Фельетон.
Фельетон.
Родник сионизма
Родник сионизма
(Посвящается Вл. Жаботинскому)
А дороги Израиля светят и будут светить.
В. Блэк
Н. Лернер.
Елисаветградские новости. No 569. С. 2-3
Родник сионизма, Лернер Николай Осипович, Год: 1905
Время на прочтение: 8 минут(ы)
OSTKRAFT / Литературная коллекция. Научное обозрение
М.: Модест Колеров, 2020
Из всех бесчисленных и многообразных культурных течений нашего времени, бесспорно, самое величественное, внушительное зрелище являет то движение, которое носит имя сионизма. В так называемой ‘большой’ публике удивляются гигантски быстрому росту этого движения, которому насчитывают едва какой-нибудь десяток лет, удивляются его успеху, его энергичным вожакам и деятелям, их сложной работе, поражаются огромной сетью сионистских кружков, обилием газет и брошюр, лихорадочной живостью съездов и конгрессов — словом, всею, действительно внушающей уважение, картиной хода современного сионизма. Сионистская литература огромна, интерес к сионизму велик, — но, как мне кажется, одна сторона движения, наименее видная, потому что она целиком в земле, и потому-то наиболее важная и значительная, совсем не разработана.
Было бы великой смелостью в этом небольшом этюде взять на себя исполнение такого трудного дела, как исследование коренной стороны сионистского движения. Мне хочется только указать благодарную тему, кое-как очертить контуры, а восполнят этот пробел другие, ближе меня стоящие к движению и уж, конечно, несравненно более талантливые. Обнажение той стороны сионизма, которой он коренится в земле, должно лучше выяснить его задачу, яснее определить его сущность, чем это делалось доселе. В массе (под ‘массой’ я разумею обыкновенную интеллигентную публику) распространен взгляд на сионизм, преимущественно как на политическое движение, — взгляд поверхностный и ошибочный. Самое обыкновенное объяснение происхождения сионизма состоит в том, что, дескать, евреи, которым наскучили гонения и чаша терпения которых переполнилась, стали искать спасения в сионизме, или другими словами, не будь гонений, не было бы и сионизма.
Еврейские друзья, которые так рассуждают, плохие друзья еврейскому народу: — неужели еврейский народ так низко пал, что к мысли о национальном объединении и создании правоохраненного убежища по типу современного государства его пригнала антисемитская палка? Неужели дом No 13, по Гостиной улице, в Кишиневе, сроднился в душе еврея с заветной стеной Соломонова храма? Неужели Крушеван доставил последователей Греплю? Приятно знать, что этот шаблонный взгляд не пользуется кредитом в лучших сионистских сферах, и что еврей, которого направил на путь сионизма столичный околоточный, выгнав его из Петербурга, встречает в благороднейших сионистских кругах нескрываемую насмешку. Другие указывают, что источник сионизма в пробуждении, по мере распространения образования в народе, национальной гордости евреев. Указание это, и справедливое, и более утешительное для еврейского народа, односторонне. Действительно, загнанный и забитый Мошка начинает сходить со сцены, отцы вымирают, а дети (их сотни тысяч в городишках и местечках ‘черты’) являются носителями совсем иного духа, чем отцы, и умеют проявить, подчас даже резко и смело, и свою народную гордость, и сознание своих человеческих прав. Можно сказать, что распространение просвещения помогло сионистскому движению, равно как и то, что сионистское движение помогло просвещению народа, но видеть в просвещении еврейской массы главный фактор сионизма еще нельзя.
Невозможно в короткий срок даже усердной пропагандой, и устной, и литературной, вызвать такое движение, как сионистское. Вызванное таким образом течение всегда искусственное, а та страстность, то глубокое увлечении, которое возбуждает сионизм (вспомним еврейскую молодежь у Юшкевича), не могут быть сделаны, на заказ. Если движение так сильно ‘ударило по сердцам’, и они так страстно, так жадно отозвались, значит, было в этих сердцах что-нибудь, было ожидание, была жажда, жажда земли, растрескавшейся от засухи и пьющей первые капли благотворного дождя.
Что за страсть, что за мука, что за ожидание были в еврейском сердце? ‘Еврейское сердце’…
Быть может, на каком-нибудь другом языке это звучит даже немного странно: ‘английское сердце’, ‘немецкое сердце’, но только не по-еврейски, и только из еврейских уст можешь услышать теплое словечко о ‘еврейской душе’, ‘judische neschume’. Но, прежде чем говорить о еврейской душе, нельзя не коснуться вообще того, правда, не разработанного так называемой наукой, но существующего и дающего на каждом шагу о себе знать неосязаемого, еле ощутимого, но могучего стихийного элемента, который называется народной душой, духом расы. Кто хоть немного понимает историю и умеет наблюдать жизнь, тот знает, что в этом неуловимом, ускользающем между пальцами ‘что-то’ и есть все, что на нем держится весь бесконечно сложный механизм истории и что без него нет жизни народу. И теперь есть греки, но они уже не носители эллинского духа, они маленькое племя, не играющее никакой роли на историческом поприще. Эллинского духа уже нет. Он сыграл свою роль и умер, и что было дорого и ценного в нем пошло в сокровищницу мировой культуры, и в этом была его задача, а с ним умер и народ. Железный дух Рима вылился в грандиозной системе мудро организованных законов, сковывающих своими неумолимыми цепями человеческое общежитие, и сделал свою задачу и умер, и нечем стало жить римскому народу, и исчез римский народ.
Еврейскому народу судьба дала иную роль. Уже на заре своей истории этот народ явился посланников Бога на земле. Не создавать железные законы, ржавеющие, как ржавеет самое могучее железо, пришел еврей, он не являлся насадителем тленной красоты, робкой, детской любви к земному праху (недаром зоркое око Гете подметило трагическое выражение, предчувствие гибели и разрушения в беззаветно — именно беззаветно веселой, беззаботной улыбке эллинских Афродит и Вакхов), он не пришел с проповедью, безразличного покоя, бледной Нирваны, в которой тонет самое дорогое, самое прекрасное — личность… Он принес миру иные дары, которые новы и свежи много после того, как истлели крепкие скрижали Моисея, принес благоухающие цветы вечности, которым нет увядания, принес культ жизни духа, культ любви и самоотвержения, и не даром символ еврейства — библейский куст, который пылает, светит людям и не может сгореть… дает свет то, что может гореть, горит дольше то, в чем больше доступного объятиям пламени материала, — а не может сгореть то, что безумно богатою бесконечно щедро. Таков еврейский дух. Вся история земли — история борьбы еврейского духа с злым началом, победа лелеемого еврейским народом идеала будет итогом этой борьбы, когда утомленная земля свершит свой круговорот, и Высшей Силе угодно будет снять со своего верного посланника его тяжелое призвание. Этот идеал — любовь, еврейский дух — дух любви. Единственное справедливое (справедливое всегда единственное) суждение об истории не позволяет отделить еврейский идеал от христианского, даже нельзя сказать, что эти идеалы Друг Другу сродни, потому что они — одно и то же. Исторический перелом, намечающий отслоение христианства от еврейства, может казаться только при шаблонной, ложной перспективе, установленной теми, кто не хочет или не может видеть истину. Перелом-то, пожалуй, произошел, но в истории других народов. В истории же юдаизма никакого перелома не было, и это лучше всех понял сам Христос, просто и ясно объяснив непонимающим: ‘не разрушить пришел я, а исполнить’. Этим ‘не разрушить, а исполнить’ Христа лучше всего доказывается, что грань между еврейством и христианством только внешняя, что от дерева не отделилась ветвь, а могучий ствол пошел выше и выше — в небо. Другими словами, христианство с его культом любви и самоотвержения выросло из еврейства органически, и являясь высшей вершиной духа, оно есть создание еврейской национальной души.
Никто никогда не пытался (немного смысла у людей все-таки всегда оставалось) считать евреев отжившей свое расой и приравнивать их к каким-нибудь грекам. Страстная злоба, с которой евреев преследуют, напряженное, тревожное чувство, с которым считаются с евреями, доказывают, что сила и несокрушимая жизнеспособность евреев не иссякли вовсю их многотысячную историю, улыбка измученного еврея черты оседлости та же, которую запечатлел наивный резец почти доисторического художника на устах согбенного у ног гордого Фараона его предка, строителя уже выветривающихся, теряющих свою первоначальную форму пирамид. За что, во имя чего этот народ так держится за жизнь? Почему жизнь терпит? Для чего она его хранит? Объяснение одно — дух расы. Психика расы не похожа на психику отдельных людей. У расы есть свое мышление — говоря полуясным термином психологии, своего рода подсознательное мышление, оно вечно обнаруживает себя и неуклонно и прямо ведет народ определенным путем. Этот путь не таков, как путь отдельной души. Народ, если ясно сознает, то сильно чувствует, что ему нужно что-то сделать, создать нечто великое, и этот народ велик и не дает врагам похоронить себя. Назначение еврейского народа ярко определилось в судьбах мира: гореть неопалимым кустом, светить миру, быть носителем идеала и внедрить его в кровь и плоть человечества. Вот в чем роль евреев. Остальное рок уделил другим, велел каждому из них служить по своим силам этому идеалу, чтобы он проник собою жизнь и родил золотой век на земле. Хирам мог построить храм для Соломона, великолепный, гордый храм, но одухотворить его ‘Святая Святых’ дано не Хираму, а Соломону. Харос служил еврейскому царю мечом, но он был лишь послушным орудием в руках Соломона, а Соломоном двигал еврейский дух. Вся литература современных народов с Шекспиром и Пушкиным во главе, проповедует высокий идеал, а этот идеал — детище еврейского духа.
Кипит творческая работа, человечество стремится вперед и вперед, и билейский куст все горит и горит. Не иссякает еврейская сила, ‘есть еще порох в пороховницах’. Эта могучая любовь к жизни, жестокая борьба, которую ведет малочисленная раса с огромным множеством своих врагов, прямо говорит, что еврейство менее всего думает о смерти, что не ему умирать, потому что еврейский народ должен жить для чего-то. Он дал миру Моисея… все не умирает, все живет и движется, все молод и свеж, полон еще непробужденных сил. И эти силы должны раскрыться — в этом задача истории. Давая часть своих сил всем большим культурным движениям, участвуя со всем человечеством в великой культурной борьбе, еврейство, такое щедрое, такое богатое жизненными соками, не забыло и своей цели, своего назначения. Ради этого оно так ревниво хранить свою пресловутую обособленность, которой худшие из евреев стыдятся, тогда как лучшие ей гордятся. Да, потому что есть чем гордиться, потому что пока мир не проникся всей глубиной и полнотой еврейского расового идеала, евреи не могут и думать о слиянии с ним. Лучшие умы еврейской культуры давно уже кричат о ее банкротстве, видят в хваленом прогрессе только роскошную эволюцию зла, как бы они ни преувеличивали по присущему всем людям свойству, нельзя не признать в словах Руссо и Толстого крупной доли истины. Еврей это сознает, он не может любить культ войны, классовые предрассутки, все возрастающий капитализм, расовую ненависть и уклоняется от восприятия этих сторон нынешней культуры, на которых держится до поры до времени цивилизованный мир, еврей отходит в сторону. Отсюда даже столь часто выдаваемый за нетерпимость аристократизм еврея, его исключительная привязанность к своей семье и расе. Английский простолюдин не спросит приятеля: ‘ну, как живешь, англичанин?’, французский крестьянин не скажет соседу: ‘Как твои дела, француз?’ Простой еврей наивно, но настойчиво, сам того не сознавая, подчеркивает еврейскую самоцельность, обособленность известным чисто еврейским приветствием: ‘Что поделывает еврей?’ Еврей знает, чувствует, что лишь в расе его жизнь со всем ее смыслом и целью. Чуждое, не свое очень мало занимает еврея. Наблюдательный и тонкий В. В. Розанов очень верно подметил эту черту еврея.
Гейне в ‘Reisebilder’ со своей всегдашней улыбкой говорит о старом евреев, который изливает в древней молитве негодование против нечестивого царя Навуходоноссора, тогда как ведь ‘чуть не на-днях’ злодей Тит разрушил Иерусалим. Да. Еврей особенный человек, и при встрече с ним само быстротекущее время почтительно замедляет ход. Интересно проследить по Библии, по сложившейся в незапамятные времена легенде отношение евреев к Богу. Евреи с ним в каких-то особенных отношениях, не так, как другие, иначе. Он их и милует. Он их и казнит по особенному. На евреях — самый грозный Божий гнев, но на них же самая нежная Его благодать. В этом одном прекрасно выразилось еврейское ‘свое’ особенное, одной этой живучей легенды достаточно, чтобы поддержать еврейскую обособленность от других народов.
Вот почему сионизм не мог не явиться. Вернее, он даже и вовсе не являлся, — потому что был всегда и так же стар и так же юн, как самый еврейский дух. Сионизм — это еврейский дух в его основном проявлении. Он только принял современную политическую окраску, он вооружился новыми орудиями борьбы: — банком, печатной пропагандой, конгрессами, частными съездами. Он даже наметил себе ближайшую цель — Палестину… Но это только ближайшая цель, только средство к дальнейшей, главной цели. И на нем и успокоиться еврейских национальный дух! Его могучая творческая сила не остановится на этом, и сионизм, насколько его возможно втиснуть в берега политического течения, под влиянием политических изменений, конечно, не раз повернет свое русло в разные стороны. А цель, великая цель жизни еврейской расы — сказать народам новое слово, то слово, после которого
Будет мир иных явлений,
Иных торжеств…
Ради этого великая, щедрая душа мечтает, грезит. Старый народ снова мучается родами. Он не угасит духа, не скроет светильник от сидящих во тьме. В нашу эпоху в сознании человечества расцветает мысль о благах расового объединения. Никому эта мысль так не улыбается, как евреям. Им больше, чем другим нужно отстоять свою самобытность, потому что в ней таятся несметные сокровища духа, которые нужно сберечь, сохранить и в предсказанный час победы дать миру тот семисвещник, при свете которого человечество пойдет
Дорогою блаженства
К нескончанной цели совершенства.
Ближайший, вернейший путь к этому — сионистское учение. Оно должно поддержать усталых, ободрить отстающих. Дав еврейскому народу политическую свободу, оно обеспечит ему возможность никакими потугами не стесненной культурной работы. В воздухе свободы, на собственной почве еврейское ‘свое’ окрепнет, расцветет, еврейская народная гордость окончательно проснется и заговорит подобающим величайшему народу властным голосом, еврейская душа создаст новое мироотношение, ‘свежесть слов которых никогда никто еще <,и,>, {Мы поправили искаженную в газете цитату из П. Б. Шелли, современной Лернеру: Природа мне тогда должна была бы
Дать свежесть словъ, которыхъ никогда
Никто еще не стеръ, произнося ихъ,
Иль изъ ея созданій совершенныхъ
Заимствовать придется мне черты,
Чтобы его явить вамъ совершенство.} не стер, произнося их’, и руками Израиля свяжутся концы узла истории, потому что история с ее уроками уже не будет нужна грядущему золотому веку. А пока — нужна дружная борьба с врагами, усердная, тяжелая работа, нужно завоевать Иерусалим земной ради Иерусалима небесного, нужно помнить, что ‘голус’ не в гражданском бесправии, а в неимении земли, в оторванности от своей родной почвы, что в сионизме звучит пламенное стремление стоять на земле, искание почвы. В этом стремлении истинный родник сионизма, из таинственных глубин еврейского духа течет свежая струя живой воды, так весело журчащая в сионистском движении. Эта струя не переставала биться и играть и в жемчужной песне певца Сиона — Иехуды Галеви, и в еврейских поэмах Гейне, и в страстных призывах Герпля. Вот чем дорог сионизм — своим прямым истоком из таинства еврейской души, он показатель духовной молодости, бодрости народа. Его практическое значение уже теперь огромно, правда, еще не близко до Палестины, но уже есть надежда на лучшую жизнь, при одной мысли о которой миллионам угнетенных становится легче дышать. Но даже если бы сионизм был только мечтою, золотой мечтою, — одной этой мечты достаточно, чтобы сказать, что народ, который может так горячо увлекаться мечтой, — великий народ. Жива, жива она, еврейская струя, и пока слышится ее ласковое журчание, ничто не страшно вечно-юному, древнейшему народу.
Бледнеют боги Мицраима,
Как туча, слава их пройдет.
И купиной неопалимой
Израиль в мире процветет!