ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ШЕКСПИРА
ВЪ ПРОЗ И СТИХАХЪ
ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.
Біографическій очеркъ В. Шекспира написанъ профессоромъ Московского университета Н. И. Стороженко, примчанія П. И. Вейнберга, П. А. Каншина и др.
І) ГАМЛЕТЪ, ПРИНЦЪ ДАТСКІЙ. II) РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА и III) ОТЭЛЛО.
СЪ ПРИЛОЖЕНІЕМЪ ПОРТРЕТА АВТОРА И СЕМИ РИСУНКОВЪ.
БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ
КЪ ЖУРНАЛУ
‘ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРНІЕ’
за 1893 ГОДЪ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДЕВА.
1893.
Эскалъ, герцогъ Веронскій.
Парисъ, молодой дворянинъ, родственникъ герцога.
Монтекки |
} главы враждующихъ между собой домовъ.
Капулетти |
Дядя Капулетти, старикъ
Ромео, сынъ Монтекки
Меркуціо, родственникъ герцога и другъ Ромео.
Бенволіо, племянникъ Монтекки и тоже другъ Ромео.
Тибальдо, племянникъ синьоры Капулетти.
Фра-Лоренцо, монахъ францисканецъ.
Фра-Джовани, монахъ того-же ордена.
Бадьдассарэ, пажъ Ромео.
Сансонэ, |
Грегоріо, } слуги Капулетти.
Пьетро, |
Абрамо, слуга Монтекки.
Торговецъ зеліями.
Три музыканта.
Хоръ.
Мальчикъ.
Пажъ Париса.
Офицеръ.
Синьора Монтекки.
Синьора Капулетти.
Джульетта, ея дочь.
Кормилица Джульетты.
Веронскіе граждане, нсколько родственниковъ и родственницъ обоихъ враждующихъ домовъ, стража, часовые, маски, свита.
Дйствіе большею частью происходить въ Верон. Одна сцена (І-го дйствія) въ Манту.
Въ красивой Верон, гд происходитъ дйствіе, два одинаково знатныхъ дома давно враждовали между собою. Закоренлая вражда вспыхнула съ новою силою и должна повести къ ожесточеннымъ столкновеніямъ, руки веронцевъ обагрятся кровью своихъ согражданъ. Изъ роковыхъ ндръ обихъ враждующихъ семей, подъ вліяніемъ враждебныхъ одна другой планетъ, вышла юная чета влюбленныхъ, горькой и плачевной любви которыхъ суждено свести въ могилу многолтнія распри ея родителей. Ужасающія подробности этой обреченной на смерть любви, которой суждено пасть жертвою упорной взаимной ненависти обихъ семей, только тогда пришедшихъ къ примиренію, когда уже не стало ихъ дтей, будутъ въ теченіи двухъ часовъ изображены на нашей сцен. Если вы удостоите насъ терпливаго вниманія, мы силою усердія постараемся загладить недостаточность нашихъ дарованій.
Входятъ Сансонэ и Грегоріо, вооруженныые мечами и щитами.
Сансонэ. Честное слово, Грегоріо, не позволю я имъ казать намъ носы.
Грегоріо. Не такіе мы люди, чтобы это стерпть.
Сансонэ. А если они меня растормошатъ, я сейчасъ — мечъ на голо.
Грегоріо. Смотри, чтобы теб рано или поздно не свернули за это шеи.
Сансонэ. Когда меня растормошатъ, я скоръ на удары.
Грегоріо. Но вотъ бда! растормошить-то тебя не скоро.
Сансонэ. Каждая собака изъ дома Монтекки способна меня растормошить.
Грегоріо. Растормошиться значитъ придти въ движеніе, истинно-же храбрый человкъ стоекъ, то-есть твердо стоитъ на мст. Слдовательно, если тебя растормошатъ, ты придешь въ движеніе только для того, чтобы убжать.
Сансонэ. Каждая собака изъ этого дома заставитъ меня стоять твердо. Какъ только увижу кого-нибудь изъ этого дома, — парня или двку, это все-равно, — сейчасъ упрусь о стну и ни съ мста!
Грегоріо. Вотъ и видно, что ты человкъ слабый, о стны опираются только люди слабые.
Сансонэ. Правда. Женщины существа слабыя, поэтому ихъ всегда припираютъ къ стн. Вотъ и я, когда дло дойдетъ до вооруженной схватки, всхъ мужчинъ изъ дома Монтекки оттсню отъ стны, а всхъ женщинъ, напротивъ, къ ней припру.
Грегоріо. Враждуютъ между собою господа, а мы только ихъ слуги.
Сансонэ. Все равно, я буду неумолимъ, какъ тиранъ. Переколочу мужчинъ, примусь за женщинъ и за двокъ. Всмъ имъ быть безъ головы или…
Грегоріо. Это кому, двкамъ-то?
Сансонэ. Ну, да безъ головы иди безъ чего другаго, понимай, какъ хочешь.
Грегоріо. Поймутъ т, кому придется почувствовать.
Сансонэ. О, я до тхъ поръ буду заставлять ихъ чувствовать, пока самъ въ силахъ буду стоять крпко… Ты, вдь, знаешь — я порядочный кусокъ мяса.
Грегоріо. Хорошо, что не рыба. Будь ты рыбой, никто не стадъ-бы тебя сть. Вотъ идутъ люди изъ дома Монтекки. Обнажай свое орудіе. (Входятъ Абрамо и другіе слуги Монтекки).
Сансонэ. Мой мечъ обнаженъ. Ты затй ссору, а я стану у тебя за спиной.
Грегоріо. Чтобы удрать и тмъ показать спину?
Сансонэ. За меня не бойся.
Грегоріо. За тебя-то?.. Очень нужно!
Сансонэ. Или пусть лучше они затютъ ссору, тогда право будетъ на нашей сторон.
Грегоріо. Проходя мимо нихъ, я нахмурюсь и окину ихъ грознымъ взглядомъ. Понимай они это, какъ знаютъ.
Сансонэ. Если хватитъ смлости понять. Я, глядя на нихъ, закушу большой палецъ. Позоръ, если они молча перенесутъ такое оскорбленіе.
Абрамо. Вы на насъ закусили палецъ, синьоръ?
Сансонэ. Да, закусилъ.
Аврамо. Я спрашиваю, вы на насъ его закусили?
Сансоеэ (Тихо товарищу). Останется-ли право за нами, если я отвчу ‘да’?
Грегоріо. Нтъ.
Сансонэ (Громко). Нтъ, синьоръ, не на васъ, но я все-таки его закусываю.
Грегоріо. Вы, кажется, хотите затять ссору, синьоръ?
Абрамо. И не думаю, синьоръ.
Грегоріо. Если-же вы этого желаете, синьоръ, я къ вашимъ услугамъ. Нашъ господинъ ничмъ не хуже вашего.
Абрамо. Но и не лучше.
Сансонэ. Быть по вашему, синьоръ.
Вдали показывается Бенволіо.
Грегоріо (Тихо товарищу). Утверждай, что лучше. Сюда идетъ родственникъ синьоры Монтекки.
Сансонэ. Впрочемъ, нтъ, синьоръ. Нашъ много лучше.
Абрдмо. Это ложь.
Сансонэ. Обнажайте мечи, если вы мужчины. (Вс приготовляются къ бою). Грегоріо, не забудь прибгнуть къ своему прославленному удару. (Начинается бой, подходитъ Бенволіо и тоже обнажаетъ шпагу).
Бенволіо. Разойдитесь, жалкіе глупцы! Вложите мечи въ ножны. Вы сами не знаете, что длаете. (Своею шпагою заставляетъ слугъ опустить мечи, входитъ Тибальдо).
Тибальдо. Какъ! и ты, обнажилъ шпагу! Охота связываться съ бездушною сволочью! Повернись ко мн, Бенволіо, и взгляни въ глаза своей смерти.
Бенволіо. Я только хотлъ возстановить миръ. Спрячь свою шпагу въ ножны или, какъ я, употреби ее въ дло, чтобы разогнать этотъ людъ.
Тибальдо. Какъ! У тебя въ рук обнаженная шпага, ты говоришь о мир? Я ненавижу это слово, какъ ненавижу весь родъ Монтекки, а въ томъ числ и тебя. Ну, защищайся, трусъ! (Сражаются. Вбгаетъ нсколько сторонниковъ обоихъ домовъ и принимаютъ участіе въ бою, затмъ появляются горожане, вооруженные палками).
Горожане. Пускай въ ходъ палки, копья, бердыши! бейте, колотите, рубите! Долой всхъ Монтекки! Долой всхъ Капулетти! (Входятъ Капулетти въ спальней одежд и синьора Капулетти).
Капулетти. Что здсь за шумъ?.. Эй, кто нибудь! Подайте мн мой большой мечъ.
С-а Капулетти. Нтъ, зачмъ мечъ… Нуженъ костыль, и его достаточно.
Капулетти. Подать мн мечъ, говорю я! Сюда идетъ Монттекки и еще издали съ вызывающимъ видомъ машетъ обнаженнымъ мечемъ.
Входятъ Монтекки, обнаживъ свой мечъ, и синьора Монтекки.
Монтекки. А, ты здсь, гнусный Капулетти! (Жен) Не удерживай меня, пусти!
С-а Монтекки. Ты не сдлаешь ни шагу къ своему врагу! (Входитъ герцогъ со свитою).
Герцогъ. Вы, мятежные подданные, враги мира, братоубійствомъ оскверняющіе свои мечи, кажется, совсмъ не хотите подчиняться моимъ приказаніямъ. А! Кто вы, люди или скоты, гасящіе пламя своей губительной злобы пурпурными струями, изливающимися изъ собственныхъ-же вашихъ жилъ? Но я заставлю васъ повиноваться, хотя бы даже пришлось прибгнуть къ пыткамъ! Пусть ваши обагренныя кровью руки сейчасъ-же бросятъ оружіе, опозорившее себя такимъ множествомъ преступленій, а затмъ выслушайте полный негодованія приговоръ своего государя. Три междоусобицы, поднятыя изъ-за пустого слова, уже успли нарушить тишину и спокойствіе нашихъ улицъ, a кто въ этомъ виноватъ? Ты, старикъ Капулетти, и ты, Монтекки. Три раза старйшіе обыватели Вероны, сбросивъ съ себя строгія, приличныя ихъ возрасту одежды, вынуждены были своими старыми руками хвататься за столь-же старые, изъденные ржавчиной бердыши, чтобы предоставить себя къ услугамъ разъдающей вражды своей партіи. Если вы еще когда-нибудь дерзнете своими распрями нарушить тишину нашихъ улицъ, вамъ придется жестоко поплатиться за такое нарушеніе. На этотъ разъ пусть вс разойдутся. Вы, Капулетти, теперь-же отправитесь со мною, а вы, Монтекки, чтобы узнать нашъ приговоръ по настоящему длу, явитесь посл полудня въ старый замокъ Виллафранка,гд обыкновенно собирается нашъ верховный судъ. Еще разъ — подъ угрозой смертной казни, — пусть вс разойдутся. (Уходить, за нимъ вс остальные, кром Монтекки, синьоры Монтекки и Бенволіо).
Монтекки. Кто-же снова поднялъ старый споръ? Отвчай, племянникъ. Ты присутствовалъ при самомъ начал дла.
Бенволіо. Когда я пришелъ, слуги вашего противника и ваши уже успли бшено схватиться между собою. Чтобы разнять ихъ, я обнажилъ шпагу, а тутъ, тоже обнаживъ шпагу, подосплъ пылкій Тибальдо и сталъ бросать мн въ упоръ самые дерзкіе угрозы и вызовы, въ то-же время махая надъ головою своею шпагою, разскавшею воздухъ и свистомъ какъ-бы обличавшею свое безсиліе. Пока мы отражали удары и наносили ихъ сами, успли явиться сторонники обихъ партій и тоже приняли участіе въ схватк. Это продолжалось до тхъ поръ, пока не явился герцогъ и не рознялъ сражавшихся.
С-а Монтекки. Гд-же, однако, Ромео? Я очень рада, что онъ не участвовалъ въ этой сумятиц.
Бенволіо. Мн не спалось, синьора, и за часъ передъ тмъ, какъ восходящему солнцу выглянуть въ позлащенное окно востока, я вышелъ изъ дому и направился въ кленовую рощу, зеленющую на западной сторон города. Несмотря на ранній часъ, я въ рощ увидалъ вашего сына. Я было направился къ нему, но онъ, завидвъ меня,тотчасъ-же скрылся въ лсной чащ. Судя о его ощущеніяхъ по моимъ собственнымъ, — а ощущенія эти никогда такъ сильно не захватываютъ человка, какъ въ т минуты, когда онъ одинъ, — я за нимъ не пошелъ, умышленно не сталъ преслдоватъ человка, который, очевидно, тоже умышленно меня избгалъ.
Монтекки. Да, его уже не разъ видали тамъ раннимъ утромъ. Онъ своими слезами усугублялъ холодную влагу утренней росы и своими тяжкими вздохами къ скопившимся уже облакамъ прибавлялъ новыя. Но едва все оживляющее солнце начнетъ на самомъ дальнемъ восток откидывать тнистыя завсы у ложа Авроры, онъ, избгая веселаго дневнаго свта, утомленный, измученный, возвращается домой, запирается въ спальн на ключъ и, опустивъ оконныя завсы, устраиваетъ у себя искусственный мракъ. Это мрачное настроеніе добромъ не кончится, если дружескій совть не устранитъ его причинъ.
Бенволіо. Извстны вамъ, благородный мой дядя, эти причины?
Монтекки. Нтъ, до сихъ поръ неизвстны. Я ничего не могъ отъ него добиться.
Бенволіо. Однако, вы все-таки добивались?
Монтекки. И лично, и при содйствіи многихъ друзей, но у его страстей единственный далеко неблагоразумный совтчикъ — онъ самъ. Онъ такъ скрытенъ, такъ непроницаемъ! Да, онъ такъ-же далекъ отъ мысли открыть кому-бы то ни было свою удрученную душу, какъ распуколка цвтка, подточенная жаднымъ червемъ, далека отъ возможности раскрыться и красоваться на солнц своими прелестными лепестками. Если-бы мы могли только узнать причину его огорченій, мы съ такимъ-же усердіемъ приступили-бы к его исцленію, съ какимъ стараемся теперь развдать эти причины. (Вдали показывается Ромео).
Бенволіо. Вотъ онъ идетъ. Прошу васъ, удалитесь. Я разузнаю эти причины, или назовите меня лгуномъ.
Монтекки. Да поможетъ теб Богъ добиться отъ Ромео полной исповди. (Жен) Пойдемъ. (Уходятъ).
Бенволіо. Добраго утра, Ромео.
Ромео. Разв такъ еще рано?
Бенволіо. Только-что пробило девять.
Ромео. Какъ медленно тянется время, когда у человка тяжело на душ. Съ тобою, кажется, разговаривалъ мой отецъ. Почему ушелъ онъ отсюда такъ торопливо?
Бенволіо. Да, онъ. Что-же, однако, это за душевная тяжесть, благодаря которой теб кажется, что время тянется безконечно медленно?
Ромео. Неимніе того, что заставило-бы его идти скоре.
Бенволіо. Ты влюбленъ?
Ромео. Изнываю.
Бенволіо. Отъ любви?
Ромео. Нтъ, отъ того равнодушія, съ какимъ относится ко мн та, кого я люблю.
Бенволіо. Какъ жаль, что любовь только на словахъ нжна, а на дл самовластна и жестока.
Ромео. Какъ жаль, что слпая любовь даже и безъ глазъ находитъ путь къ тому, что ее влечетъ… Гд мы обдаемъ сегодня?… Ахъ, да! Что здсь былъ за шумъ?… Впрочемъ, нтъ, не разсказывай, я самъ слышалъ все… Да, здсь на каждомъ шагу имешь дло съ враждою, ненавистью, а еще чаще съ любовью. Всюду — полная вражды любовь и любовь, полая вражды!… О, любовь, ты нчто, созданное изъ ничего, ты тяжеловсная втренность! ты степенная суетность! безобразный хаосъ красивыхъ на видъ образовъ! свинцовый пухъ, лучезарный дымъ, холодный огонь, больное здоровье, вчно бодрствующій сонъ! Въ теб все противуположно тому, что есть на самомъ дл! Такую-то любовь чувствую я, хотя и былъ-бы радъ ея не чувствовать. Теб не смшно?
Бенволіо. Нтъ, я скоре готовъ заплакать.
Ромео. О чемъ?
Бенволіо. О томъ, что у тебя такъ горько на твоей доброй душ.
Ромео. Привязанность постоянно заставляетъ длать одну неизмнную ошибку, она усиливаетъ чужое горе. Тоска и такъ уже, словно камень, давитъ мн сердце, а ты своимъ огорченіемъ хочешь еще увеличить эту тяжесть. Да, твое участіе прибавляетъ новую скорбь къ моимъ безмрнымъ скорбямъ. Любовь — угаръ, порождаемый дымомъ вздоховъ. Если она очищена отъ дыма, она представляется глазамъ влюбленныхъ ярко сіяющимъ пламенемъ, подавляемая, она превращается въ море слезъ… Что-же еще она такое? — Самое разумное безуміе, горькая желчь и медовая сладость… До свиданія, другъ.
Бенволіо. Я тоже пойду съ тобою. Ты очень меня огорчишь, если уйдешь одинъ и оставишь меня.
Ромео. Зачмъ? Я потерялъ самого себя… Меня здсь уже нтъ… Тотъ, кто стоить передъ тобою, не Ромео… Ромео совсмъ въ другомъ мст.
Бенволіо. Скажи серьезно, ты влюбленъ и въ кого?
Ромео. Серьезно-ли? Значитъ ты хочешь слезъ и стоновъ?
Бенволіо. Нтъ, зачмъ слезы и стоны. А только безъ шутокъ.
Ромео. Я въ данномъ случа такъ-же мало способенъ шутить, какъ и больной, пишущій свое завщаніе. Да, серьезно, я люблю женщину.
Бенволіо. Значитъ, сказавъ наугадъ, что ты влюбленъ, я какъ разъ попалъ въ цль?
Ромео. Ты отличный стрлокъ… Къ сказанному я еще добавлю, что она поразительно хороша собою.
Бенволіо. Чмъ поразительне цль, тмъ легче въ нее попасть.
Ромео. На этотъ разъ ты промахнулся. Стрламъ Купидона не ранить ея сердца. У нея нравъ Діаны и она вооружена такимъ испытаннымъ цломудріемъ, что ей не страшенъ лукъ крылатаго божка. Любовныхъ увреній слышать она не хочетъ, старается укрываться отъ восторженныхъ взглядовъ и вполн равнодушна къ золоту, которымъ легко подкупить даже праведницу. Она богата красотою, и жаль, что ея богатство умретъ вмст съ нею.
Бенволіо. Она врно дала обтъ вчнаго цломудрія?
Ромео. Дала, и это для міра сущее раззореніе потому что свято соблюдая обтъ, она лишаетъ этотъ міръ своего потомства. Она слишкомъ прекрасна, слишкомъ разумно прекрасна, и она добьется вчнаго блаженства тмъ, что доведетъ меня до отчаянія. Она поклялась не любить никогда, и эта клятва убиваетъ меня, въ то-же время оставляя меня въ живыхъ, какъ ты это видишь изъ того, что я съ тобою разговариваю.
Бенволіо. Прими мой дружескій совтъ: перестань о ней думать.
Ромео. Да, сказать это легко, но какъ исполнить?
Бенволіо. Давъ волю глазамъ. Смотри на другихъ красавицъ.
Ромео. Сравненіе ея съ другими заставитъ меня еще живе вспоминать о ея совершенств. Счастливыя черныя маски, прикрывающія лица женщинъ, заставляютъ насъ предполагать, что за ними скрывается красота. Человкъ, пораженный слпотою, никогда не забудетъ того сокровища, которое онъ утратилъ вмст съ зрніемъ. Покажи мн самую красивую женщину, чмъ будетъ для меня ея красота, какъ не напоминаніемъ, что есть другая, далеко превосходящая ее красотою… Прощай, теб не научить меня забвенію.
Бенволіо. Нтъ, научу, во что-бы мн это ни обошлось.
Входятъ Капулетти, Парисъ и Шутъ.
Капулетти. Монтекки связанъ такимъ-же обязательствомъ, и подъ угрозой одинаковой кары. Казалось-бы, что такимъ старикамъ, какъ мы оба, не трудно жить въ мир.
Парисъ. Вы пользуетесь одинаковымъ положеніемъ, одинаковымъ почетомъ, и весьма прискорбно, что вы столько лтъ враждуете между собою. Но теперь, синьоръ, что отвтите вы на мое предложеніе?
Капулетти. Повторю то же, что отвтилъ тогда. Моя дочь въ свт совсмъ еще чужая, ей нтъ полныхъ четырнадцати лтъ. Пусть еще два раза поблекнетъ пышная красота лта, и только тогда мы найдемъ ее достаточно зрлой для замужества.
Парисъ. Иныя и помоложе, а все-же благополучно длались матерями.
Капулетти. Эти слишкомъ рано вышедшія замужъ матери очень скоро увядаютъ. Земля поглотила всхъ моихъ первенцевъ, вс мои раннія надежды, въ живыхъ осталась одна Джульетта, много общающая наслдница моихъ земель… Однако, любезный Парисъ, я не запрещаю вамъ ухаживать за нею, добиваться ея любви, мое согласіе въ сильной степени зависитъ отъ того, что скажетъ она, если вы съумете вызвать въ ней взаимную любовь, я выбору ея противиться не стану. Сегодня вечеромъ у меня пиръ, гостей пригласилъ я много, — все такихъ, которые мн по сердцу. Приходите и вы. Число дорогихъ гостей увеличится тогда однимъ изъ самыхъ мн любезныхъ. Сегодня въ моемъ скромномъ жилищ вы увидите столько звздъ, хотя и ходящихъ по земл, но способныхъ затмить своимъ блескомъ свтила небесныя. Появленіе наряднаго апрля, являющагося взамнъ хромающей старухи-зимы, всегда вызываетъ восторгъ въ кипящей жизнью молодости, приготовьтесь-же ощутить такой-же восторгъ у меня сегодня въ дом при вид роскошнаго букета едва распускающихся цвтовъ въ женскомъ образ. Присмотритесь ко всмъ, прислушайтесь ко всмъ и изберите ту, которая соединяетъ въ себ наибольшее количество всякихъ совершенствъ. Въ числ другихъ будетъ и моя дочь, хотя, конечно, не одною изъ первыхъ, но и не изъ послднихъ. Идемте со мною. (Шуту). А ты, бездльникъ, обгай всю нашу красавицу Верону, разъищи всхъ, чьи имена значатся въ этомъ списк, и скажи имъ, что мой домъ радушно открытъ для нихъ сегодня. (Отдаетъ шуту бумагу и уходитъ вмст съ Парисомъ).
Шутъ. Разъищи всхъ, чьи имена значатся въ этомъ списк! Легко сказать! Мало-ли что значится? Значится, напримръ, что башмачникъ долженъ знать свой аршинъ, портной колодку, рыбакъ кисти, живописецъ сти. Мн говорятъ: — ‘разъищи всхъ, чьи имена внесены въ этотъ списокъ’, а почемъ я знаю, какія имена вздумалось занести сюда составлявшимъ списокъ? Надо обратиться къ грамотнымъ людямъ. А вотъ кстати… (Входятъ Бенволіо и Ромео).
Бенволіо. Полно! Одинъ жаръ подавляется другимъ жаромъ, одно страданіе тоскою новаго страданія. Если кружится голова, начни вертть въ противуположную сторону, и головокруженіе пройдетъ. Новое горе исцляетъ отъ стараго. Отрави свой взоръ новымъ ядомъ, и старый ядъ утратитъ свое губительное свойство.
Ромео. Въ такомъ случа листъ придорожника, должно быть, отличное средство.
Бенволіо. Въ какомъ случа?
Ромео. Когда переломлена нога.
Бенволіо. Съ ума ты сошелъ, Ромео?
Ромео. Нтъ, не сошелъ, но связанъ крпче, чмъ связываютъ съумасшедшихъ, посаженъ въ тюрьму, гд меня морятъ голодомъ, скутъ, истязаютъ (Подходитъ шутъ). Добраго вечера, любезный.
Шутъ. То-же и вамъ… Синьоръ, будьте добры, скажите, умете вы читать?
Ромео. Прочесть въ книг судебъ, что я обреченъ на страданія, могу.
Шутъ. Вы, можетъ быть, прочли это, не зная грамоты… Но, будьте добры, вы съумете прочесть все, что-бы ни было написано?
Ромео. Да, если буквы и языкъ мн знакомы.
Шутъ. Опять-таки не отвтъ. Счастливо оставаться (Собирается уходитъ).
Ромео. Стой, пріятель! Я теб прочту (Читаетъ). ‘Пригласить синьора Мартино съ супругою и съ дочерьми, графа Ансэльмо съ его красавицами-сестрами, вдову синьора Витрувіо, синьора Плаченціо съ его прелестною племянницею, Меркуціо и его брата Валентина, моего дядю Капулетти съ супругою и съ дочерьми, хорошенькую мою племянницу Розалину, Ливію, синьора Валецціо съ двоюроднымъ братомъ его Тибальдо, Лючіо и остроумную Елену’ (Возвращаетъ списокъ). Собраніе блестящее. Гд оно состоится?
Шутъ. Что?
Ромео. Я спрашиваю, гд состоится ужинъ?
Шутъ. У насъ.
Ромео. У кого-же это ‘у васъ’?
Шутъ. У моего господина.
Ромео. Съ этого вопроса мн бы и слдовало начать.
Шутъ. Я вамъ и безъ всякихъ вопросовъ разскажу. Мой господинъ — прославленный и богатйшій синьоръ Капулетти, если вы не принадлежите къ роду Монтекки, имю честь пригласить васъ на пиръ и распить бутылочку-другую. Желаю вамъ всякихъ радостей. (Уходитъ).
Бенволіо. На этомъ обычномъ празднеств Капулетти въ числ другихъ красавицъ Вероны будетъ присутствовать и ужинать та самая прелестная Розалина, въ которую ты влюбленъ. Отправимся на этотъ пиръ и мы. Окинь безпристрастнымъ окомъ и другія лица, которыя укажу теб я, сравни ихъ съ Розалиной, и ты увидишь, что твой блая голубка только ворона.
Ромео. Пусть мои слезы превратятся въ огонь, если я на святыню моихъ глазъ дерзну взнести такую клевету! Пусть эти глаза, утопавшіе такъ часто, но все сохранившіе жизни, совсмъ утонуть въ жгучихъ слезахъ, какъ сгораютъ въ огн казнимые клеветники. Да есть-ли въ мір женщина красиве той, кого я люблю! Всевидящее солнце никогда не видывало ничего подобнаго съ самаго сотворенія міра.
Бенволіо. Полно! Ты только потому считаешь ее такою ослпительною красавицею, что она одна у тебя передъ глазами, и у нея не было иного противника, кром ея самой. Взвсь на своихъ кристальныхъ всахъ красоту Розалины и красоту другихъ женскихъ лицъ, которыя въ полномъ ихъ блеск я укажу теб на пиру, я она сразу утратитъ весь блескъ, ослплявшій тебя до сихъ поръ.
Ромео. Хорошо, я пойду съ тобою, но не затмъ, чтобы увидать то, что ты хочешь мн показать, но чтобъ упиться лицезрніемъ очаровательной Розалины. (Уходятъ).
Комната въ дом Капулетти.
Входятъ синьора Капулетти и Кормилица.
С-а Капулетти. Гд-же дочь, кормилица? Позови ее.
Кормилица. Звала! и это такъ-же врно, какъ-то, что я въ двнадцать лтъ была двственницей. (Зоветъ). Гд-же ты, моя овечка, божья моя коровка, если не грхъ такъ говорить?.. Гд-же эта двчонка? Гд ты, Джульетта? (Входитъ Джульетта).
Джульетта. Кто меня зоветъ?
Кормилица. Вотъ кто — матушка зоветъ.
Джульетта. Я здсь, синьора. Что вамъ угодно?
С-а Капулетти. Кормилица, уйди пока отсюда, намъ необходимо переговорить наедин. Или нтъ! — вернись, кормилица, я сообразила, что и теб слдуетъ присутствовать при нашемъ совщаніи. Ты знаешь, наша дочь входитъ въ возрастъ.
Кормилица. Мн-ли не знать ея лтъ? Я могу сказать ихъ вамъ часъ въ часъ.
С-а Капулетти. Ей скоро сравняется четырнадцать.
Кормилица. Да, скоро, но готова прозакладывать четырнадцать своихъ зубовъ, — хотя, на бду, ихъ во рту у меня осталось всего четыре, — полныхъ четырнадцати ей еще нтъ. Сколько осталось до Св. Петра — въ веригахъ?
С-а Капулетти. Съ чмъ-то дв недли.
Кормилица. Ну, съ чмъ-то или ровно — все-равно. Сколько-бы дней въ году ни было, а въ ночь подъ этотъ день ей исполнится ровно четырнадцать. Она и моя Сусанна,— упокой, Господи, вс христіанскія души! — были ровесницы. Моя Сусанна теперь передъ престоломъ Всевышняго… Я, должно-быть, оказалась недостойною такого сокровища!.. Но, какъ-бы то ни было, Джульетт въ ночь на l-е августа исполнится ровно четырнадцать… да, равно, даю въ этомъ честное слово… Я все отлично помню. Со дня землетрясенія прошло ровно одиннадцать лтъ, а я въ этотъ день какъ разъ отняла ее отъ груди, и межь всми днями, сколько-бы ихъ ни было въ году, никогда не забуду, что отняла ее отъ груди именно въ этотъ день… Какъ теперь помню, натерла я груди полынью и сидла прислонясь спиною къ голубятн, а вы и вашъ супругъ находились тогда въ Манту… О, память у меня здоровая!.. Ну, вотъ, какъ я уже говорила, натерла я груди полынью, а когда дочурка-то ваша почувствовала горечь, посмотрли бы вы, какъ она разозлилась на горькій сосокъ… словно ополоумла!.. Вдругъ чувствую — голубятня-то дрожитъ… Клянусь Богомъ, — нечего и говорить, что я давай Богъ ноги и дала тягу!.. Да, этому какъ разъ одиннадцать лтъ… Она не только уже умла ходить безъ чужой опоры, но даже бгала и туда, и сюда. Какъ разъ наканун она упала и у нея вотъ какая шишка вскочила на лбу!.. Мой мужъ, — упокой, Господь, его душу! — шутникъ бытъ. Помогъ онъ малютк встать да и говоритъ: — ‘Вотъ ты теперь все ничкомъ падаешь, а станешь поумне, такъ небось все больше будешь падать навзничь? Такъ, вдь, Джуджу?’ A она-то, плутовка, — что-бы вы думали? — плакать перестала, остановилась и говоритъ: — ‘Да’. Посмотрите, шутка это, вдь, а какъ вышло справедливо! Проживи я еще хоть тысячу лтъ и тогда не забуду, какъ мужъ сказалъ: — ‘Такъ, вдь, Джуджу?’ — а она-то остановились и въ простот сердечной говоритъ — ‘Да’.
С-а Капулетти. Будетъ объ этомъ, кормилица, перестань.
Кормилица. Сейчасъ, синьора! но меня каждый разъ смхъ разбираетъ, какъ только я вспомню, что она, глупенькая, перестала плакать да и говоритъ: — ‘Да’… Однако, клянусь чмъ хотите, ушиблась она здорово, шишка-та на лбу вскочила съ доброе куриное яйцо. Крику-то, крику-то было!.. Вдругъ мужъ говоритъ: — ‘Ты теперь ничкомъ падаешь, а выростешь — станешь больше падать навзничь. Такъ, вдь, Джуджу?’ — а она перестала плакать да и говоритъ: — ‘Да’.
Джульетта. Перестань, кормилица, прошу тебя.
Кормилица. Кончила, кончила, синьора! Будьте покойны… Да не обойдетъ тебя Создатель своими радостями… Мало-ли дтей я выкормила, но куколки лучше тебя не было ни одной. Дожить-бы мн только до твоей свадьбы, больше мн ничего не нужно.
С-а Капулетти. Вотъ о свадьб-то я и хотла говорить. Скажи мн, Джульетта, есть у тебя желаніе выйти замужъ?
Джульетта. О такой чести я до сихъ поръ даже и не думала.
Кормилица. ‘О такой чести!’… Каково? A? Не будь я сама твоею единственною кормилицею, право, я бы сказала, что ты всосала мудрость съ молокомъ.
С-а Капулетти. Совтую теб объ этомъ подумать. Даже здсь, въ Верон, къ тому-же въ высшемъ кругу многія твои ровесницы, иныя даже моложе тебя, а уже матери. Если не ошибаюсь, я сама сдлалась матерью ране того возраста, котораго достигла ты, а ты, дорогая моя, даже еще не замужемъ… Ну, въ двухъ словахъ: — знатный Парисъ проситъ твоей руки.
Кормилица. Вотъ это, милочка моя, такъ мужчина… Еще такого мужчины не сыщешь, хоть обойди весь міръ… Другаго такого даже изъ воска не вылпишь.
С-а Капулетти. Среди всего цвтника веронской молодежи лучшій цвтокъ — онъ.
Кормилица. Цвтокъ, истинный цвтокъ!
С-а Капулетти. Что ты на это скажешь? Можешь ты полюбить его? Сегодня вечеромъ у насъ пиръ. Вглядись хорошенько въ Париса, въ его черты, отмченныя печатью красоты. Вглядись, сколько гармоніи въ этихъ чертахъ, какъ он соотвтствуютъ одна другой, и если теб въ этой великолпной страниц что нибудь покажется неяснымъ, ищи объясненія въ его краснорчивыхъ глазахъ. Этой драгоцнной книги любви, чтобы достигнуть полнаго совершенства не достаетъ только достойнаго футляра. Хорошая рыба живетъ только въ самыхъ глубокихъ мстахъ, и вншняя красота становится еще цнне, когда она идетъ объ руку съ красотою душевною. Какъ-бы драгоцнна ни была книга, ея золотое содержаніе получаетъ двойную стоимость, если и застежки у нея золотыя. Итакъ, выйдя за него замужъ, ты пріобртешь все, что иметъ онъ, не утративъ ничего изъ того что имешь сама.
Кормилица. Ей-то утратить? — Нтъ, жены отъ мужей бываютъ не съ убылью, а съ прибылью.
С-а Капулетти. Скажи, можешь-ли ты отвчать на любовь Париса?
Джульетта. Посмотрю, можетъ-ли зрніе пробудить любовь, но во всякомъ случа дальше тхъ поощреній, которыя мн дозволяетъ ваше желаніе, я не пойду (Входитъ слуга).
Слуга. Синьора, гости начинаютъ собираться. Ужинъ готовъ. Освдомляются, гд синьорина… въ кухн-же проклинаютъ кормилицу. Прикажете подавать ужинъ? — все готово. Умоляю васъ, синьора, приходите скоре.
С-а Капулетти. Хорошо, сейчасъ (Слуга уходитъ). Идемъ, Джульетта, твой отецъ насъ ждетъ.
Кормилица. Ступай, моя радость. Да пошлетъ теб Богъ, въ добавокъ къ блаженнымъ днямъ, столько-же блаженныхъ ночей (Уходятъ).
Въ сопровожденіи слугъ, несущихъ факелы, входятъ одтый пилигримомъ Ромео, Меркуціо, Бенволіо и еще человкъ пять или шесть замаскированныхъ молодыхъ людей.
Ромео. Слдуетъ-ли при вход произнесть какую-нибудь оправдывающую насъ рчь или можно войти безъ всякихъ извиненій?
Бенволіо. Многословныя рчи вышли теперь изъ употребленія, он такъ-же устарли, какъ грубо раскрашенные купидоны, съ завязанными шарфомъ глазами, съ колчанами, полными стрлъ, своимъ безобразнымъ видомъ заставляющіе молодыхъ женщинъ убгать отъ нихъ, какъ отъ пугалъ. Не нужно никакихъ прологовъ, за отсутствіемъ подсказчика, произносимыхъ по запискамъ и возвщающихъ о нашемъ прибытіи. Пусть насъ принимаютъ за кого угодно. Мы потанцуемъ, а затмъ удалимся.
Ромео. Дайте мн факелъ. Я мраченъ, поэтому хочу свтить другимъ.
Меркуціо. Нтъ, добрйшій мой Ромео, мы хотимъ, чтобы и ты потанцовалъ.
Ромео. Ну, этого отъ меня не ждите! Вс вы въ бальныхъ башмакахъ съ тонкими подошвами, вамъ легко, a y меня на душ свинецъ, едва дозволяющій мн передвигаться съ мста на мсто.
Меркуціо. Все оттого, что ты влюбленъ. Возьми у купидона на прокатъ его крылья, и ты полетишь еще легче нашего.
Ромео. Нтъ, стрлы купидона изранили меня такъ тяжело, что мн не вспорхнуть даже и при помощи легкихъ его крыльевъ. Я окованъ и въ такомъ вид не въ силахъ вознестись надъ своею скорбью. Я склоняюсь ницъ подъ тяжестью давящей меня любви.
Меркуціо. Встрепенись, и ты самъ одолешь такого нжнаго ребенка, какъ купидонъ.
Ромео. Это купидонъ-то нжный ребенокъ? Нтъ, онъ грубъ, свирпъ и могучъ. Онъ, словно терновникъ, царапаетъ и колетъ.
Меркуціо. Если любовь обходится съ тобою грубо, и ты будь съ нею грубъ. Если она царапается, и ты царапай ее своими шипами… Она укротится разомъ (Слугамъ). Подайте мн черное лицо, чтобы надть его на блое (Надваетъ маску). Если чей-нибудь любопытный взглядъ заподозритъ мое безобразіе, мн, съ этимъ лицомъ на лиц, такое любопытство не страшно, не мн самому придется краснть за свое безобразіе, а только моимъ густымъ бровямъ.
Бенволіо. Пора, постучимся и войдемъ, а только войдемъ, сейчасъ-же заставимъ работать ноги.
Ромео. Дайте мн свтильникъ. Пусть т, у кого легко на сердц, скользятъ ногами по тростниковымъ цыновкамъ, а я, ограничиваясь степенною ролью, буду свтить и смотрть. Моя грусть явилась-бы чернымъ пятномъ среди общаго веселья. Мн-же не до веселья, я совсмъ разбитъ.
Меркуціо. Э, ночью вс кошки сры, какъ выразилось одно должностное лицо. А если ты въ самомъ дл обратился въ разбитую клячу, мы, — извини за выраженіе, — все-таки вытащимъ тебя изъ тины или изъ любви, въ которой ты увязъ по уши. Идемте, мы только даромъ сжигаемъ здсь дневной свтъ.
Ромео. Что-то не понимаю.
Меркуціо. Этимъ, синьоръ, я желаю сказать, что доле терять время такъ-же безполезно, какъ зажигать свтильники при дневномъ свт. Отдай справедливость нашему доброму намренію, въ немъ впятеро больше смысла, чмъ у всхъ насъ пятерыхъ въ голов.
Ромео. Мы на этотъ пиръ отправляемся съ умными намреніями, а все-таки, отправляясь туда, поступаемъ глупо.
Меркуціо. Можно спросить, почему?
Ромео. Я видлъ сонъ.
Меркуціо. И я видлъ.
Ромео. Что-же ты видлъ?
Меркуціо. А то, что разсказывающіе свои сны часто лгутъ.
Ромео. Лжетъ только тотъ, кто отрицаетъ дйствительность видннаго.
Меркуціо. Эхъ, милый другъ! вижу я, что тебя постила царица Мебъ. Она повивальная бабка фей. Вся-то она не больше маленькаго агатоваго камня на указательномъ пальц судьи. Колесницу ея везутъ два крошечныхъ атома, и она безпрепятственно разгуливаетъ по ногамъ спящихъ. Спицы этой колесницы сдланы изъ длинныхъ ножекъ пауковъ-косцовъ, верхъ изъ крыла кузнечика, возжи изъ тончайшей паутины, а сбруя соткана изъ луннаго свта, кнутовищемъ служить косточка сверчка, а самымъ кнутикомъ полоска тончайшей плевы. Возницей у нея крошечный срый комаръ не боле крошечнаго круглаго червя, вынимаемаго иголкой изъ-подъ ногтя лнивой служанки. Кузовъ изъ пустой орховой скорлупы обточенъ замчательной столярныхъ длъ мастерицей — блкой или старымъ червемъ, съ незапамятныхъ временъ исполняющими у фей должность каретниковъ. Въ такой колесниц разъзжаетъ она каждую ночь. Продетъ она по мозгу влюбленнаго, и ему снится любовь, продетъ по колнямъ придворнаго и ему снится, будто онъ отвшиваетъ поклоны, дотронется до пальцевъ законника, и ему снятся незаконные доходы, продетъ по губамъ молодой женщины, и ей снятся поцлуи. Женщинъ сердитая Мебъ часто награждаетъ прыщами и нарывами за то, что он подкрашиваютъ губы разными снадобьями и отъ этого у нихъ не свжо дыханіе. Иногда она галопомъ промчится по носу искателя должностей, и онъ нюхомъ чуетъ доходное мсто, а иной разъ она щетинкой, вырванной изъ хвоста поросенка, пощекочетъ въ ноздр спящаго аббата, и ему снится двойной десятинный сборъ. Промчится она по ше солдата, и ему грезится, будто онъ перерзываетъ непріятельское горло, снятся приступы, засады, исполинскіе клинки и кубки, впятеро объемисте обыкновенныхъ, слышится барабанный бой. Солдатъ вздрагиваетъ и просыпается. Въ испуг онъ прочитываетъ одну молитву-другую и засыпаетъ снова. Та-же самая Мебъ заплетаетъ по ночамъ лошадямъ гривы, а такъ-же и людямъ перепутываетъ волосы, намазывая ихъ какою-то скверною клейкою жидкостью, такъ-что расчесать ихъ становится не только невозможно, но и опасно. Эта-же вдьма давить двушекъ, когда он спятъ на спин, и первая научаетъ ихъ чувствовать на себ постороннюю тяжесть, тмъ она подготовляетъ ихъ къ исполненію настоящаго назначенія женщины. Она-же…
Ромео. Перестань, Меркуціо! Довольно! Ты говоришь вздоръ.
Меркуціо. Нтъ, не вздоръ. Я говорю о снахъ, объ этихъ чадахъ празднаго мозга, которыя въ сущности ничто иное, какъ нелпая игра воображенія, эта игра настолько-же лишена какого-нибудь прочнаго основанія, какъ и воздухъ, и она настолько-же измнчива, какъ втеръ, то ласково, какъ теперь, вющій съ юга, то вдругъ оборачивающійся лицомъ къ увлаженному росою югу и, разсвирпвъ, начинающій дуть съ неистовою злобой.
Бенволіо. Втеръ, о которомъ ты говоришь, кажется, уноситъ у васъ изъ головы вс наши планы. Ужинъ, вроятно, теперь уже окончился, и мы, пожалуй, явимся слишкомъ поздно.
Ромео. А я, напротивъ, боюсь, не слишкомъ-ли рано. Мою душу гнететъ предчувствіе, что нчто недоброе, еще таящееся въ ндрахъ моей звзды, приступитъ къ своимъ всесокрушающимъ дяніямъ, оно поведетъ за собою страшную развязку, жертвой которой сдлается жизнь, бьющаяся у меня въ груди, и приведетъ меня къ преждевременной смерти. Но пусть тотъ кормчій, который управляетъ моею судьбою, направить мой парусъ! Идемте, веселые друзья!
Бенволіо. Бейте въ барабаны (Вс уходятъ.)
Музыканты ожидаютъ. Входитъ нсколько слугъ.
1-й слуга. Гд Сотейникъ? Что-же онъ не помогаетъ убирать? Должно-быть, облизываетъ тарелки. Онъ только это и знаетъ.
2-й слуга. Когда вс чистыя должности поручены одному иди двоимъ, а они не успваютъ вымыть рукъ, дло всегда выйдетъ очень грязное.
1-й слуга. Прочь табуреты. Уберите буфетъ и смотрите за серебряною посудою (Одному изъ слугъ). Припрячь мн кусокъ марципана да впусти Сусанну и Нэлли. Эй, Антоніо Сотейникъ!
3-й слуга. Что нужно?
1-й слуга. Тебя ждутъ, спрашиваютъ, зовутъ, ищутъ повсюду, а тебя нигд нтъ.
3-й слуга. Не могу-же я быть и здсь, и тамъ, и всюду. Ну, ребята, живе за дло. Кто останется послднимъ, тому все, что осталось (Уходятъ въ глубину. Появляются оба Капулетти, гости u маски).
Мл. Капулетти. Добро пожаловать, господа! Дамы, не страдающія мозолями на ногахъ, желаютъ съ вами потанцовать. Кто-же изъ васъ, дорогія гостьи, откажется отъ танцевъ? Если-же которая-нибудь станетъ жеманиться и отказываться, я приму присягу, что у нея болятъ мозоли. Этимъ я затрогиваю васъ за больное мсто? Не такъ-ли? (Входятъ другіе замаскированные гост). Добро пожаловать, господа! Было время, когда и я, прикрывъ лицо маской, нашептывалъ любовныя рчи на ухо красивымъ дамамъ и двицамъ. Дамамъ и двицамъ нравились мои рчи. Но время это, увы, прошло, прошло! прошло!.. Добро пожаловать, синьоры. Эй! музыканты, играйте… Балъ начинается… Очистите мсто для танцевъ!.. Синьорины, выступайте впередъ (Музыка играетъ. Начинаются танцы. Младшій Капулетти обращается къ слугамъ). Побольше огней! Убрать столы совсмъ, да потушить каминъ, здсь становится слишкомъ жарко. (Увидавъ старшаго Капулетти.) А, дорогой дядюшка, наконецъ-то! Я уже терялъ надежду увидать васъ сегодня. Но радость видть васъ тмъ сильне, чмъ она неожиданне. Сядьте, любезный дядюшка, такъ-какъ время, когда мы оба танцовали, къ сожалнію, миновало. А сколько времени прошло съ тхъ поръ, какъ мы съ вами были въ послдній разъ подъ масками?
Ст. Капулетти. Лтъ тридцать будетъ. Да, клянусь Пресвятой Двой, не мене.
Мл. Капулетти. Нтъ, не можетъ быть, чтобы такъ давно. Гораздо меньше. Мы, вдь, въ послдній разъ танцовали на свадьб Люченціо, а это какъ разъ въ Духовъ день, съ тхъ поръ прошло не боле двадцати пяти лтъ… Мы оба были въ маскахъ.
Ст. Капулетти. Нтъ, больше. Его сыну уже полныхъ тридцать лтъ.
Мл. Капулетти. Какъ вы можете это говорить? Его сынъ еще два года тому назадъ былъ несовершеннолтнимъ.
Ромео (Одному изъ слугъ). Кто эта синьорина, осчастливливающая вотъ того молодаго человка, идя съ нимъ подъ руку?
Слуга. Не знаю, синьоръ.
Ромео (Глядя на Джульетту). Какъ хороша! Она своимъ присутствіемъ заставляетъ огни горть свтле! На фон черной ночи она является безцнною жемчужиной въ ух эіопа. Такая красота слишкомъ цнна, чтобы обладать ею, она слишкомъ дорога для земли. Она, когда сравнишь ее съ другими красивыми женщинами, кажется блоснжною голубкой среди воронъ. Когда она окончитъ танецъ, выслжу, гд ея мсто, подойду, и моя осчастливленная рука коснется ея руки… Сердце мое, любило-ли ты до сегодняшняго дня? Зрніе мое, поклянись, что нтъ! До ныншняго вечера я не видывалъ настоящей красоты.
Тибальдо. Я узнаю его по голосу, онъ непремнно Монтекки. Пажъ, принеси мн шпагу. Какъ! Этотъ наглецъ дерзнулъ подъ прирытіемъ безобразной маски явиться сюда, чтобы своимъ присутствіемъ издваться надъ нашимъ пиромъ и позорить его. Клянусь честью нашего рода, что убить этого дерзкаго мальчишку не было-бы грхомъ.
Мл. Капулетти. Что съ тобою, племянникъ? Ты рвешь и мечешь… Изъ-за чего?
Тибальдо. Дядя, здсь одинъ изъ нашихъ враговъ — Монтекки. Этотъ наглецъ осмлился явиться сюда, чтобы дразнитъ насъ и надругаться надъ нашимъ пиромъ.
Мл. Капулетти. Это, кажется, юный Ромео?
Тибальдо. Да, гнусный Ромео.
Мл. Капулетти. Угомонись, любезный племянникъ, оставь его въ поко. Онъ ведетъ себя вполн прилично, какъ настоящій дворянинъ. Говоря по правд, Верона гордится имъ, считая его благовоспитаннымъ и во всхъ отношеніяхъ прекраснымъ юношей. Я за вс сокровища этого города не согласился-бы, чтобы его хоть чмъ-нибудь обидли у меня въ дом. Поэтому, вооружись терпніемъ и не обращай на него вниманія. Я такъ хочу, и если мое желаніе иметъ для тебя цну, перестань хмуриться. Во время пира это неприлично.
Тибальдо. Все прилично, когда въ числ гостей есть негодяй. Я этого не стерплю.
Мл. Капулетти. Однако, вынужденъ будешь стерпть, задорный мальчуганъ! Пусть его остается, я такъ ршилъ. Вдь хозяинъ дома не ты, а я. Ты не стерпишь этого? Полно! Иди ты — прости Господи! — намренъ всполошить моихъ гостей, поднять сумятицу, разыгрывая изъ себя первое лицо въ дом?
