Родители Гоголя, Шенрок Владимир Иванович, Год: 1889 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 47 минут(ы)

РОДИТЕЛИ ГОГОЛЯ.

Однимъ изъ важнйшихъ вопросовъ при разработк матеріаловъ для біографіи какой-либо исторической личности справедливо считается разъясненіе тхъ разнообразныхъ вліяній, которымъ она подверглась съ самаго появленія своего на свтъ. Все это представляется не только самою важною, но и самою трудною стороною при изученіи, нуждающеюся въ особенно тщательномъ и серьезномъ къ ней отношеніи и въ строгомъ выбор матеріала, такъ какъ преждевременные выводы и обобщенія могутъ иногда не только не принести пользы, но и причинить существенный вредъ. Вотъ та точка зрнія, руководствуясь которою, мы ршаемся, на основаніи новыхъ, еще не бывшихъ въ печати источниковъ, подвергнуть пересмотру и дополнить разрозненныя свднія о родителяхъ Гоголя, отмчая при случа т черты ихъ характеровъ, которыя могъ унаслдовать ихъ геніальный сынъ. Само собою разумется, что въ предлагаемомъ очерк нельзя ожидать не только полнаго освщенія всхъ сторонъ ихъ жизни, но и желательной равномрности въ отношеніи подробностей изложенія, такъ какъ на характер и размрахъ его неизбжно отражается отрывочность и случайность матеріала, бывшаго въ нашихъ рукахъ.

Скудныя свднія, которыя намъ удалось собрать объ отц Гоголя, сводятся, главнымъ образомъ, къ тому, что это былъ человкъ выросшій и проведшій всю жизнь въ скромной деревенской обстановк, преданный всей душой семь и роднымъ и не чуждый того мечтательнаго романтизма, который въ старину нердко находилъ себ пріютъ въ отдаленныхъ уголкахъ нашего отечества. Природа щедро одарила его, какъ бы предназначивъ для широкаго поприща и серьезной умственной дятельности, но судьба и обстоятельства жизни не допустили замтно выдлиться изъ толпы обыкновенныхъ малороссійскихъ помщиковъ. Ему, повидимому, не приходило и на мысль мечтать о литературной извстности, ни личный характеръ, чрезвычайно скромный и удовлетворяющійся немногимъ, ни весь складъ жизни не представляли данныхъ для честолюбія этого рода. Совершенно случайное обстоятельство вызвало творчество Василія Аанасьевича, но даже и при этихъ условіяхъ историки украинской литературы отводятъ ему почетное мсто въ своихъ трудахъ, и смло можно утверждать, что мимо, такъ сказать, рекомендаціи со стороны знаменитаго сына, однми комедіями-шутками его имя было бы спасено отъ забвенія.

Василій Аанасьевичъ Гоголь родился въ 1780 г. въ своемъ наслдственномъ хутор Купчинскомъ, близь рки Голтвы, въ сотн Шишацкой. Впослдствіи этотъ хуторъ былъ по его имени названъ Васильевкой, а по прибавочной фамиліи — Яновщиной. Мы не имемъ никакихъ положительныхъ данныхъ, касающихся ранняго его дтства, извстно только, что онъ былъ сынъ войскового писаря и воспитаніе получилъ въ Полтавской духовной семинаріи, какъ въ единственномъ тогда заведеніи родного города. ‘Мужъ мой’, — говоритъ объ этомъ въ своихъ воспоминаніяхъ жена его, Марья Ивановна, — ‘учился въ Полтав, гд еще не было, кром семинаріи, ничего’. При такомъ отзыв Марьи Ивановны, мнніе которой могла быть отголоскомъ мннія мужа, можно думать, что развитіемъ своихъ способностей Василій Аанасьевичъ былъ обязанъ почти только личной любознательности и живому, наблюдательному уму. Въ этомъ отношеніи судьба его чрезвычайно походитъ на судьбу его знаменитаго сына. Послдній, впрочемъ, благодаря исключительному положенію школы, въ которой воспитывался, встртилъ въ ней довольно развитое товарищество, тогда какъ Василій Аанасьевичъ, конечно, не могъ особенно похвалиться и въ этомъ отношеніи… Къ счастью, онъ имлъ умнаго, хорошо образованнаго отца. Аанасій Демьяновичъ, хотя и не принадлежалъ уже къ духовному званію, подобно двумъ ближайшимъ своимъ предкамъ, изъ которыхъ одинъ былъ даже служителемъ алтаря, но также, какъ названные предки, прошелъ черезъ семинарію и завершилъ свое образованіе въ Кіевской духовной академіи. Сохранились воспоминанія, указывающія на то, что Аанасій Гоголь получилъ въ академіи настолько основательное для своего времени образованіе, что считался знатокомъ языковъ, особенно латинскаго и нмецкаго, которые преподавалъ дтямъ своихъ деревенскихъ сосдей. О самой женитьб его разсказываютъ анекдотъ, что онъ похитилъ изъ родительскаго дома любимую свою ученицу, Татьяну Семеновну Лизогубъ, дочь бунчуковаго товарища Семена Лизогуба, по матери изъ фамиліи Танскихъ. Онъ предварительно объяснился ей въ любви, скрывъ записку въ скорлуп грецкаго орха, и, удостоврившись во взаимности, обвнчался съ нею безъ вдома родителей. Отмчаемъ этотъ фактъ, какъ единственный извстный случай изъ жизни дда нашего безсмертнаго писателя, изображенный послднимъ въ ‘Старосвтскихъ помщикахъ’ {Изъ этого не слдуетъ однако заключать, что Аанасій Демьяновичъ и жена его послужили прототипами для Аанасія Ивановича и Пульхеріи Ивановны, большое сходство съ которыми представляли также старички Зарудные и многіе другіе.}. Для насъ особенно важно, что родъ Гоголей-Яновскихъ отличался интеллигентностью и любовью къ умственнымъ занятіямъ. Впрочемъ, Василій Аанасьевичъ Гоголь, какъ сынъ помщика, уже гораздо меньше заботился о своемъ образованіи. Не предназначая себя по окончаніи курса въ семинаріи къ духовному званію, онъ , не пошелъ по примру отца и дда въ академію {Ниже мы встртимъ противорчащее этому показаніе, но трудно теперь установить истину. Мы основываемся въ данномъ случа на запискахъ М. И. Гоголь.} и считалъ свое образованіе законченнымъ. Старинная рутина помщичьяго благодушія и скудный выборъ дорогъ при опредленіи карьеры побуждали въ т времена большинство молодыхъ людей, не задумываясь о призваніи, идти по слдамъ отцовъ, почти вс они посвящали себя сельскому хозяйству и спокойно оставались на всю жизнь въ имніяхъ. На девятнадцатомъ году жизни молодой Гоголь поступилъ было въ военную службу корнетомъ, но вскор былъ переименованъ гражданскимъ чиномъ и перешелъ на службу въ малороссійскій почтамтъ {Свдніе это заимствуемъ изъ статьи Лазаревскаго: ‘Очерки малороссійскихъ фамилій’ (‘Русск. Архивъ’, 1875 г., 4, 452). Непонятно, какимъ образомъ служба Гоголя отнесена къ 1788 г. (ему было тогда всего 8 лтъ), не слдуетъ ли читать 1798 годъ.}. По выход въ отставку до самой женитьбы онъ долженъ былъ помогать родителямъ въ ихъ хозяйственныхъ заботахъ и большую часть времени употреблялъ на исполненіе разныхъ мелкихъ порученій. Часто приходилось ему здить въ сосднія деревни, особенно Сорочныцы, а когда родители узжали изъ Яновщины, на обязанности молодого человка лежало занимать гостей. Вообще, онъ игралъ въ дом второстепенную роль паныча, которою совершенно удовлетворялся. Самымъ знаменательнымъ событіемъ въ жизни Василія Аанасьевича была, конечно, его женитьба на Маръ Ивановн Косяровской. Здсь особенно выказала себя его романтическая натура. Уцлвшая небольшая переписка съ невстой, а потомъ женой, знакомитъ непосредственно съ его личностью и отчасти со степенью его литературнаго образованія. Чтеніе распространенныхъ тогда сентиментальныхъ романовъ должно было оставить замтные слды въ его душ, если въ минуты страстныхъ изліяній у него вырываются выраженія, отзывающіяся складомъ литературныхъ произведеній его времени. Такія выраженія, какъ ‘наша дружба основана на священныхъ правилахъ честности’, или ‘я долженъ прикрывать видомъ веселости сильную печаль, происходящую отъ страшныхъ воображеній’, даже выборомъ словъ напоминаютъ стиль карамзинскихъ повстей и писемъ… Съ будущей своей женой Василій Аанасьевичъ былъ знакомъ еще въ дтств, какъ сосди, они часто видали другъ друга, но когда красивая дочь помщика Косяровскаго, получившая впослдствіи отъ тетки своей Трощинской за нжный цвтъ лица прозваніе блянки, стала подростать, — она произвела сильное впечатлніе на своего романтика-сосда. Въ сердц Василія Аанасьевича вспыхнула страсть, увнчавшаяся счастливымъ брачнымъ союзомъ, не омраченнымъ ничмъ въ продолженіе почти двадцатилтней супружеской жизни и оставивиншъ въ пережившей мужа подруг жизни самыя свтлыя и теплыя воспоминанія. Маръя Ивановна втайн отвчала на пылкое увлеченіе жениха, но при всемъ томъ не ршалась даже читать его письма, которыя она почтительно передавала нераспечатанными отцу или тетк. Приводимъ здсь вполн эти записки В. А. Гоголя къ невст, писанныя на обрывкахъ простой синей бумаги.

1. ‘Единственный другъ! И такъ я, полагаясь на ваши увренія, осмливаюсь назвать васъ другомъ, а боле чувствую удовольствіе, что вы, свято почитая добродтель, чувствуете цну таковой дружбы, основанной единственно на священныхъ правилахъ честности. Тецерь мн одно утшеніе въ скук — только къ вамъ писать, а видться съ вами нескоро буду. Мои родители дутъ къ вамъ, а я остаюсь дома съ гостьми, а потомъ всюду съ унылымъ сердцемъ по дламъ изъ дому. Одно мн осталось облегченіе — видть хоть въ одной строк дйствіе души вашей. Не лишите меня сего счастія увдомить о вашемъ здоровь: оно составляетъ мою жизнь и благополучіе. Прощайте, вашъ вчно врный другъ Василій’.

2. ‘Къ великой моей горести я не могу съ вами ничего поговорить, долженъ холодно обходиться и прикрывать видомъ веселости сильную любовь и печаль, происходящую отъ страшныхъ воображеній! Ахъ, можетъ, вы меня не любите! можетъ, вы перемнили ужъ свое намреніе, но я ничего не знаю, и отчаяніе ежеминутно терзаетъ мое сердце. Я сегодня долженъ хать, не говоря съ вами! О, какъ несносна для меня сія разлука, тмъ боле, что я не увренъ въ вашей любви. Уврьте меня хоть однимъ словомъ, пожалйте несчастнаго! Прощайте, вашъ вчно усердный Василій’.

3. ‘Вы мн не отвчали на мою записку! вы меня не жалете! Ахъ, когда бы вы знали, какая горесть сндаетъ меня! Я не могу уже скрыть своей печали. О, несчастнйшій, что я сдлалъ! Я васъ огорчилъ! Вы меня не простили! Какъ я могу отсюда {Изъ Яресокъ.} удалиться, покуда вы меня не простите. Пожалйте! простите! Удостойте меня одной строчки — и я благополученъ. Боле не могу писать: перо выпадаетъ изъ моихъ рукъ’.

4. ‘Единственный другъ! Нкоторая надобность заставляетъ меня пробыть здсь {Въ сел Ярескахъ, гд жила тетка Марьи Ивановны, писано съ квартиры.} до обда. Но я сказалъ вчера тетушк, что рано поду и что у васъ не буду. Ахъ, какъ бы я желалъ еще васъ увидть! Но совстно перемнять уже то, что сказалъ. Однакожъ тетушка хотла писать матушк. Можетъ, вы будете писать, я посылаю нарочнаго человка. О, когда бы мн приказали придти за письмомъ! Прощайте, я не могу выразить, что со мною длается. О Боже, какъ я отсюда выду! Прошу васъ, пожалйте несчастнаго! Не забудьте вашего вчно врнаго друга Василія’.

5. ‘Милая Машенька! Многія препятствія лишили меня счастія сей день быть у васъ! Слабость моего здоровья наводитъ страшное воображеніе, и лютое отчаяніе терзаетъ мое сердце. Прощайте, наилучшій въ свт другъ! Прошу васъ быть здоровой и не безпокоиться обо мн. Увряю васъ, что никто въ свт не можетъ столь сильно любить, сколько любитъ васъ и почитаетъ вашъ вчно врнйшій другъ несчастный Василій. Я завтра ду въ Сорочинцы и всячески буду поспшать, чтобы скоре увидться съ вами’.

Приписка сбоку:

‘Прошу васъ, не показывайте сего несчастнаго выраженія страсти родителямъ вашимъ. И самъ не знаю, какъ пишу’.

Но что за личность была невста, эта вдохновительница нашего пламеннаго романтика? Съ нею и съ отношеніями ея къ жениху мы знакомимся изъ отрывочныхъ воспоминаній, набросанныхъ ею въ старости, по просьб извстнаго біографа ея сына, П. А. Кулиша.

‘Дтства своего’, — разсказываетъ она въ этихъ запискахъ,— ‘я почти не помню. Отецъ мой былъ женатъ на Марь Ильинишн Шостакъ, служилъ въ военной служб, простудился и потерялъ одинъ глазъ, что заставило его выйти въ отставку. Потомъ отецъ мой служилъ въ Орл и оставилъ меня полуторамсячной у тетки Анны Матвенны Трощинской (сестры отца моего, Ивана Матвевича Косяровскаго, у него былъ еще братъ Петръ Матвевичъ) {Отецъ Петра и Павла Петровичей Косяровскихъ, съ которыми переписывался Гоголь въ юности. (См. соч. Гоголя, изданіе Кулиша, V т.).}. У нея былъ сынъ, который служилъ въ Петербург, онъ очень любилъ меня. Тетка сама учила меня, какъ могла. Когда отецъ вышелъ въ отставку и пріхалъ за мной, я мало знала родителей и мн очень не хотлось оставлять тетку, я много плакала. Дома въ хутор (въ семи верстахъ отъ Васильевки) я увидла сестру и брата, но очень грустила за теткой (малороссіанизмъ вмсто — по тетк), которая опять взяла меня и я у нея оставалась до двнадцати лтъ. Потомъ отецъ получилъ мсто почтмейстера въ Харьков и взялъ меня отъ тетки, гд я начала учиться съ братомъ, но скоро доктора совтовали отцу оставитъ службу, если не хочетъ потерять совершенно зрнія, и мы опять пріхали въ свой хуторъ. Въ это время сосдъ мой по деревн, будущій мужъ мой, пріхалъ къ отцу посовтоваться о служб въ Харьков. Отецъ мой, указывая на насъ, дтей, въ разговор сказалъ: ‘вотъ моя забота’. Онъ же (Василій Аанасьевичъ) подумалъ, глядя на меня: ‘отъ одной-то я скоро избавлю васъ’. Такъ онъ посл мн разсказывалъ. Тогда мн было всего тринадцать лтъ. Я чувствовала къ нему что-то особенное, но оставалась спокойной и думала только о тетк, моей второй матери, которой я много разсказывала о своей жизни въ Харьков. Женихъ мой часто навщалъ насъ (у тетки, въ мстечк Ярескахъ). Онъ иногда спрашивалъ меня, могу ли я терпть его и не скучаю ли съ нимъ. Я отвчала, что мн съ нимъ пріятно, и дйствительно, онъ былъ всегда очень любезенъ и внимателенъ ко мн съ самаго дтства. Когда я бывало гуляла съ двушками къ рк Пслу, то слышала пріятную музыку изъ-за кустовъ другого берега. Не трудно было догадаться, что это былъ онъ. Когда я приближалась, то музыка въ разныхъ направленіяхъ сопутствовала мн до самаго дома, скрываясь въ садахъ. Когда я разсказывала объ этомъ тетушк, она, улыбаясь, говорила: ‘вотъ кстати ты вышла гулять! Онъ такъ любитъ природу и, пользуясь хорошей погодой, наслаждается музыкой. Но ты больше не ходи гулять такъ далеко отъ дому’. Одинъ разъ, не найдя меня дома, онъ пошелъ въ садъ. Увидя его, я задрожала, какъ въ лихорадк, и вернулась домой. Когда мы остались одни, онъ спросилъ меня, люблю ли я его, я отвчала, что люблю, какъ всхъ людей. Удивляюсь, какъ я могла такъ скрывать свои чувства на четырнадцатомъ году. Когда я ушла, онъ сказалъ тетк, что очень желалъ бы жениться на мн, но сомнвается, могу ли я любить его. Она отвчала, что я люблю его, что я доброе дитя и могу быть хорошей женой, что она уврена, что я люблю его, потому что скучаю, когда долго его не вижу, а что я такъ отвчала потому, что боюсь мужчинъ, наслышавшись отъ нея, какіе они бываютъ лукавые. Когда онъ ухалъ, тетка позвала меня и передала мн его предложеніе. Я сказала, что боюсь, что подруги будутъ смяться надо мной, но она меня урезонила, и насъ сговорили. Родители взяли меня къ себ, чтобы приготовить кое-что, и я ужъ не такъ скучала, потому что женихъ мой часто прізжалъ, а когда не могъ пріхать, то писалъ письма, которыя я, не распечатывая, отдавала отцу. Читая ихъ, онъ, улыбаясь, говорилъ: ‘видно, что начитался романовъ!’ Письма были наполнены нжными выраженіями и отецъ диктовалъ мн отвты. Письма жениха я всегда носила съ собой. Свадьба наша назначалась черезъ годъ. Когда мн было четырнадцать лтъ, насъ перевнчали въ мстечк Ярескахъ, потомъ мужъ мой ухалъ, а я осталась у тетки, оттого что еще была слишкомъ молода, потомъ гостила у родителей, гд часто съ нимъ видалась. Но въ начал ноября онъ сталъ просить родителей отдать ему меня, говоря, что не можетъ боле жить безъ меня. Такъ вмсто году я пробыла у нихъ одинъ мсяцъ. Они благословили меня и отпустили. Онъ меня привезъ въ деревню Васильевку, гд встртили насъ отецъ и мать. Они приняли меня какъ родную дочь. Свекровь наряжала меня по своему вкусу и надвала на меня свои старинныя вещи. Любовь ко мн мужа была неописанная, я была вполн счастлива. Онъ былъ старе меня на тринадцать лтъ. Я никуда не вызжала, находя все счастье дома’.

Такъ просто ведетъ Марья Ивановна задушевную повсть о свтлыхъ дняхъ своей жизни, не вдаваясь въ лишнія подробности и не теряя нити воспоминаній. Свободно и легко изливается на бумагу эта исповдь сердца и естественность придаетъ прелесть разсказу. Подобныя отношенія счастливой супружеской четы еще не особенная рдкость, но не всегда они выдерживаютъ продолжительный искусъ и не всякая женщина способна такъ занимательно и толково изобразить ихъ. Сравнивая это плавное изложеніе съ пріемами рчи Марьи Ивановны въ обыденныхъ письмахъ, невольно дивишься и чистому языку (за исключеніемъ немногихъ провинціализмовъ) и нкоторому мастерству разсказа для женщины такого скромнаго образованія. Сила искренняго чувства и правдивость открытой души помогли ей справиться съ непривычкой къ правильному выраженію мыслей, а глубокая привязанность къ покойному мужу, тогда уже полвка лежавшему въ могил, не допустила ее до рисовки и аффектаціи, неизбжныхъ тамъ, гд кроется фальшь.

Замчательно, что самый бракъ съ ея ‘единственнымъ другомъ’ представлялся Марь Ивановн освященнымъ свыше. Въ другомъ мст она передаетъ объ этомъ въ слдующихъ словахъ:

‘Четырнадцати лтъ меня выдали за моего добраго мужа, въ въ семи верстахъ живущаго отъ моихъ родителей. Ему указала меня Царица Небесная, во сн являясь ему. Онъ меня тогда увидалъ, не имющую году, и узналъ, когда нечаянно увидалъ меня въ томъ же самомъ возраст, и слдилъ за мной во вс возрасты моего дтства’. (‘Записки о жизни Гоголя’, т. 1, стр. 17). Такимъ образомъ чувство любви къ мужу имло у нея и нкоторую мистическую окраску.

Бракосочетаніе совершилось въ 1808 году. Молодые зажили счастливой семейной жизнью и въ ветхомъ деревенскомъ домик Яновщины царствовали миръ и согласіе. Характеры обоихъ супруговъ въ высшей степени благопріятствовали полному ладу между ними. Василій Аанасьевичъ въ домашней сфер отличался замчательной мягкостью и добротой, такъ что никто въ дом не чувствовалъ суровой власти господина. Легко представить себ, какъ любили его свой, когда и посторонніе находили въ его обществ отраду и отдыхъ. Таковъ же онъ былъ въ обхожденіи съ прислугой и крпостными, вс случайныя ихъ неловкости и проступки онъ обращалъ въ шутку, будучи не охотникомъ до строгихъ взысканій. Не станемъ распространяться о гостепріимств Василія Аанасьевича, такъ какъ оно достаточно извстно, замтимъ только, что, можетъ быть, слишкомъ выдвигаютъ обыкновенно неотразимо-обаятельное дйствіе, которое его личность производила на окружающихъ. Врное въ своемъ основаніи, такое представленіе гршитъ поэтическимъ преувеличеніемъ. Проще и врне характеризуетъ его по воспоминаніямъ извстный товарищъ и лучшій другъ Н. В. Гоголя, А. С. Данилевскій, слдующими словами:— ‘онъ былъ человкъ въ высшей степени интересный, безподобный разсказчикъ’. Эта-то способность его и была, конечно, причиной, что Трощинскій сталъ побуждать его впослдствіи сочинять пьесы для сцены.

Несомннно, что, въ свою очередь, и Василій Аанасьевичъ нашелъ въ окружающей сред много добраго и привлекательнаго и это все боле и боле должно было привязывать его къ домашнему очагу и направлять по той дорог, которую указали ему обстоятельства.

Деревню онъ оставлялъ крайне неохотно для рдкихъ поздокъ въ Полтаву и Миргородъ, но оставался тамъ недолго и всегда спшялъ къ семь. Однажды только ршился было онъ оставить Яновщину для службы въ губернскомъ город, но и тогда единственной побудительной причиной было желаніе служить при вліятельномъ родственник. Это было въ 1806 году, когда Д. П. Трощинскій, выйдя въ отставку, переселился изъ Петербурга въ свое помстье Кибинцы (Миргородскаго повта) и былъ избранъ полтавскимъ дворянствомъ въ губернскіе маршалы, или предводители. Гоголь занялъ при немъ мсто секретаря, но скоро соскучился и вышелъ въ отставку. Не будь Трощинскаго, Василію Аанасьевичу не пришло бы и въ голову перезжать въ городъ и надвать чиновничій мундиръ. Не смотря на ограниченность средствъ, въ служб онъ не нуждался, и, чуждый по природ мелкаго честолюбія, никогда серьезно ея не искалъ. Въ другой разъ подумывалъ Василій Аанасьевичъ уже со всмъ семействомъ двинуться въ Полтаву и ради воспитанія дтей просить должности. Это было въ то время, когда онъ отдавалъ своихъ сыновей въ гимназію. Но здсь главную роль играла, конечно, родительская нжность, по крайней мр, онъ легко отказался отъ своей мысли, когда по смерти одного изъ сыновей ему удалось устроить другого въ Нжин, а такъ какъ вскор, благодаря ходатайству всесильнаго Трощинскаго передъ графомъ Кушелевымъ-Безбородко, послдній принялъ на себя безплатное обученіе Никоши, то больше для перезда въ городъ не представлялось уже ни малйшаго повода.

Большое разнообразіе было внесено въ мирную жизнь Гоголей-Яновскихъ перездомъ Трощинскаго въ Малороссію. До того времени Василій Аанасьевичъ не встрчалъ въ окружающей обстановк ровно ничего, что бы могло ему уккзать на возможность иной жизни, боле соотвтствующей его природнымъ задаткамъ. Его эстетическая натура проявляла себя и въ крупныхъ, и въ мелкихъ вещахъ, но никому не приходило въ голову серьезно взглянуть на ея указанія, а самъ Василій Аанасьевичъ, повидимому, былъ всего мене склоненъ прислушиваться къ влеченію своей природы. Онъ какъ бы не чувствовалъ того могучаго голоса, который съ ранняго дтства призывалъ къ великой будущности прославившаго его сына, что вполн объясняется совершеннымъ отсутствіемъ въ окружающей сред какого-либо намека на серьезный умственный трудъ. Замчательно, напримръ, что онъ любилъ при всякомъ удобномъ случа писать стихи, но, упражняясь въ поэзіи, онъ единственно забавлялся способностью, шутя, безъ усилій, сочинять вирши. Мы, конечно, не имемъ ни малйшаго основанія длать заключенія о качествахъ этихъ поэтическихъ упражненій, но отзывъ Марьи Ивановны заставляетъ думать, что мужъ ея вообще легко относился къ своимъ литературнымъ опытамъ, не придавая имъ никакого значенія. ‘Мужъ мой’, — разсказываетъ Марья Ивановна, — ‘иногда писалъ стихи, но ничего серьезнаго. Къ знакомымъ онъ писалъ иногда письма въ стихахъ, боле комическаго характера. Онъ имлъ природный умъ, любилъ природу и поэзію’. Уже эти слова женщины, далекой отъ литературы, сумвшей, однако, замтить эстетическія наклонности мужа, не лишены интереса. Но есть большое основаніе предполагать, что при боле благопріятныхъ условіяхъ Василій Аанасьевичъ могъ бы заявить себя чмъ-нибудь боле крупнымъ сравнительно съ двумя комедіями, случайно имъ сочиненными и случайно, благодаря громкой извстности сына, обратившими на себя вниманіе общества и критики. Прежде всего, живя безвыздно въ деревн, онъ, конечно, долго не имлъ возможности удовлетворять своей любви къ чтенію. ‘Книгами мы пользовались изъ библіотеки Трощинскаго’, замчаетъ въ одномъ мст своихъ записокъ Марья Ивановна. Но такой путь для обогащенія ума открылся для Василія Аанасъевича уже почти въ тридцатилтнемъ возраст, когда строй жизни его давно опредлился, и когда по воспитанію, образовавшимся привычкамъ и складу характера, онъ окончательно сдлался мирнымъ сельскимъ жителемъ. Исполняя желаніе Трощинскаго, Василій Аанасъевичъ удовлетворялъ, конечно, и внутренней потребности творить, но смотрлъ на дло по обыкновенію легко, низводя свой трудъ на степень простой забавы. Одинъ суровый критикъ драматическихъ пьесъ Гоголя-отца видитъ въ нихъ даже преступленіе противъ народа, полагая, что въ нихъ бары насмхались надъ языкомъ, нравами и обычаями того народа, который кормилъ ихъ. Непонятно, откуда авторъ приведенныхъ строкъ почерпнулъ свднія о насмшливомъ и презрительномъ отношеніи къ народу такого любителя родной Малороссіи и ея преданій, какимъ былъ Д. П. Трощинскій. Но любопытно, что и этотъ критикъ признаетъ, что ‘въ комедіи Гоголя нтъ ни фарса, ни вычурныхъ фразъ, ни лишнихъ лицъ и рчей, у него все ‘у себя дома’, все на мст’. Согласно другому отзыву, гораздо боле авторитетному, В. А. Гоголь, ‘будучи живымъ членомъ своего общества, захватилъ въ свое творчество украинской простонародной жизни столько, сколько тогдашнее общество требовало для его возсозданія. Шутка и псня для пріятнаго провожденія времени, — вотъ все, чего могъ искать писатель тогдашній въ оставленномъ (?) дворянами родномъ быту и Гоголь-отецъ очень искусно и умно почерпнулъ изъ него эти элементы для своей комедіи’.

Но и въ другихъ отношеніяхъ, кром этихъ полушутливыхъ литературныхъ опытовъ, сближеніе съ Трощинскимъ было полезно Василію Аанасьевичу, не говоря уже о томъ, что маленькій его Никоша много выигралъ для своего эстетическаго развитія, имя случай видть интеллигентную среду, окружавшую Трощинскаго. Справедливо и мтко называетъ Кулишъ, въ одной изъ своихъ статей, Кибинцы (имніе Трощинскаго) ‘Аинами временъ Гоголева отца’. Неумолимое время не пощадило никакихъ слдовъ былого великолпія Кибинцевъ, не уцлли ни богатая избранная библіотека, ни рдкія, дорогія картины, ни прекрасная мебель или коллекціи оружія, монетъ, медалей и даже табакерокъ, ни даже такія вещи, какъ бюро королевы Маріи Антуанеты и принадлежавшіе ей великолпные фарфоровые часы и подсвчники. Все продано, все исчезло! Но кто зналъ Кибинцы въ дни ихъ величія и славы, т не могутъ и теперь безъ увлеченія вспомнить объ этомъ сказочномъ мірк. Все здсь говорило, что хозяинъ былъ человкъ просвщенный, съ тонкимъ вкусомъ и большой разносторонней любознательностью. Много было приманокъ, привлекавшихъ сюда всхъ, кто имлъ возможность проникнуть въ кибинцскіе чертоги. Здсь былъ вчный пиръ въ праздникъ и въ будни, Кто бы и когда ни подъзжалъ къ господскому дому въ Кибинцахъ, уже издалека начиналъ различать звуки домашняго деревенскаго оркестра, казавшіеся сначала какимъ-то неопредленнымъ гуломъ и становившіеся по мр приближенія все явственне и громогласне, и, наконецъ, передъ путникомъ выросталъ величавый домъ Трощинскаго съ примыкавшими къ нему безчисленными флигелями и службами. Домъ этотъ походилъ больше на обширный клубъ или гостинницу, чмъ на обыкновенный домашній очагъ, Все было поставлено въ немъ на широкую ногу, всего было въ изобиліи и везд блистали изящество и красота. Гостей въ Кибинцахъ круглый годъ бывало такъ много, что исчезновеніе однихъ и появленіе другихъ было почти незамтно въ этомъ волнующемся мор. Большинство изъ нихъ пользовались особыми помщеніями и всевозможнымъ комфортомъ: каждому присылался въ его комнату чай, кофе или десертъ, и лишь къ обду вс должны были въ строго — опредленный часъ собираться по звонку. До какихъ широкихъ размровъ доходило хлбосольство Трощинскаго, показываетъ слдующій примръ. По словамъ А. С. Данилевскаго, однажды былъ преоригинальный случай съ какимъ-то артиллерійскимъ офицеромъ Б***. Онъ попалъ въ Кибинцы случайно передъ именинами Трощинскаго и въ вид сюрприза устроилъ фейерверкъ. За услугу его обласкали, и ему такъ понравилось у Трощинскихъ, что онъ такъ и остался у нихъ проживать года на три. Впрочемъ, при всемъ гостепріимств Трощинскій былъ нсколько натянутъ и не особенно привтливъ въ обращеніи. А C. Данилевскій передаетъ, что много разъ случалось ему бывать въ Кибинцахъ и Ярескахъ вмст съ H. B. Гоголемъ и гостить подолгу, но Трощинскій едва ли промолвилъ съ ними даже слово. Съ гостями онъ вообще бесдовалъ мало и любилъ при нихъ раскладывать гранъ-пасьянсъ. Передъ обдомъ гости, располагаясь въ разныхъ концахъ столовой, обыкновенно напряженно ожидали хозяина. Наконецъ, появлялся Дмитрій Прокофьевичъ, всегда въ полномъ парад, во всхъ орденахъ и лентахъ, задумчивый, суровый, съ выраженіемъ скуки или утомленія на умномъ старческомъ лиц. Усвоенная во время придворной жизни величавость, первенствующая роль хозяина и оказываемые наперерывъ со всхъ сторонъ знаки подобострастія давали ему видъ козырнаго короля среди этой массы людей. При всемъ томъ это былъ человкъ очень добрый, готовый помогать и оказывать покровительство, кому было возможно…

У этого-то ‘царька’, какъ называли въ сосдств Трощинскаго, Василій Аанасьевичъ состоялъ на правахъ родственника, хотя они далеко не были на равной, дружеской ног, какъ обыкновенно думаютъ. Не смотря на то, что просвщенный сановникъ умлъ цнить способности Гоголя, особенно драматическія, и знаніе горячо любимой Малороссіи, онъ, все-таки, не длалъ для него исключенія въ характер своихъ отношеній къ окружающимъ и всегда держалъ его на извстномъ разстояніи. Впрочемъ, Василій Аанасьевичъ, имя несомннныя преимущества передъ толпой случайныхъ постителей Кибинцевъ, и самъ не становился съ Трощинскимъ на одну доску, чего не допускала значительная разница между ними и въ возраст, и въ положеніи. Относясь къ Трощинскому, какъ къ покровителю, онъ раздлялъ съ другими чувство благоговнія передъ нимъ, что, конечно, исключало всякую возможность панибратства. Но во время пріздовъ своихъ въ Кибинцы Василій Аанасьевичъ могъ свободно располагаться въ предоставленномъ въ его полное распоряженіе флигел и помстить въ немъ всю семью, хотя, какъ человкъ деликатный, онъ лишь въ крайности думалъ было однажды воспользоваться этимъ правомъ {Однажды онъ писалъ жен: ‘Мн очень жаль, что ты не соглашаешься выхать изъ дому съ дтьми. Анна Матвевна Трощинская и старики помстили бы васъ, да я въ Кибницахъ можно бы быть теб безъ всякихъ затрудненій: я весь флигель одинъ занимаю. О. какъ бы мы были счастливы вмст!’ На это послдовалъ, однако, категорическій отказъ со стороны Марьи Ивановны, которая и сама въ каждомъ письм высказывала желаніе поскоре увидть себя подъ одной кровлей съ любимымъ мужемъ. В. А — чу казалось боле удобнымъ предпочесть для своихъ скромное помщеніе у жениной тетки, также думала и Марья Ивановна: ‘Какія у тебя, мой другъ, мрачныя мысли. Ты воображаешь себ, что у насъ въ деревн повальная болзнь, и чтобы мн выхать съ такимъ семействомъ къ нашимъ старикамъ или къ тетеньк. Ну какъ можно и въ обоихъ этихъ домахъ помстить насъ! и гд? разв въ Кибинцахъ? Но и тамъ невыгодно со всми дтьми: вдь это не шутка подняться со всей семьей, и надобно, по крайней мр, рублей сто, чтобы обмундировать прилично въ такомъ дом кормилицу, а когда Богъ дастъ (новорожденнаго), то и другую, а дома мн ихъ одяніе ничего не будетъ стоить. И такъ вс говорятъ и думаютъ, что мы богаты, а будто отъ скупости не хотимъ ничего имть, а не знаютъ нашей иногда крайней нужды. Но когда бы, Боже сохрани, въ самомъ дл какая опасность, тогда бы нечего разсуждать о выгод, но у насъ, благодаря милосерднаго Бога, ни одной души больной, кром Агафьи {Агафья или Гапа — няня H. B. Гоголя.} не выздоровла’ и проч. Также стснялся и H Б. Гоголь иногда зазжать по дорог изъ Нжина въ Кибинцы. ‘Прошу васъ, дражайшая маменька, распорядиться такъ, чтобы намъ не зазжать въ Кибницы. ябо платья у меня совсмъ нтъ, кром того, которое на мн’. Но съ другой стороны онъ могъ свободно пользоваться книгами изъ библіотеки Трощинскаго: ‘Сдлайте милость, пришлите намъ на дорогу, для разогнанія скуки долго оставаться на постоялыхъ дворахъ. нсколько книгъ изъ Кибинцевъ’ (Соч. Гог., изд. Кул., т. V, стр. 13 и 24).}. Кром того, къ его услугамъ былъ экипажъ, люди для посылокъ. наконецъ, онъ могъ во всякое время пользоваться совтами домашнихъ врачей Трощинскаго. Случалось, что и самъ Дмитрій Прокофьевичъ прізжалъ къ нему, а потомъ ко вдов его, со всмъ штатомъ, съ челядью и шутами. Въ длахъ практической важности Трощинскій всегда оказывалъ содйствіе любимому родственнику и его семь. Поздки къ Трощинскому вносили большое разнообразіе въ жизнь васильевскихъ помщиковъ, давая имъ возможность многое видть и узнавать.

Въ запискахъ Марьи Ивановны, мы находимъ всего нсколько строкъ о посщеніяхъ ею и мужемъ Кибинцевъ: ‘Я никуда не вызжала, находя все счастье дома, Потомъ мы проживали у Дмитрія Прокофьевича Трощинскаго, который поселясь въ Малоросссіи, рдко насъ отпускалъ домой. Тамъ я видла все, чего не искала въ въ свт: и балы, и театры, и отличное общество, бывали даже прізжіе изъ обихъ столицъ. Но я всегда была рада хать къ себ въ деревню’.

II.

Не воспитавъ и не обработавъ свой талантъ, Василій Аанасьевичъ не сдлался также хорошимъ помщикомъ, къ чему, впрочемъ, не имлъ никакого призванія. По крайней мр, онъ не пріобрлъ въ этой области выдающейся опытности и познаній, какъ того можно было ожидать отъ человка его дарованій, прожившаго весь вкъ въ деревн. {‘Онъ былъ человкъ хорошій, нравственный, правдивый, но особенно практическимъ не былъ’. Такъ характеризуетъ Василія Аанасьевича по воспоминаніямъ матери, дочь его, Анна Васильевна Гоголь.} И какъ деревенскій житель, Василій Аанасьевичъ отличался преимущественно эстетическими наклонностями, которыя обнаруживались въ любви къ саду и полямъ, въ упоеніи мелодичнымъ пніемъ соловьевъ и въ тонкомъ вкус, проявляемомъ въ выбор и покупк вещей для дома, наконецъ, въ планахъ, составляемыхъ относительно дома, усадьбы. Въ саду онъ любилъ устраивать изящные гротики, красивыя бесдки. Въ немъ онъ проводилъ цлые дни, не замчая времени за работами, или, любуясь посаженными имъ подростающими деревьями, изъ которыхъ многія донын сохранились въ обширномъ саду Васильевки {Любопытно, что, будучи человкомъ мягкимъ и уступчивымъ по натур онъ настоятельно требовалъ, чтобы никто не смлъ стукомъ разгонять соловьевъ и не позволялъ поэтому мыть блье на пруд, находящемся въ Васильевк посреди сада.}.

Каждая дорожка, каждая аллея носила у него особыя названія, при чемъ нкоторыя изъ нихъ характеризуютъ его сентиментальные вкусы, какъ, напр., ‘долина спокойствія’, находившаяся въ сосднемъ съ Васильевкой лску Яворовщин (отъ слова яворъ), излюбленномъ мст прогулокъ какъ Василія Аанасьевича, такъ и Николая Васильевича {Не можемъ не упомянуть, что Н. Б. Гоголь унаслдовалъ отъ отца эту страсть, при чемъ даже въ предпочтеніи однихъ деревьевъ другимъ вкусы сына поразительно совпадали съ вкусами отца (любимыми деревьями обоихъ были дубы и клены). Въ памяти писателя дорогой образъ отца живо возстаетъ именно въ связи съ представленіемъ о сад и весеннихъ работахъ въ немъ. ‘Весна приближается — время самое веселое, когда весело можемъ провести его. Это-то время обширный кругъ моего дйствія. Живо помню, какъ бывало, съ лопатою въ рук, глубокомысленно раздумываю надъ изломанной дорожкой… Признаюсь, какъ бы я желалъ когда-нибудь бытъ дома въ это время. Я и теперь такой же, канъ прежде, жаркій охотникъ въ саду. Но мн не удастся, я думаю, долго побывать въ это время. Не смотря на все, я никогда не оставлю сего изящнаго занятія, хотя бы вовсе не любилъ его. Оно было любимымъ упражненіемъ папеньки моего друга, благодтеля, утшителя’.}. Къ сожалнію, протекшее полустолтіе наложило свою желзную руку на многое и въ этой усадьб (въ томъ чред и на ‘долину спокойствія’, да и самый лсокъ вырубленъ на продажу лтъ пятнадцать тому назадъ {Многое и теперь напоминаетъ, по крайней мр, въ Васильевк, ея незабвенныхъ хозяевъ. Въ середин сада тянется длинная тнистая аллея, представляющая эффектную перспективу съ обоихъ концовъ, неподалеку отъ нея проходятъ дорожка, по обимъ сторонамъ которой почти вс деревья посажены рукою Николая Васильевича, а нкоторыя и Василія Аанасьевича.}.

Возвращаясь къ разсказу Марьи Ивановны, не можемъ не отмтить того обстоятельства, что ея записка почти исключительно посвящена разсказу о муж, такъ что этимъ оттснены на второй планъ даже воспоминанія объ обожаемомъ сын, о которомъ она говоритъ только вскользь. Какъ видно, дорогая ей память о счастливыхъ годахъ замужества заслоняла для нея всю послдующую жизнь. Въ дальнйшемъ разсказ она съ особенной любовью и обстоятельностью передаетъ только о другомъ важнйшемъ событіи своей жизни — построеніи храма въ Васильевк.

‘Церкви еще у насъ не было и люди оттого терпли много неудобствъ, особенно въ дурную погоду и при перездахъ черезъ рку Голтву. Я начала просить мужа строить церковь. Онъ удивился и сказалъ: ‘Помилуй! какъ мы будемъ строить церковь, когда у меня нтъ и 500 руб.’ Я отвчала, что Богъ поможетъ. Въ это время пріхала маменька {Марья Алексевна Шостакъ.} и начала также уговаривать. ‘И видно, что на это было Божье соизволеніе, потому что все начало устраиваться какъ бы само собою: на другой день пріхалъ архитекторъ италіанецъ, жившій у Дм. П. Трощинскаго. Онъ охотно сдлалъ планъ маленькой церкви для своей деревни (двсти душъ) и кстати явился каменщикъ, искавшій работы. Когда ему показали планъ и спросили, что онъ возьметъ за то, чтобы надлать кирпичъ съ нашими рабочими. Онъ потребовалъ пять тысячъ и приступилъ къ работ. Онъ бралъ деньги по частямъ. но требовалъ прибавки, сожаля, что дешево запросилъ. Мы ему прибавили еще тысячу рублей. И такъ, съ Божіей помощью церковь была окончена вчерн въ теченіе двухъ лтъ {Говорятъ, что обтъ построить церковь въ Васильевк былъ данъ Марьей Ивановной передъ рожденіемъ H. B. Гоголя посл двухъ неудачныхъ родовъ.}. Потомъ мы похали въ Ромны на Ильинскую ярмарку и перемнили старинное серебро на церковныя вещи. И черезъ три года посл постройки началось служеніе’.

Впослдствіи, по смерти мужа, Марья Ивановна много заботилась объ изготовленіи плащаницы для церкви и въ продолженіе почти цлаго года въ каждомъ письм къ одному изъ родственниковъ, жившему въ Одесс и слдившему за исполненіемъ работы, освдомлялась о ход дла {Нкоторыя подробности объ этомъ сообщены въ моей брошюр ‘Ученическіе роды Гоголя’, стр. 32.}.

Постройка церкви въ хутор имла, несомннно, чрезвычайно важное значеніе не только для обитателей Васильевки, но отчасти и для ближайшихъ сосдей, такъ какъ въ то время еще мало было храмовъ въ окрестныхъ деревняхъ, а дороги были невыносимо плохи и грязны, такъ что предпринимать далекія странствованія по оврагамъ и балкамъ было крайне затруднительно и неудобно. Марья Ивановна имла полное основаніе гордиться сооруженіемъ храма, для котораго не жалла ни тратъ, ни хлопотъ, совершая это дло съ глубокимъ сознаніемъ важности принятой на, себя священной обязанности. При своей сообщительности, не смотря на обычную скромность, она любила вспомнитъ и поразсказать, какъ строилась церковь и какъ, какъ бы по благословенію свыше, неожиданно и легко устранялисъ вс препятствія, и дло устраивалось само собой {Любопытно, что Н. В. Гоголю случалось иногда въ письмахъ къ матери выставлять для ея успокоенія необыкновенную удачу въ своихъ предпріятіяхъ. которыя могли быть почему-нибудь ею не одобрены. Такъ передъ первой своей заграничной поздкой онъ писалъ: ‘Я ршился, но къ чему, какъ приступить? Выздъ за границу такъ труденъ, хлопотъ такъ много! Но лишь только я принялся, все, къ удивленію моему, пошло какъ нельзя лучше, я даже легко получилъ пропускъ. Одна остановка была, наконецъ, за деньгами. Здсь я было со- всмъ отчаялся, но вдругъ получаю слдуемыя въ Опекунскій Совтъ’.}…

Но построеніе храма было лишь важнйшимъ, а не единственнымъ благодяніемъ, оказаннымъ цлой округ васильевскими помщиками. Весьма полезною оказалась учрежденная въ деревн ярмарка, собирающаяся донын по четыре раза въ годъ въ сроки чрезвычайно удачно выбранные и установленные Василіемъ Аанасьевичемъ {Эти сроки не измнялись до сихъ поръ — въ продолженіе бол 60-ти лтъ.}.

Всегдашняя готовность длать добро и неизмнныя привтливость и радушіе были одинаково свойственны обоимъ супругамъ и служили для нихъ залогомъ прочнаго нравственнаго союза.

Позволимъ себ сдлать здсь небольшое отступленіе и привести интересный разсказъ А. О. Данилевскаго о его первомъ знакомств съ Н. В. Гогодемъ и его родителями, записанный нами дословно.

‘Я съ Гоголемъ познакомился въ дтств. Мн было семь лтъ. Наши родители вмст воспитывались въ Кіевской духовной академіи. Однажды пріхали мы съ отцомъ къ нему въ деревню. Мы жили отъ нихъ верстахъ въ тридцати, въ Семеренькахъ. Мы были около Рождества. Тутъ я увидлъ въ первый разъ маленькаго Никошу, будущаго моего друга. Онъ былъ нездоровъ и лежалъ въ постели. Мы играли съ его младшимъ братомъ Иваномъ. Впослдствіи, въ одномъ изъ писемъ ко мн, онъ припоминалъ о начал знакомства: ‘помнишь, какъ ты въ первый разъ лъ у насъ клюкву’. Мы пробыли нсколько дней. Я возвратился съ отцомъ домой и въ этотъ довольно значительный промежутокъ времени мы не видались. Я лишился отца, моя мать вышла за Василія Ивановича Черныша (его имніе, Толстое, находилось верстахъ въ шести отъ Васильевки). Въ 1818 г. я поступилъ въ Полтавскую гимназію и здсь встртился съ Гоголемъ. Посл непродолжительнаго разговора мы вспомнили другъ друга. Вмст съ нимъ мы пробыли года два. Онъ жилъ у учителя Спасскаго съ братомъ. Въ 1822 г. я поступилъ въ Нжинъ и съ тхъ поръ мы были неразлучны и всегда вмст здили домой съ Петромъ Александровичемъ Барановымъ (сыномъ вотчима). Варановъ былъ нашимъ менторомъ, онъ былъ въ первомъ выпуск, — постарше насъ обоихъ. Разскажу одинъ забавный случай. Одинъ разъ (въ первый годъ) мы должны были вмст съ Гоголемъ хать домой, тутъ былъ и Барановъ. Прислали за нами лошадей, съ нами навязался хать одинъ изъ нашихъ гувернеровъ, Зельднеръ. Коляску прислали четверомстную, но къ намъ еще напросился Щербакъ, который былъ знакомъ съ семействомъ Гоголя. (Онъ жилъ около Пирятина, это были довольно богатые люди). Зельднеръ тогда имлъ еще для насъ авторитетъ, его присутствіе было для насъ стснительно. Онъ халъ и ко мн, и къ Гоголю, но намъ обоимъ не хотлось его брать. Когда условились хать, то онъ пошелъ съ нами на черный дворъ, гд была коляска, онъ намъ хотлъ доказать, что можно хать впятеромъ. Онъ былъ очень забавенъ, ноги циркулемъ, мы надъ нимъ подсмивались. Наконецъ, все было готово къ отъзду. Наканун отъзда, жена Зельднера, Марья Николаевна, приготовила пирожки, и мы должны были на другой день, чмъ свтъ выхать. Мы составили заговоръ ухать раньше. На другой день утромъ человкъ Гоголя, едоръ, пріхавшій за нами, разбудилъ насъ въ музе (такъ назывались отдленія, ихъ было три, старшій, средній и младшій). Зельднеръ, проснувшись, не хотлъ ни за что врить, что мы ухали. ‘А, мерзкая мальчишка!’, — повторялъ онъ и везд насъ искалъ. Дорога была продолжительная, мы хали на своихъ и на третій день прибыли. Дорогой дурачились, и Гоголь выкидывалъ колна. Щербакъ былъ грузный мужчина съ большимъ подбородкомъ. Когда онъ заснетъ, Гоголь бывало намажетъ ему лицо халвой и мухи его облпятъ, когда кучеръ запрягалъ лошадей, мы наводили стекла на ихъ крупы. Дорога была веселая. Когда прозжали Ярески, мы подбирались къ Толстому. (Дмитрій Прокофьевичъ жилъ въ Кибинцахъ, но на лто перезжалъ въ Ярески). Это была родина Марьи Ивановны Гоголь. Здсь съ нами повстрчались Василій Аанасьевичъ и Василій Ивановичъ. Кажется, это была случайная, а не намренная встрча. Василій Аанасьевичъ былъ красиве сына. Помню какъ теперь, шляпа была у него лощеная, матросская (человкъ онъ былъ въ высшей степени интересный, безподобный разсказчикъ). Я зналъ также Татьяну Семеновну, мать Василія Аанасьевича. Въ саду былъ маленькій домикъ, тамъ жила она въ старости. Отецъ Василія Аанасьевича. былъ домашнимъ учителемъ у Лизогуба и женился на его дочери, имнье принадлежало Татьян Семеновн. Татьяна Семеновна была сморщенная, какъ губка, вчно ходила съ палочкой, молчаливая была, добрая, прекрасная старушка, Николай Васильевичъ любилъ ее. Онъ былъ очень почтителенъ съ отцомъ, съ матерью, съ послдней впослдствіи онъ бывалъ и рзокъ, но всегда говорилъ о ней съ любовью и съ большимъ уваженіемъ. Когда мы съ нимъ были вмст въ Париж, онъ, возвращаясь съ А. И. Тургеневымъ, разстроенный, сказалъ мн: ‘Ты знаешь, какъ я люблю мою мать! Если бы я потерялъ мать, и тогда я не былъ бы такъ подавленъ и удрученъ, какъ теперь: Пушкинъ умеръ!’

‘Въ школ Гоголь ничмъ не обращалъ на себя вниманія, онъ былъ худенькій, золотушный мальчикъ, лицо было какое-то прозрачное, вчно у него была течь изъ уха {Не смотря на это онъ любилъ музыку и хотлъ непремнно учиться, но не имлъ слуха, учитель Севртогинъ называль его глухаремъ и подносилъ скрипку къ самому его уху.}… Впрочемъ подъ конецъ онъ сталъ выдаваться: онъ былъ нашимъ редакторомъ. Сначала онъ писалъ стихи и думалъ, что поэзія его призваніе. Мы втроемъ съ нимъ и Прокоповичемъ выписывали журналы, альманахи. Онъ заботился о высылк денегъ. Мы втроемъ отправлялись за ними и читали. ‘Онгинъ’ выходилъ по главамъ, мы имъ восхищались съ благоговніемъ. Нашъ проф. Никольскій Пушкина не признавалъ и даже Державинъ былъ для него новый человкъ. Гоголь его отлично копировалъ. Гоголь воспроизводилъ такія черты, которыхъ никто изъ насъ раньше не замчалъ, но которыя были чрезвычайно характерны. Онъ былъ превосходный актеръ, если бы его приняли на сцену, онъ былъ бы, вроятно, Щепкинымъ. Эту способность и юморъ онъ унаслдовалъ отъ отца, который представлялъ истый типъ малороссійскаго казака, у него было серьезное лицо, но правильный черты. Носъ у Гоголя былъ отцовскій, но глаза, брови и весь обликъ — матери. Какъ и отецъ, Гоголь почти не имлъ растительности на лиц. Помню, какъ онъ былъ удрученъ, когда получилъ извстіе о смерти отца… Потомъ онъ смотрлъ на себя, какъ на главу семейства. Тутъ произошелъ переломъ онъ изъ ребенка превратился въ юношу.’

Возвращаюсь къ прерванному мною разсказу. Хотя годы супружества Маріи Ивановны были золотымъ временемъ ея жизни, но и она перенесла не мало невзгодъ. Вотъ какъ она разсказываетъ объ этомъ въ своихъ запискахъ: ‘Жизнь моя была самая спокойная, характеръ у меня и у мужа былъ веселый. Мы окружены были добрыми сосдями. Но иногда на меня находили мрачныя мысли. Я предчувствовала несчастія, врила снамъ. Сначала меня безпокоила болзнь мужа. До женидьбы у него два года была лихорадка, отъ которой его вылечилъ извстный въ то время докторъ Трофимовскій {Посл онъ страдалъ грыжей и геммороемъ. Фамилія доктора въ запискахъ ошибочно читается Трохимовскій.}. Потомъ онъ былъ здоровъ, но мнителенъ. У насъ было двнадцать дтей, изъ которыхъ боле половины мы потеряли. Тяжело было это переносить, но я, щадя мужа, подавляла горе и старалась быть спокойной. Изъ шести сыновей остался одинъ, который замнилъ намъ всхъ. Но и его взялъ у меня Богъ — да будетъ Его святая воля! Потомъ смерть любимой моей дочери разстроила его здоровье. Потомъ мы лишились всхъ среднихъ дтей. Старшій сынъ и тогда отличался отъ обыкновенныхъ дтей. Дочь Марія была на три года моложе его и потомъ остались только меньшія три дочери’.

Утраты и огорченія неизбжны въ самой счастливой жизни. Марья Ивановна это хорошо понимала и пока не стовала на судьбу. Покорность Провиднію, о которой она часто говорила, дйствительно была не фразой, но справедливость требуетъ сказать, что тихое и кроткое настроеніе у нея наступало уже тогда, когда горе успвало нсколько улечься. Въ первыя же минуты испытанія она была даже склонна впадать въ отчаяніе, что повторялось впослдствіи нердко, такъ какъ по природной доброт она горячо принимала къ сердцу не только собственныя несчастія, но и горе близкихъ людей. Но пока, при жизни мужа, она еще не предавалась тому безпредльному отчаянію, которое овладвало ею потомъ. ‘Тяжело было это переносить’, — говоритъ Марія Ивановна, — ‘но я, щадя мужа, подавляла горе и старалась быть спокойной’.

Нить счастливой супружеской жизни порвалась быстро и неожиданно. Хотя болзнь Василія Аанасъевича тянулась нсколько лтъ, но онъ не обращалъ на нее вниманія и ограничивался совтами кибинцскаго врача во время случайныхъ посщеній Трощинскаго, не считая нужнымъ предпринимать систематическое леченіе. Неудобства сообщеній и привязанность къ семь были слишкомъ естественными причинами, объясняющими такую безпечность. Когда внезапно обнаружилось замтное ухудшеніе въ состояніи его здоровья, онъ собрался на нсколько дней отправиться въ Кибинцы, вроятно, чтобы посовтоваться съ докторомъ. Вотъ какъ разсказываетъ объ этомъ Марья Ивановна: ‘Мужъ мой боллъ въ продолженіе четырехъ лтъ, и когда пошла кровь горломъ, онъ похалъ въ Кибинцы, чтобы посовтоваться съ докторомъ. Я была тогда на послднемъ мсяц беременности и не могла хать съ нимъ. Ему очень не хотлось узжать и. прощаясь, онъ сказалъ, что можетъ быть, безъ меня придется умереть, но лотомъ самъ испугался и прибавилъ: ‘можетъ, долго тамъ пробуду, но постараюсь скоре вернуться’. Я получала отъ него часто письма, онъ все безпокоился обо мн. Я не знала, что жизнь его была въ опасности и далека была отъ мысли потерять его’.

Въ дорог, приступы болзни Василія Аанасьевича обозначились ясне и заставили подумать о леченіи серьезне. Стсненія въ груди и геморроидальныя страданія тревожили больного днемъ и ночью, и лишили его сна. Во второмъ письм онъ уже называетъ себя несчастнымъ страдальцемъ и жалуется на боли, но все еще не подозрваетъ всей опасности или не хочетъ въ ней сознаться: ‘мн хорошо, но грудью страдаю ужасно и спать едва могу’. Отправляясь въ Кибинцы, онъ предполагалъ пробыть тамъ недли дв, но тотчасъ же оказались разныя неудобства, заставившія перемнить планъ. Пришлось ршиться на временное устройство на квартир въ Лубнахъ, уздномъ город, верстахъ въ 20-ти за Кибинцами. Главная причина такой перемны заключалась въ непокойной, стснительной обстановк при обычномъ кибинцскомъ многолюдств, что могло быть выиграно для здоровья отъ постояннаго надзора доктора, то парализировалось съ другой стороны неустранимыми мелочными причинами, крайне тягостными для больного. Марья Ивановна, узнавъ, что мужъ ршился пользоваться совтами узднаго доктора въ Лубнахъ, сильно безпокоилась, чтобы онъ не похалъ на нсколько дней въ Кибинцы по случаю приближавшагося праздника св. Пасхи. ‘Ты пишешь, что до праздника будешь въ Лубнахъ, а праздникъ гд же ты будешь принимать (встрчать)? Когда бы не дома, я бы желала, чтобы въ Лубнахъ, чтобы не прерывать леченія для того, чтобы хать въ Кибинцы, а тамъ будутъ бостоны. Ольга Дмитріевна {Трощинская, жена Андрея Андреевича Трощинскаго, см. о ней въ ‘Русской Старин’, 1882, 6, 643, примч. и 673 и слд., также въ ‘Указател къ письмамъ Гоголя’, стр. 57.} пишетъ, что будутъ Родзянки на праздники и ты себя можешь опять разстроить’. Этотъ отвтъ былъ вызванъ извщеніемъ о подробностяхъ новаго ршенія. ‘Выхавъ изъ дому. принужденъ я былъ ночевать въ Ярескахъ, а оттуда въ понедльникъ пріхалъ въ Кибинцы, хотя съ большою нуждою, но благополучно. Здсь вс здоровы и веселы. Я сейчасъ послалъ о. Емельяна къ Голованеву (доктору въ Лубнахъ) договорить тамъ для себя квартиру, для чего и нужно мн для тамошняго прожитія прислать изъ дому разныхъ припасовъ, а если бы возможно, и повара. О семъ приложу особую записку по возвращеніи о. Емельяна изъ Лубенъ’. Дале слдуютъ распоряженія по хозяйству, чтобы приказчикъ берегъ плотину въ случа наводненія, чтобы была поймана рыба для продажи, если будетъ тепло и позволитъ время. Практическія заботы выступаютъ на первый планъ вслдствіе недостатка денегъ для леченія и въ виду приближающагося праздника и предстоящей ярмарки. Приходилось позаботиться наскоро о сбор подушныхъ, о продаж скота за самую дешевую цну, чтобы выручить деньги на помщеніе и прожитокъ въ Лубнахъ. Рчь идетъ почти исключительно о продаж кое-какого имущества и предотвращеніи возможныхъ убытковъ. Опасенія супруговъ были направлены особенно на разныя случайныя проволочки и задержки со стороны врачей. Недли черезъ дв посл отъзда мужа, Марья Ивановна писала, ему: ‘Малютки наши, слава Богу, вс здоровы и всякій день тебя вспоминаютъ, даже Таня, — такъ что заставляютъ меня думать, что ты скоро прідешь’, и тотчасъ за этими строками слдуютъ сообщенія о длахъ хозяйства: ‘и еще одну пару быковъ продали и проч.’. Во время отсутствія Василій Аанасьевичъ продолжалъ распоряжаться всми длами по имнію и Марья Ивановна лишь неуклонно слдовала его инструкціямъ и, аккуратно увдомляя объ исполненіи ихъ, немедленно передавала вс распоряженія приказчику, въ случаяхъ же непредвиднныхъ тотчасъ писала мужу и спрашивала его мннія и совта.

Съ трогательною заботливостью въ каждомъ письм Василій Аанасьевичъ, тосковавшій по жен, даетъ ой наставленія относительно ея здоровья.

‘Я травку, присланную тобою, пью, но ничего непомогаетъ’, — отвчаетъ мужу Марья Ивановна. Между тмъ, его собственные дни были сочтены и вскор Марья Ивановна вмсто обычнаго письма получила извстіе о его смерти.

‘Посл родовъ’, — пишетъ она, ‘на второй недл, я только начала ходитъ по комнат и ожидала мужа, чтобы крестить дитя, какъ вмсто мужа пріхала жена доктора, акушерка, чтобы по просьб мужа вести меня къ нему. Я очень встревожилась и подумала, что, врно, ему очень худо, если онъ меня вызываетъ еще больную. Мы только выхали со двора, какъ увидли верхового, который подалъ письмо докторш, она, прочтя письмо, вспыхнула и сказала: ‘вернемся, Василій Аанасьевичъ самъ прідетъ!’ Не буду описывать своего отчаянія. Когда привезли его тло къ церкви, раздался ударъ колокола. О, Боже! какой это былъ звукъ! Я безъ слезъ не могу вспомнить! Только на пятый день могли его хоронить, такъ какъ многое не было готово. Меня не пускали къ нему, пока не внесли въ церковь, а то онъ все былъ въ экипаж {В. А. Гоголь умеръ далеко не старымъ, ему было всего 44 года. Отмчаемъ это въ виду не разъ встрченнаго нами въ литератур ошибочнаго выраженія: ‘старикъ Гоголь’. (См. напр. Петрова ‘Очерки украинской литературы XIX столтія’, стр. 78).}. Мн посл говорили, что я, увидя его, начала громко говорить къ нему и отвчать за него. Я просила и для меня оставить мсто въ склеп. Тетка не оставляла меня до шести недль и дтей мн не показывала. Старшіе двое учились — сынъ въ Нжин, а дочь у m-me Аридтъ, матери извстнаго придворнаго медика {Она была начальницей полтавскаго женскаго института при ого основаніи, потомъ жила въ деревн съ дочерью Н. Ф. Старицкой.}. Тетка уговорила меня беречь себя для дтей и показала мн ихъ въ траур. Когда я вышла въ первый разъ въ садъ, мн такъ странно казалось, что все на томъ же мст, ничто не измнилось: мн казалось, что все должно было погибнуть. Я молила Бога оставить мн остальныхъ дтей и единственнаго сына, котораго любила больше всей жизни. При муж я почти ничмъ не занималась, теперь все обрушилось на меня! Можетъ, эти заботы и спасли меня. Время начало уносить мое горе, имя отраду въ моемъ сын. Мн было 59 лтъ, когда я получила извстіе о потер моего дорогого сына’.

Здсь обрываются записки М. И. Гоголь. Отсылая интересующихся къ нашей брошюр ‘Ученическіе годы Гоголя’, гд подробно охарактеризована жизнь М. И. по смерти мужа, остановимся здсь лишь на описаніи ея обычнаго времяпровожденія и затмъ перейдемъ къ характеристик отношеній ея къ сыну.

Вставъ довольно поздно, она проводила каждое утро по нскольку часовъ за письменнымъ столомъ, читала, писала письма иногда гуляла. Часто раскладывала гранъ-пасьянсъ или что-нибудь работала, никуда не спша, по своей привычк къ спокойной и не особенно дятельной жизни. Въ послдніе годы, когда въ ней стала все больше обнаруживаться странная наклонность къ мечтательности, она готова была проводить цлые дни, давая полную волю своимъ мыслямъ. Посл завтрака она собиралась обыкновенно въ гости, или куда-нибудь по хозяйству. Запрягались дрожки или сани, и она вызжала. Впрочемъ, эти вызды имли значеніе прогулокъ, а не серьезной ревизіи. Крпостные люди нисколько не боялись добродушной своей госпожи. Случались иногда воровства, потравы — и тогда, конечно, Марь Ивановн приходилось волноваться и изыскивать мры для пресченія зла.

Марья Ивановна была очень подвижна (когда не предавалась мечтамъ) и сохранила бодрость и свжесть до самой смерти. Ей ничего не стоило собраться къ сосдямъ или въ городъ, ршеніе являлось вдругъ и тотчасъ же осуществлялось безъ откладыванія и отсрочекъ. Но эта подвижность представляла особенно рзкую противоположность съ однообразіемъ ея позы, когда она не сходя съ мста, цлые часы думала не извстно о чемъ. Въ такія минуты самое выраженіе лица ея измнялось: изъ добраго и привтливаго, оно становилось какимъ-то безжизненнымъ, видно было, что мысли ея блуждаютъ далеко…

Съ мужемъ она очень сходилась во мнительности: по самому ничтожному поводу ей представлялись нердко большіе страхи и безпокойства. Отъ этой же причины, она отличалась крайней подозрительностью, и если что ей западало въ голову, то разубдитъ ее не было никакой возможности {Мнительность въ самомъ широкомъ смысл и особенно въ отношеніи здоровья перешла отъ отца и матери также и къ сыну. Замчательно, что передъ смертью какъ Гоголю-отцу, такъ и сыну, слышались какіе-то голоса, которые они считали предвстіемъ близкаго конца. На Н. В. Гоголя подйствовали потрясающимъ образомъ, напримръ, сказанныя ему въ вид привтствія, случайно встртившимся на самый Новый годъ (въ 1852 г.), италіанцемъ слова: ‘une anne eternelle!’ и смерть уважаемой имъ жены Хомякова. Въ одномъ письм къ Языкову Н. В. Гоголь сравниваетъ себя относительно здоровья съ отцомъ: ‘Ходъ моей болзни естественный: она есть истощеніе силъ. Вкъ мой не могъ ни въ какомъ случа быть долгимъ. Отецъ мой былъ также сложенія слабаго и умеръ рано, угаснувши недостаткомъ собственныхъ силъ своихъ, а не нападеніемъ какой-нибудь болзни’ и проч. (Кул., VI—191). Но особенно склонность преувеличивать несчастія слдуетъ считать семейной чертой. Достаточно было Марь Ивановн написать о болзни одной крестьянки, чтобы ея мужу представилась эпидемія съ ея ужасами.}.

Другое сходство въ ихъ характерахъ было въ томъ, что оба они любили всякія изящныя вещи и имли хорошій вкусъ. Но не практичность ея въ длахъ житейскихъ была, необычайная и безъ всякаго сравненія превосходила непрактичность мужа. Послдній не родился хозяиномъ, скопидомомъ, но не отличался и дтской наивностью въ жизни, тогда какъ Марья Ивановна въ этомъ отношеніи была настоящее дитя. Ничего не стоило какому-нибудь торгашу-разносчику убдить ее набрать, часто въ долгъ, какихъ угодно бездлушекъ, особенно сколько-нибудь красивыхъ, и дочери должны были зорко смотрть, чтобы она не поддалась обману со стороны какого-нибудь проходимца. Случалось, что Марья Ивановна въ отсутствіи дочерей накупала такъ много всякихъ мелочей, что дочери должны были, если еще не было поздно, посылать въ догонку за продавцомъ и возвращать ему накупленное…

III.

Такъ какъ личность Марьи Ивановны Гоголь всего боле интересна для насъ по отношеніямъ ея къ сыну, то на нихъ мы и остановимся подробне.

Еще въ раннемъ дтств Никоша былъ ея кумиромъ, по смерти мужа она перенесла на него всю нжность своей любящей души. Когда онъ учился въ Нжин, письма его торжественно читались всей семьей и пересказывались роднымъ и знакомымъ… По содержанію этихъ и послдующихъ писемъ мы и можемъ судить объ отношеніяхъ сына къ матери. Вникая подробно въ семейную переписку Гоголя, мы можемъ раздлитъ ее на два періода, которые разграничиваются приблизительно 1839 годомъ. Сначала письма его дышатъ свжестью и веселостью человка, полнаго жизни, отдавшагося всей душой наслажденію прелестями роскошной природы юга Европы, которыя, несомннно, должны были сильно возбуждать его поэтическое воображеніе. О нихъ онъ пишетъ съ увлеченіемъ матери и даже двочкамъ, своимъ сестрамъ. Онъ отъ души жаллъ, что мать его не можетъ наслаждаться этими чудными картинами. ‘Очень жаль’, пишетъ онъ, ‘что вы не можете видть этого. Когда-нибудь подъ старость лтъ, когда поправятся и ваши и мои обстоятельства, отправимся вмст поглядть на это’. (Соч. Гоголя, изд. Кулиша, т. V, 269). И сестрамъ пишетъ то же: ‘Можетъ быть когда-нибудь вамъ удастся побывать въ Италіи, въ этой земл, такъ непохожей на вс другія’. Онъ безгранично восхищался тогда Италіей, Римомъ, San Pietro, Monte Pincio и проч. ‘Здсь все почти деревья вчно зеленющія, не роняющія во время зимы листьевъ. Я усплъ осмотрть только часть древностей и развалинъ, которыхъ на каждомъ шагу много, и часто такъ случается, что въ новый домъ вдлана часть развалины, кусокъ стны, или колонна, или рельефъ. Я не смотрлъ еще ни картинныхъ галлерей, ни множества разныхъ дворцовъ, гд смотрть станетъ на цлый годъ. Вся земля пахнетъ и дышетъ художниками и картинами’ (V. 287 стр.), передаетъ Гоголь матери свой восторгъ по възд въ Италію. Вскор посл этого съ такимъ же увлеченіемъ онъ описываетъ Римъ сестрамъ: ‘Иногда возл новаго дома стоитъ такой, которому тысяча лтъ. Иногда въ стн дома вдлана какая-нибудь колонна, которая еще была сдлана при Август, вся почернвшая отъ времени. Иногда цлая площадь вся покрыта развалинами, и вс развалины эти покрыты плющемъ, и на нихъ растутъ дикіе цвты, и все это длаетъ прекраснйшій видъ, какой только можете себ вообразить. По всему городу бьютъ фонтаны, и вс они такъ хороши! Одни изъ нихъ представляютъ Нептуна, вызжающаго на колесниц, и вс лошади его мечутъ на воздухъ фонтаны’ и проч. (V. 312 стр.). Сходныя восторженныя описанія Рима и Италіи мы находимъ и въ письмахъ къ Погодину и Плетневу.

Это было время молодого, восторженнаго увлеченія, когда за наслажденіемъ чудесами природы и искусства забывалось все остальное. Но съ другой стороны это было то же время отчасти эгоистическаго пользованія жизнью, оправдываемаго Гоголемъ въ собственныхъ глазахъ и передъ другими болзнью, отъ которой лечился. Онъ, конечно, и сознавалъ это, онъ кается матери: ‘Я не облегчилъ трудовъ, я не устроилъ спокойствія моей матери, я былъ причиной измненія ея прежняго свтлаго характера. Словомъ, я не исполнилъ первой обязанности сына. Мн только въ утшеніе оставалось оправданіе, — что я тоже не рожденъ былъ хозяиномъ, что я не могъ, не пріобрвши имени, заняться самому хозяйствомъ, принять на себя вс обязанности попечителя всей нашей фамиліи и жить въ деревн. Но я хотлъ потомъ вознаградить все’ и проч. (Соч. Гоголя, изд. Кул., т. V, стр. 362). Гоголь чувствовалъ какъ бы нкоторую вину передъ семьей, но въ чаду увлеченія едва ли много думалъ о досадныхъ практическихъ вопросахъ и отъ всей души, столь воспріимчивой къ изящному, продолжалъ наслаждаться. Было бы безсмысленно принимать на себя роль адвоката и доказывать, что Гоголь былъ во всемъ правъ въ отношеніяхъ къ матери, когда онъ самъ признаетъ вину, которая отчасти и была на немъ, если примнять къ нему со всмъ ригоризмомъ требованія моралистовъ. Но найти исходъ своимъ геніальнымъ силамъ и пріобрсти имя. составляло для него главную задачу жизни, по крайней мр, въ молодости, безъ славнаго имени ему самая жизнь казалась безсмысленной и невозможной. Еще въ дтств онъ говорилъ: ‘быть въ мір и не означить своего существованія для меня была мысль ужасная’. Это былъ именно тотъ пунктъ, которымъ онъ не въ силахъ былъ поступиться, если бы даже пожертвовалъ всмъ. Да и странно было бы представить себ Гоголя мирнымъ помщикомъ. Къ счастью, онъ не повторилъ ошибки своего отца.

Съ своей стороны Гоголь не переставалъ интересоваться длами матери и давать ей совты въ затрудненіяхъ. Онъ питалъ даже надежду помогать ей матеріально, но по безпечности и собственному безденежью ограничивался преимущественно общаніями. При этомъ онъ успокоивалъ мать, говоря: ‘Ради Бога, отгоняйте отъ себя всякое горе. Мн врится, что Богъ особенное иметъ надъ нами попеченіе: въ будущемъ я ничего не предвижу для себя, кром хорошаго’ (V т. 120 стр.). Часто онъ давалъ матери практическіе совты и, зная ея доврчивость, предостерегалъ отъ обмановъ: ‘Опасайтесь какъ можно боле людей, которые набиваются сами помогать въ хозяйств, особенно, если они успли запятнать себя дурными поступками, мотовствомъ и совершеннымъ незнаніемъ хозяйства, не смотря на свою всегдашнюю хвастливость {Самого Гоголя не разъ упрекали въ хвастливости. Указывали слдующія мста: ‘Государыня приказала читать мн въ находящемся въ ея вдніи институт благородныхъ двицъ’ (V т. 129 стр.)- ‘Книга моя понравилась здсь всмъ, начиная отъ государыни’ (V т. 134 стр.). Укажемъ еще слдующій примръ: ‘Я повторяю снова: не безпокойтесь ни о чемъ, не принимайте ничего слишкомъ близко къ сердцу и старайтесь побольше веселиться. Одного молодца вы ужъ совершенно пристроили. Онъ вамъ больше ужъ ничего не будетъ стоить, а съ слдующаго года будете получать отъ него, можетъ быть, и проценты’. И такъ эта черта была отчасти въ характер Гоголя, но мы не видимъ еще ничего постыднаго въ томъ, что раза два или три. она промелькнула въ его переписк.} (V т. 130 стр.). Подобныя же предостереженія читаемъ особенно по поводу розовыхъ надеждъ, которыя Марья Ивановна, увлеченная фантастическимъ планомъ своего зятя П. О. Трушковскаго, возлагала на свою кожевенную фабрику. ‘Для меня удивительно одно въ вашей фабрик: какъ фабрикантъ готовъ подрядиться на 10,000 паръ сапоговъ и ршается ихъ сдлать въ одинъ годъ? Кто за него будетъ работать? Неужели невидимая сила’ (см. V т. 170 и 180 стр.). Но Гоголь, все-таки, черезчуръ полагался въ этомъ дл на мнимую опытность матери. ‘Я увренъ, что все, что вы ни длаете, длаете, посовтовавшись напередъ съ собственнымъ благоразуміемъ, которое всегда васъ выручало’ (V т., 191 стр.). Однако, Гоголь предугадывалъ конецъ этихъ иллюзій. ‘Разв этого не можетъ случиться’, пишетъ онъ, ‘что фабрикантъ, взявши деньги, вдругъ вздумаетъ улизнуть?’ (V т. 200 стр.). Такъ дйствительно и случилось. Намъ кажется, что Гоголь былъ виноватъ въ этомъ дл передъ матерью излишней деликатностью. ‘Я бы не совтовалъ вамъ давать знать фабриканту, что вы ему ни въ чемъ не врите, но растолковать ему хорошенько все дло, обходиться съ нимъ ласково, короче сказать, держатъ его въ рукахъ, но не давать ему этого разумть, что вы держите его въ рукахъ. Впрочемъ, я, позабывшись, читаю вамъ наставленія, тогда какъ вы, безъ сомннія, лучше меня все это знаете’. Можетъ быть, въ столь серьезномъ дл Гоголь долженъ былъ говорить ради пользы своей не практичной матери боле твердымъ и ршительнымъ тономъ. Впрочемъ, онъ лишь гораздо поздне замтилъ въ характер своей матери вредившую ей наклонность къ мечтательности и фантастическимъ планамъ, которая все боле ею овладвала.

Въ одномъ письм Гоголя мы находимъ весьма мткую характеристику матери въ занимающемъ насъ отношеніи, такъ какъ оно напечатано въ изданіи Кулиша съ большими пропусками, то мы позволимъ себ возстановить его въ полномъ вид. Письмо отъ 10-го ноября 1835 г. (ср. изд. Кулиша, V т. 245 стр.). ‘Я получилъ ваши оба письма почти вдругъ одно посл другого. Одно меня порадовало потому, что я видлъ изъ него, что вы веселы, а другое не нравилось мн, потому что изъ него видно, что вы были скучны и въ печальномъ расположеніи духа. Я долженъ съ горестью замтить вамъ, маменька, что вы чмъ дале_: теряете ясность и спокойствіе души. Васъ тревожатъ всякія мелочи. Вы ищете непремнно предчувствій. Предзнаменованіямъ вы начинаете врить и самымъ пустымъ примтамъ. Однимъ словомъ, вы живете въ какомъ-то особенномъ мір. Ваши мысли наполнены мечтами. Вы, кажется, часто невнимательны ршительно ни къ чему. Ради Бога, маменька, ищите больше обществъ, развлекайте себя, вы даже пишете мн о снахъ своихъ. Помилуйте, маменька: мало ли какой чепухи снится намъ, да если мы будемъ обо всемъ вздор думать, такъ у насъ поневол голова пойдетъ кругомъ. Вы пишете, что очень странный сонъ вамъ видлся. Да, когда же сны не бываютъ странные! Мн прежде снилась такая дичь, что врно въ пятьсотъ разъ боле странная… Сонъ есть отраженіе нашихъ безпорядочныхъ мыслей, то, что мы думаемъ, что насъ занимаетъ, намъ видится и во сн, только натурально на изнанку. Хотите ли, я вамъ объясню вашъ сонъ. Вы составили себ идею, что я окруженъ такими-то друзьями, а такъ какъ вы любите сейчасъ ваше предположеніе утверждать, стоять за него горою и уже никто васъ не переувритъ, то вы уже потомъ идете дальше и дальше въ мысляхъ, — что эти друзья меня обманываютъ и проч. и проч., что вы, помнится мн, часто говорили, хотя признаюсъ, мн совершенно были непонятны слова ваши, что вамъ приснилось, что я говорю вамъ: ‘вотъ что надлали мн друзья!’ А часы явились вамъ, какъ воспоминаніе, которое иногда вдругъ приходитъ къ намъ во сн, иногда изъ самыхъ временъ дтства, и о которыхъ мы совсмъ не думали… Вотъ вамъ съ идеей о мн вспомнились и т часы, о которыхъ я писалъ вамъ изъ Любека, что когда бьетъ на нихъ 12 часовъ, показывается 12 человческихъ фигуръ. При этомъ, можетъ быть, вы часто думали о моемъ будущемъ путешествіи по Европ и вотъ вмст съ этимъ что-нибудь взбрело вамъ на умъ и о моемъ прежнемъ пребываніи за границей. И такъ вы видите, маменька, что сонъ есть больше ничего, какъ безсвязные отрывки, не имющіе смысла, изъ того, что мы думали, и потомъ склеившіеся вмст и составившіе винегретъ. Сдлайте милость, пожалйте всхъ насъ, маменька, не предавайтесь мечтательности. Вспомните, какъ вы прежде были веселы и съ вами не скучно было быть вмст никому. Мы вс здсь здоровы. Сестры ростутъ, и учатся, и играютъ. Я тоже надюсь кое-что получить пріятное. И такъ……боле годка черезъ два я приду въ такую возможность, что, можетъ быть, приглашу васъ въ Петербургъ посмотрть на нихъ, а до того времени вамъ нечего досадовать. Истинный и добрый христіанинъ никогда не бываетъ суевренъ и не вритъ пустякамъ…’ (Остальную часть письма не приводимъ, такъ какъ она напечатана уже въ изданіи Кулиша {Для характеристики Марьи Ивановны важно было бы привести еще письмо отъ 12-го марта 1839 г., но чтобы не нагромождать выписокъ, отсылаемъ интересующихся къ изданію Кулиша (V т. 301—303 стр.).}.

Иногда Гоголь говорилъ съ матерью рзкимъ, раздражительнымъ тономъ, но это составляло исключеніе, а не общее правило. Напротивъ, общій тонъ писемъ былъ всегда самый дружескій, любящій. Приведемъ, однако, два-три примра рзкости, чтобы объяснить себ ихъ причину и разсмотрть, чмъ он были вызваны.

‘Мн было смшно нсколько’, — писалъ онъ, — ‘когда я добрался до того мста письма, гд вы поспорили за меня съ нкоторыми вашими пріятелями. Пожалуйста вы обо мн не очень часто говорите съ ними, и особенно не заводите изъ-за меня никакихъ споровъ. Гораздо лучше будетъ и для васъ, и для меня, если на замчанія и толки о моихъ литературныхъ трудахъ, вы будете отвчать: ‘Я не могу быть судьей ого сочиненій, мои сужденія всегда будутъ пристрастны, потому что я его мать, но я могу сказать только, что онъ добрый, любящій меня сынъ, и съ меня довольно’. И будьте уврены, что почтеніе другихъ усугубится къ вамъ вдвое, а вмст съ нимъ и ко мн, потому что такой отзывъ матери есть лучшая репутація человку, какую онъ только можетъ имть. Родители же, которые хвалятся сочиненіями своихъ сыновей, чрезвычайно наивны и смшны въ своей наивности. Я зналъ нкоторыхъ, которые мн были очень смшны’ и проч.

Въ другой разъ онъ писалъ:

‘Вы до сихъ поръ еще не охладли отъ страсти къ чинамъ и думаете, что я непремнно и чинъ долженъ получить выше. Ничуть не бывало: я все тмъ же, чмъ и былъ, т. е. коллежскимъ асессоромъ и ничего боле. Если бы я имлъ какую-нибудь существенную выгоду для себя въ чин, врно бы, не упустилъ этимъ воспользоваться, я не такъ глупъ, чтобы пренебречь этимъ. Но мн нельзя вамъ этого растолковать’.

Какъ видимъ, этотъ раздражительный тонъ являлся тогда, когда Гоголю приходилось упрекать мать за ея слабость гордиться его славой, какъ писателя, или успхами по служб, какъ чиновника. Но эта слабость была дйствительно въ характер Марьи Ивановны. Гоголю непріятно было знать, что мать хвалила передъ завистливыми и непонимающими сосдями его сочиненія и съ жаромъ спорила, отстаивая его литературную репутацію. Сосдямъ могло быть больно и обидно, особенно сосдкамъ матерямъ, когда Марья Ивановна съ гордостью и жаромъ увлеченія говорила о сын {Не похвальна, можетъ быть, но естественна также досада Гоголя на мать за то, что она врила безъ разбора всякимъ слухамъ о немъ: ‘вы пошли доискиваться правды у кочующаго лавочника, пріхавшаго на ярмарку’ (V т. 385 стр.).}.

Мы знаемъ, что симпатичнйшая мать Гоголя была невозможной мечтательницей, что могло его также выводить изъ терпнія, особенно, когда дло касалось его лично. Обожаемому сыну она готова была приписывать вс новйшія изобртенія… Но вотъ самый характерный случай. На стр. 489 VI тома сочиненій Гоголя въ изданіи Кулиша читаемъ: ‘Ради Бога, берегите себя отъ этого тревожно-нервическаго состоянія, котораго начало у васъ уже есть. Вотъ и теперь, при одной всти о посылк, вамъ пришла мысль, что это непремнно должно быть продолженіе моего сочиненія {См. Соч. Гоголя, изд. Кулиша. VI, 86 стр.} и вы уже поспшили предаться радости и позабыли, что въ прежнемъ письм я общалъ сестрамъ огородныхъ смянъ’. Онъ былъ въ это время недоволенъ своимъ трудомъ и всякое напоминаніе о немъ рзало его по сердцу, вызывало съ его стороны очень несдержанные отвты и негодованіе на то, что его считаютъ ‘почтовой лошадью’ и проч., а тутъ новое и при его настроеніи чрезвычайно досадное недоразумніе!.. Когда пріхалъ въ Италію государь, Марь Ивановн заочно льстило, будто сынъ ея представлялся государю и государь обратилъ на него вниманіе, и въ ея воображеніи роились самыя заманчивыя мечты… Наконецъ, однажды, называя сына геніемъ, она прямо утверждаетъ, что ‘Богъ продлитъ ему жизнь и подастъ ему силы дйствовать на прославленіе Его’. Все это очень сердило Гоголя. Подробности этого чисто семейнаго вопроса должны быть оставлены въ сторон, но необходимо сказать, что при тхъ данныхъ, которыя представляли изъ себя эти два характера, все указанное въ высшей степени естественно и, переходя отъ разъясненія къ суду, мы впали бы въ грубую ошибку.

Когда Гоголь писалъ матери спокойно (т. е. во всхъ почти письмахъ), то опять возвращался его обычный, дружескій и нжный тонъ въ обращеніяхъ къ ней {Отмтимъ еще одинъ упрекъ, сдланный Гоголемъ матери по поводу ея склонности предаваться отчаянію: ‘Правда, вы имли большую утрату. Вы потеряли рдкаго друга, а нашего нжнаго отца, котораго изъ насъ никто не позабылъ, а семнадцать лтъ непрерывнаго. невозмущаемаго счастья съ нимъ, разв ничего не значатъ? Всякій ли можетъ похвалиться имъ? Нтъ, должно признаться, что мы, вс люди. неблагодарны. Мы хотимъ, чтобы не было границъ нашему блаженству. Мы позабываемъ, что существуютъ законы для міра. Нтъ, маменька, мы должны благодарить за все, что мы имли хорошаго, мы должны быть тверды и спокойны всегда — и ни слова о своихъ несчастіяхъ’. (Соч. Гоголя, т. V, 273).}.

Съ 1839 года въ характер отношеній Гоголя къ матери, судя по письмамъ, оказывается несомннная и при томъ значительная перемна: письма его становятся серьезными и печальными, принимаютъ какой-то строгій, великопостный характеръ. Въ этихъ письмахъ онъ чаще всего проситъ помолиться о его душ и объ облегченіи его недуговъ. Такимъ же характеромъ отличаются и ниже приводимыя ненапечатанныя до сихъ поръ письма.

‘Благодарю васъ, безцнная моя матушка, что вы обо мн молитесь. Мн такъ всегда бываетъ сладко въ т минуты, когда вы обо мн молитесь. О, какъ много длаетъ молитва матери! Берегите же, ради Бога, себя для насъ. Храните ваше драгоцнное намъ здоровье. Въ послднее время вы стали подвержены воспалительности въ крови. Вамъ нужно бы, можетъ быть, весеннее леченіе травами, разумется при воздержаніи въ пищ и въ діэт. Вообще всмъ полнокровнымъ, какъ и сами знаете, слдуетъ остерегаться отъ всего горячительнаго въ пищ. Ради Бога, посовтуйтесь съ хорошимъ докторомъ. — Молитесъ и обо мн, и о себ вмст. О, какъ нужны намъ молитвы ваши! какъ они нужны намъ для нашего устроенія внутренняго. Пошли вамъ Богъ, провести постъ духовно и благодать всмъ вамъ! Въ здоровь моемъ все еще чего-то недостаетъ, чтобы ему укрпиться. До сихъ поръ не могу приняться ни за труды, какъ слдуетъ, ни за обычныя дла, которыя оттого пріостановились. (Зачеркнуто: ‘И все мн, кажется, что) О, да вразумитъ васъ во всемъ Богъ! Не смущайтесь ничмъ вокругъ, — никакими неудачами: только молитесь, и все будетъ хорошо.

‘Вашъ весь, васъ любящій сынъ Николай’.

Другое письмо.

‘Никогда такъ не чувствовалъ потребности молитвъ вашихъ, добрйшая моя матушка! О, молитесь, чтобы Богъ меня помиловалъ, чтобы наставилъ и вразумилъ совершить мое дло честно, свято, и далъ бы мн на то силы и здоровья. Ваши постоянныя молитвы обо мн теперь мн такъ нужны! такъ нужны! Вотъ все, что умю вамъ сказать! О, да поможетъ вамъ Богъ обо мн молиться.

‘Вашъ многолюбящій васъ, признательный,
благодарный сынъ Николай’.

Едва ли можно не согласиться, что письма эти, какъ и многія другія изъ писемъ разсматриваемаго періода, напечатанныя въ изданіи Кулиша, свидтельствуютъ не только о любви и уваженіи Гоголя къ матери, но и о сильномъ, основанномъ на религіи, убжденіи, что молитвы матери могутъ ему принести счастье, котораго онъ искалъ {Съ приведенными письмами слдуетъ особенно сравнить слдующія мста изъ напечатанныхъ прежде писемъ: когда Гоголь почувствовалъ въ Греффенберг облегченіе, онъ объяснялъ его дйствіемъ молитвъ матери и другихъ близкихъ людей. ‘Видно, чьи-то молитвы доносятся до неба, по крайней мр, припадки мои не такъ тяжелы, какъ досел’. (Соч. Гоголя, т. VI, стр. 215). ‘Не сомнваюсь, что въ этомъ участвовали усердныя ваши молитвы’ (т. VI, стр. 215, письмо къ матери) См. также письмо въ VI т., стр. 228.}.

Въ сороковыхъ годахъ Гоголь, очевидно, занятъ былъ почти исключительно своимъ внутреннимъ міромъ: прежняя живая воспріимчивость къ впечатлніямъ вншнимъ уступаетъ мсто самоуглубленію. Вмст съ тмъ характеръ писемъ становится чрезвычайно монотоннымъ: при перечитываніи ихъ поражаетъ крайняя ограниченность тхъ пунктовъ, которые онъ затрогиваетъ въ заочной бесд съ родными, но за то на этихъ немногихъ пунктахъ онъ стоитъ твердо и возвращается къ нимъ при каждомъ удобномъ случа. Репертуаръ его нравственныхъ убжденій былъ не разнообразенъ, но за то искрененъ. Теперь его вниманіе сосредоточивается на немногихъ вопросахъ, которые онъ считаетъ важнйшими. Прежняя живая потребность въ обмн впечатлній въ немъ угасла и его интересуютъ предметы отвлеченные, онъ жаждетъ упрековъ ради нравственнаго совершенствованія и самъ добросовстно ихъ расточаетъ.

Въ письмахъ къ матери съ 1839 г., постоянно видны его заботы о семь, но, согласно характеру его убжденій, не практическія и не матеріальныя. а нравственныя, Онъ желалъ даже, чтобы сестры его не выходили замужъ, мечталъ о томъ, чтобы выстроить флигель въ деревн такъ, чтобы каждая сестра имла по комнат, похожей на келью. Интересна одна записка его, имющая характеръ завщанія: ‘Мн бы хотлось, чтобы деревня наша по смерти моей сдлалась пристанищемъ всхъ не вышедшихъ замужъ двицъ, которыя бы отдали себя на воспитаніе сиротокъ, дочерей бдныхъ. неимущихъ родителей. Воспитаніе самое простое: Законъ Божій, да безпрерывное упражненіе въ труд на воздух около сада или огорода’.

Сестрамъ онъ даетъ совты заниматься хозяйствомъ, не бояться бдности, помогать нуждающимся, не допускать лишнихъ тратъ, онъ заботится и о томъ, чтобы он пріучали малолтняго племянника (И. П. Трушковскаго) къ труду и наблюдательности, повторяетъ часто также мелочные совты, напр., относительно прогулокъ, которымъ придавалъ большое значеніе… Самъ онъ, очевидно, сильно состарился душою… Если въ это время въ письмахъ къ матери и роднымъ встрчаются рзкости, то это обусловливалось взаимными недоразумніями, происходившими отъ его глубоко-религіознаго, но своеобразнаго міросозерцанія, благодаря которому онъ ко многому относился съ безпощадною строгостью. Ему нельзя было писать какъ-нибудь и что-нибудь, хотя онъ не переставалъ требовать, чтобы мать и сестры писали къ нему откровенно, на лоскуткахъ и съ ошибками и прибавлялъ: ‘никогда и никакъ не удерживайтесь въ письмахъ вашихъ отъ тхъ выраженій и мыслей, которыя почему-нибудь покажутся, что огорчатъ меня, или не понравятся. Ихъ-то именно скоре на бумагу, ихъ я желаю знать’. Когда одна изъ сестеръ писала ему, что она постоянно помнитъ, что мы на этомъ свт ‘мимоздомъ’ и что ‘ей не хочется даже выкладываться’, то, казалось бы, настроеніе это должно было согласоваться съ настроеніемъ брата и что же? Онъ остался недоволенъ (см. соч. Гоголя, т. V. стр. 442). Въ одномъ изъ писемъ его (VI том, стр. 27) читаемъ: ‘Письма ваши и письма сестеръ получилъ. Они меня изумили: я не ожидалъ ничего больше насчетъ моего письма, какъ только одного простого увдомленія, что оно получено. Вмсто того, получилъ цлыя страницы объясненій и оправданій, точно какъ будто я обвинялъ кого-нибудь’. Одинъ разъ Гоголь прямо пишетъ: ‘Получая самъ отовсюду упреки, любя упреки и находя неоцненную пользу для души моей отъ всякихъ упрековъ, даже и несправедливыхъ, я хотлъ и вамъ прислужиться тмъ же’. Въ другомъ письм онъ совтуетъ сестрамъ, если имъ захочется упрековъ, перечитывать его письма, Чтобы правильно судить объ отношеніяхъ Гоголя къ матери, никакъ нельзя упускать изъ виду указанную раньше ея оригинальную мечтательность {Эту черту мы особенно должны подчеркнуть, поэтому приводимъ еще разъ подтвержденіе ея: ‘Вы вс вещи принимаете въ большемъ вид, чмъ он есть, и ничего не въ силахъ принимать равнодушно, а потому и жизнь ваша есть безпрерывное душевное безпокойство’ (т. VI, стр. 257).} и ошибочно не принимать въ разсчетъ этого культа упрековъ, бросающагося въ глаза во всхъ письмахъ сороковыхъ годовъ.

Наконецъ, Гоголь проситъ мать писать ему все, до послднихъ мелочей и объясняетъ цль переписки, какъ онъ ее понимаетъ: ‘Это сообщеніе всякихъ подробностей и всхъ помысловъ поможетъ мн лучше понять васъ и ваше назначеніе и братски помочь вамъ въ стремленіи къ тому совершенству, къ которому мы вс должны стремиться. Мы посовтуемся обоюдно, какъ намъ быть лучшими’. Совершенно такъ же искренно задавался онъ просвщеніемъ ближнихъ вообще въ ‘Выбранныхъ мстахъ изъ переписки’ и особенно, когда писалъ свое извстное завщаніе: ‘оно нужно затмъ, чтобы напомнить многимъ о смерти, чтобы я могъ передать это ощущеніе другимъ’.

Этимъ мы закончимъ характеристику отношеній Гоголя къ матери и въ заключеніе приведемъ удачное и врное замчаніе А. H. Пыпина:

‘Въ начал сороковыхъ годовъ Гоголь уже рекомендуетъ своимъ роднымъ чтеніе его собственныхъ писемъ и даетъ имъ уроки благочестія. Разъ онъ перешелъ въ этомъ всякую мру, такъ что мать и сестры его глубоко были огорчены его нетерпимымъ, требовательнымъ, суровымъ тономъ, изъ ихъ отвта, Гоголь долженъ былъ увидть, что мра перейдена, и тогда въ немъ опять сказывается самое теплое чувство и покорность, совершенно искреннія, какъ прежде онъ искренно поучалъ ихъ, ратуя за ихъ душевное спасеніе’ (‘Характеристики литературныхъ мнній’, стр. 350) {Отмтимъ еще нсколько отдльныхъ чертъ изъ переписки Гоголя съ сестрами. Странно во-первыхъ, что Гоголь, бывшій самъ нкогда учителемъ и профессоромъ, считалъ науки за вздоръ и придавалъ большое значеніе для женщины въ занятіяхъ исключительно хозяйствомъ, а для мужчины — въ дешевой практичности. Впрочемъ, эти взгляды онъ выражаетъ и въ ‘Выбранныхъ мстахъ изъ переписки съ друзьями’. Слово ‘впередъ’, которое, по мннію Гоголя нужно говорить русскому человку и которое умлъ сказать своимъ питомцамъ идеальный педагогъ Александръ Петровичъ (въ начал 2 тома ‘Мертвыхъ душъ’), было сказано Гоголемъ сестр, жаловавшейся на свою лнь: ‘Courage! впередъ! и никакъ не терять присутствія духа’ (т. V, стр. 476). Замчательно, что Николай Васильевичъ настаивалъ особенно на молитв и нестяжаніи. ‘Времена наступили такія, въ которыя нельзя думать о собственныхъ удовольствіяхъ и мирномъ провожденіи времени, нужно покрпче молиться’. А на стр. 521 опять онъ говоритъ матери: ‘Я не понимаю, отчего вы такъ заботитесь о пріобртеніяхъ для дтей въ ныншнее время, когда все такъ шатко и неврно и когда имющій имущество въ нсколько разъ больше неспокоенъ бдняка’. Такимъ образомъ, за свою вполн естественную заботливость и при томъ направленную, между прочимъ, на его благо онъ находилъ возможнымъ упрекать свою добрйшую мать. А между тмъ, онъ былъ искрененъ: въ этомъ и трагизмъ. Однажды, онъ пишетъ матери: ‘Что само по себ не хорошо. то замчу, скажу, что оно не хорошо, и побраню за то, если подломъ. Но чтобы сердиться, или горячиться, или сокрушаться, или же принимать къ сердцу всякій пустякъ, какъ вы это длаете ‘этого за мной не водится’. (т. V. стр. 258). А это послднее дйствительно водилось за его матерью.}.

Когда умеръ Гоголь, Марья Ивановна вторично потеряла съ нимъ все самое дорогое для нея. Сначала она впала въ страшное отчаяніе: ‘Получа это роковое извстіе, пріхавши въ Полтаву, я не спала, не ла и плакала нсколько дней, да и теперь не могу не плакать или, лучше сказать, душевно плачу, безъ слезъ, но остаюсь жить. Боже, чего не можетъ человкъ перенести!.. Десять мсяцевъ, какъ я его не вижу, и второй мсяцъ, какъ его нтъ на земл. Иногда мн покажется, что онъ за границей или гд-нибудь въ отлучк, и когда вспомню, что его нтъ, то точно какъ варомъ обдастъ меня, или когда благодтельный сонъ поститъ меня, то какое ужасное пробужденіе! Я не роптала на Бога, узнавъ объ удар, меня поразившемъ, а только умоляю Его не отлучаться отъ моего сына ни на минуту. окружить его своими ангелами и дать ему радости неизглаголанныя’.

Сына Марья Ивановна пережила на шестнадцать лтъ. Въ эту грустную пору жизни она уже почти окончательно не жила дйствительностью и мало интересовалась настоящимъ: мысли ея, какъ къ магниту, обращались къ минувшимъ на вки днямъ счастья и тихихъ, чистыхъ радостей, когда хорошо и отрадно жилось ей на бломъ свт. Въ отношеніи къ окружающимъ и ко всему, что напоминало ей настоящее, она становится равнодушною. Подозрительность, которая и прежде была въ ея характер, теперь достигаетъ крайнихъ размровъ… Только доброта оставалась ея неизмнной чертой…

Въ 1868 году, въ самый день св. Пасхи, скончалась Марья Ивановна такъ же неожиданно, какъ любимые ею мужъ и сынъ. Прахъ ея покоится въ Васильевк, при церкви, какъ строительницы храма, рядомъ съ безгранично любимымъ и не забытымъ до кончины мужемъ.

В. Шенрокъ.

ПРИЛОЖЕНЯ.

I.
Свднія о служб В. А. Гоголя.

По нашей просьб, секретарь дворянства Полтавской губерніи, Захаръ Георгіевичъ Костырко, сообщилъ намъ нижеслдующія свднія о служб Василія Аанасьевича Гоголя, извлеченныя имъ изъ подлиннаго дла:

‘Посл тщательной проврки изъ дла о дворянств рода Гоголей-Яновскихъ свдній, относительно времени рожденія Василія Аанасьевича Гоголь-Яновскаго, производства его въ корнеты и дальнйшей службы, имю честь сообщить вамъ, милостивый государь, точныя указанія изъ подлинныхъ и копій документовъ, имющихся въ дл: 1) въ доношеніи отъ 1-го октября 1784 года. поданномъ отцемъ Василія Гоголя, полковымъ писаремъ Аанасіемъ Гоголь-Яновскимъ, въ Кіевское дворянское собраніе, между прочимъ, сказано, что онъ иметъ отъ жены Татьяны сына Василія, по малолтству при немъ въ воспитаніи находящагося, 2) въ семейномъ списк того же Аанасія Гоголя, поданномъ Зеньковскому маршалу 1798 году въ ма мсяц, подписанномъ Гоголемъ, въ чин секундъ-маіора, и маршаломъ Чернышемъ, въ особой граф значится — иметъ сына Василія 15 лтъ, 3) при отношеніи почтоваго департамента отъ 15-го октября 1853 года за No 13633, прислана въ Полтавское дворянское депутатское собраніе копія патента, записаннаго въ военной коллегіи подъ No 504, выданнаго 1788 года іюня 9-го дня, изъ коего видно, что Василій Яновскій, служившій значковымъ товарищемъ, пожалованъ въ корнеты 1787 года ноября 27-го дня и, наконецъ, 4) при отношеніи почтоваго департамента, отъ 14-го марта 1854 года за No 3957, присланы дв тожественныя копіи съ аттестатами служившаго въ бывшемъ малороссійскомъ почтамт коллежскаго ассесора Василія Гоголь-Яновскаго, съ увдомленіемъ, что формулярнаго списка Гоголя въ длахъ архива департамента, а равно и Черниговской почтовой конторы, не оказалось и не извстно, когда онъ поступилъ на службу въ почтовое вдомство и въ какой состоялъ послднее время должности. Упомянутый аттестатъ выданъ изъ малороссійскаго почтамта въ город Чернигов 9-го мая 1806 года, изъ коего значится, что Василій Гоголь-Яновскій, по прохожденіи воинской службы, поступилъ въ Малороссійскій почтамтъ въ чин корнета, за добропорядочную службу высочайшимъ именнымъ указомъ 1799 года апрля 16-го дня произведенъ въ чинъ титулярнаго совтника, потомъ высочайшимъ именнымъ указомъ, объявленнымъ правительствующему сенату главнымъ директоромъ почтъ въ 22-й день декабря 1805 года, по прошенію и болзни, уволенъ вовсе отъ службы и въ награжденіе усерднаго продолженія оной произведенъ коллежскимъ ассесоромъ и приведенъ къ присяг.

‘Къ приведеннымъ свдніямъ считаю необходимымъ присовокупить, что изъ копій документовъ, которые были представлены ддомъ писателя Николая Васильевича Гоголя, секундъ-маіоромъ Аанасіемъ Гоголь-Яновскимъ въ Кіевское дворянское собраніе, въ числ доказательствъ на дворянство, видно, что въ 1776 году мая 3-го дня состоялась урядовая запись на выдленныя жен Аанасія Гоголя Татьян, совмстно съ мужемъ, изъ имнія матери ея Лизогубовой, села съ посполитыми людьми, слдовательно Аанасій былъ женатъ уже въ 1776 году, изъ другого же уступнаго записа, сдланнаго 1781 года іюня 25-го отцомъ жены Аанасія Гоголя, бунчуковымъ товарищемъ Симеономъ Лизогубомъ, что онъ отписалъ въ Миргородскомъ полку въ урочищ рки Голтвы хутора дочери своей Татьян Яновской и родившемуся отъ нея внуку его Василію. Этимъ объясняется, что Василій родился не позже 1781 года, а можетъ быть и раньше, такъ какъ въ доношеніи Аанасія, въ 1784 году поданномъ, говорится, что сынъ его Василій по малолтству въ воспитаніи находится, а это означало по тогдашнему понятію, что обучается грамот. Въ виду этихъ соображеній, надо полагать, что въ списк семейномъ ошибочно показаны ему лта 15, вмсто 18 лтъ. Обстоятельство, что Василій былъ пожалованъ въ корнеты въ 1787 году, то есть 7 или 8 лтъ, надо признать дйствительнымъ фактомъ, такіе примры въ Екатерининское время были не рдки.

II.
Копія съ прошенія В. А. Гоголя къ Д. П. Трощинскому о назначеніи его на должность.

‘Ваше Высокопревосходительство! Щастливая надежда на вашу ко мн благорасположенность произвела смлость безпокоить васъ, безпримрный благодтель, слдующими строками:

‘Извстно вашему высокопревосходительству, что Богъ благословилъ меня двумя сынами, коихъ встрчаютъ уже т годы, въ которые требуетъ долгъ родителей дать имъ приличное воспитаніе. Сей-то главнйшій предметъ моей обязанности обратилъ нын все мое попеченіе, во-первыхъ я старался сыскать для нихъ порядочнаго учителя, но наконецъ увидлъ, что въ нашихъ мстахъ сыскать такового весьма трудно, да хотя бы и сыскался, но за возможное по моимъ достаткамъ жалованье не согласится глотать скуку въ хутор — и такъ я принужденнымъ нахожусь отдать ихъ въ общественное училище, но покуда лта укрплятъ (sic!) ихъ силы и юный разсудокъ сблизится къ совершенному понятію, желательно мн имть ихъ подъ своимъ надзоромъ, почему и я расположенъ проживать въ томъ город, гд будутъ мои дти, а для лучшей удобности къ прожитію въ город всенижайше прошу вашего превосходительства доставить мн приличную должность въ Кіев или Полтав (зачеркнуто: именно совтника второго департаменга или губернскаго почтмейстера, или же директора фабрикъ, т. е. попечителя нещастныхъ колонистовъ), изъ коихъ въ послднемъ для меня было бы удобне по близости моего имнія.

III.
Два доклада В. А. Гоголя Трощинскому.

Въ бумагахъ Василія Аанасьевича находятся еще два оффиціальные его доклада Трощянскому:

‘Зная, сколь великое имете вы попеченіе объ общественныхъ нашихъ пользахъ, осмливаюсь доложить вамъ: 1) вс вамъ чрезвычайно благодарны за разсрочку уравнительнаго рекрутскаго набору, но опасаются многіе, что ежели теперь не отдадутъ всхъ рекрутъ и придется отдавать за подачей ревизской сказки и ежели изъ ревизіи ихъ не исключатъ, то сіе будетъ еще отяготительне, чмъ единовременное уравненіе, но съ пожертвованіемъ нашимъ на содержаніе и ополченіе оружіемъ и лошадьми, кажется, никакая губернія не поравняется, почему и относимъ мы, что вы исходатайствуете для насъ милость, что отдаваемые рекруты по уравнительному набору исключатся изъ ревизіи и тогда только будетъ уравнена сія повинность, 2) великое бы было для насъ благодяніе, если бы доставили, чтобы съ передержателей бглыхъ крестьянъ взыскался штрафъ въ казну и строжайшій бы о семъ послдовалъ указъ, ибо у насъ подъ часъ рекрутскихъ наборовъ вс молодые люди убгаютъ въ Константиноградскій повтъ и въ Екатеринославскую губернію и передерживаютъ таможню, черезъ это принуждены мы отдавать въ рекруты отцовъ семейства, а наипаче въ ныншній наборъ, въ который ужасно какъ бракуютъ, 3) по милости вашей зачтены въ рекруты не только не возвратившіеся казаки изъ ополченія, но велно принимать и искалченныхъ по служб въ инвалидныя команды и выдавать зачетныя квитанціи. Многіе искалченные и потерявшіе на служб свое здоровье, искали милостиваго разршенія возвратиться, коихъ также слдовало бы, кажется, зачесть, но таковые получили отказъ на свои просьбы’.

IV.
Письмо Н. В. Гоголя къ матери отъ 22-го марта 1842 года.

‘Я долго не писалъ къ вамъ потому, что былъ совершенно не въ силахъ, и никому во всю бытность теперешнюю мою въ Москв я не писалъ почти. Здоровье мое въ странномъ положеніи, иногда я просто не въ силахъ даже подумать о чемъ-либо. И что всего хуже мной овладло то тягостное и тоскливое состояніе духа, которое и прежде, и въ первый мой пріздъ, мною было овладло. Вліяніе ли климата или что другое, но дурно то, что это дйствуетъ на мои умственныя занятія и я до сихъ поръ не въ силахъ привести въ порядокъ длъ своихъ. Какъ было я чувствовалъ себя хорошо весь годъ, проведенный въ Рим, такъ теперь нехорошо. Но государь милостивъ и благоволилъ меня причислить къ нашему посольству въ Рим, гд я буду получать жалованье, достаточное для моего содержанія, а до тхъ поръ потерпимъ. Авось Богъ устроитъ все къ лучшему. Во всякомъ случа я непремнно увижусь съ вами. Какъ это будетъ, я еще не знаю до сихъ поръ. Потому еще нтъ никакой перемны въ моихъ длахъ, но какъ только получу какія-нибудь средства и возможность, увдомлю васъ заблаговременно.

‘Прощайте! да хранитъ васъ Богъ.
‘Вашъ сынъ Николай.

‘Припасите мн полдюжины рубашекъ простыхъ и полдюжины исполняю изъ холста потолще, чмъ на рубашкахъ, чмъ толще, тмъ лучше.

‘Благодарю васъ за ваше письмо, еще боле благодарю Бога за ваше выздоровленіе. Я еще не совсмъ оправился, устаю и не могу заняться моими длами, какъ бы хотлъ, а что самое главное, встртилъ множество неожиданныхъ и непредвиднныхъ препятствій. Но Богъ милостивъ и мн, врно, удастся преодолть все. Объ этомъ молитесь теперь Богу. Жаль только, что, дла мои затянутся на долгое время и нескоро придется вамъ что-нибудь получить отъ меня. Скажите старшей сестр Маріи, что напрасно она такъ испугалась моего письма: кого любятъ, отъ того съ радостью принимаютъ даже упреки. Письмо мое много бы заключило для нея непріятнаго.— Ей никогда и вкъ непонять, что одна любовь и только любовь сильная даетъ такіе упреки, какіе когда-либо давалъ ей я. Если бы она думала обо мн и разбирала бы почаще мои строки, она бы увидла это ясно. И прежде въ приписк къ ней и въ письм къ меньшой сестр я сказалъ ясно, что письмо будетъ на Счетъ ея сына, она должна бы почувствовать, что письмо для нея заключитъ много пріятнаго.

‘Скажите сестр Анн, что прежде всего она должна благодарить за многія напоминанія, которыя я сдлалъ. Что же касается до обвиненій, которыя я на нее взвелъ, то они были сдланы съ тмъ, чтобы разсердить ее хорошенько. Я зналъ, что ничмъ другимъ нельзя было разсердить ее, какъ этимъ, а разсердить ее чмъ-нибудь нужно, чтобы разбудить ея сонный, готовый всегда залниться и засидться характеръ.

‘Прощайте, поцлуйте отъ меня Колю (Н. П. Трушковскаго). Надйтесь во всемъ на Бога и молитесь. Придетъ время, когда Богъ чудно вознаградитъ васъ за вашу теплую вру и будетъ счастье ваше выше, чмъ счастье всякаго другого.

‘Вашъ признательный сынъ Николай. ‘Поздравляю васъ всхъ съ наступающимъ новымъ годомъ’.

‘Историческій Встникъ’, NoNo 1, 2, 1889

РОДИТЕЛИ ГОГОЛЯ.

ПРИЛОЖЕНЯ.

I.Свднія о служб В. А. Гоголя.

II.Копія съ прошенія В. А. Гоголя къ Д. П. Трощинскому о назначеніи его на должность.

III.Два доклада В. А. Гоголя Трощинскому.

IV.Письмо Н. В. Гоголя къ матери отъ 22-го марта 1842 года.

Читайте также:

I.
Свднія о служб В. А. Гоголя.

II.
Копія съ прошенія В. А. Гоголя къ Д. П. Трощинскому о назначеніи его на должность.

III.
Два доклада В. А. Гоголя Трощинскому.

IV.
Письмо Н. В. Гоголя къ матери отъ 22-го марта 1842 года.