъ… Общество легко и безъ проврки принимаетъ всякій преподносимые ему мерзости, и зло, причиняемое безнаказанно такимъ сквернымъ существомъ, оказывается громаднымъ. Сколько разъ, за большимі обдами, я старался всматриваться, подстерегать мою жену изъ-за корзинъ съ цвтами и орхидеями… ‘Что говорить она? Что еще сочиняетъ? Какой ядъ льетъ своему сосду это нарядное, модно причесанное чудовище?’ Не замедлила она и меня сдлать своей жертвой. Въ обществ оказалась въ ходу исторія одной шведки, негоднйшей особы лтъ шестнадцати-семнадцати, которая увлеки меня до безумія, до преступленія, вселила въ меня отвращеніе, ненависть въ моимъ дтямъ и къ жен. ‘Если я умру скоро,— говорила своимъ друзьямъ восхитительная дама, носившая мое имя, если я умру, вы поймете, кто меня убилъ’.

— О, это ужасъ какой-то!— вскрикнула пораженная Полина Гюленъ.

— Да, это ужасъ… Можете себ представить, какъ принна ли меня добрые знакомые, ихъ непрошенные совты, соболзнующіе или негодующіе взгляды, обращенные на насъ, на меня…Опровергать? Этого я даже и не пытался. Возможно ли было кого-нибудь уврить, что не знаю я никакой шведки, ни негодной, ни хорошей, и что вся эта семейная драма есть лишь плодъ больнаго воображенія? Я ршился молчать и продолжалъ на вечерахъ и на первыхъ представленіяхъ изображать Синюю Бороду въ то время, какъ рядомъ со мною изнывала отъ вздоховъ моя кроткая жертва, закатывая умирающіе глазки. Ея пріятельницы почитали ее настолько несчастною, что, несмотря на отвращеніе хорошаго парижскаго общества отъ разводовъ, стали ей совтовать всмъ сонмомъ развестись со мной. ‘Нтъ, нтъ… Я до конца останусь, до смерти, ради моихъ дочерей!…’ На самомъ же дл у нея, какъ и у меня, не было достаточнаго повода, и безъ совтовъ де-Мальвиля…

Крикъ ребенка, боле сильный, чмъ прежній, еще разъ оборвалъ разговоръ. Мать быстро вышла изъ комнаты, потомъ скоро вернулась, но очень блдная и съ остаткомъ какого-то ужаса въ выраженіи прекрасныхъ глазъ.

— Что съ нимъ?— спросилъ Фаганъ.

— Ничего, почти ничего… обыкновенный кошмаръ, отъ котораго онъ просыпается съ этимъ болзненнымъ стономъ, съ крикомъ страха.

Бдный ея маленькій Морисъ, онъ такъ нервенъ, такъ слабъ! Она заговорила о сын, о его здоровь, о его поврежденной колнк…

— Это не отъ рожденія?— спросилъ Фаганъ съ большимъ участіемъ къ тревог матери, самой глубокой, самой захватывающей изъ всхъ.

— Нтъ, несчастный случай… когда онъ былъ еще совсмъ маленькимъ.

И она смолкла, погруженная въ горькія воспоминанія.

III.

— Нтъ, мои милыя… нтъ, хорошія дочки мои, вы просите невозможнаго. Не настаивайте, мн было бы это слишкомъ непріятно.

Настаивать! Да он и не подумаютъ. Въ виду отказа отца, Нинета взяла какую-то книгу, Роза — модный журналъ, кроткія личики милыхъ двочекъ вдругъ застыли, какъ-то огрубли, сосредоточились въ молчалив

Роза и Нинета.

I.

II.

III.

Читайте также: