Читателямъ ‘Русскаго Богатства’ извстна сущность мултанскаго дла, получившаго громкую огласку. Нсколько вотяковъ малмыжскаго узда обвинялись въ принесеніи человческой жертвы языческимъ божествамъ, активное участіе въ самомъ убійств приписывалось десяти подсудимымъ, въ пассивномъ участіи, укрывательств и содйствіи обвинялось населеніе цлой мстности, въ интересахъ которой и для удовлетворенія общаго культа, существующаго будто-бы у всей вотской народности,— принесена самая жертва.
Дознаніе и предварительное слдствіе тянулось 29 мсяцевъ. Зимой 1894 года десять вотяковъ были преданы суду сарапульскаго округа въ гор. Малмыж, причемъ трое оправданы, а семи вынесенъ обвинительный приговоръ, отмненный сенатомъ по жалоб защиты. Мотивомъ кассаціи послужили существенныя нарушенія судопроизводства и признанная неравноправность сторонъ, допущенная судомъ. Первый отчетъ по этому длу, напечатанный, къ сожалнію, въ малораспространенномъ ‘Казанскомъ Телеграф’,— нарисовалъ поразительную картину произвола и нарушенія самыхъ элементарныхъ началъ правильнаго судебнаго процесса. Несмотря, однако, на эту поправку, внесенную сенатомъ, признавшимъ чрезвычайную неполноту и односторонность слдственнаго матеріала,— что обязывало судъ возстановить по возможности нарушенныя права защиты,— дло поступило для вторичнаго разбирательства (въ Елабуг) въ томъ-же, совершенно неисправленномъ и не возстановленномъ вид. Чрезвычайно характерна для прочно-установившихся судебныхъ пріемовъ въ этой отдаленной мстности та крайняя беззаботность, съ которой члены сарапульскаго суда отнеслись къ напоминанію объ элементарныхъ началахъ юридической справедливости, исходившему отъ высшей судебной инстанціи. Очевидно, сарапульскій окружный судъ посмотрлъ на кассацію лишь какъ на случайность, какъ на одну проигранную ставку въ обвинительной игр, которую можно начать сначала при тхъ же условіяхъ. Распорядительное засданіе, подготовлявшее матеріалъ для новаго суда надъ вотяками,— происходило при участіи прежняго предсдателя г. Горицкаго, и опять вс просьбы защиты о вызов свидтелей со стороны вотяковъ были отвергнуты огуломъ, по соображеніямъ частію слишкомъ формальнымъ, частію даже, какъ это признано сенатомъ,— совершенно незаконнымъ. 29 сентября 1895 года въ гор. Елабуг семь вотяковъ опять предстали передъ судомъ присяжныхъ, и опять противъ нихъ выступили два полицейскихъ пристава, три урядника, старшина, нсколько старостъ и сотскихъ, вообще 37 свидтелей, въ числ которыхъ не было опять ни одного, вызваннаго по спеціальному требованію защиты. Словомъ, судъ въ Елабуг лишь въ нсколько смягченномъ вид повторилъ судъ въ Малмыж, причемъ вниманію 12 присяжныхъ былъ предложенъ все тотъ-же односторонній обвинительный матеріалъ, все т-же слухи, неизвстно откуда исходящіе, все т-же вотяки, невжественные и беззащитные. Виноваты-ли присяжные, что на основаніи односторонняго матеріала вынесли приговоръ, который опять не можетъ быть признанъ окончательнымъ?
Защитникомъ была подана новая кассаціонная жалоба: 22-го декабря истекшаго года жалоба эта разсмотрна кассаціоннымъ департаментомъ сената, и вскор же телеграммы разнесли всть о новой отмн приговора по мултанскому длу. Уже вторичная отмна сенатомъ судебнаго вердикта представляетъ явленіе очень рдкое въ нашей практик. Но въ данномъ случа то, что стало извстно изъ газетъ о мотивахъ кассаціи, вскрываетъ попутно такую яркую бытовую картину, которая и сама по себ добавляетъ непослднюю черту въ этомъ вообще необыкновенно характерномъ дл. Невольно рождается вопросъ: что-же это, наконецъ, за атмосфера въ этихъ инородческихъ отдаленныхъ окраинахъ, что это за ужасная атмосфера, въ которой даже представители суда доходятъ до такихъ удивительныхъ пріемовъ, до такихъ совершенно неожиданныхъ взглядовъ на самыя основы суда и состязательнаго процесса?
Привожу изъ газетъ (‘Русскія Вдомости’) содержаніе этого новаго сенатскаго Quos-ego, по адресу сарапульскаго окружнаго суда. Заключеніе по жалоб защиты давалъ А. . Кони, который охарактеризовалъ настоящее дло одной существенной и главной его чертой: ‘судебнымъ разслдованіемъ устанавливается здсь не одна лишь виновность тхъ или иныхъ опредленныхъ лицъ, фигурирующихъ въ качеств подсудимыхъ, а констатируется извстное бытовое явленіе, произносится судъ далъ цлой народностью или цлымъ общественнымъ слоемъ и создается прецедентъ, могущій имть на будущее время значеніе судебнаго закрпленія виновности той или иной группы населенія. Результатомъ дятельности суда въ такихъ случаяхъ является не только res judicata, но историческое свидтельство за или противъ той или иной морально-бытовой оцнки даннаго уровня культуры — въ цлой народности или въ отдльныхъ ея классахъ, вотъ почему предлы изслдованія должны здсь раздвинуться, раздаться возможно шире, чтобы приблизиться по всесторонности, полнот и безпристрастію къ изслдованію научному. Основанія приговора, изъ котораго вытекаетъ, что теперь, на порог XX столтія, существуютъ человческія жертвоприношенія среда народа, который боле трехъ вковъ живетъ въ предлахъ и подъ цивилизующимъ воздйствіемъ христіанскаго государства, должны быть подвергнуты гораздо боле строгому испытанію, чмъ т мотивы и данныя, по которымъ выносится обвиненіе въ заурядномъ убійств. Между тмъ въ теченіе производства судъ не однажды погршилъ противъ указанной основной особенности дла, несмотря на то, что эта особенность была рельефно подчеркнута, въ назиданіе суду, въ первомъ опредленіи сената по длу, коимъ былъ кассированъ первый обвинительный приговоръ’.
Эти совершенно ясныя слова уважаемаго судебнаго дятеля не могутъ, конечно, подать повода ни къ какимъ недоразумніямъ. Судъ обязанъ во всхъ случаяхъ, важныхъ и неважныхъ одинаково, дать сторонамъ вс средства для выясненія дла, и требованіе безпристрастія, разумется, нимало не ослабляется тмъ соображеніемъ, что суду подлежитъ ршеніе одинокой судьбы никому неизвстнаго человка. Бываютъ, однако, случаи, которые въ практик всхъ судовъ признаются особо-важными, когда кром пассивнаго безпристрастія къ усиліямъ сторонъ, судъ долженъ сдлать и съ своей стороны все возможное для выясненія не одного лишь вопроса о виновности или невиновности данныхъ лицъ, но также и о бытовой подкладк даннаго дла, имющей порой очень глубокое государственное и общественное значеніе. Таково именно мултанское дло, и еслибы простая истина, высказанная А. . Кони, не была игнорирована сарапульскимъ судомъ съ самаго начала, то и это дло было-бы признано дломъ ‘особой важности’ и тогда, безъ сомннія, научно этнографическіе вопросы, возникшіе по этому поводу, ршались-бы не при помощи однихъ лишь Кобылиныхъ, урядниковъ Соковиковыхъ и ‘неизвстныхъ нищихъ’, разсказывающихъ сказки на ночлегахъ,— не говоря уже о томъ, что трупъ Матюнина не лежалъ-бы до вскрытія въ теченіи мсяца (въ майскіе іюньскіе дни) и слдователь не выжидалъ-бы по 4 мсяца прежде, чмъ послать то или другое ‘кровяное пятно’ для химическаго изслдованія.
Между тмъ, по словамъ А. . Кони,— ‘главный грхъ производства по настоящему длу состоитъ въ забвеніи судомъ его основной черты — его широкаго бытоваго значенія — и въ разнообразныхъ помхахъ, которыя ставились поэтому его всестороннему изслдованію и освщенію. Судъ даже въ тхъ случаяхъ, когда онъ дйствуетъ въ предлахъ дискреціонной власти, не можетъ избрать девизомъ своей дятельности: sic volo, sic jubeo, sit pro ratione voluntas, и отношенія его къ сторонамъ и ихъ ходатайствамъ не могутъ опредляться произволомъ или капризомъ.
‘Ходатайство о вызов новыхъ свидтелей можетъ быть отклонено судомъ — это его право, но подобный отказъ долженъ быть мотивированъ обстоятельнымъ разборомъ относимости къ длу и важности обстоятельствъ, для подтвержденія коихъ сторона ссылается на свидтелей, а не однимъ лишь формальнымъ очистительнымъ заявленіемъ о томъ, что судъ считаетъ умстнымъ эти обстоятельства игнорировать. Но такъ именно поступилъ въ данномъ случа судъ въ отвтъ на просьбу подсудимыхъ о вызов на ихъ счетъ новыхъ свидтелей, заявленную одновременно съ просьбой о вызов новыхъ экспертовъ. Или — дале — судъ отказываетъ въ вызов въ качеств свидтелей тхъ изъ подсудимыхъ, кои были оправданы первымъ приговоромъ, приводя въ объясненіе то, что обязательный вызовъ такихъ свидтелей не установленъ никакимъ ‘основнымъ закономъ’. Если основные законы Россійской имперіи и могутъ имть отношеніе къ разршенію указаннаго частнаго процессуальнаго вопроса, то умстне всего окажется тотъ основной законъ, который запрещаетъ судамъ ‘обманчивое непостоянство и самопроизвольныя толкованія’. Ибо, если не въ основныхъ законахъ, то въ устав уголовнаго судопроизводства ясно опредлено понятіе свидтеля по длу: это — лицо, которое призывается показать передъ судомъ все, что оно видло, слышало и знаетъ по длу. Если лица, привлеченныя къ длу, два года продержанныя въ предварительномъ заключеніи, преданныя суду и посаженныя на скамью подсудимыхъ, должны а priori считаться ничего не видвшими, не слышавшими и не вдающими относительно событія, въ которомъ они играли главную роль, то посл этого свидтелей, въ легальномъ смысл этого термина, не существуетъ вовсе. Или судъ отклоняетъ ходатайство защитника объ отсрочк засданія въ виду вызова обвинительной властью новыхъ свидтелей и предъявленія новыхъ уликъ,— ссылаясь на соотвтствующее право прокуратуры, не подлежащее, будто бы, никакой поврк суда, а также на то, что защита имла возможность повторить свое ходатайство въ тотъ моментъ производства, когда новые свидтели и новыя улики вступили въ его теченіе и заняли въ немъ опредленное мсто. Но судъ ошибается: защита не исполнила бы своего долга, еслибъ упустила заявить просьбу объ отсрочк засданія при первомъ появленіи въ дл новыхъ и неожиданныхъ для нея фактовъ и лицъ, а предлагаемое ей судомъ повтореніе ходатайства — въ тотъ моментъ, когда оно оказывалось запоздалымъ и неподлежащимъ удовлетворенію — равносильно приглашенію къ совершенію акта ничтожнаго и незаконнаго. Или, наконецъ, судъ удерживаетъ защитника отъ допроса свидтеля, станового пристава Шмелева, о его оригинальныхъ дйствіяхъ по производству вторичнаго полицейскаго дознанія, находя, что свидтель не обязанъ отвчать на вопросы, могущіе привести къ уличенію его въ преступленіяхъ по должности. Но дятельность пристава Шмелева по производству дознанія есть дятельность должностная, публичная, и квалификація ея въ качеств преступной или неприступной принадлежитъ не самому должностному лицу, а его начальству. Поэтому судъ не вправ былъ устранить вопросы о грубыхъ, жестокихъ или самоуправныхъ дйствіяхъ, доставившихъ канву для всего послдующаго производства, на томъ только основаніи, что разоблаченіе этой грубости, жестокости или самоуправства можетъ открыть и составъ какого-нибудь уголовнаго дянія’.
Признавъ правильность соображеній, приведенныхъ оберъ-прокуроромъ, кассаціонный департаментъ постановилъ вторичный приговоръ по мултанскому длу отмнить и кром того членамъ суда, принимавшимъ участіе въ двухъ распорядительныхъ засданіяхъ по этому длу — сдлать замчаніе.
Таковъ этотъ новый эпизодъ мултанскаго процесса. Картина однако будетъ неполна, если мы не приведенъ еще одной замчательной черточки, совершенно неожиданно украсившей собою это характерное дло. Изъ той-же рчи г. оберъ-прокурора мы узнаемъ, что ‘кассаціонная жалоба защитника прибыла въ сенатъ въ сопровожденіи цлаго ряда ‘объясненій’, присланныхъ какъ судомъ въ полномъ состав, такъ и отдльными членами. Между прочимъ, одинъ изъ товарищей предсдателя вятскаго окружнаго суда въ отдльномъ объясненіи излагаетъ свой взглядъ на дло, вынесенный имъ изъ разбирательства по существу,— взглядъ, безусловно неблагопріятный для подсудимыхъ,— и вмст съ тмъ длится съ сенатомъ драгоцнными свдніями о томъ, что кассаціонное обжалованіе есть затя не обвиненныхъ, людей темныхъ, готовыхъ дескать покориться своей участи, а ихъ защитника и нсколькихъ ‘газетныхъ корреспондентовъ’, и не мене драгоцнной догадкой, что если названный защитникъ и корреспонденты добьются кассаціонной отмны приговора, то они впослдствіи добьются и оправданія подсудимыхъ, вырвутъ оправдательный приговоръ и у присяжныхъ засдателей. Оберъ-прокуроръ счелъ своей обязанностью отмтить и осудить это стремленіе насильно вовлечь сенатъ въ ‘существо дла’, т. е. въ тину провинціальной сплетни, какъ не соотвтствующее ‘ни достоинству писавшаго, ни высот того мста, куда онъ обращался’.
Ироническій эпитетъ, употребленный А. . Кони по отношенію къ этой новой неожиданности, мн лично кажется примнимымъ и въ самомъ прямомъ, самомъ серьезномъ смысл. Разв не драгоцнна въ самомъ дл эта удивительная, вполн непосредственная доврчивость, съ которой ‘предсдательствовавшій’ въ судебномъ засданіи обращается въ высшую инстанцію, длясь съ ней, такъ сказать, на ушко,— не только своими личными выводами, но и провинціальными сплетнями. Разв не драгоцнна эта похвала смиреннымъ людямъ, которые, вслдствіе темноты, подчинились бы своей участи и пошли бы на каторгу, не безпокоя ни сарапульскихъ судей, ни сенатъ своими, какъ оказывается, совершенно основательными жалобами? Разв не столь же драгоцнна простодушная откровенность, съ которой усилія защиты, основанныя на такихъ очевидныхъ, на такихъ вопіющихъ нарушеніяхъ — приравниваются къ интриг?Что еще писалъ господинъ предсдательствовавшій членъ суда въ своемъ ‘отзыв’ мы не знаемъ,— но сказаннаго достаточно. Вдь кто пишетъ не урядникъ Соковиковъ, не приставъ Шмелевъ и даже не товарищъ прокурора г. Раевскій, руководившій этимъ ‘блестящимъ’ дознаніемъ и слдствіемъ,— это пишетъ опытный юристъ, давно ‘работающій на судебномъ поприщ’. Да, эта черта драгоцнна, и именно тмъ, что дорисовываетъ картину этого яркаго, полнаго неожиданностями дла. Если такъ говорятъ члены суда, обращаясь въ высшую инстанцію, если даже въ этомъ случа ‘опытные юристы’, привыкшіе къ порядкамъ данной окраины, доходятъ до такого забвенія основныхъ началъ своей дятельности,— то какъ они разсуждаютъ, разговариваютъ, дйствуютъ у себя, ‘дома’, имя дло дйствительно лишь съ ‘темными людьми’, не знающими, гд искать защиты, не имющими опоры ни въ ‘интригахъ защитника’, ни въ гласности. Наконецъ, чего-же посл этого ждать отъ остальныхъ, начиная съ товарища прокурора г. Раевскаго (бывшаго врача, начавшаго лишь сравнительно недавно юридическую карьеру подъ просвщеннымъ руководствомъ гг. сарапульскихъ судей), до приставовъ и урядниковъ… Мудрено ли, что даже ‘Вятскія Губернскія Вдомости’, не обинуясь признаютъ, что ‘къ раскрытію (мултанскаго) преступленія полиція употребляла всевозможныя мры,— не пренебрегла даже деревенскимъ знахарствомъ, въ которомъ замченъ какой-то медвжій культъ’. (См. Вятскія Губ. Вд., No 91,— 1895 года). ‘Весь уздъ — пишетъ корреспондентъ изъ Малмыжа, ссылаясь на эту выдержку изъ оффиціальнаго органа,— знаетъ о дяніяхъ г-на Шмелева, только одинъ г. Раевскій составляетъ странное исключеніе, хотя, по словамъ самого пристава, онъ въ то время былъ въ Мултан вмст съ нимъ’. (‘Нижегор. Листокъ’ No 351, 1895).
Вотъ на какіе факты закрываютъ глаза судебные дятели, которымъ за то угодно длиться съ сенатомъ провинціальными сплетнями о защит и корреспондентахъ. Всякому, кто слдитъ за провинціальными извстіями въ газетахъ, не могло не кинуться въ глаза обиліе за послднее время сообщеній объ истязаніяхъ при предварительномъ дознаніи. Дло Адамова среди латышей Псковской губерніи приводило въ ужасъ необыкновеннымъ драматизмомъ, почти сказочнымъ злодйствомъ истязателей. Но въ газетахъ Волжско-Камскаго края мы встрчаемся съ другимъ ужасомъ изъ этой же области. Нельзя сказать, чтобы чины слободской полиціи, практиковавшіе подвшиваніе и пытку, или яранскій урядникъ Лупповъ, превратившій заподозрннаго въ краж Прохорова изъ здороваго человка — ‘въ совершеннаго калку съ костылями’ (Вятскій Край, No 121) — во многомъ уступали псковскому Адамову. Есть, однако дла не столь вопіющаго драматизма, отъ которыхъ поистин волосъ становится дыбомъ.
Таково, напр., дло, изложенное въ корреспонденціи изъ Елабуги {‘Нижегородскій Листокъ’, 1895, No 342.}. По содержанію оно необыкновенно просто. Крестьянинъ Чернышевъ изъ дер. Яковлева, Елабужскаго узда, отправился въ гости въ дер. Новую Мурзиху, къ крестьянину Фуженкову, на мельницу, арендуемую Денисовымъ. Дло было на святкахъ, въ праздникъ. Выпили и пошли съ ряжеными по деревн, гд зашли въ домъ къ мельнику Денисову. Отсюда компанія направилась дальше, а выпившій Чернышевъ отъ нея отсталъ и домой уже не являлся. Нсколько крестьянъ видло передъ вечеромъ человка, шедшаго безъ шапки и въ разстегнутомъ полушубк по направленію къ дер. Яковлевой. А такъ какъ къ ночи поднялась метель, то ршили, что Чернышевъ вроятно замерзъ пьяный въ пол, и его занесло снгомъ.
Но елабужская полиція не могла успокоиться на этой гипотез. Это совершенно понятно, какъ и то, что ‘хорошій полицейскій’ почти всегда найдетъ виновнаго въ Вятской губерніи. Поэтому елабужскій исправникъ Таширевъ отправился на мсто дйствія, арестовалъ мельника Денисова, засыпку Фуженкова, да еще сосда ихъ Борисова и привезъ всхъ въ Елабугу. Здсь, въ закрытомъ помщеніи, ихъ подвергли соотвтственнымъ ‘убжденіямъ’, давшимъ блестящіе результаты,— вс трое сознались. Денисовъ признался въ томъ, что это онъ убилъ Чернышева, случайно принявъ его за вора. Фуженковъ же и Борисовъ подробнйшимъ образомъ описали, какъ они запрягли лошадь, увезли трупъ на рку Вятку, оставили лошадь на берегу, такъ какъ ледъ былъ тонокъ, несли трупъ на рукахъ до полыньи, потомъ положили его на закраину, потомъ столкнули въ воду длинною жердью. Вотъ видите, съ какими подробностями раскрыто это преступленіе ‘путемъ убжденія’ преступниковъ въ закрытомъ помщеніи при елабужской полиціи! Правда у слдователя вс трое отказались отъ этихъ признаній, утверждая что сознаніе вынуждено у нихъ побоями и истязаніями, причемъ будто бы у Борисова во время очной ставки былъ ‘полонъ ротъ крови’. Но, говоря словами обвинителя вотяковъ г. Раевскаго, ‘какой-же полицейскій позволитъ себ что-либо подобное, какой-же судебный дятель ршится скрыть такія дйствія?’ ‘Преступникамъ’ не поврили, составили обвинительный актъ и предали суду. Очень вроятно, что вс трое, ‘какъ люди темные, подчинились бы обвинительному приговору’, который, въ виду сознанія, былъ боле чмъ вроятенъ, если бы на этотъ разъ не вмшалась своего рода ‘интрига’ со стороны весенняго солнца. Прошло 97 дней, наступила весна, снгъ началъ таять и подъ нимъ, въ пол, у дороги нашли трупъ Чернышева, безъ признаковъ насильственной смерти, просто-напросто занесеннымъ снгомъ и замерзшимъ…
Читатель можетъ быть полагаетъ, что посл этого прокуроръ отказался отъ обвиненія, а о дйствіяхъ полиціи начато дознаніе. Нтъ, товарищъ прокурора поддерживалъ обвиненіе, а полицейскіе повторяли съ чрезвычайной точностью вс показанія, клонившіяся къ доказательству того, что Чернышевъ не только замерзъ, но и убитъ, не только найденъ въ пол, но и утопленъ въ рк. Нашлись даже и сторонніе свидтели, которымъ ‘убійцы’ каялись (‘грхъ нашъ’). Но, разумется, добиться обвиненія при этихъ условіяхъ было трудно,— вс трое сознавшихся оправданы.
А дальше? Дальше, разумется, ничего. Сарапульскій судъ нашелъ, что тутъ нтъ обстоятельствъ, способныхъ привлечь его особенное вниманіе на т способы убжденія, которыми у мнимыхъ убійцъ исторгнуты такія удивительныя подробности несовершеннаго преступленія!.. И если мы говоримъ теперь объ этомъ дл, если о немъ писали столичныя газеты, если оно обращаетъ еще чье либо вниманіе, то это уже интрига невдомаго корреспондента, огласившаго въ скромной провинціальной газет удивительныя подробности этого дла…
Я лично, какъ человкъ тоже причастный къ перу и къ провинціальной публицистик,— прочиталъ съ особеннымъ удовлетвореніемъ то мсто, гд г. сарапульскій судья счелъ нужнымъ сказать свое слово о дятельности корреспондентовъ. Полагаю, то же почувствуетъ и каждый работникъ печатнаго слова въ провинціи… Правда, членъ сарапульскаго суда квалифицируетъ дятельность корреспондентовъ довольно сурово. Но… мы желали бы, чтобы во всхъ случаяхъ нападокъ на прессу, было такъ же ясно, какъ въ данномъ случа, на чьей сторон правда: на сторон-ли скромныхъ работниковъ печати, оглашающихъ эти удивительные порядки елабужскихъ, мултанскихъ и иныхъ дознаній — или же на сторон ихъ строгихъ цнителей и судей, пытающихся самый сенатъ вовлечь въ тину провинціальной сплетни.